Старый, вонючий дед в красном ватном полушубке и мокрых штанах, с накладной бородой из пакли брел по умирающему пластилиновому миру.
Тишина. Серые краски. Вокруг человеческая пустота, ржавые детали машин, фарфоровые куклы с оторванными головами, куски раскуроченной кем-то мебели. Мир мертвого человека. Зря он зашел сюда, этот старый дед, - здесь уже некого было поздравлять с новым годом. Все как-то съежилось вокруг, деду стало неуютно, вдобавок ему захотелось посрать. На обочине дороги он увидел деревенский, отстойный клозет. Дед, кряхтя, забрался в него, уселся на корточки над выгребной ямой и начал срать. Рядом с дыркой лежал испачканный дерьмом журнал комиксов. Вонючий Санта открыл его и стал рассматривать картинки.
Дождь за стеклом... Сознание медленно возвращается обратно. Сон, бегущий следом, пропадает на два мгновения: кап... кап.. и исчезает. Человек улыбается. Он больше не заснет. Никогда...
Мигель гнал машину на юго-запад по ночному шоссе. Длинная петлистая дорога проходила через предгорья, раскрашенные осенью в желтые и багряные цвета. Но краски будут видны утром, а сейчас только серый асфальт впереди: ровный, без единой ямки или дорожной заплатки, убегающий за линию видимости.
Мгновенье. Время остановилось. Ночь. В ней замерла девятка, рассекающая воздух на мелкие части. Ветряные спиральки, закрученные от долотообразного капота, разбежались в разные стороны, смешались с мельчайшими каплями дождя и осязаемым, практически видимым запахом горелой резины и выхлопных газов. На спидометре всегда дрожавшая стрелка неподвижно остановилась на отметке 150. Ладони Мигеля сжали руль, его пальцы побелели.
Следующее мгновенье. Появляется звук тупого удара. Мерзкий звук расколотой надвое плоти. Рвет барабанные перепонки Мигеля, загоняет страх глубоко в череп. Внутри обрывается струна.
Но до первого мгновенья было кап... кап... на ветровом стекле, - слезы неба прогоняющие сон усталого водителя. И отраженье света фар в глазах человека. Того самого человека, который стоит на шоссе прямо перед машиной Мигеля, летящей в ночи.
Мигель не остановился, правая нога не соскользнула к педали тормоза. Девятку немного занесло в сторону после удара, но он прибавил газу, выравнивая машину. Дорога вновь побежала дальше, отмеривая новые километры на спидометре.
Тина проснулась и вопросительно смотрела на Мигеля.
- Собака, - хриплым голосом сказал Мигель. - Дворняга, наверное.
Она отвернулась. Наполовину испанка, наполовину
немка. Лед и огонь. Вспыльчивый, неуёмный характер в сочетании с педантичностью и пунктуальностью. Рыжие волосы и зеленые глаза, смуглая кожа и веснушки на лице. Его она назвала Мигелем. Русское имя Илья для Тины не катило.
Пока она спала рядом, Мигеля била нервная дрожь. Он скорчился на водительском сидении от пережитого страха и чувства полного бессилия. Сон, длившийся от силы мгновение, пропал, как будто его и близко не было.
- Кто этот человек? Как возник перед машиной? -думал Мигель. - Я
лишь закрыл глаза на сотую долю секунды, как появился он, - из ниоткуда!
Нейтралка. Машина идет накатом. Скорость постепенно уменьшается, и
сходит на нет. Девятка останавливается на середине пустынного шоссе. Мигель выключил зажигание вместе с габаритами. Он замер. Темно. Холодно. Потом неяркий, постепенно нарастающий свет в заднем зеркале. Утробный, могучий гудок разрывает ночную тишину. Это позади по шоссе несется огромная фура и сигналит Мигелю. Яркий свет проникает в салон и полностью захватывает пространство. Тина во сне резко поворачивается к Мигелю и прижимается к его плечу. Он зажмурил глаза, приготовился к удару. Он ждет визга тормозов, но фура, непрерывно сигналя, проноситься мимо.
Раз... Два... Три... считает Мигель, включает первую скорость и съезжает на обочину. Руки безвольно лежат на руле, он медленно наклоняет голову, дотрагиваясь щекой до холодной кожи рулевого обода, и замирает. Дождь.
Тина. Ей нужно было попасть в Новороссийск до утра. Она позвонила ему накануне вечером, часов в десять:
- Поехали сейчас. У мамы завтра день рождения.
Мигель посмотрел на лежащую рядом холодную запотевшую бутылку
пива, еще не открытую, и ответил:
- Через полчаса буду.
Не было любви. Вернее она должна была возникнуть. Во всяком случае, так думал Мигель.
Иногда Тина приезжала к нему и оставалась до утра. Потом уходила и могла не появляться больше года. Мигель ждал. Он умел ждать. Иногда звонил ей по сотовому, но Тина ему не отвечала. Он приезжал, но она ему не открывала. Мигель тогда доставал из кармана перочинный нож и вспарывал дерьмонтином обитую дверь Тины, старательно выводя слово "Мразь". На следующий день ему приходил счет за новую дверь, и он безропотно оплачивал его.
Выехали из города в одиннадцать. До Новоросса было 2.5 часа ходу в среднем темпе. Все бы ничего, но Мигелю хотелось спать. Он часто курил, прогоняя сон, и сбрасывал пепел прямо на резиновый коврик под ногами. Тина молчала, потом незаметно заснула. Мигель курил...
Утренний туман пролез через открытое наполовину окно. Вязкий. Мокрый. Руки затекли, на коже щеки остался ребристый красный след от рулевого обода. Тина на соседнем сидении сладко потягивается, широко расставляя руки:
- Просыпайся, нам пора ехать.
- Я не спал...
Мигель вышел из машины, громко хлопнув дверью.
- Урод! Себя по голове так же...
Он промолчал. Обошел спереди девятку и присел. Под левой фарой треснул бампер, немного деформировано левое крыло. Крови не было, наверное, ее смыл ночной дождь. Похоже, удар пришелся по касательной. Мигель улыбнулся, - человек на шоссе, вполне возможно, остался жив и даже не сильно пострадал. Он вздохнул полной грудью. Немного успокоился. В Новороссе можно будет позвонить в Службу Спасения и узнать, что с пострадавшим.
Собрался уже было привстать, когда увидел что-то непонятное, лежащее на траве возле левого колеса. Он протянул руку. На ладони лежал глаз. Человеческий глаз. Мутный, как из-под грязной целлофановой пленки, вытянутый вертикально зрачок смотрел на него.
- Мать его так!- как выдохнул он. - Мать его так!
Он отшвырнул страшную находку подальше от себя. Встал. Еще раз обошел вокруг машины. И остановился около правой двери перед Тиной. Она приоткрыла окно. Мигель до боли закусил губу, его лицо побледнело.
- Что опять случилось? Ты собираешься ехать, или мы пешком пойдем?
Мигель молчал. Мысли. Сволочные, подленькие мысли: она во всем виновата! Только она и ее прихоть. Какого черта было среди ночи мотаться в Новоросс?!
Тина открыла дверь и выставила наружу длинные ухоженные ножки в черных сексуальных колготках. Закурила изящную тонкую сигарету с ментолом и вытянула в его сторону пухлые розовые губки, издевательски копируя какую-то актрису из старого черно-белого фильма.
- Пупсик, ну поехали, - и посмотрела на него своими блядскими зелеными глазами.
Мигель с размаха ударил открытой ладонью по ее развратным, вытянутым в сексуальную трубочку губам. Нежная кожа лопнула, и тут же покрылась сеткой кровавых трещин. Тина завалилась назад от неожиданного удара. Руки Мигеля тем временем стали судорожно разрывать тонкую ткань колготок и трусиков, обнажая белую бархатистую кожу. Тина попыталась было привстать и оттолкнуться от него, но пальцы Мигеля схватили ее за длинные рыжие локоны, и стали с силой оттягивать их назад. Потом ей стало больно, очень больно. Резко, с силой он вошел в Тину, разрывая себя и ее изнутри. Скопившееся в нем с ночи напряжение быстро находило выход в этом нервном траханье.
- Ебать! Просто ебать тебя надо было и больше ничего! Сука! - кричал
Мигель ей и загонял член по самое нехочу. Насилуя Тину, он выплескивал всю ненависть к любимой женщине, разрушая такое нелепое понятие как любовь.
Мигель кончил, потом вытер член грязным носовым платком. Тина
стонала в машине. Он вновь взял ее за волосы и вытащил Тину на обочину.
- Пошла на хуй, блядь!
Тина встала. Ее волосы всколочены. Вся одежда разорвана, в дорожной пыли. По ногам женщины текла кровь, быстро застывала, превращаясь в бурые ржавые пятна на белой коже. Тина молча прошла мимо девятки Мигеля, и даже не посмотрела в его сторону. Шатаясь из стороны в сторону, она медленно шла по шоссе в сторону Новоросса. Ее грязная, окровавленная, левая рука была вытянута в сторону, в надежде поймать попутную машину, но машины проносились мимо.
- Хэппи-энд! - сказал Мигель. Завел девятку и съехал с обочины на шоссе.
Дорога. Прямая или петлистая, ровная или бугристая, широкая или узкая. Дарующая забвение путнику, понуждающая к вечному движению. Теперь она завлекла Мигеля и превратила его в вечно блуждающий эритроцит, ползущий по капиллярам и венам Дороги. Он лишился сна, взамен получил безумие. Время стало однообразно прямым, гладким, без остановок и перекуров. Мигель по-прежнему мчался по шоссе, забывая откуда едет, и уже не помня куда. Время и Дорога слились в единое, а все пространство сузилось до ширины шоссе. Мир вокруг стал пластилиновым, раскрашенным лубочными красками, каким-то далеким и утратившим вкус реальности. Только скорость и Дорога. И сколько времени мчался по ее асфальтовому полотну Мигель - мгновенье или вечность, уже было совсем не важным, и, в общем-то, равнялось друг другу.
Девятку постепенно разрушала коррозия дороги и времени. Ржавое железо со следами облезшей краски непрерывно отлетало от корпуса машины. Стекла и фары были разбиты. Из того места, где была раньше выхлопная труба, валил черный масляный дым. Шины сначала протерлись до дыр, потом превратились в лохмотья, и лишь железные колесные диски закручивались в причудливые восьмерки. Мигель давно перестал заправляться, но машина продолжала мчаться по шоссе наперекор всем законам физики и сохранения энергии. Только вперед и более ничего!
Старый хлам проносился по дорогам России. А Мигель мечтал об идеальной дороге, ровной и закольцованной в круг, без лишних поворотов и развилок! По которой можно было ехать непрерывно и никуда не сворачивать.
Но вот только странные свинцовые цилиндрики вылетали из пластилинового мира, обжигали Мигеля, мешали ему сосредоточиться. Он отмахивался от назойливых, жужжащих под ухом металлических мух и продолжал движение. Ночь сменялась днем, день сменялся ночью.
Однажды пластилиновой ночью внутри машины возник огненный шар, а потом взрыв. Мигеля выбросило прямо на дорогу. Израненный, посеченный осколками, с перебитыми ногами Мигель пополз по дороге. Она неустанно звала его, заставляла продолжать движение. Он цеплялся пальцами за асфальтовое полотно дороги, срывая ногти, и полз, полз. Только вперед!
Когда пальцы были стерты до кровавых обрубков, из которых торчали белые, сахарные косточки, тогда в ход пошли зубы. Мигель буквально вгрызался в асфальт, подтягивался и опять полз. Во рту образовалось кровавое месиво из сломанных зубов и кусочков асфальта, но дорога требовало свое. И Мигель снова полз, извиваясь червем, вгрызаясь в дорогу беззубым ртом, отталкиваясь обрубками кистей. Пока он дышал, пока билось безумное сердце, а в гнилых мозгах еще жил электрический импульс, Мигель должен был ползти. Зов дороги такой манящий и сладкий требовал его душу к себе.
Вдали возник пластилиновый свет. Фары. Дальний свет. Он приближался к Мигелю, нарастал. Вот он уже вырвал из темноты его лицо, ослепил глаза. Он приближался неотвратимо, заполняя собой всю дорогу и весь его мир, а потом вошел в него. За одно мгновенье до этого, Мигель улыбнулся стертыми в кровь губами: дорога закольцевалась...
Дефекация шла непрерывно. Санта постанывал, но продолжал срать. Из его вонючей дырки лилось мерзкое дерьмо вперемешку с кровью. Потом он стал рвать страницы из глянцевого журнала комиксов и подтирать задницу, царапая при этом свой нежный новогодний анус. Из глаз Санты текли слезы. Он не видел, как вокруг клозета в полной тишине взлетели обломки мира мертвого человека, и устремились в воронку над его головой. Потом его стало засасывать вместе со всем этим гребанным миром в выгребную яму. Последнее, что он успел сказать, пока его голова не скрылась под черной зловонной жижей, это было: