Лёка привычным жестом одернула юбку, проверила, не торчат ли из-под нее
теплые, как тогда говорили, штаны любимого лазоревого цвета, коротко вздохнула и положила маленькие ручки с обгрызенными ногтями на клавиатуру. Урок начался.
Лёка ненавидела своего учителя музыки, хотя ненавидеть его было не за что.
Но глупая маленькая Лёка не знала, что и любить, и ненавидеть человека можно просто так, ни за что, и что ее ненависть - явление, в общем-то, нормальное, а для семилетнего ребенка - тем более.
Учитель был молод, пухляв, кудряв и шепеляв. Звали его - Альберт Львович, а фамилия была замечательная: Сеймов - СеменОвич. Почти также красиво, как Бонч -Бруевич. И одевался он тоже очень красиво: всегда на нем была пиджачная тройка и галстук - бабочка, хотя на дворе стоял 1957 год и народ, в общем-то, одевался просто. И пахло от него тоже хорошо, что было страшной редкостью в те времена. В те времена почти от всех пахло одинаково.
И руки у него были очень мягкие и пухлые, тоже хорошо пахнущие. Короче, учитель был настоящим франтом. А что касается рук, то руки были его рабочим инструментом: Сеймов - СеменОвич учился в консерватории по классу фортепиано и просто должен был ухаживать за руками. Если бы дело происходило сейчас, то, думаю, он застраховал бы свои руки на большую сумму, как Дженифер Лопес свою попу, например.
Но даже вкусно пахнущие руки не спасали А.Л.от Лёкиной, очень искусно скрываемой ненависти. Иногда он брал своей мягкой рукой ее корявую лапку и переставлял неправильно поставленный палец на нужное место: с диеза на бемоль, например. И тогда после занятий Лёка бежала и запиралась в ванной, где до красноты терла хозяйственным мылом то место, до которого дотронулся учитель. Короче, ненависть перерастала в физические страдания.
Хотя Лёка и ненавидела своего учителя музыки, но, как девочка умная, она признавала, что А.Л. талантлив, и талантлив необыкновенно. Повзрослев, она услышит, как аккомпанируют Леон Оганезов и Давид Ашкенази и поразится, насколько же это похоже на игру Сеймова - СеменОвича! Иногда, если урок проходил в выходной, Лёкин папа просил А.Л. сыграть что-нибудь. Наугад называлась песня и тут же,двумя руками, с потрясающими и виртуозными пассажами и без единой ошибки А.Л . играл заказанное. И опять: если бы дело было сейчас, А.Л.. был бы миллионером, если бы не свалил со своим талантом за бугор. Возможно, он и тогда был миллионером, просто Лёка этого не знала.
В отличии от Лёки, А. Л. . относился к ней с симпатией. Неизвестно, чего больше было в его отношении к этой маленькой девочке - симпатии или уважения, но, безусловно, глядя на Лёку, он испытывал положительные эмоции. И когда эта худенькая, одетая в перешитый из отцовских брюк сарафан девочка взбиралась на "крутящийся" стульчик и начинала своими детскими пальчиками извлекать из "роялины" недетские звуки, собиравшиеся ее усилиями в прекрасные аккорды, в молодой Альбертовой душе расцветало смешанное чувство гордости, радости, уверенности в себе и в завтрашнем дне: ведь это он сделал из маленькой и никчемушной девочки юного вундеркинда. А если еще не сделал, так сделает, в чем проблема?
- Я сделаю из тебя отличного аккомпаниатора, - часто обещал он Лёке и, наверное, сделал бы. И маленькая Лёка верила своему учителю, потому что человек, который обладает таким талантом, не способен лгать. Лёка еще не знала это, но чувствовала. И ненависть становилась меньше, не хотелось больше оттирать хозяйственным мылом руки и прятаться во дворе перед уроком музыки.
Стоял конец марта. Солнце светило вовсю, а ветер дул северный, и Альберта Львовича угораздило простудиться. Короче, ОРЗ, но без температуры, а так - пожалуйста, весь "джентльменский набор": насморк, кашель, боль в горле и голове. Но на урок он пришел: не хотелось терять заработок, платили неплохо. Все началось, как обычно: Лёка вскарабкалась на стул, привычно проверила, не видны ли штаны и стала для разминки играть арпеджио и гаммы. Разминка обычно заканчивалась хроматической гаммой.
И вот тогда, когда Лёка с нечеловеческой быстротой "пилила" последнюю гамму, А.Л. решил высморкаться. Как можно, держа платок у самого носа, промахнуться и высморкаться мимо - уму не постижимо, но А.Л. это удалось: получившая ускорение сопля быстро преодолела метровое расстояние до роялины и плюхнулась на белую клавишу (ре второй октавы) в паре сантиметров от Лёкиных пальчиков. Сказать, что все остолбенели, значит, не сказать ничего!
Лёка осторожно, чтобы не коснуться сопли - этого она бы не пережила, - сняла с клавиш руки и положила их на колени. Сеймова - СеменОвича, похоже, парализовало, он, кажется, прекратил дышать. Обоим было стыдно: Сеймову - за себя, а Лёке за Сеймова. Надо было что-то делать, но ничего не шло на ум! Лёку можно простить - она была еще маленькой и несмышленой, а вот А. Л. мог бы и пошевелить мозгами, но, очевидно, все физические и умственные силы у него уходили на развитие таланта и, как сейчас говорят, имиджа, и в его красивой жизни бонвивана такие мерзкие ситуации просто не предполагались!
Первой опомнилась, как ни странно, Лёка. Видя, что любимый педагог пребывает
в состоянии полного оцепенения, она, преодолев стеснительность, подняла подол сарафанчика, так что стали видны и ее любимые лазоревые штаны, и резинки, и полоска голых ног над чулками (колготок тогда не было), стерла эти подолом соплю с клавиши и молча доиграла сначала гамму, а потом и домашнее задание. За все это время А.Л. . не проронил ни слова.
Лёка автоматически играла сонатину Клементи и даже не догадывалась, что теперь А.Л. никогда не научит ее аккомпанировать, потому что он никогда не простит ей то, что случилось сегодня: во-первых, она увидела его позор, а люди этого не любят.Во-вторых, она увидела, что он - как все: обычный шепелявый сопливый дяденька, а его имидж развалился так, что не собрать. И еще: он не простит ей, что это она, маленькая девочка, так легко "разрулила" ситуацию, а он, красивый мужчина в расцвете лет и галстуке-бабочке буквально обкакался от страха, хотя мог бы обратить все в шутку, но не обратил же, не обратил! Это была горькая правда жизни, которую Лёка постигнет потом, а пока надо было доигрывать урок.
После урока мама обнаружила рыдающую Лёку в запертой изнутри ванной.Скомканный сарафанчик валялся в углу, на нем лежал обмылок хозяйственного мыла, руки были разодраны в кровь. Выяснив, в чем дело, мама поцеловала Лёку и пообещала,что выстирает сарафанчик чисто- чисто, и в нем можно снова будет ходить. Не надо забывать, что Лёка была всего лишь семилетней девочкой, поэтому она быстро успокоилась,но сарафанчик старалась не надевать.
Прошло лето, наступил сентябрь - время занятий. Но А. Л. Сеймов - СеменОвич не пришел на урок в назначенное время. Мама и папа пытались отыскать его: звонили, расспрашивали знакомых (уж очень педагог был хороший!), но телефон не отвечал, знакомые были не в курсе, и пришлось нанять Лёке нового учителя, не такого талантливого, как Сеймов.
Аккомпаниатором Лёка не стала, а стала учителем. Но когда у нее что-нибудь не ладится на работе - не важно, с учениками или начальством, она всегда вспоминает тот случай, который повернул ее жизнь на 180 градусов, и не в лучшую сторону.