Аннотация: Пишу, еще в процессе... Те, кто является поклонником "Волкодава" Семеновой, легко угадают главного героя.
На горных вершинах всегда охватывает пьянящее чувство свободы. И сейчас, кучка людей стояла на вершине и не могла насмотреться, не могла надышаться после крутого подъема, переживая это состояние.
Не эта ли блаженная секунда влечет людей в горы?.. Побороться, выложиться по полной, а потом торжествующе оглянуться назад, упиться содеянным и понять, что и ты в этой жизни кое на что годен...
Перевал был пройден.
Горная тропа, старинное определение трудностей. Крутизна, грязь, скользкий, острый или сыпучий камень, хлещущие по глазам ветки, вот что такое горная тропа. Пока поднимались, лес редел, свежело, стали попадаться в чахлом ельнике голые камни, лежащие на мягких пронзительно-алых бадановых коврах. И вот... Как победное знамя стоял на вершине кедр с вытянутой ветрами односторонней вершиной.
Походники спустились к горным лугам и под грузным, приземистым кедром развели большой костер и натянули пологи. Солнце уже садилось. Удивительно дело, усталости как не бывало. Воздух, что ли такой? Люди готовили вечерню, вкусно запахло кашей. Меж торговцами зашел спор о драгоценных камнях, вскользь упомянули о легендарном Лунном камне. Кто-то из молодых наемников стал просить седого Баюна, постоянного рассказчика и великого выдумщика побасенок, что-нибудь поведать.
Баюн важно утер усы и откашлялся.
- Стариннейшее из преданий гласит, что камень этот украшал чело Богини Луны. Отчасти по своему особенному цвету, отчасти из-за легенды, будто камень подчиняется влиянию украшаемого им божества, и блеск его увеличивается и уменьшается в соответствии с полнолунием и ущербом ночного светила, он получил название, под которым известен до сих пор - Лунный камень. В священном капище, чертоге украшенном драгоценными каменьями, под сводами, покоящимися на золотых колоннах, сиял Лунный камень в диадеме Богини, - шепотом, алчно поблескивая глазами, начал рассказывать наемник.
Походники, собравшиеся кругом костра, слушали удивительную историю. Баюн рассказывать умел. Даже самые равнодушные навострили уши, восторженные подались вперед так, что готовы были свалиться в огонь. Клочок Волк мысленно усмехнулся, поправил лежащий за спиной мешок, устраиваясь поудобнее, и с интересом прислушался.
- В ночь, когда капище было достроено, Богиня явилась во сне к троим избранницам. Она вдохнула Свое дыхание в алмаз, украшающий чело статуи и повелела, чтобы камень охранялся тремя жрицами день и ночь, до скончания века. Избранницы преклонились пред божественной волей. Было предсказано несчастье тому, кто осмелиться завладеть священным камнем и его потомкам, которым камень перейдет после него. Это предсказание было записано на вратах святилища золотыми буквами.
Рассказчик умолк, переводя дух, а Клочок насмешливо подумал, что определенная польза от золотых букв на воротах все же была. Даже если грабитель попался неграмотный, он задержался бы, отскребывая дорогие письмена, и дал время защитникам перепрятать святыню. История была любопытной, ибо всегда найдется тот, кто дерзнет нарушить запрет и сделает наперекор.
- Век проходил за веком, - вновь полился рассказ. - Из поколения в поколение преемницы трех избранниц день и ночь охраняли драгоценный Лунный камень, дарующий исцеление. Люди приходили на поклонение в храм и уходили из него, получая избавление от болезней и благословение Кан. Век проходил за веком, пока в Великой степи не появился завоеватель, названный Гурцатом Великим. Сейчас мы помним его как Проклинаемого... По его приказу, храмы поклонников Луны были преданы грабежу и разорению, капище милосердной Богини осквернено умерщвлением священных животных, статуи разбиты на куски, а Лунный камень похищен одним из военачальников Проклинаемого...Не будучи в состоянии возвратить свое потерянное сокровище силой ибо Кан строго запретила убийства, три жрицы-хранительницы неузнанными следовали за ним. Одно поколение сменялось другим. Военачальник, совершивший святотатство, погиб ужасной смертью от рук своих воинов. Лунный камень переходил, принося с собой проклятие, от одного владельца к другому и, несмотря на все, преемницы трех жриц продолжали следить за своим сокровищем в ожидании дня, когда воля Богини возвратит им их святыню...
- Мне довелось его видеть, - внезапно прервав плавное повествование, сказал Баюн. Резко, так, что все вздрогнули. Он не отрывал глаз от погоревших углей, но ряд ли видел их. - Господи помилуй, вот уж поистине алмаз! Величиной с перепелиное яйцо... Блеск, исходящий от него похож на сияние полной Луны. Когда смотришь, золотая сердцевина притягивает глаза так, что невозможно оторваться. Его глубина неизмерима. Этот камень, который можно держать двумя пальцами, кажется бездонным как само небо. Сначала мы смотрели на него, когда он лежал на солнце, потом старейшина перенес его в темноту и он засиял своим собственным лунным блеском...
Старого наемника охватило волнение, даже со стороны было заметно, как его бьет крупная дрожь. Он замолчал, не в силах успокоиться и продолжать, и тут подал голос один из походников.
- Мне тоже довелось увидеть Лунный камень, - сказал почтенный саккаремкий торговец. Он огладил ухоженную бороду, просмотрел кругом и, поняв, что всем интересно послушать, задумчиво продолжил: - В Мельсине, один из скупщиков пробовал взять у меня в долг и хотел оставить в залог камень удивительной чистоты. Но я знал его как человека нечистого на руку и потому отказался. Хотя, признаюсь, камень произвел на меня огромное впечатление. А еще через два дня меня посетил один человек. Он был невысок, тщательно одет. Смуглое лицо, тонкая, сухощавая и гибкая фигура. Вежливость и спокойное достоинство. Прежде мне не приходилось его видеть, но слава бежала впереди него. Ночная Мельсина гудела слухами о приезде Икташа, правой руки Великого Сонмора, ночного кониса Кондара. Его лучшего убийцы. Он поклонился и задал только один вопрос: у меня ли Лунный камень? На что я столь же кратко и точно ответил, что Лунного камня у меня нет. Тогда он спросил, куда направился человек, который предлагал мне его. Я ответил, что не располагаю такими сведениями. Он поверил мне. Будь Лунный камень у меня, я твердо уверен, этот восточный вельможа убил бы меня без малейшего колебания. И в тоже время, за исключением упомянутого неприятного маленького обстоятельства, должен сказать - то был поистине образцовый клиент. Может быть, он не пожалел бы моей жизни. Но он сделал то, что никто из моих соотечественников не делал никогда - он пожалел мое время. Совершенно не пытаясь, как это сделали бы другие, уговаривать меня, он встал и, ни слова не говоря, еще раз поклонился. Он встал, этот восхитительный убийца, - встал в ту самую минуту, как я ответил ему!
- Будете ли вы снисходительны к иностранцу, разрешив мне один вопрос, - сказал он, - прежде чем я уйду?
Я поклонился со своей стороны. Только один вопрос на прощание! Мне их задают обычно по пятьдесят!
- Предположим, что вы дали бы мне денег взаймы, - сказал он, - в какой именно срок я мог бы вернуть их вам?
- По обычаю нашей страны, - ответил я, - вы имели бы право вернуть долг, если бы захотели, через год. День в день, не раньше.
Вежливо кивнув, Икташ вышел, а я утер испарину со лба и возблагодарил милостивую Богиню, покровительницу торговых путей, удержавшую мою руку и не давшую заключить гибельную сделку, - закончил торговец.
- Зачем правой руке Сонмора Лунный камень? - любопытно спросил кто-то из молодых, сидевших возле костра. Красновато-золотистое пламя потрескивало.
Почтенный торговец только пожал плечами:
- О том знают только Боги и он сам, - подумал немного и добавил, глядя на Баюна, никак не унявшего внутреннюю дрожь: - А еще предание далекой земли сказывает, что появится истинная Хранительница и только в ее руках Лунный камень вновь обретет чудесные свойства и сможет исцелить неисцелимую рану. Только, как отличить истинную Хранительницу от самозваных?... Так и переходит камень из рук в руки. Люди, слабые духом, не испытывают ничего, кроме желания обладать. Потому и следуют за ним жрицы богини Кан, не пытаясь отнять свое сокровище, ибо камень, побывавший в нечистых руках, стал опасен. Только избранница сможет видеть и хранить его без вреда себе.
Люди кругом заспорили, всем хотело добавить что-то к истории, поделиться своей версией.
- А когда ты видел Икташа, почтенный? - спросил торговца аррант, хозяин каравана.
- Прошлой осенью, - спокойно, не теряя достоинства, ответствовал саккраремец.
Позже, когда стемнело и люди уже спали под пологами завернувшись в одеяла, над соседней горой разразилась гроза. Глухой, перекатный гром слышался давно, но сейчас он стал оглушительным, сухим и резким, будто вдоль и поперек лопались горы.
Клочок вышел на луг. Он освещался мятущимся, неверным светом, а на соседнюю гору было трудно смотреть - Бог грозы беспрерывно полосовал ее вершину огненными взмахами секиры.
Гроза вскоре прошла, оставив подожженное молнией, одинокое дерево. В темноте горы не было видно и, казалось, что этот факел пылает высоко в небе.
Клочок смотрел на него и вспоминал, что случилось с ним менее месяца назад.
Клочок Волк стоял на вершине горы, именуемой Шипом.
В последнюю седьмицу, дойдя до подножия и познакомившись жителями, жившими у далеких отрогов, он упрямо лез вверх.
Высота была невелика, но поддавалась неохотно. Казалось, силы земли и неба ополчились протии этого восхождения. Старые проводники с ужасом отговаривали молодого Волка отказаться от задуманного. Испокон веку местный люд почитал это место, как НЕДОБРОЕ. Кого в здравом уме понесет на запретную гору?
Шипа боялись.
Туда никогда не забредали горные козы и птицы облетали по широкой дуге. Даже тучи, разрываясь, обходили стороной. С чем это было связано, с особенностью капризного ветра или еще чем, никто толком не знал, но зловещего места остерегались. Тем более, что там и впрямь погибали люди.
Крепкие мужчины, охотники, пробыв какое-то время на Шипе, вдруг начинали вести себя, как блаженные. Кричали на непонятных языках, пели песни, подражали голосам птиц и животных. А иных, смех и только, прихватывала "медвежья болезнь". Но бывало и по-другому: мужчины без всяких причин подбегали к обрывам и прыгали вниз. И у каждого лицо было перекошено невообразимым ужасом. Местные называли это мэнэрик или мерячением и истово молились своим Богам, прося их защитить от дурного.
Все это Клочок знал, но продолжал приближаться к цели.
Налетевший вихрь едва не опрокинул легкую лодку. Да еще оказалось, что долгая весенняя непогода размочила единственную тропу, ведшую на вершину Шипа, и та обрушилась вниз. Не говоря о постоянном чувстве тревоги и страха, преследующего Клочка на всем пути.
Но упорству молодого венна можно было позавидовать. Пару паз он чудом успевал ухватиться за камни, когда под ногами начинала осыпаться казавшаяся надежной опора. Множество раз дух перехватывало от мимолетного взгляда вниз. Добираясь до пологого места, он лежал, стараясь отдышаться и борясь с головокружением. Но, передохнув, вновь лез вверх.
Почти два года прошло, как Наставник покинул Тин-Вилену. Клочок, как и остальные уноты, помнил свои шок и потрясение, когда миру были явлены образа Братьев-Близнецов и в Старшем они узнали того, кого знали под назвищем Волкодава. Но следующий удар ждал его позже. Венн застрял в Тин-Вилене по самой простой причине: не было денег. А к осени купцов взбудоражило известие из подземного рудника. Каторжники Самоцветных гор, вернувшиеся домой, по многим землям разнесли весть о своем спасении, легенду о герое, с честью вырвавшемся с каторги и о его противнике, Волке...
Вспомнив об этом, венн устало потер щеку. До вершины оставалось всего несколько шагов. Волк невесело усмехнулся и подумал, что местные были не так уж и неправы, почитай его свихнувшимся. Что он надеялся здесь найти?.. Кругом не было ничего живого. Лишь камни, на которых не пожелал расти даже мох. Деревья, в давние-давние времена, когда-то зеленевшие у подножия, почернели и потеряли листья. Что-то убило их из-под земли. Так они и остались стоять, голые и окаменевшие.
Пока Волк лез верх, его подхлестывала надежда, что Наставник все же был здесь и оставил какой-нибудь знак, который он, его лучший ученик и земляк, обязательно узнает и обрадуется, как другу... Наставник...
Мягко подкрадывалась ночь. Луны не было видно из-за облачной пелены, исстари облекавшей Черную гору. И ночь, властвовавшая здесь, была иной, чем в широкой степи либо в красном сосновом бору.
Чернее самой черноты. Тяжелая, как думы неуспокоенной души. Тягостная и бесконечная в своей равнодушности.
Волк, остывший после подъема, продрог и замерз. Вязанку дров, которую он тащил за собой, пришлось срезать в опасном месте и сейчас он пытался присмотреть уголок посуше и отгороженный от ветра.
Отойдя от края, он наткнулся на странное место, поначалу даже не сообразив в чем его странность. Но, приглядевшись, понял, что так его удивило.
Камни, выцветшие в седой древности до белизны, были расположены в удивительно правильной последовательности. Закругленные, обкатанные дождем и ветром, величиной с небольшой кочан капусты, наполовину ушедшие в твердь. Это был каменный спиральный лабиринт, шириной в семь шагов взрослого человека.
Почему-то Клочок вспомнил дом и ветрено матери, Отрады Волчицы, и понял, что закручивались они как льняное волокно при прядении. А еще почему-то вообразил, как они выглядят сверху. Небось, птицам они казались воронкой, уходящей в землю. Он тут же поправил себя, вспомнив, что птицы здесь испокон веку не пролетали. Но мысль увлекла его, и он решил рассмотреть получше.
Чувство опасности, не покидавшее его на Шипе, забило тревогу, заставив Клочка замереть. Темнота сгущалась, но света вполне хватало, чтобы разглядеть, что было под ногами. Волк со вздохом припомнил Наставника, который был зряч в темноте и пожалел, что не наделен от предка таким же качеством. Присев на корточки, юноша принялся вглядываться в поседевшие камни и увидел.
Меж двух валунов кто-то воткнул оружие, с первого взгляда не понравившееся молодому венну. Это были почерневшие от времени, спаянные пересекающиеся клинки, серпообразной формы, наподобие ущербного месяца с торчащими наружу острыми рожками и заостренные.
Такое оружие оставляет глубокие, трудно заживающие раны и при поражении уязвимых мест, противник непременно исходит кровью. Даже помощь лекаря не всегда может помочь.
Воткнуты они были так, чтобы неосторожный человек, не заметив, непременно распорол бы себе ногу до кости.
Волк хмуро покачал головой и решил наутро непременно расчистить проход. А сейчас, ночью, ему не хотелось брать в руки неизвестно чье оружие. Мало ли какое заклятие на нем, гоже ли? Известно ведь, что любая воинская справь, коли не взята в бою, послушна только рукам хозяина. А чужой без спросу - не тронь.
Со стороны недалекого моря подходила большая фиолетово-свинцовая туча, внутри которой беззвучно трепетали белые зарницы. Попутный ветер нес ее на Черную гору. Но Шип не зря носил славу недоброго места. Громовая наковальня продвигалась с трудом, будто под напором встречного ветра, и, не доходя до одинокого камня на вершине, делилась надвое.
Клочок подивился этому и продолжал оглядываться. С боков каменного лабиринта по четырем сторонам света стояли небольшие пирамидки, а в остальном место было на удивление ровным и гладким. Укрыться негде.
Вздохнув, Волк шагнул назад и присел возле одной из пирамид. Вытащил крепкий полог, не пропускающий дождя и, поскольку закрепить его было не за что, закутался в него с головой. Вспышка молнии озарила каменный бок, и на нем юноша увидел знак, глубоко вычерченный на гладкой поверхности. О нем бывалые люди рассказывали в корчмах, приглушая голос и испуганно оглядываясь по сторонам. Знак огня, вывернутый лепестками вовнутрь.
Юноша нахмурился и пощупал камень. Знак был вбит неглубоко. Становилось все холоднее, заняться было решительно нечем и Волк, чтобы согреться, принялся соскабливать зловещую метку. Портить своего оружия не хотелось и он, решившись, вытащил из щели чужое, рассудив про себя, что гроза близка и скверна не прилипнет, а так хоть раз послужит доброму делу.
Гроза между тем нависла со всех сторон, яркие зарницы озаряли все кругом, но грома не было. Стояла удивительная тишина, в воздухе разлилось плотно ощущаемое напряжение, как бывает при готовой ударить молнии.
Как только Волк принялся за работу, как накатило... нечто. Давление охватило виски, сдавило грудь. Перед глазами поплыл туман. В ушах зазвенело, сердце обрушилось куда-то вниз, а потом подкатило к горлу. Только что замерзавший венн покрылся холодным потом, рубашка неприятно прилипла к телу. В смятении пришли чувства, и накатил приступ жесточайшей тоски, граничащий с болью.
Вспомнились прошлые неудачи, давние обиды, недовольство собой... Ничего ему не удавалось сделать толком, как надо. Наставник отлично это понимал и потому не дал ответного дара, не назвал своего истинного имени. Не заслужил. Да и он, юнец, возмечтавший о побратимстве с героем...Стыд, да и только. Палач твой брат, душегуб из Самоцветных гор.
Волк со злостью принялся долбить неподатливый камень, точно в нем были причины всех его несчастий. Закончил у одной пирамидки, перешел ко второй. Затем далее, пытаясь работой прогнать черные думы, грозившие захлестнуть его с головой. Почему-то ему все сильнее становилось важным стереть метки Мораны. На каждой пирамидке, строго по сторонам света, обнаружился знак Безликих. Впрочем, зачем так было сделано, Клочок особо не задумывался.
Когда на четвертом горбыле осталась пара полосок, он вдруг понял, что кругом царит небывалая тишина, даже ветер и тот притих, только напряжение, сгустившись, стало таково, что по коже забегали мурашки, заставившие приподняться волосы.
Пара последних ударов по камню... и небо надвое расколола ярчайшая молния. Такая, что при белой мертвенной вспышке стало светлее, чем днем. И тут же ударил раскат грома, от которого содрогнулись скалы.
Пред глазами Волка вспыхнули и разорвались звезды, и наступила темнота.
Волку снился сон.
Он вновь видел, как собирался в дорогу во имя данного обета и тайно робел перед дальностью пути. Мать, Отрада Волчица, принесла умыться и протянула вышитое льняное полотенце. Клочок утерся и предал ей.
И тут... Бранное полотно побежало из рук матери, коснулось пола и стало развертываться и убегать дальше и дальше, застилая пол и порог. Ушло в синюю даль и вот уже слилось с дорогой и скрылось за горизонтом.
"Ступай, - сказала мать, - и дай Боги, чтобы твоя дорога была чиста и ровна, как это полотно".
Сказала и исчезла. А вместе с ней исчезло и ее полотенце.
Клочок глянул под ноги и увидел дорогу - узкую, темную, каменистую... "Неужели, моя дорога будет столь же коротка и трудна?", подумал он и оглянулся, надеясь, что мать где-то здесь, рядом и ответит ему.
Мать не появилась, но ответила издалека: "Гляди, сынок, вот твоя дорога". И он увидел дальние веси, реки, бегущие поперек его пути. Густые леса, пропасти, высокие и крутые горы, вершины которых терялись в облаках. А еще выше, в разрывах облаков, над вершинами гор, он увидел удивительных существ, принятых им сперва за орлов и парящих под самым солнцем. Но потом понял, что это симураны.
И он пошел вперед, не отрывая о них взора. Симураны парили и словно звали его за собой.
Наутро Волк открыл глаза. Сонная дрема еще не до конца отпустила его, перед глазами плавали обрывки недавнего сна. Венн потянулся и понял, что хорошо выспался, несмотря на то, что пришлось спать на голых камнях. Камнях?!.
Разом все вспомнив, Клочок сел и принялся оглядываться. Ласково блестело вдали теплое море. Сине-зеленые волны набегали на желтый песок и с тихим шипением откатывались назад. А возле своего бока он увидел оплавленную воронку, оставленную не иначе, как громовой стрелой и понял, что остался жив чудом. От удара молнии камень и песок сплавились в виде сучковатых сосулек, рудознатцы зовут этот минерал "чертовым пальцем". На сером камне по четырем сторонам света не было более ни одной пирамидки. Бушевавшая гроза смела их, не потревожив спирального лабиринта. А Клочок, потеряв сознание, случайно завалился под защиту валуна и сладко проспал всю небесную битву.
Зато наутро необъяснимо разошлась облачная пелена, и венн увидел чаек, без боязни круживших над Шипом. Ощутил на лице теплый ветер, и понял, что все сделал правильно.
Он поднялся и начал выглядывать островок, о котором рассказывал Наставник. Небо было безоблачным и позволяло видеть далеко кругом.
Сначала он сморгнул, решив, что в глаза попала принесенная ветром песчинка. Пригляделся лучше.
Вдали, над островком куда лежал его путь, завис непонятный предмет, схожий с приплюснутой тарелкой. На какое-то время предмет неподвижно застыл в воздухе, потом озарился голубоватым светом и взмыл вверх, оставив после себя белую дорожку.
Удивить Клочка после недавней бури было весьма сложно, и он спокойно, немного отстраненно наблюдал. Будь, что будет.
....Откуда мог знать молодой венн, что видел пред собой автоматический разведчик, посланный с космического корабля, прилетевшего с одного из рукавов Галактики. Привел их сюда слабый сигнал, посланный соплеменником, пропавшим более девяти лет назад.
Они родились на другой планете и светило им другое Солнце. Исследователи, пришедшие их техногенного мира, где человек долгое время в быту, труде, на отдыхе оставался как бы крохотной деталью гигантской механической системы, оттесняющей жизнь на задворки бытия...
Их мир дорого заплатил за утрату чувства ЖИВОЙ ПРИРОДЫ, но смог остановиться и не перешагнуть запретной черты. Подобно выздоравливающим, они с изумительной четкостью людей, едва не отправившихся в небытие, внимали каждому голосу природы, не уставали восхищаться совершенством ее форм и творений. Главным стал запрет на убийство. Стали кощунственными рассуждения о выгоде веры в бессмертие души, когда возникает сквернейший вид лжи: по отношению к самому себе, к совести, Богу...
Жизнь сложна и многообразна. И они постепенно дошли до очевидной истины: все мы бессмертны, пока живы. Жизнь только меняет форму, но никогда не создается из мертвой материи. Она произошла от всепроникающей живой системы. Как она создалась, чудо или Высший промысел, предстояло еще ответить...
Они поняли, что их Земля является живой и, возможно, разумной субстанцией, которая обменивается с центром Галактики информацией, как, впрочем, и с Солнцем. Для этого использовались и используются каналы, идущие по поверхности Земли к ее ядру. В местах выходов каналов чаще всего были циклоны и антициклоны, землетрясения, гидроудары. Возникающая в ядре Земле энергия трансформировалась в каналах в колебания силы тяжести на поверхности. Аномалии гравитации (гравитационный импульс) как своеобразные лазерные лучи уходили от Земли в далекие космические пространства. Человечество же стало доставлять Земле истинное беспокойство (ядерные взрывы в недрах, высушивание морей, бурение сверхглубоких скважин). Землетрясения, ураганы, озоновые дыры, возрастание солнечной активности... все это было реакцией и способом самолечения Земли. Беспокойное человечество начало уподобляться вирусам и бактериям и стало "донимать" Землю, и она ответно воздействовала на них.
Дело катилось к критической точке.
Посадка на безымянную планету, с которой шел сигнал помощи, совершенно неожиданно была сопряжена с рядом огромных трудностей. Начать с того, что в верхних слоях атмосферы, пилоты наткнулись на энергетическое поле, смешавшее показания приборов.
Дальше хуже.
То, что предстало пред их глазами, наводило на мысль о конце света. Радиоволны над планетой закручивались в гигантскую воронку, нижним концом упираясь в приблизительную точку, откуда следовал сигнал маячка. Приборы фиксировали вспышки аномального излучения, словно сгустки энергии неслись в космос.
Продолжалось это недолго и прекратилось, оставив после себя небольшие помехи пронесшегося излучения.
Командованием было решено оставаться на орбите и продолжить наблюдение, отложив высадку на планету.
Клочок достиг безымянного островка вплавь, оставив на берегу в укромном месте походный мешок.
Совсем небольшой островок безлюдный и безжизненный, до половины покрытый выброшенными морем водорослями. Один из тысячи подобных клочков суши, виденных Волком на всем протяжении пути от Тин-Вилены по всему побережью Озерного края.
Вышел из воды, поначалу не чувствуя веса своего тела, огляделся и медленно двинулся к тому месту, над которым, как он видел, зависала непонятная штуковина.
Увиденное не произвело на него особого впечатления.
Нечто большое и грязное, похожее на невымытую перевернутую миску, но с удивительно правильной формы дном. Чайки и поморники облюбовали теплое местечко и, судя, по виду, давно привыкли высиживать здесь своих птенцов.
Забираться на нее Клочок не собирался. И так уже крикливое облако носилось над ним, защищая свои гнезда.
На всякий случай он обошел островок кругом, вошел в море и поплыл, возвращаясь на матерый берег.
Второй пилот, глядя на диаграммы, докладывал капитану:
- Компьютер закончил анализировать полученные данные. Можно с точностью утверждать, что этот выброс свидетельствовал об активации ранее недействующего канала пространственного перехода. Также следует отметить, что в исследуемом нами районе зарегистрирован объект. Местный житель. Мы зафиксировали его биологические параметры накануне в эпицентре излучения. Сейчас, судя по показанию датчиков, следящих за его передвижениями, он покидает островок, где находится разбитый челнок Тилорна .
- Совпадение? - спросил капитан.
- Мало вероятно. Как прикажете действовать? Контакт?
- Не будем торопиться. У нас мало сведений об этой планете. Продолжим наблюдение.
Клочок покинул Ракушечный Берег с его приметным Шипом, уходя тропами вглубь Озерного Края и собираясь вернуться в Тин-Вилену, а там уже кораблем домой.
"Далекий путь..., - подумалось Волку. - Наставника нельзя было отпускать одного. Ну почему так сложилось? Почему?..". Ответа не было.
Река, протекавшая у подножия Шипа, вздулась от ливня и все еще "набирала". Воды здешних рек холодны, упруги и пенны, они бешено точат камень, стараясь сгладить свои русла. Однако горы не поддаются, стоят крепко, словно не хотят, чтобы реки прощались со своей молодостью. Главное препятствие на этих реках, сильная стрежневая струя. Клочок знал, что если она залила ноги выше колена, держись. Собьет, закрутит, а то еще пристукнет о какой-нибудь голыш.
Как говориться: не суйся в воду, не зная броду. Чтобы обогнуть огромную скалу, надо было дважды переправится через реку. Клочок даже не стал пытаться и полез на бома.
Бом - это узенькая каменистая тропа, вырубленная над пропастью. Справа давила гранитная стена, слева - влекущая своей доступностью пустота, а внизу, под обрывом в сотню метров, грохотала на камнях взбухшая река. Но все преодолимо. Еще через неделю путешествия он встретил походный караван и примкнул к нему.
Хозяин каравана, аррантский купец Ливий, был заядлым путешественником. Спесивым, как многие из аррантов. Он даже специально купил писаря, дабы тот записывал виденное и, (особенно!) восхвалял деяния своего хозяина. Клочок его не знал и знать не хотел. Мало ли встречается людей, волей случая собравшихся вместе?
Перевал был преодолен, но люди устали и решили на несколько дней разбить бивак, чтобы отдохнуть и привести в порядок потрепанные вещи.
Еще в начале совместного путешествия, на привале Волк как-то увидел рядом с собой умявшегося юнца. Парень устал так, что уснул там же, где ел. По его виду Волк сообразил, что тот был не то слугой, не то рабом. Худющий, через тонкую тунику четко проступали лопатки.
Тогда Клочок довольно долго слушал, как стучат его зубы и срывается дыхание. Подходящей одежды хозяин ему не выдал, дескать, рано еще, и мальчишка не мог согреться. Поднявшись, венн набросил на него свои плащ и ушел за черту лагеря.
Наутро он нашел тщательно свернутый плащ возле своих вещей. Писарь не смотрел на него, а ему не хотелось смотреть на писаря. Так прошли еще несколько дней пути, пока он не заметил, что как-то случайно они постоянно оказываются рядом. Писарь, сторонясь шумных наемников, усаживался в уголке неподалеку, а когда его долго не было, венн начинал шарить кругом глазами. Он сразу обнаружил из бормотания парня, что тот грамотен и прислушивался к нему на привалах. Но показывать того, что понимает не собирался. Тот увлеченно записывал об увиденном.
"... Еще более странными верованиями ввиду редких и любопытных явлений природы поражает огромная страна, известная под именем Озерного Края. Она в самой сущности представляет собой страну величайших в мире озерных бассейнов. Сплошной цепью расположились они на громадном пространстве, в большинстве случаев в непрерывной связи между собой. Почти все до единого обеспечились островами, иными такой величины, что на них могли укрепиться многолюдные укрепления, другими, хотя и мелкими, но в таком изобилии, что количеством своим неисчестлимым превышают число дней в году..."
Клочок мысленно с ним согласился. В первые годы заселения сюда стремились люди, искавшие места для поселения и отшельники разных вер, жаждавшие уединения. В тишине и безмолвии, предоставляемыми озерными островами, на доступных клочках земли, пришельцы устраивались на постоянное жительство. Благо окрестности были богато обеспечены строительным материалом, при обилии рыбы... Клочок с большим интересом прислушался к бормотанию парня. Тот черкал, подбирая нужные слова, проговаривал вслух и торопливо записывал.
"Именно здесь, в стране величайших озер, непокоренная, дикая и своевольная природа представляет такие поражающие и устрашающие явления, объяснение которых не только не под силу младенческому уму, но и развитый и просвещенный ограничивается только догадками и удовлетворяется предположения... Взять хотя бы водоемы, исчезающие иногда на долгие сроки, но всегда с возвратом всей вылившейся воды в старую обсохшую котловину.
Таковых исчезающих озер насчитывается семь: Кушт-яр, Каин-яр, Унд-яр, Кач-яр, Анд-яр, Шим-яр и Долг-яр. В одном озере, Шим-яре семь с половиной верст величиной и глубиной до четырех саженей, вся вода исчезает так, что по пустынному полю, бывшему дну извивается только небольшой ручей, продолжающий течь и подо льдом. Пучина другого озера, Долг-яра, никогда не усыхает окончательно, как в первом, но вода и здесь убывает значительно. К зимнему солнцестоянию лед садится прямо на дно, образуя холмы и ямы и трещины. Весной вода наполняет озеро, переполняет его, затем начинает показывать новое чудо - течение обратное. Вода третьего озера, Кушт-яра, высыхая, уводила с собой куда-то и рыбу, доходящую в озере до баснословных размеров. Рыба снова возвращалась сюда, когда проливными осенними дождями озеро снова наполнялось водой - в уровень с высокими берегами. А иногда и выше горной гряды, окаймляющей озерную котловину. Четвертое озеро, Каин-яр, высыхало так, что дно его казалось дикой степью: люди ходили здесь, как по суше. Однажды два года кряду косари косили здесь сено и довольно удачно сеяли овес.
Эти в высшей степени любопытные явления, несомненно, еще ждут научного объяснения по зависимости от строения известковых пород, господствующих в этом краю, и от существования подземных рек, следы которых явно условленны, а скрытое подземное течение их ясно доказано подобным описание случаев, данными в научном трактате Тиргея Эйхойра. Видимые следы их обнаружены через те провалы, которые зачастую здесь появляются и известны под именем "глазников" или "окон"..."
Клочок придвинулся ближе, чтобы ничего не пропустить из невнятного бормотания.
"...Доказывается же ясно скрытое под землей пребывание под землей этих рек тем, что на местах, где, выщелачиваясь, оседает земля и образуются пустоты, там выступают на поверхность маленькие озера. В других случаях та же река выходит в виде огромных размеров родника (до десяти сажен в диаметре), никогда не замерзающего, вода в котором бьет струей, напоминающей клубы дыма из большой трубы. Ввиду того, что природа-мачеха..."
На этом месте Волк нахмурился, но удержал готовое вырваться слово. Негоже вмешиваться, когда не просят, тем более в чужие рассуждения. Стыда не оберешься. Хотя он мог и поспорить. Привык этот писарь-аррант к ухоженной природе своего края, а здесь...
"...не отстает от других предопределенных ей работ, у всех на глазах твориться высыхание озер, изменение формы берегов, образование заливов, озер и болот и полные превращения озер сначала в зыбуны, потом в "жарки". Зарастание происходит, хотя медленно, но совершается верно и размеренно. Заносятся продукты разрушения берегов и наносы из рек, не устает усиливаться озерная растительность, наступает время моховика и отложения перегноя.
Обломки скал рушатся в воду и постоянно уменьшают ее глубину, а моховые кочки в виде маленьких островков, прикрепляющихся берегам, превращаются со временем в большой ковер, которым покрывается все пространство, до тех пор, пока отрытое и сверкавшее на солнце, как зеркало, озеро не станет ..."
Проходящий мимо наемник услышал бормотание парня и наподдал ногой в его сторону комом земли, обдав обоих, писаря и Клочка, мелким порошевом:
- Что ты там разболтался? Или думаешь, что этот лесной пень тебя понимает? Ученостью пред дураком блещешь?
Говорил он по-аррантски, рассчитывая, что чужак его не поймет. Писарь испуганно покосился на венна, втянул голову в плечи и жалко съежился. Постоять за себя он не умел.
- Нет у меня никаких проблем, - буркнул тот в ответ. И бросил писарю уже по нарлакски: - Тебя хозяин зовет. Будешь отчитываться, что ты тут понакалякал!
Писарь поднялся, отчаянно посмотрел на венна и двинулся к самому большому пологу.
Венн проводил его взглядом и внезапно решил про себя, что по возвращению спросит парня, как его зовут. Настоящего своего имени он, понятно, что не скажет. Но назвище тоже подойдет.
Немного позже, проходя по лагерю, он услышал резкий шлепок и гневный голос Ливия, беспрепятственно долетевший из-под тяжелого полога:
- Невежа!.. Что еще за "младенческие умы"? Ты осмеливаешься говорить подобное о людях, приближенных самого Божественного?! . Нахальный самоуверенный пройдоха! Так-то ты ославишь меня пред учеными мужами?!
Приближался вечер. По мере того, как становилось прохладнее, стал появляться туман, все глубже проникая на материк. Словно грязная вата, он спускался с гор в долины, поглощая все на всем пути. Стемнело. В сумерках в густом тумане скоро утонули ближайшие деревья. Казалось, вместе с ним на землю спустилась мертвящая тишина, похоронив все звуки, нарушаемая только падением капель с намокшей листвы деревьев.
В это время пришел один из верных Ливия и негромко ему что-то сказал. Отточенный на охоте слух Волка без труда уловил негромкий разговор.
- Раб пропал. Будем искать?
Ливий недовольно поморщился:
- В такую погоду? Только нужных людей погубим. Пропал и пропал. Сам найдется. А нет, так невелика потеря.
Клочок немного посидел, глядя на огонь. Потом ощутил, как внутри радостно стукнуло сердце, осторожно прихватил свернутый плащ и скрылся в темноте. Оружие у него было при себе.
Листва деревьев приняла и сомкнулась за ним, даже не плеснув вслед. В лагере никто не заметил его ухода.
Парень стоял, прижавшись лопатками к скальной стене. Он озяб, речная сырость и густой туман заставляли его дрожать в легкой одежде. Ему хотелось вернуться к костру, чтобы ласковое тепло отогрело застывшие пальцы. Но напротив него, отрезая путь к пропасти и обратную дорогу к биваку, положив на лапы тяжелую голову, лежал огромный лесной волк с темным пятнышком посредине лба. И не спускал желтых, косо поставленных глаз с пленника. Когда тот шевелился, чутко настораживал уши, словно спрашивая: куда ты, дурень, собрался?
Писарь в очередной раз вздрогнул и медленно сполз по камню. Обнял худые колени, уткнулся них лицом и заплакал.
Следящий за ним зверь тяжело вздохнул.
Кажется, они почувствовали приближение другого человека одновременно. Во всяком случае, оба, человек и зверь, подняли головы и посмотрели вниз на тропу. Сквозь разрыв тумана проступила неясная, быстро приближающаяся, фигура.
Мел узнал его сразу.
Молодой парень, который примкнул к каравану, держался особняком, но ТАК, что остальные, как хозяева, так и воины, старались его не задевать. Поджарый, высокий, сероглазый, ощутимо сильный. На перевалах писарь тайком наблюдал и отмечал, как незнакомец движется: совершенно свободно и естественно, не боясь поворачиваться к чужим спиной. Он был уроженцем северной, варварской страны, назвался прозвищем Волк. И особо не распространялся, каким ветром его занесло на самую окраину Озерной страны.
Писарь крепче вжался спиной в камни, согнувшись в три погибели и сомкнув переплетенные на затылке пальцы.
Поджарое волчье тело мелькнуло в воздухе. Зверь метнулся навстречу человеку.
Мел ждал крика и страшных звуков раздираемой плоти.
Но вместо этого услышал негромкий шлепок, который случается, когда тяжелое тело падает на землю, а потом... смех.
Негромкий и добродушный.
Он осмелился приподнять голову, открыл глаза и увидел, что венн, смеясь, валяется на земле, руками отпихивая волчью морду, а зверь тычется в него носом, норовя лизнуть в ухо.