Аннотация: "Поговорим о странностях любви,
Иного я не мыслю разговора..." А.С. Пушкин
"Поговорим о странностях любви,
Иного я не мыслю разговора..."
А.С. Пушкин
Как-то раз мы с приятелем стояли в очереди за пропитанием в столовой Ленинской библиотеки. Длиннющая очередь, неубранные столы, не слишком аппетитная еда. На стенах были вывешены несколько небольших плакатов. Один из них - с претензией на юмор - гласил:
"Просьба к ученому люду
Поел - убери посуду!"
Мы засмеялись. Стоявшая перед нами девушка обернулась и с печальным укором сказала: "Неужели Вам смешно? Ведь это трагедия!" Приятель мой попробовал пошутить:
- Трагедия - что? Качество текста, или что посуду не убирают?
- Всё трагедия, - тихо промолвила девушка.
Девушку эту я уже давно приметила среди нескольких постоянных посетителей Третьего читального зала. Когда бы я ни пришла сюда работать - рано утром, чтобы успеть занять место, или поздно вечером, когда настроение было плохое, и хотелось от всех проблем уйти в тишину, к яркому свету маленьких зеленых лампочек на уютных столах, она сидела перед кипой книг и открытой школьной тетрадкой, так, словно никогда отсюда не уходила. Может быть, думала я, она и ночует здесь, подложив под голову книги и прижавшись боком к теплой батарее. Она была небольшого роста, очень худая. Лицо бледное, остроносое, волосы рыжеватые, на макушке пучок, из которого выбивались и свисали жиденькие прядки. Грустные глаза, сползающие на нос круглые очки в тоненькой оправе, худенькие руки, с пальца чуть не падает узенькое колечко. Одета всегда одинаково - брюки и свитер. Сидела, подпирая щеки ладонями, изредка поднимала голову и устремляла грустный взор куда-то в конец зала, где на высоком постаменте возвышался над нами великий Ленин. Он сидел в задумчивой позе - чуть ли не Роденовский мыслитель! - и, наверное, размышлял над бессмертным своим тезисом насчет перманентности ученья, огорчаясь, что многие молодые читатели приходили сюда не столько учиться, сколько романы крутить.
Забегая вперед, назову удивительное имя рыжей девушки - Энергия. Впрочем, что же тут удивительного, если в давние времена я лично знала человека, носившего гордое имя Догнатий-Перегнатий. Удивительно то, что человек этот, с энтузиазмом отправившийся строить Челябинский тракторный завод, почему-то укорял своих энтузиастов-родителей, наградивших его таким именем. В конце концов, незадолго до рождения своего первенца он сменил его на банальное Петр.
Я узнала имя рыжей девушки, когда однажды, волею случая, оказалась рядом с ней в читальном зале. Народу много, мест не было, и, медленно проходя меж столов, я высматривала, где бы приземлиться, и увидела, что рядом с ней стул свободен, а на столе в этом месте лежит одинокая тетрадочка. "Здесь занято?" - спросила я девушку. Она взглянула на меня, улыбнулась тусклой улыбкой и молча придвинула к себе тетрадку, освобождая место. Я села, уложила большую стопку книг и углубилась в чтение журнала "Русское богатство" за 1886 год. Прошло минут десять. Худенькая цыплячья ручка моей соседки подвинула к моей книге клочок бумаги. На нем было написано: "Меня зовут Нера". Я с удивлением взглянула на обладательницу этого имени. Она слабо улыбнулась и шепнула: "Не хотите кофе выпить?" Мне совсем не хотелось прерывать свое чтение, но взгляд Неры был такой жалобный, что я кивнула. Мы отправились в буфет и встали в очередь.
Трудно мне общаться с незнакомыми людьми. О чем с ними говорить?
- Вы меня извините, - сказала смущенно моя соседка. - Я Вас давно уже заметила в зале, а потом, помните, мы с Вами и Вашим спутником в столовой рядом стояли. Мне почему-то показалось, что с Вами поговорить можно. А это ведь большая редкость. Если что, так Вы меня ко всем чертям пошлите, хотя бы даже сейчас.
"Ну вот, - подумала я. - Опять исповедь". Мне не раз приходилось выслушивать рассказы - иногда друзей, иногда людей не близких. Вообще-то я люблю слушать. То, что мне рассказывают, в моем сознании тотчас, независимо от моего желания, складывается в картинку, которую я вижу внутренним взором, и часто это бывает интересно. Но сейчас мне не хотелось долгой беседы. Я прихожу сюда работать, и работа моя мне нравится, отвлекаться не люблю. "Не хочу, - думаю, - не хочу!"
"Вот это да", - удивилась я и ответила - в соответствии со своей "маской":
- Ну, что Вы! Пойдемте вон туда, в уголок.
А что за "маска"? Я не уверена, что есть люди, всегда, во всех ситуациях равные самим себе, абсолютно искренние - даже в мелочах. Простая вежливость порой диктует необходимость скрыть свои истинные чувства под некоей "маской". А одна моя добрая знакомая однажды изрекла такой афоризм: "Каждый человек имеет право на вранье".
Мы взяли неудобные, прогибающиеся под пальцами бумажные стаканчики, в которые буфетчица бросила по ложечке растворимого кофе, пошли к титану, залили кофе кипятком, сели за не слишком чистый столик и принялись с некоторым отвращением хлебать эту бурду.
- А Ваше полное имя как? - спросила я, чтобы начать разговор.
- Вы в самую точку попали. Вы думали когда-нибудь о том, что имя для человека играет важнейшую роль?
- Нет, я не думала. Знаю, что всякие теории есть, но...
- Ну вот, сейчас все поймете. Мое полное имя - Энергия. Энергия Станиславовна. Это папа мой, желая, чтобы я во что бы то ни стало его любимой физикой занялась, такое имя мне придумал, и маму уговорил. А согласно моей теории, выведенной из собственного опыта, имя влияет на человека в обратном, так сказать, направлении. Вас как зовут?
- Меня? Галина Ивановна.
- Ну, вот видите. Галина означает спокойствие, тишину, а я же вижу, что никакого спокойствия в Вас нет. А я - Энергия, но никакой энергии во мне нет.
- Не скажите. Ну, не энергия, а энергетика, как теперь говорят - мощная.
- В самом деле?
- Ну, своеобразная разновидность, конечно, но все-таки. Вы ведь почти мысли угадываете. А Вы физик?
- Нет, я хотела папочкино намерение переломить. Я математической лингвистикой занимаюсь. А Вы историк?
- Не угадали. Я филолог. Любите Ленинку?
- Как Вам сказать? Да я здесь вроде бы как живу.
- Ну вот. Опять мои мысли угадали. Я ведь Вас давно приметила и именно так и думала, что Вы здесь "как бы живете".
Она улыбнулась. Так мы познакомились с Нерой и стали иногда беседовать с ней, прохаживаясь вдоль каталогов или в библиотечной столовой. Я узнала, что Нера живет в Измайлове, в двухкомнатной квартире с мамой. Папа давно уже умер, братьев и сестер у нее нет. Есть две-три близкие подруги, которых она очень ценит, они у нее встречаются, но редко, главным образом, когда библиотека закрыта на санитарный день. Работает в НИИ, старший научный сотрудник, кандидатскую защитила. Наукой своей не слишком увлекается.
- Нера, а сколько Вам лет?
- Хотите спросить, замужем ли я?
- Да нет...
- Хотите, хотите! Мне 38 лет, и я не замужем. Знаете, вот я Вам о подругах говорила. Мы дружим со школьных лет. И еще в 9 классе много рассуждали о смысле жизни, о будущем. Теперь уж молодые ребята об этом не думают, или думают совсем не так, как мы. У нас было много общего, и нам очень хорошо было вместе - казалось, ничего больше не нужно. В 10 классе мы Новый год встречали у Тани. Она была очень красивая, и, в отличие от нас, у нее от мальчиков уже тогда отбою не было. А у меня и у Розочки никого не было. И вот мы принялись в шутку сетовать и свою обиду Таньке выражать - как это она не обделена мужским вниманием, а мы зазря пропадаем. Шампанского выпили. Татьяна встала, подняла бокал: "Девочки, выпьем за нашу дружбу, за наш союз!" Выпили. Она вдруг говорит: "А давайте поклянемся, что никто из нас замуж не выйдет! Всю жизнь будем верны друг другу!" Розочка вряд ли поняла, о чем речь, потому что, во-первых, уже навеселе была; а во-вторых - увлеченно и рассеянно листала какую-то книжку. И говорит машинально: "А что, давайте". А я... Я и без того не надеялась - с моей-то внешностью - замуж выйти. Ответила: "Я согласна".
- Господи, - вырвалось у меня. - Какие дурочки!
- А вот если хотите знать, даром ничто не проходит. За все платить надо, даже за слова. Таня эту клятву довольно скоро нарушила. Кончила школу, поступила в институт и на втором курсе вышла замуж. Никак у них с ребенком что-то не ладилось. Ходила по врачам и в конце концов забеременела. А на третьем месяце те же доктора сказали, что ей нельзя рожать ни в коем случае. У нее обнаружилась какая-то очень редкая болезнь кишечника. Еще можно было аборт сделать, но она отказалась решительно. Родила мальчика, всё вроде бы нормально. А через полтора года умерла. Только Вы не подумайте, что я это платой за ту глупую клятву считаю. Нет, просто так сошлось. А вот Розочка суеверная. Вспоминали как-то Таню, и она мне сказала, что клятва эта ни к чему была...
- Ну а Розочка?
- Розочка замуж не вышла, но не из-за клятвы. Так уж получилось. Один раз я ее видела влюбленной, хотя никогда она в этом не призналась бы. Дело было так. Одному их знакомому очень нужна была московская прописка. А Розочке с мамой светила новая квартира, потому что должны были сносить дом, где они всю жизнь прожили - на Пятницкой. И они договорились о фиктивном браке - Розочка и этот Алик. Алику - прописка, Розочке с мамой - квартира трехкомнатная. Ну, как Вы понимаете, для оформления им приходилось встречаться. Однажды я присутствовала при их встрече. Роза на себя была не похожа - куда девалась ее рассеянность! Подтянутая, причесалась красиво - у нее чудесные пышные черные волосы - прямо картинка. Они с Аликом беседовали, словно в теннис играли - перебрасываются репликами, смеются, всё так остроумно, быстро. И словно искры между ним летят - так я их общение чувствовала. Думала - будет между ними что-то, будет непременно. Через пару дней я Розу спросила: "Ну, что Алик? Когда предложение делает"? Она улыбнулась задумчиво так и говорит:
- Эх, Энергия ты, Энергия! Ты что, забыла нашу клятву?
Я прямо вздрогнула:
- Ты что, с ума сошла, Розария? - Так мы ее еще с Татьяной прозвали.
- Может, и сошла, а, может, и нет.
И смеется весело. Я подумала, что дело у них идет на лад. Она ему Москву показывала, ходили в театр, и даже один раз такой финт совершили: съездили на два дня в Литву, в Паневежис, чтобы посмотреть там в театре спектакль Мильтиниса. А потом Алик уехал, сначала ненадолго, а потом навсегда.
- А что же Роза?
- Странно: я думала, она очень переживать будет. Нет, все такая же осталась: ровная со всеми, спокойная. Алик больше не появлялся. А квартира у них с мамой прекрасная, в Беляеве. Розария очень свою работу любит - она биолог. Мы не часто встречаемся. Иногда вместе в консерваторию ходим.
- Нера, ну а Вы? Тоже клятву соблюдаете?
- Я? Да я и без клятвы... А хотите, Я вам свой дневник покажу? Я его не систематически веду, уж очень грустно получается. Но когда не могу всё в себе держать, что-то пишу... Я Вам принесу в следующий раз. Он коротенький мой дневничок. Там, в сущности, одна только запись существенная. Никогда никому не показывала, даже Розарии... А Вам хочу показать.
И Нера принесла небольшую тетрадочку, вложенную в коричневую кожаную обложку. Объем записей был невелик, а содержание довольно случайно. О маме. О каких-то незначительных встречах - в метро, в библиотеке. Иногда вспоминала покойную Таню. Почти ничего не было о работе. Иногда она записывала сны. И все пронизано тихой сдержанной тоской.
Я стала читать.
"9 ноября 198.... Сон. Паучья царица. Это слова звучали во сне, но он не страшный был. Странное существо, чем-то похожее на меня. Очень длинные членистые лапки, сгорбленная, какая-то скрученная неподвижная фигурка. Сначала думала, что это девочка в инвалидной коляске, а около нее приставленный к ней слуга, скрывающий какие-то ее уродства. Потом вижу, что это, скорее всего - насекомое, какое я видела летом, когда мы с мамой отдыхали в "Лесном городке" - то ли кузнечик с ногами выше туловища, то ли сверчок с фиолетовой спинкой - только огромный. А кто-то мне говорит: "Да это царица пауков". И я понимаю, что она через своего слугу всем и всеми управляет.
Я не умею толковать сны. Но они всегда задают мне на день настроение. И я стала размышлять, неужели я похожа на это насекомое? Или даже превращаюсь в него, как у Кафки?
Мамочка плохо себя чувствует. Она стремительно стареет и слабеет. Такая была подвижная и быстрая. А теперь... Ей бы похудеть надо, но не получается. Я чувствую, что близится такая пора (у всех она наступает), когда надо будет полностью сосредоточиться на маме.
В Ленинке сегодня было жутко душно. А когда открывают окна, становится невыносимо холодно. Я тогда иду или в столовую или в периодику.
10 ноября 198...
Сегодня после обеда я поднималась по любимой моей широченной лестнице на второй этаж и заметила, что меня догоняет мужчина. Он поравнялся со мной и вдруг спрашивает: "А Вас как зовут? Я Вас в Третьем зале видел". Я как холодным душем его окатила: "А Вы всегда с женщинами таким образом знакомитесь?" Он удивленно взглянул на меня и сказал: "А что такого?" И побежал наверх. Дура я, дура! Ну что плохого было в его вопросе? И вид у него был вполне порядочный. Но только я страшно напугана тем летним случаем, о котором никто не знает. Запишу его.
Мама была в Крыму, а я все дни проводила в Ленинке. И вот как-то раз заметила - какой-то немолодой дядя за мной вроде бы следит. Я в тот день уходила рано, еще днем. Когда забирала свою сумку в гардеробе, смотрю, и он одевается. Я поспешила оторваться, бегом в метро. Вошла в вагон, стала в проходе, а он уже здесь, ко мне пробирается. Пристраивается рядом и говорит:
- Извините меня, но я давно хотел спросить: Вам никогда не предлагали Вас лепить?
- Что-о-о?
- Да Вы не удивляйтесь, вы находка для скульптора.
И я вместо того, чтобы послать его подальше, говорю:
- Нет. Не предлагали.
- Ну так надо это сделать, Я Вас увижу еще в библиотеке, поговорим. И удаляется с самым серьезным видом, на следующей станции выходит. Я стояла прямо перед носом у женщины средних лет. Она мне сказала: "Девушка, будьте осторожны".
На другой день с утра я, как всегда по четвергам, была в зале. И он подходит. Тут я его разглядела. Мужчина лет 50-ти, седоватый, лицо приятное, вид интеллигентный. Единственное, что не понравилось мне - глаза неспокойные. Сказал: "Давайте выйдем, надо нам познакомиться". Вышли.
- Меня зовут Александр Васильевич, - говорит. - Я архитектор, а сейчас вот тут рядом в музее архитектуры служу. А Вас как зовут?
- Нера.
- Как красиво! Вы, наверное, удивляетесь, что я за Вами пошел? Я должен объясниться. Мне скульптор один предложил подработку - подбирать для него модели.
- Ну, а я при чем?
- Да Вы находка для ваятеля. Извините меня, но Ваши ножки...
- Да бросьте Вы! Как Вы могли мои ноги разглядеть? Я всегда в брюках хожу.
- Нет, Вы пару раз в юбочке были. А ему как раз такие ножки - очень тоненькие и стройные - нужны. Нерочка, Вы вообще себе цены не знаете. У Вас очень стильная внешность, одни рыжие волосы чего стоят, нос классический...
- Ну, оставьте, пожалуйста.
- Я Вас очень прошу мне помочь. Вы и сами приличную сумму получите, конечно. Но прежде чем мы к нему в студию пойдем, я должен Вас посмотреть в купальничке. Можно у Вас дома, чтобы обстановка привычная была. Не бойтесь, я Вам свое удостоверение покажу.
Вытаскивает бордового цвета книжечку - удостоверение старшего научного сотрудника, кандидата наук, Хлопунова А.В. Говорит:
- Я Вам дам свой телефон, Вы мне вечером позвоните, убедитесь, что я не жулик.
Почему этот звонок должен был меня убедить в его порядочности? Но я, наверное, авантюристка в душе, позвонила. Ответил детский голос:
- Вам кого?
- Мне Хлопунова Александра Васильевича, пожалуйста.
Слышу: "Папа, тебя к телефону". Я повесила трубку. Ну что, наверное, правду мне говорил?
И через два дня мы приехали ко мне. Он не спрашивал, есть ли кто-нибудь еще дома, но когда узнал, что никого нет, заметно обрадовался. Пришли. Он прямо к делу:
- Нерочка, идите переоденьтесь, а я пока выберу место, где Вы станете, чтобы можно было Вас сфотографировать. И босиком, прошу Вас.
И я пошла в другую комнату, разделась и надела купальник, взглянула на себя в зеркало - белокожая рыжая девчонка с худыми ногами и длинными руками.
- Ну, идите же сюда!
Я вышла. Он замер, и глаза у него сделались какие-то масляные. В руках фотоаппарат.
- Вот сюда, в уголок, и станьте на колени, пожалуйста.
Но только я, как дура, опустилась на колени, он отбросил фотоаппарат, схватил меня на руки и потащил к дивану. От него густо пахло чесноком, и мне сразу стало очень противно.
- Да Вы с ума сошли, - крикнула я.
Вырвалась без труда и побежала в другую комнату. Не вижу халата, отвернулась к окну, но почему-то медлю. Он за мной. Обхватил меня сзади, прижался, задергался и зашептал:
- Ой, Нерка, сейчас потеку, сейчас, сейчас...
И что-то очень противное потекло у меня по ноге. Я отшвырнула его с омерзением, и он, застегивая брюки, как побитая собака, засеменил прочь.
Так и не найдя халат, сунула ему в руки фотоаппарат и шагнула к входной двери.
- Нерочка, мы еще...
- Пошел вон! - закричала я так, что он отшатнулся и устремился к выходу. А я еще постаралась хлопнуть его в спину. Он охнул и побежал вниз по лестнице. Больше я его не видела. Вот таков был мой первый опыт общения с мужчиной".
Я сказала Нере:
- Послушайте, это все правда с Вами было? Ведь это прямо рассказ.
Нера улыбнулась:
- Ну, да, было, было. Элемент расцвечивания деталей имеет место, конечно. А Вы, Галина Ивановна, действительно считаете, что это хотя бы отдаленно похоже на нечто литературное?
- Да, считаю.
- Ну, ведь я в основном ради этого кусочка и дала Вам дневник почитать. Знаете, я нарочно это описала - чтобы покончить с этим воспоминанием.
- Вы обязательно пишите. Обещаете?
Она кивнула. Не знаю, выполнила ли она свое обещание. Странные отношения сложились у нас с Нерой. Мы обменялись телефонами, но никогда друг другу не звонили. Встречались только в библиотеке и иногда, отправляясь по домам, вместе шли в метро. Она ничего не знала о моей жизни, не интересовалась, по-видимому. Разговаривали либо об отвлеченных предметах, либо о ней.
Одно время она стала редко бывать в библиотеке: мама слегла - инсульт. Я думала, Нера всю себя отдаст уходу за ней. Нет, все взяла на себя мамина младшая сестра, а Нера снова поселилась в читальном зале. Но мне показалось, что что-то в ней неуловимо изменилось. Со мной общалась мало, предпочитала не садиться рядом. Я спрашивала ее о здоровье мамы, она отвечала коротко, и видно было, что говорить ей не хотелось.
Но однажды, когда я кончила работу, сдала книги и вернулась в зал, чтобы забрать свои тетради, сидевшая неподалеку Нера приподнялась, снова села, потом решительно встала и подошла ко мне.
- Я с Вами поговорить хочу, Галина Ивановна, посоветоваться.
- Нерочка, всегда рада побеседовать.
- Знаете, я бы предпочла, чтобы Вы мои записи сначала прочитали, как тогда... Но я теперь на компьютере записываю, а принтер только на работе, распечатать сейчас не могу. Может быть, погуляем?
Я ответила не сразу. Очень неудобно мне было в этот день идти гулять. Она сразу это почувствовала:
- Вы не можете или не хотите?
Видно было, что она очень нервничает, переминается с ноги на ногу, руки даже дрожали чуть-чуть
- Да нет, пошли...
Мы отправились к Арбатской площади, а оттуда к метро "Кропоткинская". Медленно шли по Гоголевскому бульвару.
- Вот какие дела, - начала она, все еще, казалось, колеблясь, говорить или нет. - У меня нечто вроде романа. Да нет, - перебила себя, - какой это роман. Горечь одна.
- Ну, расскажите, Нера.
- Ладно. Дело было так. Снова в библиотеке началось. Я заметила, что какой-то мужчина в зале на меня поглядывает пристально. И я невольно стала на него поглядывать. Он с места не встает, но явно следит за всеми моими передвижениями. И вот как-то раз я встала, чтобы в каталог пойти, и наши взгляды встретились. Он мне улыбнулся. Такая улыбка хорошая, какая-то доверчивая и извиняющаяся. И я невольно улыбнулась в ответ, но тут же глаза опустила и пошла. Он встал и за мной. В каталоге подошел ко мне, спросил, как меня зовут, чем я занимаюсь. Потом говорит: "Знаете, я аспирант, в общежитии живу. А сегодня хороший футбол, очень хочется посмотреть. Может быть, мы у Вас вместе посмотрим?" Тут я вспомнила Александра Васильевича Хлопунова и решительно отказалась. Он очень грустно улыбнулся и отошел. Но знаете, Галина Ивановна, впервые в жизни я почувствовала, что меня неудержимо тянет к этому мужчине. Это нехорошо, да?
- Да почему же нехорошо? Это естественно.
- И я почувствовала, что он это понял. И в следующий раз не смогла отказаться. А он еще так трогательно вытащил из кейса гвоздики. И оказалось - мои любимые - шабо, знаете, такие маленькие. Он взял такси, и мы быстро ко мне приехали. Вошли, а у мамы тетя Зина. Мама уже совсем не встает. Тетя Зина сразу все поняла, она мне сочувствует и все время уговаривает роман завести. Она вышла, передала мне эстафету насчет мамы и быстренько ушла. Я посмотрела - мама спит. Мы в маленькой комнате сели и ни слова не говоря, он меня обнял и стал целовать так, как никто еще не целовал. Оторвался и говорит:
- Не могу больше. Я приду к тебе попозже вечером. Ладно?
И я неожиданно для себя ответила:
- Не обмани, буду ждать.
Я даже не спросила, как его зовут, только разглядела его. Да Вы его наверняка видели, Галина Ивановна, он тоже в библиотеке часто бывает.
- Да? Ну, какой он?
- Он, знаете, лицо кавказской национальности, азербайджанец. Такой высокий, плотный. Брюнет, конечно. Глаза у него хорошие, ласковые очень.
- Но имя-то его теперь знаете?
- Галина Ивановна, ну что уж я - совсем, что ли...
- Да шучу я.
- Его зовут Агабай. Он здесь кончал Тимирязевку, потом у себя дома работал, а теперь в аспирантуре. Увлечен каким-то своим изобретением. У него там, где-то около Баку, родители живут в деревне и два брата младших.
- Ну, и как развиваются Ваши отношения?
- Вот об этом я и хотела поговорить. Странно как-то. В тот вечер он пришел, я его с мамой познакомила, хотя он не в восторге от этого акта был. А пришли в мою комнату, без всяких объяснений бросился ко мне, блузку расстегивает, а я совсем не стесняюсь почему-то, хотя ведь это впервые со мной было. Руки у него такие приятные - большие, красивой формы. В общем, в эту ночь он не ушел, тут все и произошло. Только утром я спросила, как его зовут. Вообще он сам ничего не говорил, я из него, как клещами вытаскивала информацию. Говорю: "Кофе будешь?" Он почти испугался: "Нет, нет, я спешу" - и быстро ушел. И телефона не спросил. Я дождалась тети Зины и в библиотеку. Его нет, не было и следующие два дня. А в следующую субботу вечером пришел, и опять все то же самое, почти молча. И я поддаюсь его манере и мало о чем спрашиваю. МЫ никуда не ходим. Он приходит ко мне, Галина Ивановна, практически переспать. Иногда носки свои выстирает и на батарею в ванной повесит. А утром быстро уходит. Я его как-то спросила, почему он так странно себя ведет. Он невразумительно объяснил, что мамы стесняется, тетя Зина все видит. Я ему говорю: "Да они все за тебя". Отвечает: "Вот этого я и боюсь. И больше не спрашивай". Что все это значит? Я не знаю, не могу его понять, не могу и в себе разобраться, унизительно это, наверное, но прекратить все это не в силах. Каждый раз думаю: сегодня поговорю с ним серьезно. А как он меня обнимет, слова не могу выговорить от волнения и обо всем забываю. Такое счастье испытываю, я ведь давно надежду потеряла на всякую личную жизнь.
- А Вы чувствуете себя униженной?
- Стыдно, наверное, но нет, не чувствую почему-то.
- А как мама ко всему этому относится?
- Ой, мамочка моя совсем плоха. Сначала она все говорила мне: "Замуж, замуж!" а теперь молчит. Она, мне кажется, не очень понимает, что происходит. Ну, что Вы мне скажете, Галина Ивановна, дорогая?
- Не знаю, что Вам сказать, Нерочка. Может, Вы его полюбили? По-моему, слушайтесь своего сердца. Оно Вам все скажет.
А потом Нера исчезла, в библиотеке совсем не появлялась. Около месяца прошло. Я решилась ей позвонить. Она сказала, что у мамы был еще один инсульт, и она совсем плоха. Пришлось взять отпуск и сидеть дома.
- А что Агабай? - спросила я.
- Агабай как сквозь землю провалился, нет его. Галина Ивановна, я не могу сейчас говорить, я Вам позвоню, хорошо?
И повесила трубку.
Прошло около двух месяцев. Нера позвонила:
- Моя мама умерла месяц назад.
- Нерочка, милая, мои соболезнования.
- Галина Ивановна, знаете, Агабай объявился и должен завтра ко мне прийти. Не могли бы Вы меня навестить завтра вечерком?
- Зачем?
- Не могу, не должна я с ним быть, а себя боюсь. Приходите, очень Вас прошу.
Я пришла к Нере впервые. Небольшая двухкомнатная квартира в хрущобе. Все очень скромно. Да и может ли быть иначе в доме, в котором обитает ученый-лингвист да еще женщина? Мы вошли в комнату, что побольше, где на письменном столе помещался компьютер. Нера показала мне мамину фотографию в рамочке с черной лентой. Она стояла на небольшой полочке; перед ней оплывала свеча в старом медном подсвечнике. Потом пошли пить чай на кухню. Раздался звонок, и Нера, покраснев от волнения, взглянула в зеркало, поправляя волосы, и пошла открывать. Я постаралась не слушать взволнованный разговор в прихожей. Мне показалось, что там что-то происходило, дверь опять открылась и снова закрылась. Он уходит, - подумала я. Нет, Нера вела за руку своего Агабая. Вид у него был смущенный, наверное, не ждал увидеть кого-то, кроме Неры. Но сдержал себя, поздоровался и сел за стол. Он был весь такой большой и очень симпатичный, и улыбка застенчивая. Всем было неловко, и Нера включила телевизор, чтобы не надо было разговаривать . В телевизоре шел КВН. Мы посидели почти молча минут 40. Агабай встал. Нера его не удерживала, проводила до дверей, вернулась и горько заплакала.
Я совсем не умею утешать. Сказала несколько слов, вышло невпопад. Нера только головой покачала и сказала: "Извините, пожалуйста, мне надо побыть одной". Я посидела еще, покурила. Вижу, что она немножко успокоилась, можно было уйти. На другой день вечером я несколько раз звонила Нере, никто не подходил. Но о плохом я не думала - знала, что с тетей Зиной они перезваниваются ежедневно и была уверена, что ничего экстраординарного не произошло.
Нера позвонила мне сама через два дня.
- Галина Ивановна! - кричала она в трубку. - Он меня любит, правда, любит!! Только он уехал! Вы будете на этих днях в Ленинке?
Нам не удалось увидеться, потому что я уезжала на три недели в командировку в Германию. А потом закружились всякие дела, и я позвонила Нере только месяца через два. На это раз она приехала ко мне, и мы долго беседовали с ней - на кухне, где же еще беседовать?
Когда Нера вошла, я не сразу узнала ее. Во-первых, она сделала стрижку, с макушки исчез нелепый рассыпающийся пучок. Рыжие волосы шапочкой обрамляли лицо; глаза оказались зеленоватыми и сияли, сияли...Даже тонкие губы словно бы припухли. Боже мой, и макияж - легкий, скромный - но как красиво!
- Нера! Вот это да! Как приятно Вас видеть!
- Галина Ивановна! - Нера не могла сдержать счастливой улыбки. - Я беременна!
- Я Вас поздравляю! Ну, рассказывайте, как все это вышло.
И Нера рассказала мне счастливую и странную, вызывавшую у меня некоторую тревогу историю. На другой день после того неудачного визита, для которого я была приглашена, Агабай примчался ранним утром, Он был в отчаянии от того, что Нера приняла его таким образом, показывая, что все кончено.
- Мы весь день провели в постели и говорили, говорили без конца, обо всем... Он мне сказал, что вначале действительно искал женщину, с которой мог бы изредка проводить время, - без всяких обязательств, без серьезных отношений. "Ну, да - усмехнулась я, - как бы для сексуальной гигиены?" Он сказал, что ему теперь страшно и стыдно это вспоминать, потому что с каждым разом он привязывался ко мне все больше и больше, и простое влечение переросло в настоящее чувство, и он теперь не может себе представить, как будет без меня. Галина Ивановна, я внутренне уже ликовала, я верила каждому его слову, потому что чувствовала своим не знаю уж, шестым или седьмым чувством, что он не врет. И я видела - он так волнуется, что не может толком все объяснить, а должен сказать еще что-то очень важное. И его довольно бессвязные речи перемежались объятиями да поцелуями. И так в разговорах, то и дело прерывавшихся, прошла и наступившая ночь. Я ему говорю: " Но ты хочешь мне что-то еще сказать, но никак не можешь решиться, да? Не бойся, я все пойму и приму. И объясни, почему ты так странно себя вел и ни о чем не хотел говорить".
И тут он сказал самое главное - для него главное, а для меня -нет. Честное слово, Галина Ивановна, не могу я считать это главным.
- Да что, Нера?
- Он женат, Галина Ивановна, и у него двое детей. Большенькие уже. Девочки. Знаете, родители его в деревне живут, и женили его очень рано. И невеста совсем девочка была. Жена с его родителями в деревне живет.
- Нерочка, ну и что же будет?
- А что? Так все и будет. Я знаю точно, что он меня любит. Жену его и деток обижать не хочу. Пусть все так и остается. Захочет - расскажет им обо мне. И у девочек братик будет. Я знаю, что у меня мальчик родится.
- А где же Агабай будет жить? С Вами?
- Я не знаю. Как получится. Пока диссертацию не защитит, у меня, конечно, будет, а туда, в деревню ездить станет. Может быть, и мы с сыночком туда съездим, познакомимся.
- Нера, а как беременность протекает? Что врачи говорят?
- Вы на возраст намекаете? Да вроде бы все в порядке, теперь ведь многие поздно рожают. А с ребенком тетя Зина поможет, она мне обещала. У нее своих детей нет, а она маленьких очень любит. И Розария всегда на подхвате. Не пропадем. Да у нас ведь и папа будет. Он так обрадовался, когда обо всем узнал. Очень хочет мальчика.
- Ну, Вы даете, Нера. Не знаю, что и сказать. Все это так странно, необычно. Впрочем, главное - Вы счастливы.
- Да, я и не надеялась на "счастье в личной жизни". А вот как вышло. Вы за меня не бойтесь. Не зря же у меня имя такое - Энергия.
- Да ведь по Вашей теории все наоборот должно быть...
- "Теория, друг мой, суха, но зелено вечное дерево жизни". Ваши любимые слова. Это кто сказал?
- Гёте.
- Ну, вот видите. Все будет хорошо.
И Нера родила в положенный срок мальчика. Назвали его азербайджанским именем Агиль, что означает "мудрый, умный".