Он стоял на прямой, узкой, двум идущим не разойтись, тропе, что быстро пропадала в утомляющей взгляд пустынной дали. Ниже по склону холма на высоту человеческого роста. Шагах в семи от меня.
Возрастом заметно более двадцати лет. Сухощавого телосложения. Мускулистый, сильный, с длинными жилистыми руками. Широкие плечи, узкие бёдра, кожа цвета шоколадно-коричневого загара. Эталон мужской красоты, что установлен древними греками, если судить по рисункам на их амфорах.
Можно было бы отметить слабую рельефность мышц, костлявость тела, долговязость. Но, это было бы открытое проявление зависти, указывающее на мою человеческую слабость. Не согрешу. Сей грех библейский, он губит душу.
Моё тело близко к пропорциям витрувианского человека с рисунка Леонардо, что, по моему мнению, не способствует достижению больших успехов в атлетических соревнованиях. Вот бы мне...
Сжало тревогой и подготовкой испуга грудь ощущение исходящей от него угрожающей мне, природной, злой мощи. В нём жила, готовая выплеснуться в любой момент наружу, не полученная от физических нагрузок сила, а сила животная, заложенная по рождению. Сила изначальная, предназначенная для обеспечения выживаемости, позволяющая одержать победу в схватках за пищу, дающая возможность убить соперника в смертельной драке.
Человек напряжённо, обречённо, с хорошо читаемым по облику и состоянию плоти страхом животного вглядывался в противоположную от меня сторону.
Так ждут ареста и страшного суда.
Только почему-то смотрел заворожено не на пустынный горизонт, откуда могла бы появиться вооруженная стража, а немного выше. В пустые небеса.
Непредсказуемостью и агрессией веяло от него. Захотелось тихо повернуться и уйти. Мне, в свои четырнадцать лет, не справиться с таким.
С ним я смогу драться лет так через двадцать. И то, без большой уверенности в победе.
Правда, он к тому времени должен состариться, а значит ослабеть физически. Но и тогда с ним будут трудно, а может и невозможно справиться.
Пришлось долго разглядывать его со спины, пока, почувствовав взгляд постороннего, он не обернулся.
Враждебный взор мужчины перед дракой. Он был готов меня убить.
Вглядевшись пристально, пронзая острым взглядом человека имеющего, пускай, должно быть, и незначительный, опыт убийств, понял, что я не представляю опасности для него.
На его лице промелькнуло лёгкое удивление, быстро перешедшее в безразличие. Одним стремительным разворотом отвернулся от меня. Отстранился как от пустого места.
Смотрел поверх горизонта. Смотрел и ждал. Ждал и не желал того, чего ожидал, но знал о неминуемости грядущего.
Я попытался уйти. Приготовился сделать неслышно шаг назад; согнувшись в поясе пригнулся к земле; попытался попятиться.
Не получилось. Куда там. Застыл на месте. Обессилел. Мозг, осознав невозможность сопротивляться и обречённость на подчинение в подобном сне - такие сны смотрел до этого уже не раз - опустел.
Не отказаться от просмотра, не проснуться.
И вот уже Я - Он.
pars saxa jactant(множественное число не единичного субъекта)
Как не вовремя. Пускай потом, но только не сейчас.
Сейчас, когда я уже преодолел половину пути к месту сбора войск.
После предстоящей битвы должно, я так мечтал об этом, закрепиться и приобрести живую силу моё учение.
Было уже несколько попыток прорваться через созданный природой коридор меж гор. Его испокон веку надёжно защищали укреплённые поселения, среди которых было два неприступных городка.
Путь этот вёл к манящему возможностями обогащения при помощи торговли морю. А лежащие у побережья просторные плодородные долины, обеспечили бы жителей пустынь несметными и сказочными для них продуктами питания.
Давно и многие пытались преодолеть слабеющую на продолжении многих десятилетий пограничную защиту дряхлой империи.
И вот грядёт очередной бросок наших племён на север.
Моё неучастие в сражении явится мне приговором.
Не отговориться тем, что молился в сакральном месте, выпрашивая у бога дарование победы. Поверят единицы, большинство высмеют и отвернутся с презрением. Повернутся спиной навсегда.
Мне невозможно даже опоздать.
Всего бы пару недель. А потом, можно и умереть.
Опустилось рядом небо на землю. Потянулось ко мне веществом похожим на облачный туман то пространство, что за небесами.
Я был уже там, я общался с ними.
Первый раз это было страшно и интересно. Сейчас только страшно.
Ах, как невовремя.
В одно мгновение из серой пелены неслышным шагом явился и навис надо мною небесный страж. Свет нимба вокруг его тела раздвинул предсмертный туман. Ангельский огонь высветил место рядом со мной, но не пал на меня. Похоже, пока между ним и мною осталась нематериальная стена.
Мне эту стену не преодолеть. А он - посланник внеземной - пройдёт её без всяческих усилий.
Смотрел на меня сурово и беспощадно.
А я только и успел подумать одно: - Зачем сейчас?
Стоял пред ним решительным и дерзким. Упрямо опустив голову. Я не отрекусь от своего.
Многие способны самостоятельно посмотреть на подлунный мир, создать собственное мировоззрение.
Превратить мировоззрение в веру оказались способны немногие единицы.
Я не только начал проповедовать своим племенам собственную веру, но и положил её на письменное слово.
И слово своё я сделал поэмой.
И веру свою я превратил в песнь.
Так как же я могу отказаться от дела всей жизни. От дела принесшего такие плоды.
Пусть семена этих плодов упали в безводную землю. Они, после моего внезапного ухода, погибнут. Я не успел взрастить посевы и получить урожай.
Зачем он пришёл за мной сейчас.
Впрочем. Не я первый. Были и до меня не успевшие закрепить своё учение в головах людских.
Лучше обречь веру на забвение и смерть, чем убить её отречением создателя. Пусть она будет жива в последний час моей жизни, в минуту моего последнего дыхания.
Справа, сзади, немного выше, так близко, что я спиной почувствовал движение, неожиданно появился идущий мимо странник. Крупного телосложения, большеголовый, свободные светлые одежды иноземца, не запомнившиеся из-за обыденности крупные черты лица.
Они едва заметными жестами поприветствовали друг друга.
Путник мимоходом спросил моего грозного судью: - В чём дело?
Тот, выказывая, как мне показалось, глубокое уважение вопрошающему ответил:
- Ему, кивнув головой на меня, было сказано чему надо учить. Учить тому, что был человек несший людям верование о любви и доброте, о праведной жизни, распятый за то. А этот взял и выдумал своё. Своё такое, что может обернуться в будущем религиозными войнами, способными унести сотни тысяч жизней ему подобных.
Бредущий по мирам странник, стоящий в заполняющих переходное пространство облаках над нами обоими, явно заинтересовавшись происходящим, мельком глянул на меня и после короткой паузы сказал:
- Таких и ему подобных создателей религий после будет множество. И, если не его, так их вероучения забьют головы нуждающимся созданиям. Сегодняшние умники хотя бы создают учение о боге иль богах. Через сакральное небесное число сотен лет появится тот, кто внедрит учение о человеке отличающееся категоричностью, и оно будет стоить жизни уже не сотням тысяч, а десяткам миллионов особей.
Их стремление убивать и умирать за выдуманное, нам невозможно преодолеть. Пусть им.
Грозный ангел, назначенный всевышним вершителем моей судьбы, явно увлёкшись произнесённым словом, подошёл к собеседнику вплотную.
И они ушли, скрылись в пелене иного мира, с упоением и дружески беседуя.
Общение в поисках сути для них оказалось важнее поручения верховного существа.
И бог их не осудит, разве что только может попенять слегка. Он сам в подобном поступит так. Проигнорирует любую волю, ради своего интереса.
К назначенному месту битвы прибыл на два дня ранее. Сразу же приступил к проповеди своего учения.
Воины близкого родственника, а это большая часть армии, слушали внимательно, но с улыбкой на лице. У слабо связанных между собой племён, живущих в окруженном горами и пустынями огромном регионе, была своя древняя вера. Вера хаотичная, патриархальная, ленивая.
Учение, созданное аскетами и созерцателями. Религия нищих кочевников. Что теперь тихо умирала в сердцах потомков скотоводов осевших на богатых землях и через два поколения превратившихся в торговцев и ремесленников. И стало стяжательство их смыслом жизни.
Оно тихо, подобно шипению гадюки, порицалось престарелыми духовными лидерами, осознающими бессмысленность и опасность громких обличений. Двух особо ретивых проповедников, с пеной у рта на торговых площадях грозящих лавочникам смертной карой за отход от древних устоев в человеческих отношениях, уставший от них народ признал умалишенными.
Только у этих пока разрозненных племён появились новые, в основном молодые искатели истины, которых не устраивало порождённое изменившимся бытием отношение к богу. Готовые положить жизни на новый алтарь для утверждения повинной вот-вот родиться веры. Умные и голодные, бесстрашные, но осторожные, они ходили по странам в поисках думающих как они, или умнее их. Искали не веры для других, а правды для себя. Эти альтруисты могут принять и распространить мою исповедь, превратить её в новую религию.
Правил армией набранной из этих племён брат моего родителя. Человек ненадёжный и лукавый. Впрочем, как и все подобные повелители.
Для грядущих объединителей народов, строителей государств нужна моя вера, способная сплотить людей разных национальностей, заставить тьму царьков подчиняться общей идее.
Отрешенно, без признаков каких-либо эмоций на лицах, как показалось мне, думая о своём, слушали меня воины в чёрных одеждах. Лучшие бойцы Востока.
Высокие - ростом выше на голову любого мужчины из соседних племён - жилистые, сильные, владеющие оружием подобно богам. Их воинский авторитет у близких и дальних народов стал почти мифическим. Отряд из всадников в чёрных одеждах численностью в несколько сотен стоил войска. Вера их предков была темна, хаотична и нема. Новая, воинствующая, сулящая вознаграждение за достойную, по их мнению, для мужчины смерть религия была бы гармонична им.
Только показалось мне, что произнесённые мною слова пропадают в их душах бесследно, подобно тому как исчезает упавшая на прогретый солнцем песок вода.
И тревога обуяла меня, и душа приготовилась принять скорбь разочарования. Представилась тщетность усилий.
Но от дальнейшей проповеди я не отказался и не откажусь никогда.
Противоборствующая сторона выстроила свои отряды вплотную к границам последнего на нашем пути, укреплённого согласно всем воинским наукам города. Позиции их были выбраны так, что обход защищающихся с тыла оказался невозможен.
А вдали, в мареве утра виднелся заветный проход между двумя горными хребтами, ведущий на богатое, щедрое металлическими изделиями и плодородными землями морское побережье.
Основные силы нашего войска, отряды, состоящие по большинству из малорослых и дородных искателей наживы, выряженных в яркие, богато украшенные одежды, не спеша преодолели чашеобразную долину, что лежала перед городом, и напали на передовые ряды защищавшихся. Численное превосходство нападавших было таково, что я, издали смотрящий на происходящее, перестал видеть линию обороны врага, а линия атаки представилась мне вздымающейся вверх волной готовой с минуты на минуту преодолеть преграду и хлынуть в каменные лабиринты городских улиц.
Но волна из вооруженных людей, неожиданно утратив силу, схлынула.
Первый приступ был отбит с большими потерями для атакующих.
Были отбиты и последующие две, более слабые попытки. Последний приступ, четвёртый, готовился с привлечением резерва. Гневные крики раздосадованных командиров привносили истеричные нотки в музыку битвы, нервировали уставших солдат.
Последовавшая атака оказалась настолько неудачной, что едва не привела к катастрофе. Измотанные бегом в разных направлениях воины начали вполне ожидаемый их командирами отход. Началось отступление обречённых на неудачу в битве.
Движение быстрым шагом, с короткими перебежками отдельных воинов стремящихся догнать свои подразделения, было принято обороняющимися за бегство. Воодушевлённые видимым успехом передовые шеренги противника начали стихийное, неорганизованное преследование разрозненными силами. Вид контратакующих врагов привёл последние шеренги нашей армии в паническое состояние, передавшееся подобно пожару всем отрядам и приведшее к неконтролируемому бегству всего войска. Остановить их удалось с большим трудом только за несколько десятков метров от своего лагеря, прямо перед уже оставленной командующим огромной палаткой.
Душой моею овладели усталость и разочарование. Остановившимся взглядом, безотчетно, смотрел я на разрыв в обороне противника, образовавшийся из-за того, что центр продвинулся вперёд, потянув за собою часть левого фланга, а правый их фланг остался стоять на месте.
И в этот момент, опережая двух сопровождающих на четыре длины туловища коня, ко мне подскакал чёрный всадник. Предводитель не участвовавшего пока в битве отборного отряда конных воинов пустыни. Он тихо, глядя мне в лицо пристальным взглядом, потребовал ответа:
- Мои воины спрашивают - ты говорил, что погибшие в бою достойно, попадают в прекрасное место, где растут сады, среди которых текут ручьи с хрустальной, прохладной водой, где юные девы готовы исполнить любое желание героя. Так ответь им за свои слова - правдивы они, или это очередная выдумка обычного вещателя. После твоего утвердительного ответа они пойдут на смерть, но если ты их обманешь - месть будет страшной, обман вскроется на том свете, и даже там воины обязательно найдут и накажут тебя. Мучения твои будут невыразимы.
Задумался на несколько секунд, боясь взвалить чудовищную, губящую душу ответственность на себя. А предводитель чёрных всадников внимательно наблюдал за мной, и по лицу его я прочитал - он ждёт положительного ответа, ему срочно необходимо вести своих бойцов в бой.
Я был там. И я понял, что встретиться там чужим людям практически невозможно. А если я и встречусь после смерти с одним из них, то, что он может сделать со мной. Руками на том свете не помашешь.
Да только, воин воину рознь. И есть опасность.
Отринув сомнение человека, но не проповедника, высоко подняв голову, громко, так чтобы услышало его сопровождение, я утверждаю непреклонно:
- Да, так и будет.
Улыбка облегчения проступает на лице командира, ставшего в последующем моим другом и последователем. Он мчится бешеным аллюром к своим невовремя вспомнившим о душе бойцам.
Удар отряда чёрных всадников стремителен, страшен, беспощаден. В прорыв устремляется всё уже утратившее надежду на победу войско.
Я тоже бился в том бою. Я убивал.
Победа! Небывалый ранее успех.
Военный триумф, ставший началом победоносного шествия моего учения.
narrative voice
В иллюзорном мареве призрачных облаков, в зыбком удручающем пространстве между небом и землёю мы вышли навстречу друг другу.
Моё физическое и моральное состояние в этот раз было таково, что я казался себе способным вступить в схватку с любым.
А ему уже не были нужны любые противоборства. Он стал выше бытия.
Он искал. Он искал выход из межвременья, из пустоты, из ничего. Или встречи с теми, кто способен указать ему путь из неопределённости.
Глянул на меня. Задержал взгляд на пару секунд. Понял для себя про меня. И прошел мимо.
Я оглянулся в удивлении. И, испытывая детскую обиду на подобное отношение ко мне, смотрел на то, как он медленным шагом, как будто волоча усталые ноги, невидимые под туникой, быстро исчезает в тумане потустороннего облака.
Во взгляде его я прочёл депрессию, разочарование, безнадёжность.
Потом, по истечении множества лет, до меня дошло - он обречён на поиск, от которого не в состоянии пока - кто знает этот срок, возможно, только боги - отказаться.
Я оскорбился на него за то, что он проигнорировал меня.
Меня, ставшего ему подобным, сумевшему попасть в то место.
Обошел как столб. Только что ногу не поднял.
По собственному, не претендующему на истину рассуждению пришло, и тем стёр в себе обиду - за века скитаний он встретился в тех местах со многими. Но, ни один из них не способен оказался помочь в поиске выхода из неопределённости.
Как не смог бы помочь ему и я.
Et vidit
В свой срок предстал он пред Богом и ангелами. И объявили ему:
- Тебе было сказано чему учить. А ты выдумал своё.
Так вот:
- Пойди и создай себе собственное пространство. Владей им и принимай в нём последователей твоих.
Dixi
Ну что, гуру, проповедники и пророки разнообразного пошиба, не боитесь, что и вам скажут: