Новосёлов Сергей Юрьевич : другие произведения.

Летний дневник или продажа жилья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Летний дневник или продажа жилья

   Как в полях да Краснодара
   Зацветает сад Годара
   Так и на Урале -
   Всё и дождь и снег.
  
   Вспоминаю такую бумажку, которая была воткнута за провод, идущий от звонка в квартиру номер... Я взял ещё бумажку, и нарисовав шею с лицом, подписал:
  
   А ещё Хули
   Там поют петухули.
  
   И в Краснодаре с его станицами, полями, садами, загорелыми ребятами, жёлто-красно-зелёными расцветками, краевыми советами, гнез0довьями ласточек, шпалерами "Балтимора", КРС-ами, помидорами и безумно вкусной свининой я оказался только спустя семь лет. Собственно, лето 2004.
  
   Предыстория такова - я бухнулся в "судорожный припадок" на прошлогодней травке у "Ленэкспо", где торговал очками. Выходя утром из своей коммуналки с независимым видом и расчётом на хорошие деньги - вечером я оказался на больничной шконке в какой-то больнице на Северном проспекте, где молодой медбрат с золотыми цепями вокруг шеи метко закидывал феназепам в глотки уже спящих пациентов. Наутро я принялся так же "судорожно" стирать вещи, поскольку порядком испачкался в апрельской пыли Питера. Стрельнув у сестры-хозяйки таз, горячую воду и стиральный порошок, я, видимо, навёл работников больницы на им одним ведомые опасения, и, побеседовав с сухенькой Гиндой Моисеевной на тему своей сексуальной принадлежности и отказавшись от услуг психиатрической помощи - оказался в Городской Психушке N 6.
  
   Работа эта оказалась несложной, но грустной. Огромное каменное здание когда-то было монашеским приютом. Огромный коридор, по которому больные шествовали, отсчитывая шаги и часы ожидания выписки, являлся основной ценностью заведения. Он наводил на мысль об обесцененности бытия. Соответственно, выкупаемый за чай, циклодол и телевизор, подвешенный к потолку, который мы, выкупщики, смотрели, подставляя стулья и скамьи, хлопая себя по коленям и громко выражая эмоции в надкоридорную пустоту.
  
   Я выполз оттуда человеком, уверенным в том, что человеком является человек, немогущий быть никем другим. Я видел, как волна стандартизации опускает нас, человеков, всё глубже на пределы страха перед обобществлением и страхом всплывания и страхом попыток, не говоря уже о вере в то, что можно видеть другой свет и другой мир. Я вдруг опознал в себе дряхлого, усталого старика, боящегося вообще всего. Перепрыгивая камень в саду, я кряхтел, опускаясь в своё проваливающееся кресло, я тратил по полминуты, чтобы руками убедиться в крепости коленных суставов. И я разучился говорить громко. Я шептал. Доказательств, прикладываемых в так называемой нормальной жизни к чему угодно и ко всему подряд, не находилось, и понятие цели разъедалось скалапендрами размышлений, поедающих сами себя.
  
   Я же художник. И ко времени "законопачивания" в психушку я назанимал денег под музыкальный проект, договорившись с отцом, что он вышлет мне необходимую сумму. В больнице я много размышлял и понял, что больше не в состоянии просить денег у родителей. Я решил заработать их сам. Отец тоже не упоминал больше ни о себе, ни о деньгах. Раньше я никогда не зарабатывал денег, чтобы копить. Теперь мне предстояло взять эту высоту.
  
   Я купил газету и устроился с расчётом на нужную сумму в фирму автокосметики. И начал закручивать крышки на флаконы с аэрозолью и жидким ключом. Поплёвывая в перекурах на доски, я прикидывал, что работа хоть и нудная, но - нужная, а значит, нужно работать.
  
   Я проработал там два дня.
  
   Получив расчет, я купил газету и пошёл в курьерное агентство, где с меня потребовали фотографию как на паспорт и военный билет. Я снялся по-быстрому на Polaroid со своими длинными волосами, отнёс это боссу и сказал - "Начнём завтра". Потом вернулся в родной двор, сел на скамеечку и впал в транс. Я сидел, и съеденные молью тополя становились всё дымчатее, всё вокруг впадало в мрак безумия и тоски. Я сидел и пил послепохмельный кефир или предпохмельное пиво и знал, что не выйду я никаким курьером и что хватит с меня шатаний по электричкам. Я лёг спать.
  
   Проснувшись, я достал предыдущую газету и позвонил в магазин, где требовались грузчики - в пяти минутах от дома в домашних шлёпанцах. "Трудовая книжка", - сказали мне. Я купил её и с помощью одного брателлы поставил себе там год стажа. "Возьмите, - просил я. - Буду работать", - гарантировал. И на следующий день вышел на работу.
  
   Проработал я там четыре дня. После четырёхдневного отдыха, полагающегося мне по графику, я вышел из дома с чувством, что вряд ли гожусь на предоставленную мне роль.
  
   И действительно, меня попросили забрать вещи заведующие всех отделов.
  
   И вот прошёл месяц и у меня висели долги. И я пошёл в центр занятости и увидел объявление о том, что "в Краснодарский край требуются сборщики урожая огурцов". Где - 180 кг огурцов = 120 рублям. Я занял ещё денег. У Кости Серёгина. И поехал.
  
  
   Здесь снобизм - там муравьизм.
   Ничего не остаётся как стать хитрый лис.
  
   Деньги. Остаюсь.
  
   Я страдаю. Потому что нравится. И только для себя.
  
   Все мы боимся оставаться самими собой, или только я?
   Быть я - ещё одна важная обязанность; роль, которая достаётся далеко не каждому актёру.
   Быть я - прямым, как обшкуренное бревно, вбитое перпендикулярно в поле.
   Есть и такое. Есть любое - удивляться не стоит.
   Я готов усыновить пластиковую бутылку.
  
   Нужно, нужно делать искусство - для новых людей, чтобы хотя бы так можешь показать и подсказать им, что между людьми стоят не только деньги, хитрость, смешанная с невинностью, но и просто, Господи, чистый воздух, ибо - люди равны.
  
   По балде мне сковородками, по лысому черепу бородами - в пьяном угаре, разжигая фонарь разочарования, чтоб жизнь мёдом не казалась. Но и не портвейн она тоже.
  
   Кашлять нельзя!
   Молчать нельзя!
   Не бояться нельзя!
  
   Самогипноз! Всё зависит от длины твоего собственного коридора.
  
   Правда жизни в чём состоит - здоровье! Остальное прикатится.
   Сергей. Петропавловск-Камчатский-Краснодар.
  
   Ты - не бог. Ты только человек.
  
   Все считают деньги. Кто как может. У кого как получается. Я всё равно продолжаю разговаривать с часами и благодарить молнию на рюкзачке.
  
   Я ехал на электричке по Кубани. (Слава Кубани! - Слава!!!) Из Новороссийска до Краснодара. Даже ещё сначала на автобусе из Геленджика, где есть такая касса - "Дообилечивания". И даже ещё раньше из Дивноморска пешком по узкому шоссе зигзагами между гор - там вода мягкая и мылкая. Там солнце будто ещё один дом родной, отдельный и самый главный, невзирая на лица, все они покрываются пятнами загара. Я шёл с горячим ведром по пляжу и кричал -
  
   "Горячая кукуруза солнечного вкуса
   Кукуруза для приобретения "жизни вкуса"
   Горячая молодая свежая варёная мягкая солёная -
   Кукуруза"
  
   Я продавал початки. Я зарабатывал бабки. Ещё был мне задан вопрос - "Какие у вас, маленькие и твёрдые?" - я отвечал - "Нет, длинные и мягкие". Фоном звучал женский вокал.
  
   А вот теперь я ехал в электричке по Кубанской земле, я глазами её пожирал. Эту землю, что кормит всю страну. Эту жирную, как борщ, чёрную землю, распухшее солнце, огромные листья - ладони с жилами рук, деревья кустарники, как говорят там - кушеря - вокруг. Пригибающиеся как только можно, высовывающиеся куда только смогут пролезть, как банты, сваливающиеся с голов первоклассниц. Чтобы мы ели, чтобы всё это собрать, нужна уйма труда, а потом - сплошная феерия.
  
   У моря - там цвет основной белый, всё идёт от отражающей гальки свет, выбеливает морем. Менты в белой форме (заколебали). А дальше, после гор - ужен карнавал. Жёлто-зелёный-красный. Здравствуй, Бразилия - Ямайка - Краснодар. Здравствуй, "г", дунутый в обе пазухи носа.
  
   Безудержный край.
  
   28.07.04
  
   Теперь я попытаюсь вести дневник бездействия.
  
   Если зимой я вёл дневник безудержного действия, то теперь наоборот. Безудержное разоружение.
  
   Если тогда я вскакивал в темноте по будильнику, хватал бутылку с остатками вчерашнего и топал полтора часа на работу, то сейчас я вяло думаю во сне, когда на улице вовсю шумит, стоит ещё поваляться или это будет слишком. Потом смотрю на часы. 12.
  
   Если тогда я работал, то сейчас... даже думать не хочется.
  
   Если тогда я внезапно начинал плакать, переставляя на полке фармацевтические препараты и уговаривая себя "ещё ждать, выстоять, вытерпеть", а в выходные срывался и уезжал в Выборг, то сейчас я сух, как пемза, абсолютно пуст, не выжато-пуст, а скорее невменяем и мне лень выйти на улицу, чтобы стрельнуть сигарет.
  
   Если тогда я покупал жильё, то сейчас запустил машину его продажи.
  
   Тогда был январь, а сейчас июль.
  
   Сегодня сходил и набрал в магазине три кило волосатой прошлогодней картошки на 10 р. Сказал, деньги принесу завтра.
  
   Если сейчас всё упирается в деньги, то мы подойдём к этому, как всегда, с из-под низу - мы не будем их зарабатывать, просто где-нибудь достанём и потратим на музыку - на последнюю мечту, которая осталась, которая уже не вкусна и не обманчива, просто интересна - как мысль.
  
   Я тут ездил на юга что называется. Проработал на огуречной шпалере десять дней, потом получил расчёт, напился и отправился в Краснодар, где тусовался четыре дня. Потом рванул к морю, под Геленджик, Проработал неделю на пляже - продавал варёную кукурузу, заработал на билет до Питера и вернулся. Загорел. Обгорел. Устал. Отдохнул. Три раза купался в море, кидал, сидя на береговой гальке, камни в лужу, пил местное вино. Уже неделю лежу в своей треугольной десятиметровой комнате на полу, подстелив два матраса, и пожираю книги. Гари, Довлатов, Филипп Рот, Уэльбек, Беггбедер, Захер-Мазох - пару абзацев.
  
   Пока всё.
  
  
   Сука!
   Пьяный.
  
  
   С утра (12 часов) встал, позвонил по поводу работы сторожем - мне сказали звонить в понедельник. Почистил оставшейся бородатой картошки, сварил вместе с луком, посыпал перцем, залил маслом и съел с кусочком хлеба.
  
   Хочется есть. Дочитал "Прощай, Коламбус" - более или менее удобоваримую вещь из сборника Ф.Рота и лёг, постелив матрасы, на пол.
  
   Поспал. Полежал. Жду половины седьмого, чтоб пойти занять денег у Володи Биг-Бена. Он работает у Спаса Петром Первым.
  
   Кушаю таблетки - супрастин, но-шпа.
  
   Вчерашний день начался накануне. Спать легли в полшестого. Проснулись и собрались ехать за грибами. Рванули на Петроградскую, где Володя с Ириной. Пришлось их практически уламывать, потому что они оба страдали похмельной депрессией, сопровождающейся уходом от всякой любой деятельности. Поэтому, договорившись по телефону о том, что мы сейчас зайдём и поедем, обнаруживали их сидящими на перевёрнутых корзинах и рассуждающими о невозможности двигаться. Выпив портвейна, мы оставались ждать на кухне, а они, составив друг другу пессимистскую компанию, одетые и обутые, снова сомневались, и только шантаж с применением лёгкого нажима на отростки совести помог вывести их на улицу. Дальше стало проще. Солнце жгло наши офутболенные тела и обрюченные ягодицы. Мы двигались вчетвером. Я, Саня и Вова с Ирой. Пробрались около метро на вокзал, сели в электричку и достали портвейн. Выпили по ходу движения и вылезли на нужной станции. - Как хорошо, - подумалось. Разделись для загорания и двинули. Так долго шли вдоль посёлка с магазинами, что пришлось остановиться и, сидя на огромных пнях-валунах, рассуждая о скорости ведения строительных работ по сооружению дороги, сделанной из вдавленных в землю пивных крышек отсюда до Петербурга, выпили ещё, как говорится, одну. Даже две, если считать пиво. Нашли в кустах несколько сыроежек и пошли дальше. Мы долго блуждали по лесу, потому что Саня, который в этот раз был путеводным, решив срезать, всё время выходил к болоту. Но в результате вышли на гигантскую поляну, окаймлённую автомобильной свалкой. Глянули на небо, которое заползлось тучами, на погасший в куче тьмы дальний лесной массив, и разбились по двое: двое остались у машины, двое пошли искать грибы, расчёсывая траву и осоку, похожую на брови. Не успели дойти до дерева - разразился шторм. Дождь падал во все стороны, и мы промокли под деревом. Долбила гроза, сверкала молния. Футболка липла к спине и висела портьерой с пуза. Переждав первые бурные натиски, мы двинулись обратно, матерясь и ненормально хихикая. Встретились с ребятами у машины, и тут пошёл дождь. Плотный и беспрерывный, он лился на нас как из ведра, а мы, скукоженные, но непобеждённые, шли опушкой и несли продолговатую корзину. Ира даже выкупалась - чтоб не мёрзнуть. Потом ели ягоду над водопадом. Потом Володя вписал всех в автобус до станции. Потом мы не успели купить портвейна - пришла электричка.
  
   В городе мы расстались с Саней, который угощал меня накануне чем-то, напоминающим бифштекс на палочке, и я пошёл к ребятам "погреться минут на пять". Пускай, мол, Ира жарит кабаки с грибами, а мы с Вовой пошли за водкой. Оставалось денег ещё на бутылку портвейна. Мы её осушили, и опять пошёл дождь. Но было приятно говорить друг другу глупости про свою глупую жизнь. В одном кармане бутылка водки, в другом - целая жизнь; уверяя друг друга в дружбе, мы отправились обратно. И выпили втроём водки. Всё-таки я засиделся, подумал я, и засобирался, тем более, нужно сходить за кока-колой для Лизы - дочери Ирины. Вот мы с Володей и пошли. По дороге зашли к Коле и накурились ганжобаса. И ещё взяли с собой. И как сумасшедшие ржали в магазине. Было очень здорово и весело смеяться, вдыхать полной грудью напитанный миллионами шариков кислорода бесконечный воздух и понимать, что вот это-то как раз и есть самое главное. У Коли в гостях сидел ещё один Коля, и мы раскурили мокрый бурбулятор. Знаете, такой, с напёрсток. Ира пока залезла в ванну, поставила поперёк доску и на доску рюмку и получилось здорово. Володя едва придя, забрался к ней вальтом и растянул по кафелю у Иры за подмышками свои волосатые ноги Петра Первого. Он вообще перенимал черты своего персонажа - Вова в костюме царя работает у Спаса, предлагая желающим сняться вместе с ним - и мы, переглянувшись с Ирой, периодически взрывались новыми безумными дозами смеха, когда он внезапно властным басом объявлял, к примеру, о том, что ему нужно вытереть ладони. А как он, позже, когда ребята меня уже провожали, и мы сидели на булыжной набережной, стрелял сигареты! Он встал, в своих оборванных по колени джинсах, в порванном тапке, со своей растрепавшейся залысиной и замахал над головой руками, призывая предполагаемых окружающих обратить на него внимание. "Люди!" - кричал он. Иногда он говорил - "эй, человек" - это, типа, мне. Меня пёрло, как башню, на ушах висела лапша паранойи, в мозгах плавал пьяный кисель, из ушей валил пар галлюцинативных внутренних диалогов.
  
   Так что мы сидели там, в ванной, и хохотали, и накуривались, и пили, и пели, и прикалывались над всем подряд. А потом встали и пошли провожать меня. Вова вдруг предложил искупаться в Неве. Я почему-то разделся, залез в воду и поплыл. Плаваю я по-собачьи. Вода оказалась тёплой. Нева, доложу я вам - вот это тема. Потом оделся и, естественно, когда выжимал трусы, попал под весёлое внимание группы молодых туристов, идущих парами. Оделся. Попрощался с Вовой и Ириной и рванул домой, сквозь готовящиеся к разводу мосты, социальную паранойю и те сорок минут, что шёл. Вот такой выдался денёк.
  
  
   Три часа дня. Я проснулся. Опустил голову под кран, немного причесался. Переставил стол поближе к окну. Осматриваюсь - бутылки в гитарном чехле, квадратная бутыль из-под водки, носки, лежащие на тетрадке. Надо бы это дело сдать и опохмелиться.
  
   Вчера стрельнул вечером немного денег у соседа и пошёл, взяв гитару, на Невский. Поиграл там минут сорок, но понедельник - день тяжёлый - поэтому мне достался пакетик с чипсами да бутылка пива.
  
   Проходя по Некрасова, услышал, что меня зовут. Подошёл. Ребята сидели с девчатами на двух сдвинутых скамейках и пили пиво. Один из них, оказалось, здорово играет на гитаре. Так здорово, что порвал две струны. Я, конечно, расстроился. Сказал, что это денег, в общем, стоит, меня схватили за рубашку, я говорю, не надо меня хватать за рубашку, денег это всё равно стоит. Короче, дал он мне денег, и пошёл я домой. Купил себе две сардельки. А на Лиговском меня спрашивают парень с девушкой, мол, братан, не в курсе, где тут Лиговский. Ну, я им объяснил, пригласил зайти ко мне, потом мы поймали тачку и поехали к Катькиному садику. Там их ждали друзья, а я раскинул крылья на скамейке. Выпил водки и, как показалось этим друзьям, неправильно себя повёл. Я же думаю, что всё - ништяк. Короче, я - тормоз. Меня бьют по балде, а я торможу.
  
   Зато не тормозят правоохранительные органы. Тут же рядом со скамейкой тормознул газик. Нас вдвоём с этим Лёхой забрали в участок. Отвели в комнату. Мы сидим, пиздим и ждём. Потом выписали каждому по квитанции штрафа, чтоб оплатить наутро, хотя и так уже полпятого, и отпустили по очереди. Ещё мне мент говорит, - и бутылку свою забирай, - это оказалась четырёхгранная литровая бутылка хорошей водки. Почти пустая. Я не стал выяснять, взял бутылку, где ещё хватало на пять добрых глотков, и пошёл в Катькин садик, в надежде отыскать моих знакомых. Но никого не нашёл. Сел на ту же скамейку, положил ноги в кедах на другую и посидел немного, прихлёбывая ядовитую жидкость.
  
   Уже светло. Я встал и двинул домой. Там украл у двух соседей по горсточке круп м сварил кашу с яйцом и сардельками.
  
   И лёг спать пьяный, но довольный жизнью.
  
  
   Борьба - это наша жизнь. Всё время борьба. С самим собой, с обстоятельствами, борьба за право называться человеком.
  
  
   В понедельник я ходил устраиваться на работу. На шинный завод. Ладно. Устроился контролёром, т.е. следить, чтобы сваренные камеры не спиздили и отмечать их количество в специальном журнале. Мне сказали - выходи на смену в четверг. Четверг - это сегодня. Нона смену эту я не вышел, потому что вернулся домой только к шести утра. А началось всё вот как.
  
   Соседка постучала мне в дверь, мол, сними телефонную трубку. Я снял. Звонил Володя (кстати, фамилия у него Никкарь). Серёга, говорит, приходи к нам, поможешь мне с крысами бороться. Я говорю: хорошо, как закончим у тебя с крысами - пойдём ко мне бороться со змеями. Ладно, говорит Вова, жду.
  
   Я вышел радостный и целеустремлённый, я уже давно так рано не вставал. Одиннадцать утра, и свежее солнце оформляло верхние этажи особняков юным и мягким цветом. Через Марсово поле и по Троицкому мосту я вышел на Петроградку. Володя сидел в темноте, поскольку пол квартиры расположен ниже уровня асфальта и всё опускается, приходится занавешивать окна, чтобы проходящие люди зазря не заглядывали. Поэтому Володя сидел в темноте, не включив свет, и смотрел фильм про Петра Первого.
  
   - Выпить у тебя есть что-нибудь, - спрашиваю.
   - Щас, щас, - ответствовал Володя и пошевелил своим огромным волосатым мизинцем. Потом принёс бутылку портвейна, мы его допили, затем допили остававшуюся водку. Сняли со стены ветхую пятидолларовку, которую он купил за полтинник у старушки и пошли её менять на рубли с целью выпить и начать бороться с крысами.
  
   Приложив небольшие усилия, мы всё-таки разменяли купюру в отделении Сбербанка и взяли водки.
  
   Борьба же с крысами подразумевала под собой засыпание крысиных нор ядом, отравленным овсом, осколками бутылок, заливание жидким стеклом и замазывание цементом. Что мы и сделали, засыпав, обмазав и законопатив всё, на что хватило матерьялов.
  
   Потом мы посмотрели немного "Школу рок-н-ролла" - комедию для всей семьи, потом включили "Мертвеца" и разлеглись, отдыхая от трудового подвига. Володя на диване, я на полу.
  
   Я решил сходить к Джоги; может, у него или у Коли есть ганж.
  
   Джоги встретил меня в трусах и подстриженный. Ганжа у него не оказалось, и Коли дома тоже не было. Поэтому мы купили немного картошки, сварили её и яйца, причём, я перепутал лавровый лист с полынью, и предполагавшийся супчик не получился из-за страшной горечи; поменяли воду, поджарили морковку с луком и в результате наелись.
  
   Я снова пошёл к Володе, Ира уже пришла с работы, и они собирались пойти прогуляться. Я затусовался с ними. Мы взяли портвейна, выпили его на ходу и присели на травку, рассматривая облака, лёжа и ожидая чего-то.
  
   Потом я пошёл стрельнуть сигарету и встретил голландца. Я позвал его с нами, и мы зажигали весь вечер, побухивая, танцуя под саксофон, потом стемнело, и мы пошли в летнее кафе с высокой сценой и рок-н-ролльными песнями под названьем "Live Park".
  
   Его зовут Хайм, ему 26, он делает скрипки, живёт в Амстердаме - Coffe shop - развлекуха для школьников. В Голландии тюльпаны растут на полях просто как трава, и там практически нет сельского хозяйства. Я поражался сам себе. Я болтал без умолку, вспоминая и выдумывая слова, спрягая глаголы и выстраивая времена. Все упились пивом, которым без устали проставлялся Хайм, и пошли опять к Ирине с Вовой, подхватив по дороге Колю, с которым мы познакомились у Коли, где курили мокрый бульбик. У подъезда нас ждал человек с велосипедом, которого зовут Дима. Он достал шарик пластилина, потом купил куру-гриль, потом съездил и привёз ещё шарик, в пять раз больше первого, и коноплю в полиэтилене - и мы курили и болтали ещё часа три. Хайм "don't eat the meat", ему дали сыра. Самые нестойкие засыпали на стульях и по углам, свесив голову на грудь и поджав колени. Ирине уже скоро (через четыре часа) пора было на работу, да и мне, честно говоря, тоже, я торжественно пообещал, что выйду, несмотря ни на что...
  
   Потом мы ушли вместе с Димой. Я шёл пьяный и удолбаный, сам себе напоминая Годзиллу. Дима покружил вокруг меня на велосипеде, покружил да и уехал. Я обнаружил у себя в брюках пачку "Голуаза", покурил и удивился.
  
   Ранняя, предутренняя, бледная красота этого города повергла меня в транс, я увидел архитектуру этих домов, эти мысли и идеи, выложенные в камне и цементе, эркеры, выступы, окна - всё дышало мыслью. Я представил себе людей, что живут за этими стенами, умными, неоднозначными и любящими эти каменные миры и проживающими среди них свои жизни.
  
   - Как ты думаешь, - спросил я Хайма, - Амстердам красивее или Питер?
  
   - Peter is more nicer.
  
   - Питер красивее, - перевёл я ребятам.
  
   В пятницу я спал целый день. Вставал, варил картошку и ел. Потом опять ложился. И весь день мне снился мой день рождения. С друзьями из детства. С поездками на трамваях. В Екатеринбурге. Может, это подсознательная настройка заработала. Ведь я хочу уехать из Питера обратно на Урал. Там записать хорошую музыку. (На Урал, но не обратно!)
  
   Ну а вечером, естественно, захотелось выйти прогуляться и, конечно, выпить. Я занял у соседа 30 р. и вышел в разноцветную ночь Питера. Думаю, дойду-ка я до Серёги. Это мой братан из Ставчен. Это деревня около Кишинёва. Серёга уже два года живёт здесь. Мы познакомились на улице, в Трубе, где тогда ещё можно было играть уличным музыкантам. Собиралась публика - молодёжь с бутылками, старички с косичками. Там была одна девочка - Эля, и пела она лучше остальных, поэтому возле неё всегда было больше людей. В Трубе, на самом деле, могут играть одновременно несколько человек, или даже групп, так как Труба - это подземный переход, в который ведут шесть спусков, образуя несколько площадок, звукоотделённых друг от друга углами. И вот Серёга стоял и слушал влюблённо эту Элю, которая тогда носила розовую причёску, и пытался как-нибудь с ней познакомиться. Но Эля как и любая звезда была неприступна. Так что познакомился Серёга со мной, а мне негде было ночевать, это была моя первая питерская бродяжная пора и длилась она два месяца - с февраля по апрель. И половину этого времени я ночевал у Серёги. Так и сдружились.
  
   И вот захожу я к Серёге, выпив по дороге бутылку портвейна и совершенно не рассчитывая его встретить. Ну потому что кто же в пятницу ночью летом сидит дома. Но он оказался дома. При этом без денег. "На голяке", как он выражается. И я тоже. Значит, он идёт к соседям и занимает у них сотню, и мы уходим гулять. Гуляем, гуляем, пропиваем все деньги, доходим до меня, от Никольской церкви до БКЗ, соответственно, и ложимся спать.
  
   Утром резко вскакиваем в 10.00 и отправляемся на поиски, у кого бы занять.
  
   А ещё мы накануне по дороге находим блокнот большого формата, в котором много листов, и я думаю - вот будет где писать, потом идём купаться в Неве, в районе Троицкого моста, там нас забирают менты - мы ведь хотели купаться прямо напротив их будки. Мы им даём 20 р., забываем там блокнот, спускаемся ниже, купаемся там и потом довольные жизнью бредём ко мне.
  
   Так вот утром мы заходим к одному пацану, а пацан на даче. Намечается жаркий весёлый солнечный день. Мы обнажаем торсы, если там есть чего обнажать, и двигаемся к Неве в надежде, что вода освежит и остудит наши организмы. Снова купаемся и идём на Петроградку к Ирине Анисимовой. Мы стучим в двери, мы стучим в окно, но ответа не находим. Разворачиваемся и идём к Джоги, может, что найдём, такое изумрудно-зелёное. На стук открывает Коля в трусах и говорит, что у него ничего нет. Мы выходим на жаркую улицу и видим девчонку с длинными ногами, мы знакомимся, и она, Марина, объясняет, что не может открыть дверь в квартиру, мы как истинные джентльмены помогаем ей справиться с этой проблемой и просим у неё 23 рубля. Она даёт нам тридцатку, и мы попрощавшись и поцеловавшись с ней идём за вином. Берём портвейн, жареный арахис и удобно разваливаемся на скамеечке. Вино сходу даёт в башню, мы мило беседуем, а потом появляется мысль зайти к Марту. Марта дома не оказывается, но выйдя из подворотни, мы встречаем ещё одну Марину, которой нужно добраться до Почтамта. Мы любезно провожаем её до Дворцовой, показываем на Исакий, как главный ориентир. Она сама из Ульяновска, приехала и поступила здесь в какой-то вуз и решила на лето остаться в городе. Мы просим у неё 10 р., она даёт, и мы начинаем движения в направлении бутылки пива. Находим таковую уже недалеко от Серёги - по Б.Морской, через площадь с Исакием, по Вознесенскому, через канал Грибоедова мы вписываемся к Серёге на Ср.Подъяческую. Там мы немного отдыхаем, Серёга ещё раз берёт у соседей денег, и мы идём в "центр", то есть опять в направлении меня, по дороге выпиваем три бутылки портвейна, около ТЮЗа Серёга находит каких-то знакомых, которые подогревают его косяком, мы раскуриваемся, и в невменяемо-жизнерадостном состоянии приходим в скверик на пересечении Некрасова и Маяковского, по дороге зайдя к Наташе и стрельнув у неё 100 р. Наташа бормочет что-то типа - "Ну ты как свинья", ничего, говорю, посмотрим. В садике мы общаемся с другими алкашами и девчонками, а потом внезапно получаем пизды, ногами в череп, тут приезжает ментовская, нас с Серёгой посылают подальше, и мы друг друга теряем. Я немного покричал, но не докричался. Пошёл домой и лёг спать.
  
   Никаких значительных повреждений у меня нет, немного поцарапана кожа на виске, и я решаю проведать Серёгу. Доезжаю на метро, в котором был последний раз месяца два назад, до Садовой, и дальше пешочком. "Девочки, я влюбилась", - прикалывается девчонка на эскалаторе. - "Я тоже",- пищу я.
  
   А Серёга сейчас живёт в квартире со множеством сменяющих друг друга соседей. Когда я был у него полтора месяца назад, никого из людей, которых встречаю сейчас, тогда не было, так что Серёга там старожил. Пока он кряхтит в ванной - его вчера, когда он ушёл из садика, сбила машина, и у него сильное рассечение брови, сильно ушибленная нога (дай бог, чтобы не сломанная) и ссадины по всему телу - я беру пива и направляюсь к одному из его соседей, парню, которого я до этого знал, в комнату. Другой сосед жарит в это время сковородку мяса, приходят его друзья, приносят пива и водки, вылезает из душа Серёга, мы пьём, я беру гитару этого парня, его зовут Шахин, хороший человек, пою свои песни, людям нравится, да что там нравится, им просто сносит башню, все мы быстро напиваемся 1,5 литрами, кого-то сажаем в тачку, и он едет домой в Рыбацкое, кто-то засыпает прямо за столом, лично я ухожу к Серёге в комнату и вырубаюсь до часу ночи. Потом приходит Серёга, мы варим лапшу с кубиком, едим и ложимся спать. Не хотелось бы, чтобы у Серёги оказались переломы. Он сильно хромает, щиколотка раздулась, как надувная. Утром я желаю Серёге здоровья и выхожу в дождик.
  
   В общем-то, что мне было нужно изначально. Наверно, просто возможность приходить и уходить, когда и куда хочу.
  
   Я щас шёл и ко мне обратилась девушка - "Молодой и красивый, нет желания с девушкой отдохнуть?". А я несу в пакете пол-литра портвейна и сардельки за 63 рубля и гречу и говорю: "У меня денег нет". Прав был Вася - не помню фамилию - из МТВ, который утверждал, что лох - это судьба.
  
   Ладно, в конце концов не страшно, просто комары - лошади заели, сволочи, спать не дают, портят почерк, мешают быть человеком... Кстати, у Довлатова, такие смешные, я бы сказал, ученические многоточия.
  
   А что я ей отвечу, что вся моя любовь - это вино, с которого может быть я назавтра ослепну, и сардельки, как символ некий, каких-то желез, каких-то возможностей...
  
   Этот город создан быть,
   Чтобы по нему плыть,
   Чтобы можно пропивать
   То, на чем смогли б стоять
   Иностранцы, обосраться
   Или душу не срамить.
   "Денег нет. И очень жаль".
   Жалко даже говорить.
  
   Сегодня ходил в тот садик, где нам с Серегой дали пизды. Мне там рассказали про рыжую девчонку, про которую я не упоминал в двухдневной поры назад юности монументальной, литературной, епархиальной. Она мне ещё тогда понравилась, когда говорила: "Это Ташкент, пойдём-ка на другую сторону", и они с пацаном всего лишь пересекали метаморфозу лба Маяковского, и вовсе не страдали от портвейна питерского плоского.
  
   И она мне тогда понравилась. Я ещё начинал только это августовское, августейшее, сейшенейшее присутствие. В мире, наполненном полным отсутствием. Полумрака души и звезд двух пальцев и предначертания праздника, там где по идее должен был бы быть Б.Пиздец. Вы меня понимаете?
  
   Так вот, мы тогда пришли и хором сказали - бухаем, а нам вкачали сипа, просто так, за здорово живёшь, мы сами не знаем, видно я сильно активничал, и кому-то это сильно не понравилось, и жалко, что Серж пострадал. Я вырубаю в своей душе глушь и тень.
  
   Просто так. Ни за что. Обидно. Это первый раз так. Сегодня ходил выяснять - оказывается, ещё там людям тогда досталось. Какие-то черти чёрной масти пригнали, дёрнули половину садика. Хрен с ним, пускай я скатываюсь, я же не девочка, чтобы кряхтеть.
  
   "У Кати, - как то сказал Швед, - суровая жизнь. Она всем даёт."
  
   Ладно бы всё было наружу - а то наизнанку. Свистят за окном комары, злодействуют. Я в них верю так же как в людей. Кто кого. Добрее.
  
   И вот значит встретился я в садике с Антоном. Он сказал, что сам плохо помнит и в драке не участвовал. А я его вспомнил. В июне он сидел с фингалом, кривой теткой и бутылкой портвейна рядом со мной на скамейке, и я ему говорил, что никому не нужен, даже себе.
  
   Я тогда сидел на жопе ровно злосчастий. Перекатывался от стены к стене блёклым шаром воздушным и офигевал. Шёл через проспекты и улицы по 1,5 часа за циклодолом, прыгал в метро. Был без копейки. Запер на замок желание занять денег, пытался никому не мешать. Просто пытался. Выпытывал у пространства, чего оно от меня хочет. Стрессовал постоянно. Обливался книжками, забаррикадировался ими. Ходил в резиновых тапках на работу. Батон за один раз пожирал.
  
   А этот садик - такое место. Пересечение улиц, столы с головой Маяковского. Туда тянет после определенного количества стаканов. Там своё постоянное общество. А общество пьяниц похоже на все остальные общества. Стадное, трусливое, беззаботное. Так что можно смело сказать, не боясь быть непонятым - садик на Некрасова - это телевизионная голова для поглощения алкоголя. Мясорубка чувств слетается там в едином выхлопе.
  
   12.08
  
   Значит, в понедельник я вернулся с большой пьянки, оставив Серегу в неизвестности насчет его здоровья. Лежащим у себя на кровати на Ср.Подъяческой, и пошёл домой. Пришёл, всё записал, насколько мог вспомнить, и лёг спать. На улицу, знаете ли, как-то не особо тянуло.
  
   Но у меня всё-таки хватило денег на бутылку портвейна, и я уселся дома в кресле. Зашёл к соседке, а она в слезах. Я говорю: заходи, бухнём. А она приносит с собой ещё водки, льда и соку. Пришлось пить всё это дело.
  
   Так что я напился, если так можно выразиться, тихо, мирно, в домашних условиях.
   А во вторник с утра мне позвонили Лёха и Яна и спросили - что делаешь? Я говорю - лежу с похмелья. Они говорят - ну, жди нас, мы скоро будем.
  
  
   И эти беременные приезжают через час, привозят пива и пельменей. Мы общаемся, я с видом роденовского мыслителя перевариваю пельмени. Лёха пьян, потихоньку бычится, но с добрым глазом. Решаем друг друга не бить. И идём за Яниной зарплатой. В Музей Пушкина.
  
   День светлый, но уже не по-летнему жаркий, а по-осеннему тёплый. Яна получает деньги, мы пьём пиво и идём на московский вокзал, покупать им билеты в Никель.
  
   Потом я делаю им экскурсию на Пушкинскую,10, в арт-буфет, потом в Кастл-Рок, потом нужно одной девчонке отвезти денег, я везу, пью пиво уже один, иду в садик, отдаю кое-какие должки, целую Наташу за ногу, пропиваю казённых 50р., выданных мне, чтобы заплатить за общий телефон и, наконец, засыпаю.
   А сегодня - среда.
   ­­­­­­­­­­­­__________________
  
   -Наша титаническая борьба! - несётся с одной стороны.
   -Навязчивая инфантильность! - с другой.
   -Дети пластиковой эпохи!
   -Голодранцы духа!
   -Враги самим себе!
   -Всё что нам нужно - это любовь!
   И даже:
   -Не хочу быть никем!
  
  
   А Яна мне вчера говорит: "Сколько я тебя помню - ты всё время ищешь работу." Действительно, даже хотя бы за те 2,5 месяца, что я вышел из психушки, я сменил шесть мест работы, причём на двух из них я только оформлялся, но не проработал ни дня. Успехи, сплошные успехи!
  
   У Лены Филипповой - шторам на окне - 20 лет. Т.е. столько она их не снимала.
  
   Когда я достал завалившийся за шкаф настенный календарь за 2002 год с видом на Неву и спросил, что мы будем с ним делать, она посмотрела внимательно и сказала - а он ещё совсем новый.
  
   Кавычки влияют на наше сознание. Кавычки становятся привычками. Жизнь становится кавычками.
  
   Входная дверь у Лены идёт не под прямым углом, а косым углом - такая планировка.
  
   И открывается она max - сант. на 40 - дальше мешает наваленная на обратной стороне двери на вешалку одежда (даже летом - зимняя), и рядом стоящий шкаф, в который эта дверь упирается.
  
   Прорываясь сквозь неё, рассчитываешь на человеческое сочувствие, но хозяйка так привыкла к этой ежедневной муке, что даже не смотрит в вашу сторону. И действительно, чего переживать, если боком пролезет даже толстый.
  
   Короче, дом уникален. Я говорю - Лена, ваш дом уникален. Она говорит - я даже сюда иностранцев водила, а они мне - Yah! Yah! Dostoevskiy! Я им отвечаю - это вам Достоевский, а я здесь уже 20 лет живу.
  
   А я подумал - да нет, Лена, это скорее Гоголь. Но вслух не решился.
  
   А Серега, мой братан питерский, дай ему Бог здоровья, как-то тоже попал к Лене. Через мою наводку. Он ведь строитель. А она тогда ремонтировала туалет, и никто не брался, потому что объём маленький. Я позвонил Сереге, он согласился, чего-то они там сделали, она ему заплатила, а чего-то не доделали. И Серега мне потом рассказывает, что вот, блин, он виноват, что не докончил, но он обязательно вернётся и на свои средства всё доделает.
   Я ей говорю - Лена, тут я с Серым общался, он обещал вернуться, а она мне - да он мне звонил как-то в 3 ночи и очень извинялся.
  
   Интересно.
  
   Кстати, она живёт со своим 19-летним сыном Севой и говорит, что у них такой дом, куда можно звонить в любое время. Ладно.
  
   Читала в оригинале Беллоу. Говорит - слишком продуктовый, а-а-а ....
  
   Вышел из формы, вошёл в форму, или наоборот. Человеческое бытие - между собакой и Богом. С большой буквы. Оба страдают. Обоим подливают. Обоим хочется плакать, а через минуту сигануть в кусты.
  
   Как я похоронил расписные джинсы в дебрях Кубани? - Лёгким движением руки.
  
   Может, Март и прав, когда говорит - когда-то и я считал себя художником.
   Дима Юрашев. Когда ты сходишь с ума, ты должен это делать честно.
  
   Помню, как-то раз попал в некое село в Подмосковье; ночью мы ходили на поле с местными парнями, воровали капусту, складывали в мешки. А наутро один мне говорит - сними свою рубашку, ты что, так в ней и будешь гонять по улицам. Тебя же весь совхоз засмеёт.
  
   Над каждым сообществом - колпак. Определённый. Сверху муравейник виден лучше всего да и изнутри тоже, если ты не веришь в муравьёв.
  
   Каждый день - как новый флаг, натянутый в очередном углу жилища.
  
   Кстати, когда просыпался во вторник - дрожал от холода.
  
  
   Мы занимались странными вещами - в комнате. Набитой хламом и радиоактивной многолетней пылью - мы разгребали один угол, ставили туда стремянку, приклеивали полосу обоев, потом передвигали дальше хлам из угла в угол, перебирая буквально плюшкинские абсурдности (даже не хочу упоминать), перетаскивая полки и столы, снова клеили, снова заставляли всё чуть не до потолка кучами ерунды и грязной одежды без разбору, клеили, переставляли, и, ей-богу, - больше, намного больше времени переставляли, чем клеили, потом счищали старые обои над окном, и всё осыпалось на кучи, которые уже не было сил передвигать. И потом я спросил Лену - зачем тебе такой ремонт, раз ты не желаешь выбросить даже какой-то допотопной жестянки, и она ответила - чтобы было уютнее.
  
   Удивительный человек!
  
   Самое смешное, что я не боялся работы никогда, ведь труд - облагораживает, думаешь вот ведь, прокопал траншею - а она такая ровненькая, подмёл от листьев асфальт - и он такой чистенький, хлеб испёк - с самыми добрыми намерениями. Но метешь, метёшь - а листьев больше и больше; копаешь, копаешь - а трактор быстрее; или печешь, печешь, - а народ недоволен, тараканов в горячем хлебе ищет, или там битые стёкла, - тупик. Да ну его на фиг, думаешь, беспонтовый абсурд какой-то, неоправданный. Думаешь, вот бы найти такую работу, чтобы взаимообмен был, эмоциональная работа там, на земле где-нибудь, пахать, делать реальные вещи. А потом оказывается технологии там какие-то голландские - маринованные огурцы аж в банках растут, весь урожай селитрой заливают, чтобы за неделю вырос, рабочих кормят свиньями, свиней кормят силосом, а силос - это то, что ты же и не доел - замкнутый круг. Земля отравлена, о воздухе даже не вспоминают, будто его и нет совсем - все считают в уме деньги.
  
   Ладно, опять говоришь себе, что остаётся, тоже буду считать, но как истинный правдолюб, руб и свободоправд, не веря во всю эту ихнюю ахинею насчет там радостей жизни, комфортабельных телефонов, турций за пару баксов, как истинный истец перед жизнью, думаешь, буду партизаном, диверсантом, просто чтобы жить как хочу.
  
   Но ведь - то с тебя требуют, чтоб ты был таким же, как и они, т.е. солдатом, болтуном, я не знаю, дураком, короче, ибо отличия в самосознании дураки очень хорошо чувствуют и противятся этому, не задумываясь, они думают, что я должен страдать из-за тех же мелочей, что и они, - то вдруг оказывается, что само понятие - жизнь как хочу - начинает разрушаться даже не то, что с первого шага, сделанного из дому в направлении места работы, а - с первой мысли, которая появляется в голове после звонка будильника. А мысль такова -
  
   "Ебать ту Люсю, ну сука блядь, опять..."
  
   Короче, работать я люблю, вопрос в том, где найти такую работу.
  
   Вот, например, ездил под Краснодар, там нужно было огурцы собирать. Работаем в бригаде, ещё и на звенья разбились. Ладно, иду вдоль своей шпалеры, а звеньевая мне кричит, - почему идёшь так медленно. Из-за тебя всю бригаду заставят возвращаться.
   Я иду, молчу, подвязываю, пасынки обрываю, огурцы собираю.
  
   Она опять, негодующе:
  
   - Ты чё, не понял, ну-ка давай быстрее.
  
   Я говорю:
  
   - Так я же ж подвязываю.
  
   - Не надо подвязывать.
  
   - Ты же сама говорила - надо.
  
   - Ты чё, дурак? Никто не подвязывает.
  
   - Не переживай, шпалера длинная, я нагоню.
  
   Прошли одну клеть. Все сидят, курят. Я пришёл последним. Присел. Вдруг эта звеньевая подрывается, срывает с головы панаму и начинает бегать вдоль моего ряда, срывая маленькие огурчики. Потом подбегает ко мне, сует мне шляпу в физиономию:
  
   - Ну ты, козёл, - и бежит жаловаться бригадиру.
  
   - Гнать его в три шеи из бригады, - бубнит один из проходников.
  
   Я ему кричу:
  
   - Хочешь чтобы я ушёл? Я уйду.
  
   -Ты ни хрена не делаешь.. Ты медленнее всех идёшь, меньше всех собираешь, -(что, кстати, неправда), - ты вообще ещё сынок для меня!
  
   Хотел ему крикнуть, что зато он для меня не папаша, но постеснялся.
  
   Подошел к бригадиру(ше) и говорю:
  
   - Куда огурцы ссыпать?
  
   - Бери ведро и догоняй остальных.
  
   - Я так работать не смогу, - поставил ведро и ушёл на фиг с полей.
   А жили все вместе, в бараках.
  
   Вечером жду всю свою бригаду, чтобы обсудить инцидент. Все проходят мимо как ни в чем не бывало. Проходит Володя, который якобы отец, я ему:
  
   - Давай поговорим.
  
   - Легко!
  
   - Ну так чего там, как ты считаешь, ведь у каждого можно несколько огурцов ещё найти, их ведь назавтра оставлять надо, чтоб подросли. Зачем говоришь, чтоб гнать меня, зачем посылаешь?
  
   - Да ты знаешь, ты вроде и движения наводишь, да только они у тебя беспонтовые все, - и убежал.
  
   Проходит звеньевая. Я говорю:
  
   - Давай обсудим ситуацию.
  
   - Обсуждать нечего, бригада не хочет с тобой разговаривать, - и убегает.
  
   Ладно, думаю, я бегать за вами не буду. Уйду из бригады. Думаю, надо будет завтра к директору подойти, попроситься в другую бригаду.
  
   Утром поэтому со всеми в поле не иду, жду директора. А директор, узнав, что я не вышел, запретил меня кормить. Не ожидал от него. Нет, ну понятно, он там им показал, какой он крутой, типа не хочет работать - не будет питаться. Я тогда пошёл, ещё дунул, и тут встречаю его, директора.
  
   - Вот хочу с вами поговорить.
  
   - О чем, Сергей? - и отвернулся, там, одновременно, ещё с людьми общается.
  
   А я бах! Развернулся и в бухгалтерию.
  
   - Дайте мне обходной! - подбегаю к директору - подпишите. А он:
  
   - А что случилось?
  
   - Увольняюсь.
  
   Короче, потом ещё день бегал, подписывал бумагу, вечером накуривался. И помню сквозь сизый дым расплывшееся лицо звеньевой:
  
   - А ты знаешь, дорогой, что тебе по закону ещё 3 дня отработать надо? А ты знаешь, сколько денег ты заработал всего-то? Я вот не знаю, на что ты домой собрался ехать.
  
   Хотел ей сказать - зато я знаю, да смотрю - она такая злая, слюна так и капает, ещё укусит. Промолчал, назавтра получил расчет и уехал в Краснодар.
  
   Я думаю герой современности - это раздолбай. Проще говоря - распиздяй. Грубо говоря - я.
  
   На арене - стадо мыслей,
   Можешь съесть по одному.
  
   Если я не пью - я думаю!
   Прочитав Камю, скажу так -
  
   человек сам желает смерти, потому что он недостаточен.
   Также -
   внутри черепа и снаружи - происходят разные вещи.
   Поэтому -
   человеч. жизнь везде одинакова.
  
   Моё. Наше. Сознание меняется в зависимости от продуктового мешка. Кишечника. Желудка. Даже к Господу я обращаюсь по-пацански, когда и сыт, и пьян, и цел.
  
   Я, может быть, хотел сегодня и боялся умереть. Однако - заработал 10 рублей и вернулся домой с сигаретами.
  
   Т.е. насчет "снаружи и внутри черепа" - я хотел сказать, что мысли-то появляются только внутри, а снаружи - только нарастающая им враждебность. Сейчас время такое, что все предпочитают жить или чуть-чуть больше снаружи, или совсем на открытом воздухе. Но человек все равно - это аквариум духа... В надежде найти цельность, слитность существования, соответственно - замкнутость, самодостаточность и агрессия. Поскольку мир-то всегда снаружи !
  
   Как Оля мне сказала - не грузись, посмотри какие разводы на потолке; а Март сказал - этикетка не отделима от бутылки пива.
  
   Мне понравилась мысль Камю в Нобелевской речи о "таких же безвестных миллионах как и я художников" - и действительно, сейчас нет гениев, есть только кропотливый труд самоотверженных для создания новой ткани пространств.
  
   Мы все уйдём! Не вопрос! Но борьба - это наша оболочка!
  
   Современная ложь - есть многослойная ткань пытающегося быть живым организма.
  
   Сейчас - трагедия в каждом, ибо - каждый накаляет свой гений. Трагедия в каждом. Поэтому всё так весело.
  
   И хочу спросить - Столько сердечных биений, столько драматизма часов и пафоса, только для того, чтобы заработать 10 рублей?
   И ответ - Да!
  
   А - столько никотина куда ? -
   - чтоб порвать твои лёгкие! Ибо не знаю я что будет завтра...
  
   Ирэк говорил, что Ницше был слабым и гонялся за силою.
  
   Я согласен, с точки зрения нашего времени - дать кому-нибудь в глаз - это подвиг.
   Как сегодня Петр Ильич набирал мою фамилию на мобильник и озвучивал по телефону выпивши - М-Н-Р-О-С-Т, В-К-Л-М-Н-О-С-Т-Э-Ю-Ё.
  
   Сейчас смыслы двоятся и троятся, и разлетаются брызгами; каждый способен уловить только то, что поймать может - мир сейчас многофункционален, человек же выполняет только одну функцию.
  
   Сесть сесть написать обособиться
   Круговорот жизни на хуй послать и не расстроиться когда когда такой высокий хулиган движется к месту зачатия, и мертвенной палке приставлен кинжал невосприятия
   в этом гранитном саду самого низшего из забвений, в плену у дегенеративности конструктивных движений - мы находим шептание суть неестественный метод отчего бы не отвернуть сей разобранный вентиль
   Эти качества дня и ночи прос-ва реальные словно тени грядущих отцов узнаваемые по пенью скворцов хотя я даже не знаю что это такое
   Заболевшая было спина как под солнцем легла бы и в камни играла и узнала о свойстве себя разрешила плевала
   В этом каменном доме наивысших мгновений мы прокручиваем смыслы подряд предаем их забвенью
   Этот ритм что звучит не внезапно
   Не броско но память обрекает себя в чешую не ходить а оставить
   А оставить попытки забыться то же самое в зеркало глядя - оказаться забытым в конце и бровями буравить - очерствленные серые дни и бухать потихоньку ибо печень в работе своей то же самое камни и почки
   И цирроз надвигается смело и подставив им флаги грушевидную форму принимает сердце и взвергаются хляби
   И писать научись и строчить и под слабенький ритм барабанов отцов и детей и коров и раздетых бородачей песни свои пой выходя из подъезда размахнись как гитарой веслом и шагай дальше смело
   Обретаемым формам посмотрим в глаза и найдём в них свое отраженье - круговерти настроенных за круговерти молящих прощенья
   В библиотеках грязных суча не взирая на сучья эти хмурые дни навсегда нас
   Парализовали
   Как вздрючили.
  
  
   Вчера вечером играл на Невском - подходит парень в тёмных очках, стоит рядом слушает. Ну я и спел хорошо. Он дослушал песню до конца - насыпал денег и говорит -
  
   -Хорошая песня.
  
   -Спасибо.
  
   -Ты вообще сам местный? -обычный вопрос в Питере. Я говорю -
  
   -Да.
  
   -Не подскажешь тогда, где Литейный проспект находится.
  
   А мы стоим около Александровского парка. Я говорю:
  
   -На ту сторону перейдёшь, и иди прямо, прямо и увидишь. Короче, вон туда прямо, а там спросишь, тебе каждый скажет.
  
   -Так куда прямо-то? Вон там, у моста?
  
   И показывает на Аничков.
  
   -Нет, дальше. Ну как тебе объяснить, иди прямо, а там будет пересечение с Невским, слева - Литейный, справа - Владимирский. Там дальше спросишь...
  
   А меня прёт от музыки, и я сосчитать не могу, сколько ему перекрестков пройти. Он мне:
  
   - Ну вы даёте, ленинградцы. Родного города не знаете.
  
   Мне этот случай напомнил, как за месяц до этого, в июле, я шёл по Геленджику, а город тянется вдоль моря. Я подхожу к одному мужику и спрашиваю, как выйти к автовокзалу.
  
   -Иди прямо, иди, иди. Будет один светофор, потом второй, сразу за ним поворачивай в гору и выйдешь.
  
   Я поблагодарил и пошёл. Иду, иду, с похмелья, по жаре, воду из бутылки всё пью как ненормальный. А в чужом месте дорога дольше тянется. Я всё иду и не вижу никакого светофора. Смотрю - рабочий, траву специальной машиной срезает. Я к нему с тем же вопросом. Он мне пробубнил что-то. Я не расслышал из-за шума машины, и снова прямо в ухо ему ору:
  
   - Где автовокзал?
  
   Он мне опять негромко:
  
   -Второй светофор. Направо.
  
   Конструктивный человек.
  
   Я опять иду. Один светофор был через километр, наверно. И стоял как памятник. Ура! - обрадовался я. Иду, высматриваю второй. Остановился на перекрёстке. Красный свет. Зебра. Машины проехали, я улицу перешел. Думаю, где же второй.
  
   Потом - бац! Ё-моё. Так ведь это и есть второй. Обрадовался. Повернул направо и пошёл в гору.
   Вот, вроде бы небольшой город, но даже по прямой я сильно измучился. Вино ещё вчерашнее. Намешал коктейля - портвейн, изабелла, вермут...
  
   Везде свои особенности.
  
   А в Краснодаре расстояния меряют кварталами. Например - "пройдёшь восемь кварталов и налево". Кубанцы - народ конкретный.
  
  
   Прибивать к стенке полку молотком
   Потом биться об эту стенку лбом
   Я бы тоже мог хранить своё семейное уединение
   Обставив себя посудой и вещами
   Я бы мог найти в этом хаосе мира
   Своё успокоение своё прощание
   Но я хожу голый, только так можно спрашивать мир
   И давать обещание
   И поэтому не найти мне успокоения
   Только голый, глазастый, навечно ребенок
   Потихоньку обучающийся созиданию
   Рассмотреть и понять, а затем - приложить свою руку
   К строящемуся всегда мирозданию. Такое задание.
  
   Алмазы ищут в грязи
   Наш новый мир покрыт рубероидным слоем
   Кожа сопротивляется гнёту жары
   Поэтому чернеет
   Мы, черные поэты, шагаем там
   Где никто не посмеет.
  
   Просто так разбрасываться мирами,
   Или соглашаться, что всё хорошо
   Или прикрыть шторами остров цунами -
   Немного не то ещё.
  
   В моём нашем движении
   Я согласен, всё практически из головы
   Но мы просто живём в головной
   Части тела земных полушарий
   Мы просто используем свойства её коры.
  
   Уверен, в других частях света живут иначе
   Хотя, конечно, все одинаково плачут,
   Но я бы хотел побывать в Африке - сердце
   В Америке - органе чисто мужском
   В Индии - где всё время лето
   И можно общаться. Идя босиком
  
   Таким образом, сопоставив тело
   Своё с огромной анатомией нашей планеты
   Найти точки соприкосновения,
   Ощутить поступь материков
   И излияния вод
   И раствориться на миллиарды
   Частиц света.
   К этому, юный поэт, будь готов!
  
  
   Один парень, его зовут Дима, за полгода до того, как пытался повеситься у себя в комнатке в общаге на Ново-Измайловском, но сорвался и расшиб себе лоб и порезался, говорил мне, что я, по аналогии с Ницше, которого кто-то назвал "пугливым орлом", "трусливый орёл" и добавлял, что дело в масштабах.
  
  
  
   Вчера опять была среда. Погода изменилась. Августовское шумение тополей становится всё суше. У Лены Филипповой я был в прошлый четверг. Я позвонил ей, в надежде припасть к её бюджетному ручью, и, к тому же, она занимается книгописанием (энциклопедии по колдовству, псевдо- и около эзотерика), я решил показать ей что-нибудь своё, чтоб она совет какой дала, да и просто перепечатала на компьютере, поскольку сам я печатать не умею. Я спросил её, чем она занимается -
  
   -А у меня ремонт.
  
   -Отлично, помощь нужна?
  
   -Да!
  
   Ну я и пошёл к ней, и два дня там в хламе и бедламе, задыхаясь в эпохальной пыли, помогал клеить обои. Выжать из неё удалось 150 рублей в первый день - под предлогом "в сентябре отдам" и бутылку пива во второй. Я попросил её уже поздно вечером возможности сходить ещё за одной, но Лена - человек-скала - сказала, что меня нужно спасать от пьянства. Я застегнул ширинку и сделал оттуда не то что ноги, а крылья - и был очень рад.
  
   Следующий день я провел в отсутствии материальных благ. Выхода нет - надо идти играть на Невский. Я дождался, чтобы начало темнеть, стрельнул у соседки Лены 30р, взял портвейн и пошёл играть. Без аскера, хотя и была "пьяная пятница", я заработал себе лишь на пачку "Примы" и орешки.
  
   Допил вино на Невском и под дождичком пошёл домой.
  
   Ё-моё, где же взять денег? Старые как мир фантазии о способе внезапного нахождения кошелька, лопатника, портфеля, чемодана (ну это уж слишком) с деньгами терроризировали мой мозг. Взгляд подсознательно бегает по мостовой, разглядывая мусор, но находятся лишь целлофановые раздутые мешки с распоротыми брюхами и вывалившимися кишками.
  
   По ночам снятся египетские пирамиды из говяжьего фарша, танцующие на шипящих сковородах окорочка, почему-то горошек и даже просто горячие тосты.
  
   Ладно, в субботу решаю идти играть пораньше - и, действительно, отрабатываю вчерашний долг. С гордостью и чисто мужским достоинством (сам заработал!) возвращаю Лене деньги и у меня остаётся 3 рубля.
  
   Мне бывает страшно, мне бывает неловко, я отворачиваю от людей лицо, но иду. Вхожу в роль и играю - это затягивает. Это приятно. Чем черт не шутит - пойду-ка я в Live Park (это летнее кафе со сценой) и предложу там свои услуги. Я захватил диск с песнями под гитару, который записал в одном караоке-заведении и отправился на Горьковскую.
  
   -Вы берёте одиночек? - спрашиваю у администратора, - бардов, то есть?
  
   -Да.
  
   -Как тогда сделаем? - и достаю диск из пакета.
  
   Он посмотрел в книжечку, что-то зачеркнул, подписал -
  
   -Завтра в семь сможешь?
  
   -Как, даже и прослушивать не будете?
  
   -Завтра и послушаем.
  
   Я, передернув плечами, соглашаюсь.
  
   Захожу к Ире с Вовой, они готовят мясо для шашлыка - завтра дети пойдут в поход. Я посидел, покурил и весь уже натянутый в завтра, отчалил.
  
   Опять дождь над Невой, по Троицкому. В воскресенье - солнечный, но ветреный день. А ветер в Питере не бывает тёплым, ведь он дует с Балтики, он дует с Антарктики. Зима, зима - другое время, другое место даже, другая жизнь, совсем другая. Ну что же, будем смиренно ожидать её, но пока ещё почти лето, и нет даже первородной грусти, свойственной опадающей осени.
  
   Я иду по мосту. Ветер гонит облака и тучи. Чем, кстати, они отличаются, кроме цвета? Я смотрю на асфальт перед собой. На асфальте отражается тень парапета - литых, фигуристых решеток. И эта тень то вспыхивает, то исчезает в сером. Почти как светофор. Это солнце то выходит над тучами, то опять в них погружается. Широкими полосами, флагами ветер гонит по воде свет. Ш -ш-ш-шшихххх! Я смотрю на асфальт и удивляюсь. Играю в Али-Бабу - "появись!" - тень появляется, "уйди!" - тень уходит.
  
   Я делаю пассы руками. Вот так бы событиями в жизни управлять. Потом солнце уходит надолго. Да и мост кончается. Я прихожу в Live Park, и сразу становится страшно. Грохочет модная, приличная, веселая, хорошо натренированная панк-рок-группа "Свобода" :
  
   - Деньги, это то, за что мы боремся.
   То, чего ненавидим
   Но не можем без них жить, блин. Не можем.
   В этом всё дело.
   Что-то здесь не то.
   Деееееееееньги !!
  
   Или -
  
   Вышел, взял пива
   И понял - это свобода.
   Дома чаю попил
   И то же самое ощутил.
  
  
   Нет, думаю. Куда уж мне со своей бабочкой да пыльцой. Подошёл к этому администратору - дайте пива. Он говорит - отработаешь, поставим! (забыл сказать, что выступление по договору мое будет бесплатным. Для меня. Но пива поставить обещали.)
  
   - Так ведь я громко кричу, если голос охрипнет... надо ведь смачивать.
  
  
   Слез. Кое-кто похвалил слова, посоветовали обзавестись ритмом и группой. А вот пива больше не дали. Не заработал. Потому что ты в жизни должен быть либо бизнесменом, либо художником, либо никем. Это так скажем два полярных состояния сегодняшнего мира - два лагеря возможных вариантов. Идеализм, сплошной идеализм!
  
   Я отправился к Ире с Володей. Володя вернулся с работы уставший и грустный. Видно, что надоедает ему его Пётр. Приехал его друг из Москвы. Я поел жареной курицы, выпил порядочно, грустный, чуть-чуть курнул, выслушал пьяную Ирину истерику о том, что она просто хочет немного любви, хочет быть нужной. И чтобы навести душевный баланс, решил пойти и бесплатно поиграть на улице.
  
   Иду, смотрю - автобус. На набережной туристы спускаются к воде, фотографируются. Решил сыграть для них. Сел на каменные ступеньки и вломил прямо в Неву, в надНеву, на тот берег, чтоб все слышали! Песню. Разогнал таким образом туристов, т.е. загнал их обратно в автобус. Неплохо. Довольный собою пошел на Невский.
  
   В трубе теперь играть запрещено. Но можно договориться. 300рублей. Спасибо.
   Пошёл на своё место. Подложил чехол под задницу - не надо мне никаких денег. Отбарабанил сколько было сил кричать и дергать рукой песен вместе с парнем, который подыгрывал на варгане - веселое зрелище, потом по ходу скорефанился ещё с одним, взяли "перцовочки" с двумя худенькими красными перчиками в бутылке, выпили у меня, я разбудил соседку, демонстрируя парню свое искусство, дурно возопя в припеве - НОВОЕ ЧТО? ЧТО? - она говорит у неё во сне аж желудок свело, проводил гостя, который начал заманивать в ЭТО, присев у меня в коленях, проводил, неудачно попросив 10р. И лег спать на пол.
  
   Осень подкатывается. Душа не отказывается. Шире, шире открывайтесь, ясны очи. Всматривайтесь в летящие дни и стоячие ночи. Испытывайте этот мир на прочность.
  
   Доверяйте всем, кто здесь хочет. И не бойтесь.
  
   Вчера продал свой "бум-бокс" за цену в 3 раза меньшую, чем покупал. Заплатил за комнату за 3 месяца, напился, съел упаковку "Терпинкода", купил стиральный порошок и мыло, ведь я дежурный по квартире на этой неделе. Вечером попросил у соседа магнитофон, из чувства ностальгии, хотя свой уже 1,5 месяца не включал - он просто у Наташи был оставлен перед отъездом в Краснодар, и я его так и не забрал обратно. Включил кассету. Послушал Хендрикса, Вейтса. Немного радио. Надоело. Неинтересно. Всё одно и то же. Короче, не сожалею о продаже.
  
   Как мы ходили за грибами.
  
  
   Нет ничего проще, чем поехать из Питера за грибами. Для этого нужно, промучившись несколько дней своей неспособностью, рано встать и бодрой рысцой направиться на вокзал - раскрутить кого-нибудь из своих друзей обещаниями коммунистического изобилия на полях, выдвинуть пару рифмованных лозунгов-слоганов, чтоб дорога легче шла, и договориться поехать завтра.
  
   Я отыграл минут двадцать на Невском, но что-то не шло, хотя, на самом деле не шло одно - деньги, - их не кидали. Я тогда допил пиво, запаковал гитару и отправился к Ире с Володей на Куйбышева, 24, посидеть, почувствовать дружеское участие в судьбе друг друга. Может быть выпить, и главное - обсудить подробности нашего завтрашнего похода за грибами.
  
   -Грибы есть, - соврал я по телефону.
  
   -"Грибы есть", говорит Новоселов, - это Володя своему другу в сторону от трубки.
  
   -А точно есть?- это уже мне, в трубку.
  
   -Ребята ездили, говорят, есть, - опять соврал я.
  
   Короче, ура, и завтра едем.
  
   Я прихожу к ним. А там сидит Витя, и наливает всем водку, а когда она заканчивается, выходит и покупает ещё.
   Там сидит Коля, который забивает косяк, а потом выходит, приходит и опять забивает косяк.
  
   И там сидит Смит - Володин друг, приехавший из Москвы немного отдохнуть. Мужик хороший, но в пьяном состоянии непредсказуемый и агрессивно настроенный. Уже ночью, когда мы вышли в направлении меня, все, чтобы поймать машину, заодно посидеть на бережку, поиграть на гитаре, Смит раздевается и сигает в воду. Потом непонятно зачем Витя с Вовой начинают помогать ему выбраться, хотя Смит явно в этом не нуждается и плавает на спине в нескольких метрах от берега с явным удовольствием. Парни, разувшись, подтянув штаны, заходят по колено в воду, тянут руки с растопыренными пятернями. В результате Смит вылезает с другой стороны, одевается и, довольный, закуривает, а незадачливые рыбаки всё ещё маячат в темноте, по колени в воде, незряче протягивающие конечности.
  
   Ира для выхода, ведь выход на улицу для Ирины тоже выход, подготовила себе особый макияж - она покрыла лицо толстым слоем белой пудры, выделила синим глаза и стала похожа на театр Но, Кабуки и неведомых Дзёруру. Она надела шляпу, где вдоль окружности полей просверлены дырочки, в них вставлены веревочки. Свисающие вниз см на 20, к концам которых приделаны маленькие деревянные кубышки, из-за чего эта круглая шляпа с невысокой тульей напоминает большую карусель из Луна-парка, где сиденья подвешены на цепочках, и всё сильнее и сильнее разлетаются в стороны по мере того, как карусель раскручивается.
  
   Мы посидели на берегу, попели песни, попрощались с Ирой, сели в тачку и пьяные, с пивом, с гитарой в чехле, поехали ко мне на Жуковского.
  
   Смит всё больше и больше терял рассудочность и самоконтроль. Его пытались уложить спать, но он теперь желал идти обратно, к Ирине. Мы оставили его с Володей в комнате, а Витя и я пошли в магазин за очередной порцией провианта.
  
   Смит ничего не хотел слушать, и мы расстались с ним, хотя не знали, как он собирается добираться до Иры, потому что "ни денег, ни информации" - как говаривал Петр Ильич, у него не было. Но Смит дошёл - он пришел в 6 утра к Ире, мокрый и с котенком коричневой масти в руках.
  
   Так мы потеряли одного из лучших наших бойцов.
  
   Мы остались втроём и вскорости задавали храпака кто где.
  
   Проснулись часов в 10, и бодрой рысцой направились в магазин. Грибы отодвигались и задвигались. Была куплена бутылка водки, была пожарена сковородка картошки, нарезаны ломтиками хлеб, ветчина и сыр.
   Потом стало очень хорошо. Потом закачалось, как в вагоне самолёта, появилась стеклянная ясность, меня буквально вдавило в кресло; мы сидели, болтали, хохотали, особенно Витя - у него высокий хихикающий смех, что производит разное действие в зависимости от обстоятельств - от завода и поддержки, до неприятия и даже ненависти; вот, мы хохотали, слушали Вейтса и Перл Джем, как водится, курили. У меня возникла идея познакомить одинокого Витю с одинокой Леной - девушкой с ребенком из соседней комнаты. Она как раз намывала пол, зелёный пол у себя в комнате. Мы мило пообщались и отделались шуточками и оставлением телефона, которые только и уместны в такой ситуации.
   Я сбегал ещё за пивом. Всё, что происходило со вчерашнего вечера, происходило исключительно за Витин счет. И ещё я нехилую сдачу оставил себе с его согласия.
   Мужики засобирались, хотели меня бросить, видимо из-за моей уже Смитовской накачанности. Но я , не застёгивая ширинки, чтоб не терять времени, выскочил из сортира и догнал их.
  
   Витя взял нам ещё по бутылочке пивка, и у метро "Пл. Восстания", у этой двухэтажной таблетки с колоннадами и звездой на шпиле, со стороны Лиговского, мы и расстались.
  
   Я отдал свой билет в "Порт" - это такой ночной музыкальный клуб - соседу, потому что уже не в состоянии был никуда ходить и лёг спать.
  
   А ночью пошёл искать Феньку.
  
  
   Когда не видно брода
   Мы используем эстетику диаметрально
   Противоположного хода.
   Здорово оставаться своему слову верным
   Но иногда это начинает действовать на нервы.
  
   -Лучше буду идиотом, чем дураком, - кричал я кому-то во сне.
  
   Конечно, я - идеализирую
   И встретить тебя нельзя
   Ведь ты как я
   Пробираешься зимами.
  
   Кража, кража. Я краду у соседей из кухонных ящиков всё, что можно украсть. Крупы, макароны. На плите стоит большая кастрюля - в ней варятся Куринные шеи - я залезаю туда ложкой и вычёрпываю пару штук. Съедаю с горчичным соусом.
   В Аравии мне бы отрубили руки. Вот она, маска, скрывающая истинное дикое животное лицо!
  
   Ну да, она - фригидна, я - импотент. От этого мы не меньше друг друга любим.
  
   Бог - это дальний прицел
   Который мы воздвигаем
   В честь своих будней.
  
   В честь наших праздников -
   Ближний прицел.
  
   В конечном итоге то, во что мы должны и можем верить - это в самих себя.
   Это самая последняя остановка воздушного транспорта.
  
   В кресле сидя, наблюдаем, как всё теряется.
  
   Он подумал: "Как странно, ведь это уже было. Мой отец, мой дед, которого не знаю. Ведь это было - расцветала пора зрелости, и они выходили во время. Это как лифт, который везёт каждого человека до любого определенного этажа. Дверь открывается, и наш взгляд принимает определённую форму, становится единым знанием. Словно пространство студня, колыхаемся мы". И увидел пятноцветную студенистую массу. А что если время и есть эта масса.
  
   - Ты сам-то хоть понял, чё сказал?
  
   -Конечно. Взгляд, устремлённый в пространство, есть масса времени, - раздельно произнёс он. - Она покачивается и отсчитывает стрелки наших жизней. Наше переглядывание - это всего лишь один долгий общий взгляд.
  
   -Нет, ну так-то, вроде, да. С другой стороны, что оно отсчитывает, это время, не те ли удовольствия, которые уже зашли в тупик пресыщенности? Нам остаётся только верить, что часы отсчитывают истинную жизнь, что апология цифр и знаков всего лишь раздумчивый комплекс, досуг, окружающий сахар; постельное бельё, писание между квадратов. В любом случае гармонии не избежать. Если можно так выразиться - чудовищной гармонией.
  
   -Гармонией абсолюта и неравенства. Непотребность в смысле. Ожиданием и мягким растворением окружающих ситуаций. Знаете, как клей, по которому можно елозить обоями. Неприятие - основная черта, борьба и вера. Неприятие, принимающее окопно-затяжной характер, выманивающие жесты и классические контратаки. Оставаться стоять, ждать, ожидать, верить
   в погонах стоя
   в проемах косяка...
  
   -Да, да, эта сияющая макушка радости, на горизонте, за горами, за перевалом, там, куда нужно добраться;
   капля росы
   на лепестке розы
  
   -На белом?
  
   -На белом. Если внутри много зелёного.
  
   -На белом? - снова переспросил тот.
  
   -Да,- подтвердил он. - грубо говоря -
  
   пойдем по сюдова
   пойдем по тудова
  
   По каменной набережной
   Водя небрежною рукой
  
   по тудова
   по сюдова.
  
   Сокращаясь. Медленно продолжая колыхать, захлопнулась дверь взглядов, взгляды переплыли на место - к их обладателям, кои в свою очередь разбрелись по времени и уселись каждый на своё место и принялись пересыпать песок, разговаривая с появляющимися попутно другими персонажами и думая уже совершенно о другом.
  
   Но если даже учесть, что такое невнимание к текущему моменту происходит от недостатка опыта, мы всё равно упорно верим в удержание некоей философией, т.е. попыткой прорваться за рамки слова. Развёрстые пасти чудовищ вызываются нами для того, чтобы ощутить непреходящую ночь всего сущего, так же как и на юге подставляя солнцу тела, мы пытаемся впитать в себя невиданную радость. Мы выходим на балконы, ощущая немилосердную потребность курить или общаться, что-то оставляет нам полное право оставаться собой, вдруг ощутив, как падает внутри тебя звезда, и на зеркале неба видеть её отражение. Пусть даже звезда та будет звездой ожидания. Звезда падает, звезда горит, звезда проваливается вверх ногами в собственное горнило, в собственное эхо.
   Так и лики разверстых наяву чудовищ и стен одиночества - единственного человеческого мифа, ибо человек не один, а един - наблюдаемые нами за полночь, помогают нам яснее это уяснить себе...
  
   -Полнее заполнить
   Засыпнее усыпить
   Закрыть
   Задалдонить
   Забыть
  
   -И верно.
  
   -А что уяснить-то?
  
   -Меру. Меру сущего.
  
   -Мера сущего необъятна.
  
   -Мера жизни необъятна при хорошем воображении. Как необъятность Турецкого моря. После положения абсолютной свободы и дозволенности приходит знак сменять эпохи. Вера и рассудок людей начинают передвижение в сторону Гималаев духа, прочь от ущербной комфортности, которая недостойна звания на тех погонах. Что в косяке.
  
   -Если тебе хватает того, что дают - это хорошо! Если тебе не дают, а впихивают в руки - ты подумаешь, стоит ли брать. Если тебе засовывают в рот и активно утрамбовывают, то глаза не видят предмета, ибо слишком близко посажены, и ты инстинктивно выплёвываешь, обильно спрыскивая пространство слюной.
  
   И вот, плачущий от боли, с растянутым от непривычки ртом, ты медленно встаёшь и ощущаешь себя первым космонавтом... Молча сидишь, ждёшь, смотришь на дымящийся суп, думаешь о перевале и облаках, переливающихся в ванне раннего заката.
   Что это было? -Первое знакомство с болью/удовольствием? С медалью? Ордена сияют ярче. Всходит солнце и ты направляешься к следующему дню - с атрибутами -Я - ТЫ. Ты всматриваешься, и в конце концов веришь своим глазам, понимая, что никогда уже этого не увидишь, или, наоборот, будешь видеть постоянно,
  
   Стоя на посту
   В дверном косяке
   Погоны вырастают
   На гомосеке.
  
   Дальше двигаешься так же - по окружности шоссе, выкручивая тяжелый и тёплый руль открытого кадиллака на горном серпантине известного французского курорта. Внизу - песчаники с волнами океана и загорающими, а ты выруливаешь дальше, летишь вдоль круга слева от желтого пунктира посередине дороги.
  
   Последние панки
   Последние франки
  
   Не знаешь зачем я
   Не знаешь когда -
  
   -Вот я объясняю, что все эти вопросы зависят от индивидуального чувства гармонии каждого, и от пропорциональности его жизни в каждом из аспектов каждого.
  
   Когда солнце выбегает за дугу.
   Сочиняют песни братья Бу.
   Оставляют звёзды наблюдать
   На ночь тихо, по полю с
   асфальтированной аллеей идти.
   Выбирать.
   Ассорти.
  
   -Как теряются последние пристанища...
  
   -Для чего?
  
   -Чтобы идти ещё.
  
   Желание удовольствия оборачивается петлёй. Дом мудрости рядом. Дом-наоборот - рядом. Сердце рядом, глаза рядом. Иду. Иду в дом радости.
  
   Я родился со странной профессией - высматривальщик времени; подглядыватель в щели сторон, рассматриватель чужих запыленных старых и новых вещей - профессией достаточно сложной и не поддающейся какой-либо классификации.
  
   Здесь, в пределах русификации и глобализации.
  
   Там - в кровати Солнца и ясных полдней. Где ночь темна, а день струится. Там ждут нас для переобучения и повышения взгляда двух глаз.
  
   Ты лежала как сломанный
   Цветок на льду.
   Я спросил -
   Что с тобой приключилось?
   Ты ответила -
   Ничего. Просто лежу.
   Идрёна поэма.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   28
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"