Огнева Вера Евгеньевна : другие произведения.

Во зло

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Во зло

повесть

Глава I

   Если вы хоть раз побывал на Севере, знает, как хорош лес вначале осени, особенно, если не идет дождь. Там в это время уже мало птиц, и голоса их почти не слышны. Зато под ногами мягко пружинит мох, а в высоте над го­ловой бесконечно шумят деревья, да ветер проносит в небе редкие стремительные облака.
   Лес так хорош, что хочется идти по нему, не останав­ливаясь, только были бы постоянно перед тобой эти раскра­шенные осенью деревья, да холодило немного спину от нале­тающего ветерка. Внизу, под деревьями, он теряет свою бе­шеную силу и только подгоняет тебя слегка: иди, мол, иди.
   В дождь дело обстоит несколько иначе. Единственная мысль, которая у тебя остается, после нескольких часов топания по мокрым кочкам - это, чтобы скорее согрелась вода, набежавшая в сапоги, когда ты провалился в мочажину. В сухом лесу ты ее черта с два бы прозевал, а сейчас не отличишь болота от обычной лужи, в которой и во­ды-то по щиколотку. Но деваться некуда, раз уж тебя сюда занесло, хлюпаешь сапогами, в которых по два кило веса, ки­сло посматриваешь по сторонам и думаешь: "... чтоб больше... чтоб я... чтоб сюда..."
   И думаешь, и думаешь, пока не дойдешь до места. И хорошо, если там сухо и тепло, и тебя ждут.
   Те же мысли крутились в голове у Вареньки, пока она мерила шагами бесконечный, мокрый лес. Дождь кончился, но сырые ветки, бесконечные лывы, да еще навис­шие тучи давили такой тоской, что хотелось встать на четве­реньки и завыть.
   Дальше монотонно шагать стало невмоготу, и она, по­вернувшись лицом на запад, в самом деле завыла. Сначала тихо, потом все громче и громче. За воротник натекли холод­ные капли. Она накрыла голову капюшоном, встала на четвереньки и тут же превратилась в волчицу - молодую, под­жарую, со светлыми подпалинами.
   Лес сразу преобразился. Стали видны самые отдален­ные предметы, на которые она раньше не обращала внима­ния. Перед глазами замельтешила трава и мелкая живность.
   От громкого, утробного воя стало, как будто, легче. Она замолчала, села, оглядываясь и, по давно знако­мым приметам определила, что почти пришла. Огонек Того Дома должен был вот-вот мелькнуть. Хорошо высмат­ривать дорогу, когда человеческие мысли не отвлекают.
   Она раньше любила бегать вот так, по лесу, пока од­нажды не нарвалась на охотника. Как она тогда ушла от бе­ды? До сих пор пробирала дрожь.
   Может страх, а может, что другое сыграли свою роль, только желание носиться по лесу на четвереньках поослабло.
   Это было лет шесть назад, когда она была еще девчон­кой. Сейчас она стала намного осторожнее и только изредка позволяла себе такое.
   Сегодня бояться было некого. Охотники в такую погоду сидят дома, под крылышком у жен. В лесу им делать нечего.
   Огонек, действительно, скоро мелькнул вдали между деревьями. Она прибавила шагу и на поляну ворвалась раз­машистыми прыжками.
   Тихо подкравшись к дому, она заглянула в окно. Там, в комнате, все свои. Можно безбоязненно явиться к ним волчицей, но она была уже достаточно взрослой, чтобы отка­заться от такой несерьезной затеи.
   Все, кто собрался здесь сегодня, принадлежали к выс­шим жрецам. За исключением маленького Кондратия. Этот спившийся, искореженный временем старик, был просто сто­рожем в Этом Доме. Приезжал он сюда время от времени, как на вахту. Это и была его вахта, то есть немудрящая, спо­койная работа. Не надо постоянно перевоплощаться в человека, делать вид, что ты такой же, как все, и разговаривать, разговаривать, разговаривать с теми же людьми.
   Еще триста лет назад он наводил ужас на округу. Слухи о его злодействах разносились молниеносно, чему он сам немало способствовал. Очень уж нравилась ему слава, даже такая, какая о нем ходила. Прикинувшись простым путником, он заходил под вечер в корчму и заводил разговор
   о том, что в соседнем лесу опять нашли кости ребенка. Спрашивал, между прочим, не было ли чего такого в их де­ревне. Дети тогда действительно пропадали. Конечно, он мог бы справиться и со взрослыми - дело техники. Но дети были вкуснее.
   Из-за собственного тщеславия он и попался. Его высле­дил бродячий поэт, который и сам путешествовал от корчмы к корчме, сидел вечера напролет у камина в углу, пил свое вино, слушал разговоры. Там-то он и встре­тился с оборотнем. Послушав его истории, поэт заподозрил, что человек этот ходит неспро­ста.
   Конрад днем мало обращал внимания на людей. Сде­лать они ему все равно ничего не могли. Нет, могли конечно. Осина уже тогда действовала безотказно. Но, во-первых, людьми всегда правил страх, и пока они, насмелившись, бра­ли в руки оружие, он успевал скрыться, убив предваритель­но самых смелых и тех, кто больше кричал.
   А вот с поэтом вышла промашка. Он не выглядел смельчаком или горлопаном, наоборот, производил впечатле­ние тихого кандидата в покойники. Он даже никогда не навя­зывался петь свои песни. Пел только, когда просили, но про­сили везде и всегда. Конрад послушал. Песни рассказывали о трагедиях, происходящих в окрестных горах. Оборотня они не напугали, но было в них что-то тревожное. Поэт не просто плакал. От его песен руки у мужиков тянулись к оружию. Конрад решил как-нибудь избавиться от него, но тут подвернулся этот маль­чишка.
   Всех детей родители напугали до того, что те переста­ли ходить даже на опушку леса, знали, что по округе бродит упырь. А этот пошел, мало, что заблудился у самой деревни, еще попросил доброго прохожего проводить его до дома.
   Прохожему к тому времени давно не попадалось такой легкой добычи. Он повел мальчишку подальше, рассказывая на ходу занимательные истории про кровь и обглоданные кости. Любил Конрад, грешным делом, довести ребенка своими рассказами до синего ужаса.
   Мальчишка, конечно, испугался, стал проситься домой. Но тут Конрад решил, что отвел того достаточно далеко и уже наклонился, чтобы ухватить за шею, когда сза­ди на него обрушился страшный удар. Нельзя сказать, чтобы удар был уж так силен. Чугунная голова упыря еще не то
   выносила, а был он необычен тем, что полностью его обез­движил. Так бил только осиновый кол.
   Конрад стоял столбом, когда поэт привязывал его к де­реву. Но самое страшное началось позже, когда тот пошел в деревню и привел людей.
   Настрадавшиеся от постоянного страха за детей, мате­ри так его изувечили, что, казалось, не сможет он выжить. Они не знали, что все это пустяки; мясо вновь обрастет кожей, появятся новые когти, кости соединятся.
   Только поэт, похоже, знал об этом. Он стал говорить людям о серебряной пуле. Но откуда у бедняков деньги? Однако на пулю наскребли.
   Конец упыря был неминуем, но тут помог Змей. Одним движением крыла он разметал собравшуюся толпу, а вот пу­лю остановить не смог. На излете силы в ней было уже не­много, она расплющилась, попав в лоб, но в нее мгновенно перешла вся сила упыря.
   Не стало великолепного Конрада, он превратился в изувеченного, беспомощного старика Кондратия, умеющего только напугать, да и то только того, кто сам боится.
   С тех пор упырю пришлось переучиваться на мелкого пакостника. Но учение не шло ему впрок. Характер со вре­менем совсем испортился. Он никогда не умел смеяться, а теперь пришлось учиться улыбаться и делать изподтишка то, что раньше делал в открытую. Однако больше всего раздра­жало Кондратия то, как стали к нему относиться свои. Ника­кого сочувствия. Они стали его просто презирать, поминая при каждой встрече тот промах.
   Кончилось тем, что он был изгнан отовсюду, куда его пристраивали старшие. Среди них он ужиться не мог, так как возненавидел их больше, чем людей, и даже стал питать к последним не то что жалость, а так, набегало на него порой сочувствие.
   Змей, в конце концов, махнул на него лапой и разре­шил работать путеобходчиком вахтами. Остальное время старик отсиживался на лесной поляне. Змей упредил, однако, что если на участке пути, где работал Кондратий, поезда бу­дут сходить с рельс слишком часто и это повлечет за собой определенные подозрения, Змей прихлопнет его своей царст­венной лапой. А уж от этого смерть наступала мгновенно.
   Кондратий долго терпел, а чтобы терпеть было спод­ручней, пристрастился к бутылке. Для Нечистого нет ничего
   страшнее, чем пьянка. Раньше он был заговорен от этого. Те­перь же пил тихо за спиной старших.
   До пенсии по людским меркам ему оставалось немного, а с пенсией он собирался перебраться на постоянное житель­ство в лес.
   Вопрос пенсии стоял так остро потому, что от Верхов­ного, того, кто повелевал Добром и Злом, было заказано Не­чисти печатать деньги. Украсть было можно, отнять там, вы­манить, но если у кого рука поднималась нарушить запрет, его тут же поражал удар. А если Верховный где и запоздает с наказанием, золото тут же превращалось в пыль, только поступало в оборот.
   У Кондратия же, кроме как на заработанные, не на что было пить. Старшие знали о его наклонностях и денег ему не давали. В последнее время стали даже предлагать лечиться и довели его этими предложениями до того, что он вознена­видел их еще больше. Но жить как-то надо, вот и тянул свою лямку.
   Волчицу, конечно заметили, однако, когда в дверь вошла обыкновенная женщина, никто и ухом не повел. Старшие не одобряли такие выходки, но ругаться никто не стал, понима­ли - еще молодая, обтешется.
   Старших было пятеро. Все они прибыли сюда в столь неподходящую погоду для решения важного вопроса. Про­блемы набирались постепенно, решать же их в городе было неудобно, главным образом потому, что собираться вместе они не любили, да и не могли часто. Подозрительно. А вре­мена настали такие, что приходилось всего бояться. Если раньше нечисть могла править миром почти наравне с Вер­ховным, то сейчас приходилось приспосабливаться.
   Еще совсем недавно цвели времена, когда казалось, что вернулось былое. Не надо было прикидываться порядочными людьми, важно было только вовремя вставить нужное слово, помочь кому надо, а то и просто дать... и все черные дела бу­дут прикрыты.
   И черные дела вершились как сто, двести и тысячу лет назад, правда, со своей спецификой. Учитывали момент.
   А вообще-то, помельчало все. Трудно стало устраивать побоища. Люди не хотели умирать просто так. Одного-двух убрать - не заметят. Больше - остерегались. Сразу вмешивались власти, а там тоже не все свои сидели. До последнего времени было еще то-се, а теперь подули такие ветры, что даже Змею, всесильному и неотразимому Змею, который боялся только самого Верховного Владыку, прихо­дилось несладко.
   Что же касалось Вареньки, с ней было не все ясно. Она являлась не просто ведьмой. Она была молода, а это у нечисти в последнее время стало реже встречаться. Люди не хотели с ней связываться и детей рожать ей не хотели.
   Ведьмой не так просто родиться. Надо, что­бы мать была просто женщиной, а отец - из своих. Но ребенок мог родиться только от настоящей любви. Найти же такого из своих, который мог заморочить голову современной жен­щине, становилось все труднее. Мало кто держал форму. Все старшие имели весьма преклонный возраст, и перевоплощаться в молодых и красивых могли ненадолго. Время от времени им необходимо было уползать подальше от людей и отлежи­ваться. А какая же любящая жена не заметит перемены в близком человеке? Это раньше можно было приказать бабе дожидаться, а самому исчезнуть на неопределенное время. Современные жены норовили навязаться за мужем.
   Можно, конечно, найти непроходимую дуру или затурканную красавицу из глуши, но ребенок тогда был не­полноценным, для настоящего воспитания непригодным. Женщина-избранница должна была быть умной, доброй и чистой.
   Вот и пойди, прикинь, как размножаться в таких усло­виях. За последние пятьдесят лет родились только трое. Варенька - одна из них. И не просто одна. Единственная. Она была до­черью Змея.
   Из детских воспоминаний она каким-то чудом вынесла лицо матери, хотя очень рано ее лишилась. Об отце вообще ничего не знала. Сам Змей, никогда ни к кому не питавший родственных чувств, видел ее всего раз на посвящении.
   Со временем Варенька должна была вступить в тесный круг старших. С сегодняшнего дня начиналась для нее на­стоящая работа.
   И все же с ней было не все ясно. Она была не такой, как все. Отличалась не интеллектом - здесь все были доста­точно умны, и воспитана была хорошо, благо от матери ее отняли совсем ребенком. Но она была мечтательницей. А Не­чисть не прощала этого. К тому же, смущало, что она как-то пассивно относится к своим обязанностям. Нет, поручения
   она выполняла качественно и быстро, но сама ничего не предлагала и не делала.
   Попытались обломать. Не получилось. Чародейство оказалось бессильно, заклинания отскакивали от нее, как от стенки горох.
   Тогда очень осторожно стали затягивать ее в круг на­слаждения. Это единственное, чем можно удержать взрослую ведьму в подчинении. Убивать ее никто не хотел, да и боялись - вдруг Змей вспомнит о дочери. Выхода не ос­тавалось, как только пустить Вареньку во все тяжкие.
   На этот счет были даны указания верной женщине, со­держащей тайный притон. Она должна была потихоньку втянуть Вареньку в свои дела и подсунуть ей соответствую­щего мужика, чтобы распалил, да не дай черт, сам не влю­бился.
   Поначалу все шло по плану. Мужчина нашелся, но именно с ним случился прокол. И именно тот, которого боя­лись - запал.
   Что тут началось! Вареньку в командировку срочно от­правили. Он за ней. И как выследил! Что он ей тогда наго­ворил, никто не знал. Только когда его убрали, а убрали не совсем чисто, Варенька переменилась. Сунулись к ней с рас­спросами - ничего, молчала. Потом вроде опять превратилась в обыкновенную девушку, только на приключения ее больше не тянуло. В этом плане для воспитания она была потеряна.
   И ее оставили в покое. Не навсегда, конечно, до време­ни. По мелочам не приставали и в работу не брали. Но теперь пришло ее время.
   События же были таковы, что предстояло выбрать себе руководителя на данном этапе. Старого отстранили от дел по причине досадного провала. В свое время, не без помощи Змея, пристроили его на ответственный пост в горисполком. Там он хорошо закрепился и пошел наверх.
   Ух, какие были времена! Во-первых, всех своих при­строил на нужные места. Во-вторых, мог творить, что хотел, беспрепятственно. Руководство по работе его не трогало - так сумел ко всем подкатиться. Сыграл на дефиците: кому надо -натурой, кому - денег.
   И все было бы прекрасно, если бы не залетел с квар­тирами. Стал он те квартиры без всякой меры продавать. С одной стороны - деньги, с другой - какой вред всем нор­мальным людям.
   На том и погорел. Доплевался и не учел момента. И на ближайших выборах полетела его голова. Скажи ему кто об этом раньше, только посмеялся бы беззлобно, такую силу имел. Ан вот как все обернулось.
   Мало, что сняли, еще и направили в отдален­ный район заведовать библиотекой. До города два часа лета. А года уже не те, и сила. Это Змею пол тыщи верст проле­теть - раз плюнуть. А тут, рядовой черт, да еще с замашка­ми председателя.
   В общем, не по делу он поднял крик среди своих, вос­становите, мол. Я, мол! Вам, мол!
   И доорался, пришла директива от Змея: "С поста ру­ководителя снять. И черт с ним".
   Его непосредственные подчиненные печалились по это­му поводу не очень. Слишком был высокомерен со своими в последнее время. И чего, спрашивается, нос задирать? Ну подфартило когда-то: в средние века при Змее состоял, по­лотенце ему подавал за трапезой. Лизоблюд. Да с того вре­мени возле и отирается. То туда его Змей пристроит, то сю­да. Справедливости ради надо сказать, что больших срывов у него не было, но и больших достижений тоже.
   Змею, в конце концов, надоело поддерживать эту по­средственность, а тут еще такое фиаско, и он не стал его восстанавливать на прежнем посту среди людей. У Нечисти, правда, появились крамольные мыслишки насчет положения самого Змея. Что-то в последнее время поддержка с его сто­роны поослабла. Может, его собственные позиции пошатну­лись, а может, устал, не тот стал, что раньше. Все же две тыщи лет - возраст не малый. Но фактов не было, все так, догадки.
   Так что в избушке на лесной поляне, собрались все старшие. Их было пятеро. Все с приличным стажем и не ма­лыми заслугами. Каждый считал, что именно он должен возглавить работу. Тем более, что конкретных указаний на­счет кандидатуры от Змея не поступало.
   Все они отлично понимали, что предстоит борьба за власть. Во что эта борьба могла вылиться? А во все, что угодно. Конечно, катастрофы в глобальном масштабе ожи­дать не приходилось, времена не те, да и уровень.
   Вареньку пригласили непосредственно в связи с при­бытием Змея. Она должна была организовать прием. Первым
   вопросом предстояло обсудить именно это. Потом планирова­ли отправить ее домой и заняться выборами.
   - Здравствуйте, и живите три тысячи лет, пусть обой­дет вас крест и огонь, - таково было традиционное приветст­вие. Почти никто им уже не пользовался, но Варенька всегда произносила его полностью. Многим это нравилось, напоми­нало... Ох-охо... И не то, чтобы она была подхалимкой, просто научили вежливости.
   Ее пригласили за стол. Этот стол при желании можно было превратить в гадальный или игральный. Обитатели до­мика любили, грешным делом, побаловаться картами.
   Вопрос о приеме Змея решили относительно быстро. Перед прибытием он позвонит, но не сюда, а в город по меж­дугороднему. Все же как облегчала жизнь техника!
   За окном сгустились сумерки, снова стал накрапывать дождь. От стен, от окон с потеками, от щелястого пола веяло такой тоской, что даже Нечисти стало неуютно. На некоторое время воцарилась тишина. Прилет Змея не сулил, в сущно­сти, ничего хорошего местному обществу. Общее жуткое предчувствие так всех захватило, что про Вареньку забыли, и она, никем незамеченная, отошла в угол и села там за вы­ступом стены. Не то, что хотелось остаться, просто выйти сейчас на промозглый холод было еще хуже.
   Кто-то из присутствующих вспомнил, что решение не­обходимо принять при соблюдении всех формальностей, а для того придется принять свой настоящий вид.
   Первой закрутилась на месте элегантно одетая жен­щина с пышным бюстом и броским лицом. В обычной жизни она была директором торга. Очень была влиятельна и осо­бенно популярна у мужиков. Ни одного мало-мальски замет­ного мимо не пропускала.
   Сейчас же, прокрутившись на запад, она улыбнулась присутствующим жутким клыкастым оскалом. Волосы взды­бились коком, из-под юбки вылез длинный, наподобие кры­синого, хвост.
   Оттанцевав положенное время, она села к столу, при­вычно спрятав руки под скатерть, они выдавали прошлое. Концы пальцев были изуродованы, ногти отсутствовали.
   Она еще в средние века попала в инквизицию. Там то­же не дураки сидели, стены каменной норы были исписаны
   псалмами так густо - заклинания отскакивали. Пытали ее в камере, наружу не выводили.
   Так и сгубили бы, да не догадались, что перед ними настоящая ведьма. Думали ведь как все - поголосит и сгорит спокойно.
   Когда подошел срок аутодафе, на церемонию приехал сам Великий инквизитор. Змей сразу узнал свою бывшую подругу. Спасти ее труда не составило. Вместо нее на костер пошла похожая женщина. А ведьма, отлежавшись вдали от людских глаз, вновь занялась своим прямым делом.
   Только ногти сами больше не отрастали, приходилось наколдовывать, хотя и это помогало плохо, ногти выхо­дили корявые и она предпочитала в любое время года носить перчатки. Очень чувствительна была к погрешностям во внешности.
   Посидев немного молча, она стала оглядываться по сторонам, остальные должны были приступить к ритуалу следом.
   Оставшиеся пустились в пляс все разом. Что тут нача­лось! Вихрь закружил по комнате. Вой стоял такой, ка­залось не выдержат стены дома. Про Вареньку все, естест­венно, забыли, а она, забившись в угол, с отвращением смот­рела на все это. Никогда прежде не участвовала Варенька в таком шабаше. И интересно было и противно. Она никогда бы никому не призналась, что не любила своих, хотя и была плоть от плоти Нечистой.
   Виноваты в том детские воспоминания - мама, маленькая их квартирка, сказки с хорошим концом, всегда с хорошим. Добрые люди в этих сказках никогда не умирали. Потом матери не стало. Вареньке объяснили, что мать броси­ла ее, сбежала. Девочка, конечно, верила добрым взрослым, но что-то внутри не давало спокойно забыть мать.
   Со временем, узнав окружающий мир, узнав, что де­лится он на своих и не своих, она утвердилась в мысли, что с матерью произошло несчастье. А уж в какой форме Нечисть осуществила отторжение, Вареньку не интересовало. При желании можно было создать какую угодно ситуацию, спе­циалисты все были отменные.
   Она помалкивала о своих домыслах, хотя вопрос этот волновал ее всю жизнь.
   Так и жила, как меж двух огней. С одной стороны было классическое воспитание ведьмы, с другой, все горше осознавала она обман, в котором жила и который сама творила. Душа Вареньки разрывалась в поисках выход.
   Порвать со своими она не могла, не простят. Если ни­кто из присутствующих не был ей страшен, Змей, который обязательно прилетит для казни, мог уничтожить любого.
   А жить очень хотелось. Очень. Она иногда вспоминала того. Его приставили к ней, чтобы Затянуть в Круг Наслаж­дений и замкнуть в нем. Умом она понимала, что старшие имели на это право. Простить не смогла. Она иногда вызыва­ла его душу и все слушала печальную повесть. И все пыта­лась понять, что же такое любовь.
   И еще у Вареньки было чувство материнства. Ни одна ведьма не привязывалась к своим детям, хоть и рожали иногда. Варенька же знала точно, появись у нее ребенок - отдаст ему всю душу. Но то было бы катастрофой, равно­сильной разрыву с кланом.
   Враждебные вихри разлетались по комнате. От них отделилась фигурка, обвешанная ожерельями из ма­леньких косточек - Бес-из-Ребра, единственный, в своем роде, представитель Нечистой Силы, который жил паразитируя на человеке. Время от времени он менял хозяи­на, что в глазах окружающих выглядело довольно забавно: ловелас и стервец вдруг превращался в самого верного на свете мужа, более того, он становился завзятым моралистом с потугами на непогрешимость, В то же самое время тихий, спокойный человек на другом конце города пускался в страшное распутство, сам не понимая, как это он вдруг...
   Оболочка, а точнее хозяин, в данный момент лежал в углу наподобие пустого скафандра. Бес, умаявшись в пляске, пристроился на краю стола и стал вытирать рожицу носовым платком.
   В центре комнаты остались трое. Они разбегались в разные стороны, потом разом сходились на середине, ошиба­ясь лбами. Вспыхивала молния. В этот момент, где-нибудь на нитке нефтепровода, происходил взрыв или на подстанции вылетал из гнезда изолятор.
   Наконец, и эти умаялись, разгоряченные пляской, они уселись вокруг стола и разом загалдели. Никто никого не слушал, каждый орал о своих заслугах. Одновременно они успевали оплевать каждого из присутствующих в отдельно­сти и все человечество скопом.
   Варенька не без инте­реса прислушивалась к происходящему, да изредка посмат­ривала на Кондратия, который притулился рядом и с нена­вистью смотрел на это сборище. Ему было наплевать, кто станет главным, подогревала мысль: может они тут переде­рутся все до смерти и оставят его в покое. А Вареньки он не боялся, чувствовал, что зла она ему не желает, и даже, воз­можно, питает к нему некоторую жалость.
   Бес-из-Ребра пытался перекричать сидящую рядом с ним даму с профилем Бабы Яги. Она отмахнулась от него, да так, что чуть не спихнула со стола. Этого маленький черт стерпеть не мог. Схватив свечу, он зажал ее в руках, как па­лицу, и двинулся на Ведьму. Та замешкалась, и он успел подпалить ей волосы. От такого нахальства Нечисть на мгно­вение онемела, а как следствие, стала приходить в себя. А может, запах паленого отрезвил.
   Первой заговорила Урда - директор торга. Слова по одному выскакивали из нее:
  -- Считаю, надо выпроводить нарушителя из наших рядов. Он недостоин не только быть избранным, но даже при­сутствовать на собрании. Считаю, пусть забирает своего хо­зяина и топает отсюда.
  -- Ага, жди! А я Змею все про вас доложу. И про твои
дела в первую голову. Кто в запрошлом годе картофелехранилище подпалил?! И сгорело-то всего ничего, а что ты Змею сообщила! Остатки тогда куда пошли? А деньги от них?
  -- Врешь, не можешь ты ничего про мои дела знать!
  -- А вот и могу. Ты когда деньги с директором ресторана делила, я там присутствовал, в ребре сидел. А чтобы ты не отперлась - вот она, запись, микропленочка. Это уже потом, когда вы разделись. Но я не твои
прелести поддельные снимал, а кучу денег на столе.
  -- Отдай пленку, не то сожгу!
  -- А вот тебе, - и маленький бес сложил две дули.
   Так и сидели они друг против друга, только в глазах ведьмы вспыхивали огоньки, да губы беззвучно шевелились, творя заклинания. Только, похоже, заклинания те не помога­ли. Маленькому бесу было от них ни жарко, ни холодно.
   Нечисть, тем временем, вполне пришла в себя. Груз­ный черт в кафтане их царских сторублевок с заплетенной в косичку бородой только покачал головой:
   - Считаю инцидент исчерпанным. Пленочку, между
прочим, прибери. Ни к чему тут ей размахивать. А ты, Урда,
не лезь на рожон. Уел он тебя, а значит смирись. И насчет
денег этих, надо разобраться. А потому, если не хочешь, что­
бы дело до Змея дошло - притухни.
   Что и произошло, ведьма, спрятав клыки, отвернулась от беса. А конъюнктурка складывалась так, что эти двое бы­ли уже не конкуренты.
   Оставались еще три претендента на престол. Спор ме­жду ними вспыхнул с новой силой и благополучно перешел бы в аналогичную потасовку, но на стене зазвонили часы.
   Все. Время истекало. И как же так засиделись? Не ус­пели ничего решить, только передрались зря.
   Сейчас или перерыв, или надо было откладывать ре­шение на потом. Но проблема была таковой, что отложить - себе дороже. Опять же - Змею завтра докладывать.
   Решили сделать перерыв, поесть, а под утро продол жить заседание.
   Перекусив кое-как, разбрелись по углам. Ведьмы за брались на кровать в соседней комнате, улеглись, но тут ж разругались. Одна все время забрасывала на другую свой хвост. В конце концов они разделили кровать переборкой На том и успокоились. Мужская половина оказалась менее привередливой, и скоро все захрапели.
   Варенька сидела в своем углу, не шевелясь. Самое время улизнуть уйти незамеченной, но уж больно хотелось посмотреть, что будет дальше.
   Кондратий, дождавшись тишины, полез под лавку, достал оттуда бутыль с мутной жидкостью и раза два к ней приложился. Потом предложил Вареньке. Она не отказалась, хоть никогда и не любила этого. Напиток был противный на вкус, но согрел. Кондратий накрыл девушку тулупом, а сам пристроился недалеко на лавке.
   Они не могли уснуть. Варенька думала о своем. Старик периодически наклонялся и лез под лавку. Наконец, он заговорил - невмоготу стало пить в одиночку:
   - Слышь, девка, гляжу, и тебе все это не нравится. Не
любишь ты наших.
   Варенька насторожилась
   - Да ты не бойся. Я их сам не люблю. Уж лучше бы
Змей меня тогда прихлопнул, не маялся бы я так сейчас.
Ведь что происходит? Чем дальше живу, тем чаще человеческие мысли в голову лезут. Я их гоню от себя, а они опять. Так заедят, хоть руки на себя накладывай. Иногда думаю, дай мне волю, всю бы Нечисть извел, так они мне тут надое­ли. Понаедут, раскомандуются, все тебе тычут, что силу по­терял, а сами - кто битый, кто паленый. Про себя, небось, не помнят.
   Вот этот, в кафтане из екатеринок, думаешь, он всегда такой важный был? Помню, в тридцатом годе прислали его сюда как уполномоченного по колхозам. Это в такую-то глушь! Кому они здесь нужны были, его колхозы? Ой, что он тут наделал!
   Меня Змей отрядил к нему в подручные. Змей тогда высоко сидел. Я поначалу молчал. Людей этот Змиев прихво­стень положил видимо-невидимо: мужиков, баб, детишек, согнал на песчаный остров посреди реки, да и оставил там на зиму. Померли все. А потом так он мне надоел. Возомнил, по­нимаешь, из себя, даже Змея недобрым словом поминал, а уж мной помыкал, как мальчишкой.
   Я и поговорил с мужиками, подсказал, что осиной надо действовать. Но они тогда уже шибко грамотны стали, только посмеялись, но после, когда он совсем залютовал, дело сде­лали. Поймали паразита у бабы его - он тогда без сил лежал, сонный - связали и - в деготь, потом в перьях обваляли и пус­тили на все четыре стороны. Шибко бежал. Полторы тыщи верст отдул, пока до своих добрался. Там его, конечно, в доб­рый вид привели. Он к Змею, так, мол и так. А Змей не ду­рак, понял, что шума поднимать не надо, дело тихо замял и мужиков сильно не тронул. Мне, правда, досталось, что не помог. А я говорю, не догнал, мол, ноги поломаны. Прости­ли.
   А дурня этого, как отлежался, Змей в каратели отпра­вил. Это уже когда война была. Жаль, меня там не случилось. Я б ему..., - дед замолчал, потом опять заговорил:
   - Слышь, девка, а может, пустим им тут красного пету­ха? Нарисуем крест на дверях и окнах, дверь подопрем и подпалим. Только кому-то придется на трубе сидеть, чтобы не вылетели.
   Кондратий говорил очень тихо, несмотря на это, тощий черт по имени Джек вдруг вскочил со своего места, бешено озираясь по сторонам. Варенька из своего укрытия как могла успокаивала его: круги рисовала, знаки. Он поуспокоился, но, увидев в углу скрюченную фигуру Кондратия, поманил его пальцем.
  -- Пойди сюда, убогий, - Кондратий нехотя поднялся,
кляня себя, что размечтался. Эти же все чуют. Сильно прихрамывая и растопырив полы шубы, он подошел к черту.
  -- Чего изволите?
  -- У тебя тут чужих нет?
  -- Откуда? Сами все проверяли.
  -- А почему мне пожар приснился, и что ты задом трубу закрыл, вылететь мне не даешь?
  -- Это уж я не знаю. Передрались тут, а я виноват.
Может, это кикимора наморочила. Я видел, как она перед
вашим носом кулаками вертела за столом.
  -- Ага, точно она! Вот вредная баба, никому от нее покоя нет. А еще в начальство метит. Я ей покажу начальство, припомню прошлый год.
   Оная ведьма сейчас же показалась в проеме двери. На физиономии было написано все, что она думала про Джека.
   Скандал, прерванный боем часов, грозил вспыхнуть с новой силой. Кикимора, выставив вперед когтистые лапы, пошла на черта. Кондратий воспользовался этим и ушел к себе в угол, а там сел перед Варенькой, шубой закрыв ее от дерущихся.
   - Ты, дедушка, лучше молчи, они же все чуют. Далже
мысли твои. Это меня им не одолеть, а ты не устоишь. Слушай, если на тебя подозрение падет, ты от меня не отходи. Я тебя в мышь превращу, и - в карман. Сиди там тихо. Дышать в дырочку будешь. Но лучше бы без этого обошлось.
   А события в комнате развивались так, что дело грози­ло перейти в членовредительство. Разозлившийся черт ухва­тил Кикимору за загривок и полоскал ее по полу, как баба белье. Та орала и все пыталась укусить черта за ногу, отчего он приплясывал на месте.
   Прибежавшие на крик стали разнимать дерущихся. Когда их растащили по углам, черт Бек сел за стол, поставил перед собой свечу и приступил к допросу:
  -- Кто начал свару?
  -- Он, сволочь!
  -- Она мне сон наморочила. Знает, что во сне я против
нее бессилен, вот и пользуется, поганка.
   - Это я-то поганка? Сам..., - Кикимора замешкалась,
подбирая эпитет, но ничего не придумав, заорала. - В
   председатели метишь, а кто бабу с ребенком от Змея скрыл? Говорил, любовь, мол, любовь... Какая там любовь?! Знает она про тебя все, и держит на крючке.
   - Ты сама запрошлый год вспомни. Змей разнарядку
на сифилис прислал, ты ему данные по гонорее отправила. А
наркотики? Сколько ты их получила? Тебе что с ними делать
надо было? А ты все загнала и деньги в карман. Все Змею
расскажу, он мне и бабу простит и ребенка. Сам, небось, по
своей Наталье убивался, когда Варьку у нее отняли. Спрятать ее хотел, да сам же против нашего закона не пошел. А мне простится. Я черт маленький.
   Кикимора с воем закружилась на месте, превращаясь в нормальную, даже несколько невзрачную, женщину. Кончив оборот, она плюнула на черта и сказала:
   - Все. ухожу! Не могу на вас больше смотреть. Все
предатели. Все друг друга Змею заложите. Сама буду жить,
без вашей помощи. Что, думаете, не обойдусь? Да я на своей
санэпидстанции так вас прижму, одними штрафами замучию.
Это по официальной линии. А если пакостить начнете, до
Змея дойду, все ему расскажу, и мне мой грех простится. Не
так нас много, чтобы Змей за это смертью карал.
   Она бросилась за дверь.
   Немая сцена несколько затянулась, только шуршала хвостом Урда, никак не могла успокоить разыгравшиеся нер­вы. Первым опомнился Бек.
   - Я думаю, в создавшихся условиях руководство группой­ надо отдать мне. Я менее всего виноват перед Кланом. Я один по праву могу занять этот пост.
   - И кем же ты собираешься править, сидя в своем
рыбкоопе? Тухлой ставридой?
   Правду сказать, в последнее время положение Бека среди людей сильно пошатнулось. Из работников горкома он лихо вылетел в кооператоры. И хорошо еще так отделался, мог бы и сесть. Отсидеть, конечно, не трудно, в своей жизни он сидел в общей сложности лет триста. Но тогда пришлось бы все начинать сначала, а внедрение на современном этапе проходило очень хлопотно. Это тебе не времена, скажем, Ивана Грозного или военного коммунизма.
   - Ну и кого же тогда назначать? Уж не этого ли, который всю жизнь у других за пазухой просидел? Так он лю­бого хозяина через разврат либо до инфаркта доведет, либо до тюрьмы. Не знает он реального положения вещей, всю жизнь чужими глазами на свет смотрит.
   - А вот и поставишь! И попробуй меня не поставь, я к
твоему начальнику за пазуху влезу, и влетишь ты в очередной раз. Еще и партбилет положишь, а доказать про меня несможешь. Так что соглашайся на меня, пока добром предла­гаю.
   Урда до сих пор молчала, но тут взорвалась:
   - Да я скорее на костер добровольно пойду, чем тебе,
гнида, подчиняться стану. Права Кикимора - с вами каши не
сваришь. Ничего, обойдусь. А вы передо мной попляшете. В
моем торге пока все в порядке. Посмотрю, как вы ко мне
прибежите. А что прибежите, не сомневаюсь, вам от меня
много чего надо! Там и сквитаемся.
   Она начала танец превращения. Хвост в последний раз ударил по ногам стоящих вокруг, и вот уже перед ними была раскрасневшаяся бабенка в импортном спортивном костюме и курточке.
   - Будьте прокляты! - она пулей вылетела в форточку.­
   Оставшаяся компания только крякнула. Бес-из-Ребра подошел к своей бренной оболочке, и не дожидаясь, пока ос­тальные примут человеческий вид, пнул хозяина ногой:
   - Вставай, начальник. Пора домой топать.
   Когда тот зашевелился, бес задрал у него на животе рубаху, влез через пупок под кожу, поворочался там немно­го, устраиваясь поудобнее, и затих.
   Лежавший на полу детина, открыл глаза и начал поти­хоньку подниматься. Для начала он встал на четвереньки и уже было совсем поднялся, когда перед лицом его мелькнуло ко­пыто. Переводя взгляд вверх, он добрался до полы пиджака, сшитого из денег, и с детской непосредственностью потянул­ся потрогать. Черт сиганул в сторону и набычился.
   Тут до товарища дошело. Посерев, как стена, он начал отползать в угол и все пытался поднести руку ко лбу для крестного знамения. Черт руку удержал - нежелательно было, чтобы крестились в этом доме. Тогда де­тина, не вставая с колен, кинулся за порог, башкой открыв дверь. За стеной раздался жуткий вой, прерываемый бормо­танием:
   - До чертиков допился! Говорила жена, не езди. Так
нет же, черт понес. Господи, помилуй мя! В рот больше не
возьму, - и опять вой. С тем он и скрылся между деревьев.
   Оставшиеся, не глядя друг на друга, закрутились на месте. Надо было убираться отсюда. Имя, произнесенное пе­репуганным человеком, жгло. И хоть Господа он помянул на улице и достаточно далеко от дома, воздух сразу нагрелся. Пора было сматываться.
   В комнате остались только Варенька с Кондратием. Бледная как мел девушка сидела, привалившись к стене, а старик мелко трясся. Сознавал бывший упырь, как близко прошла беда.
   Наконец, он нагнулся и вытащил свою заветную бу­тыль. Жидкости осталось на донышке. Он с сожалением по­смотрел на нее, разболтал и разом вылил в глотку. Варенька только головой помотала, хоть и сама бы сейчас так вот...
   То, что она сегодня узнала, не укладывалось в голове. На делишки старших ей, по большому счету, было наплевать, никогда она их за чест­ных не держала. А вот что Змей ее отец... И про мать впервые услышала такое.
   Мать оказалась ни в чем не виновата. Она ее не бросала. Все про нее вы­думали. А Змей Великий и Непобедимый не стал ее защищать. Варенька даже подумать боялась, что они с ней сделали. Ладно, если просто убили, могли ведь замучить, с ума све­сти, в грязь втоптать. Тем более знали, как Змей ее любил. А может, он ее сам? А может, и нет. Он тем и отличался, что не было в нем ничего человеческого. А что любил ее мать, так каждому нечистому дано раз в жизни полюбить. Так Верховный решил. С тем и жили.
  -- Слышь, девка, давай. Поешь и - и домой, - подо­шел Кондратий, - Змей утром звонить будет. Надо тебе
быть на месте.
  -- Что я ему скажу? Все переругались, ничего не решили... А Змею не соврешь.
  -- Ему врать нельзя, если рядом стоишь, и он тебя мыслью пытает. По телефону можно. Сам сколько раз врал. Наши-то про это не знают, говорят все как есть.
  -- И как ты не боишься? Дознается Змей, не помилует.
  -- Так я сильно не вру. По мелочам, если. А по мелочам он проверять не станет.
   Варенька с тоской посмотрела в окно.
  -- Да, идти действительно надо, а есть я не буду, не хочется.
  -- Зачем тебе идти? Я ступу дам. Старая ступа, но на
ходу. Ты не думай, что Кондратий совсем из ума выжил.
Ступу, помело, шапку-невидимку я припрятал, не пользовался, правда, давно. Ты в ступу садись, поставь помело торчком, как антенну, надень шапку-невидимку и лети на малом ходу пониже, между деревьями. Если кто и увидит, за НЛО примут. Как до опушки доберешься, выйди и шепни: " К Кондратию". Она, милая, на автопилоте обратно дойдет.
  -- А шапку ты мне не дашь на время?
  -- Отчего не дать? Если надо, бери. Тебе ни в чем от меня отказа не будет, потому как этих, как и я, не любишь.
  -- Ну, тогда пошли.
   Они выбрались во двор. Старик стал отваливать камень, торчавший посредине поляны, но камень был так тяжел, что его силенок не хватило. Варенька отстранила деда, оценивающе глянула на камень, потом издалека ткнула в него паль­цем. Глыба разлетелась, обдав обоих фонтаном каменных брызг. Под ней открылась неглубокая нора.
   Когда Кондратий выкатил ступу, Варенька уселась по­удобнее и приготовилась лететь, но старик стоял рядом, мял­ся, не отходил.
  -- Тут такое дело... Я ведь другой камень из леса не до­
тащу, а нору прикрыть надо. Неровен час, Змей прилетит, он
мне за этот склад голову оторвет. Еще в тридцатом годе от
него директива вышла - весь инвентарь уничтожить.
  -- Не поможет камень, Змей сквозь землю видит.
  -- Что же тогда делать?
  -- Я вечером привезу тебе пленку непроницаемую. Дыру прикроешь, завалишь камешками - ни один рентген не обнаружит.
  -- Так Змей же не рентген. У него другой принцип.
  -- Тогда еще что-нибудь придумаем. До вечера, дед.

Глава II

   Утро наступившего дня было ознаменовано необы­чайным переполохом в конторе базы по ремонту и эксплуатации буровых снарядов, сокращенно БРЭКС. Из кабинета главного инженера выносили роскошный диван. Командовал выносом никто иной, как сам директор - Егор Александрович Помойкин. Заплаканная секре­тарша жалась к стенке и, провожая глазами группу захвата, шептала:
  -- Уволили, ну конечно уволили!
  -- Дела сдашь Ивановой, - рявкнул в ее сторону начальник,
  -- За что?
  -- Она еще спрашивать будет! Поговори мне!
  -- Я жаловаться буду, в профсоюз...
  -- Ага, и в профсоюз сходи. Да я тебя не то что из конторы, я тебя из города вышибу. Пригрелась, гадюка.
   Секретарша горько плакала. Она никак не могла пред­положить, что обычная утренняя перепалка с шефом будет иметь такой финал.
   Утром, ворвавшись в кабинет, она с порога набросилась на него и заорала, что вчера они были приглашены в гости. Хозяин много для нее сделал. От нее всего и требо­валось - привести к ним Егора. А он мало, что не пришел, не позвонил даже. Вообще вернулся в город под утро, к ней не за­шел - прямо домой! И орал там так, что не дал доспать всему подъезду...
   В это время Егор Александрович вспоминал как он, явившись утром с загородной прогулки, как на духу рассказывал же­не о своих похождениях.
   Началось, конечно, с того, что он все отрицал. Отрицал и бил себя в грудь до тех пор, пока там что-то не хрустнуло. Уже решив, что сломал ребро, он приготовился зареветь, но тут почувствовал странное облегчение. Как будто с той сто­роны, где хрустнуло, убрали тяжелый камень, который да­вил его все последние месяцы. Но самое интересное, что у него вдруг открылись глаза на самого себя. Что же с ним случилось за последнее время? Перед глазами проходили бесконечные попойки, женщины, женщины, женщины... Одна из них, кажется, его секретарша, была особенно бесстыдной и надоедливой. Зачем???
   Жена, ко всему вроде привыкшая, испугалась, что с ним случился припадок. В то время как Геша соображал: слу­чившееся с ним сегодня на лесной заимке БЫЛО наяву. Это БЫЛА явь, а никакой не сон! Именно. Он, живой и реаль­ный Геша, попал на всамделишный шабаш.
   Тут-то его и прорвало. Все что с ним случилось в послед­нее время, он, не скрывая, рассказал жене, благоразумно опустив, однако, последнюю сцену. Сказал только, что, кажется, допился до чер­тиков.
   И Галя, как нормальная русская баба, естественно, не стала собирать чемоданы. Сидя рядом с мужем, на полу, она тихо плакала, да гладила свихнувшегося Гешу по руке.
   Утро для Егора Александровича, таким образом, было вдвойне плодотворным: с одной стороны он вернулся к нормальной семейной жизни, а с другой, на работе вдруг почув­ствовал прежнюю железную хватку главного.
   Секретарше, смазливой стерве, затретировавшей всю контору, ничего не оставалось, как бесславно по­кинуть поле боя.
   А в то же самое время на другом конце города на работу пришел главный врач межведомственной поликлиники. Он с большим трудом поднялся по лестнице в кабинет. Сказывалось выпитое накануне. Не то, чтобы Иван Куприянович раньше не являлся в таком состоянии на работу. Было и не раз. Однако сегодня, когда он спускался по лестнице своего подъезда, в груди справа появилась внезапная резкая боль.
   Спускаясь, он прислушивался, что происходит в деся­той квартире. Из-за ее дверей доносились несвязные крики. Суть происходящего была ясна, только непонятно, кто кого воспитывает: мужик бабу или баба мужика. И вот на самом интересном месте появилась эта боль. Он даже от скандала отвлекся. Должно быть, печенка пошаливает - мысль насколько здравая, на столько же и не новая. Не стоило вчера мешать коньяк с водкой.
   Боль постепенно утихла, ушли вместе с ней и дур­ные мысли. Осталось только ощущение некоторого диском­форта в груди, будто кто-то залез под кожу и ворочался там. Но и это скоро прошло.
   Проходя мимо регистратуры, Иван Куприянович вдруг обратил внимание, что медсестра за стойкой недурна собой. Как-то раньше не замечал.
  -- Люба, зайди ко мне минут через пятнадцать... С жур­налом обращений.
   Можно и так пригласить, но лучше иметь предлог.
   В кабинете привычно витал запах перегара. Кряхтя, главный полез открывать форточку, потом сел и стал ждать. Не то, чтобы Любочка была писаной красавицей. Но сегодня какая-то сила тянула к ней обремененного брюхом и предпенсионным возрастом главного.
   Девушка не заставила себя ждать. Она положила на стол журнал и остановилась рядом, ожидая распоряжений.
   Иван Куприянович рассеянно открыл его и стал пере­листывать одной рукой, другую же положил ей на голень и начал медленно передвигать вверх. Когда рука оказалась уже почти там, где надо, в дверь постучали. Рука была по­спешно отдернута, а в кабинет уже входила старшая сестра с какими-то бумажками. Она пристально посмотрела на Лю­бочку, та стояла ни жива, ни мертва.
   Старшая, тертый калач, все поняла, но сделала вид.
   Ивану Куприяновичу было, в общем, наплевать, что там подумает старшая, она и сама... Другое дело жена, работает тут же в рентгене. Если до нее дойдет...
   Пока главный подписывал бумажки, эта дура Любочка ушла, а старшая еще напомнила, что сегодня у него отчет о командировке в область. Знала бы, какой это отчет! И еще, он собирался прочитать лекцию о международном положе­нии.
   От лекции он категорически отказался. Должны же со­трудники учесть его состояние. Старшая только покачала го­ловой.
   В холле поставили стол, накрытый скатертью. За ним устроилась тройка: главный врач, старшая сестра, председатель профкома.
   Старшая сидела рядом. Вообще-то, ничего еще ба­бенка, подумал главный и ни на что другое больше не отвлекался. Ухо женщины розовело совсем рядом. Наклонившись над ним, главный прошептал ей то же, что утром регистра­торше. Ухо заполыхало. Старшая зло скосила на него глаза, но промолчала, а он под столом положил ей руку на колено и начал гладить. Колено отодвигалось, Иван Ку­приянович протягивал руку дальше и дальше, даже накло­нился вбок.
   Конечно, если бы не похмелье, он сообразил бы, что в помещении стало необычайно тихо. Все замерли, напряженно ожидая, что будет дальше. Наконец, старшая прошептала в ухо начальнику:
   - Убери руку, старый козел! Скатерть короткая.
   Причем тут скатерть, Иван Куприянович сообразил не сразу. Когда дошело, руку он убрал и с достоинством, но и с некоторой натугой выпрямился, принимая председательский вид.
   Сделать это было, как ни странно, не так уж сложно. Дело в том, что вчерашний алкоголь и траченное возрастом зрение превратили сидящих перед ним людей в сплош­ную серую стену. Лиц разглядеть он не мог. Перед ним была масса. Массы. А руководить массами он умел.
   Старшая вдруг вылезла ни к селу, ни к городу:
   - Слово для доклада предоставляется главному врачу.
Какое слово?
   Он никак не мог вспомнить, что ему следует говорить, Ах да, вроде про международное положение. А черт его знает, что там на свете делается, это его никогда не интересовало.
   Он резким движением снял и опять надел очки, потом повторил процедуру еще раз...
   - Нас, представителей со всего края, собирали для специальной лекции. Читал товарищ из Москвы, данные секрет­ные, разглашению не подлежат.
   Пусть знают, что перед ними не просто... пусть не ду­мают... О чем им, собственно, думать или не думать, он и сам не знал. Ну, мало ли, пусть не думают, и все!
   - Единственное, что можно вам рассказать, что сделано
новое оружие. После взрыва мгновенно произойдет синтез
воды и воздуха, и Земли не будет.
   "Придет же такое в голову! А вдруг и правда такое оружие есть?" - мысли прыгали в голове, вне зависимости от того, что говорил язык. Глаза лектора, наконец, нашли в об­щей массе яркое пятно и зацепились за него. Пятно напоми­нало красный глаз светофора. Что-то тревожно завозилось в груди, но голова отказывалась соображать и вся телега не­слась по укатанной дороге.
   Проблеск неизвестно откуда взявшегося сознания оза­рил вдруг всю картину - перед глазами запрыгали опешив­шие лица сотрудников, а пятно, напоминающее светофор, превратилось в лицо его собственной жены. И если на фи­зиономиях сотрудников было вежливое недопонимание, то ей-то давно все стало ясно.
   Надо было как-то заканчивать. И он, не очень заботясь о впечатлении, произведенном резким переходом, закруглился:
   - Вот и все, что я хотел вам сказать. Работы нам предстоит много. За работу, товарищи. Вопросы есть?
   Какие могли быть вопросы? Он им тут такое наплел! Сам не понял с чего начал и чем кончил.
   - Прошу всех разойтись по рабочим местам, а старшую
сестру прошу ко мне в кабинет с документами.
   Нетвердой походкой Иван Куприянович двинулся по коридору. Рядом семенила старшая. Но на самом пороге ее остановила властная рука. Жена Самого оттолкнула ее, по­том впихнула благоверного в кабинет своим животом, вошла следом и захлопнула дверь.
   Через двадцать минут Раиса Григорьевна ворвалась в кабинет терапевта и потребовала больничный лист. В подоб­ных просьбах ей было не принято отказывать. Терапевт только спросил, что поставить в диагнозе.
   - Гипертония, - рявкнула бедная женщина.
Терапевт сочувственно посмотрел ей вслед, когда дама
   пулей вылетела за порог кабинета, сжимая в руке синий листочек.
  -- Наташа, дай мне ее карточку, надо хоть запись сделать.
  -- А ему что вы будете ставить?
  -- Вы считаете, ему тоже придется давать больничный?
  -- Ага, если не инвалидность. Она ему сейчас вложила,
наверное, в сознание прийти не может.
  -- Надо бы сходить, узнать...
  -- Не вздумайте. Вы недавно работаете, не знаете, отлежится - сам придет. Сейчас к нему не ходите. Он вас за спиртом пошлет, придется бежать к старшей, а она тоже не в духе. Пол дня будут вас гонять.
  -- Если так, надо куда-нибудь уйти.
  -- Точно! У вас же вызов в старый город. Туда - обратно, как минимум два часа на автобусе. Когда вернетесь, его на работе уже не будет.
   Терапевт, быстро оделся, крадучись вышел из поли­клиники и только за поворотом дороги вздохнул спокойно.
   Для всех остальных жителей города утро началось как обычно. Необычайным было, пожалуй, только то, что на ут­реннем совещании директор торга строго настрого запретила своим сотрудникам вступать в какие-либо контакты с Рыбкоопом.
   - Если узнаю, что кто-нибудь у них на дефицит позарился, выгоню, - упредила она.
   Все в торге знали, на что способна начальница, и пото­му здраво решили пока деловые отношения с рыбозаготовителями по­придержать. Вообще-то сотрудники недоумевали, но ведь не спросишь.
   В Рыбкоопе в это время царил переполох - в первый раз за его существование предполагалась тотальная провер­ка СЭС. Такого еще не случалось. Ну, приезжала раз в месяц то­щая санитарша, шарила недобрым взглядом по углам, увози­ла, что положено, и все шло своим чередом. А тут, нате - про­верка. Ладно бы еще в управление пришли, а то по магази­нам шастать вздумали. А в том магазине воняет, можно подумать, покойник под прилавком лежит.
   Тяжелый, в общем, дух летал над Рыбкоопом.
   Бек сидел за столом и ломал голову над тем, как жить дальше. Перспективы вырисосвывались не ахти. Мало того, что Кикимора напустила на него проверку, из области ехала комиссия.
   Комиссии приезжали и раньше и особых эмоций не вы­зывали. Рыбкооп являлся солидной организацией, накормить до отвала мог любую комиссию. Но на этот раз команда был со­ставлена из совершенно неизвестных ему, Беку, людей.
   По этому поводу существовал пунктик, обойти который не мог ни один черт - честный ревизор видел ситуацию такой какова она есть, заморочить ему голову было невозможно. Гарантий же, что такого не будет, не существовало. Времена так круто из­менились, что приходилось ожидать всего, чего угодно, даже этого.
   Если раньше в такой ситуации Бек обращался к своим и они так ли, этак ли убирали нежелательного с дороги, сей­час идти было не к кому. Мало того, обратишься, еще и под­толкнут к пропасти. Та же Кикимора прекрасно знала, что к нему гости едут, и такую пакость устроила. Урда совсем с ума сошла, запретила всякие контакты с ним у себя в торге. Сунься он к ней сейчас - вышибет. Бес-из-Ребра вообще куда-то пропал. Бек позвонил Помойкину на работу, но с первых же фраз понял, что Бес от него сбежал. Оста­вался еще Джек, но он был до того подл, что даже свои обхо­дили его стороной. Обратись к нему, обязательно устроит ка­кую-нибудь каверзу. А времена такие, что если пошатнется положение Бека среди людей, Змей руководящей должности ему никогда не доверит. И прежние заслуги не спасут.
   Бек вспомнил про Вареньку. Хорошо, что ее вчера вы­проводили. Такого наплели, она могла бы из них сейчас ве­ревки вить, если б слышала.
   А Варенька дома сидела перед телефоном и ждала междугороднего звонка. На работу позвонила утром и сказала, что берет отгул. Начальник был покладистый, тем более, что Вареньки боялся, как огня. У него со временем созрело небезосновательное предположение, что она все знает о его делах. А кроме того, когда она заходила в его кабинет, на­чальника охватывал такой ужас, что он не знал, как ее отту­да побыстрее выпроводить. Если сегодня она решила не ходить на работу, начальник был этому только рад. Пусть бы весь год в отпуске гуляла.
   Варенька сидела перед окном и без интереса смотрела в ту сторону улицы, где уже который год подряд стоял остов нового роддома. Когда его начали строить, никто не помнил. Но перед каждым праздником на самом верху недостроенной стены появлялся лозунг: "СДАДИМ СТРОИТЕЛЬСТВО В СРОК!"
   Появление обновленного транспаранта Варенька заме­тила еще вчера. Подобные лозунги до того навязли в зубах, что никто уже не поднимал на них глаза.
   Сегодня утром, когда на улицах еще почти никого не было, Варенька в очередной раз встретилась глазами с надо­евшим призывом, щелкнула пальцем и буквы только чуть поменялись местами, а смыслом она осталась довольна.
   Оставалось ждать, когда окружающие заметят переме­ну. Но судя по сонным лицам прохожих, смысл пока до них не доходил. Что ж, подумала Варенька, пусть повисит до праздника, будет еще интереснее.
   Телефонный звонок вывел ее из задумчивости. Глухой, лишенный модуляций голос на том конце провода спросил, как прошло заседание.
  -- Заседание прошло нормально, выборы решили отложить до вашего приезда.
  -- Вы там присутствовали?
  -- Нет; но меня просили так передать.
  -- Значит, опять переругались! Ничего нельзя оставить
без контроля. Я дополнительно сообщу вам, когда прибуду.
Встретите.
  -- Да, конечно, именно мне это и поручили.
   На том конце положили трубку. На душе было пусто. Ни радости, ни грусти от того, что она говорила сейчас со своим отцом.
   Что ж, главное на сегодня было выполнено, наступило, наконец, время посидеть спокойно и подумать, как жить дальше.
   Все в жизни за последние часы переменилось. Она, по сути, осталась совсем одна. Теперь не будет ни помощи, ни подсказок старших. И хорошо. Их подсказки и помощь ее измотали. Все время приходилось балансировать, выбирать между привычным пови­новением и тем, что удерживало ееот совсем уж черной подлости и грязи.
   Сумрачный северный день сгустился в комнате тиши­ной. Из-за окна не доносилось ни звука. Варенька легла на диван и закрыла глаза. Перед ней опять, как много раз уже, встало лицо матери.
   Варенька решилась. Она сосредоточи­лась и попыталась вызвать ее к себе. С другими это иногда получалось. Она напряглась так, что почувствовала звон в ушах, но поняла, что сил не хватает. Из глаз покатились сле­зы. Она собралась с силами и решилась попробовать еще раз.
   В комнате прозвучал тихий голос:
  -- Доченька, я знала, что ты меня позовешь. Не могла не
позвать. Значит, ты только сейчас поняла, что я не виновна.
  -- Мама...
  -- Ты молчи, не говори ничего. Я знала, как тебе трудно.
Всегда знала. Но вырваться отсюда не могла. У меня нет та­
кой силы, как у тебя. А теперь слушай: мне нельзя
задерживаться. Змей все еще следит за мной, хоть прошло
столько лет. Я его единственная возлюбленная, и потому, на­
верное, он не захотел меня убить, когда того потребовали. Он
превратил меня в скалу. Сделал, по сути, бессмертной. Но я
так далеко от мира, что люди сюда приходят редко. Это
место называется Бурутан. Если сможешь, найди.
Будь осторожна, если Змей догадается или просто заподозрит, тебе будет очень плохо. И помни, Ва­ренька, ты больше человек, чем все они. Я смогла так сде­лать. Змей этого не знает. Попробуй перехитрить его. При­ходи. А теперь мне пора.
   Варенька не успела опомниться, а в комнате никого уже не было. Только маленький камешек похожий на слезу лежал на столе. Девушка подняла его и положила рядом на подушку. Вот, наконец, и в ее жизни появилось что-то, что было ей до боли близко. Мать сказала, что она в большей степени человек, нежели ЭТИ. Что это значит?
   Голова пошла кругом. Где искать этот Бурутан? Для Змея не существовало расстояний. Может, это на другом конце планеты, а может, в тридцати километрах от дома.
   У кого узнать? Свои не помогут, только шуму надела­ют. Варенька вспомнила, что на работе у нее есть человек, который мог бы ей помочь. Плохо только, что отношения с ним не складыва­лись с самого начала. Он выбивался из общего плана: не пялил на нее преданно глаза, не говорил комплиментов, не подкарауливал у дома. На­оборот, при ее появлении старался побыстрее уйти. А раз процедил сквозь зубы ей прямо в лицо, что волков терпеть не может. Мужики, которые его слышали, истолковали его слова по своему, мол, такая красавица опасна как волк. Варенька стала его избегать. Но время от времени все же чувствовала его косой взгляд.
   Он по слухам был из чокнутых: не то турист, не то альпинист и облазил все горы, в которые можно по­пасть без визы.
   Как к нему подступиться? Ха! То - не проблема.
   Варенька напряглась, открыла дверцу сейфа в отделе кадров и потихоньку полистала личное дело Никитина Алек­сандра Федоровича, посмотреть адрес и те­лефон, если повезет.
   Фу ты! Как же я забыла. Сегодня рабочий день, при­дется ждать до вечера. Запомнив все, что ей было необходи­мо, Варенька закрыла папку и стала тихо притворять двер­цу, но та предательски заскрипела. Все, кто был в комнате, обернулись. Начальник отдела кадров кинулся к сейфу и самоотверженно подпер его плечом.
  -- Чертовщина какая-то, - сказал он, убедившись, что,
привинченный к полу сейф, спокойно стоит на месте, - Поме­рещилось.
  -- А мне показалось, кто-то дверцу закрывает, -
сказала одна из сотрудниц.
  -- Недавно по телевизору передали, что такое вполне
возможно, - веско встряла толстая бухгалтерша, приперевшаяся в отдел по своим делам.
  -- Вы про привидения смотрели?
  -- Привидения ночью ходят там, где людей нет. А тут
среди бела дня...
   Варенька чуть не расхохоталась, но вовремя спохвати­лась и тихо покинула комнату.
   Как мало надо людям, чтобы испугаться. А что, если явиться вечером к Никитину так, как это она сделала сейчас? Испугается или нет? Что-то подсказывало - не испугается, но добрых отношений может не полу­читься. Тут надо все делать по-человечески.
   Следует дождаться вечера. А если вечером его не бу­дет дома? Придется еще ждать. Можно, конечно, надавить. Пулей после работы домой полетит. Однако, Варенька засомневалась, вдруг он почувствует, и нужные отношения так и не сложатся?
   Взгляд ее опять упал на злополучный лозунг. На остове много лет строящегося здания, чуть пошевеливал­ся на ветру алый транспарант с четко выписанным лозунгом "УМРЕМ, НО НЕ СДАДИМ!" Его до сих пор так и не заметили. Жаль. Такого кощунства на стенах города еще не появлялось.
   И тут в голове Вареньки сложилась именно та комбинация.
   В приемной управляющего трестом Горстройремонт раздался телефонный звонок:
   - С кем я говорю? - загрохотал в трубке, не терпящий возражений и пререканий голос.
   Секретарша, прекрасно разбиралась в голосах и потому четко отрекомендовалась.
  -- Соедините меня с управляющим.
  -- У него... совещание.
  -- Вы хотите в другом месте объясняться? - в голо
се звенел металл.
   В кабинете начальника шло что-то, в самом деле, на поминающее совещание. Скажем мягко, не совсем деловое. Отрывать его от этого было небезопасно, однако, напуганная секретарша, уже не думала о последствиях. Соединившись с кабинетом по селектору, она выдохнула, что на лини город и отключилась. В трубке послышался не совсем твердый, недовольный голос управляющего:
  -- В чем дело? Я же сказал, чтобы меня не беспокоил!
Позвоните позже.
  -- Позже мы с вами будем разговаривать в другом месте, - железный голос припечатал трубку к уху управляющего.
  -- Говорят из КГБ. Вы лозунги на собственных стройка
читаете?
  -- А... а...а..., - следующая фраза, намертво застряла в глотке.
  -- Я спрашиваю, лозунг на недостроенном роддоме вы
когда в последний раз видели?
  -- Никогда, - честно отозвался управляющий. Действительно, он знал, что там должны
были обновить транспарант и даже дал соответствующие
указания, но сам на смене не присутствовал, и что там написано, не видел.
  -- "Умрем, но не сдадим!" - это принципиальная по­зиция вашего треста?
   - ...
   - Вы будете отвечать на вопросы?
  -- Я сейчас выезжаю на объект, разберусь во всем и доложу. Куда мне явиться?
  -- Доложите по телефону дежурному по управлению.
  -- Есть!
   Не обращая внимания на вытянутые рожи заждавшихся в приемной посетителей, не заботясь о расхристанном внешнем виде и сильном запахе свежака, управляющий ринулся из кабинета.
   Картина, представшая его глазам на объекте, не остав­ляла сомнений - звонок был именно Оттуда. Лозунг слегка покачивался на ветру. Его слова жгли правдой сердце управляющего?
  -- Кто написал?
  -- Художник, наверное, - водитель, прохохотавшись за
машиной, постарался придать своему голосу сочувствующие
нотки. Но начальнику было сейчас не до нюансов.
  -- Быстро сюда бригаду и снять это!!!
  -- Какую бригаду?
  -- А хоть чертей с лопатами.
   Водитель забрался в машину и по рации связался с конторой. Переговорив, он доложил начальнику, что специа­листов-верхолазов у них нет, впрочем, тот и сам это знал.
   - Кто это вчера вешал?! Как повесили, так пусть и
снимают.
   Через некоторое время за дощатый забор стройки въе­хал УАЗик с рабочими. Не зная еще, в чем дело, они недо­вольно озирались по сторонам и ворчали. Но когда смысл происходящего стал ясен, территория стройки огласилась та­ким хохотом - впору уши затыкать. С улицы начали заглядывать прохожие, образовалась небольшая толпа. Начальник, как ни пытался, не мог их прогнать. От
   него только отмахивались, продолжая веселиться на его же счет.
   Выяснилось, что снять лозунг нельзя. Если обычно та­кие транспаранты подвешивались на веревках, этот крепил­ся прямо к стене костылями. Как его снимать, никто не знал.
   Вместе с другими было высказано предложение, поис­кать альпинистов. На отвесной стене могли работать только они.
   Водитель сразу вспомнил, что есть человек, который может помочь и, если сам не справится, найдет кого-нибудь, кто выручит.
   Пока машина ездила за Никитиным, успела собраться большая толпа. Управляющий был неприятно удивлен, уви­дев в ней Вареньку. Откуда тут взялась? Дурак, дурак, а со­образил, что именно там, где она появлялась, начиналась всякая чертовщина. Может, все с ума сходят от ее красоты, а может... А что еще может быть, он не успел додумать, при­шла машина.
   Никитин ходил вдоль стены, прики­дывая, что можно сделать. Несмотря на всеобщее веселье, на его лице не промелькнуло даже улыбки.
  -- Здесь понадобится специальное снаряжение.
  -- Если нужна машина, она в вашем распоряжении.
  -- Ладно, попробую так. Пусть
кто-нибудь держит внизу веревку, лучше вдвоем.
   Обвязавшись веревкой, он бросил свободный конец со стены вниз, закрепил ее через блок и стал спускаться. Доб­равшись до лозунга, он не стал возиться с крючьями, а про­сто обрезал ненавистный кумач.
   Когда его спустили на землю и развязали, он подошел к красной тряпке и развернул ее.
   Перед толпой белым по красному засияли буквы: "СДАДИМ СТРОИТЕЛЬ­СТВО В СРОК".
   Люди озадаченно потоптались и стали расходиться, а у управляющего началась такая икота, что водитель с тру­дом затолкал его сотрясаемое конвульсиями тело в машину.
   Вскоре на стройке остались только Варенька и Ники­тин. Он был очень легко одет, в одной рубашке - выдернули прямо из цеха. Наверное, он здорово замерз, но все стоял и смотрел на лозунг, лежащий под ногами. А Варенька держалась в отдалении и не могла разобрать, что там у него на лице на­писано. Но когда он обернулся, она усмотрела в его глазах такое неудержимое веселье, что сама расхохоталась. Так они и стояли пока не просмеялись до слез.
  -- Пойдемте ко мне, а то совсем замерзнете, и дождь
начинается.
  -- Да, накрапывает. Меня с работы выдернули, даже
одеться не дали.
  -- Тут такой переполох был! Если бы не вы, не знаю... только пожарных вызывать. Тогда управляющему прямая дорога в отставку. И так разговоров будет, хоть отбавляй.
  -- Кто ж это с ним такую шутку сыграл?
  -- Вы идете греться?
  -- А выпить дадут?
  -- Почему нет?
  -- Тогда пошли.
   Квартира встретила теплом. Никитин без разговоров пошел на кухню и сел прямо на пол у батареи. Варень­ка ставила чай и мазала бутерброды. Он за ней наблюдал. Она тоже потихоньку на него поглядывала.
   Наученная всегда и во всем видеть изнанку, Варенька и в нем старалась отыскать темную сторону. Обычно ее взору люди открывались целиком. Она видела их насквозь. Но сейчас не получалось. Либо ее силы не хватало, либо в нем не было той самой темной стороны. Таких она еще не встречала или встречала, да проходила мимо за ненадобностью.
  -- Садитесь на стул.
  -- Тут теплее.
  -- Так и есть будем?
   Никитин засмеялся, но было это до
того беззлобно и до того не скрывало никакого подвоха, что
Вареньке сразу стало очень хорошо и спокойно с ним. И хоть
она еще не избавилась от своих опасений, нахлынуло доверие.
   Вот взять и сразу ему рассказать? Но, привитая с детства, осторожность взяла верх.
   Гость, обогревшись, пересел к столу. Варенька достала водку, налила.
  -- За удачную борьбу с происками...
  -- Да, за происки. Давай за них и выпьем.
   Они разом опрокинули рюмки.
  -- А не расскажешь ли, Варвара Александровна, какое
ты к этому всему имеешь отношение? Я ведь чувствую, что
имеешь.
  -- Утром сидела и смотрела в окно, заметила этот лозунг и целый день потом наблюдала, как на него прохожие реагируют. И - ничего! Пока наш с вами начальник не прика­тил, никто даже не посмотрел вверх.
  -- Не надо морочить мне голову? Я же пони­
маю, что с тобой не все ясно.
   Варенька подобралась.
   - Да не бойся ты. Я еще когда тебя в первый раз увидел, понял, что ты непростой человек. мужики наши вокруг тебя хороводом ходят, а того не замечают, что ты, когда злишься, вся в волчицу превращаешься. Поначалу страшно стало. Было дело, думал - рехнулся. Потом привык. А теперь скажи мне по секрету, можно шепотом, лозунг твоих рук дело?
   Варенька не торопилась отвечать. Сидела перед че­ловеком, как перед рентгеном, и понимала, что соври она ему сейчас, он сделает вид, что поверил, а скажи правду - надо будет идти до конца.
   Она внимательнее всмотрелась в того, кто сидел напротив: ху­дое, некрасивое лицо, морщинистая шея, седоватые редкие волосы. Из-за ворота рубашки выглядывали большие, обтя­нутые кожей ключицы. Но над всем этим были глаза. Она таких раньше не встречала или не замечала. Очень добрые, они светились умом и почему-то печалью. Только время от времени в них вспы­хивали веселые огоньки.
   Она впервые задумалась, на что обрекает его своим признанием. Но, с другой стороны, если ему будет что-либо угрожать, она всегда сумеет его защитить. Оставалось только неясно, как он отнесется к этой защите. Может и не при­нять. Такие все решают сами.
  -- Я, действительно, волчица. Но могу превратиться во
что угодно. У меня очень большая сила, такая что я даже до
последнего времени не представляла всей ее величины. Меня
долго держали под контролем, но недавно я вырвалась, это
чревато для меня страшными последствиями. Только сделать
уже ничего нельзя.
  -- Как же это тебя угораздило с лозунгом-то!
  -- Надоел! Который год перед глазами болтается,
а стена все такая же. Поновее бы что придумали. И управляющий наш надоел. Если бы его не прикрывали, он бы давно у меня по окрестным болотам в зеленой шкурке прыгал.
  -- Ну, а я-то тебе зачем?
  -- Даже не знаю, как ответить. Я ведь только хотела узнать, где находится Бурутан. Есть говорят такое место. Но появилось ощущение, что вам можно доверять.
  -- Можно?
  -- Можно, только не знаю, как вы к этому всему отнесетесь.
  -- А я и сам не знаю, как к этому относиться. Не могу
до конца поверить.
  -- Вы шапку-невидимку видели?
  -- Где бы я ее видел?
  -- Тогда смотрите.
   Варенька достала из шкафа потертую ушанку из се­рого кролика, надела ее на голову, повернула задомнаперед и пропала. Никитин даже руку протянул и, только когда ру­ка наткнулась на что-то мягкое, понял, что она не исчезла совсем. Варенька повернула шапку и стала видимой.
   - Убедительно?
   - Н-да! Смотри-ка, обыкновенная чертовщина, а как
интересно.
   Он опять смеялся. Она буквально остолбенела от такой реакции.
  -- Меня, Варвара Александровна, интересует одна маленькая деталь. Как я понимаю, ты ведьма? Ведьма. А у не­чистой силы есть свои законы. Так вот, мне не ясно, как ты кэтим законам относишься.
  -- Для меня самой этот вопрос встал так остро только
вчера. Не думала, что придется порвать со своими, даже
когда догадалась, что они уничтожили мою мать.
  -- Мать была... как ты?
  -- Нет, мать была человеком. Только когда детей забирают на ВОСПИТАНИЕ, это без крови не делается.
  -- Вчера-то что случилось?
  -- Я не могу вам пока всего рассказать. Пока не могу.
  -- Ну, нет, так нет. Хотя все это чертовски интересно.
Никогда живой ведьмы не видел, стервы попадались, а вот
ведьмы... А насчет Бурутана я узнаю.
  -- Это потихоньку надо сделать, не вызывая подозрений.
  -- Там, где я буду спрашивать, никаких подозрений не
будет.
  -- И еще, нельзя никому обо мне рассказывать. Мои не­
приятности не в счет, вам могут навредить.
  -- Со мной-то что сделают?
  -- Все что угодно. Могут просто убить, могут помучить
перед смертью. Придется теперь за вами присматривать. А
хотите, повышение по службе устрою?
  -- Ага, хочу, чтобы меня назначили уполномоченным по
унитазам в нашем управлении, а лучше во всем городе.
   Вареньке стало неловко за свое предложение. Перед ней был не тот человек. И хорошо, что не тот, другому бы она ничего не сказала.
  -- Если хотите, я могу сделать сейчас так, что вы все
забудете.
  -- Ну уж нет! Чтобы я добровольно отказался от такого
дела! А теперь я тебе вот что скажу. Это хорошо, что ты к
людям пошла. Что тебе плохо и за версту видно. И никакое
колдовство тут не поможет. Я еще когда тебя в первый раз уви­дел, понял - плохо у тебя в жизни. Только за твоей
красотой никто ничего не видит. Вот и получается - сидишь
как в клетке. И еще. Может не надо ведьме советы давать,
только такие номера, как сегодня, для тебя могут плохо кончиться. И начальника чуть до психушки не довела, и звону завтра на весь город будет.
  -- Вы правы.
  -- Не называй меня на "вы". Меня Сашей зовут. А теперь мне пора.
   Они вышли в коридор. Варенька представила, как он пойдет сейчас под дождем в легкой рубашке, аж пле­чами передернула.
   - Ничего, доберусь как-нибудь, - заметил он ее движение.
   Она придумала: щелкнула пальцами и на вешалке вместо старенькой штормовки висела уже роскош­ная аляска.
  -- Хорошо получается, - хмыкнул Никитин.
   С тем и ушел.
   Варенька вернулась в комнату и рухнула на диван. Никогда в жизни она так не уставала.
   Чтобы все осмыслить, нужно было время, а потому не стала напрягаться. Отложила все на завтра. День клонился к вечеру, пора было идти на поляну к Кондратию.
   Извозившись в пыли, она достала из-под дивана вчетверо сложенный пласт ткани, свернула его в трубочку, оделась и вышла на улицу.
   Дорога на поляну в этот раз не показалась такой нуд­ной, да еще на полпути она сообразила, что бежать на четве­реньках веселее.
   Трясущийся Кондратий выскочил из избушки, как только она показалась на поляне.
  -- Ой, девка, хорошо, что ты пришла. Змей сегодня прилетает.
  -- Он мне утром приказал дожидаться звонка.
  -- Он это любит. Сам позвонит, а сам втихоря явится, все разнюхает, а потом подарки раздает такие, что кости трещат. Ты привез­ла?
  -- Привезла, - Варенька развернула перед дедом ткань.
Вместе они натянули ее на яму с инвентарем и привалили
мелкими камнями. Ведьма пошептала - над захоронкой
поднялась высокая трава.
  -- Молодец, девка, умеешь. А теперь давай я тебя спрячу. Неровен час, Змей пожалует, не отчитаешься потом.
  -- Я сама спрячусь.
   Варенька, превратившись в мышь, быстро пробежала в траве и закопалась в землю у края пленки. Там она устроила себе теплую норку и даже сторожко задремала в походно-полевых условиях.

Глава III

   Черная, тяжелая туча быстро наползала на город и окрестности с запада. В лесу сразу стало темно и неуютно. Затихли птицы, расходившиеся было с прекраще­нием дождя. В городе вдруг, ни с того ни с сего, завыли соба­ки.
   Змей, переходя из верхних слоев атмосферы ниже, сбросил скорость. Лететь было трудно, сильно болела рана в боку. По чешуе струйками стекала кровь.
   Сильно заваливаясь на левый бок, он начал спускаться на лесную прогалину, сел и сразу отбежал в сторону. Осторожность не мешает даже там, где могут быть только свои.
   Полет занял много времени, сказалась и рана, и плохая погода. Но больше всего мучило не это.
   Еще недавно он знал, что непобедим. Хотя недавно для него и для людей были разными понятиями. Он жил уже больше двух тысяч лет. Ему даже немного надоело. Все было известно заранее.
   Еще в самом начале он баловался новизной, даже пы­тался спорить с Верховным, не понимая, тщетности своих попыток. Потерпев первое поражение, уразумел, что его часть власти не должна соприкасаться с высшим законом. Понял и отступился, но не без досады. Досаду эту, со временем, он перенес на людей.
   Любое сопротивление его, поначалу, просто забавляло, потом стало раздражать.
   Что все есть суета сует, он где-то слышал, но не думал, что это и про него тоже. Уразумел, только прожив тысячелетие.
   Оказалось, что ему никуда не деться от людей, более того, без людей не было бы и его. Люди были точкой прило­жения зла. Именно в них находилось максимальное проявление со­циальной энтропии. Змей был ее центром. Он создал систему и со всех ее точек давил теперь на людей. Но и это не было выходом. Система давала трещину - чем дальше, тем больше выходила из-под контроля.
   Была еще одна причина для раздражения. Он не смог защитить от судьбы единственную женщину, которую любил. Практически, принес ее в жертву своей власти.
   Змей был опустошен, но не сломлен. Пока не существлвало си­лы, способной его уничтожить. Но что-то подсказывало, что такая сила может появиться. И тогда все, конец.
   Поляна пустовала. Неужели его никто не встретит. Здесь сейчас должен находиться Кондратий. Этот козел от­пущения был, как раз, кстати. Нужна помощь. Хотя какая помощь от калеки? Но и таким подручным приходилось до­рожить. Настроение, правда, за последние 100 лет у старика сильно ис­портилось...
   Только Змей подумал о Кондратий, тот появился на поляне и закланялся, произнося традиционное приветствие. Змей только отмахнулся, раньше бы он, конечно, дослушал, сегодня не до атрибутов. Да и кругом никого. Это при остальных можно устраивать спектакль, давить им на психи­ку. В положении Кондратия для Змея имелся свой позитивный момент. Владыка был уверен, что бы ни случилось, в каком бы плачевном состоянии Кондратий его ни застал, рассказывать никому не станет. Не посмеет бросить тень на Змея.
  -- Здравствуй, убогий. Живи пока живется. Кто-нибудь
знает о моем приезде?
  -- Не в курсе я. Они тут все передрались, не появлялся
потом никто. Если только, по своим каналам узнали.
   Ну и времена, подумал Змей, от своих приходится прятаться. Раньше бы... А! Что теперь думать о прошлом!
   - Отойди подальше, задену. - Змей готовился принять
человеческий облик. Надо было обернуться на запад. Но когда вращение началось, бок заболел так сильно, что при­шлось остановиться. Кровь хлынула из раны струей.
   Прижав лапой бок, Змей приказал Кондратию, подойти.
  -- Заговорная трава есть?
  -- Есть, только заклинания я не могу творить, вы же
знаете.
   - А... чтоб тебя! Неси траву, сам попробую.
Кондратий рысью кинулся в дом и вернулся с охапкой
   кровохлебки. Затолкав сено в рану, он отошел на почтитель­ное расстояние. Змей пошептал что-то, кровь литься пере­стала, но рана не закрылась, о перевоплощении думать было рано.
   Змей немного отдышался. Надо было решать, как быть дальше. Сил так мало, что нельзя даже повернуться. При­дется долго лежать здесь, на поляне. Жаль, что еще сорок лет назад приказал уничтожить все эти дурацкие шапки-невидимки и плащи перевертыши, сейчас бы очень пригоди­лись.
   Оставалось одно - направить Кондратия в город за нормальными медикаментами. Хм. Придется закупить целую аптеку.
   Змей лежал задумавшись, а Кондратий стоял ни жив ни мертв от радости. Если бы не рана, да плачевное положе­ние, Змей сразу бы понял, что ему врут. Тогда все, пропал дед, и Вареньке бы непоздоровилось. Черт ее знает, где она прячется? Хоть бы спросить, что дальше делать.
   Над поляной стал накрапывать дождь. Змею, в общем, было на него наплевать, мерзли только рубцы на шее. За много столетий его головы летели не раз, но потом снова от­растали, оставались только эти рубцы. В них было опреде­ленное неудобство.
   До двери дома было недалеко. Змей просунул в сенцы одну из своих голов. Вторая голова попыталась пролезть то­же, но застряла. Кряхтя, он вытащил ее обратно и положил на травку.
  -- Слышь, убогий, - третья голова придвинулась вплотную к Кондратию, - сейчас пойдешь в город и принесешь мне лекарства. Да, сначала зайди, проконсультируйся к кому-нибудь. Есть у тебя такой человек?
  -- Есть один врач...
  -- Почему замялся?
  -- Мы с ним как-то того... выпивали вместе.
  -- Сильно пьет?
  -- Вообще-то зашибает здорово. Жена недавно от него
ушла. Живет один. Я его могу и сюда привести.
  -- Ладно, веди. Пусть лечит и пообедать надо.
  -- А вы что, собираетесь его потом?..
  -- Не отпускать же.
  -- А может вам, ваша светлость, того... ветеринара лучше?
   Голова замерла с открытой пастью, Кондратий же, закрыв голову руками, кинулся за угол дома.
  -- Я это так, ваша светлость, от глупости. Сейчас пойду
и приведу его. Все будет исполнено, не сомневайтесь, - прокричал он оттуда.
  -- Ну смотри, убогий! Веди своего эскулапа, потом тобой
займемся.
   Кондратий, стараясь не попадаться патрону на глаза, ки­нулся между деревьями по дороге в город.
   Редкие прохожие с удивлением оглядывались на рас­трепанного, простоволосого старика, который со страшной скоростью бежал по улице, обдавая всех тучей брызг, по-видимому, ничего не видя перед собой.
   В голове его в это время, в самом деле, была только одна мысль - как быстрее добраться до знакомого врача. Как его уговорить, Кондратий еще не знал, но понимал, что если приказ Змея не выполнит, тот его прихлопнет без всякой жалости.
   Свернув к знакомому дому, он не сразу понял, что его насторожило, а когда понял, аж споткнулся. Почти из всех окон второго этажа валил черный, вонючий дым. Вокруг дома
   кишмя кишели люди, стояли пожарные машины, из подъез­дов кого-то выносили.
   Бочком, бочком старик протиснулся к пожару. С носилок на него мутно глянули знакомые глаза.
   Кондратий сел там, где стоял. Все, Змей не простит те­перь. Хоть не возвращайся. А если не вернуться, все равно найдут и тогда точно прикончат, но так медленно, что смерти обрадуешься, как родной маме. Кондратий заплакал.
   Старик плакал до тех пор, пока не почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Перед ним стоял худой, измазан­ный сажей парень и что-то спрашивал. Сначала Кондратий ничего не мог понять, потом включился. До него стало дохо­дить, что человек этот его знает. Уже потом старик вспом­нил, что видел его у врача, которого только что вынесли на носилках.
   - Ты что, дед? Ты что так рыдаешь? Все ведь живы.
Иван немного обгорел, но ничего, поправится, не успеешь ахнуть, к тебе охотиться приедет. И я с ним. Помнишь, ты
мне обещал?
   Кондратий действительно вспомнил и тот разговор, и кто перед ним сейчас. Это был хирург, друг Ивана.
   Парень тем временем попытался поднять Кондратия из лужи.
  -- Дед, а дед, да ты меня слышишь или нет? Ты заболел
что ли?
  -- Не я, человек один сильно захворал. На поляне у меня лежит. Помереть может. А если у меня помрет, как я по­том объясняться перед властями? Меня ж за него в тюрьму упекут.
  -- Что с ним?
  -- Упал в лесу, напоролся на сук, бок сильно поранил. Я
ему кровь хотел остановить, вроде получилось, а как пошевелиться, опять льет. Он меня в город послал, приведи, гово­рит, доктора.
  -- Тогда лучше санавиацию послать.
  -- Нет! Ни в коем случае!
  -- Важный человек?
  -- Очень важный.
   Кондратий с надеждой посмотрел на своего нового-старого зна­комого.
   - А, может, вы бы чем помогли? Этот человек в долгу
не останется.
   - Да ладно, какие долги. Хотя, конечно, топать в такую
даль по дождю удовольствие невелико.
   Кондратий с радостью, но и с некоторой оторопью сообразил - парень с ним пойдет. Не потому, что ему светит гонорар, просто среди людей есть та­кие, которым всегда надо кому-нибудь помогать.
   Впервые с начала разговора старик внимательно присмотрелся к человеку. Оказалось, никакой он не па­рень, виски совсем белые. Только фигура подтянутая, как у пацана, да в глазах, будто застыла смешинка.
   Н-да, такого к Змею вести опасно, и... жалко. Ну ни­чего, авось пронесет. Возвращаться одному еще хуже.
  -- А рана большая?
  -- Очень. - и Кондратий показал руками. Размаха явно не хватало. По округлившимся глазам
врача понял, что сейчас может все сорваться.
  -- Он у тебя, поди, помер уже?
  -- Не должен. Я его хорошо устроил. Он сейчас спит.
  -- Тогда пошли. Сначала в гараж, потом на работу ко
мне заедем и двинемся.
   Варенька задумалась. Все, что она услышала на поля­не, было настолько интересно, даже спать расхотелось.
   Что, если Змей умрет не дождавшись помощи? Может ведь. Кондратий сообразит, что помогать ему не сто­ит. Нет, тот сейчас так напуган, что выполнит все что ему прикажут. И помочь ему нечем. Попробуй, высунься, Змей заметит - дорого заплатишь за поспешность.
   Издалека послышался звук мотора. Вер­толет? Змей забеспокоился, начал метаться по поляне. Опять полилась кровь из раны. Она, правда, не хлестала, вытекала медленно, но вскоре вся поляна была заляпана.
   С приближением звука он догадался, что это не верто­лет, а машина, и немного успокоился. Вряд ли она подъедет близко - бездорожье.
   Кусты зашевелились, на поляну вышли двое. Первым - Кондратий. Второй шел следом с не­большим чемоданчиком.
   "Уф. Наконец-то врач", - понял Змей и потерял сознание.
   Николай остановился на опушке. То, что он увидел, могло присниться только в нелепом сне: посреди поляны, вытянувшись во всю длину, лежало реликтовое животное. В боку животного зияла огромная рана, из которой текла кровь. Расхристанный, несчастный серый от горя старик, который привел его сюда вдруг бухнулся на колени и завыл:
   - Помоги! Помоги, добрый человек, не дай погинуть...животине!
   Быстро открыв чемоданчик, Николай начал обрабаты­вать края раны. В глубине ее, среди размозженных тканей, торчали обрывки сосудов. Ничего, в общем, сложного, но размеры!
   Николай перевязал кровоточащие сосуды и стал поти­хонечку стягивать края раны. И тут животное зашевелилось. Швы сразу прорезались.
   - Эй! Тише, ты. Животина, тише, тебе говорю!
   Кондратий даже голову втянул, но со­образив, что Змей резкого движения сделать не может, ки­нулся к уху на крайней голове и быстро заговорил:
   - Ваша светлость, привез я вам доктора. Сейчас вам
полегче будет. Вы только не шевелитесь.
   До Змея, видимо, дошло, перестал дергаться.
   В голове Николая проносились мысли одна другой за­нятнее.
   Можно, конечно, предположить, что дед рехнулся, но тогда вместе с ним рехнулся и он. Лежащую на поляне, гово­рящую животину, можно было отнести только к галлюцина­циям. В нормальной жизни места такому не было.
   Глаза боялись, а руки делали привычное дело. Края раны были сведены максимально. Наложив повязку, Николай вытащил из чемоданчика шприц и сделал Змею укол. Но прошло еще некоторое время, пока тот окончательно пришел в себя.
   Левая голова повернулась к врачу, кожистое веко по­ползло вверх, открывая ясный, полный мысли взгляд. Нико­лай застыл на месте, будто парализованный.
  -- Как зовут? - голос был человеческий, но с такими
нотками, что подмывало, поклониться, даже пасть ниц.
  -- Подойди ближе.
   Николай, правда без большой охоты, подошел на не­сколько шагов. Он увидел, как жилы на шее напряглись и голова стала медленно поворачиваться в его сторону. По мнению человека, необходимости в этом не было, и потому он отпрыгнул.
   - Я же сказал - ближе!
   И тут нелепая, на первый взгляд, мысль пришла человеку в голову: "Он меня хочет съесть".
   Нелепая-то нелепая, но от такого взгляда еще не то подумаешь. Николай решил держаться подальше, благо Змей отвлекся - обратился к Кондратию:
  -- Ты кого привел? Это тот пропойца? Или кто другой?
  -- Тот сгорел, сам видел, как его из дома выносили. А
это его знакомый, тоже врач. Я думал, вам все равно.
  -- А ты, кретин, не подумал, что одинокого пьяницу ни­
кто не кинется искать, а этого сразу хватятся? И выйдут на
тебя?
  -- Да меня же никто не знает, кроме своих.
  -- А свои тебя не заложат?
  -- Ой, правда! Что же теперь делать?
  -- Кончать вас всех надо, - произнес Змей в
задумчивости.
   У Кондратия подкосились ноги, а Николай, уже не за­думываясь о собственной нормальности, огромными прыжка­ми кинулся к спасительному лесу. Вырвавшись на просеку, он увидел в конце ее машину, но тут за кустами послыша­лось шипение и Николай понял - не успевает.
   Шум вертолета он услышал, когда уже мысленно по­прощался с жизнью. Шипение за кустами стало отдаляться и вскоре исчезло совсем.
   Николай не помнил, как сел в машину и как добрался до города. В городе его задержал первый же пост ГАИ. Ин­спектор, только взглянув на него, велел пересесть в свою машину и повез полуживого от пережитого человека на экспертизу.
   Которая, естественно, ничего не дала. После некоторого колебания его все же отпустили домой.
   Добравшись до дому, Николай упал на диван и лежал так, не желая ни о чем думать и ничего вспоминать. Думать сейчас - все равно, что обрекать себя на продол­жение кошмара.
   И он не нашел ничего лучшего, как залезть в холо­дильник, где стояла непочатая бутылка пшеничной.
   К приходу жены в бутылке ничего не оставалось. И хо­тя гневных вопросов не было, - не та жена была у него, -Николай попытался что-то ей объяснить, но, увидев сначала недоумение, а потом испуг, не стал продолжать.
   Жена проводила притихшего мужа в спальню. На этом хлопотный день для него кончился.
  
   События на лесной поляне были не столь идилличны.
   Змей не сразу заметил бегство потенциального ужина, думал о Кондратий. А когда заметил, человек уже юркнул в кус­ты. Что для Змея расстояние в несколько метров, даже и по бездорожью! Он уже разворачивался, чтобы одним прыжком догнать беглеца, когда послышался стрекот. К поляне приближался вертолет. Стало не до погони, самому бы сховаться.
   Он быстро перебежал к деревьям, но скупые кроны не прикрывали, а шум вертолета все нарастал. Сомнений не оставалось, вертолет летел именно в их направ­лении. И тут Змею изменила выдержка, сказалась, должно быть, потеря крови.
   Подлый же Кондратий, с одной стороны на­деялся, что прилетят люди и увидят, наконец, трехглавого, а с другой понимал - Змей так просто не сдастся. В бане, которую тут устроит эта Скотина, может сгореть и сам Кон­дратий и все близлежащие населенные пункты, до которых ему, впрочем, не было дела. Могла сгореть и Варенька. И тогда не останется ни одного существа, которое сможет по­тягаться с Нечистью. А Змей все равно отобьется, его даже ракетой не всякой возьмешь. Кто же сюда ракету потащит? Да и неразберихи столько будет, что пока вооруженые материализмом и атеизмом люди догада­ются с кем воюют, он улизнет.
   Все это вихрем промчалось в голове у Кондратия. Он даже удивился, так быстро думать ему давно не прихо­дилось. Тут же и решение созрело. У старика оставался плащ-перевертыш. Кондратий юркнул в траву, откинул край экра­на и вытащил со дна ямы заплатанный кусок материи. Только бы не отсырел.
   Змей, остановившись на краю поляны, спрятал крайние головы под крылья, а среднюю изготовил для нападения. Значит, Кондратий был прав - предполагалось самое худшее. Ничего не объясняя, он накинул плащ на спину Змея и сам прикрыл голову краем.
   Но, то ли не весь Змей скрылся, то ли еще раньше его заметили, вертолет стал кружить над поляной с явным намерением сесть.
   Змей к тому времени успел успокоиться и даже походя обозлился на Кондратия за то, что тот видел минуты его слабости. Однако, оказанная услуга, стоила прощения. Только откуда здесь это старье? Ладно, - решил Змей, - потом разберусь.
   Он быстро вышел на волну приема радио вертолета и голосом командира приказал возвращаться. Экипаж заартачился. Они заметили на поляне непонятное шевеление. На что Змей пообещал им устроить по прибытии экспертизу.
   Полной уверенности, что экипаж трезв, у командира вертолета не было и он, сделав еще несколько кругов над поляной, улетел на базу.
   Кондратий стянул со Змея плащ, отошел на почтительное расстояние и только оттуда начал объяснять, что, мол, если бы в т дцатом годе все эти игрушки выбросил, что бы с ними обоими сейчас было?
   Змей недобро молчал, а что там у него на уме - черт знает.
   - Ладно, убогий, отойди подальше, - с этими словами
Рептилия начала разворот. В результате чего на поляне вместо малопривлекательного ящера появились три молодых человека.
   Они были одного роста, одного возраста и цвета волос. Только глаза у каждого свои.
   Средний, однако, несколько выделялся. В нем отмечалось больше уверенности, что ли, и глаза горели зеленее. Его взгляд не был таким равнодушно брезгливым, как у Правого и конечно, не таким тупо-безразличным, как у Левого.
  -- Кто занимается моим прибытием? Кому поручено?
  -- Варваре.
  -- Какой Варваре? Надо полагать, из молодых?
  -- Так... вашей Варваре, которой вы, Ваша Светлость
отцом приходитесь.
  -- Ты что, убогий, забыл, с кем разговариваешь?
  -- Не хотел я вас обидеть, думал давно в наших краях не были, запамятовали или не знали, что дочь
ваша тут проживает.
  -- Она знает, кто ее отец?
  -- Вроде нет. Если только, кто в последнее время проболтался, когда все переругались.
  -- Если не знает, пусть так и будет, а если ты убогий
разболтаешь, что тут видел, сам понимаешь... Еще надо на
того врача выйти и посмотреть, что с ним делать. Где он живет, знаешь?
  -- Нет, только гараж видел.
  -- И это неплохо.
   Со стороны города вновь послышался шум вертолета. Пора было уходить. Оставался открытым вопрос с избушкой. Просто уничтожить - жаль. Ценная была хата.
   Змей подумал немного, потом подошел к глухой торце­вой стене, откинул там крышку над панелью управления и набрал нужный код.
  -- Слушаю, экселенц, - напоминающий скрип сухого дерева голос доносился из подполья.
  -- Пойдешь на север, там сядешь в глуши, сообщишь,
где находишься.
  -- Яволь.
  -- Чувствуешь выправку?
  -- Она что, Ваша Светлость, трофейная?
   - Да. В те времена, когда она у меня появилась, брали трофеи живым товаром или такими игрушками. Первое время вообще только по-немецки говорила. Только недавно по-русски выучилась.
   Избушка с кряхтением поднялась, встряхнулась, так что с крыши полетел слежавшийся мусор, и потопала на голенастых, желтовато-коричневых ногах в самую чащобу. Трое и Кондратий двинулись в другую сторону.

Глава IV

   Задерживаться в норке Варвара не стала. Дождалась, когда эти отойдут подальше и выбралась на поверх­ность. И стояла теперь на поляне, вся облепленная листьями и сором.
   Появляться в таком виде в городе ни к чему, но когда Варенька начала отряхиваться, над головой уже в который раз сегодня застрекотал вертолет.
   "Ну что им опять надо?", - подумала она, а вертолет, покружив над поляной, стал снижаться. Этого только не хва­тало!
   Недолго думая, она скинула с головы капюшон, распус­тила волосы по ветру и стала встряхивать ими, пришепты­вая.
   Заклинание, хоть и было очень старым, действовало безотказно, может потому, что им сейчас редко пользо­вались.
   От краев поляны к середине потянулись языки пламе­ни и дыма, через минуту на всей прогалине бушевал огнен­ный шквал.
   Вертолет взмыл вверх, а Варенька вспомнила, что на краю поляны, в яме, остались старые вещи Кондратия. Куда он без них?
   Варенька пошла в огонь. Не очень страшно. Немного подпалила волосы да прожгла куртку, зато все спасла. Она даже хохотнула, вспомнив, что тут недавно творилось. Змей ведь испугался! Рассказать своим - за крамолу примут.
   Но тут стало ясно, что стоять так на поляне и хихикать больше нельзя - над поляной кружил уже не один, а два вертолета, и не простых, а пожарных. Этих огнем не напугаешь. Поднимать ветер не хотелось, и впрямь тайга загорится.
   Варенька рванулась через кусты, подальше. Пусть тушат. С таким наслаждением она давно не бегала. Подстегивала мысль, что теперь, увидев Змея в плачевном состояние она уже не будет так его бояться.
   Пробежавшись и изрядно уже запыхавшись, она, однако, сообразила, что рано обрадовалась Змееву бессилию. Он не был бессилен, просто - временные трудности. Что ж, Варенька, придется тебе сто раз подумать, прежде чем, что-нибудь предпринять.
   В городе не один человек обратил внимание на красивую женщину с опаленными волосами. А женщина шла, ни на кого не глядя. Она уже вся ушла в обдумывание своего и не своего будущего.
   Дома оглушительно звонил телефон. Голос в трубке оказался знакомым. Она его недавно слышала на поляне. Во и началось.
  -- Вам сегодня утром звонили о приезде нашего общего знакомого. Он не приедет, вместо него вам придется позаботиться обо мне.
  -- Кто вы?
   - Я вам все объясню, когда увидимся.
Значит, Змей решил начать втихую. Ну-ну.
  -- У меня зарезервировано одно место в гостинице. Вас
устроит полулюкс?
  -- Вполне, но со мной еще два человека, их тоже необходимо разместить.
  -- Это очень трудно даже с моими связями. В городе
всего одна гостиница на тридцать мест. Она всегда занята
кем-нибудь из министерства.
  -- Этим двум можно что-нибудь попроще.
  -- Место в общежитии подойдет? Это удобно?
   - Не вполне, но если ничего сделать больше нельзя,
пусть будет общежитие. Вам придется постараться, чтобы
они оказались там уже сегодня.
   Далее Варенька рассказала Змею, куда обратиться, и он отключился.
   Что же делать с остальными головами? О Змее не принято было сплетничать, вообще касаться его в досужих разговорах. Варенька не зна­ла, что он в человеческом облике присутствует в виде трех отдельных людей. Теперь этих двоих, неожиданно услож­нивших ситуацию, надо куда-то девать. Можно, конечно, в общежитие нашей конторы, но как добраться до управляю­щего? Он с горя запил и до сих пор трясется от страха.
   Варенька вспомнила о своих заклятых друзьях. Надо полагать, каждый из них за счастье почтет пристроить Змиева посланца.
   Засуетившийся было Бек, сразу остыл, узнав, что приехал не сам Змей, а какой-то его прихвостень. Пообещал, но Варенька поняла - если что и сделает, то так, лишь бы отвязаться. И ладно. И очень хорошо. Без их поганой помощи она найдет для Змея нечто такое, что и бича бы отвра­тило, а уж привыкшего к комфорту Змея, вообще вгонит в бешеную злобу и тем самым заставит делать глупости.
   Кикиморы на месте не оказалось. Она с утра гоняла по городу, претворяя в жизнь планы мести.
   Урда, напротив, заинтересовалась. В первую очередь стала спрашивать, как выглядят приезжие, можно ли иметь с ними дело? Варенька вовремя сообразила, что расписывать подробности не стоит, Урда могла сообразить с кем имеет дело. Сказала, что их не видела еще, но знает, что это сугубо деловые люди. Приехали, мол, для проверки, перед прибыти­ем Самого. Голос Урды несколько поблек. Она тоже пообещала придумать что-нибудь, но без большого энтузиазма.
   Джек, как всегда, юлил, а именно он мог помочь, был самым главным в городе по коммунальным делам. Варенька долго его уговаривала. Он согласился помочь, только когда узнал, что нужно два места в общежитии.
   Общежитие оказалось на самой окраине, деревянное, без удобств и очень грязное. "Ничего, потерпишь", - мсти­тельно подумала Варенька.
   Мытарства с расселением на этом не кончились, выяс­нилось, что в наличии есть всего одно место. В конце кон­цов, это не так уж плохо - второго можно было безболезнен­но отселить на другой конец города и таким образом нейтра­лизовать. Но опять же вставал вопрос - куда?
   Был еще Бес-из-Ребра. Когда Варенька дозвонилась до его последнего хозяина, сразу поняла, что он оттуда пере­селился. Из трубки понесло таким матом по поводу всех бывших знакомых, что она сочла за благо поскорее закончить разговор.
   Оставалось последнее средство. Набрав номер цеха, она позвала к телефону Никитина и, не вдаваясь в подробности, попросила о помощи.
  -- Это человек? Или... из тех?
  -- Из тех самых. Заместитель главного, точнее они в одном лице, ну я не знаю, как точнее сказать...
  
  -- Папаня, что ли прилетел?
-Да.
  -- А... оно как, одно, или их три?
  -- Три. Всех пристроила, одна левая голова осталась.
  
  -- Левая, это хорошо. Есть одно место. Не знаю, подойдет ли. Там ребята туристы собираются. Что-то вроде клуба и склад. В том складе можно жить. Электричество есть, вода. Пусть там с мышами поживет. Ребята ему скучать не дадут. Спать на нарах будет. Не обидится?
  -- Ему не с руки обижаться, инкогнито путешествуют.
  -- Неужто, припекло папаню?
  -- Или припекло, или припекли, только он и нас в покое
не оставит.

Глава V

   Кончились для города спокойные деньки. Никогда еще так рано не наступала зима. С самых первых ее дней начались дикие морозы, а таких ветров не помнили даже старожилы. Природа будто с ума сошла в этот дурной год.
   Прохожие нервно кутались в шубы, проклиная тот Се­вер и те деньги, которые загнали их сюда. Какими деньгами окупится внезапный, промозглый холод? Вроде совсем недавно было тепло, а уже и памяти не осталось. Кажется, вечно шумел над горо­дом ветер, да сыпал с неба колючий снег.
   Варенька сбилась с ног. Главный из тройки, тот что по­селился в гостинице, все время нуждался в ее помощи. Об­щались по телефону. Лицом к лицу ни разу не встречались.
   Каждое утро из трубки неслись приказания. Попробуй не подчинись! И подчинялась: с утра до вечера носилась по городу, раскапывая все про своих коллег. На работе при­шлось взять отпуск, времени не хватало.
   Ходила по инстанциям, предъявляя большей частью фальшивые документы и справки и проверяла, как в послед­нее время трудилась нечисть.
   Картина вырисовывалась самая невероятная - все рас­поряжения Змея либо вообще не выполнялись, либо выпол­нялись кое-как. Врали милые соратники все в своих отчетах. Правды там на грош не было. Варенька решила не просто докладывать Змею, а так подать материал, чтобы он понял - с ними надо кончать.
   Это было самым простым выходом из положения. Ру­ками Самого убрать остальных. И Варенька старалась.
   А пока она бегала и старалась превратить свои мечты в реальность, Змей Великий и Непобедимый сидел в гости­нице в полной прострации и больше всего заботился о том, чтобы этого никто не заметил. Для него благом было даже то, что никого из своих нет рядом. На эту молоденькую он внима­ния не обращал. Надо будет потом, конечно, встретиться, по­смотреть, что за птица. Но пока не было и мысли о работе. Все сведения, которые Варенька ему приносила, он отклады­вал на потом.
   В последнее время ему страшно невезло. О былом величии он старался не вспоминать. Прошли те времена, когда его имя наводило страх на целые народы, и он мог взимать свою дань не заботясь, как выглядит в глазах людей.
   Люди всегда были прахом под его лапами, попирай сколько угодно. Только иногда, когда Змей слишком зарывался, в дело вмешивался Верховный. И Трехглавому приходилось отползать в сторону.
   Поначалу это сильно выводило из себя. Потом стерпел­ся и повел даже своеобразную игру с людьми. Хотел со своей стороны стать им чем-то вроде Верховного. Но милость Змея была едва ли лучше его злобы. Тот, кто получал его милость, был навсегда проклят между людьми. Змея это не волновало. Он просто хотел хоть в чем-то сравняться с Тем на Верху. Ему каза­лось, что иногда это удается.
   Прошло много времени, пока Змей осознал всю тщету своих попыток. Но причину так до конца и не понял. Зло бы­вает очень дальновидным, но бывает и близоруким, особенно, когда это касается его самого.
   Когда грянули зрелые годы, он понял, что простым уничтожением ничего не добьется, и впервые глянул на лю­дей с другой стороны. Картина, открывшаяся ему, повергла Трехглавого буквально в уныние: люди, пока он наслаждался своей игрой, поумнели, а, главное, стали помаленьку различать та­кие понятия, как добро и зло.
   Змей взбесился, но, перебив половину человечества, в следовавших друг за другом войнах и эпидемиях, понял, что скоро так останется совсем один. Это оказалось самым страшным из всего им постигнутого. Без людей он был НИ­ЧЕМ. Без людей он был прахом под ногами Верхов­ного.
   Змей понял - вся оставшаяся жизнь бу­дет борьбой с человеком и против человека. Однако победить в этой борьбе он никогда не сможет, а сможет только оттянуть свой собственный конец.
   Он никому словом об этом не обмолвился. Вдруг, прозревшая гвардия рассыплется как карточный домик?
   Сидя в гостинице, он уже в который раз пере­живал приступ бессилия.
   А пережив, решил, что жизнь пока продолжается.
   В десять должна позвонить Варенька. Дальше от­кладывать с ней встречу было нельзя. Он решил, что именно сегодня встретится и посмотрит какова его дочь. Да и с де­лами надо кончать. Вести поступали неутешительные. Все здесь переругались. Только вмешательство самого Змея могло положить конец спорам.
   Оставался еще один насущный вопрос - сильно болел бок. Можно, конечно, пойти в поликлинику, но там начнут задавать вопросы: где получил травму, чем, кто зашивал, где... Соврать можно, но за­чем? Если Варвара покажет его знакомому врачу - будет спокойнее.
   Разговор оказался кратким, но содержательным. Варенька доложила, что к Беку приехала комиссия, в свою очередь пришла комиссия из СЭС. Общими усилиями они сейчас снимают того с работы. К делу приложила руку Ки­кимора. Она теперь торжествовала, не зная, что Урда в свою очередь под нее подкопалась, и дни ее уже сочтены.
   Змей мысленно только руками развел. Что было делать со всей этой компанией? Спалить бы всех. А с кем тогда ра­ботать?
   Чтобы не было сумбура, он решил сначала закончить свои собственные дела, а потом уже взяться за соратников.
   - Варвара, - голос звучал непривычно мягко, - Не мог­
ли бы вы показать меня врачу, но так, чтобы это осталось
между нами?
   Варенька быстро соображала, что тут можно предпри­нять. наклевывался вариант, который мог еще больше запу­тать положение, а значит лил воду на ее мельницу.
  -- Смогу. Только договорюсь сначала.
  -- Разумеется. Сколько времени на это уйдет?
  -- Постараюсь как можно быстрее вам помочь.
   - Позвоните, когда все устроится.
На том и распрощались.
   В комнате Вареньки наискосок, в углу, стояло зеркало. Никто на него внимания не обращал, стоит там что-то в углу не самого лучшего качества. Мутное, и рама облезлая. Вещь эта диссонировала с остальной мебелью, но она не согласилась бы расстаться с этим зеркалом и за дюжину новых.
   Сидя сейчас перед ним и глядя, как в мутной глубине шевелятся ее волосы, Варенька пыталась представить того врача, которого видела на поляне.
   После паузы на стекле стал вырисовываться удлинен­ный контур, потом проступили светлые со смешинкой глаза под нависшими прямыми бровями. Остальное долго не полу­чалось, Варенька видела его тогда совсем мало. Постепенно все наладилось. Нос был не совсем обычный: крупный, мас­сивный с нашлепкой на конце, но лица не портил. А вот губы мягкие и очень красивые, но под ними такой крутой подбородок, что в характере сомневаться не приходилось.
   Края зеркала исходили туманом, а в центре двигался и тихо говорил представленный Варенькой человек. И чем больше она узнавала о нем, тем больше он ей нравился.
   У Николая с утра было много работы. Общая планерка, потом операционный день, потом надо идти в гараж. Ну, а из гаража так быстро не вернешься. И надо еще ехать за па­тронами и в магазин. Но все валилось из рук, из-за при-
   снившегося под самое утро сна: прекрасная женщина рас­стегнула на нем, Николае, кожу как молнию и стала вытас­кивать все изнутри. Проснулся он в холодном поту, и хоть понимал, что все это ерунда, отделаться от воспоминаний о сне не мог все утро. Надо было просто выбросить эти бредни из головы, как тогда, несколько недель назад. Он все решил забыть, иначе можно свихнуться. Со временем он даже начал думать, что все это было просто галлюцинациями. Не очень приятно, но это все же спасало от настоящего безу­мия.
   Постепенно тоска и страх, вызванные приключением на поляне, улеглись, а сегодня опять пахнуло тем ужасом. Но Николай не был бы Николаем, если бы не относился к жиз­ненным невзгодам с некоторой долей юмора. В глубине души он даже допустил однажды мысль, что все случившееся - реальность. Как ни странно, его это заинтересовало. Если бы еще раз оказаться там? Что бы он сделал? Он не представ­лял, но было интересно...
   Снизу из приемника позвонили. Его спрашивала какая-то женщина.
  -- Пусть подождет. Я сейчас спущусь.
  -- Она сама к вам поднялась.
  -- Почему пропустили?
  -- Не знаю, даже не заметила, как прошла.
  -- Ладно. Смотрите там, а то весь город сюда нагрянет.
   В дверь ординаторской постучали, и на пороге появи­лась незнакомка. В полутемной комнате Николай не сразу ее разглядел, а когда разглядел, онемел от изумления. Перед ним стояла прекрасная фея из сказки. Длинные светлые во­лосы тихо шевелились. Во всем ее облике было что-то не­земное. Таких он еще не видел. Очарование и сила исходили от этого лица.
   Женщина молчала, у Николая вообще не было слов, так поразило его ее появление. Наконец, он проглотил, застрявший в горле комок, и пригласил ее проходить.
   - Мне надо с вами переговорить... с глазу на глаз.
   В ординаторской толпилось много народа. Кол­леги не без интереса присматривались к гостье. Ему ничего не оставалось, как проводить ее к себе в кабинет.
   В кабинете, удобно устроившись в кресле, женщина заговорила:
  -- Мне рекомендовали вас как очень опытного хирурга.
Мне, точнее моему знакомому, нужна помощь. Не могли бы
вы назначить время для приема?
  -- А почему ваш знакомый не обратился в поликлинику?
  -- Ему так удобнее.
   Голос у нее был ровный и прият­ный, но чувствовалось, что возражений она не примет. Жен­щина видимо привыкла, что все ее просьбы выполняются немедленно. Это то и покоробило. Подумаешь, красавица!
Но зачем же так врываться в чужую жизнь... вернее в работу? Он всей кожей почувствовал, что она намерена добиться от него согласия любой ценой. Ощутил, что на него давят. Ощутил и воспротивился.
  -- Ничем вам помочь не могу. Пусть ваш знакомый обращается, как все, в поликлинику.
   Он сидел, почему-то боясь поднять на нее глаза. А ко­гда насмелился, увидел нечто неожиданное: вся властность ее пропала, глаза излучали мягкий свет.
  -- Я, наверное, не в той форме начала разговор. Простите, если обидела. Но мне действительно нужна ваша помощь. Речь идет не столько о моем знакомом, сколько обо мне са­мой.
  -- Вы больны?
   - Нет, я здорова. Но ваш отказ может тяжело отразиться на мне. Человек, о здоровье которого я хлопочу, в случае вашего отказа может сделать со мной все что угодно.
   Николай был обескуражен. С одной стороны перед ним была прекрасная женщина, нуждающаяся в его помощи, а с другой не хотелось впутываться в криминальную историю. То, что история криминальная, он не сомневался. Но глаза незнакомки так молили о помощи, были так печальны и пре­красны, что соображения осторожности он очень быстро ос­тавил.
  -- Что с вашим знакомым?
  -- У него большая рана в боку. Трудно двигаться. Рана
давняя, но никак не заживает.
  -- Сколько времени ране?
  -- Точно не знаю. Что-то около трех недель.
   В голове Николая пронеслась нелепая мысль о связи сегодняшнего события с тем, что случилось тогда на поляне.
   Он ее прогнал. Но на всякий случай решил никуда не ездить, даже если незнакомка встанет перед ним на колени.
   - Хорошо. Приводите его сюда. Надеюсь прийти он не откажется, или мне надо самому к нему ехать? - послед­няя фраза была сказана с издевкой.
   И тут с незнакомкой произошла очередная перемена: она вся засветилась радостью, какую трудно было ожидать. Николай даже подумал, что все это она перед ним разыграла. Но она тут же попросила разрешения позвонить. Накрутив номер, сказала в трубку другим, почтительным го­лосом, что все улажено. Потом уточнила у Николая время приема и ушла так же внезапно, как пришла. А он остался сидеть у себя в кабинете, с одной мыслью, что так уходят королевы.
   Змей был доволен. Наконец, сегодня он справится со своей хворью, и можно будет заняться насущными делами. Надежды на выздоровление он лелеял еще и потому, что суеверно считал, что хворь унесла часть его силы. Как толь­ко он поправится, все станет на свои места, не будет больше страха перед будущим, и все сомнения рассеются как дым.
   В полдень, у главного почтамта прохаживался средних лет подтянутый высокий мужчина. У него были светлые, до­вольно густые волосы и такая же бородка клинышком. Дви­гался он свободно, и только наметанный взгляд мог опреде­лить некоторую скованность. Но в полдень народу на улице было мало, и на прохожего некому было глазеть.
   А не грех бы и поглазеть. Самое странное - глаза. Они постоянно меняли цвет. От оранже­вого до густо фиолетового с блестками.
   Змей намеренно раньше пришел на место встречи. Хо­тел посмотреть на Вареньку со стороны. То, что он ее узнает, не сомневался. Он всегда узнавал своих. Возможно, и она уз­нает его сразу, но тут важен был именно первый момент.
   Она появилась. Но Змей стоял не шевелясь. Его пора­зила не красота женщины. Прямо к нему по грязному ноябрьскому снегу шла его Наталья. ТА ЕДИНСТВЕННАЯ, которую он встретил больше тридцати лет назад. Та, из-за которой в ка­кой-то момент чуть не оставил корону. Та, которую в конце концов, превратил в камень потому, что этого требовали все и вся.
   А Варенька, разглядев кто есть кто, неторопливо под ходила не подозревая, какую бурю вызвала в этом каменно сердце.
  -- Здравствуйте. Вы меня ждете. Я Варвара.
  -- Варвар? - Змей начал приходить в себя. Разумеется, это его дочь. С матерью они просто похожи. Но отделаться от мысли, что перед ним его любовь и его судья, Змей не мог.
  -- Я вас жду. Надеюсь, в наших планах ничего не меняется?
  -- Мы сейчас пойдем к врачу, а дальше - как вам будет угодно.
   - Вы давно знакомы с врачом, которому собрались меня показать??
  -- Нет, сравнительно недавно, - Варенька помнила, что
в глаза Змею врать нельзя и старалась этого не делать.
   Они пошли по направлению к больнице, где уже, как на иголках сидел Николай, не представляя пока, чем для него обернется эта консультация.
   Змей по дороге приглядывался к Вареньке. Знакомое, и вместе с тем незнакомое лицо. Умные, но какие-то непонятные глаза. Он поймал себя на том, что в общении чего-то не достает. Стоп! Он не улавливал ее мыслей. Это было не просто плохо. Такая особенность делала Варвару опасныой. Однако поразмыслив он пришел к выводу, что это позаимствовано у него. Но если наряду с его личностными качествами она получила душевную силу Натальи, дочь становилась не просто опасной. Это был потенциальный враг. Самый верный способ нейтрализации такого врага - смерть. Только смерть... Развивать эту мысль он пока не стал. Время покажет.
   А Варенька шла рядом и изо всех сил старалась придать своему лицу непринужденное выражение. Змею было очень трудно врать. Тем более, что она была уверена, он отнесется к ней не так, как к остальным. Надо было предвидеть заранее, что ее он будет рассматривать особенно пристально.
   В больнице их беспрепятственно пропустили. Но только войдя в маленький кабинет, Змей окончательно сбросил с себя оцепенение, вызванное встречей с дочерью. А обстоятельства, между тем, складывались так, что приходилось все время быть начеку. Перед ним стоял давешний хирург. Тот, с поляны.
   Змей покосился на Вареньку: ее рук дело? Нет, вроде не похоже. Да и откуда она могла знать о том происшествии. Ну, а с этим теперь точно придется разделаться. Пусть это дорого обойдется, но Змей не потерпит, чтобы человек ушел от него дважды.
   Поздоровавшись, Николай стал исподволь присматри­ваться к пациенту. Человек, вроде, как человек. Только глаза странные. Где-то он уже их видел. Но привычка заниматься своим делом отвлекла от размышлений.
   Расспросив об обстоятельствах травмы и получив более или менее правдоподобное объяснение, он начал осматривать рану. Она была глубокой, несвежей. Края осклизли и по­крылись налетом. В глубине, среди развороченных мышц, виднелись кусочки омертвевших тканей. Было непонятно, как с такой раной больной умудряется ровно двигаться. Она должна причинять мучительную боль.
   Николай повел больного в перевязочную. Присмотрев­шись там повнимательнее, он понял, что рану уже кто-то зашивал, но самое страшное началось, когда он догадался кто. У трехглавой рептилии на поляне рана была точно та­кой.
   Вот это да! В пятках появился холодок, как тогда. Сказки сказками, но таких совпадений не бывает. Он еще раз проверил себя - сомнений не осталось, так накладывал швы только он.
   Пока руки работали, голова со стремительной ясностью раскладывала все по полочкам. Конечно, этого не может быть, но уж раз такое случилось, надо что-то предприни­мать. Может вкатить ему что-нибудь смертельное или хоть в рану плюнуть? Но Николай точно знал, что ничего такого не сделает. Не сможет и все! Врачом жил, врачом, наверное, и умирать придется.
   Но эта-то какова? Змея. Заползла в душу - ведьма. И точно ведьма. Всю жизнь прожил атеистом, а теперь хоть бы молитву какую вспомнить. Хоть детскую.
   Не трепыхайся, постарайся сохранить, хотя бы внеш­нее безразличие. Если заметит, что ты запаниковал, может сожрать прямо тут, не выходя из перевязочной. А что ему сделаешь? Но ведь кто-то же его одолел.
   Змей со своей стороны, наблюдал за че­ловеком и с радостью чувствовал, как в душу к нему запол­зает страх. Если хорошо напугать, можно убрать и не сразу - пусть помучается. Одно неприятно: опять попался честный, у такого душа потемки. Много их развелось в по­следнее время. Поубивать бы. Ладно, пусть эскулап поколду­ет маленько, а там я за них возьмусь. С него, с эскулапа, и начну.
   Перевязка закончилась.
  -- Приходить на перевязки будете каждый день. Рана
очень нехорошая. Вы от столбняка привиты?
  -- Что? Какие прививки??? - Змей был поражен тем, что
этот еще и вопросы задает. Вроде такого страха на него нагнал - онеметь должен.
  -- Ах да... все прививки у меня есть. Я приду завтра в
это же время. Но прошу, чтобы перевязки делали вы лично.
   Николай понял, что сил возразить на это нахальное пожелание у него нет.
   Если сначала в глубине души теплилась надежда, что все, что тут происходит, только его домыслы - плод фанта­зии, то после того, как он услышал НАСТОЯЩИЙ голос больного, сомнений не осталось. Это был тот, с поляны.
   Змей остановился перед дверью, пропуская Вареньку, но она осталась, сказала, что надо расплатиться. Это все было достаточно подозрительно, он сосредоточился, что­бы подслушать разговор, но решительно ничего не услышал. То ли Варенька просто положила деньги на стол, то ли еще какая чертовщина.
   А та, оставшись на одно мгновение с Николаем с глазу на глаз, вытащила из сумочки исписанный лист бумаги, по­ложила его на стол и, прижав к губам па­лец, вышла вон.
   В записке стояло: "Я действительно ведьма, но бо­ятся не надо. Я вас найду".
   В жизни бы мне вас никого не видеть, - подумал Ни­колай. Что это за несчастье на меня свалилось! Но поосты­нув, решил, что раз судьба так распорядилась, никуда те­перь не денешься и, хочешь - не хочешь, придется всем этим заниматься.
   Так уж предусмотрено Верховным, что плохие люди зачастую тянутся к плохим, но и хорошие как-то находят друг друга. Николай давно знал Никитина. Сейчас было самое время обратиться именно к нему. Надо бы раньше, да боялся, за ду­рака примет, засмеет.
   Варенька нагнала Змея на лестнице.
  -- Что так быстро?
  -- Не взял денег, молча отодвинул и указал на дверь.
  -- Честный попался?
  -- Да, похоже.
  -- А откуда ты его все же знаешь?
   Этого вопроса Варенька боялась больше всего, но ответ на всякий случай был готов:
   - Нас давно познакомили, а обратиться пришлось впер­
вые, - сказала и приготовилась к реакции, но ничего не по­
следовало.
   И тут она сделала самый утешительный для себя в по­следнее время вывод. Змей не слышал о чем она думает. И пре­красно, теперь она может спокойно рассказывать ему все, что угодно. Оставалось только не терять элементарной осто­рожности, а осторожности ее учить не надо.
  -- Как вы себя чувствуете? Перевязка была
очень болезненная?
  -- Ничего. Все в порядке, даже аппетит появился. Мы
сейчас пойдем с вами в ресторан и поужинаем.
   Такого оборота Варенька не ожидала. Что, если Змей начнет за ней ухаживать? Ему еще никто не отказывал. Не говорить же, в самом деле, что он ее отец, сам должен пони­мать. Но если ему на это наплевать, тогда совсем плохо.
   Осталось одно - форсировать деловые отно­шения. Закрутить в них Змея так, что будет некогда дохнуть.
   - Ресторан, это прекрасно. Там я вам доложу о послед­
них событиях.
   В ресторане было пусто, тихо и прохладно, как в гробу. Варенька посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Выглядит хорошо, лицо безмятежное, волосы шевелятся. Вот только бы Змей и вправду не увлекся.
   Процедура еды не вызывала никакого интереса, все было таким невкусным, что даже привыкшая ко всему Варенька с отвращением смотрела в тарелку. Змей и подавно.
  -- Кто здесь за главного? Вы его знаете?
  -- Знаю немного. Большой приятель Урды.
Все поставки от нее. И порядки она диктует. Разумеется, кроме них крадут все кому не лень. Вот и приходиться
   есть что попало. А что не попало, уходит к ней на стол, там она сама распределяет. Раньше все шло на общее дело потом Урда решила, что сама себе хозяйка. К ней теперь никто из своих сунуться не может. Бека снимают, она помогать ему не захотела. Единственный, кто как-то может контролировать ситуацию - Кикимора - занялась продажей наркоты на свой страх и риск. Урда все материалы на нее передала в прокуратуру. Сейчас там только и дожидаются, как ее взять с поличным. Придется, видимо, Кикиморе уходить с насиженого места, легально ей не удержаться.
  -- Какие по этому поводу есть мысли?
  -- Думаю, все они отработанный материал. От такого балласта надо своевременно избавляться. Только
потом будет трудно. Одному всегда труднее, чем с помощниками.
   Говоря так, Варенька била в очень больное место. Змей страдал страшным честолюбием. Поставив на одну планку его и всю эту шайку, она якобы неосознанно давала понять, что в ее глазах они равнозначны.
   Варенька спохватилась, она допустила непростительный промах, обратилась к своему визави именно как к Змею, а не его мифическому помощнику. Чтобы отвлечь визави от своей оплошности, она пустила в ход все свое обаяние. Глаза распахнулись и засияли, волосы зашевелились, дыхание стало глубоким и волнующим.
   - Извините мне мою смелость. Я долго думала, что вы
присланы Главным, но как только вас увидела, позволила себе в этом усомниться. Таким, как вы, может быть только
Великий и Непобедимый. Она склонила голову и скороговоркой зашептала формулу традиционного приветствия.
   Змей был очарован. Такой красоты и силы он давно не встречал. В том, что она догадалась, он, кстати, не усмотрел ничего странного. Дочь почувствовала, что рядом отец. Только и всего. Черт бы побрал это родство. Оно ему сейчас очень мешало.
   Он бы многое отдал, лишь бы эта ведьма не была с ни связана кровью. Но приходилось считаться с обстоятельствами. Даже если она не против, Верховный никогда не допустит кровосмешения. Мелкая нечисть не в счет. Змей же был исполин - весь на виду.
   Увидев довольные глаза Змея, Варенька перевела дух. Уф, вроде на этот раз пронесло. Сейчас вдвойне придется
   следить за собой. Змей, не дурак, обдумает все потом и мало ли какие выводы сделает. А вообще, ей все это страшно надоело. Уйти бы сейчас к себе, запереться и отключиться хоть ненадолго.
   А Змею, кроме того, что он просто не хотел с ней расставаться, необходимо было решить еще один важный вопрос. Дело в том, что он потерял связь с остальными своими головами.
   Там, где их поселила Варенька, не было телефонов, а общаться при помощи телепатии оказалось не совсем удобно. В последнее время развелось страшное количество экстрасенсов. В большинстве своем это были шарлатаны, но среди них попадались и настоящие. Что если кто-нибудь прослушает разговор, да еще и раззвонит по всему городу...
   В Средневековье было проще, Змей вспомнил, сколько спалил на костре этих умников. Сам был Великим Инквизитором. Старался, чтобы и потомства не осталось, а вот поди ж ты, выжили и сейчас мешают жить.
   - Мне придется еще раз обратиться к вам за помощью.
Дело в том, что я потерял связь с моими помощниками. У них было самостоятельное задание, теперь пришло время, собраться всем вместе. Поможете мне в
этом вопросе? Вы не против?
  -- Как я могу быть против! - Варенька возмущенно
вскинула брови. - Я в полном вашем распоряжении, - говорила, а сама думала, не слишком ли далеко заходит.
  -- Завтра займитесь сбором.
  -- Да, завтра с утра. А сейчас... мне неловко вас просить, но хотелось бы отдохнуть, очень устала за последние дни.
  -- Устали? Я, наверное, перегрузил вас работой. Что ж,
пойдемте, я вас провожу.
   До дома Вареньки было недалеко. Чем ближе они подходили, тем сильнее нарастала в ней паника. Что сказать, если он будет настаивать? Ка­кие выставить аргументы? Только не подать вида, что я боюсь!
   Но все кончилось мирно. Змей пожелал ей спокойной ночи и скрылся в темноте.
   Квартира встретила тишиной и душноватым теплом. Варенька разделась и пошла в ванную. Вода немного успокоила. Она лежала в ванне, вспоминая сегодняшний вечер.
   Куда бы спрятаться? Так надоело. Мало нагрузки, гнетет посто­янная тяжесть. Теперь еще и угроза любви Змея.
   Она оставалась в ванной, пока не остыла вода. Потом вышла и уже направилась в спальню, когда зазвонил теле­фон.
   Неужели передумал и вернулся? Варенька со страхом подняла трубку, ожидая услышать уже ставший ненавист­ным голос.
   Звонил Никитин. По голосу ясно - он встрево­жен.
  -- Варвара, я тебе весь вечер звоню.
  -- Я только что пришла. Собираюсь лечь спать.
  -- Потерпеть не можешь? Есть срочный разговор... Или
ты не одна?
  -- Одна. Да только так устала, что язык не шевелится.
Но если очень срочно, приезжай.
   Накинув халатик, она пошла на кухню, приготовить поесть. Самой не хотелось, но взволнованный Саша весь вечер проторчавший у телефона, скорее всего, забыл про ужин.
   Звонок в дверь раздался довольно скоро. Лень было идти открывать и она просто подумала, чтобы дверь раство­рилась. Спохватилась, вдруг это Змей вернулся, но из кори­дора услышала хриплый басок Никитина:
   - Хозяйка, почему не встречаешь? Я тебе гостя привел.
Кого еще на ночь глядя несет в ведьмино гнездо?!
   Ну конечно, этого следовало ожидать: на пороге, пере­минаясь с ноги на ногу, стоял Николай. На лице у него было написано единственное желание: убежать отсюда немедленно и ничего больше не видеть и не слышать.
  -- Проходите, пожалуйста. И не надо меня так пугаться.
Я вас не съем. Не думала, что так быстро увидимся. Но все равно пришлось бы встретиться. Поэтому, чем раньше, тем лучше.
  -- Так это что, она? - обратился Саша к своему другу.
  -- Она, - выдохнул Николай.
  -- Вот так клубок! Ты, подруга, сама его завязала, сама и развязывай. Или не будешь? - этот все шутил, -Понимаешь, приходит человек и говорит, что его нечистая сила замучила. Я ему, мол, есть у меня специалист по этим вопросам. Вот привел.
   Варенька вдруг поймала себя на мысли, что больше всего сейчас беспокоится о том, как выглядит. Странно, но оно было ей не безразлично.
   - Проходите и располагайтесь. Я сейчас вернусь, и займемся нашими проблемами. Не такие уж они неразрешимые, - говоря это, она всматривалась в лицо Николая. Человек начал оттаивать.
   Варенька проводила их на кухну, а сама ушла в комнату. Вскоре оттуда послышалась тихая музыка, похожая на перебор бубенчиков. Дверь оказалась приоткрыта. Никитин заглянул в щель.
   Женщина в развевающихся одеждах кружила по комнате, не касаясь пола ногами. Глаза закрыты, губы нашептывают в такт.
   Саша стоял, не в силах отвести взгляд. Мелодичный перезвон, полутьма, шорох одежд... Он понял, что видит сон. Или не сон? Он не думал больше, он отдался очарованию танца.
   - Очнись, Саша. Да очнись ты! Вот так и погибают любопытные.
   Варенька трясла его за плечо.
  -- На нас нельзя смотреть во время танца. В другой раз не подглядывай, может беда случиться.
  -- Извини, но это так красиво. Я, действительно, заснул
стоя? А ты переменилась. Это что, так заведено? Ну, у вас...
  -- У нас много чего заведено. Помаленьку обо всем узнаешь. Где наш гость?
   Николай сидел на кухне и бессмысленно таращился в стенку. Ни о чем думать не хотелось. В голове наличествовал сумбур. Было ощущение, что вот оно и случилось - он схо­дит с ума. Перегруженное впечатлениями сознание, казалось, потеряло способность отражать происходящее, оно просто фиксировало: вот Саша вошел в кухню и сел у окна на пол; вот Варенька открыла холодильник и достала что-то, повер­нулась, поставила на стол тарелку.
   Интерес к миру начал возвращаться. Украдкой, даже для самого себя, он стал рассматривать ее. Она опять была другой, даже не такой, как только что в коридоре. И все равно - прекрасной.
   Варенька чувствовала этот взгляд, и сама втягивалась в игру.
   Наконец, все уселись за стол. Первую выпили молча. Николай даже вкуса не почувствовал, только маленько погодя по жилам побежало расслабляющее тепло, да мысли стали терять свою категоричность.
   Никитин ел. Он и вправду не успел поужинать, а так­же и пообедать и теперь восполнял потери. А Варенька про­сто рассматривала их, радуясь тому, что гость наконец-то приходит в себя. Даже голос подал:
  -- Вы мне можете хоть что-нибудь объяснить? Ну, все
ведь должно хоть как-то укладываться в реальность. А о какой реальности может идти речь, если я сегодня Змея Горыныча лечил? Или это бред моего воображения, но тогда и вы все - бред.
  -- Мы реальны, и он реален. То что произошло с ва­ми, было на самом деле, а не пригрезилось. Просто это редко слу­чается с людьми, вот они и забывают о чудесах. Они себе не представляют, что зло может принимать са­мые разнообразные формы. Все привыкли мерить коротким
аршином обыденности. А оно вот какое может быть: мощное,
почти всесильное, умное и жестокое.
   То, что вы видели на поляне - крайние его проявле­ния. То, что сегодня - его повседневный вид. От обычного человека не отличишь.
  -- Вы тоже - зло?
  -- Коля, не задавай даме провокационных вопросов, -
вмешался Никитин.
  -- При помощи этой дамы меня, в конце концов, съедят
в собственном кабинете. Этот ее знакомый так на меня смотрел сегодня, я прямо почувствовал, как он слюнки глотает.
  -- Это не просто мой знакомый. Это мой отец.
  -- А не похожи, - Никитин решил разрядить обстановку­, благо у Николая с юмором все в порядке.
   Он налил еще по одной и начал рассказывать, как позна­комился с Варенькой. Выходило очень смешно, так что и са­ма девушка заливалась.
   Никитин балаганил, а время неумолимо несло их к той точке, у которой нельзя больше будет откладывать разгово­ра. Этот предел подошел к ним вплотную. Первым его пере­ступил Саша:
   - Хороший разговор получился. Только мне интересно,
что ты Варвара сейчас намерена предпринять? Я - об отце.
  -- Кое-что я уже сделала. Например, развела его людей
в разные концы города.
  -- Что за люди?
  -- Я тебе уже пыталась рассказать по телефону: у Змея
три головы. Но умная только средняя. Правая жадная. Левая глупая. Они сами по себе мало что могут. Например, на­пакостить по мелочи. В них нет особой силы. Самое главное, что связь с ними Змей может поддерживать только по теле­фону, экстрасенсов боится. Все время, пока Змей был в горо­де, он их не видел. Завтра я должна поехать и собрать всех вместе. Но этого нельзя допустить. Вместе они очень опасны. Надо что-то придумать. Встреча не должна состояться.
  -- Если я правильно понял, ваш... - Николая не решился
продолжить.
  -- Называйте его Змеем.
  -- Так вот, Змей, как я понял, существует в виде трех
отдельных людей. Но как же тогда рана? Она должна быть у
всех троих? Или только у одного?
  -- Далась тебе его рана! Нашел время теорией заниматься.
  -- Я назначил ему завтра перевязку. Может, его задержать в больнице?
  -- А это возможно? - Варенька с надеждой посмотрела
на Николая. Самой ей в голову это не пришло.
  -- Скажу, например, что нужна госпитализация. У него,
в самом деле, рана плохая. Положу к себе в отделение, а там
видно будет.
  -- Вы только что опасались, что он вас съест. А теперь
предлагаете поместить его в непосредственной близости от
себя.
  -- Если он решил меня съесть, хоть где достанет. А так - будет спокоен, что я всегда рядом.
  -- А нельзя ему в рану чего-нибудь насыпать, ну, на­
пример, чтобы подольше не просыпался или вообще...
  -- Нет. Я так не смогу. Уже думал об этом.
   - Передачку сообразим, - замечтал Никитин, - Со стрихнином.
  -- У него чутье похлеще собачьего. Сразу поймет кто
и что.
  -- У нас есть хорошее снотворное, отключает сразу на
шесть-восемь часов.
   - Это выход, - решилась Варенька, - если получится, усыпляйте Змея. Ты, Саша, поезжай завтра к друзьям, у которых Левый живет. Посмотри, как он там. Сама я поеду в общежитие. Там Правый обретается.
   На стене звякнули часы. Все разом глянули - стрелки показывали три часа ночи. Оставалось совсем немного поспать - и в бой.

Глава VI

   В одиннадцати пополудни молодая особа, одетая так, что сразу возникали определенные подозрения о роде ее занятий, подошла к дверям общежития, ютившегося на дальней окраине. Грязнее этой дыры в округе не было. Довольно давно оно было построено на сваях. Со временем почва так опустилась, что здание оказалось высоко над землей. По­скольку порог много раз достраивался, в стыках лестницы образовались естественные просветы, перебраться через ко­торые могли либо старожилы, по причине своей адаптированности, либо виртуозы-спортсмены, либо пьяные, которым и море по колено.
   Именно к этому порогу и подошла означенная девушка. Подошла и остановилась, оценивая ситуацию.
   В это же время на верхней площадке лестницы появи­лась дама средних лет метр-на-метр-на-метр и загородила своими размерами входную дверь.
   Комендантша. Полная хозяйка здешних мест с окрестностями. Дама соответствующего характера, она бы­ла полностью уверена, что все посетители и даже просто прохожие обязаны если и не падать ниц, то хотя бы низко кланяться при встрече. Кто перед ней, она определила с первого взгляда и сразу же заорала так, чтобы было слышно в окрестных домах:
   - Ты к кому приперлась? - она произнесла
полный титул посетительницы. - Ишь, только
утро, а она уже здесь.
   Грозная дама, конечно, не узнала в раскрашенной девице Вареньку.
   Занявшая господствующую высоту тетка, поувствовала, что отпора не будет и заорала так, что стены дрожали:
   - Че, не нравится? А ты попробуй, может по воздуху
взлетишь? Шляются тут, а за ними потом подбирай!
   Интересно, что она там подбирала? Пустые бутылки, что ли. На мгновение возникла мысль и вправду взлететь. Но, во-первых, много кругом народа, а, во-вторых, баб­ку можно напугать до смерти. И Варвара, сделав отсутствующее лицо, стала вычислять начальницу.
   Она оказалась не такой уж пожилой, неприбранная только. Испитое лицо сильно накрашенно. Складки кожи свешиваются со щек. С них сыплется деше­вая пудра.
   Варенька напряглась, прислушиваясь, что творит­ся за невероятной толщины лобной костью.
   Там было не густо. Во-первых, в расфранченной посе­тительнице тетка видела именно ту, за которую хотела выдать себя Варенька. Во-вторых, ее мучил вопрос - не к Аслану ли девка шляется. Проименованный жил в шестой комнате и был, надо полагать, в хороших отношениях с комендантшей. Все же остальное сводилось к желанию покрасоваться перед ок­ругой.
   Но ситуация имела совершенно неожиданное для дамы продолжение: из крайней по фасаду форточки высунулась красивая, растрепанная голова и с силь­ным акцентом поинтересовалась, почему власть мешает спать постояльцам. Комендантша сразу сбавила тон и намного тише стала рас­сказывать голове, что вот, мол, шляются тут с утра, а ей объясняй каждому, что приходить можно только после рабо­ты. На что голова безапелляционно заявила, что к ней можно в любое время, особенно такой женщине. Последнее было сказано Вареньке.
  -- Ну уж нет! - крикнула комендантша. - Не пущу! Сказано - после работы. Так и будет.
  -- А я по ночам работаю, - выдала Варенька.
   Ответ был непечатным. С чем и захлопнулась дверь. Легальная дорога оказалась закрытой, но тут голова проявила ини­циативу:
   - Дэвушка, а дэвушка, подойды ближе.
   Варенька послушно двинулась в ту сторону. Окно тотчас раскрылось, и сверху опустилась обычная деревянная лест­ница. Через минуту Варенька была в комнате.
   Ничуть не смущаясь, она сразу уселась на чью-то по­стель и закурила, а человек, только что ее сюда втащивший, наконец, рассмотрел ее поближе и теперь стоял посреди комнаты столбом и только прищелкивал языком. Наконец, дар речи к нему вернулся:
  -- Дэвушка, ты мнэ разрешаешь что-нибудь дэлать?
  -- Дорого обойдется.
  -- Дэнег сколько хочэшь дам.
  -- Мне деньги не надо, сама могу приплатить.
  -- А что хочешь?
  -- Я тут пришла одного фраера повидать, он мне бабки
должен. Отдавать не хочет. Встряхнуть его надо, но тихо, подальше за городом. Если ты дело сделаешь, тогда и раз­
говор будет.
   Варенька еще не успела закончить фразу, а парень уже расставив руки пошел на нее.
   - Ты что, рехнулся?
   - Думаешь, я такой дурак? Да? Ради просто так
на мокрое дэло пойду? Давай лучше мирно поговорим. Ты
молодая, я - молодой-
Положение создалось довольно щекотливое. Укоротить
   это животное она могла в любой момент, но тогда рушился уже созревший в голове план.
   - А кто тебя на мокрое посылает? Его надо только попугать. Но без этого тебе меня не видать. А если полезешь, так за мной стоят. Смотри, не обожгись.
   При этих словах Варенька посмотрела на оппонента и поняла, что он уже ничего не слышит. С налитыми кровью
   глазами, широко раздувая ноздри, на нее наступала потная безмозглая масса.
   Извини, но ты меня вынудил... Он был уже совсем ря­дом, но когда рука коснулась ее плеча, будто волна пронес­лась в воздухе. Отброшенный парень упал возле самой двери и слегка треснулся головой о косяк. Он сразу пришел в себя, но понять ничего не мог.
   - Я тебе предупреждала.
   Оппонент стал медленно подниматься на ноги. Желания продолжать игру у него поубавилось. Но горячая кровь брала свое.
  -- А если попугаю, прыдешь?
  -- Приду.
  -- На всю ночь?
  -- Хоть на сутки.
  -- Кто он?
  -- Живет у вас в двадцатой комнате. Высокий, худой. Про меня не проболтайся. Но сделай так, чтобы его тут
некоторое время не видели. Договорились? - Варенька сделала движение бедрами.
  -- А можэт останешься?
  -- Некогда мне. Дня через два приду. Ты мне понравился. Только предупреди комендантшу, чтобы не орала.
  -- Я ее прыдушу.
  -- Мокрушник.
   Варенька вышла в грязный, вонючий коридор. У даль­него мутного окна стоял кто-то и курил. Колышущийся пластами дым, создавал атмосферу нереальности. Вокруг все было так неприкаянно и тоскливо, что Варенька подивилась, как тут вообще могут жить люди. Поскорее захотелось вырваться от­сюда на свежий воздух.
   На вахте никого не оказалось. Дверь была закрыта на ще­колду средневекового образца, но не успела Варенька к ней притронуться, сзади раздался львиный рык приближающей­ся комендантши:
   - Все-таки пролезла! Никуда теперь не выйдешь, пока
милиция не придет. Сдам тебя, и пусть они разбираются. У тебя ж на морде написано, что воровка.
   Общаться с милицией ведьме не хотелось. Но прежде чем применить силу, она попыталась еще раз мирно решить проблему.
  -- Я ухожу, ничего не взяла, можешь сумку осмотреть.
  -- Ага, как про милицию услышала, испугалась! Я ее
теперь нарочно вызову, пусть проверят кто такая.
   Комендантша накручивала диск телефона, а сама в этот момент думала, успеет или не успеет эта... сунуть ей деньги до того, как придет участковый. А не сообразит? Подсказать?
   Дозвонившись и положив трубку, она уставилась на девушку таким откровенно выжидательным взглядом, что в зрачках явственно пропечатались во­дяные знаки.
   Вареньке стало противно до тошноты. Вот они: смурные и вонючие, все в дыму и грязи. У них даже от взгляда тянет вонью. Какие мысли? Какая культура? Они не знают таких слов. Все их слова состоят из пяти букв. Тетка эта - та же Урда или Кикимора, только бессильная, а оттого еще более злобная.
   Комендантша смотрела, пока ей не стало казаться, что у девицы меняется лицо. Когда размытые дымным полумраком черты придвинулись к ней вплотную, ужас отбросил бедную женщину к стенке, по которой она и потекла на пол. Перед ней вместо нахальной размалеванной девицы стояло чудовище с волчьей головой. Из глаз чудови­ща выползали змеи.
   Тихо прозвучал приказ открыть дверь. Комендантша рванулась, отодвинула задвижку и, втянув голову в плечи, отвернулась к стене. За спиной прошуршало. Когда она обернулась, в коридоре уже никого не было.
   Через некоторое время в общежитие зашел лей­тенант. Комендантша сидела в самом углу вахты и шепча не­понятные слова, смотрела по в одну точку. На вопросы не отвечала, зачем вызвала милицию, сказать не могла.
   Лейтенант оценил все правильно, и через полчаса она тряслась в компании трех санитаров по дороге к психоневрологиче­скому диспансеру.

Глава VII

   Зстеной кто-то тронул струны гитары. Сейчас его позовут пить чай. Сколько он его здесь уже выпил? Навер­ное, кубометр.
   Каждый вечер сюда приходят люди и что-то мас­терят. Могут копаться до ночи, а то и до утра.
   Левон еще не встречал таких, которые за бесплатно могут так вкалывать. Сначала думал, тут подпольный цех. Когда понял, что это не так, стал присматриваться к ним с удвоенным интересом.
   С первого взгляда люди как люди, а побудешь среди них и становится ясно - маленько не от мира.
   Любому дураку ясно, в праздник или в воскресенье надо расслабиться, водки попить, с друзьями пулечку расписать или, на худой конец, морду кому-нибудь набить на пустынной улице. А эти зимой, в мороз, на лыжах, с мешка­ми идут в лес у костра песни петь. А уж дома поют, где надо и где не надо. И ладно бы, что с этого имели. А то ведь на свои кровные все покупают, даже посуду чайную сюда, в эту халупу. И хату эту назвали - с ума сойти - клубом. Англия, блин!
   Англию Левая Голова вспоминала часто.
   В средние века Змей не мог часто показы­ваться налюди в своем естественном виде, и подолгу они жили каждый сам по себе, Главная Голова отправил его в Англию по де­лам.
   Расстояние было немаленькое и Левой, говоря людским языком, загулял. Так, оказалось, хорошо ничего не делать, наплевать на политику, на придворные интриги, не ломать голову, как очередному лорду ножик между лопаток сунуть.
   А какие женщины там проживали! Одно плохо: какой-то дефект кожи, видно от сотворения еще, не давал Левому жить спокойно. На боках у него регулярно нарастали чешуй­ки. Лекари, к которым он обращался, ни черта, конечно, не понимали и заставляли мазать чешуйки змеиной кровью, от чего те нараста­ли в два раза быстрее. Левый приспособился соскребать че­шую с боков остро отточенным ножом, но кожа все равно имела нечеловеческий вид. Одна из его подружек и доложила куда надо.
   Англия, конечно, не Испания, но и тут дело знали. Главный вовремя почувствовал, что с Левым не ладно. По­мог. Но конфликт между ними затянулся. Главный так и назвал его теперь - Беспутной головой. На само­стоятельную работу больше не отпускал, женщин отгонял, как прокаженных. Стоило на горизонте показаться юбке, Главный зверел и Левону ничего не оставалось, как смирно сидеть и выполнять приказания.
   Было и еще одно обстоятельство - эта голова была ка­кой-то бесталанной, кругом ей не везло. Там, где другие го­ловы справлялись без труда, ее ждала неудача.
   Так, еще с самых давних времен, когда добры молодцы выезжали на богатырских конях на Змея, первой летела обычно Левая Голова, так как приходилось под правую руку молодца. Отлетев, она уже более ничего не могла помочь сво­им, лежала в сторонке и наблюдала за ходом побоища. А раз, после очередного скандала с другими головами, левая даже стала болеть за команду противника. За что ей тоже попало впоследствии.
   Левого больше одного не оставляли. И только те­перь выдался довольно длительный промежуток, когда он фактически отдыхал.
   Никто его не тревожил, никто не заставлял ничего де­лать. Он отдавался безделью, гитара за стеной не раздражала, со временем даже стала нравиться. А вечера, если проходили в одиночестве, без обязательного чая, стали казаться скучными. Он старался вникнуть в психологию лю­дей, которые его окружали, но чем больше старался, тем больше запутывался.
   Раньше все люди казались ему одномерными. Либо он видел в них своих, либо врагов. То, что эти не его единомышленники, ясно, но и враждебности в них не было. Что в них не было корысти, Левый не понимал вообще, но как-то со временем привык.
   Настроенный поначалу Главным на боевой лад, Левый пытался посеять среди них вражду, но все время натыкался на какую-то беззлобную иронию. Они держались друг за друга. Даже ссоры, которые вспыхивали время от времени, были беззлобные. До мордобоя, тем более до членовредительства вообще не доходило.
   Еще же несчастное положение Левой Головы заключа­лось в том, что понравилась ему тут одна. Но вокруг нее хо­дил здоровенный рыжий детина и посматривал на Левого такими глазами, что хотелось, как в давние времена, отка­титься подальше на травку и оттуда наблюдать за события­ми.
   Однажды им человека не хватило, подержать шпанго­ут, и его, между прочим, очень деликатно, пригласили по­мочь. Потом, конечно, чай под гитару, и превратилась эта его помощь в повседневную жизнь.
   Но самое главное - никто не удивлялся, что тут чело­век живет. Живет, значит так надо. Мало ли какие у кого могут быть обстоятельства.
   Так и жил. Тихо. Помогал по хозяйству и за три недели так привык к этой жизни, что уже со страхом думал, вот скоро вызовет Старший и спросит за все мирно прожитые дни.
   Левый сидел пригорюнившись, когда за дверью раз­дался стук, а потом не вошли, а прямо ввалились несколько человек. Длинного, худого он знал - Никитин. Это он привел его сюда.
   Компания шумно располагалась. В угол летели рюкза­ки, лыжи, шубы. Никитин что-то напевал потихоньку. Невз­начай он оказался рядом.
   - Левон, сообрази чайку, если не трудно.
   И тот покорно поплелся на кухню ставить чайник. Скоро все собрались и начались обычные разговоры: кто, ку­да, чего.
   Внимание привлекло знакомое слово. Бурутан - там Главный спрятал когда-то от своих Наталью. Не то спрятал, не то похоронил, Левон не знал точно.
   Когда разговор был в самом разгаре, в комнату вошла женщина. Никто не слышал, как она открыла дверь. Просто вошла, будто появилась из воздуха. И все сразу замолчали. Рассматривали ее и дивились, откуда такая. Только Левый понял кто она.
   Неприятно было ему это явление. Опять непрошенным врывается в его душу Главный. Откуда что взялось - Ле­вон вызверился на незнакомку:
   - А вам что здесь надо? Зачем пришли?
   Ребята загалдели, никто понять не мог, с чего этот тихоня так расходился. Да еще на женщину, да еще на такую. Его, конечно, утихомирили, а женщину усадили за стол и стали поить чаем.
   Разговор, как ни странно, завязался общий. Женщина стала задавать вопросы. А они, дураки, обрадовались, что вот такая сидит тут с ними, немытыми, и слушает.
   Левый терялся в догадках: к нему она пришла или по своим делам. На него она пока внимания не обращала или делала вид, что не обращает. А он с болезненным вниманием вглядывался в нее и находил в лице знакомые черты.
   А женщина про-лжала задавать вопросы.
   Левый поднапрягся и постарался прочитать ее мысли. В ответ - тишина. И тут он понял - она пришла за ним.
   Нет, она все так же демонстративно не обращала на него внимание, но по тому, как она напряглась, как светились ее безмятежные глаза, он понял - ведьма ловит каждое его движение.
   В дремучей, затравленной душе Левона впервые в жизни вспыхнул протест. Главный был далеко. Привычного страха и ощущения подневольности не было. Ле­он изготовился к сопротивлению. Пусть потом будет, что будет. Так просто он не даст увести себя отсюда. Он не даст Змею оторвать себя от них. Впервые в жизни он подумал о себе, как о постороннем.
   А незнакомка продолжала разговор. Один только Левой видел, как от нее к ребятам тянулись и извивались зеленоватые нити. Нити опутывали людей, и они, сами того не замечая, уже сидели не шелохнувшись, как кролики перед удавом. Уже близок был момент, когда одно ее слово могло толкнуть их на любое дело.
   И вот, когда люди стали мягкой глиной в руках ведьмы, Левон, сосредоточив все свои силы, обрушил на нее страшный удар. Люди попадали, кто где был. Только с ведь­мой, вопреки ожиданиям, ничего не случилось. Она оберну­лась, внимательно посмотрела на Левона, а потом подняла руку и одним движением вычеркнула его из жизни.
   Уже остатками сознания Левон понял, на кого она по­хожа. Конечно, это была Наталья, только совсем молодая. Тогда все они в нее влюбились, но взял ее Главный. И как в последствии ни пытался спасти ее Левон, ничего не получа­лось.
   В кухоньке стояла тишина. Люди тихо поднимались, ничего не понимая. Они переводили взгляды с враз поста­ревшей и подурневшей гостьи на чучело дракона, стоящее в углу, там, где только что сидел Левон.
  
   Медленно-медленно возвращались силы. Болело все тело. Раскалывалась голова. Варенька сосредоточилась только на том, чтобы не упасть. Только бы справиться.
   Что все-таки произошло? Нет, надо было сначала прийти в себя, а потом думать.
   Она увидела Никитина, он пришел в себя и сразу кинулся к ней на помощь. И тут Варенька впервые жизни потеряла над собой контроль, не потому, что сил не хватило, просто знала - рядом друг. Она мягко свалилась к нему на руки.
   Саша подхватил ее и понес с комнату, где еще недавно жил Левон, положил там на лежак и стал обтирать мокрым полотенцем лицо. Наконец, она открыла глаза.
  -- Что с нами произошло? Мне показалось сначала,
током шарахнуло. Потом смотрю, ты руку подняла и этого
зачеркнула.
  -- Он меня очень сильно ударил. И знаешь, почему?
Я ведь думала, он меня расшифровал. А на самом деле ничего он не понял, просто не захотел возвращаться к Змею. Так про себя его и назвал, значит уже отделился. Что тут с ним произошло, что он пошел на такой шаг? Даже убрать меня решился. А самой последней мыслью было воспоминание о моей матери.
  -- Так что же ты наделала?
  -- Что сделала, того уже не исправишь. Да и боюсь,
найди его сейчас Змей, быстро бы пришел конец всякой
философии. Они бы вам тут такого наворотили, костей не собрать.
Хотя, жаль, конечно. Эта голова всегда была
кой-то непутевой.
  -- Что ребятам сказать? Как им объяснить?
  -- Они уже все забыли, а про чучело скажи - подарили, сувенир, мол.
   Компания на кухне продолжала пялиться на метровую Змееву голову. Саша объяснил как надо. Поверили, сами тащили сюда все, что ни попадя.
   Варенька торопилась, но тут услышала знакомое слово. Человек с могучими плечами и кудрявой черной бородой рассказывал о Бурутане.
  -- Я слышала об этом месте, говорят сказочная красота.
  -- Да, там, в середине маршрута есть на что посмотреть.
Погода всегда хорошая. Кругом пурга, а там тепло и
тихо. У скалы горячие источники никогда не замерзают.
  -- Как туда попасть?
  -- Вам - никак.
  -- Почему?
   - Я женщин с собой принципиально не беру.
Мужчина не рисовался, не набивал себе цену, говорил
   совершенно серьезно. Варенька беспомощно оглянулась на Сашу.
  -- А меня возьмешь? - спросил у могучего Никитин.
  -- Тебя - куда угодно.
   - Тогда давай сделаем так: ты возьмешь меня, а я - ее.
  -- Чего вам так занадобился Бурутан?
  -- Да понимаешь... вот... тут идея... В общем, потом поговорим. Мне сейчас нужно только твое принципиальное согласие.
  -- Ладно, посмотрим.
   Вареньке было этого достаточно. Пока. Чучело отнесли в мастерскую и поставили на антре­соль.
  -- Не провоняет? - спросил Саша потихоньку.
  -- Не должен. Только он по ночам может оживать, предупреди, если кто тут спать останется, пусть не пугаются.
  -- Ты сейчас куда?
  -- К Нему поеду.
  -- Ну, не пуха... Почему к черту не посылаешь?
  -- Нельзя мне. Пошлешь, а потом вызволяй.
Варенька, бросив последний взгляд на Змееву голову, поехала в гостиницу.
  
   С утра у Змея случилось вполне приличное настроение. На­конец-то он пришел хоть к какому-то решению: проанализи­ровав последние события, он понял, что если в рассказах Ва­реньки имеется хоть доля правды, надо ликвидировать здесь всех, исключая, конечно, ее саму. Придется начать все сна­чала. Трудно в его-то годы, но другого выхода не существовало.
   Еще и еще раз продумывая план ликвидации, он стоял у окна и смотрел на заснеженные сосны. Вокруг было тихо, чисто и холодно. Эта кристальная чистота окружающего на­страивала его на решительный лад.
   Вдруг, на казалось бы, ровном месте, Змей споткнул­ся. Появилось давно знакомое ощущение - пронизывающая боль, которая возникала, когда летела одна из его голов. На месте впадины над ключицей тут же сама собой возникла зияющая рана. Черная кровь медленно стекала с ее краев.
   Змей зажал рану рукой, потихоньку продвинулся к кровати, сорвал со спинки полотенце и замотал им шею. Кровь стала просачиваться медленнее, но боль осталась.
   Змей стал шептать заклинания. Вот сейчас рана высо­хнет, полотенце перестанет промокать. Когда он его размо­тает, увидит только белесый рубец.
   Но что-то было не так. Рана не закрывалась, хоть и за­тянулась тонкой пленкой.
   Через полчаса стало ясно - левой голове пришел ко­нец. Факт был малоприятным, а с другой стороны он нянчил­ся с этим дураком более двух тысяч лет. Сколько раз за это время она летела с плеч! Можно было, конечно, еще тогда, поначалу ее не восстанавливать. Каждый раз становилось жалко. Пользы же она вообще никакой не приносила.
   Но что все же произошло? Вариантов могло быть два: либо Левого поразил Верховный, либо кто-то из своих. Но что мог сделать этот недотепа Верховному? Свои - тоже не вариант, они все достаточно его боялись. Тогда остается единственный и не такой уж невероятный вариант: он сам этого захотел. Главный давно начал замечать за Левой головой весьма неординарные мысли, думал - перебесится.
   Перед ним встало лицо Вареньки. А что? Вполне воз­можно, именно она стала причиной всех последних бед. До­пустим, сама захотела стать тут хозяйкой, а его руками ре­шила убрать конкурентов. Но зачем убирать Левого? Нет, не сходится.
   Так, если виноват местный ковен, уничтожу всех. Если Она... смерть ей пока­жется счастьем.
   В дверь постучали, на пороге стояла та, о которой он только что думал. Такая свежая, такая прекрасная и спокой­ная, что Змей тут же отбросил все свои подозрения. Нет, ко­нечно, это не она, хотя бы потому, что ни одна живая душа не рискнула бы появиться перед ним после такого дела.
   Варенька очень боялась именно первого момента. От того, как она себя поведет с порога, как расскажет Глав­ному о происшествии с Левым зависело все. Но, углядев полотенце на шее, она поняла, что тому уже известно главное. Оставалось разыграть удивление.
  -- Что с вами? Опять рана разошлась?
  -- Нет, это другая рана. Что с Левым?
  -- Не знаю. Я там, где он жил, сегодня была, но все закрыто. Его там нет. Правда, следы остались и запах...
  -- Чей?
  -- Урда и Джек.
  -- Значит, с ними все ясно. - Змей уже не говорил,
рычал. Кровь начала проступать на полотенце свежими пят­
нами.
  -- Сейчас поедем к ним и закончим со всем этим.
  -- Вам надо в больницу.
  -- После. Сейчас сделаем самое важное.
  -- Куда едем?
  -- К Беку.
   На месте Бека не оказалось. Когда начали выяснять, где его искать, им вежливо объяснили, что искать его надо в тюрьме.
   Змей закрыл глаза и мысленно пробежался по лицам бывших Бековых подчиненных. Все они были перед ним сейчас, как на ладони. Стоп. Есть! Вот тот, кто имеет непосредственное отношение к несчастьям Бека.
  -- Джек...
  -- Что вы сказали? - удивленно переспросила ведьма.
  -- Джек. Его рук дело. Где его искать?
  -- Не знаю, так и не смогла на него выйти. Прячется.
   - Это поправимо, - с этими словами Змей достал из
кармана сверток и положил в стол Бека. Сотрудники ничего
не заметили.
   Машину Змей отогнал на небольшое расстояние и на­блюдал из нее, как к парадному Рыбкоопа подъехал черный воронок, из него вышли двое атлетически сложенных серых. Змей тут же настроился на волну их ра­ции. Результат работы был налицо. Вся местная команда КГБ была в восторге. Наконец-то найден след резидента. В столе директора Рыбкоопа обнаружены такие документы, что комитетчики будут носом землю рыть, а отыщут означенного в них товарища.
   Варенька со своим страшным спутником поехала дальше. Уже подъезжая к управлению торговли, они поняли, там что-то неладно: люди выскакивали из двери здания, как ошпаренные. Когда машина была уже возле крыльца, на него вылетела растрепанная Урда. Вслед за ней из коридо­ра выплыл клуб черного дыма. Урда металась по крыльцу, порываясь вернуться обратно. Понятно - там у нее что-то осталось. Наконец, она решилась и ворвалась в горящий коридор.
  -- Как думаете, Варенька, сгорит наша дама или нет?
  -- Нет, конечно. Интересно, что она там прячет? Должно быть, что-то такое, за что Урде не жаль заплатить репутацией че­ловека. Если это сооружение сейчас завалится, а наша дама выйдет оттуда, как ни в чем не бывало, окружающим это по­кажется, по крайней мере, странным.
   - Давайте посмотрим.
   Они вгляделись во внутренности горящего дома, там по коридору Урда тащила к выходу мешок. Из дымившейся дыры на пол сыпались пачки денег. Она никак не могла добраться до двери. Часто наклонялась, подбирала и засовывала их обратно.
   Змея передернуло от отвращения. Сам он презирал деньги, слишком высоко летал. Сейчас, столкнувшись с глупой алчностью, испытал к Урде не просто ненависть.
   Урда, могла очень многое. С ее властью можно творить почти все что угодно, а она хваталась за резанные бумажки!
   Змей ни слова больше не говоря, вышел из машины и направился к горящему дому. Люди, толпившиеся вокруг, только ахнули, когда он открыл дверь и вошел. А там, внут­ри, Варенька видела это отчетливо, он подошел к Урде и всего раз несильно ударил ее. И не стало Урды, только клуб зловонного дыма вывалился через дверь. Следом за ним по­казался Змей. Как только он вышел, здание, распуская снопы искр, завалилось. Не отвечая на расспросы, он спокой­но сел в машину и велел Вареньке ехать к Кикиморе в СЭС.
   Молчали всю дорогу. Варенька была под впечатлением увиденного. Все оказалось так просто. Так вот какова сила ее отца.
   Она поймала себя на том, что так назвала его впервые. Стало страшно. Неужели она может попасть под его влия­ние? Украдкой посмотрела в его сторону. Нет, наваждение прошло, она опять видела перед собой холодное жестокое чудовище, которое не остановится ни перед чем. Варенька тоже решила не останавливаться.
   Как выяснилось, Кикимора уже неделю не появлялась на работе. Дома обнаружились следы поспешного отъезда. Надо полагать, она что-то заподозрила и просто смылась.
   Варенька в душе была удовлетворена, практически все устранены. Правда, погибла только Урда. Остальных она все равно достанет. Со временем.
   Оставался только Бес-из-Ребра, но искать его было бесполезно. Только он один обладал способностью так пря­таться от Змея, что тот был бессилен. Ну и черт с ним.
   Змей откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Он был бледен, дышал тяжело. Чувствовалось, сегодняшний день не прошел для него бесследно.
  -- Куда сейчас?
  -- В больницу.
  -- Рана очень беспокоит?
  -- Да. И с врачом этим надо кончать.
   Варенька подобралась. Там сейчас дожидается Нико­лай. Наверное, весь собрался в комок, на все решился. И сам ведь толком не знает, на что может нарваться. Знала только она.
   А в больнице все было готово к приему гостя. Коля си­дел в своем кабинете и делал вид, что играет с Никитиным в шахматы. Саша с тревогой наблюдал за ним. Внешне - все как всегда, только когда играет, за чужие фигуры хватается.
   - Николай, может тебе лучше куда-нибудь смыться.
Очень уж ты нервничаешь. Еще заметит эта тварь, больницу
запалит.
   Николай не слышал его вопроса, тупо смотрел на доску, но на голос отреагировал:
  -- Ты не знаешь, что та голова, которая сейчас в клубе
стоит, выдыхала? Там же три головы было. Одна - огонь,
вторая - яд, а третья, наверное, воду. А может и не воду. На­
верное, воду. Она ее выдавала, чтобы пожар вокруг себя ту­
шить. Своеобразная забота об экологии.
  -- Ну ты даешь! Нашел члена общества "Зеленый пат­
руль". Теоретик. У меня за Варвару душа болит.
Как бы она не натворила дел раньше времени. Такой папаша
на родство не посмотрит, от девки одни косточки останутся.
  -- Я, тогда, как в былые времена, пойду на него с палицей.
  -- Ага. А я боевого коня буду изображать.
   Казалось, сидят два человека и спокойно так друг друга подначивают. Но напряжение повисло в комнате душ­ной пеленой. Никитин, кстати, подумал, если с Варенькой что произойдет, Николай и вправду полезет в драку, и тогда не только ее косточки будут под солнцем белеть.
   Дверь без стука растворилась, на пороге возник Змей. Варвары с ним не было. У Саши в голове промчалась шаль­ная мысль - съедят. Но тут в коридоре послышался звук шагов, девушка впорхнула в кабинет.
   Ее спутник выглядел очень плохо, бледный, весь в ис­парине, казалось, он сейчас рухнет на пол.
   - Вы мне сделаете перевязку, потом поедете со мной, - прокомандовал Змей в сторону Николая.
Бледный-то он, бледный, но у человека не хватило
   сил спросить, куда ехать. Он только головой кивнул.
   В перевязочной Николай увидел рану на шее, совсем свежую, еще кровоточащую.
  -- Этого раньше не было. Что с Вами случилось?
  -- Не имеет значения. Ваше дело лечить.
  -- Надо ложиться в больницу. Рана очень опасна.
   - Ваше дело наложить швы, как быть дальше, я решу
сам.
   Черные круги летали перед глазами. Змей никак не мог справиться с собой. Кровопотеря. До сих пор он не знал, как это - на­всегда потерять часть себя. Сейчас важно было оставаться на поверхности сознания. Никто не мог ему помочь. Варвара... Она далеко, в соседней комнате. И ей он полностью не доверяет. Никому. Остался один. Спалить бы всех сейчас. Но что тогда? Обороняться от всего мира одному? Они, конечно, сбегутся, набросятся на него. Как же! Столько времени он не давал им покоя. Столько страха! Они налетят, начнут рвать на части... Сейчас главное не забыться.
  -- Нужен наркоз.
  -- Шейте так.
  -- Так нельзя, вы теряете сознание. Может развиться
шок.
   Почему его не видно? Что-то загораживает... Какие у него мысли? Не слышно.
  -- Пусть придет моя спутница, - прошептал Змей.
  -- Мы сюда никого не пускаем, но раз вы настаиваете,
так и быть.
   Варенька вошла в перевязочную ни жива, ни мертва. На столе лежал Змей. По коже извивались старые, бледные от времени рубцы. В лице ни кровинки. Глаза горели лихорадочным блеском. Она всей кожей чувствовала, как он опасен. Стало очень тяжело. Нет, она не надеялась отсидеться, но все равно...
  -- Будете здесь, рядом. - Змей уже не говорил,
хрипел. А еще полчаса назад, как ни
в чем ни бывало ехал в машине.
  -- Я буду здесь. Не волнуйтесь, - голос дрогнул. По­нял или не понял Змей, что его предали, осталось неясным,
он потерял сознание.
   У Николая тряслись руки. Наркотик в бе­шеной дозе вливался в вену. Змей затих. Лежал, не подавая признаков жизни, только странное стало проявляться в чертах.
   - Быстрее, - закричала Варенька. - Он превращается.
Наскоро бросив несколько швов на рану, Николай вместе с
Варенькой переложил начавшее грузнеть тело на каталку.
Они отвезли его в одноместную палату. Ни­колай запер палату на ключ.
   Все. Дело сделано. Они сидели в кабинете и молчали. Совершенно обессиленная Варвара откинулась на спинку кресла. То, что в ней сейчас происходило, напоминало бурю.
   Что она сделала? Порвала со всем, уничто­жила все? В жизни не осталось ни одной точки соприкосно­вения с остальными. Она теперь сама себе хозяйка. Но - цена? Какую цену она заплатит?
   Всех их скручу, все у меня будут по одной веревочке прыгать! Найду! По одному переловлю. Но чем я тогда лучше Его? Перед ним тоже гнулись. Ему нравилось, понравится и мне. Что дальше? Дальше будет, как было. Затянет.
   Саша первый сообразил: с ней происходит что-то не то. Забегал, засуетился.
  -- Николай, где у тебя спирт?
  -- Что с ней?
  -- Не видишь, дурак влюбленный - помирает.
   Теперь и Николай заметил, как она изменилась, со­рвался с места, принес склянку со спиртом. Рука не держала.
   - Да не хватайся ты, я сам подержу. Выпей, только не
задохнись. Трудно тебе сейчас. Конечно, трудно, такое дело
сделала. Ты не думай, что совсем одна осталась, мы
тут...
   Говорил, ворковал, ушептывал, не останавливаясь, пока воркотня не стала ей внятна.
   Стало тепло. Не так рвалось внутри. Она смотрела на них. Поняла - это надо пережить. Как переживают стихийное бедствие. Отшумит. А эти действительно будут рядом. Толь­ко надо собраться сейчас, заняться насущными делами, не думать. Пока.
   Варенька раскрыла усталые, мутные от бури глаза. Николай - рядом. Взял ее руку, перевернул ладонью вверх и уткнулся в ладонь лицом. Сидел так и молчал, пока не вернулся Никитин.
   То ли от его прикосновения, то ли от спокойного лица Саши она окончательно пришла в себя.
  -- Что там?
  -- Лежит. Зеленый и головы две.
  -- Ночью надо увезти подальше.
  -- К ночи он проснется, - оторвался Коля от ладони.
  -- Он не проснется, пока я не сниму с него заклятия,
или пока его не освободит кто-нибудь сильнее меня. Или
Верховный.
  -- А есть сильнее?
  -- Не знаю, может быть.
  -- Так это что получается, Варвара, войне конца не видно?
  -- Не видно. Даже если Старшие сгинут, останет­ся какая-нибудь дрянь вроде Беса-из-Ребра. Будет сидеть
потихоньку за пазухой и толкать под руку.
  -- Получается, они неистребимы?
  -- Да, наверное, пока существуют люди, будут существовать и они. Пока существуют люди. На злобе и слабостях строится могущество Нечистого. Я сейчас подумала, может и не стоило так с Ним. Это все-таки было видимое зло, ощутимое. На него люди еще тысячу лет назад с топорами ходили. Тех, кто попрятался, придется выковыривать по одному.
  -- Нет, не зря. С таким зверем только ты и могла
справиться. Сама же рассказывала, каким он был раньше.
Ничего не боялся, всеми тремя головами размахивал. И что?
Пришел его час, и ты, его дочь... Ты прости, что я тебе это
сейчас сказал.
  -- А знаешь, я его сама сегодня впервые про себя отцом
назвала. Наверное, это одна из сторон Зла - притягивать. Со слабыми оно всегда играло злую шутку.
  -- Ну и что, ты...?
  -- Я. кажется, уже выбрала. Не тогда, когда тебя на помощь звала, а когда тут в кресле сидела и прикидывала, как миром буду править.
  -- И, что... решила?
  -- Все решила.
   Ночью Саша с Николаем вывезли неподъемную, зеле­ную тушу на болота. Не успевшая замерзнуть трясина чвакнула, не оставила следа. Они постояли еще немного над зыбкой гладью и уже собира­лись возвращаться, когда почувствовали, что не могут сдви­нуться с места.
  
   А со стороны посмотреть, будто вечно тут стояли эти два камня: ни лиц, ни рук, ни сердец.
  
   КОНЕЦ
   1992г
  
  
  
  
  
  
   7
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"