Как хорошо я помню эту комнату с обоями в розочку, где очень мелкие букеты цветов переплетались с серебристым узором, уходящим к потолку, а на их фоне висели два портрета. Один - в толстой золотистой раме, другой - в суховатой коричневой. На первом была изображена одалиска с кудрявыми черными волосами и очень белой грудью, в украшенном драгоценными камнями лифчике. А рядом - коричневый старик в кресле, в ермолке с кисточкой с длинной белой бородой. Одалиска напоминала мне бабушку, и я искренне считала, что это ее портрет в молодости, старик же на дедушку был совсем не похож. Такой строгий и бородатый. Дед же брился и был абсолютно лыс. Его добрые голубые глаза внимательно смотрели на мир из-под дужек золотых очков с толстыми стеклами. Дедушка - добрый. Он даже разрешал играть со своими личными вещами. Я любила крутить его черный кожаный несессер из пупырчатой кожи, закрывая и открывая молнию, принюхивалась к блестящим граненым флаконам с туалетной водой под металлическими крышками. От деда всегда так приятно пахло, и я прижималась к его щеке после бритья, чистой и гладкой, вдыхала вкусный смешанный запах одеколона и табака. Дед непрерывно курил свои любимые сигареты Ява, хотя врач строго - настрого запретил ему курить после инсульта. Но дед только посмеивался. Он начал смолить еще со времен одесской юности. Кроме курения он больше всего на свете любил бабушку и меня, именно в такой последовательности, он всегда это подчеркивал. "Все-таки сначала бабушку".
Я часто сидела у него на коленях и впитывала его слова: "Твои волосы как сад".
Прыжок с колен в детскую. Там находился массивный зеркальный шкаф, и внимательно вглядывалась в зеркало, за его пыльно - блестящую поверхность, пыталась обнаружить причины такой сильной дедовой любви. Мне хотелось понять похожа ли я на Марью- искусницу из моей любимой киносказки Роу. Но девчонка с двумя жидкими косичками совсем не походила на русскую красавицу с русой косой по пояс в высоком кокошнике. Тем не менее я свято верила дедушке. Он все знал лучше других, значит и со мной не мог ошибиться. А еще по- вечерам он рассказывал мне сказки. Это были истории о технологических процессов, приспособленные для детского уха.
Он рассказывал как-то очень занимательно о технологии изготовления стекла, шелка, а также о том как делают сахарный песок и варят сталь. Дед работал главным специалистом большого химического комбината. Вставал он очень рано, часов в шесть. Иногда, поднимаясь одновременно с ним в школу, я завороженно смотрела, как он застегивает сверкающие золотые запонки накрахмаленной рубашки в тонкую голубую полоску на свои узкие запястья. Ладони же у него были очень крупные, и в них свободно помещалась наша кошка, которая довольно уютно устраивалась в них каждый вечер. Дед в этот момент слушал "вражеские голоса", освещавшие политические новости.
Иногда приходили его друзья. Я сейчас не помню их имен, но запомнила внешность. Все они были из разных городов и сидели с ним в лагере когда-то. Один, маленький в очках, жил в Казани, он всегда был очень возбужден. Казанец хватал нервными маленькими руками бутылку водки, быстро наливал в маленькую хрустальную стопку и опрокидывал в маленький аккуратный рот. А потом быстро запихивал в рот кусок хлеба, казалось ожидая, что отнимут.
Другой, москвич, обладатель большой блестящей лысины и длинного с горбинкой носа, казался очень отстраненным и погруженным в какое-то особое сосредоточенное внимание. Он в основном молчал, изредка посылая в пространство, неизвестно кому, четкие отточенные фразы. А третий его друг приезжал из Норильска. Это был большой сильный сибиряк с широким лицом и добродушнейшей улыбкой. С ним в дом вкатывалось волной веселье, его громкий рокочущий смех и голос заполнял дом, эхом отражаясь от стен. Он один их всех друзей остался в Сибири после амнистии.
Начинались разговоры о политике, вперемежку с лагерным матом. Это был птичий язык, я его не понимала.
Бабушка периодически вставляла слово: "Только не при ребенке". Мужчины замолкали на секунду, потом продолжали спорить с новой силой. Потом сибиряк уверенно садился на хрупкий стул ( все в его присутствии казалось хрупким и мельчало) и начинал петь чугунные лагерные песни. Тоска захватывала дом.
"Только не при ребенке", - опять просила бабушка, - "Ей в школу еще ходить".
Потом разговор переключался на искусство, науку или театр, ими все живо интересовались. (Бабушка всегда доставала приезжим товарищам мужа билеты на какой-нибудь модный в тот момент спектакль). Постепенно оживление стихало, поздно вечером гости возвращались в гостиницу. Но иногда кто-нибудь из них оставался ночевать у нас на полу, если разговор был слишком долгий, а спор слишком горячий. Утром я вылезала из постели и с удивлением обнаруживала в гостиной очередного дядю на полу в промежутке между диваном и столом. Раздавался могучий храп сибиряка или звонкое свисток казанского друга. Москвич же всегда по-барски вызывал такси и отправлялся домой.
А еще в гости приходила вся дедова бесконечная родня. Клан Горнштейнов был велик - четыре брата и одна сестра, а еще двоюродные, троюродные. Большая часть его обосновалась в Москве, лишь один из братьев оставался в родной Одессе. Он был врачом - хирургом, и у него лечился весь город. Бабушкины родственники прикатывали из Питера, но их было существенно меньше.
И вот как-то раз, в дождливый осенний вечер, на день рождения деда был небольшой семейный сбор. Поздравить деда пришли его младший брат дядя Володя, похожий на генерального секретаря Брежнего могучими бровями, с семнадцатилетним внуком Женей. И любимый дедов племянник Леня, сын его старшего брата, физик- атомщик, с семьей. У него было двое детей - старший сын Костик , которого я очень любила, так как мы часто убегали от скучных взрослых в мою комнату играть вдвоем. И маленькая дочка, которая, конечно, оставалась во своей мамой в гостиной и в наших играх не участвовала.
Взрослые вольготно располагались за столом и неторопливо беседовали, мы с Костей сидели под столом, пока нас не выгнали в детскую. Бабушка улыбалась и непрерывно курсировала из кухни и обратно, выставляя все новые блюда.
Мы увлеченно играли в детской в мой любимый фильм - "Дети капитана Гранта". Положение складывалось отчаянное, мачта сломалась, плот плыл в бушующем океане без руля, как вдруг в комнату вошел младший дедов племянник Женька. Он был так красив, что мне всегда было неловко смотреть на него. У Женьки были длинные синие глаза и иссиня черные волосы, блестящие как у пластмассовой куклы. Обычно он не обращал на меня никакого внимания, что и понятно из-за большой разницы в возрасте, но сейчас вдруг милостиво стал расспрашивать о моих делах. Как идут дела в школе, умею ли я читать, и прочие обычные вопросы, которые задают равнодушные к детям взрослые, желая показать свое внимание. Мне было досадно, он мешал нашей игре и смущал меня по-прежнему. Костик почему - то сильно не любил его. Он сказал: " Потом доиграем", - и выскочил из комнаты. Женя вдруг развеселился и предложил играть в прятки. Но прятаться в маленькой комнате было негде.
-Хорошо, - сказала я, - ты считай до ста. А я пойду спрячусь.
Я выскользнула за дверь и пошла в темную маленькую прихожую. Там было укромное место рядом с вешалкой. Я просидела в темноте достаточно долго, и уже решила вылезать, но глубоко задумалась о приключениях капитана Гранта, представляя, как я вместе с ним перехожу Анды, и спасаю Роберта, как ко мне подкрался Женя и прямо в ухо сказал:
" Попалась!"
Недовольная, оглушенная и оторванная от грез, я вылезла и отказалась играть наотрез. "Тут негде прятаться и так много людей, давай лучше пойдем есть торт". Женька с радостью согласился, и мы пошли к столу. До конца вечера он был какой-то странный, все время улыбался мне, и подмигивал через стол, так , что если бы он был моего возраста, я бы могла подумать, что он влюблен в меня, а тут я просто не знала, что подумать. Костя обиделся и больше весь вечер со мной демонстративно не разговаривал.
Назавтра утром раздался звонок в дверь. С бабушкой дружил весь дом, и к нам часто заходили соседки попросить что-нибудь - щепотку соли , пачку чая, масло, или, наоборот, угостить нас домашним пирогом. Я сидела в столовой за обеденным столом, ковыряя манную кашу и мечтала, может тетя Люся принесла пирог с капустой. Бабушка о чем-то пошепталась с соседкой в прихожей, потом быстро вернулась и вошла в мою комнату. Через секунду она вернулась, покрытая красными пятнами.
Филипп, - хрипло сказала она, деньги исчезли, вся твоя зарплата.
Дедушка помрачнел.
Кто -то взял из своих, - мрачно сказал он. - Котенок, - спросил он меня, - деньги наша бабушка в твоем шкафу хранила, в шкатулке, уберечь от воров хотела, вот и уберегла! Ты знаешь, кто заходил вчера в комнату?
Сейчас вспомню, мы с Костей играли, потом тетя Валя, мама Костика ему носовой платок принесла. Ну и Женька к нам зашел, мы с ним в прятки играли.
- Либо Костик, либо Женька. Ты не брала деньги в магазин играть?
Я отчаянно замотала головой.
- Тогда они, но кто.
-Женька, - грустно заметила Бабушка. - Мне Нона жаловалась, что связался с дворовой компанией, выпивает. Подворовывал у нее из карманов. Значит он, больше некому. Костя не может, да и незачем ему.
Дед помрачнел еще больше.
Жалко, был бы ребенок, можно вразумить, объяснить. Тогда я зову Володю, - сказал дедушка.
Он печально смотрел через толстые стекла очков с золотыми дужками.
- Мой внучатый племянник - вор, не могу поверить ,- добавил он.
Дед сидел, как обычно, на своем большом кресле с львиными лапами, сложив большие руки на коленях.
- Ты обратишься в милицию? - спросила бабушка. - Но своя плоть и кровь.
- Нет , - ответил дед, - сам поговорю. Пусть придет с Володей.
Дядя Володя и Женька пришли к нам на следующий день. Женька все время смотрел в пол, как будто он нашел в щелях паркетин что-то интересное и безуспешно пытался это разглядеть. Он даже не показался мне красивым на этот раз, скорее напоминал общипанного сизаря. Он был бел как пергаментная бумага, на которую бабушка ставила печь бизе для праздников. Каждую минуту покусывал губы, левый глаз подергивался.
Бабушки не было дома, и дед попросил меня пойти на кухню и сидеть там спокойно. Я честно выдержала минут пятнадцать, а потом подкралась к закрытой двери в гостиную и прижала ухо к двери. Говорили сначала очень тихо, но потом дед начал кричать на Женьку: "Сукин сын, отвечай куда деньги дел, мерзавец! У своих родных красть! Да на это даже у последнего вора совесть есть, подонок! Моего брата опозорил, а уж про твою мать и не говорю! Ты еще на Костю наговаривать пытаешься! Был бы ты чужой, убил бы сразу, сексот поганый!"
Потом я услышала дребезжащий сдавленный голос дяди Володи. Обычно он говорил басом, а тогда, я даже не сразу поняла, что это именно он говорит.
- Подожди Филипп, мальчик, конечно, ошибся, но он попал в тяжелую ситуацию...
- Ах тяжелую, шкура он, а не мальчик! Семнадцать лет уже. Вспомни, мы в это время в отряде Жебатинского людей защищали от насильников и убийц. Мне семнадцать было, а тебе четырнадцать всего. А это золото от слова золотарь, просто гаденыш! Не защищай его, тебе он внук , а мне в общем тоже. Знает, что сдать его не можем, родственники. Сдать я не могу, а выпороть еще в состоянии!
Мы заплатим, Филипп, мы заплатим!
Мы! Этот сам должен расплатиться, пусть идет работать, не развалится! Вы с Ноной покрываете его штуки, вот до чего довели ваши потачки.
Ты, - обратился он к Женьке, - в моем доме в последний раз, деньги заработаешь, через Володю передашь, - обратился он к Женьке.
Женька молчал.
Такой же вот миленький мальчик меня засадил. Написал донос в НКВД, и семнадцать лет как не было. Специалист самой высокой квалификации, пас овец в Казахских степях, и лакал баланду из ведра. Я до этого десять лет в Германии учился. Для этого! Повезло, выжил. Встретил того милого мальчика после реабилитации, он почти на коленях ползал, слизняк, прощения просил. Говорил, что мол очень сильно били, пыток не выдержал. Но не верю, чтобы сильно , должность мою именно он получил. Меня тоже избивали, следователь специально бил ногами в живот, чтобы я на других донес, потом подносил бумагу к глазам " подписывай". Только не добился он ничего.
Ты все же прости его, - совсем тихо ответил за Женьку дядя Володя, - я передам деньги.
Я поняла, что разговор окончен, и бросилась на кухню. Через минуту услышала звонкий хлопок входной двери. Когда я зашла в комнату, дед сидел на кресле с львиными лапами, сложив привычно руки на коленях. Его лицо осунулось, под глазами появились синие круги.
- Внученька, принеси мне воды и кусочек сахара, - тихо попросил он. Я помчалась за водой, дрожа от тревоги за него. Сахар был нужен, чтобы принять нитроглицерин, лекарство при сердечном приступе. Мы ужасно боялись второго инфаркта.
Потом я узнала, что Женька вернул часть денег, а остальные он отдал приятелям за карточный проигрыш. Иначе они бы поставили его на перо, то есть просто убили бы за должок. Бабушка часто вздыхала и жалела с соседками тетю Нону, Женину маму. С дедом эта тема не обсуждалась, чтобы лишний раз не волновать его.
Но с Женькой дело все равно закончилось плохо. Он вместе с воровской шайкой взломал овощной ларек на рынке и получил свой первый срок. Больше я его никогда не видела.