Шкуропацкий Олег : другие произведения.

N значит некроморфы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  По мотивам игры Dead Space
  
  
  "[несколько выдержек из Большой Галактической Энциклопедии] Некроморфы (от др. греч. νεκρός - "смерть" и μορφή - "форма") - существа состоящие из мёртвой плоти, по сути - форма, существования неживой материи. В активном состоянии её поддерживает психокинетическое поле обелиска. См. также Обелиск, Маркер. Артефакт.
  
   Обелиск, Маркер, Артефакт (есть Чёрный и Красные) - объект внеземного происхождения. Впервые обнаружен на полуострове Юкатан. Является своего рода ретранслятором инопланетного сигнала психокинетического характера. Помещённые в зону его действия тела мертвецов, снова возвращаются в активное состояние и начинают агрессивно функционировать, то есть превращаются в некроморфов. Некроморфы запрограммированы на истреблении всего живого с последующим его поглощением представителями внеземной цивилизации. См. также Кровавая Луна.
  
   Кровавая Луна - некрофаг, очень хищная форма инопланетной жизни, склонная к пожиранию обитаемых миров. О цивилизации Кровавых Лун практически ничего не известно. Используя некроморфов в качестве ударных организмов, они поглощают населённые планеты Млечного Пути. Кровавая Луна считается главным божеством в церкви юнитологии. См. также Юнитология.
  
   Юнитология (Церковь Юнитологии) - новейшее религиозное учение, в котором Кровавой Луне поклоняются как доминирующему божеству пантеона. Юнитология пропагандирует Слияние во всеобщем акте умерщвления, она признаёт Артефакт за один из божественных атрибутов Единого и видит в некроморфах естественную ступень эволюции. После событий в системе Тау Волантис запрещена в большинстве Суверенных колоний."
  
  
  
  [пролог] Мы встретились, как и договорились, в её загородном доме - в небольшом, но со вкусом обставленном жилище, типа дачного коттеджа. Сначала хозяйка приняла меня прохладно, но потом, разговорившись, - потеплела и предложила кофе. Я с чисто профессиональных соображений согласился и, как оказалось, очень правильно поступил, прямо в яблочко. Кофе был чудовищно ароматным, истинным, аспидно-траурного цвета. К кофе на столике появилась тарелочка сильно хрустящих и крошащихся печенюшек. Позже, по ходу разговора, на этом же столике каким-то магическим образом материализовалась фигуристая бутылочка французского коньяка. К ней две миниатюрные стопочки и блюдо с жёлтенькими плёночками ювелирно нарезанного лимона. Из-за своих размеров хозяйка обзывала стопочки "японскими", и действительно было в них что-то от минималистических тенденций страны восходящего солнца. После парочки миниатюрных доз коньяка, общаться стало значительно легче, и тогда хозяйка по-настоящему раскрылась, дала волю своей памяти, по-женски очень цепкой и утопающей в Средиземном море подробностей. Вспоминала она долго и обстоятельно, я же просто старался не мешать. В какой-то момент моя собеседница, повинуясь внутреннему импульсу, встала с кресла и подошла к книжной полке; назад она вернулась, неся в руках очень большой, прямоугольной формы альбом.
   - Вот - сказала хозяйка и аккуратно бухнула его на столик предо мной, после чего последовал великосветский, приглашающий жест, мол, милости просим откушать.
   Я осторожно развернул твёрдый титульный лист. Внутри альбома на широких, тёмно-серых страницах с шероховатой поверхностью в неизвестной мне последовательности были наклеены вырезки из журнальных публикаций (иногда обрывающиеся на полуслове), газетные статьи, фотографии, лоскут какой-то грязноватой материи, который давно не мешало бы постирать, выдержки из энциклопедий и разделённая на несколько неровных частей большая статья о резервации некроморфов на Крионе - четвёртой планете в системе Тау Волантис. Статья был написана в бодром, немного слащаво-бравурном тоне, как и полагается статье, опубликованной в массовом журнале вполне бульварного оттенка. Особенно много в альбоме оказалось фотографий, самых разных, иногда неудачных и плохого качества, но всегда одной тематики: некроморфы во всех возможных ипостасях. Я переворачивал страницы, а хозяйка альбома вела свой рассказ о случившемся, иногда разнообразя его пояснениями относительно того или иного снимка. И всё это вместе взятое, и рассказ хозяйки, и журнальные вырезки, и фотографические снимке, сплелось для меня в какое-то одно очень запутанное, но чрезвычайно атмосферное впечатление, которое я до сих пор пытаюсь удержать у себя под сердцем. Я как будто пролистал кусок чужой человеческой жизни, потрогал пальцами её живые шершавые страницы.
   Когда я захлопнул альбом, в гостиную, где мы всё это время находились, уже подкрадывались прозрачные летние сумерки. Солнце, вытянув вперёд руки, словно на уроке физкультуры, приседало на одной ноге. За ближайшими деревьями сада скрывалась его развесёлая молодёжная голова. Постараюсь, хоть и не без лакун, в меру своих сил, более подробно рассказать о том перекрёстном впечатлении, которое на меня произвели и альбом, и разговор, и весь тот памятный вечер.
  
   Итак, я отворачиваю толстый, негнущийся титульный лист альбома. Словно отваливаю крышку люка в чьё-то жутковатое, глубоко уходящее вниз прошлое.
  
   []
  
  "[фотография 001] Не очень удачная. Идёт крупный снег. Справа налево, наискось. За мельтешением снежных хлопьев просматриваются контуры какой-то массивной постройки. Сказать, что это такое, крайне трудно из-за плохого освещения. Посредине снимка темнеет размытая фигура, более похожая на тень, чем на что-то живое. Если это человек, то очень высокий, с согнутыми в коленях ногами, и руками, высоко поднятыми вверх. Поза очень странная для человека, такую можно увидеть, разве что на барельефах древнего Востока: побеждённый бьётся в припадке отчаяния, горестно заламывая кверху свои непропорционально длинные конечности. Комментарий Ольги Азнавур: то что на заднем плане, серое и огромное, - главный корпус резервации."
  
   Космический челнок, словно боясь пораниться, опасливо коснулся поверхности планеты. В следующую секунду толчок и посадка была завершена. Всё прошло как по маслу - прилетели. Ольга с усилием раздвинула створки грузового люка. В лицо ей ударило всеми двадцатью шестью градусами ниже нуля. По Цельсию, разумеется. В воздухе, похожие на белую сажу, кружились мягкие снежные хлопья. Так вот ты какая, Криона, ну здравствуй. Как и следовало ожидать планета встретила журналистку во всеоружии своей непогоды. Ольга выбросила в проём грузового люка две свои сумки, а затем и сама спрыгнула на обнажившуюся под днищем челнока, мёрзлую почву. Первые шаги по Крионе - ничего особенного, планета как планета. К Ольге уже бежал некто в оранжевой дохе с капюшоном, надвинутым на глаза. Конечно это был Берт Сибарски - единственный живой человек на сто миль вокруг, настоятель местной резервации. Подбежав вплотную, он бегло представился "Берт Сибарски" и также бегло посмотрел своей спутнице в лицо. На его глазах были массивные снегозащитные очки, между двух половинок которых на свет божий выдавливался большой и неправильный нос, по форме вполне соответствующий своему названию - "картошкой". Посмотрев на журналистку, Берт Сибарски, кажется, что-то пробурчал и сгрёб валяющиеся у ног сумки.
   Согнувшись навстречу сильному напору ветра, он направился к стоящему недалеко старенькому снегоходу. Ольге ничего другого не оставалось, как молча последовать за ним. Добравшись до снегохода, она услышала резкий и неприятный звук предупреждающего сигнала: челнок, на ходу разворачиваясь корпусом, медленно отваливал прочь. Неизвестно почему, но у Ольги возникло желание помахать сидящему в кабине пилоту. И, поддавшись импульсу, она сердечно прожестикулировала ему рукой. Ещё минута и челнок еле слышно отошёл в небо, пропав из вида за вертлявой завесой снега. В таких случаях всегда атаковала грусть и этот раз не стал исключением. Пока Ольга предавалась сантиментам, Сибарски кое-как приладил к раме её пожитки, и по-ковбойски бодро вскочил в седло снегохода. Забравшись на заднее сидение, журналистка невольно прилипла щекой к спине, сидящего впереди, настоятеля, и они, словно по команде, ринулись сквозь летящий навстречу воздух.
  
  
  "[отрывок из статьи в "Обозревателе", автор О.Э. Азнавур] Криона приняла меня во всеоружии своей непогоды. Дул сильнейший ветер и снежные хлопья, нет скорее уж лохмотья снега, летели навстречу, словно выпущенные из пращи. Вокруг бушевало и было белым-бело. Мы неслись на снегоходе навстречу этому абсолютному белому. Мороз мне показался каким-то рифлёным, шершавым, грубо фактурным; проезжая я тёрлась о него щекой, словно о бесконечную бетонную стенку. В пору было испугаться фэнтезийным страхом, что пока доедешь, сотрёшь свою щековину до основания. Но я ведь взрослая девочка, меня подобной страшилкой не проймёшь, не сотрёшь.
   По правде говоря, я даже не видела местного светила, хотя усердно крутила головой во все стороны. Там, где должен был блистать начищенный таз Тау Волантиса, мертвенно бледнело какое-то смутное акварельное пятно. Тау Волантис размазало по небу, словно тарелку манной каши.
   Резервация некроморфов находилась в дух километрах к северо-западу от посадочной площадки. Только потом я узнала: космические челноки так далеко причаливают от резервации специально, чтобы не провоцировать её обитателей, или, как говорят некробиологи, "не тревожить дремлющие рефлексы". Очень мудро и очень неудобно с их стороны, и ещё - очень пугающе. Согласитесь, страшноватенько оказаться в местности, где в зимнюю спячку залегли рефлексы, которые лучше не тревожить, и где от некроморфов тебя отделяет только честное слово твоего главного редактора"
  
  - А я говорю поезжай, ничего страшного там нет, вот уже одиннадцать лет ни одного смертельного случая. - Хорошенькое дело: а увечий? - И увечий тоже. Я специально наводил справки: всё чин-чинарём. Даю честное слово. - Нужно мне твоё честное слово. А что если меня покоцают? - Никто тебя не покоцает, хватит нести глупости. В конце концов, мы тебе за это платим. - За глупости или за то чтобы покацали? - Ни за то, ни за другое, мы тебе платим за хорошо сделанную работу и за связанный с этим профессиональный риск. И учти нам нужна статься в положительном ключе, не без изюма конечно, но бодрая и позитивная по общему тону. Прилетишь, там разберёшься на месте, не мне тебя учить. - Но почему именно я? - Извини, но все, как назло, заняты, а доверить такой материал желторотику я не могу. Такова, как говорится, селяви. Ферштейн? Будем считать, что это твоя судьба.
  
   Ветер тёр кожу лица, словно наждачкой. Спрятавшись за мужской спиной Ольга неслась на снегоходе вперёд. Время от времени, подхвачиваемые порывом, мохнатые хлопья стремительно и косо взрывались им навстречу. Когда становилось легче, Ольга крутила головой, оглядывалась, но однообразие белой геометрии очень скоро начало надоедать.
   - Далеко ещё? - прокричала Ольга, пересиливая поток воздуха.
   - Уже. - откричался в ответ Сибарски.
   Вот дурёха, подумала про себя Ольга. Интересно, а что, собственно, я предполагала увидеть: колючку с предупреждающими надписями, "ахтунг, ахтунг, сука, заминировано"? Не прошло и минуты как на фоне снежной круговерти, она начала замечать изъяны в белом. Изъяны становились всё явственней, пока наконец не приняли узнаваемые формы, построенного двести лет назад, научно-исследовательского комплекса. Несколько веков тому станция кишела бледными опарышами учёных, здесь бурлила научная деятельность, велись лобастые диспуты, а сейчас царила сплошная мерзость запустения. Прогресс, как говорится, налицо.
   Объехав здание сзади, Сибарски и Ольга подкатили к приземистому корпусу, в котором, как впоследствии оказалось, находился черный вход. Снегоход остановился у самого сугроба, и наездники с облегчением спрыгнули на землю. Ольга принялась разминать затёкшие ноги, она конкретно задубела. Сибарски свалил на себя сумку побольше, оставив журналистке другую, и с неразборчивыми шуточками направился к входному проёму. Ольга, подцепила сумку поменьше и послушно поплелась за ним. Только проделав с десяток шагов, она вдруг поняла, что глупо на кого-то таращится.
   Это были ОНИ - некроморфы: ррраз и нате вам, прошу любить и жаловать. Несколько секунд она смотрела на них, не осознавая этого; мозг отреагировал с задержкой. Теперь же всматриваясь, Ольга чувствовала, что здесь что-то не так, что-то её смущало и лишь спустя долгий миг она сообразила: они были голыми. Да, они были голыми, но, странно, почему-то таковыми не казались.
   - Что они делают? - спросила она у Сибарски
   - Как что? - удивился тот. - Убирают снег, что же ещё.
   Ольга присмотрелась под новым углом: действительно, что же ещё. И слону должно быть понятно. Три взрослых экземпляра, в чём родила их мать, орудовали снегоуборочными лопатами, но орудовали так дико и так несообразно, что назвать этот процесс уборкой снега можно было весьма условно. Они больше ковырялись в снегу, чем его убирали, но ковырялись с вполне определённой и не вызывающей никаких сомнений целью его убрать. Тенденция была очевидной, устремление - налицо, но само исполнение не лезло ни в какие ворота. Это было и жутко, и смешно одновременно. То как они брали лопаты, как ими размахивали, как погружали их в снег, всё кричало о том, что существа эти не люди. Скорее уж прототипы людей, первые, далёкие от совершенства черновики человеческого, очень грубая и топорная работа.
  
  
  "[фотография 002] Простое, чёрно-белое фото. Ощущение, что снимок был сделан во времена неолита. На нём маленький, худенький, чёрненький некроморф. Он сидит на корточках, словно справляет нужду. Сидит непринуждённо, как будто справлять нужду - единственное дело его жизни. С уверенностью можно сказать: позиция на корточках - его конёк. И всё было бы ничего, но вокруг сидящего на сколько хватает глаз во все стороны простирается снежная равнина. Впечатление, что некроморф присел посрать посреди, занесенного снегом, необитаемого материка. Его щуплое, словно обугленное тельце, хорошо прочерчено на белоснежном фоне. Если бы он присел на одном конце континента, с другого - была бы прекрасно видна его сидящая на корточках, кривая фигурка. Комментарий Ольги Азнавур: Сибарски называл таких сучатами."
  
  "[отрывок из статьи в "Обозревателе", автор О.Э. Азнавур] Говорят, что трудовая деятельность сотворила из обезьяны человека (хотите верьте, хотите нет), кто знает может подобный фокус удастся провернуть и с некроморфами. Уже на подступах к главному корпусу я увидела три усердно работающих существа. Конечно слово "вкалывают" здесь было бы неуместно: широкими лопатами они как могли пытались отбрасывать снег. Да, у них получалось плохо и да, они были голенькими, но они, вне всякого сомнения, старались и то, что я ступала по относительно свободной от снега тропе, говорило, что не всё так безнадёжно. Что-то похожее на тропинку действительно тянулось между солидных снежных завалов. Только не подумайте, что местная администрация злоупотребляет трудовой терапией, заставляя бедненьких некроморфов день и ночь ишачит в поте лица своего. Вот уж чего нет, того нет.
   - Вы когда-нибудь пробовали заставить работать, ну скажем, крокодила? - ответил на мои подозрения настоятель местной резервации Берт Сибарски. - Слава богу, что нет, и не рискуйте, ибо это не только бесполезно, но и небезопасно. Вернее, сначала опасно и только потом бесполезно, но последнее - наверняка. Пример с некроморфами из того же репертуара. Некроморфа нельзя ничего заставить, не испытывайте понапрасну судьбу, даже не рыпайтесь. У него отсутствует инстинкт самосохранения, зачем он мертвецу, это существо напрочь лишено страха за свою жизнь, как, впрочем, и самой жизни, и если он на что-то сподвигся, то можете не сомневаться, сделал он это исключительно по своей доброй воле, иначе и быть не может. Насилие здесь не проханжэ.
   Собственно, это становится очевидным каждому кто хоть раз видел вблизи некроморфа, особенно если дело касается взрослой особи главного типа - огромные, грубые, громоздкие твари, с такими шуточек не пошутишь и таких не постращаешь. Не знаю поддаются ли некроморфы дрессировке, но говорить с ними с позиции силы однозначно не имеет смысла. Согласна, за двадцать лет существования колонии научить их с грехом пополам, махать лопатою - невелико достижение, но ведь это только начало, первая ласточка. А что если так, тихой сапой, медленно и со страшным скрипом, мы сумеем вернуть их назад в человечество. Вы только представьте, некроморф и вдруг - человек. Опять. Ну не совсем правда человек, но всё же... А что если через десяток-другой лет они уже будут ходить по улицам наших городов, наших и их тоже, как равные среди равных, такие же как мы, но только мёртвые. Знаю, знаю, даже сюда на Криону доносятся саркастические комментарии великого множества скептиков, мол чепуха, бред сивой кобылы и всё такое прочее. Однако же если вдуматься..."
  
  
   В здании главного корпуса царило запустение, оно и понятно: некромофы не нуждаются в домашнем уюте, они, если честно, вообще ни в чём не нуждаются - счастливейшие, можно сказать, существа. В проржавевших стенах, то там, то сям брезжили световые явления прорех. В некоторые из них можно было просунуть кулак взрослого и чем-то недовольного человека. На третьем этаже комплекса, в дальнем его крыле размещалась жилая секция и все административные службы. Здесь было немногим лучше. Тяжеленная дверь закрылась, и Оля почувствовала блаженный дух тепла; оказывается это крыло отапливалось. В помещениях пахло столетней ржавчиной и нагретой масляной краской. Сибарски отвёл гостью в её комнату и, не церемонясь, свалил сумку с пожитками прямо на пол. В этой комнатушке ей придётся перекантоваться, как минимум, несколько суток, не прожить полноценно, а именно перекантоваться. Несколько суток - это много, особенно для барышни, привыкшей к безоговорочным благам цивилизации. Не умеющей себе отказывать, столичной штучке. Недаром Ольга отнекивалась от этой командировки: Тау Волантис - это же у чёрта на куличках.
  
  - Поедешь, развеешься, не всё же по ночным клубам шататься. - Да, мама, тебе хорошо говорить, а ведь ехать придётся мне. - Ничего ужасного, это ведь на несколько дней всего. Подумай сама: всего несколько дней, и ты снова дома. Никуда твои ночные клубы не денутся. А там новые люди, новые встречи, новые впечатления. - Какие впечатления, какие встречи, какие люди? Я еду в резервацию к некроморфам, вот уж знакомства так знакомства. - Но ведь там не только некроморфы будут. - Только, мама, только. На то она и резервация. Из живых один лишь настоятель, не то бывший юнитолог, не то ещё кто-то. - А что, некроморфы - не люди что ли? - Да ну тебя. Ты такое скажешь, мама, какие же они люди. С ними не поразговариваешь, не пофлиртуешь - трупы, одним словом. Скукотища.
  
   Сибарски оставил Олю переодеться, пообещав зайти через полчаса, но слово своё не сдержал и ворвался уже спустя пятнадцать минут. Причём ворвался без стука и очень некстати, чему журналистка, если честно, не удивилась, чего-то подобного она и ожидала. Оля не сомневалась, что настоятель специально подгадал время, постарался нарочно явится некстати, чтобы застать гостью в неловком положении, за переодеванием. Сам Сибарски был уже приодет в новую парадно-выходную телогрейку, лицо его лоснилось выбритой кожей, а утепленные, очевидно только что со склада, ватные штаны мощно разили нафталином. Ни дать, ни взять ухажёр во всей своей монументальной таёжной красе. Впечатление "ухажёрства" усиливалось ещё тем, что настоятель явился не сам, а с горластой бутылкой свадебного шампанского. На этой планете она, должно быть, провалялась не меньше ста лет и, наверное, давно уже отморозила себе яйца. Берт Сибарски победоносно держал её в своей руке, словно только что пойманного за уши косого.
   - Ну что - за знакомство. - безапелляционно предложил он, игнорируя неудобное положение женщины и озираясь по сторонам в поисках подходящей тары. Разумеется, захватить с собой фужеры, горе-ухажёр не догадался.
   - Выйдите вон, вы разве не видите, что я переодеваюсь - недовольно сморщив носик, приказала журналистка.
   - Ууу, вот ты ка-ка-я.
   - Да, такая вот. А вы что себе позволяете. Я вас попрошу немедленно...
   - Гы-гы, гы-гы-гы - услышала она в ответ: Сибарски отвратительно осклабился.
   Настоятель и не думал уходить. Он продолжал глупо стоять, с грандиозно поднятым шампанским, воззрившись на полуодетую женщину. Его глазки похотливо залоснились, словно пустившие жир, кусочки сала. Обернувшись за лежащим на кровати предметом туалета, Ольга сделала вид что ничего не заметила, но внутри неё всё похолодело. Она поняла что влипла - слова на Сибарски не действовали.
   - Ну что ты как неродная. - развязно настаивал он. Бутылка полусладкого игристого в его руке выглядело крайне неуместно, тем паче, что подходящей посуды вокруг так и не обнаружилось. - Выпьем, поговорим о том о сём, посюсюкаем...
   - Я на работе не пью, тем более не сюсюкая с незнакомцами. - строго отрезала Ольга - Мне ещё материал писать, а делать это под хмельком я не умею.
   Нелепость положения Сибарски крепчала с каждой секундой. Шампанское в этой ситуации представлялось апогеем идиотизма.
   - Напрасно, очень даже неплохое винцо - он так и сказал "винцо" и взял бутылку сверху за толстое гусиное горлышко. - Да что ты как целочка, в самом деле. Мы все здесь взрослые люди.
   Настоятель продолжал плавиться физиономией, пошленько растягивая губы в резиновое подобие ухмылки. Он держал шампанское, как биту, и это, вместе с идиотическим выражением его лица, очень не понравилось Ольге. Стараясь не обращать внимания на направленный в неё взор, она быстро натянула на себя первые попавшиеся под руку тёплые вещи. Оказавшись таким образом в относительной безопасности, Ольга подхватила фотографический аппарат, и голосом, не терпящим возражений, сказала:
   - Ну что, я готова, пошли - и тут же не дожидаясь ответа, ловко проскользнула к двери мимо, пускающего слюни, настоятеля. Первый раунд, кажется, остался за ней, но чувствовало сердце, что это ещё далеко не всё, что это, ох девочки, только начало.
  
  
  "[фотография 003] Три некроморфа, вид сзади. Очень мощные спины, грубые, рельефные, в характерных бороздах, словно покрытые толстой древесной корой. Пониже отчётливо выпирают небольшие чугунные ягодицы; лиц не видно, видны только бычьи затылки, похожие на оплавленные кислотой булыжники. Все трое держат в руках какие-то инструменты, по всей видимости, лопаты, но держат так странно, словно это не лопаты вовсе, а чёрт его знает что. Орудуя ими, они пытаются отбрасывать снег, но выглядит это не как снегоуборочные работы, а их примитивная имитация или карикатура. С таким же успехом снег могли бы убирать, ну скажем, дрессированные медведи или какие-то человекоподобные механизмы. Над некроморфами сквозь толстый слой облачного покрова продирается измождённый лик Тау Волантиса. Комментарий Ольги Азнавур (отсутствует)"
  
   Ольга попросила настоятеля отвести её в общежитие некроморфов или как оно там называется, короче в общее для всех спальное помещение, дортуар что ли.
   - Правильно говорить "хлев" - наставительно произнёс Сибарски; в голосе его чувствовалось раздражение.
   Они снова опустились на первый этаж, где подвывали сквозняки и стелилась почти нематериальная позёмка из снежного праха. Ольга боялась, что построенный, наверное, ещё давними шумерами, лифт намертво застрянет где-то между этажами, оставив её куковать наедине с нестабильным Сибарски. И что-то ей подсказывало, что не только куковать. Но всё, слава богу, обошлось: кусок доисторического железа, называемый лифтом, благополучно доскрипел до первого этажа и с душераздирающим писком раздвинул обленившиеся вконец створки. Начальник резервации повёл её свистящими коридорами.
   Везде было плохо освещено и тянуло настоянным на металле холодом. В каком-то из помещений они встретили некроморфа; тот судорожно шатался в замкнутом пространстве, словно угодив в ловушку. По всей видимости, он потерял ориентиры и теперь то и дело гремел, ударяясь головой о железную перегородку. Сибарски прошёл мимо, даже не обратив на бедолагу внимания. Зрелище было не из приятных, отталкивающим. Глухой звук, похожий на звук стучащего о металл полена, ещё некоторое время сопровождал их по сумеречным переходам станции. Наконец они снова вышли на свежий воздух: морозец с разгона заехал в лицо, волна неистового белого света хлестнула наотмашь. Ветер уже почти утих и немногие, позлащённые солнцем, хлопья высокохудожественно вальсировали в воздухе.
   Оказывается, дортуар некроморфов располагался в отдельном, стоящем на отшибе, одноэтажном здании, действительно более напоминавшем хозяйскую пристройку - сарай. Возле сарая в наброшенных сугробах снега копошились несколько некроморфов. Ольге показалось, что они во что-то играют, весело возясь в белоснежной купели. Но во что? Во что могут играть некроморфы? Разве что в истребление рода земного, кто больше замочит хомосапиенсов, тот и победил. Вполне себе забава для исчадий ада. Профессиональное любопытство взяло верх, и журналистка поинтересовалась у Сибарски, чем это занимаются его подопечные.
   - Принимают ванную - как-то непонятно буркнул тот и захихикал. Ну и юморок, подумала Ольга, а оказывается нет - ни хрена не юморок. - Это что-то вроде гигиенических процедур. Они типа того... подмываются. - смиловавшись, пояснил наконец настоятель резервации.
   Ясненько. Некроморфы весело ёрзали и катались по снегу, они тёрлись о снег своими рифлёными, грубо-фактурными боками, забавляясь при этом, как дети. Во всяком случае, так казалось. Неожиданно конечно: где некроморфы, а где гигиенические процедуры - кто бы мог подумать. Перед отлётом на Тау Волантис Ольга, разумеется, просмотрела некоторые материалы о Крионе и её резервациях, но ни о чём таком там не говорилось. О чистоплотности как таковой там вообще не поминалось ни единым словом. Вот тебе и на - сюрприз.
  
  "[отрывок из научно-популярной статьи для среднего и старшего школьных возрастов] Так разумны ли они или нет - вот в чём вопрос. Одно дело если они - твари безмозглые и совсем другое - если обладают каким-то умом. В последнем случае, убивать некроморфов всё равно что убивать братьев по разуму - как-то не очень удобно получается. Это не то же, что зарезать поросёнка, или сбить перебегающую дорогу собачку. Человек устроен так, что к себе подобным он инстинктивно относится совсем по-другому, подходит с иной совершенно меркой. Мы вступаем на зыбкую почву этических представлений. Если вы сбили собачку - это одно, а если, не приведи господи, человека - совсем другое. Разница фундаментальна. Вопрос разумны ли некроморфы и насколько они разумны, если конечно разумны, очень важен, прежде всего в плоскости нравственной. Можно ли раздавить некроморфа автомобилем и не париться на этот счёт? Убийство тысяч некроморфов в системе Тау Волантис, что это было: нечто вроде сафари или чем-то вроде геноцида? Другими словами, сбили ли мы несчастную собачку или переехали кого-то равного себе; есть смысл мучится угрызениями совести, или можно смело на это забить? Да уж, вопросик не праздный.
   Разум - сложнейший комплекс понятий, попробуем в нём разобраться. Если говорить в общем и очень схематично, то разум обязан обладать, как минимум, двумя краеугольными качествами: способностью учиться, так сказать, аккумулировать опыт, и способностью творить. Смотря с возвышенности настоящего дня, мы, с большой долей вероятности, можем сказать, что учиться наши некроморфы, хотя и со страшным скрипом, но могут. Способность аккумулировать практический опыт имеется у них в наличии. А вот могут ли они творить? Нет, категорично отвечают одни. Какое там творить, что-то мы не видели ни их архитектуры, ни их картин, ни их скульптурных композиций. Всё правильно - не видели, с этим не поспоришь. Значит вывод очевиден: некроморфы - дураки дураками. Однако не всё так просто как может показаться на первый взгляд. Назвать какого-нибудь австралопитека - творчески одарённой личностью, наверное, тоже не получиться, и австралопитекских картин мы не видели, и австралопитекской архитектуры тоже, но означает ли это, что австралопитеки напрочь лишены потенциала разумного вида? Здесь очень легко ошибиться. Касательно некроморфов можно сказать тоже самое. В таких случаях очень важна..."
  
   Войдя в здание общежития, Ольга оказалась в глубокой заднице. Здесь было темно, словно в анальном отверстии представителя негроидной расы и только по каким-то совершенно астральным признакам женщина чувствовала, что в помещении они с настоятелем не одни. Что-то тихонько шуршало, попискивало, скулило. Неужели спят, подумала журналистка. Через минуту глаза адаптировались и сумерки поредели, темнота оказалась не столь уж негроидной, сквозь неё вполне можно было различить абрисы предметов и общую картину обстановки. Это действительно напоминало хлев. Дюжина некроморфов лежала прямо на земляном полу, твёрдом как железо. Лежало как попало, бессистемно. На одного из них Ольга неосторожно наступила и тот, поджавшись, подобно хитиновому жуку, заскрёб по поверхности пола своими чёрствыми конечностями. Жест, которым он поджал ноги, был очень человеческий, так делают некоторые дети, когда в прохладной комнате с них сползает одеяло. Некроморфу наверняка не было холодно, но жест, которым он когда-то, давным-давно, ещё будучи ребёнком, сворачивался в клубок, до сих пор сохранялся в глубинах его прогнившей памяти. Значит что-то человеческое в них всё-таки оставалось, что-то, что не смогла вытравить даже концентрированная кислота красных обелисков.
   И ещё: Ольга вдруг заметила, что некроморфы не спят. Существа, кажется, придуривались. Разумеется, придуривались, ведь им неизвестно, что это такое - спать. Мертвецы всегда оставались на чеку, в этом их суть, нет силы, которая заставила бы их вздремнуть, выпасть на минутку из реального времени. Мёртвая материя не нуждается в отдыхе, но может его имитировать. То, что дюжина некроморфов собралась здесь и ведёт себя тише воды, ниже травы, есть чистая дань уважения отжившим человеческим рефлексам и, скорее всего, сами некроморфы не находят в этом никакого смысла, они просто блюдут традицию, не более того. Для мёртвых существ, это, по всей видимости, является каким-то глупеньким атавизмом, остаточным явлением почившей в бозе, человеческой природы, которому они слепо следуют, не отдавая отчёта зачем и почему. Кокой-то таинственный, полустёртый инстинкт гонит их сюда, в это пустое, казарменного вида помещение, заставляя часами неподвижно валяться на голом полу, подобно самым настоящим трупам.
   В какой-то момент Ольга ощутила, что на неё смотрят. С двенадцати сторон, двенадцать пар глаз, или сколько там, вперились в неё из темноты. Вперились без всякого выражения, бездумно, как будто провожая взглядом плывущие облака. Это было неприятно, жутковато и женщине захотелось поскорее отсюда убраться, но именно в этот момент случилось что-то непредвиденное: кто-то (угадайте кто с трёх раз) больно хлопнул её ладонью по заднице. Шлепок пришёлся по правому полушарию ягодицы, достаточно ощутимый даже сквозь толстую подкладку штанов. И тут же захихикал знакомый человеческий голосок, слишком человеческий.
   - Эх, хорош попец. - сказал этот голос, давясь от удовольствия.
   Ольге захотелось обернутся и залепить Сибарски наотмашь увесистую оплеуху, со всей дури, чтобы впредь было не повадно. И она, полная праведного негодования, даже обернулась, даже занесла налившуюся тяжестью длань....
   - Ну-ну. - весело упредил её настоятель, продолжая плавится придурковатой улыбкой. - Сколько страсти, скажите пожалуйста, какие всё чувства высокие. Люблю чтоб погорячей.
   И Ольга сдержалась, повисшая в воздухе оплеуха так и не состоялась, не воплотилась в бытие. Журналистка с холодом у сердца вдруг осознала весь ужас своего положения. Она и настоятель резервации смотрели друг другу в глаза и между ними не было никакой преграды, даже умозрительной прослойки из папиросной бумаги, вообще НИЧЕГО. Если вдуматься, она полностью оказалась в его власти. И как тут, вздрогнув, не представить: вот сейчас Сибарски сотрёт свою ублюдочную ухмылку, отяжелеет мордой и, схватив её за горло, повалит на неровный пол. Потом он и она станут бороться, возится на полу, грузно барахтаться и сопеть, она даже возьмётся орать высоким срывающимся голосом, но никто, ни одно существо на этой чёртовой планете не придёт ей на помощь. Помощи ждать не от кого. Ольга здесь совершенно одна, некроморфы - лишь антураж, среди которого её будут насиловать. В этой специфической обстановочке её могут трахать сутками, а некроморфы буду проходить мимо и смотреть на это действо без всякого выражения, словно на проплывающие небом бессмысленные облака. Ни одна живая душа ей теперь не помощник, потому что ни одной живой души на тысячи миль вокруг нет, кроме гаденькой душонки Сибарски. И не сказав ни слова, с каменным выражением лица, Ольга твёрдо направилась к выходу. Твёрдо конечно-то твёрдо, но ноги почему-то подгибались, давали слабину, особенно в коленках.
  
  
  "[отрывок из статьи в "Обозревателе", автор О.Э. Азнавур] Я заметила, что практически все некроморфы лишены своего главного оружия - изуверской остроты, роговых наростов, которые являлись как бы естественным продолжением кистей их рук. Этими наростами некроморфы в своё время с лёгкостью кромсали человеческую плоть, насквозь протыкая туловища людей. Что же случилось, неужели с отправкой последнего артефакта у некроморфов перестала расти боевая кость? С этим вопросом я обратилась к Берту Сибарски - человеку бывалому, который знает некроморфов не понаслышке.
   - Нет - жизнерадостно улыбаясь, ответил Берт, - с боевыми костями у них всё в полном порядке, они как росли, так и продолжают расти, практически в том же темпе, в этом отношении ничего не изменилось, просто мы ввели предохранительные меры: после того как заострённый роговой нарост достигает определённого размера, я его аккуратно срезаю специальной машинкой - нечто вроде медицинской болгарки. Не волнуйтесь эта операция совершенно безболезненна, боевая кость напрочь лишена нервных окончаний, впрочем, это относится и к остальным частям тела моих подопечных. Боли они не чувствуют совсем, всё равно что спилить рога взрослому самцу оленя.
   Действительно, как следует присмотревшись, я заметила, что некоторые из существ всё же имеют выпирающие наружу образования, но размером они не больше лезвия перочинного ножа, и это в лучшем случае, большинство же "вооружено" едва заметными, словно отполированными, пятачками у основания своих ладоней - местами костного спила. Те метровые пики, которыми пронзались туловища живых людей, остались в прошлом.
   - Кстати - опять заговорил Берт, - боевая кость некроморфов оказалась очень ценным художественным материалом. Из неё делают прекрасные гребни, не хуже черепаховых, шкатулки, различные статуэтки, даже пуговицы - всё это, как вы понимаете, предметы роскоши, которые рядовой землянин, увы, не может себе позволить. Разумеется, и стоит она соответственно, по карману только богатым модельным домам. Ценность такой кости воистину сказочная. Материал этот имеет гламурный розоватый оттенок, он невероятно тяжёлый и обладает прочностью горного минерала. Его даже используют в ювелирном деле. Продажа его и составляет основную статью доходов нашей резервации. Вы не поверите, но некроморфы даже научились собственноручно выпиливать из кости простенькие безделушки для туристов. Да, да вы не ослышались, подобное производство - наша гордость, ведь всё что делают некроморфы, даётся им в тысячу раз труднее чем обычному человеку, не забывайте этого. Если хотите, я проведу вас в мастерскую и покажу наши "производственные мощности..."
  
  
  "[фотография 004] Дебелый некроморф тёмно-коричневого цвета - хороша развитая, взрослая особь. Нижняя треть его тела не видна, левая рука опущена, правая - на полдороге к фотографу. Сверху на плечи существа наброшено что-то типа пончо или простого отреза грязноватой ткани, на котором, однако, просматривается нечто вроде примитивного, геометрического узора: какие-то корявые зигзаги, незаконченные фигуры, может даже каракули неизвестного письма. Выражение лица некроморфа можно определить как довольное. С натяжкой, конечно. Оно по-прежнему мрачное и зловещее, но как будто дрогнувшее изнутри, немного поддавшееся, совсем чуть-чуть. Суровая изнанка этого выражения смягчилась, словно под действием очень высокой температуры. Ещё: на торсе некроморфа виден безобразный нарост, так бывает, когда на стволе дерева зарастает глубокая, похожая на рытвину, рана. Комментарий Ольги Азнавур (отсутствует)"
  "[газетная вырезка статьи о резервациях] После событий, имевших место в 2314 году, планета Криона представляла собой некий аналог христианского ада, с той, однако, разницей, что грешников здесь не варили в смоле, а оставляли на растерзание обезумевшим мертвецам. Это небесное тело в полной мере принадлежало некроморфам, на нём они были господствующим и по сути единственным видом. Причём волею случая система Тау Волантис оказалась ареалом обитания некроморфов сразу двух видов: местного и пришлого, земного. Два эти вида, внешне очень различные, вполне мирно сосуществовали друг с другом, что лишний раз доказывает: мертвецы всегда только мертвецы, что в Африке, что на Тау Волантис. Ситуация изменилась лишь после крушения апокалипсических планов по Схождению. Когда Кровавая Луна рухнула замертво, планета оказалась в зоне относительного спокойствия. Относительного, потому что немногие из уцелевших некроморфов продолжали себя вести самым кровожадным образом. Завершающая точка в этой истории была поставлена лишь спустя девять лет, когда с Крионы был "эвакуирован" последний красный обелиск. Именно тогда характер поведения некроморфов кардинально изменился и перед людьми предстали совершенно иные существа: спокойные, даже апатичные, избегающие конфликтов и не лишённые простейших коммуникационных навыков.
   Некроморфы преобразились, словно по щелчку невидимого тумблера. Лишённые подпитки от маркеров, они предстали существами вполне нейтральными. Вне всяких сомнений, именно обелиски нагнетали их отрицательным потенциалом. Вдруг обнаружилось, что сами по себе мертвецы - безобидные малые. Они практически не проявляли агрессивности, только в исключительных случаях, и вели себя, в общем и целом, совсем как малые дети. Именно тогда, падкую к подобным разоблачениям, мировую общественность охватила эпидемия жалости к этим, оставшимся не у дел, бестолковым тварям и как-то сама собой возникла мысль: а не создать ли нам на базе промёрзшей до костей планеты что-то вроде заповедника для некроморфов или, вернее сказать, что-то вроде индейских резерваций, но не для индейцев, разумеется, а для существ совсем иного порядка, где немногие, пережившие катастрофу Схождения, некроморфы остались бы куковать в естественных для себя условиях. Криона подходила для этой цели как нельзя лучше..."
  
   Ольга, сопровождаемая настоятелем, вошла в помещение, которое, при желании, можно было бы назвать кают-компанией. Здесь было относительно уютно: в два ряда стояли стародавние железные столы, стены с облупившейся от хода истории краской, в замызганные вечностью окна протискивался ослабленный дневной свет. В помещении находилось восемь некроморфов, один из которых был безобразно раздувшимся толстяком гротескных пропорций. Но удивительным было другое, а именно то, что они сидели на стульях, даже неимоверный толстяк. Сидели и что-то делали, чем-то своим невнятным занимались. Раньше Ольга никогда не видела сидящих некроморфов, она о них даже не слышала: некроморфы и вдруг сидят. Странно. "Как же мало мы о них знаем" - подумало она. Но сидячее положение сразу придало им другой вид, некроморфы как бы очеловечились, и если бы их, потехи ради, приодеть в строгие деловые костюмы, то данное помещение с его обитателями можно было бы легко спутать с обыкновенным земным офисом.
   Сидячие некроморфы над чем-то усердно шуршали. В комнате стояло лёгкое скрежетание, похожее на то, которое издают запечатанные в спичечный коробок твердотелые насекомые. Журналистка увидела: некоторые из сидячих действительно, работая металлическими резцами разной ширины, соскабливали с тонких пластинок розоватую костную стружку. Но таких было немного, большинство же сидело за грязными лоскутами ткани и что-то пыталось вышивать - да-да, вышивать. Их руки-крюки старательно дёргали иголкой, просовывая туда-сюда разноцветные нити, в основном двух цветов: чёрные и коричневые. Было заметно, что такая деликатная работа давалась им с трудом, но они настойчиво корпели над своим примитивным рукоделием. Подойдя ближе, Ольга постаралась как следует рассмотреть, то что у них получалось. Херня конечно у них получалась, но всё же это было что-то: какие-то корявые геометрические узоры, повторяющиеся абстрактные фигуры, дикие коричневые многоугольники, кривоватые чёрные или синие линии. Во всём этом можно было запросто сломать ногу, но какая-то закономерность, грубая и наивная, в этом всё-таки угадывалась, даже не угадывалась, а скорее предчувствовалась. Сие кривое, неуклюжее, детское балансировало где-то между навязчивым бредом и декоративным орнаментом пещерного человека, иногда впадая то в одну, то в другую крайности.
   Двигаясь между столами, за которыми корпели некроморфы, Ольга краем глаза начала замечать позади себя какое-то неуместное мельтешение. Трудно было сказать, что конкретно там происходило, но немного отставший Сибарски производил за спиной журналистки совершенно дикие манипуляции. Женщина не рисковала резко обернуться, чтобы застать нахала врасплох - кто знает, что ей предстояло увидеть. Пока она вообще старалась не делать резких движений, во избежание преждевременных осложнений. Было понятно только одно: находясь в нескольких шагах позади журналистки Сибарски вёл себя неадекватно, и Ольга чувствовала это всей своей безошибочной женской спиной.
   Пока она фотографировала, настоятель, как тень, ходил позади неё и проявлял какую-то невразумительную активность. Невразумительную до тех пор, пока Ольга случайно не увидела отражение настоятеля в уцелевшем стеклопакете дверного проёма. И то что она увидела, повергло её в ужас. Оказывается, всё это время Сибарски ходил у неё за спиной, расстегнув ширинку, и прикола ради, помахивал своим незначительным половым органом. Он делал это с глупой мальчишеской наглостью, совсем как школьник, который, в доказательство своей скороспелой крутизны, издевательским образом самоутверждался за счёт преподавателя на глазах всего класса. Роль класса, само собой, отводилась небольшой кучке корпящих над рукоделием существ. Сибарски словно брал их в свидетели. Разумеется, некроморфы не обращали на него никакого внимания, они в принципе не смогли бы оценить красоту его игры, но Сибарски это было не важно, он просто ломал комедию, валял подросткового дурачка и для этого ему не нужны были даже вменяемые, понимающие суть дела, зрители, хватало одной только их видимости. Занятые своим и ко всему безучастные, некроморфы служили неплохим антуражем для его половых инсинуаций.
   Увидев, как Сибарски, с развёрнутой мотнёй, двигаясь за нею вслед-вслед, поигрывает своим непримечательным пенисом, Ольга обомлела. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Подобного рода половое ребячество никак не вязалось с мрачно-готической обстановкой резервации. И человек, который его демонстрировал казался не совсем от мира сего, каким-то поехавшим идиотом, слетевшим с катушек центральной нервной системы. Здесь чувствовалось явное несоответствие, какая-то эстетическая и психологическая несостыковка, скромненько расцветшая патология. Если человек может позволить себе такое, то он может себе позволить всё абсолютно. Внутри него все нравственные переборки сметены начисто.
   Мысль Ольги работала лихорадочно, она рассуждала как никогда холодно: что ей следует предпринять в таком случае, как себя обезопасить, выйти сухой из воды, за какую соломинку хвататься? Чёрт подери, это переходит всякие границы и у кого теперь, прикажите, искать защиты? Не у этих же, сидящих за рукоделием, безропотных существ, похожих сейчас на хрестоматийных домохозяек, типичных синих чулков. Разве могла она подумать, соглашаясь в командировку, что боятся придётся не этих жутковатого вида тварей, а самого простого и живого человека - хомосапиенса. А то что она боялась Сибарски больше не вызывало никаких сомнений. В этом человеке сквозило что-то безумное, что-то что до чёртиков её пугало, заставляло холодеть спинномозговую жидкость. После того что она увидела, Ольга боялась его до всирачки. Кто мог предположить, что на этой планете исчадием ада окажется не некроморф, а обыкновенный хомо - человек вроде как разумный, но не совсем в своём уме. Маньячелло. Возможно действительно самым кошмарным существом во Вселенной является существо, не лишённое разума. Во всяком случае на Крионе, она столкнулась именно с такой ситуацией.
  
  
  "[отрывок из статьи в "Обозревателе", автор О.Э.Азнавур] С наступлением сумерек начальник резервации собирает всех своих подопечных на вечернюю молитву. Только теперь я поняла, почему его называют настоятелем. Оказывается, Берт Сибарски принадлежал к непопулярному ныне религиозному течению юнитологов. А на вид и не скажешь - неунывающий такой, хлебнувший всякого-разного, сибирский мужичок. Иногда я замечала на его лице совершенно юношескую улыбку. Порой он мог колко пошутить, выкинуть коленце или выказать дельное замечание, и всё это с одинаковой лёгкостью и простотой. В его повадках сквозил какой-то студенческий задор, не совместимый с принадлежностью этого человека к одной из самых мрачных религий.
   - Всё это мифы и навязанные стереотипы. - поясняет Сибарски, одарив меня своей фирменной молодёжной улыбкой. - Юнитология не имеет ничего общего с ксенофобией. Те, кто обвиняют её в подобном, как правило, имеют о юнитологии весьма смутное представление, на уровне бульварной прессы. Соглашусь с тем, что наше учение не для всех, что в нём много непонятного и даже неприемлемого для обывательского сознания. Но ведь такое положение дел не в новинку. Непонимание большинством характерно по отношению к любой новой религии и юнитология в этом ряду не является исключением. Всему новому всегда сопротивляются, поначалу оно устрашает и его не приемлют. Но не будем спешить с выводами, уверен, что со временем юнитология докажет и свою жизнеспособность, и своё недюжинное человеколюбие, дайте только срок.
   Я не стала спорить, не в моих правилах наставлять кого-то на путь истинный, меня интересовало другое: зачем? Зачем человек, которого нельзя назвать религиозным фанатиком, порвал связь с внешним миром и перебрался на эту богом забытую планету? Что его сподвигло? Сибарски снова одарил меня своей вечно-зелёной улыбкой. Вместо ответа он провёл меня в большой конференц-зал комплекса, который на скорую руку преобразили в скромненький храм юнитологии, бесхитростный и по-мужски скупой. Надо признаться, сумерки здесь царили воистину мистические и спартанский интерьер нисколько их не умалял. Трепетали пламена сотен свечей и в этом религиозно полумраке негде было упасть яблоку от множества собравшихся в одном месте некроморфов. Наверное, сюда сошёлся весь наличный контингент резервации - все семьдесят девять существ. Они копошились и скрежетали, словно полное ведро речных раков.
   Войдя вместе со мной, Сибарски поднял руку и всё пространство импровизированного храма залила, вдруг отвердевшая, субстанция гробовой тишины. Тишина поразила нас, словно гром среди ясного неба. Я даже не подозревала, что некоморфы могут быть такими беззвучными, они буквально окаменели. Мне это чем-то напомнило игру в "море волнуется раз". Все фигуры некроморфов действительно застыли и застыли именно в тех, порой совершенно нелепых, позах, в которых их застало слово настоятеля. Не знаю какими ухищрениями Сибарски удалось добиться от своей паствы такого безоговорочно подчинения, но выглядело это без сомнения жутковато и в тоже время одухотворённо. Была ли то своего рода молитва некроморфов или только её имитация, я с уверенностью сказать не могу, знаю лишь, что впечатление она производила неизгладимое. Семьдесят девять некроморфов затвердевших в общем для всех молитвенном порыве, такие отвратительные и такие в чём-то человечные, одновременно похожие и непохожие на нас. Так кто же они? Сможем ли мы когда-то им доверять и общаться с ними как с равными? Или бетонные блоки непонимания между нами никогда не падут? И я подловила себя на том, что, глядя в эти инфернальные физиономии, страстно пытаюсь различить в них проблески разума..."
  
  
  "[фотография 005] Закат Тау Волантиса. На фоне кровавого месива чёрная цепочка бредущих в снегах некроморфов. Четыре существа друг за другом, гуськом движутся куда-то в сторону от снимающего. Очень контрастно выделяются их фигуры, чёткие, словно вырезанные из порфира. Сразу понятно: бредущие - не люди. Каждая фигура на снимке застыла в своей характерной позе, никакая из четырёх не повторяется, все до единого аутентичны, но при этом странным образом все они одинаково громоздки и противоестественны. Впечатление такое, что движутся неживые автоматы - ковыляющая вдаль инопланетная техника. Если бы взрослому человеку стереть память и бросить его одного учится ходить заново, то он, наверное, двигался бы именно так, как что-то искусственно созданное и внеземное. Комментарий Ольги Азнавур: удачная фотка, красотень."
  
   Ольга и Сибарски вышли на довольно широкую площадку перед главным зданием комплекса. На площадке, словно на кокой-то пьяцце, уже собралось всё население резервации, все семьдесят девять потерянных душ, если конечно не считать душу Сибарски - восьмидесятую. Здесь толпились и топтались некроморфы самых разных размеров и форм. Толпа существ угрожающе шевелила своими конечностями, словно выползшее на мороз сборище средневековыми крабов. Снег уже перестал валить и местное солнце, уходя на местный Запад, заливало снежные просторы потоками студенистого огня, похожими на желе насыщенного морковного цвета. Эти потоки можно было нарезать, словно холодец, и класть дрожащими, геометрическими кусками себе в рот.
   Всё видимое сейчас напоминало Ольге вечернюю поверку на плацу. Сибарски вёл себя, как миром помазанный ефрейтор, функционер от Бога. Он подходил к некоторым из некроморфов, к тем, которых, по всей видимости, считал особенно страшными, и снисходительно похлопывал их ладошкой по жуткому выражению лица. Иногда он просто лапал их морды, как будто те были сделаны из пластилина. Некроморфы стояли, насколько для них это было возможно, по стойке смирно, услужливо подставляя под манипуляции свои очерствевшие рожи. У некоторых глаза блестели красным, отражая свет заходящего солнца. Плеская их по мордам, Сибарски похихикивал мерзким голоском; иной раз он по-идиотски подпрыгивал, чтобы заглянуть особенно крупному экземпляру в закатные очи. Некоторые из этих существ, должно быть, видели ещё Айзека Кларка, высоченные и негабаритные, они криво громоздились над своим настоятелем, скакавшим перед ними мыршавым шикльгрубером.
   Было заметно, что Сибарски упивался своим привилегированным положением, он как бы игрался в маленького фюрера, иногда позволяя себе по приколу пнуть какого-то некроморфа ногой, лягнуть его что есть мочи, или харкнуть тому в глаза. Порой он игриво ударял некроморфов ладонью туда, где у них должны были быть половые органы. Должны были, но, как правило, их там не было. Пах большинства некроморфов неожиданно оказался пуст. Оно было бы понятно, если бы все они сплошь являлись женскими особями, но среди некроморфов самки были в меньшинстве, явно превалировали представители мужского рода. Члены таких экземпляров были как бы аккуратно, под самый корень, срезаны вместе с мошонкой. Хотя, конечно, специально кастрировать мертвецов, удалять им дохлое мужское достоинство - кому это надо, такое могло прийти в голову разве что ненормальному. По всей видимости, свои половые признаки они потеряли в пылу сражений бурного боевого прошлого.
   Перед тем как уйти к себе в каюту, Ольга ещё раз взглянула на производимое местным светилом кровопролитие. Зрелище было не для слабонервных. На небе бушевала настоящая античная трагедия. Ольга не была суеверной, но в данный момент "плохой знак" подумала она невольно. Впереди предстояла нелёгкая работёнка - пережить эту ночь. Вне всякого сомнения, со стороны Сибарски следовало ожиданий обязательных поползновений на её далеко не только журналистскую честь. Если бы Владислав только знал в какую паршивую историю она вляпалась, он бы из этого Сибарски котлету сотворил. А ведь он её просил, предупреждал.
  
  - Опять? - Надо, опять. А что поделаешь? - Я уже тебе говорил: бросай эту работу к чёртовой матери. Говорил? - Ну говорил. - И что? - И ничего. - Вот именно. Каждый раз одно и тоже, только у нас наклёвывается возможность побыть вместе, как тебе нужно срочно на другой конец галактики. То на Сириус, то на Альфу Центавра, теперь вот на Тау Волантис. - Не преувеличивай, пожалуйста, и не драматизируй. Начнём с того, что командировки случаются нечасто, а во-вторых... - Что во-вторых? - А во-вторых, это всего лишь на пару дней, максимум - неделька - Хорошенькое дело, аж целая неделя. - Я сказала "максимум". - Ааа, ну конечно, это же в корне всё меняет. - Порой мужчины бывают такими капризными. - А женщины? - Любой капризный мужчина хуже любой капризной женщины, разве непонятно? - Теперь понятно. Я постараюсь запомнить. - Да уж, пожалуйста, хорошенько намотай себе это на ус.
  
  "[отрывок из статьи в "Обозревателе", автор О.Э.Азнавур] После "молитвы" некроморфы подходили по одному к Сибарски и получали с его рук розоватый шматочек мясца - юнитологический эквивалент христианской просфоры. Всё снова ожило, заскрипело, заскрежетало, аккуратненько заходило ходуном. Ракообразные членистоногие пришли в движение, заработали челюстями, вожделенно заплямкали причастием. Я неосторожно поинтересовалась у настоятеля, не человечиной ли он их балует? Сибарски посмотрел на меня с осуждением, с выражение даже какой-то досады, как на попавшую впросак, любимую ученицу. От его хвалёной улыбки не осталось и следа:
   - Вот вы всё шутите, а ведь многие жители Земли до сих пор считают, что некроморфы питаются исключительно человеческой плотью. Миф, который прочно укоренился в сознании большинства, попробуйте его оттуда выкурить. Последний известный случай людоедства среди некроморфов был зафиксирован девятнадцать лет назад, тогда пострадал один из штатных сотрудников транспортной компании, занимавшейся отправкой артефактов на кладбище Таурента. Пострадал, надо сказать, по своей вине, из-за халатного отношения к вопросам техники безопасности. Такими вещами шутить нельзя, бережёного, как говорится, бог бережёт. Но данный случай я склонен считать скорее исключением из общего правила, неудачным стечением обстоятельств, не более того. С момента же, когда Криону покинул последний Обелиск, подобные происшествия можно заранее исключить со стопроцентной уверенностью. Да вы и сами всё можете видеть, своими собственными глазами.
   Да, я могла и поэтому сполна воспользовалась этой возможностью. И что же я увидела своими собственными глазами, которым пока что доверяю. А увидела я вполне миролюбивых существ, хоть и страшненьких на вид, но абсолютно безобидных. Иной раз я находилась на расстоянии полуметра от них и что же вы думаете - ноль внимания. То есть, они меня конечно видели и реагировали соответственно, вполне по-человечески, могли, например, уступить мне дорогу, чтобы избежать столкновения, но, чтобы выказать при этом какую-то толику недовольства или раздражительности - этого ни-ни. Те некроморфы, которых я видела скорее напоминали юродивых. Даже самые грозные и громоздкие из них не способны обидеть мухи. Зато некроморфов обидеть очень легко, раз плюнуть. Уверенна, залепи вы кому-то из них пощёчину, он даже не сумеет за себя постоять. Боюсь, ему это даже в голову не придёт; он просто опешит и послушно, как по команде, подставит вторую, неиспользованную щеку.
   Теперешние некроморфы ни чета тем что были. По сути, теперь они не от мира сего, как бы выпавшие из естественных условий эволюции и каждый желающий волен безнаказанно их оскорбить. Эти "исчадия ада" напрочь лишены злости, их точно обесточили, раз и навсегда вырубили из сети, лишили агрессивной силы тока. Неумёх и неженок, их в пору заносить в Красную книгу, как редкий вымирающий вид. Собственно, таковыми они и есть. Криона, пожалуй, единственное небесное тело, где эти твари ещё могут существовать. Эта вымороженная на корню планета стала их последним прибежищем, им больше некуда податься, весь остальной Универсум для них под запретом. Любая другая планета, с любой другой средой обитания непременно окажется для них летальной. Некроморфы более не способны противостоять живой материи, никаким её формам. Любые кролики могут забить их до смерти, стереть с лица Мироздания. Они стали уникальной фазой бытия, настолько хрупкой, почти астральной, что малейшее дуновение реальности может навеки их истребить. Хотим того или нет, но мы за них в ответе, и лишь от нас зависит, будут некроморфы существовать дальше или навсегда сгинут, подобно какой-то ошибке природы."
  
  
   Как Ольга ни старалась незаметно улизнуть, но Сибарски уже перед самым входом в главный корпус (глазастый чёрт) всё равно её перехватил. С очень наивным выражением лица он попросил журналистку заглянуть к нему, в административную часть здания, чтобы подписать кое-какие документики. Так ничего особенного, обычные в таких случаях бумажки, неискоренимая бюрократическая волокита, как всегда.
   - Ведь завтра, я так понимаю, вы прямо с утра собираетесь улетать - сказал он и бесхитростно посмотрел Ольге в глаза. У женщины буквально отлегло от сердца. Неужели она сгущала краски, а всё окажется до смешного просто, даже элементарно: хочешь лететь - скатертью дорога, никаких проблем. Журналистке даже стало стыдно из-за своего глазастого страха.
   Когда Ольга зашла в комнату администрации, собираясь как можно быстрее покончить с бюрократическими формальностями, там ещё никого не было. Помещение напоминало кабинет большого начальника. Из окна разворачивался масштабный вид на планету. Снежное пространство, широко раззявив рот, втягивало в свою перспективу постороннего наблюдателя. Оно как будто зевало и всякий смотрящий мог быть с лёгкостью проглочен этой бесконечной гипнотической воронкой. С высоты третьего этажа всё выглядело таинственно и помпезно. Постепенно начинало темнеть, небо всё больше наливалось фиолетовым, на снега пал слабый индиговый отблеск. Космос прорезался первыми зимними звёздами, контрастными до рези в глазах. В комнате автоматически включились уцелевшие люминесцентные лампы, электричество бесцеремонно вклинилось в окружающую действительность. Журналистка огляделась.
   В электрическом свете кабинет производил впечатление провинциального музея антропологии. По периметру помещения располагались низкие столики с экспонатами. Ольга подходила к каждому из них и, от нечего делать, рассматривала.
  
   __ Вот странно деформированный, коричневатый череп, явно нечеловеческий, вернее сказать, не совсем человеческий, с выступающими вперёд рабочими скулами, которые больше напоминали тяжёлые желваки насекомых. Череп был ассиметричным и имел несколько нехарактерных для человека костяных наростов в височной части, которые в будущем обещали развиться в полновесную архитектуру рогов.
  
   __ Вот ещё какая-то кость, кажется тазобедренная, массивная и неправильная, похожая на абстрактное произведение искусства в духе современного пост-арта. И этот, довольно-таки небрежно исполненный, схематичный арт-объект когда-то размещался внутри живого организма, в трепещущем футляре из кровеносной системы и сухожилий.
  
   __ А вот ещё экспонат. Ольга с замиранием подошла к длинной, наверное, более метра, немного изогнутой, боевой кости. Такой внушительных размеров экземпляр, должно быть, стоил немалых денег. Кость хорошо сохранилась и в теперешнем своём состоянии напоминала старинный восточный клинок. Таким простеньким оружием, ничего лишнего и ничего личного, некроморфы с лёгкостью пронзали толщу человеческой плоти, единым махом отсекая целые части тела.
  
   __ Дальше в качестве экспоната стояла какая-то вместительная, непритязательная на вид шкатулка или даже ящичек из плохо обструганного, почерневшего от времени штакетника. Заинтригованная Ольга подошла и отвернула, с трудом поддавшуюся, шершавую крышку. Внутри, деревянная полость оказалась до половины заполненной чем-то, что сначала напомнило Ольге, потерявшую свою форму, прошлогоднюю морковь. Это были продолговатые, сильно сморщенные предметы, тёмно-коричневого и бурого цветов, от которых исходил тошнотворный запах, как от чего-то что начало разлагаться.
  
   Только в следующую секунду Ольга всё поняла, и с ужасом, и отвращением отшатнулась от содержимого. Вне всяких сомнений, это было оно, то самое о чём подумала журналистка. Её внутренности отчётливо содрогнулись от еле сдерживаемого рвотного спазма.
   - А ты ещё и любопытная - услышала она за своей спиной хорошо знакомый голос. Берт Сибарски стоял в трёх шагах от женщины и алчно потирал свои влаголюбивые ручки.
   На лице настоятеля ухмылка медленно растягивалась до ушей. Она бы могла растянуться и дальше, да только вот беда, лицо подкачало, неожиданно заканчиваясь за ушными ракушками - на самом интересном месте. Ухмылка комика и ухмылка садиста. Только теперь Ольга сообразила, кого ей напоминал Сибарски. Все эти ухмылочки, ужимки, глупые резиновые повадки, сальная безвкусица, всё это не что иное как атрибуты клоуна. Сибарски - самый настоящий шут гороховый, вынужденный годами вариться в собственном соку. Вот уже шесть лет он валял дурака перед самим собой, ломал комедию без зрителей, нуждаясь в публике как в насущном глотке кислорода. И как каждый настоящий клоун, он производил впечатление слегка умалишённого, самую малость свихнувшегося, безумного, но не вполне. Он вроде бы говорил связно, но иные его действия совершенно выпадали за рамки обычной логики. Этот всегда улыбчивый и на вид радушный субъект того и гляди мог кинуться тебе на горло. От него можно было ожидать всего абсолютно, и потёкшая ухмылкой мордочка только подчёркивала принципиальную возможность этого "всего абсолютно"; этого всего абсолютно она была неизменной порукой. Нет, это не улыбочка была эластичной, это эластичной была сама личность - растягиваемая во все стороны, каучуковая личность клоуна.
   Вот и сейчас, Сибарски стоял и плавился своей резиновой физиономией, заставляя ожидать от себя всего что угодно, и самого гнусного и самого жуткого, нечеловеческого. Может он и не человек вовсе, а кто-то коренным образом чужой в человеческой шкуре, какой-нибудь некроморф новейшей породы, ранее невиданный экземпляр.
   - Разве тебя не учили, что рыться в чужих вещах нехорошо. - сказал Сибарски и снова глупейшим образом захихикал. - Ох уж эти женщины, девульки, молодицы. А ты знаешь, как я наказываю некроморфов за непослушание? Тю-тю-тю, ты куда это? - говоря это, он ловко схватил за руку, рванувшую было из кабинета, Ольгу. - Оппа-а, попалась пташечка. Попалась. Не убежишь, голуба, не-а. Ты же не думала, что всё будет так просто. Неужели мы расстанемся без поцелуя. Как-то невежливо с твоей стороны получается. Я старался, всячески угождал, а мне так хрен с маслом. А спасибо? Что забыла?
   И Сибарски опять захихикал. Зловещий, однако, дурачок. Настроение его неожиданно поднялось, он вдруг воодушевился. Надёжно вцепившись в запястье женщины, он то приближался к ней, вдыхая крепкий аромат мускусного страха, то снова от неё отстранялся, словно танцуя какой-то старинный и очень манерный танец. Он игрался с Ольгой, точно кошка с мышкой, перед тем как вкусить её в полной мере, и откровенно наслаждался этой игрой. Настоятель вёл эту партия, чувствовал себя хозяином положения. От смехохуёчков он нежно переходил к необратимым действиям, но при этом продолжал скабрёзничать, вполне сознательно штопая свои шуточки белыми нитками. Ему некуда был спешить, как опытный танцор, ловко лавируя и на ходу сальничая, он вёл свою партнёршу к лобному месту. А это, надо сказать, было непросто - вопреки всему, жертва ещё рыпалась.
   Сибарски снова к ней приблизился и снова отстранился, он начал себе позволять некую куртуазную элегантность в движениях, он производил какие-то дикие церемонные па, приближался и опять отдалялся, так что всё это вместе взятое с течением времени оформилось в нечто цельное и стало похоже на менуэт - сверхъестественно изысканный и гротескный танец. Но каждый раз приближаясь, настоятель приближался всё ближе, всё плотоядней дышал журналистке в лицо, всё настойчивей напирал ей на грудь.
   - Да что ты, ма-лень-ка-я что ли? - это "маленькая" он буквально пропел в ушко своей избраннице. - Я ведь не зверь какой. Давай так: я забуду, что ты шпионила, а от тебя взамен - поцелуй. Всего один, ничего не значащий поцелуй и всё, в качестве примирения. Один несчастный маленький поцелуйчик, а завтра с утра ты улетишь на свою Землю и всё растает, как сон. Ну как, договорились? Я ведь немногого прошу, согласись, мог бы и больше, а так один несчастненький поцелуй. Один единственный всранный чмок.
   И Сибарски, вытянув губы дудочкой, потянулся за причитающимся ему лобызанием. Расставив руки в стороны и словно приседая в реверансе, он был готов вот-вот клюнуть в губы свою строптивую партнёршу. Но не тут-то было: Ольга, чувствуя, что время приспело, что отступать более некуда, и что отвертеться уже не получиться, со всей дури залепила ему размашистую оплеуху. Давно она об этом грезила и наконец-то свершилось, сбылась мечта идиотки. Оплеуха получилась смачной и увесистой; в открытую дверь кабинета её, наверное, было слышно на другом конце коридора. Она прозвучала, как раскатистый выстрел из мортиры. Клацнув челюстью, лицо Сибарски резко передёрнулось.
   - Ах ты, сучка - зашипел он подобно пресмыкающемуся и, уже не играясь, не виртуозничая, серьёзно и прямиком двинулся вперёд; двинулся, словно в штыковую. Он ринулся на женщину всей тушей и, сбив с ног, повалил её на пол. - Я тебе покажу, сучка дранная. Ты думаешь, что куда-то улетишь - хрен ты куда у меня улетишь. Я тебя паскуду скормлю некроморфам, ты меня ещё умолять будешь... - о чём она будет умолять, так и осталось недосказанным.
  
  "[статья из одного эзотерического журнала] Представьте себе картинку: рыбы и люди нашли общий язык. Неплохо, да? Два вида, наконец-то, начали бы полноценно общаться, обмениваться информацией. Поверьте, рыбы смогли бы много чего нам рассказать, много чего интересненького, и на много что открыли бы нам наши чисто сухопутные очи. Например, на судьбу Атлантиды, или на тайну Бермудского треугольника. Ведь рыбы - это не только рыбы, которые живут сейчас, но и всё их поголовье за предшествующие миллионы лет. Каждая рыба - это вся история рыб, начиная с первого неясного малька, а возможно и с первой клетки студенистой протожизни. Вы только представьте себе ту умопомрачительную перспективу, которая открывается, если в пропасть прошлого смотреть рыбьим оком. И всё это развернулось бы перед нами, как на ладони, будь мы людьми, нашедшими с рыбами общий язык.
   Но то, что справедливо для рыб, справедливо и для некроморфов. Древностью своего вида некроморфы нисколько не уступают рыбам, наоборот, - превосходят, и превосходят на многие и многие миллиарды лет. Ведь некроморфы - это форма существования смерти, её источником является косная материя, бытие которой ограниченно лишь возрастом самой Вселенной. По сути, некроморфы по праву могут считаться древнейшими существами Универсума.
   А теперь представьте себе другую картинку, не менее, на мой взгляд, захватывающую: люди и некроморфы научились друг друга понимать. Вот сидит на скамеечке человек - рядовой земной обыватель, а рядом с ним на скамеечке сидит некроморф и они беседуют, как ни в чём не бывало ведут приятельский разговор. Трудно такое представить, но ещё труднее представить те бездны, который некроморф мог бы развернуть перед внутренним взором человека. Дело уже не касалось бы какой-то там Атлантиды, что Атлантида - дребедень, тьфу и забыли. Некроморф мог бы нам поведать тайны, которые лежат гораздо глубже и которые от нас сокрыты в структурах неорганической памяти. Возможно речь шла бы о первом толчке жизни, или даже о первом дне творения, о начале всего сущего, о том миге, когда возник первый атом материи, от которого некроморфы, бесспорно, ведут свою родословную. Некроморфы всегда опрокинуты лицом в бездну, к началу начал всего абсолютно. И об это они могли бы болтать с простым обывателем, сидя в парке на деревянной лавочке.
   Что уже говорить о той подноготной чисто человеческой истории, которая также им известна. Ведь некроморфы - это не только некроморфы, но и люди тоже. То есть им известно всё, что известно всем поколениям мертвецов. Все умершие прочно связаны в одно, подобно горной породе и, связанные, они составляют монолит. Каждый некроморф - это все мертвецы вместе взятые, сколько их ни было в истории человечества. Это и Платон, и Аристотель, и Магомет, и Мао Цзедун. Нет мертвеца чья подноготная была бы неведома некроморфу. И сидя рядом на парковой скамеечке, он мог бы раскрыть перед нами все карты Мироздания, найди мы с ним общий язык."
  
   Ольга пробовала кричать; она выдавливала крик, словно зубную пасту из тюбика. Он не хотел вылазить наружу, получалось что-то слабое, глупое и неубедительное. Слишком вяло, разве так орут о помощи. "Кричи, кричи - шептал Сибарски, - так будет ещё смачнее". Настоятель с остервенением рвал на журналистке верхнюю одежду. Он как будто разрывал многослойную упаковку, чтобы дорваться до вожделенного подарочка. Лоскуты рванного тряпья подлетали к потолку и там какое-то время парили, подхваченные током воздуха, который гонял по верху архаичный кондиционер.
   Ольга лежала на полу и отчаянно боролась за себя. Её насильник оказался массивным малым, килограмм девяносто не меньше, кто бы мог подумать, такой тяжёлый клоун. Придавленная его клоунской тушей, женщина что есть силы сопротивлялась. Она изворачивалась, царапалась, билась, словно в припадке, непривлекательно дрыгала ногами. Ей казалось, что время остановилось и то что с ней сейчас происходило, будет происходить вечно. Неужели с ней ЭТО случится тоже: очередная жертва очередного насильника. И имя им, как не крути, легион - и тем и другим. Я тебя выебу, горячей вонью изо рта хрипел Сибарски. Его лицо было так близко перед ней, что уже потеряло всякие человеческие черты, ни носа, ни бровей, ни подбородка, всё смазывалось в одну бредовую кашу. Ольга задыхалась, она чувствовала как силы вероломно её оставляют, предают в самый ответственный момент.
   Женщина слабела на глазах. Рука Сибарски уже елозила у неё между ног, она растягивала женские трусики, стараясь дорваться до святая святых. "Всё равно выебу, всё равно выебу" - кто-то, зациклившись, хрипел из глубины Сибарски; кто-то жарко вонял из его пасти, какое-то неведомое гнойное существо, которое там угнездилось и смердело, ожидая своего звёздного часа.
  
   И вдруг Сибарски умолк ("ёк-к-к" - сказал он неуверенно) и что-то горячее и густое хлынуло сверху на журналистку. Целая волна крови низринулась на неё с высот человеческих, как будто над женщиной прорвало дамбу.
  
   Ольга откинула труп настоятеля, ещё ничего не понимая. Она лежала на спине, раздавленная произошедшим. В таком положении было трудно что-то сообразить, но кто-то, кого она ещё не рассмотрела, уже протянул ей уродливую руку помощи. Некрасивая корявая рука эта возникла прямо из воздуха, она грубо торчала, предлагая помощь, и женщина её приняла. Ухватившись за руку, Ольга с трудом встала на ноги. Поднявшись, она почувствовала себя постаревшей на целую геологическую эпоху. Журналистка огляделась: у её ног валялся мёртвый человек. Сибарски был мёртвым без дураков, его навылет пронзило боевой костью некроморфов, тем самым метровым экспонатом, который покоился на столике перед зловонной шкатулкой из штакетника. Из настоятеля всё ещё вытекала кровь, он всё ещё сочился. Сибарски лежал в крови, словно в луже собственной мочи, он медленно подтекал. На его лице застыла что-то смешное. Казалось он хотел выказать свою последнюю шуточку, да так и не успел, смерть застала его на горячем, в процессе юмора, так некстати: ещё немного, совсем чуть-чуть и мир бы обхохотался, надорвал свой онтологический животик. Но увы, Мироздание так и не услышало его последней хохмы, Сибарски унёс её с собой в небытие - даже клоуны умирают. Даже они.
   В кабинете, кроме Ольги и мертвого настоятеля, ещё находилось четыре некроморфа. Они нескладно громоздились посреди помещения, неуверенно поглядывая по сторонам, как будто задаваясь вопросом, какого хрена мы здесь делаем. Очевидно они появились на шум борьбы; музыкальный слух - их главный конёк. Один из вошедших, тот что протянул Ольге руку помощи, очень сложно присел на корточки, прислушиваясь к трупу Сибарски. Ни единого звука, даже кровь перестала прядать. Что можно было ожидать от этих существ, снова учуявших аромат крови? Ольга задрожала, её догнал психологический озноб. В порванной одежде и залитая чужой кровью, она являла собой идеальный образчик добычи. Тогда, склонившийся над Сибарски, некроморф поднялся, и все вчетвером, не сговариваясь, они угрюмо посмотрели на журналистку. Но Ольга уже расслабилась, какая-то абсурдная уверенность овладела её сознанием. Она вдруг почувствовала, что боятся нечего, что не некроморфов ей нужно было боятся, нет, не некроморфов.
  
  
  "[фотография 006] Снежное поле без конца и края - чистое, голубоватое - на его фоне чёрно-коричневое сборище некроморфов. Нечто вроде группового снимка. Не менее двадцати существ собрались в одном месте, словно на выставку. Много вскинутых кверху передних конечностей, согбенные кривоватые фигуры; все смотрят в разные стороны, но такое впечатление, что позируют. Фотография получилась слегка размытой, по всей видимости, у снимавшего дрогнула рука. Вся эта ни фига нефотогеничная компания находилась в движении, непрерывно шевелилась, скрежетала, соприкасалась чёрствыми краями, издавала характерные звуки, то и дело расползаясь за рамки кадра. Но если внимательно присмотреться, то среди букета скрипящих, негабаритных тел можно было различить маленькую фигурку человека, по всей видимости женщины, которую некроморфы чудом не перетёрли на своих жерновах. Затесавшийся среди этих исполинов, человек выглядел нелепо. Крошечный и хрупкий, он явно находился не в своей тарелке. Правда чудовища относились к нему почтительно и даже с какой-то нежностью, трогательно стараясь не раздавить и не причинить фигурке шального вреда. Комментарий Ольги Азнавур: того что третий с левого края Сибарски почему-то называл Буцефалом."
  
   []
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"