Шарль насторожился и плотнее надвинул картуз. Присел, стараясь замаскироваться, и, опираясь ладонями о кочки, ужом скользнул в низкий кустарник. Голос принадлежал Нюше, женщине с формами, достойными кисти ле Рюбье, умевшего заполнить весь холст упругой, молодой, безупречной плотью. Розовой с этими складочками, бликами, тенями и невесть как прописанным кистью неизбежным вожделением...
- Маркиз мой ненаглядный, где ты? - пропел тот же голос чуть дальше и глуше. - Ау-у, ау-ушеньни...
Не оглядываясь, Шарль миновал опушку, добрался до перегиба холма, выпрямился и пошел в глубину леса, стряхивая мусор с ладоней и сердито поводя плечами.
Зимой, после провала в посольстве и утраты магии, а с ней вместе - и идеальной личины обольстителя-джинна, он некоторое время истратил на восстановление пошатнувшейся самооценки. И, как понимал теперь, делал это излишне усердно. Именно общение с Нюшей отрезвило и привело к убеждению: внешнее совершенство не главное в жизни. Пока вся эта плоть со складочками, бликами и тенями пребывает на холсте - она великолепна. Она молчит, она не норовит изловить тебя и не учиняет всего прочего, столь нелепого - аж помыслить боязно. Шарль скользнул в узкую лощинку, которую приметил еще от опушки. Почти невольно проверил карманы: вдруг снова нитку подбросила? Или хуже: иголку, дважды он вскакивал, буквально ужаленный очередным приворотом... Или волос свой. Или что у них тут, в Ликре, надежнее всего присушивает мужика в понимании беспросветных и безупречных дур?
Дикая, нелепая, не поддающаяся рациональному пониманию цивилизованного современного человека, Ликра еще зимой казалась страной и совершенно чужой. Эдаким медовым печатным пряником с узором-картой рельсовых путей и нарисованными глазурью редкими крапинами городов - островков цивилизации в дремучей и воистину первобытной дикости, способной вызвать лишь отвращение и отрицание. Тем более со стороны человека с его титулом и образованием, уникальным талантом мага и безупречными манерами столичного модника.
Шарль поправил любимую косоворотку, расстегнул еще одну пуговку. Задумчиво дернул короткий козырек картуза. Прищурился на солнышко и огляделся. Ближайшее отсюда глазурное пятнышко настоящего города на карте Ликры - в тысяче километров к западу. Далеко...
Дикость торжествует, прет небритой щетиной багульника на низенькие железнодорожные насыпи. Ползет по лощинам пьяно поваленным ивняком. Выламывается в шаманском танце кривыми стволиками вековых лиственниц. Древних, но запросто обхватываемых пальцами, так они немощны и чахлы. Дикость зудит роем мошкары, откликается голосистой Нюшке непуганым лесным эхом.
И звенит синей, ледяной ключевой водой. И раскрывается над головой небом, какого не увидеть в цивилизованной стране - девственным, словно здесь все еще длится первый от создания мира полдень, и никакие грехи людские еще не сотворены. Оказывается, дикость можно и полюбить. Иногда. В разумных дозах. Неиспорченную. Шарль потянул носом и сосредоточенно зашагал в глубь лощины, чавкая сапогами по жиреющей болотине.
- Ну и скот ты, мусье, вежливо выражаясь, - вздохнул знакомый бас из недр ивняка.
- Вылезай, дикий злодей, - весело оскалился бывший джинн, остановился, победно сверкнув глазами и подбоченясь. - Мой франконский нюх весьма хорош. В отличие от твоего самогона. Это пойло недостойно даже самого последнего ликрейского скота, тем более оно не будет уродовать людей в моем поезде.
Для надежности Шарль вынул пистолет из кармана, демонстративно оглядел и снова убрал. В зарослях вздохнули надрывно, уже на три голоса. Меньшего числа и не следовало ожидать...
- На еловых опилочках, - попробовал выгодно представить продукт кочегар Лексей, бурый и страшный, как медведь. - Дух-то какой, натура!
- Дух изрядный, - согласился Шарль. - Иди, сомелье ты опилочный. Иди к Корнею и расскажи ему о натуре и всем прочем. Заодно поясни, что ты днем делаешь здесь, вдали от паровоза и профилактики котла.
- Управлюся, успею, - отмахнулся Лексей, хотя сопел уже отчетливо виновато: Корнея - пожилого начпоезда, он уважал. Но самогон уважал еще крепче. - Змеевик не тронь, ирод! Ужо подловлю ночкой темной, уже припомню табе баталию при Бродищах, где наши ваших поклали сто лет назад.
- Мы, помнится, имели дискуссию по указанному вопросу, - ласково улыбнулся Шарль. - Итог её далек от исторической правды, и мне весьма по душе он пришелся.
- Магиею всяк охальник сгубит честного трудника, - обреченно укорил Лексей, засопел еще тяжелее и завозился, шаря во мху, собирая в мешок нечто звякающее и брякающее.
Припомнив себя побитого, он всякий раз укорял инженера магией, поскольку иных причин поражения принять не мог: не позволяла гордость. Кочегар еще немного постоял, склонившись, выдохнул со всхлипом - и выгрузил звякающее назад... Ссутулился, двинулся в сторону опушки, все ускоряя шаги. Следом молча и понуро заторопились два неказистых синеносых мужичка, беспамятные обитатели хвостовых вагонов. Шарль проводил взглядом всех. Подождал, вслушиваясь и хмурясь, пока стихнут в удалении шаги. И скользнул в заросли.
Со смесью возмущения и восхищения оглядел аппарат. Мятая жесть, разнокалиберные стеклянные и медные трубки, тут подмотано пенькой, там подвязано конопляной веревочкой...
- Если мсье Лексея голым, в магическом вихре небывалой силы, перенести в самое сердце аравийской пустыни, - буркнул под нос франконец, выбирая палку потолще для уничтожения зловещего аппарата, - он и там помрет не по причине жажды, но исключительно от отравления сим зельем... Из чего соорудил? Ему цены нет, как инженеру. Жаль, дар расходуется всякий раз на одно и то же мерзостное творение.
Под ударом палки стекло брызнуло мелким крошевом осколков. Медные трубки Шарль выдрал по мере сил и возможности. Отнес к болотцу, долго рассматривал и жадничал бросить: полезная вещь, пойди потом добудь... Но спрятать от Лексея еще сложнее. Шарль сделал над собой усилие и забросил трубки в омуток. Отфыркался, тряхнул гудящей головой. Сивуха на еловых опилках воняла мерзостно до изумления и обладала непомерным коварством: умудрилась обеспечить похмелье во всей его красе даже франконцу, не пившему и капли, отравленному одним лишь вдыханием концентрированного смрада... Пришлось выбираться на пригорок и долго стоять, дыша и разбавляя яд свежим воздухом.
- Касатик, экий ты нескладный. Середь дня от дела лытаешь, - укорил хрипловатый голос, выговаривая слова нарочито старомодно и явно с долей насмешки.
Шарль обернулся, удивленно хмурясь. До города тысяча километров. До поселка при станции - четыреста. До малой заимки лесника - шестьдесят. Нет в этом лесу людей! И незаметно подойти сюда, к высокой гривке над лощиной - невозможно. Пихты чахоточные вон - мухомора спрятать не в силах, край шляпки торчит... Не зря свой зловещий аппарат Лексей собрал в лощине при болотце, хоть так пряча от бдительности инженера де Лотьэра: человека нездешнего по рождению, но укорененного в ремпоезде волей всесильного Платона Потаповича Пенькова, грозного железнодорожного божества всей необъятной Ликры. Десять лет каторги одним своим словом Сам заменил на сходный срок полезного труда по ремонту путей...
Уже первый беглый взгляд на возникшую поодаль женщину настораживал. Пожилая, без мешка или кузовка за плечами. Ягод не собирает, грибов не разыскивает. Одна малая корзинка висит на сгибе локтя, а в ней мох, цветы да коренья непостижимо странной формы, незнакомые все до единого...
- Я, сударыня, при деле состою, - вежливо поклонился Шарль, снимая картуз и пытаясь им повторить движение, приличествующее шляпе с пером или в крайнем случае цилиндру. - Самогоноварение искореняю.
- Ну да, ну да, - то ли усмехнулась, то ли похвалила женщина, пристально щурясь и перебирая коренья в корзинке. - Слыхивали мы, будто в Аттике или того южнее с мельницами ветряными богатыри тамошние воюют. Великая с того польза... Точь-точь как от твоего дела, касатик. Нужное оно, да только безнадежное, нескончаемое. Хорошо же, угодил ты мне.
Шарль тряхнул головой и улыбнулся. Вот она в чистом виде - логика диких ликрусов: сперва огорошить знанием того, что неучи знать не могут и что относится к разряду литературы философической, нездешней, тонкой и старинной. Затем отругать и признать бестолочью, - и наконец похвалить. Все сразу. Навалом: думай, иноземец, что пожелаешь, понять-то тебе не под силу. Это ведь не понимать следует. Просто выслушивать...
- Бутыли с отравой еще не разбил? - ревниво уточнила женщина. - Так сунь в мешок и неси. Мухоморы на ядреном самогоне хороши. От ревматизма самое то. От прострела, от радикулита тоже... Мешок в кустах, ты поищи как следует, не городи глупости.
Шарль звонко захлопнул рот, уже раскрытый для возражений: ведь не во что положить отраву! Пошарил в кустах и почти без удивления нащупал мешок. Пожалуй, он сильнее бы насторожился, не найдя искомого. Не разгибаясь Шарль бросил в пыльный, пахнущий отрубями дерюжный зев пять натужно булькающих бутылей из-под осветительного масла. И пошел себе от путей, все дальше в лес.
- Сударыня, мой удел поднадзорного таков, что более трех километров от поезда магия меня не...
- Да рядом здесь, рукой подать, мсье Шарль. И не охай, с мое поживешь, и не такое знать будешь. Звать меня можешь Степанидой. Или Паней. Вот хоть тетей Паней, понял ли?
- Да, сударыня, - смутился Шарль, всматриваясь в мешанину неровных, будто пьяной рукой нанесенных, штрихов - древесных стволиков, карабкающихся в горку. Где прежде пряталась избушка? Ведь не было её!
Бревенчатое строение с высокой двускатной крышей, стоящее на сваях, было древним и добротным. Древесина почернела и кое-где растрескалась, мох в щелях выцвел и частично обратился в труху. Но стекла в оконцах - тройные, надежные и ровные - имели до странности современный вид. Женщина поднялась на высокое крыльцо, распахнула дверь, не имеющую самого простенького запора - да и шагнула за порог. Шарль пожал плечами и двинулся следом, миновал темные сени, нарочито и безоговорочно соответствующие всем ожиданиям: просторные, с зипунами в углу, с заготовленными вениками на стенах и под потолком, с двумя огромными сундуками в медной оковке. Мешок с бутылями, прощально звякнув, улегся как раз возле сундуков, там ему - решил Шарль - самое место, потянул дверь, потоптался на коврике и, кашлянув для приличия, шагнул в дом, запоздало соображая: надо было, пожалуй, сапоги снять.
Горница - мысленно Шарль сразу назвал комнату именно так - оказалась велика, просторна, наполнена светом. В углу добавляла уюта ваза с цветами. Милые прошвочки украшали накидку на спинке диванчика и горку подушек на нем. Посередине горницы уверенно опирался толстыми лапами в пол большой стол, покрытый скатертью серого льна. В глубокой миске поблескивали мелкие полупрозрачные яблочки, такие глянцевые и ярко-золотые, словно они светом исходили. Степанида присела на табурет, указала рукой гостю его место у стола. Прихватила не глядя яблочко и сгрызла целиком. По лицу прошла тень изменения, омолодившая женщину.
- Не пойму никак, - удивился Шарль. - Вами используется оптика или это уровень пси? Второе не должно на меня влиять, ошейник против магии лишает дара, но исключает и внешние воздействия...
- Умный, ой умный, - насмешливо прищурилась Степанида, теперь уже очаровательная женщина лет тридцати на вид, русоволосая, сероглазая, с легкими и гибкими движениями, соответствующими внешности. - Пойду я, на стол кое-чего спроворю. Ты пока подумай. Яблоки мои и тебе могут прежнее вернуть... а только того ль тебе надобно?
И ушла. Шарль снова потер затылок, опасливо косясь на миску с золотыми плодами. Остро и даже болезненно заныла душа, шевельнулось забытое и канувшее в прошлое, как казалось еще утром, желание вернуть невозвратное: свое всепобеждающее обаяние мага-пси, джинна весьма высокого уровня, способного к обольщению и свободной лепке внешнего совершенства... Шарль прикрыл глаза, судорожно вздохнул. Представил, как идет он по лесу к поезду, чернокудрый, синеглазый и восхитительный, как солнце сияет ему одному.
- Глупости, - рассмеялся бывший джинн и тряхнул головой, прогоняя видение.
Дальнейшее понятно. 'Шарлик, аушеньки' - всхлипнет все та же Нюша, и не она одна. Такой-то, несовершенный, и то уже - маркиз прячется от девок. Совершенного они всем поездом со свету сживут, восхищаясь и подкарауливая злее прежнего.
- Не сгодились яблочки, - довольно отметила Степанида. - Кваску испробуй. Без хитростей он, зато вкус хорош. Пирожки вот отведай, тоже удались, с брусничкой.
- В ваших сказках после обеда кушают самих гостей, - осторожно предположил Шарль, не отказывая себе в пропитании.
- Да не надобен мне никто... пока, - прищурилась хозяйка избушки. - Вон - третий мой муж, на подушке я вышила персону, полюбуйся. Всем хорош, живем душа в душу. После обеда у нас в сказках обычно вопросы задают, и мой таков: тебе чего от жизни надобно, мсье Шарль? Покоя да достатка цивилизованного или все ж глупости нашей, вроде пера жарптициного? От какого сперва одних хлопоты, да и позже ярмо на шею и людской пересуд.
- Ты - птица удачи? - осторожно уточнил Шарль.
- Нет, я просто в лесу живу, - подмигнула Степанида. - Давно живу. Ты отвечай, не тяни время. Тут, в моем лесу, и оно на моей стороне.
Шарль опасливо покосился в окно, затем глянул на подушку с 'персоной'. Счел, что муж загадочной Степаниды весьма похож на франконца. Смугловатый, большеносый и кудрявый.
- Когда я жил в башне и был джинном, мне представлялось, что покой и достаток не так уж плохи. Но теперь... Не знаю. Ничто не вынуждает меня искать способ вернуться в родное имение, выкупить его и засесть в глуши, занимая себя разнообразным бездельем. Я не дал ответа?
- Так ответ не мне надобен, а самому тебе, - рассмеялась Степанида. - Ладно же, борец с ветряными мельницами. Отпущу я тебя с миром, не враг ты Ликре и себе не враг, что куда важнее. Возьми подарочек. Когда жизни не станет, глядишь, он и пригодится.
Шарль недоуменно кивнул и смолчал. Женщина добыла из своей корзинки тонкую нитку с бусиной, сама надела на шею гостя и удобно завязала. Глянула в оконце, поправляя косоворотку Шарля и быстро собирая пирожки в мешочек, увязывая и пихая в руки.
- Мой-то, гляди, вернулся с охоты, - улыбнулась она. - Бери пирожки да иди себе, Шарль. Дикий у меня мужик, потому и живем безвылазно в лесу. Весь, родимый, на ревность исходит. Сколь уже себя укоряла: заговорить бы его, норов поунять малость. Но не могу, дорог он мне, а что душе мило, в то с бабьим колдовством и не следует лезть. Ни с каким не следует.
- Стефани! - с сильным франконским акцентом рявкнул голос у крыльца. - Да что же это, ма шери... Стефа, мы переезжаем к океану! Немедленно! Всюду враги, пьяные сиволапые дикари готовы штурмом брать мой дворец! Террибль...
Быстрые шаги простучали в сенях, дверь с треском распахнулась. Вживую, при первом взгляде, франконское происхождение мужа Степаниды было куда как очевидно... а внешность - весьма необычна и слегка знакома. Длинные локоны старомодной прически, сухой нос с приметной горбинкой, бешеные темные глаза и шрамик у виска - светлым косым росчерком крыльчев чайки. Шарль тихо охнул, вскочил и снова исполнил картузом движение, подобающее шляпе знатного и вежливого мсье маркиза из рода де Лотьэр.
- Однако же, Стефа, трезвый соотечественник, - поразился хозяин дома. Оскалился злее прежнего. - Мы переезжаем сей же час! Туда! Сэркль полер, и не ближе, уи... И побольше медведей, в охрану, уи.
- Мсье ле Пьери? - рискнул вслух высказать невозможное Шарль. - Мой Бог, я учился сюр-иллюзиям по вашим заметкам, но я полагал, вы давно уже... Прошу меня простить, но как же это?
- Самые бесполезные и безопасные записи я не сжег, - самодовольно усмехнулся хозяин избушки, весьма вдохновленный признанием своего величия со стороны соотечественника. Снова покосился на жену. - Мон кёр... зачем ты притащила в сферу этого шпиона и врага хотя бы одной из наших родин?
- Он милый мальчик и уже повзрослел, - улыбнулась женщина. - К тому же он уходит, ему пора. Он напомнил мне прошлое. Ты явился на порог такой замерзший и запутавшийся в себе...
- Немедленно вон, - угрожающим тоном рявкнул хозяин дома, цепляя гостя под локоть и выпихивая в сени, а затем и за порог. - Стефа, ты должна жалеть только меня, я настаиваю! Марш, злодей! И беги резвее, мы отбываем.
Шарль ссыпался со ступеней крыльца, уже ощущая растущее беспокойство, дрожью отдающееся в каждой иголочке пихт, гудящее невнятным шумом, свистящее разбуженным ветерком. О чудачествах мсье ле Пьери он слышал от всех своих учителей еще в ордене джиннов. Память, прежде исправно хранившая тайны юности в провалах темного забвения, вдруг высветила их ярко, как полуденное солнце. Ле Пьери, магистр ордена, легенда его и величайшее чудо. Маг, отправленный в дикую Ликру, когда дела войны, отшумевшей сто лет назад, были уже необратимо плохи и казалось, лишь он и способен хоть что-то исправить. Ведь до того он не знал поражений! Чего стоит сгинувший без следа флот англов из тридцати боевых кораблей! Или войско ганзейцев, вышедшее на помощь союзнику и заблудившееся у стен собственного города на долгих десять дней, решивших исход большой битвы... Еще говорили, что ле Пьери от роду уже во время войны было более ста лет и он не старел, что золота у него всегда имелось столько, сколько он желал, что власть его казалась безмерна и ни один маг мира не в силах был ей противостоять. И наконец, наверняка было известно: Эжен ле Пьери сгинул без следа, изведенный ликрейским коварством. Со времени давней битвы при Бродищах его никто и не видел...
Ветер словно с цепи сорвался, завыл гончей стаей, завизжал. Шарль пригнулся и побежал быстрее, во весь дух, не оглядываясь и не выбирая пути. Небо мутнело, свет дробился и само бытие, кажется, слоилось и потрескивало.
Знакомая лощина приняла в объятия, встретила запахом сивухи и болота. Шарль споткнулся на скользком спуске, упал и поехал вниз, шипя и охая, перебирая руками, но не пытаясь приподняться. Мир за спиной смялся, день почернел окончательно. Ветер свихнулся и рычал басом, бил в затылок, не давая поднять головы.
А потом в единый миг все пропало - и темнота, и ощущение угрозы, и шум, и сам ветер. Шарль сел, мрачно осмотрел свою вымазанную в грязи и насквозь мокрую одежду. Потрогал шею, пытаясь нащупать нитку с бусиной, усмехнулся - нет подарка Степаниды. Сгинул... Или за ветку зацепилась нитка, или исчезла по воле ревнивого ле Пьери - вместе с избушкой. В пропаже последней Шарль не сомневался, но все же выбрался на пригорок и придирчиво, старательно осмотрел лес. Кривоватые чахлые пихты, не способные спрятать даже крупный мухомор, стояли точно так, как и прежде. Лес был пуст и тих.
- Однако измельчали мы, джинны, за сто лет, - посетовал Шарль. Вздохнул и высказал еще одну претензию вслух, громко: - Совести у вас нет, мсье! Даже дикие сиволапые мужики возят своих жен на ярмарки и балуют! В столице Ликры, в Императорском, теперь наверняка дают 'Священную весну', а вы такую женщину - и за полярный круг. Вы беспричинной своей ревностью позорите Франконию, мсье.
Сказав наболевшее, Шарль гордо отвернулся от безлюдного леса, подобрал мешочек с пирожками и, растирая ушибленный при падении бок, захромал к дальней, но уже наметившейся пунктирным штрихом за лесом, насыпи железной дороги.
Голова похмельно ныла и трещала от мыслей. Разве можно заклятие оптического искажения упаковать в яблоко? И зачем себя, молодую красивую женщину - очень красивую - намеренно уродовать? Почти наверняка именно в доме Стефа была настоящей... Как может пребывать в здравии и выглядеть на тридцать с небольшим маг, имевший славу долгожителя еще сто лет назад? Почему он называл избушку дворцом и, если догадка верна, как умудряется прятать столь грандиозную иллюзию от весьма опытных в наблюдении пограничных магов Ликры? Существует ли в реальности упомянутая мельком в одной из записей ле Пьери 'сфера личного пространства', она же - сфера могущества, якобы ставшая для него с некоторых пор местом всевластия исключительного и непостижимого... И кто такая Стефа, в чем её дар?
- Вся эта страна, - Шарль обличающе обвел рукой горизонт, утыканный однообразными пихтами, словно мелкими гвоздями, на каких растягивают тончайшие пуховые платки во время просушки, - вся страна есть одно болото, набитое тайнами! Оно затягивает, оно душит и переделывает нас, чужаков. Скоро я вынырну и не узнаю себя! Террибле... и даже это уже не пугает.
Франконец прищурился, подмигнул горизонту и зашагал к поезду. На ходу он думал с легким раздражением: даже железнодорожные пути в Ликре - пьющие. Каждое лето люди ремпоезда наводят порядок, подсыпают и подбивают, трамбуют и меняют рельсы. И каждую зиму полотно и насыпь досыта пьют, мерзнут, снова пьют - и к весне делаются негодны к работе... Их опять восстанавливают, не видя в ежегодном труде ни тени бессмысленности или бесполезности. Это традиция, видимо - жаловаться на беды, но не впадать в отчаяние. Впереди еще девять лет жизни в ошейнике-блокираторе, без магии, которая иногда снится навязчиво и манит болезненно. Только Ликра уже впитала прежнего маркиза и переделывает все сильнее. Он понимает, что не отсюда вырваться, что так жить - тяжело. Но отчаяться не в состоянии. Люди кругом пусть и чужие, но душевные. Приняли, как родного, и он тоже постепенно принял и их, и себя самого. Нынешнего.
Нюша сидела на косогоре у хвостовых вагонов. Ждала упрямо, как умеют люди её склада. Вздыхала, оглядывалась, снова подпирала подбородок белой пухлой рукой. Углядела, заулыбалась. Шарль подошел и сел рядом.
- Что тебе?
- Шарлик, а меня Лексей замуж зовет, - низким красивым голосом вывела Нюша. Толкнула плечом и захихикала, прикрывая рот ладонью. - Ты от беспросветного-то пьянства его отвадил, дык я и гляжу: справный мужик-то, ась? Ты мне толком поясни: он уже наемный, денежка в доме будет?
- Свои пять лет отбыл, - согласился Шарль. - В следующий месяц ему причитается первая выплата. Грозился на юг податься, к родне. Хороший кочегар, жаль...
- Да куды он от меня денется? - прищурилась Нюша, воинственно поправляя косу. Глянула внимательнее и жалостливо покачала головой. - Рубаху-то сымай. Простирну. И штаны сымай. Вона - смена в мешке, держи.
- Откуда ты...
- С Корнеевой бабой мы кости твои перемыли, - тяжело, со стоном, вздохнула Нюша. - Не наш ты, и нашим-то снутри не станешь. Так уж надежнее Лексей, вот... А стирать я тебе все одно буду, чтоб ты не пропал. И на борщ заходи.
- Дядь Шура! - запищал издали семилетний Федька, новая большая любовь Корнея, отправившего родного внука в столичный колледж и страдающего без малышни. - Дядь Шура, телеграмма!
Шарль, давно смирившийся с многообразием вариантов искажения своего имени, торопливо подтянул пояс, выбрался из зарослей, отдал грязные вещи Нюше, чувствуя себя отчего-то виноватым перед ней. Пожал плечами и зашагал навстречу Федьке.
Привычка деда Корнея, пожилого начпоезда, подключаться к линии и сидеть подолгу на ключе, сплетничая с приятелями на станциях, была известна всем. И содержание телеграммы, великого события для всей малышни возраста Федьки, Шарль знал наверняка, наперед. Но принял у пацана вежливо, похвалил за расторопность и угостил пирожком, полученным у Степаниды. Развернул лист, прочел, хмурясь и важно кивая. Почерк у Корнея строгий, спины у всех букв прямые, верхушки колючие, точно как сам дед: тот еще упрямец.
'Предписываю завершении ремонта следовать главный северный путь тчк Поступить распоряжение узлового дело Боровичи целью формирования ремзвена первого класса тчк'
- Нюша, - окликнул Шарль женщину. - А ведь праздник у нас, пожалуй. Корней большим человеком становится. Ремзвено, это нам путеукладчик новый выделят, пожалуй, и механизации прибавится. Да и людей...
- Зазря ты самогон-то извел, начальничек, - хихикнула Нюша.
Подхватила вещи да и пошла прочь, качая широкими бедрами. Шарль потер затылок. Это что же получается? Лексей опилки переводил в пойло, а эта его новоявленная невеста гоняла впечатлительного инженера, помогая сберечь продукт?
- Дикая страна, то ей непьющий нужен, то самогон подавай... - снова вздохнул Шарль и зашагал к 'трешке', вагону, занимаемому Корнеевой семьей.
Там же, в ближнем к паровозу купе, обитал и инженер де Лотьэр. Человек нездешний и даже Нюше, как теперь ясно, только для забавы интересный. Дохода-то у него постоянного нет: не наемный он, а поднадзорный... Спасибо хоть, Корнею хватает ума и порядочности каждый месяц выписывать своему помощнику пусть малую, а премию.
***
Ликра. Белогорск. 8 августа
Баронесса Елена Корнеевна фон Гесс тяжело вздохнула, глядя на замершую в дверях кухни Екатерину Федоровну. При пожилой певице ругаться было решительно невозможно. Та не умела грубо выражаться и не понимала, как позволяет себе баронесса упоминать зеленых чертей и тем более уточнять сочно и подробно, кому и какой именно родней они доводятся.
- Леночка, как можно, - всплеснула руками певица. - Полюшка разобрала каждое слово! У вашей милой крохи музыкальный слух, поверьте слову Алмазовой, именно так. Разве допустимо отравлять его столь преизрядно?
- Вдруг пригодится, - виновато и упрямо прищурилась баронесса. - Тетя Катя, в наше время обмороки не модны и бесполезны. Пусть лучше учится за себя стоять.
- Помилуй Бог, да она еще и не ходит, а вы о баталиях помышляете! - строго поджала губы певица. - Между тем, душечка, вам пора. Я сама прослежу за борщом, именно так. Мой милый Сёмочка познакомил вас с исключительными людьми! Вам партитура подарена, у вас приглашение в императорскую ложу. Надобно прибыть за час до открытия занавеса, это самое малое, уж вы мне поверьте. Но вы отнюдь не одеты, это весьма, весьма дурно.
Лена дернула плечом, нехотя развязала передник, бросила на спинку стула. Временами ей совершенно не нравилось то, что баронессы обязаны быть вежливыми, одетыми дорого и обремененными обязанностями. Но если твой муж барон, да еще декан вновь созданного инженерного факультета в высшем магическом колледже, если у тебя бывает в гостях начальник тайной полиции, а первый министр тебе почти родня, поскольку женат на сестре мужа...
- Теть Катя, и почему вы с нами не едете? - очередной раз упрекнула Лена.
- Я была на вчерашней генеральной репетиции, - гордо сообщила бывшая оперная дива. - Это куда интереснее. К тому же никак невозможно бросить Полюшку без присмотра. Иди, душечка, тебе понравится.
- В эдаком платье, - поморщилась Лена. - Да я в нем голой себя чувствую.
Пожаловавшись последний раз и не найдя новых поводов задержаться на кухне, такой привычной и понятной, Лена тяжело вздохнула и пошла одеваться. Столичная жизнь в последнее время угнетала баронессу, привыкшую к дикой вольнице ремпоезда, родной, веселой и, увы, - невозможной с тех пор, как окончательно выяснилось происхождение мужа. Она смиренно приняла титул, но рухнувшее на плечи богатство - весной, когда пересмотрели старые дела и отменили приговор Карлу Фон Гессу...
- Сударыня, платье готово, - чопорно поджала губы служанка, нанятая для присмотра за гардеробом. - Изволите надеть к нему фамильные гранаты?
- А то ж, и пояс со взрывчаткой, - хмыкнула баронесса, добывая из шкатулки шуршащие драгоценности. - Вот чертеняка Колька, во что меня втравил? Баронесса. И чем я думала, когда он предлагал свалить, а я возражала? Во, теперь и расплачиваюсь за ту глупость. Как кобыла в упряжи.
Служанка зашнуровала нижнее платье и помогла надеть верхнее, одернула, оправила и застегнула на шее фамильные гранаты в белом золоте. В приоткрытую дверь, стукнув по ней костяшками пальцев, протиснулся Карл. Оглядел жену заинтересованно, в темно-карих глазах замерцали огоньки. И Лена смирилась со своей сбруей.
- Там все столь постыдно заголенные, Коль?
- У тебя скромнейшее платье, - подмигнул барон. - Ленка, не смотри на меня так, я уже не желаю ехать... Но мы должны, нас Потапыч пригласил: Миха терзают послы Арьи и Ганзы. Он рычит, отбивается, но ему одному тяжело. Ты обязана кокетливо вздыхать, мне велено ревновать и мрачнеть. Поскольку ты самая красивая женщина столицы, а я весьма известный маг и смутьян, мы их отвлечем от Миха.
- Коль, почему так сложно? Оперу дают, мы вроде едем слушать.
- Леночка, проще не получается, неладно у нас в столице, - вздохнул барон и уселся в кресло, наблюдать, как жена натягивает перчатки, а её служанка быстро и точно собирает рыжие волосы Ленки в высокую прическу и закалывает шпильками с гранатовыми и жемчужными головками. - Арья требует проявить добрососедство и запланировать, а вернее того подтвердить, визит в их столицу Береники, уже признанной магами официально птицей удачи. Ехать Рена должна с целью встречи с канцлером, просветления общей удачи и общения с профессорами Дорфуртского университета.
- Шыш им! - топнула ногой Лена. - Моя Ренка не поедет к этим умникам на съедение.
- И Франкония просит о том же, слезно, - не меняя повествовательного тона, продолжил барон. - Как ты знаешь, у них нет магов и они весьма встревожены тем, что активизировался орден джиннов. Их собственный, исконно франконский, которым гордиться бы надо... Имей власти на него хоть малое влияние. А так - и сами в страхе, и помощи у чужих магов попросить политически неудобно.
- Ладно, я этих послов буду так любезно рассматривать, что они позеленеют без всякой магии. Едем.
- Аттика желала бы видеть Ренку: у них весной будут спускать на воду заказанные Новым Светом корабли, для небольшой страны это шумный праздник и огромные деньги. Как делать подобное - и без удачи? Ганза настаивает на присутствии птицы в Мадере, провинции, возжелавшей отделиться и стать основой для нового альянса в самом сердце Старого Света, - добавил со вздохом Карл. - Ленка, как было хорошо в нашем ремпоезде. Я бы сейчас сгонял на разъезд, барана купил, водочки... И пошел метелить в хвостовых вагонах всех, кто не спрячется сам.
Служанка испуганно замерла, глядя на своего нанимателя, мага и барона, высказывающего мечтания, столь нелепые для его высокого положения в обществе. Впрочем, все в доме чудно и не по правилам. В бальной зале еще зимой была автомастерская, теперь она переехала во флигель и под временный навес, рядом строится большое новое здание... Но разве это что-то меняет? Барон что ни день, выпачкан графитовой смазкой. Люд в мастерской работает простецкий, но в дом ходит так, словно тут все можно. Да и баронесса не лучше: готовит сама. Обедать в дом бегают без всякого уведомления самые случайные люди, взять хоть студентов магического колледжа, голодных постоянно, шумных и нахальных. Или провинциальных журналистов из Тавры, где все лето провела дочка хозяев и её то ли приятель, то ли охранник - сударь Хромов. Южные гости более-менее совестливые, пусть и нелепые: всегда прибывают с подарочками - салом в чесноке, самогоном, солеными огурчиками и неизбежной мятой бумажкой, на которой рукой Семена Хромова написано нелепейшее: 'Мама Катя, ему остановиться негде, пусть недельку погостит'. Алмазова читает, вздыхает, смущенно поджимает губы и идет к баронессе - обсуждать устройство присланных приемным сыном нахлебников. И их - принимают, без отказа, и гостинцы не рассматривают с брезгливостью, не выбрасывают. Непривычно...
Лена покрутилась, рассматривая себя в зеркале. Похвалила прическу, отчего служанка даже порозовела. Многие ли хозяева умеют ценить толков исполненную работу? Жаль, у этих, душевных, манеры вовсе не хороши, и шепотом поправлять их бесполезно. Вон - баронесса сунула подмышку веер, сцапала сумочку и решительно зашагала к главной лестнице. Все не по правилам, и дверь сама толкнула, своею рукой, неправильно: а вроде ей такое идет и окружающими не осуждается.
- Коль, ты мне не врешь? - уточнила Ленка, спускаясь в бальный зал и осторожно пробираясь по узкой дорожке над взломанным перестилаемыми полами. - Я манерам не обучена, но ведь и умом не обижена. Потапычу ничего не грозит? Корш был у нас третьего дня. Так не в охрану ли тебя, чертеняку, гонят?
- Лена, тогда я пошел бы в оперу без тебя, - убедительно оправдался барон. - Я бы ловко соврал, что иду резаться с Михом в бильярд... Лена, учти, на людях меня надо звать Карл, это родовое имя...
- Меняй документы пореже, тогда напоминать не придется. Оба вы вимпири, ты да Мих, кровушку нашу с Фредди хлебаете, - хмыкнула баронесса, устраиваясь на заднем сиденье автомобиля. - Макар! Ты на беса бесхвостого похож в этой шоферской куртке. Ну-ка выдай секрет, пока святой водой не обрызган и без ужина не оставлен: избрал Сам название для модели, в производство направляемой? И для машин завода в целом?
Макар захлопнул дверцу, уселся на водительском месте и без спешки повел машину в сторону города. На роль шофера господина ректора цыган с золотой серьгой в ухе походил мало, даже в умеренно новой и чистой куртке с гербом Фон Гессов.
- Лен, не знаю, я на заводе не был уже неделю, - пожаловался он. - У меня скоро экзамены, если справлюсь, сразу попаду на третий курс инженерного колледжа. Разве вот новость: Мари видел вчера. Злая, ругается на всех наречиях, какие знает. Из чего я сделал логический вывод...
- Логический, - прищурился Карл. - Макар, скоро в родном таборе тебя перестанут понимать.
- Мой родной табор весь тут, - рассмеялся шофер. - В мастерской. Мне Ромка билет добыл в партер. Вот он и есть мой барон.
Разговор прервался, поскольку возражений ни у кого не нашлось. Карл хмурился и думал о чем-то своем, Лена едва слышно возмущалась неудобству платья, оголенности плеч и косилась на мужа, почти не скрывая тревоги.
Императорский театр, сохранивший и название, и убранство, и престиж первой сцены страны еще со времен правления династии Угоровых, сиял магическими огнями. Над фронтоном висела в воздухе объемная полноценная иллюзия Софии Жемчужной в сценическом костюме. Иллюзия изредка улыбалась, оглядывала площадь и начинала распевку дивным, высоким и звонким, голосом. Вздыхала так, что часовые вздрагивали и задумывались о покупке цветов. И снова улыбалась.
- Чья работа? - уточнила Лена.
- Студенты Лешки Бризова расстарались, сам он тоже помогал, - охотно отозвался Карл. - Растет человек, с осени начнет преподавать у меня в инженерном курс по паровым машинам. А трех дипломников уже отобрал, наши военные просили подыскать людей.
- Они б еще Софью в армию заполучили, для деморализации врага, - усмехнулась Лена. - Красивая девочка. Наша тетя Катя её как-то похвалила... давно, правда. Мол, для сцены данные имеются. А по мне, голос никакой, души в нем нет. Безразлично поет, телом да вздохами добирает. Фредди-старший наш, привидение, дал мне послушать эхо голоса Алмазовой в её лучшие годы, у него есть. Тетя Катя была настоящая звезда.
- Тетя Катя и теперь бы спела лучше этой куклы, - согласился Макар. - Я вчера возил её на репетицию. Она поясняла Софочке, как надо петь финал. Так даже уборщица прибежала, прямо с тряпкой в руках.
- И чего я вчера не поехала? - расстроилась Лена.
Поправила волосы и решительно выдохнула. Машина уже стояла перед главным входом. Вышколенный театральный лакей открыл дверцу. Карл вышел первым, подал руку жене и заспешил в театр, щурясь с оттенком насмешки. Еще весной Лена попросила избавить её от участи жертвы светских сплетен. Должна же быть польза от магии мужа, тем более признанного обладателя немалого таланта и стихийщика, и пси! Карл желание исполнил. С тех пор всякая попытка сделать фото восхитительной жены декана заканчивалась досадной неудачей. И светские репортеры вынужденно обходили вниманием несравненную сударыню Елену Корнеевну, ограничиваясь коротким признанием факта: господин декан чудовищно ревнив, и внешность жены дает к тому весомый повод...
Императорская ложа - название тоже сохранилось со времен династии Угоровых - была полупустой. Оба посла скучали в своих креслах. Отгороженное шторкой место правительницы Диваны традиционно пустовало. Огромное кресло Потапыча - тоже. Лена широко улыбнулась послу Арьи и направилась к своему креслу, исправно соблюдая все всплывшие в памяти церемонии и не желая создавать мужу поводов для неловкости за свою несколько невоспитанную жену.
- Баронесса, счастлив знакомству, - воодушевился посол Арьи, едва Карл фон Гесс представил жену. - Пригласите меня к беседе, умоляю. Я есть... немного не понимаю либретто. Но были тонкие слухи, весьма тонкие: вы знаете автора и владеете партитурой.
Лена великодушно пригласила посла, улыбнулась ему еще приветливее. Покосилась на мужа - не мешает чудить, даже вроде бы одобряет.
- Я знаю произведение наизусть, - скромно вздохнула баронесса. - Какая именно сцена вам неясна?
Посол просиял, шепотом предложил своему помощнику обеспечить для баронессы настоящие яблочные слойки арьянской кухни. Раскрыл книжечку с золотым обрезом и деликатно указал биноклем на середину листка. Лена изучила, повела бровью. Весьма провокационная для посольского любопытства сцена соблазнения героини злодеем, позволяющая рассказать южноликрейскую легенду, давшую основу сюжету. Спеть её же в форме древнего сказа, чего посол уж всяко не ожидал, и повторить в более современном звучании баллады, созданной 'одним хорошим знакомым'.
То, что баронесса в голосе и шалит преизрядно, скоро выяснил весь театр. Звучание заполняло пространство под сводами свободно и уверенно, сам по себе голос был настолько интересен и грамотно подан, что остаться вне газетных сплетен у баронессы на сей раз не было никакой надежды. Люди в зале рассаживались быстро и не вели обычных разговоров, затеваемых пришедшими пораньше с целью создания знакомств, обсуждения дел, выяснения свежих сплетен. На галерке едва слышно шелестели: это та самая Елена Корнеевна, которой благоволит Алмазова, и если бы не муж-тиран и проклятый титул, она пела бы на сцене, а не сидела в зале, допуская упадок театра: зрители исполняют партии куда лучше актеров, коим скоро выходить на сцену.
Посол, каковы бы ни были его исходные намерения, тоже поддался общему настроению, даже пятна румянца выявились на сухих впалых щеках. Ганзеец довольно долго сидел в сторонке и вздыхал, соблюдая нейтралитет и помня о несколько натянутых отношения своей родины с Арьей. Но после второй версии баллады перебрался в соседнее с баронессой кресло и тоже занялся изучением либретто. Из партера уже хлопали и просили повторить сказ полным голосом...
- Лена, ты решила уничтожить премьеру? - ужаснулся барон, выныривая из-за портьер. - Этой Софье петь после тебя. Да она...
- Она вчера на репетиции безобразно вспылила и назвала Алмазову глухой старухой, - тихо и отчетливо зло сказала Елена Корнеевна, снова улыбаясь послам. - Каждый человек, господа, имеет право на свои скромные интриги. Я желаю мстить выскочке и никто мне не помешает до самого третьего звонка. Что вам исполнить? Хотите арию из финала? В исходной партитуре, до того, как все порезали под посредственные голосовые возможности Софочки... Правда, у меня нет полной школы, у меня голос не поставлен должным образом, со мной работа только начата, но я желала бы переманить к Алмазовой новых толковых учеников.
Карл тяжело вздохнул и покинул ложу. План отвлечения послов от всех и всяческих посторонних разговоров, а заодно с ними неслучайных и нежелательных знакомств исполнялся не просто успешно, какое там! Оба дипломата уже забыли, кажется, цель своего присутствия в зале... Маг прошел по коридору. Увидел возле лестницы стонущего и рвущего остатки волос директора театра, безуспешно пытающегося проникнуть за первую линию охраны и убедить баронессу не портить премьеру.
- Всего лишь нелепые слова, случайные, - директор явно знал причину происходящего. - Да позовите сюда хотя бы господина барона, умоляю!
Карл шевельнул пальцами, наспех натягивая на лицо магическую маску: он не желал объясняться и терять время. Кроме того, даже для светских колонок история интрижки директора и провинциалки-Софочки была весьма несвежей новостью, зато уныло и однозначно достоверной, общеизвестной.
Барон усмехнулся, наблюдая во всей красе Ленкину месть. Из зала звучал голос жены, развлекающейся по полной: она позволила себя уговорить на самостоятельно высказанное предложение и взялась исполнять финал, давая повод для долгих споров о том, как правильнее называть её сопрано с весьма широким диапазоном звучания и дивным серебряным, чарующим звучанием в самых верхних нотах...
- Что же мне, все отменить, на колени встать или... - уже почти рыдал директор.
Карл выбрался в фойе, безразлично кивнув директору, обойдя его и сразу миновав вторую линию охраны, явной, составленной не из магов и видимой всем. Людей в роскошных коридорах, на лестнице и собственно в фойе было мало. Прибывающие вслушивались, недоуменно глядели на часы и торопились в зал... Маг внимательно обшарил взглядом помещение. Проверил настройку мембран, активность контуров выявления оружия огнестрельного, холодного и магического. Несколько усилил и подновил структуру опознания находящихся в розыске. Проконтролировал коридоры, буфеты, помещения слуг, кухню. По лестнице взбежал на балкон, огляделся, снова отслеживая весь защитный механизм магии театра. Осмотрел издали оркестровую яму, обшарил даром и взглядом партер, бельэтаж. Недоуменно нахмурился: левая ложа бенуара пуста, что немыслимо в вечер большой премьеры! Но - так и есть... По второй лестнице Карл снова спустился в фойе и оттуда прошел в партер, раскланявшись с Бризовым, одиноко гуляющим по пустым коридорам. Улыбнулся ректору магического колледжа Марку Юнцу, занявшему весьма странное для его статуса место у прохода, не самое удобное, не особенно престижное.
- Твоя жена имеет привычку растаптывать врагов, - с едва приметной улыбкой отметил Юнц. - Ходят слухи, директор вчера был груб и велел не пускать более Алмазову за кулисы. Карл, почему ты позволяешь Лене срывать премьеру? Это банальное хулиганство.
- Не банальное, - шепотом возмутился барон, вслушиваясь в голос жены, тающий звонкими льдинками на той высоте, какая Софочке и не снилась... - Как ты смеешь? Она с первого посещения Императорского мечтала здесь спеть и, если у моей Ленки есть мечта, пусть исполняется. А вот директора можно и поменять...
- Вы дикари, - скривился ректор и отвернулся, снова цепко обшаривая взглядом партер. - Все благополучно? Можно давать знак службе безопасности.
- Ложа бенуара слева пустует.
- Бризов проверяет, кто купил билеты, которые не поступали в продажу, - промурлыкал под нос старый маг, не поднимая головы и явно задействовав защиту от подслушивания. - Три минуты даю, сходи и глянь, действительно ли пустует.
Карл кивнул и двинулся по проходу меж рядами, кое-как распихивая стоящих плотно, во все глаза глядящих в императорскую ложу людей. Самые расторопные уже примерялись бросать букеты, и сидящие близ ложи в партере маги из тайной полиции - Карл знал всех четверых - морщились и жевали губами заклинания опознания внешней угрозы...
Оркестр, предав директора, начал негромко, частичным составом, репетировать в точности то, что исполняла Ленка. Послы пригибались и вжимали головы в плечи, пропуская тяжелые букеты: пусть их перехватывают чиновники пониже рангом, им-то не зазорно походить недельку с исцарапанным лицом. Сами послы старались галантно ловить более легкие и маленькие букетики, их сразу передавали Лене и складывали на перила рядом с её перчатками.
В ложе бенуара не было никого. Правда, магия опознавала пространство как исключительно пустое. Обычно так воспринимается место, намеренно очищенное заклинанием. Чьим? Почерк мага, старательно затертый, простыми методами контроля не опознавался, но казался смутно и неуловимо знакомым, это было странно, но не позволяло счесть ситуацию опасной. Карл недовольно прищурился, но все же кивнул, давая знак охране, и заспешил вернуться в императорскую ложу.
Уже покидая партер, он краем глаза отметил движение кулис. Лена закончила арию, зал взвыл. Баронесса поклонилась и села, раскрывая веер и принимаясь обмахиваться.
- Бис! - осторожно попросили из зала.
- Судари, да Бог с вами, - негромко удивилась Ленка, чуть помолчала, доводя тишину до совершенства. - Я всего лишь повторяю с простотой дрессированного попугая то, чему меня учила летом Алмазова. До самой малой интонации. У Екатерины Федоровны есть ученицы и получше... Если вам угодно хлопать и цветы нести, хлопайте ей и записки пишите ей. Я передам.
Баронесса звучно щелкнула веером и откинулась в кресле, щурясь от удовольствия. Зал снова загудел. Свет люстр приугас. Карл торопливо вышел в фойе, а затем на улицу. Прощупал взглядом площадь и окна домов, крыши, арки дворовых проездов. Фонари уже затеплили розоватым светом, слабым, не оспаривающим прав заката освещать город. Вечерние цветы на клумбах пахли сладко и даже удушающе, сумерки не обещали пока что прохлады. Темные кроны лип главной аллеи шуршали и вроде чуть клонились к фонтанам, роняли первые листья, украшая розовую воду золотыми лодочками с тонкими черешками бушпритов...
По улице прошел на малой скорости 'Фаэтон' тайной полиции. Чуть погодя тяжелый автомобиль первого министра подкатился к парадному, Потапыч с женой быстро прошел в театр. И, если верить чутью, никто за ним не следил, а удача оставалась ровной и достаточно светлой...
- Мы все с ума сойдем из-за подозрительности Корша, - поморщился Карл, приходя в более спокойное и мирное настроение.
Проследил, как на улицу из бокового крыльца бегут два студента из числа учеников Бризова, как следом выбирается из дверей багрово-синюшный, задыхающийся директор театра.
- Точно менять? - еще раз спросил младший из магов. - Вернуть не сможем, сил нам не хватит. Тут объемная динамика с пси-компонентом.
- Точнее некуда-с, - обречено махнул рукой директор. - Как условлено. Без объема вашего, просто вешайте афишку-с. В статике, как вы это называете-с.
- Масштабированная копия с настройкой под взгляд смотрящего, - назидательно пояснил тот же студент, явно набивая цену. - Эффект 'лунной дорожки', пятый курс, профилирование по иллюзиям. Откуда ни глянь, афиша читается, она всегда лицом к зрителю.
- Пять рублей, это окончательная сумма, да-с, - отрезал директор.
- Можно звездочки мигающие, для приманчивости...
- Не надо, у меня перед глазами уже бегают такие звездочки... - утомленным донельзя тоном пожаловался поклонник красоты Софочки.
Иллюзия поющей и вздыхающей дивы погасла, на её месте соткалась из воздуха афиша обычная, сероватая, в точности подобная бумаге исходника, с рисунком и аккуратной каллиграфической надписью, исполненными пером от руки. Неожиданно смотрелся рядом с помпезным фасадом Императорского этот торопливый набросок, не получивший дальнейшего развития в красках, с прорисовкой деталей. Карл долго глядел на надпись и на портрет, ощущая себя готовым взорваться от злости - и к тому же обманутым, даже несколько смешным...
'Роберта Скалли. Единственное выступление'
- Пока я искал шпионов и бомбистов, женщины совершили государственный переворот, - поразился барон, снова прочтя афишу и все еще не веря себе. - Юнц ведь знал... Вот старый арьянский злодей! Не иначе, нашел способ поухаживать за мамой Лео.
Сделав столь сложный вывод, барон развернулся и, не оглядываясь более, прошел в императорскую ложу. Первый министр сидел в своем кресле и норовил вежливо пообщаться с послами, смиряя рычащий бас до полушепота. Баронесса была зажата у перил, в плотном окружении цветочных букетов, постепенно выносимых слугами и охраной. Ленка прятала за веером улыбку победительницы. Карл сел рядом, разворошив букеты.
- Вы что вытворяете? И сколько вас в заговоре? - шепнул барон, склонившись к широким перилам ложи и пряча лицо в тени, а голос - в магическом мешке приватной беседы. - Роберта должна была не отделяться от тени правительницы Диваны самое малое - до зимы. Мы еще не подобрали нового человека. Фактически в стране сейчас нет правительницы, мы не можем её предъявить во плоти.
- Да ладно тебе, утром появится опять, - сквозь веер шепнула Лена. - Пойми, все само собой сложилось. Береника приехала час назад, Лео знала о времени прибытия заранее, а тут дозрел скандал с Алмазовой. И мы с твоей мамой решили... А если твоя мама Лео что-то намерена сделать, то прочие могут скромно излагать свои доводы в пустоту или просто помолчать. Только маленькая Поленька способна переубедить бабушку, но она как раз выслушала благосклонно и весело так сказала 'агу'. Мы решили, что утвердительно.
Кое-как переборов приступ похожего на кашель смеха, барон отогнал вставшую перед внутренним взором сценку: бабушка Лео планирует переворот, советуясь с внучкой, которой чуть более полугода... И вот - доагукались! Нет сомнений, именно Лео-старшая вынудила директора сменить афишу и допустить на сцену Роберту, дебютировавшую в Императорском два десятка лет назад и внезапно вернувшуюся на один вечер, чтобы первый раз дочь могла увидеть её такой - великолепной, настоящей, живой... Но никак не тенью призрака Диваны, эдакой сиделкой привидения, не имеющей ни своего мнения, ни даже своего лица.
- Да, характер у мамы несколько жестковат, - отдышавшись, признал Карл. - Но такой риск, Лена!
- Никакого. Корш в курсе, сюда согнали всех, кого можно. И я чудила по полной...
- Роберта хоть знакома с...
- Слушай, а для кого я добывала партитуру? - возмутилась Ленка и снова нырнула за веер, осознав, что неосторожным признанием разрушила все сказанное раньше относительно спонтанности заговора.
- Бедный директор. Вы его сожрали, - вздохнул барон.
- Нашел, кого жалеть. Он несъедобный, вот чисто - вимпирь! С ним разговаривали по-хорошему, Алмазова ему вчера последний раз пыталась объяснить: у Софьи беда с голосом. Ей врач нужен. Не абы какой, связки для певицы - это весь её капитал, все достояние. Тут не ругаться впору, а на поклон идти и помощи просить. Но характер - одно, а гонор - другое. Ох, Колька, меня тут вчера не было, я бы им все пояснила. Внятно. А тетя Катя что? Её враз обидели, и не постеснялись, откуда у них стыд, у свинорылых?
Штатный маг театра завершил обход сцены, появился из-за кулис и еще раз отследил настройку заклинаний оптимизации акустики, кивнул дирижеру, прикрыв глаза, вслушался в традиционные для последней проверки звуки органных басов, ударных, а затем скрипки. Остался стоять у рампы, удивляя публику, уже притихшую и ожидающую большой премьеры.
Из-за кулис появился бледный, строгий и на редкость благообразный директор театра, деликатно откашлялся. Маг настроил и усилил звучание голоса.
- Судари и сударыни-с! - директор говорил с легким придыханием, способным сойти за проявление нескрываемого восторга. - Наш театр хранит немало традиций, это одна из старейших сцен страны и, безусловно, для всякого артиста наиболее славная и значимая-с... Но и сам театр помнит каждого, кто внес вклад в немеркнущую славу Императорского, да-с. И вот сегодня мы с вами становимся свидетелями события воистину чудесного, мистически созвучного магии этой сцены и её традициям-с.
Директор поправил розу в петлице и перевел дух. Зал зашевелился, не наблюдая мистики и подозревая подвох. Маг поднапрягся и развернул в полную высоту кулис старую афишу, оригинал которой ему подали. И следующую, и еще. Завсегдатаи загудели, узнавая тоненькую женщину со странными, чуть узковатыми глазами, словно всегда хранящими тень улыбки. Кто-то первым сказал 'Роберта', директор оживился, указал рукой на зрителя в партере, как на своего союзника.
- Именно так-с, Роберта Скалли! Весь театр, а так же и её поклонники, были в отчаянии-с, когда она внезапно прервала свою карьеру, на взлете, да-с... Её уже видели первым голосом этой сцены и прочили ей самые интересные партии. Это была утрата для нас. Но Императорский театр, - голос директора окреп, осанка обрела должную горделивость, - нельзя вычеркнуть из памяти-с, судари и сударыни. Эта сцена не отпускает, нет-с... И, да, сегодняшняя главная женская партия словно создана для её голоса-с... Того вернее, она писалась именно под голос сударыни Скалли, поскольку композитор всегда был одним из её восторженных почитателей. - Директор хитро повел бровью. - Мы до последнего момента надеялись, но не решались объявить-с, однако теперь последние сомнения развеяны, она вняла нашим мольбам, она не смогла не приехать-с, когда получила партитуру. Вернулась всего на один вечер, судари и сударыни, так что вы увидите и услышите то, что воистину неповторимо-с.
Директор значительно кивнул, маг сменил афишу на новую, уже знакомую Карлу и украшающую теперь площадь перед главным входом. Зал охнул, Карл позволил себе первым похлопать проходимцу, столь ловко вывернувшему правду наизнанку и опять выглядящему победителем и даже героем...
Маг и директор удалились, иллюзия афиши медленно побледнела и сгинула, занавес колыхнулся. Оркестр ожил, наполняя театр звуком и готовя слушателей к началу большого действа на сцене. Лена шмыгнула носом, полезла за платком. Даже Попатыча проняло, он крякнул и присоединился к овациям. Немногим удается снова выйти на сцену после стольких лет вынужденного забвения, снова петь и быть признанной, снова ощущать то, что до сих пор помнит Алмазова, сравнивавшая не раз славу с шампанским, ударяющим в голову, ледяным и обжигающим одновременно.
Послы вежливо хлопнули в ладоши три-четыре раза и негромко попросили барона помочь с биноклями: он опытный маг, как не воспользоваться столь выгодным соседством. Карл любезно согласился припомнить полезные пустяки из общего курса оптики, хотя прекрасно знал, что по крайней мере посол Арьи сам наверняка справился бы с заклинанием. Но, как известно всякому, магия несовместима с дипломатией. Официально.
Первое появление Скалли публика встретила несколько настороженно, но голос Роберты безусловно был хорош и сверх того обладал чарующим тембром, находящим созвучие напрямую в душе, обволакивающим весь объем зала...
Опера продвигалась к антракту весьма успешно, зал принимал с воодушевлением и музыку, и исполнение партий, и декорации, и костюмы - все те детали, которые иногда складываются в нечто целостное и уникальное, недавно названное директором чуть высокопарно - магией сцены. Иногда, но не всегда. Вокруг Роберты чудо свершалось исправно и даже охотно. Представить кого-то иного на месте этой женщины - хрупкой, невысокой и совсем не изменившейся за годы вне сцены, - становилось уже невозможно. Она не утратила чарующего голоса и обаяния вечного ребенка, более чем подходящего к сегодняшней партии.
Лена несколько раз стирала слезинки, послы едва слышно вздыхали и действительно были в восторге. Барон хмурился и сердился на матушку, управляющую дворцовой охраной. На Евсея Оттовича Корша, начальника тайной полиции, и заодно - на всех врагов власти, настоящих и гипотетических, мешающих ощущать прелесть оперы, не позволяющих даже сосредоточиться на сцене. Надо, увы, делать иное дело: отслеживать зал. Перемещения людей, намерения, эхо эмоций. Ложа бенуара давно не пустуют, сама по себе она не копит угрозы - там Береника, теперь барон разобрался в своем восприятии фальшивой пустоты окончательно и бесповоротно, даже чуть расслабился: в присутствии птицы удачи дурное происходит редко. Но ведь, с другой стороны, следует и её принять в число охраняемых. Любимую дочку, пусть по крови и не родную.
- Лена, - едва занавес качнулся и зал зашумел, Карл снова создал защиту от подслушивания. - Лена, чуди как угодно, но в антракте к послам не должны никого подводить и представлять. Фредерика в курсе, поможет.
Закончив с указаниями, барон удалился еще раз проверять фойе и буфет, подмигнув сестре. Он слышал, как жена щелкнула веером и предложила послам пари: если ей верно и подробно изложат рецепт слоек с яблоками, она с первой попытки сама выпечет подобные, ничуть не хуже. В призы коварная рыжая певунья зачислила партитуру оперы, оригинал с указаниями автора на полях и пометками самой Алмазовой, а потому имела все основания сделать торг поводом к отмене всех иных дел по крайней мере до конца антракта.
Уже в коридоре, за линией охраны, Карл поймал слугу с подносом. Изъял визитку и конверт, изучил первую и бесцеремонно вскрыл второй. Сам Соболев желал пообщаться с послом Ганзы и сверх того, звал его на большой ужин...
- Я передам, - пообещал Карл слуге.
Сунул бумаги в карман и направился дальше. Обошел балконы и спустился в партер, кивнул Марку Юнцу и двинулся по залу к сцене, неторопливо и вальяжно, словно разыскивал знакомых - а их и правда было немало в театре. Карл кивал, задерживался ненадолго и перебрасывался ничего не значащими фразами. Постепенно, шаг за шагом, барон добрался до самой ложи бенуара. Выглядела она по-прежнему незанятой, но теперь, после активации заклинаний, почерк мага, строившего полную объемную иллюзию пустоты, читался куда проще. И давал повод гордиться способностями Леопольды Фон Гесс. По-своему уникальной даже для этого рода, овладевшей магией уровня, прежде считавшегося для женщин запредельным. Впрочем, когда на первичном отборе в колледж на сто претендентов приходится от силы две девочки, обоснованные выводы о талантах делать сложно. Магия никогда не считалась женской профессией, а уж пси-уровень, воздействие на сознание и бессознательное, долгое время относился к дисциплинам, строго запрещенным для изучения слабым полом. Соответствующее решение международной конвенции магов Марк Юнц любил называть 'манифестом перепуганных подкаблучников', намекая на сложный комплекс ревности и уязвленной гордости, шовинизма и предрассудков.
Береника улыбнулась и кивнула названому отцу, Карл уловил движение, чуть качнувшее блики света в иллюзии. Развернулся и зашагал обратно по залу.
Промельк движения за плечом сидящего в пятом ряду сухопарого военного в парадном мундире конной гвардии содержал угрозу, однако она расползналась только по скачку напряженности темной удачи. Тоже - мимолетному. Птица удачи оказалась в ложе весьма кстати, - отметил Карл, задержавшись возле шестого ряда и всматриваясь в согнувшегося и испуганно охнувшего человека, прячущего пораненную руку. Заодно барон позволил себе короткую радость: Береника убрала всплеск тьмы без особых усилий.
- Позвольте помочь, - самым любезным тоном посочувствовал Карл, рассматривая того, кто минуту назад пытался убить и теперь затравленно озирался, не в силах унять кровотечение в собственной разрезанной руке. - Вам дурно. Эта ужасная духота... Старые театры со временем начинают пахнуть пылью, не находите?
Зал Императорского так устроен: он гасит практически любую активную магию, кроме контактной. Как только Крал коснулся руки раненного, звуки голоса обрели полноту воздействия направленного пси-влияния. Сидящий расслабился и обмяк, послушно закивал, по-прежнему пряча поврежденную руку под полой фрака. Соседи засуетились, взволнованные и состоянием человека, и эхом пси-воздействия. Помогли Карлу: уступили проход, сами подтолкнули 'больного' и подали его трость.
Барон ловко обхватил подконтрольного задержанного за талию и повел к выходу, как куклу: своей волей переставляя ноги и уверенно нашаривая взглядом подходящих помощников. Из-за спины вывернулся студент Бризова.
- Декан, небольшое дело, пустяк, - захныкал он ядовито шипящим, весьма громким шепотом. - Моя зачетка... Вы понимаете, это исключительно никак нельзя отложить на осень.
- Человеку плохо, извольте отложить хотя бы до завтра ваше разгильдяйство, - строго велел Карл.
Парнишка покаянно кивнул, принялся торопливо и бестолково расстегивать верхнюю пуговицу рубашки бледного и безвольного арестанта, заодно затягивая на шее 'куклы' тонкую плетеную петлю противомагического ошейника. Подхватил жертву под вторую руку и помог вести к выходу. В фойе уже ждали люди Корша.
- Живой, - поразился старший маг-дознаватель, принимая арестованного. - Я, признаться, не надеялся.
- Береника что-то учудила с тем, кто страховал дело, - тихо и быстро шепнул Карл. - Балкон, первый ярус. Короткий всплеск тьмы невезения. Выравнивала фон удачи Береника резко, как бы сам злодей не получил удар.
- Место восемнадцать, если не ошибаюсь, - кивнул дознаватель. - Уже проверяют. Мы так вам признательны, барон...
Карл отвернулся, сочтя дело завершенным, и заторопился в ложу. Антракт подходил к концу, Лена одна билась с послами и теми, кто желал представить им некое лицо, задействованное в сегодняшнем спектакле, все ярче разворачивающемся вне сцены.
- Одна ария - и я знаменита, - баронесса встретила мужа сияющей улыбкой, исполненной гордости и даже тщеславия. Махнула крепко сжатыми в пальцах визитками и конвертами. - Не ведаю, все письма мне или не все, но я не позволила вскрыть ни единого до твоего появления. Я порядочная женщина, только мой муж имеет право решать, кого из написавших убить на дуэли, а кого - прирезать в подворотне.
- Ваша жена есть... необузданно темпераментна, - восхитился посол Арьи, с тоской наблюдая перемещение невскрытых конвертов в руки барона. - Это мило, но несколько слишком по-ликрейски. Господин фон Гесс, ставлю вас в известность, что я приглашен к вам в гости. На блины. Мы все приглашены и я полагаю, ничто не помешает мне сегодня чуть-чуть пропасть из посольства.
Хмуро и молча, как и подобает ревнивому мужу, Карл рвал конверты и читал записки. Послы понимали, что происходящее более похоже на цензуру, чем на ревность, но все же обаяние Лены - признавали, принимая тем самым и право барона ревновать исключительно красивую жену, к тому же способную петь не хуже звезд Императорского.
- Ходят слухи, вы месяц назад первый раз вышли в большой свет после рождения ребенка и только единожды блеснули на балу, сударыня Елена, - посочувствовал посол Ганзы, наблюдая, как барон испепеляет магией листок и перегибается через перила, разыскивая виновника столь яркой вспышки гнева.
- Мне нравится домашний уют, - натянуто улыбнулась Лена, когда в зале зашелся кашлем ни в чем не повинный поклонник её голоса.
- Дикая страна, - едва слышно буркнул себе под нос посол Ганзы.
Кажется, - осознал Карл, - он все же поверил в представление. Барон пачкой отдал арьянцу конверты, тот несколько неловко принял и начал разбирать на две стопки, передавая помощнику посла Ганзы его долю корреспонденции.
- Адресованные вам не вскрывал, - с долей раздражения бросил Карл. - Хоть и уверен, на самом деле там все те же слова, для того же лица предназначенные. Леночка, прости, но это невыносимо. Я искал себе жену и строил наш брак много лет! Пусть они тоже трудятся сами и не зарятся на моё сокровище.
Свет люстр начал бледнеть, обозначая завершение антракта. Получив столь яркий образец самодурства барона и сочувствуя баронессе, послы повели себя забавно: оба, не сговариваясь, принялись вскрывать конверты и несколько демонстративно читать записки, делая вслух пояснения. Смущаясь и понимая: барон прав, большая часть имеет весьма восторженный тон и начинается с просьбы передать комплимент 'дивной Елене'.
- Меня сегодня дважды пытались свести с неким господином Зотовым, - отметил посол Арьи, завершив просмотр писем. - Но я не заинтересован в тайных делах, я есть новый человек в вашей стране и не желаю иметь дурной репутации.
- Зотов? Алексей или Вадим? - уточнил первый министр, включаясь в беседу. - Потому как матери у них разные и сами они несхожи. Алексей умом не обижен, в моем железнодорожном ведомстве вырос человек, и крепко вырос... Эх, славные деньки остались в прошлом, господа! Я был заместителем министра путей сообщения, свободным от ярма человеком. Ухаживал за своей невестой... Я дарил ей розы по два метра росту и гаечные ключи в шелковых бантиках, я таскал станки в её мастерскую этими вот руками. А теперь, извольте видеть, хожу под охраной и домой добираюсь столь поздно, что перед женой совестно, перед детьми - вдвойне.
- Наш канцлер тоже весьма ценит семейный очаг, да, - энергично кивнул посол Арьи. - Мне пробовали представить Вадима Ильича Зотова.
- Только не берите в подарок сразу и с благодарностью его картин, завалит сей измазанной холстиною все посольство, - громким шепотом пророкотал первый министр. - Он душою принадлежит армии и всегда рисует, извольте усвоить это, плац перед казармой гвардии. Зимний плац, летний. В дождь, безлунной ночью или ясным днем. С караулом, строевым парадом, конным разъездом.
- Ему пятьдесят три, - негромко добавила Фредерика, погладив руку мужа. - Он тяжело переживает то, что введена форма некрасивая, зеленая летняя и серо-белая зимняя, нового образца. Но отставка убьет его. Мих, душа моя, да пусть рисует, зато в парадной гвардии полнейший порядок.
- Но к чему мне знать сего господина? - удивился посол. - Канцлер первым ввел новую форму, делающую солдат незаметными на поле брани и весьма современную. Просто представить картину с плацем прошлого века на стене своего посольства я уже не желаю.
- Извольте учесть одно обстоятельство, - едва слышно молвил Карл, поскольку занавес уже двигался. - По линии матери Вадим Ильич потомок двоюродного брата последнего императора династии Угоровых, правивших в Ликре до госпожи Диваны.
Посол принял сведения молча и постарался сосредоточиться на опере, хотя было заметно: ему не до пения Роберты. Карл фон Гесс сочувственно улыбнулся. Если бы посол знал чуть больше, он бы, пожалуй, покинул театр незамедлительно, опасаясь оказаться втянутым в дела, новому человеку непонятные и, возможно, прямо или косвенно его компрометирующие. Вадим Зотов сидел в пятом ряду партера, в парадной форме гвардии. Едва заметная царапинка попортила спинку кителя, и нанесена она была только что, во время антракта, использованным в качестве ножа остро отточенным костяным обломком... Ни одна магическая система опознавания оружия не сочла тонкую кость угрозой. Если бы удача была сегодня чуть темнее, потомок императора мог получить весьма неприятное ранение. До знакомства с послом или после - тоже существенно. Второе могло расцениваться при должном усердии загадочных и пока остающихся в тени сил, как попытка устранить последнего представителя славного рода, заявившего о наличии неких амбиций и намерений. Фигура приверженца традиций, трагически и загадочно убитого, кому-то показалась очень уместной на сцене политического театра: почти неизбежно косые взгляды обратились бы к Платону Потаповичу, занявшему весной пост первого министра и затеявшему грандиозные перемены в стране.
- Пожалуй, я поеду на блины прямо с вами, - о чем бы ни думал посол, он вслух сделал выводы из невысказанного. - Яблочные слойки есть повод моего пари с вашей женой, господин барон. Я желал бы получить свою партитуру.
- Если вы все не замолчите, - уже не пробуя быть вежливой, прошипела Елена Корнеева с отчетливым южным выговором, прорывающимся в речь, когда она злилась, - я уже и не знаю, что сотворю.
Барон виновато вздохнул и исполнил просьбу, похожую на приказ - замолчал. Снова принялся осматривать партер, балконы. Позволил себе уделить чуть больше внимания опере и счел: Роберта избавилась от скованности и волнения - возвращение на сцену, переполненный зал и заново обретенная дочь, сидящая в ложе бенуара, не могли не сказаться. Преодолев себя и настроившись, Скалли пела воистину вдохновенно, не напрасно зал замер, не смея лишний раз вздохнуть. Карл улыбнулся. Попытайся некто убить Зотова теперь, это осталось бы незамеченным до самого финала. Впрочем, в партере нет вовсе уж случайных людей: счастливцы, добывшие билеты на премьеру, настроены на уважение к прекрасному воспитанием или самой природой. Просвещенный злодей мог и забыть совершить преступление, пребывая под впечатлением от оперы... Такой смешной и маловероятный вариант событий не исключается, когда в зале птица удачи.
После финала зал долго бушевал, а Лена, всхлипывая и сморкаясь в платочек, убеждала мужа отправить на сцену все уцелевшие в ложе, не унесенные слугами, букеты. Да, она знает, что дистанционное воздействие стихийной магии в Императорском театре блокируется системой безопасности. Но разве декан высшего колледжа не способен что-то умное придумать? Карл пожал плечами, окликнул одного из молодых магов, сидящего в партере рядом с Марком Юнцем. Сбросил парню в руки букеты и жестом указал на сцену.
- Это не магия, но ты выкрутился, - хмыкнула Ленка. - Господин посол...
- Просто Курт, - любезно предложил посол. - Мы с вами есть... коллеги по пари. Мы совладельцы партитуры, Елена. Но ваш муж весьма влиятелен, вы даже знаете господина Пенькова приватно. Мне показалось вдруг, что вы можете желать почти все невозможное, оно сбудется. Вы не хотите желать звать в гости Роберту Скалли?
- Роберту уговорила петь я, - усмехнулась Фредерика. - Увы, у неё поезд через час, господин посол. Она выйдет еще всего раз на бис и покинет театр. Эта женщина - загадка.
Карл благодарно улыбнулся сестре, ловко смешавшей вымысел и правду. Даже если арьянец не стихийщик, а полноценный пси, что маловероятно, но не исключено, он не в силах понять по ответу тонкостей, не высказанных Фредди, а значит, не оценит настоящего масштаба тайны Роберты и причин поспешности её исчезновения...
- Фредди, душечка, ты уж умыкни мне блинков-то, - по-свойски вздохнул первый министр и раскланялся с послами. - Господа, был рад столь изрядно приятному обществу, но вынужден откланяться: дела...
Отбыл первый министр без особых церемоний. Потапыч никогда не ценил шума и помпы, создаваемых людьми неискренними и призванными тешить жиденькое себялюбивое тщеславие слабаков. Карл проводил Миха до выхода из театра, приметил свою машину, уже заведенную и прогреваемую у бокового крыльца, служебного. Поймал под руку Юнца, умудрившегося без проблем покинуть гудящий партер, куда норовили набиться с галерки, напирая и создавая давку, но все же желая еще разок увидеть Скалли, о которой до сегодняшнего вечера если и помнили, то немногие... Но после премьеры увидеть снова желали уже все, - увы, не питая особых надежд.
- Марк, что скажешь? - прищурился барон, привычно создавая защиту от прослушки. - Этот Курт не прост.
- Стихийщик, базис у него - вода, - задумчиво уточнил ректор колледжа. - Ученик фон Нардлиха, его школа, сразу видно. Уровень высочайший, но специализация узкая, для арьянцев это обычное дело.
- Он пси?
- Только в плане распознания недомолвок и иммунитета к внушению, все в рамках общего знакомства с теорией влияния, - покачал головой ректор. - Он изрядно насторожился, когда ты выводил злодея. Пытался оценить твой уровень, действовал мягко и умно, однако же не знал большей части настроек защиты зала и был весьма впечатлен противодействием системы любым проявлениям активной магии. Большего сразу не скажу. Да и ты, Карл, не начальник тайной полиции, хватит с тебя. Поеду писать отчет для Корша.
Бризов уже сигналил: машина колледжа мешала прочим уехать или подъехать... Марк Юнц быстро уселся на переднее сиденье и отбыл.
- Значит, опять по паровозам спец, - вздохнул Карл, делая вывод, в котором отказал себе и другу Марк Юнц. И забормотал невнятно, шагая через фойе: - Все профи по воде в Арье, сколько я их знаю, инженеры-котловики. И все на учете в военном ведомстве канцлера. Что вполне разумно.
Карл мрачно отмахнулся от невысказанных вслух мыслей. Пусть Потапыч и принял новую должность без восторгов, но с пониманием необходимости своей работы, пусть увлекся новым делом - автозаводом. Но любви к паровозам и тем более уникальным бронепоездам Большой Мих не растерял... Не приведи Бог, посол оконфузится и проявит свою суть мага так, что не заметить сделается невозможно. Тогда Потапыч в него вцепится намертво. Он много лет мечтает заполучить арьянского котловика для доводки магических настроек управляющей системы подачи пара. Но посол - не Шарль де Лотьэр, член объявленного вне закона ордена джиннов, за которого не вступился зимой, после ареста, никто. Да сгинь он на севере, Франкония и не поморщится, скорее уж обрадуется. Посла же в случае осложнений придется просто выслать из страны. А если Мих упрется? А если и посол упрется, потому что любой котловик готов полжизни отдать за право увидеть 'Облак', любимое детище экспериментального депо...
- Позвольте вас обеспокоить, сударь, - решительно оборвал размышления довольно низкий, но весьма приятный женский голос.
Карл вздрогнул и выбрался из задумчивости, удивляясь тому, что утратил на мгновение внимательность. Вежливо поклонился светловолосой незнакомке, крепко прихватившей за руку и остановившей без церемоний, словно у неё есть право распоряжаться чужим временем. Барон чуть улыбнулся. Все интересные женщины точно так и полагают. И они правы, если обладают многогранной красотой - не просто внешней, но куда более редкой внутренней, соединяющей загадочность, обаяние и ум...
- Карл фон Гесс, - представился барон. - Буду рад оказать помощь.
- Это очень странный вопрос, - замялась незнакомка, не делая попытки представиться. - Я обычно хорошо вижу связи людей, такова моя особенность. Не уверена, что в ней есть магия, скорее некий опыт... Мне представляется, вы можете мне помочь. Вы, если я рассмотрела верно, знаете Шарля? Он джинн. Бывший, кажется.
Карл кивнул, хмурясь и недоумевая. Женщина виновато пожала плечами - что делать, вопрос странный, она предупреждала сразу.
- Милый молодой человек. Я видела его недавно и мне представилось весьма отчетливо: ему грозит беда. Знаете, джинны злопамятны, они не позволяют уцелеть тем, кто желает расстаться с прошлым. Мне ли не знать... Все решает сила, таковы их понятия о чести, ничтожнейшие. Шарлю не хватило бы дара и опыта отбиться и уйти даже при наличии магии. Теперь же он совершенно беззащитен. Понимаете?
- Я поговорю с кем следует, - пообещал барон. - Но...
- Ах, совершенно нет времени, мой дикарь вот-вот явится, - рассмеялась женщина. - Передайте сударыне Роберте мои восторги, если сможете. Я плакала...
Крепкая рука легла на плечо барона, в самое ухо зло зашипел голос с легким франконским акцентом:
- Пистолеты или шпаги? Я изволю быть вежливым, уи. Я даю выбор, хотя не обязан, как сторона пострадавшая, уи. Моя жена - это моя жена, уи...
- Сударь, ваша жена очаровательна, но увы, это не дает нам повода к славной и уместной драке, - поклонился Карл, оборачиваясь к невидимому собеседнику и удивляясь тому, что заранее не опознал чужой магии, столь явной. - Я влюблен в свою Леночку и не менее вашего ревнив. Едва позволил жене ехать в театр, но если бы я знал заранее, что она возьмется петь, я бы запер её дома. И выбросил ключ.
- Мудрое решение, мон ами, - азартно сверкнул глазами франконец, совершая ответный поклон, весьма старомодный. - Я готов принять ваши объяснения, но с сожалением, уи. Дуэли с фон Гессами интересны. Карл Фридрих оставил мне этот шрам, - франконец указал на светлый след у виска. - Приятное воспоминание. Однако нам пора, оревуар. Надеюсь, мы однажды все же найдем повод для хорошей драки.
Франконец подкрутил ус, подал руку жене и гордо удалился... Карл постарался унять недоумение, расправить складки на лбу. Выдохнул все то, что не мог облачить в слова. История дуэли последнего из великих магов рода фон Гесс, очень и очень давно почившего в преклоннейшем возрасте, была известна в семье как легенда, не более того. Жил-был в давние сказочные времена Карл Фридрих, известный чудак и отчаянный драчун, рыжий, шумный и несносный. И встретил он по молодости некоего джинна, вроде - самого что ни есть на всем свете могучего... И то ли они всю жизнь с тех пор враждовали, то ли делали вид, что враждуют, поскольку обоим это казалось куда интереснее мирного разрешения разногласий. Имя джинна тоже сохранилось - настоящее: Сендар Эжен ле Пьери, тот, о ком в точности не известно ни происхождение, ни возраст, ни тем более - причина и время исчезновения из хроник и самой жизни.
- Эжен, мы совсем не покатаемся по городу? Женечка...