Аннотация: Сколько хорошего в мире не создано только потому, что тот, кто мог и должен был это создать умер раньше срока...
Борис переключил передачу и прибавил скорость. Машина шла очень ровно. Казалось, что не она мчится по шоссе, а мокрая от дождя лента дороги несётся навстречу "Хонде" и ныряет ей под колёса. Борис любил быструю езду. До упора выжимая педаль акселератора, он как будто освобождался от пут, сдерживающих его в обычной жизни. Все барьеры, вы-строенные повседневным сознанием, оставались позади, и Борис чувствовал себя птицей, летящей где-то высоко и оттуда глядящей на кажущийся таким маленьким мир. К тому же именно на скорости он сочинял свои самые удачные произведения. Мелодии просто начина-ли звучать в голове, рождаясь под воздействием толи быстрой смены окружающей местности, толи от прилива адреналина к "нужным" участкам мозга. Технология процесса Бориса не интересовала, он знал главное- на скорости сочиняется проще. Вот и теперь он почувство-вал знакомое ощущение приближения вдохновения. Немного концентрации... Па-рам- пам! Тура-рура!- заиграл невидимый оркестр,- Турурам-пам-пам!... Мотив явно удавался. Кажется, ему удавалось найти нечто необычное, какое-то необыкновенное сочетание мажорных и минорных полутонов, пауз, крещендо, придающее мелодии некую эстетическую утончённость. Она не будет хитом, как не были хитами и его предыдущие произведения, но Борис никогда не сочинял ради сиюминутной славы. Ему было чуждо стремление прочих молодых композиторов к толпам вопящих поклонников и восторженных журналистов. Борис имел определённый вес в музыкальных кругах, но "Бенефисы" и "Юбилеи" обходились без его участия, что, впрочем, нисколько его не волновало. Борис уважал свой труд и верил, что сочиняет качественную музыку. Но самое главное, что также считали люди, чьим мнением он действительно дорожил...
Зародившийся мотив принял почти завершённые очертания: пара часов в студии и можно будет делать черновую запись. Только сейчас Борис заметил, что в незаметно сгустившихся сумерках он по-прежнему едет с незажжёнными фарами. "Удивительная беспеч-ность", - подумал Борис и щёлкнул выключателем. Луч света прорезал полумрак и в каких-то двадцати метрах впереди наткнулся на громадину стоящего на обочине грейдера. Его по-крытый толстым слоем грязи левый бок почти полностью загородил полосу, по которой мчалась "Хонда". "Что он тут делает?"- мелькнула в голове Бориса совершенно бесполезная в данной ситуации мысль, когда бампер его автомобиля на полном ходу вошёл в соприкосновение с могучим агрегатом производства "Атоммаша"...
Важно ничего не забыть. Роуэн засунул руку во внутренний карман пиджака и извлёк наружу два предмета. Первым предметом была белая зажигалку из слоновой кости. Во времена, когда слоновую кость добывали убивая её обладателей, это была бы ценная вещь. Сейчас же в этом варварстве нет необходимости - костную ткань получают искусственно, как стекло или пластик. Такая или почти такая зажигалка на любом рынке стоит не дороже набора цветных карандашей. Выгравированный витиеватым шрифтом текст прочерчивал по корпусу зажигалки строгую диагональ. Слева направо, снизу вверх. "Борис Пунель". Это же имя было напечатано и на водительских правах- втором из извлечённых Роуэном предметов. Вернее, Роуэну сказали, что это водительские права. На нынешние права они были совсем не похожи. Хотя, что не изменилось за 200 с лишним лет? Само человечество стало другим.
Роуэн аккуратно вернул зажигалку и права во внутренний карман пиджака и посмотрел на часы. До назначенного времени оставался ещё целый час. Он включил музыку. Звуки влились в тишину блока так естественно и плавно, как будто обитали здесь всегда. Роуэн почув-ствовал, как дрожь побежала по его телу. Вот заиграли флейты, и мягкая волна прокатилась внутри Роуэна, достигла сердца и затихла в нём. Вот вступили духовые, и сердце исторгло обратно впитанную энергию, усилив её многократно и брызгами разметав по всему телу. Музыкальная композиция развивалась, наращивая энергетику, усиливая ритм, и душа Роуэна откликалась на это всё более и более яркими всплесками. Наконец музыка заполнила собой, как показалось Роуэну, всю его сущность, впиталась в каждую клетку его тела, зажила в нём своей, ни на что не похожей жизнью, подобно морской волне поглотила все его земные мысли и чувства, и Роуэн растворился в ней, как кусочек масла растворяется в горячем шоколаде...
Когда музыка смолкла, Роуэн почувствовал необыкновенную лёгкость и просветление в своей душе. Так чувствует себя изнурённый зноем путник после купания в кристально чистом и прохладном водоёме: кажется, что достигнута цель твоей жизни, и нет сил идти даль-ше. Но дальше и было самое важное. И то, что выбор в осуществлении проекта пал на именно него, Роуэн считал самой большой удачей своей жизни. Было не просто. Почти три сотни претендентов на одно единственное место! Но Роуэн каждую секунду времени, проведённо-го на этапах отбора, был уверен, что это место должен занять только он и никто другой. И именно эта вера, как сказали ему позднее, и склонила чашу весов в его пользу. А о том, что чаша эта была в весьма неустойчивом положении, говорил тот факт, что даже после последнего из 14 отборочных этапов оставалось ещё пятьдесят три претендента!
Звякнул таймер: значит, осталось десять минут. В комнату зашёл служащий Центра. Он должен был убедиться, что Роуэн полностью готов, но все знали, что в этом нет необходимости. Выполнив ряд формальностей, Роуэн в сопровождении служащего проследовал в лабораторию, представлявшую собой зал, посреди которого возвышался цилиндр высотой метров шесть. В углу возле пульта управления копошился техперсонал. Когда Роуэн заходил внутрь установки, кто-то из лаборантов пожелал ему удачи. Роуэн улыбнулся. Удача ему была нужна не больше, чем бильярдному шару, чьё движение полностью зависит от бьющего по нему кия. А вот им, в чьих руках сейчас этот кий, удача пригодится.
Роуэн поудобнее разместился в кресле внутри установки и осмотрелся. Изнутри пространства было гораздо меньше: метра два в высоту и чуть более метра в ширину. Кресло удобное, подогнанное специально под его тело.
Прошло минуты две, и Роуэн почувствовал лёгкую вибрацию. "Запустили генератор", - подумал Роуэн. Он был посвящён в последовательность предстоящих операций: генератор прогревается четыре минуты, за это время компьютер проверит установленные параметры, и, если всё верно, процесс начнётся.
Сидя в своём кресле, Роуэн вспомнил ощущения, испытанные им час назад в блоке ожидания. Он не в первый раз слушал Его музыку, но каждый раз ощущения не только не ослабевали, но и, как казалось Роуэну, усиливались, дополняясь новыми красками. "Я бы умер за такое", - неожиданно подумал Роуэн. Окружающая обстановка стала расплываться и затягиваться матовым туманом. Роуэн почувствовал, как онемело его тело - проект вошёл в завершающую фазу. Через пару секунд он оказался как будто погружённым в молоко- ничего кроме белого тумана вокруг и даже кончик собственного носа Роуэну не был виден. От того, что Роуэн не чувствовал своего тела, создавалось ощущение, что этого тела и не существует, что разум Роуэна отделился от него и плывёт в одному ему, разуму, ведомом направлении. Так продолжалось довольно долго. Может час, может два, может сутки. Наконец туман рассеялся, как будто порыв ветра сдул его в сторону, и Роуэн оказался на водительском сидении автомобиля первой половины 21 века. Это Роуэн знал точно хотя бы потому, что он и должен был оказаться здесь. Значит, проект удался. Впереди во всё лобовое стекло возвышалась громада грейдера. Роуэн обратил внимание, что передняя часть автомобиля была слегка деформирована- на её эмалированной поверхности проступи-ли лёгкие складки, как на плохо застеленной кровати. И никакого движения вокруг. Его предупреждали, что так может быть. Сознанию требуется адаптация после перехода, и первые секунды могут пройти, как в замедленном кино. Так оно и случилось. То, что в действительности заняло мгновения, для Роуэна растянулось в сотни раз. Но это время не прошло даром. Роуэн услышал Музыку. Ту самую музыку, которая звучала в голове Бориса в момент столк-новения. Музыку, которую он так и не успел записать, и это была самая совершенная музыка из всего услышанного Роуэном ранее.
Захваченный услышанным, Роуэн не обратил внимания на то, как окружающая его реальность пришла в движение: как передок автомобиля стал сминаться сильнее, сначала мед-ленно, затем всё быстрее; как по лобовому стеклу пошли мелкие трещины, постепенно множась и разрастаясь в размерах, подобно набуханию заполняемых кровью сосудов; как обхвативший грудь ремень безопасности натянулся и стал мешать дыханию- всё это не тронуло Роуэна. Он весь был во власти Его музыки. "Всё-таки он - Гений!", - подумал Роуэн, и это была его последняя мысль, так как в этот момент время вернулось к нормальному течению и "Хонда" была мгновенно расплющена силами инерции о железное тело грейдера. История жизни Роуэна Харта завершилась...
"... автомобиль, за рулём которого сидел Пунель, врезался в стоящий на обочине строительный грейдер. Скорее всего водитель не справился с управлением на мокрой дороге. Скорость "Хонды" в момент столкновения составляла около 200 км/час. По мнению экспертов смерть наступила мгновенно. Личность водителя была установлена почти сразу: в кармане костюма спасатели обнаружили водительские права на имя Бориса Эдуардовича Пунеля, и костяную зажигалку с выгравированным на ней именем владельца. Как сообщили родные композитора, с этой зажигалкой Пунель не расставался никогда..."
Борис оторвал взгляд от пожелтевшей страницы и посмотрел на Паркинсона. Взгляд его был мутным и каким-то неосознанным.
- Не каждому удаётся прочитать собственный некролог,- попытался приободрить Бори-са Паркинсон. Он старался говорить уверенно, но волнение всё-таки сказалось, выразившись в том, как дернулись уголки его губ при попытке улыбнуться. Ещё бы- сам Борис Пунель, кумир сотен миллионов, человек-легенда, Человек-Вдохновение, как называли его критики, сидел и ждал от него, Паркинсона, ответов на свои, пока не высказанные, но уже имеющиеся вопросы.
Паркинсон пододвинул Борису портсигар. Пунель посмотрел на него отрешённо, как бы и не видя, но всё же сунул руку во внутренний карман и извлёк оттуда белую костяную зажигалку, точно такую же, что была у Роуэна. Рассеянно повертев её в руке, Борис снова перевёл взгляд на Паркинсона.
- Если это не я, то кто? - наконец произнёс маэстро, чуть кивнув в сторону статьи.
- Доброволец,- ответил ему Паркинсон.
- Доброволец, - почти по слогам произнёс Пунель. - Но зачем? - вскричал он после паузы.
- Понимаете, Вы погибли 14 октября 2005 года в автокатастрофе. С точки зрения истории это свершившийся факт, который ни в коем случае не может быть поставлен под сомнение. Такой же факт, как и состоявшиеся позднее похороны, поминки, цветы на могиле и прочие последовавшие события. Все они должны были состояться в любом случае. Наша реальность- это башня, сложенная, как из кубиков, из свершившихся в прошлом событий, а вершина этой башни и есть наше настоящее. Нельзя просто так вынуть кубик из башни- она рухнет. Вы должны заменить его на другой- такой же формы.
- Значит, вместо меня на месте аварии нашли его? И похоронили как меня?
- Совершенно верно. Таким образом, все правила соблюдены: с точки зрения Ваших современников Вы совершенно достоверно умерли, о чём Вы можете прочитать в любой со-временной Энциклопедии.
- А он? - напряжённо спросил Борис. - Вы сказали он доброволец. Но разве такое возможно - доброволец на чужую смерть?
- Поверьте, это так! - воскликнул Паркинсон,- При этом он ещё прошёл жесточайший отбор среди сотен других. Ваша музыка поистине совершенна. Но Вы не создали всего, что могли бы создать, так что теперь у Вас есть уникальная возможность продолжить начатое.
- В моё время к моей музыке относились немного иначе, - заметил Борис.
- В Ваше время общество не достигло требуемого уровня духовности. Для современного человека чувствовать и понимать прекрасное то же самое, что для человека Вашего времени ощущать холод или различать цвета. Называйте это новым органом чувств, если хотите. И Вашу музыку чувствуют все без исключения. Для всех нас Вы - Бог!
Паркинсон поймал себя на том, что говорит излишне эмоционально, что ему было не свойственно. Поэтому он прервался и незаметно перевёл дыхание. Борис же сидел не меняя позы, пытаясь усвоить сказанное. Он был поражён. Спустя двести лет сотни людей готовы были идти на верную смерть ради того, что бы он мог сочинять дальше! Что это, если не истинное Признание? Кто из об-ласканных прессой, осыпанных премиями его современников мог сказать про себя такое? Но гордость была сейчас не главным из ощущений Бориса Пунеля. Он испытал страх. Миллио-ны людей ждут от него новых шедевров, надеясь пережить ощущения, на которые он сам не способен. Сможет ли он дать людям то, чего сам ни разу не испытал? До сих пор у него получалось, но до сих пор никто не жертвовал ради этого свою жизнь! И в этот самый момент в голове Бориса снова начал разогреваться невидимый оркестр, репетируя новый мотив.
Борис решительно встал.
- Где я буду жить? - спросил он Паркинсона.
- Вас проводят, - с готовностью ответил тот. - И конечно, Вы ни в чём не будете нуждаться.
- Тогда извините, мне надо работать.
- Поймите правильно,- заторопился Паркинсон, - Вы полностью свободны в своих действиях. Мы лишь хотели дать Вам возможность творить дальше, так как Вы умеете. Никаких обязательств на Вас не возлагается. Просто мы все надеемся...
- Я понимаю. Спасибо.
С этими словами Борис развернулся и вышел из кабинета Паркинсона. В коридоре его уже ждал служащий, чтобы проводить к новому месте проживания- в уютный двухэтажный коттедж на тихой улице, которой очень скоро будет присвоено имя Роуэна Харта.
Паркинсон посидел некоторое время неподвижно, освобождая свою голову от пережитых эмоций. Нет, Пунель не был первым гением, с которым довелось встретиться Паркинсону. По роду работы он постоянно общался с выдающимися людьми прошлого: художники, композиторы, архитекторы, поэты и прочие представители искусства по пути к новой жизни проходили через этот кабинет. Но привыкнуть к подобным встречам Паркинсон не мог. Тем более после того, как он научился видеть не внешность, а сущность собеседника. До этого он просто беседовал с людьми, говорившими и думающими как личности, которых они были призваны заменить. Оценить степень внутреннего соответствия копии оригиналу Паркинсон ещё не мог - это делали специальные приборы. Они продолжают это делать и сегодня, но теперь сам Паркинсон действительно видел в человеке того, кем он становился после психомутации. И в данном случае сомневаться не приходилось- Роуэн Харт полностью перевоплотился в Бориса Пунеля. Значит, незавершённое дело композитора будет продолжено на долгие годы, и миллионы землян получат возможность духовного наслаждения его, Пунеля, новой музыкой.
Как странно всё же- человека нет, его тело давно уже истлело, душа его, если она существует, путешествует в параллельных мирах или где там ещё, а здесь сегодня живёт и творит от его имени другой, с теми же чувствами, мыслями, воспоминаниями. И, что важнее, с тем же ощущением мира и теми же способностями выражать это ощущение в форме музыки, или картины, или стихотворения...
Паркинсон бросил взгляд в ежедневник. Следующим на очереди был художник середины 19 века: не слишком известный в своё время, но неслыханно популярный сейчас. Погиб при нападении грабителей в возрасте 29 лет. Ещё одна нелепая смерть гения. Завтра приступим к составлению психопрофиля объекта- благо, что для этого достаточно трёх-четырёх его произведений, а уж в добровольцах, как всегда, недостатка не будет. Разве Вы сами не мечтали променять свою жизнь на другую? Стать более ярким, более интересным, более нужным...