"Нет, она так и сказала мне! Это не я люблю тебя, это гормоны!"- Он почти бегал по комнате, изредка отчаянно взмахивая руками, словно отгоняя от себя назойливых мух. "Это невыносимо! А человек на что? На что Пушкин и Достоевский, если это просто гормоны!"
Подойдя к круглому столу, на котором уже с полчаса томилась чашка черного чая, он сосредоточенно выдохнул, пытаясь вместе с воздухом, вытолкнуть из легких своё беспредельное возмущение.
Он никак не понимал, как может он всё еще быть с ней, такой...отрицающей всё человеческое. Он давно и крепко, возможно даже слишком, влюбился в человеческую натуру. Такую о которой мечтали, и кем являлись рыцари в старых книгах, петрашевцы, стоящие на Семеновском плацу. Натуру сильную, решительную, чистую. Такую, которая никогда не смешает физиологию с душой человеческой.
Тогда, смотря ей прямо в глаза, Шидловский предпочел молчать, сдвинув брови ближе к переносице. Как знать, может, боялся потерять её, единственную, кто смог ужиться с его вспыльчивым характером, а может просто не нашел подходящих слов... Хотя нет, он всегда их находил. И если слова, по его ощущениям были "теми самыми", говорил со всей страстью, на которую была способна его душа.
Сейчас же, он всё-таки сел пить остывший чай, пытаясь погасить и пожар, бушующий в молодом, но пламенном сердце. День близился к концу, а обильные телефоны были благополучно отключены еще с самого утра. Он вообще часто уходил в своё, не то творческое, не то читальное забытье.
Внешность Шидловского никак не вязалась с его любимыми образами рыцарей, богатырей и прочих могучих мужчин. Давно не стриженные светлые волосы, уже прикрывали острые кончики ушей. На его подбородке красовалась аккуратная бородка, слегка поросшая такой же светлой щетиной. Над правы же его ухом, волосы всегда топорщились, выдавая мечтательность своего носителя, ведь в минуты особой задумчивости, кои приходили по 6-7 раз на дню, он, незаметно сам для себя, но к удивлению окружающих, начинал теребить злополучные волосы над злополучны правым ухом. Роста был не большого, да и ходил всегда чуть ссутуленный, что не придавало ему особой грозности. Но, видно за некоторые недостатки фигуры, природа наградила его поистине наиприметнейшими глазами: зелеными, большими, обнажавшими всё его возмущенное нутро. Взгляд его всегда был напряжен, задумчив. Шидловский всегда смотрел, будто в самого себя, от чего, иной раз, он был вынужден доказывать собеседнику, что все слышит и прекрасно понимает, а не думает во время диалога, о чем-то постороннем.
Залпом допив кофе, Шидловский со звоном поставил кружку на стол.
II
Шидловский шел по набережной Финского залива и по обыкновению своему, строго смотрел в себя, при этом замечая всё, что творится вокруг. Час стоял поздний, так что народ на улицах, естественным образом исчез уже давно.
Голова его усердно перемалывала дни, идеи, события, но почему-то сейчас, более всего , его заботила идея перевода лермонтовских и пушкинских стихов на иностранный язык: "Не теряют ли они при переводе мысль, слог, всю форму свою?". За этими мыслями, он и не заметил, как оказался на пляже, сплошь усыпано галькой. Сняв короткие кеды, Шидловский взял их за шнурки, с улыбкой глубоко вздохнул, и продолжил свой путь. Что касается самого пути, он никогда точно не знал куда идет, и поэтому, в каждой своей прогулке, находил новые, неисследованные и места, ставшего родным Петербурга.
На берегу ночного финского залива, Шидловскому открывались вдохновенные природные просторы: волны залива гладили прибрежный песок, и казалось, что сами небеса спустились в его мелкую рябь.
Теперь, как и всегда, он наслаждался своими одиночными ночными вылазками. Но вдруг, его внимание привлекла чья-то фигура, удобно устроившаяся на гальке. Шидловский, сам до конца не понимая почему, решил подойти ближе, и хотя бы понаблюдать со стороны за фигурой, которая вдруг лежавший рядом с ней рюкзак , и стала оттуда что-то бросать, прямо в воду.
"Странное, однако, дело... А может быть этому человек нужна помощь?"- Шидловский оглянулся вокруг, словно кто-то подслушивал его мысли.- "Возможно, я начитался рыцарских книг, но..." Мысли в голове, никак не могли привести его к определенному решению. Он, то вздохнув поглубже, делал широкий шаг в сторону фигуры, то, решив, что не стоит пугать и мешать ей, хмурил брови, и отступал назад.
- Что вам надо?- голос, послышавшийся со стороны фигуры, был женским,- подходите, я не должна вас съесть.
В одно мгновение щеки Шидловского стали пунцовыми. Легкий стыд кольнул его за то, что он стоял тут, скрываясь, словно преступник.
- Вы только не думайте, что я маньяк, или кто-нибудь похуже- он смущенно пожал плечами. Его рука, тем временем, снова принялась трепать волосы над правым ухом,- Я лишь подумал, что вам нужна помощь.
-К счастью вы ошибись.- Девушка, всё так же сидя на гальке, продолжала выбрасывать какие-то небольшие предметы, нарушая практически полную тишину пляжа.
Буркнув "Позвольте я...", Шидловский присел рядом с девушкой, украдкой пытаясь разглядеть её получше. Луна, да пара не новых фонарей, фонарей слабо освещали всё вокруг. Светлые волосы девушки были аккуратно забраны в пучок. Лишь одна волнистая прядь спадала по левую сторону её лица. Вся она напоминала Шидловскому фарфоровую куклу, с аккуратно вылепленным вздернутым носиком, тонкими руками и хрупкими, того и гляди разобьешь, плечами.
- Мне не хочется казаться грубой, но, мне не нужна помощь, да и присутствие кого-либо сейчас.
- Ну, тогда я просто посижу рядом - Шидловский умиротворенно улыбнулся и заложив руки за голову лег на влажную гальку.
- Как хотите - голос девушки излучал полное безразличие к нему, будто его и не было совсем, или был он мелкой мушкой, севшей на соседний несвежий кусочек колбасы.
-Знаете, я недавно прочел замечательную книгу! Биографию одного великого человека. И представьте себе, не показалось, что я прожил его жизнь... Я был так счастлив с ним, страдал с ним... Я умирал и возрождался с ним!
-Глупо,- эти слова прозвучали с двойным напряжением. Как видно, девушке действительно были чужды переживания на почве книг, да и переживания самого Шидловского её мало заботили. К тому же, говоря это, она, размахнувшись посильнее, бросила свой портфель. Но тот, не долетев до воды чуть меньше полуметра, остался лежать на гладких камушках. Выпотрошенный, брошенный, слегка полизываемый изредка походившими до него волнами.
-Почему же?
-Зачем жить чужой жизнью, если и своя никчемна?- одни движением кисти, девушка распустила волосы, которые тут же мягко разлетелись по плечам, и бросила заколку в воду залива. Заколка виде бабочки, на прощанье, лишь сверкнула в холодных лучах луны, и уныло булькнув, потонула.
Шидловский удивленно поднял голову:
-Неужто так никчемна?
-А ты хочешь сказать, ты полностью счастлив?
-Да. Я счастлив оттого, что могу жить, чувствовать, мыслить. Вокруг меня, мир полный чудес и всяческих благ. Радуйся- не хочу!
Шидловский любил думать о своем счастье, считая его настоящим сокровищем, так что сейчас улыбался и подставлял лицо, под ласковый лунный свет, прикрыв от удовольствия глаза. Но не смотря на счастье, тепло разлившееся внутри, он чувствовал, что в душе девушки творится что-то неладное.
- А самое большое счастье- это конечно читать. Можешь быть рыцарем, злодеем, романистом, поэтом или даже нигилистом, а главное...
-Что...-девушка закрыла лицо руками, и тихий всхлип просочился сквозь её пальцы. Заметив это, Шидловский снова сел, отчего-то виновато нахмурившись. Он пытался рассмотреть, почувствовать её проблему. Мысленно дотронуться до тонких, пока невидимых глазу переживаний,- Что мне до твоих книг, романистов, героев?! Что мне до того, если меня отрывают от жизни! - она кричала, толкая Шидловского тоненькой ручкой. Её удары были отчаянно сильны, но не вызывали боль - Ты, богатырь неудавшийся! Рассуждаешь, сидишь тут и будешь всегда сидеть! А я, я...
Последний удар пришелся ему точно в грудь, да и с такою силой, что кашель подступил прямо к горлу, но закашлять он не посмел, хотя бы потому что теперь, она вдруг упала ему в руки, и обжигала прерывистыми всхлипами его шею, наскоро рассказываю свою историю.
В тот вечер он слушал трагедию одного человека, даже не зная его имени. Слушал не видя самой трагедии, но сопереживая, понимая, аккуратно поглаживая девушку по волосам. Он задумчиво хмурился и верил, что теперь, это и его трагедия.
Тогда, девушка поведала Шидловскому причину своих слез. Задыхаясь от слез, она говорила о собственном атеизме, о том, что она была вынуждена покинуть свой родной город ради спасения брата. Семилетнему шебутному мальчику требовалась серьезная операция. Шидловский взять в толк, почему это так ранит девушку.. И казалось она, прижимаясь к нему в поисках сострадания, слышала от этого каждую мысль его и оттого, почти сорванным голосом отвечала: "У меня и тут никого нет, только лишь этот город, как брат мне. А там каждый человек, каждый сантиметр мне будет чужой..."
Боясь к ней притронуться, но утирая ей слезы, но узнал, что она бросала в синеву залива, не только свои личные вещи, но хотела закончить там и свою жизнь.
- Послушай,- Шидловский наклонился ближе к её уху - тебе ведь больше не нужна жизнь?
-Нет,- она снова закрыла глаза руками, давая отдохнуть и от слез- Извини, что я так бросилась на тебя...
-Ничего, точно не нужна,?
-Да точно!
-Тогда подари её мне.
-Чего?- она не верила своим ушам.
-Подари мне неделю жизни, и в конце ее ты всё увидишь другими глазами.
-Ты как ребенок... Что за глупости? Если хочешь свидания, так и скажи. И я ведь даже не знаю как тебя зовут. Я, например, Лика.
-Шидловский. Сергей.- он протянул ей руку, и в его глазах замерцало пламя новой идеи. Новой надежды на счастливое, чистое будущее первой, но не последней спасенной им души.
В тот вечер он, это было понятно и самой девушке, и не помышлял о свидании. Он просто хотел доказать ей, потом другим, а потом и всему свету, что счастье в самой жизни.
III
Он задавал много риторических вопросов, она, становясь всё более кроткой, но полной энтузиазма, увеличивала их количество вдвое, а то и втрое. Он немного судорожно трепал волосы, и в душе его становилось вязко от вечных вопросов. Но ответы приходили сами собой. Она внимала его пламенным речам, то широко, почти наивно раскрыв глаза, обрамляемые короткими пушистыми ресницами, то смотрела в землю и кажется, забывала о том, что нужно дышать. Да и необходимость двигаться, как будто отпадала. Вдвоем они исколесили весь Петербург, который великодушно делился с ними своей задумчивостью. Сидя в уютном кафе
у входа в Петергоф, они добродушно посмеивались над иностранцами, пытаясь угадать их национальность, нарочно не вслушиваясь в их разговоры. Или же, садились в тенистых парках, и Шидловский весь вечер читал ей Белинского, Некрасова, Достоевского, Лермонтова...За эту неделю она слышала его речи о религии, сказках, мечтах, литературе, политике, детях и пожилых.
Разгоревшись до "красной линии", он начинал глухо кашлять, жадно вдыхал побольше сырого питерского воздуха и снова: говорил, говорил, говорил...
Каждый день, Шидловский преумножал в себе надежду на спасение человека путем культурного и религиозного просвещения. За всё время, что они провели вместе, никто не проронил и самого незаметного, прозрачного словца о личном. Будь то воспоминания, общественный статус , место учебы или работы. Как говорится: "Ничего личного". НО отсутствие подобных деталей лишь ограждало их двоих: жертву и спасителя, от всего мира. Каждая эмоция, каждая капля понимания, всё это выстраивалось в стену вокруг них, спасающую от пагубного вмешательства окружающих, и... последнего седьмого дня.
***
-Мне звонила мама. Сказала, что через час мы уезжаем в аэропорт.
Он не знал что ответить. Ни Шидловский, ни Лика не успели заметить всю текучесть времени. 7 дней показались лишь крупинкой песка, в каждой из их жизней. Вдруг, Лика вскочила, словно кто-то столкнул её с лавочки, на которой они сидели так уютно устроившись, кажется, весь вечер, окружаемые только ветром и розовым светом их последнего заходившего солнца.
-Я хочу, чтобы ты знал... Я тебя ненавижу! Зачем ты издевался надо мной?- она кричала размахивая руками, шагая то вправо, то влево- Зачем было так поступать со мной??- последнее слово было протянуто почти истерически плачем.
Шидловский почувствовал, как горький ком обиды медленно подступал к его горлу. Края зеленых глаз стали поблескивать под алыми солнечными лучами-иглами. Он ничего не понимал, но чувствовал, что нить их особого мира трещит, и вместе с ней трескается его мир, полный мечтаний. Он по-прежнему не понимал причины её реакции, но приближаться не смел, возможно, даже боялся.
- Зачем ты заставил меня полюбить этот мир? Зачем заставил еще больше привязаться к этому городу? Зачем заселил в мою голову возвышенные мысли?- ее подчеркнуто белые руки обдавало мелкой дрожью, она прижимала их к губам, будто стараясь заглушить боль, истерику, панику.
Шидловский отчетливо почувствовал: пора ставить точку. Он собрал все силы, что были в его подрагивающем от слабости сердце, и нахмурившись, подошел к ней. Впервые глядя не в самого себя, он поймал её взгляд, и зацепился за него так крепко, что истерика Лики прекратилась так же неожиданно, как началась. Она вдруг стала почти бояться его, его зеленого, серьезного и не по возрасту мудрого взора.
- Послушай,- он аккуратно положил свои ладони ей на плечи, так, чтобы всё ее внимание окончательно прикипело к каждому его слову- я хотел помочь тебе. Вселить в тебя веру в жизнь, дать тебе благородный и чистый идеал. За это время ты должна была понять: жизнь - вот стимул для жизни. И неужели ты настолько темна душой, чтобы не вынести этого урока? Нет. Я знаю, ты прекрасный человек. Не бойся и не стыдись своих перемен.
Она слушала его завороженная словами, но глаза её уже не выражали ни страха, ни бездумной истерики. А только лишь понимание всего того, что она не видела, не понимала, и не хотела понимать раньше.
-Возьми это - быстро пробежав пальцами под воротником джемпера, он нащупал теплую ниточку, и потянув за нее, снял с себя крестик, деревянный и как видно старый, из самого детства. Шидловский аккуратно одел его не шею Лики.
Теплые маленькие капельки слез снова покатились по ее щекам.
-Обещаешь мне спасти своего брата? И дать жизнь кому-то другому?
-Да- она сказала это так прерывисто и хрупко..Но Шидловский видел в ней уверенность. Взяв его за обе руки, серьезно и грустно подняв на него взгляд, Лика шепнула: "Спасибо, Шидловский"
-Иди.- Он улыбнулся, благословляя ее своей улыбкой. И она ушла, сжимая в руке теплый деревянный крестик. А он всё сидел на этой же лавке всю ночь, до тех пор, пока всё то же солнце не прорезало мутное Питерское небо, и не осветило его надежду на то, что эта цепь спасения теперь никогда не прервется. На то, что спасения одного человека, спасет многих и многих...он улыбался...