Аннотация: Эта история про одну девочку. которая поехала на каникулы в деревню и ...
Внучки.
Серый край неба нависал над линией горизонта. От земли шел пар, и было трудно дышать от невыносимой июльской духоты. 1. Дождь, ожидался дождь. Настя ехала на телеге. Она прижалась щекой к теплому боку матери и мечтала о том, как приедет в деревню, и бабушка нальет ей в жестяную кружку парного молока, и она даже чувствовала его слека металлический вкус. Мать тихо дремала, положив голову на серый грязный набитый до верху рюкзак, с городскими подарками для родни. В деревне совсем не было товаров, и мать везла сахар, соль, спички, нитки и отрезы на платье. Бабушка Дарья не любила, чтобы к ней приезжали пустыми. Да и неудобно как то было. Деревня голодала, недавно ввели запрет на покосы для частных коров. Настя слышала как рассказывали, что колхозники ночью пробираются в лес и косят там траву на делянках тайком как воры, лишь бы не остаться без кормилицы. Ее дед Василий тоже тайком косил, а потом они в темноте пробирались в лес и вывозили сено.
Бабушка Дарья умела, кажется, все - шить, вязать, ткать, выпекать хлеб и сбивать масло. А какой у нее получался, твердый, соленый, пахучий сыр. Висел в марле и капал длинными солеными слезами.. Он пах овцой и бабушкиными руками, летом и сухой травой, все вперемежку. Настя очень любила бабушкин сыр. Она ясно представила себе, как его ест и поняла, что проголодалась. Они вышли с поезда три часа назад, и на завтрак там был только пустой чай с сухими галетами. Скоро доедут, хорошо бы без дождя.
Дождик, дождик перестань
Мы поедем в Аристань
Богу молиться, кресту поклониться.
Пели деревенские. Таинственная Аристань давно не давала Насте покоя, где этот город никто из ее местных друзей не знал. Иногда она думала, что может Астрахань. Местные, потому что они с мамой городские. Живут очень далеко в Ленинграде, и даже говорят не по местному. Деревенские все на о выговаривают. Когда Настя приезжает в деревню, она тоже так говорит и у нее получается, только потом в городе сложно переучиться. "Корова доет молоко".
Они проехали разрушенную церковь. Она стояла на небольшом холме рядом с заброшенным кладбищем. Ребята часто бегали к церкви, заглядывая в ее разбитые окна - внутри осколки кирпичей, разбитый иконостас с остатками цветных фигур с забеленными лицами. Обломки досок, битый кирпич и куски штукатурки валялись на полу. Крыша старой церкви давно развалилась, на высоких карнизах обосновались ласточки. В прошлом году Настя бегала к церкви с деревенскими ребятами, они швыряли камни в окошко, срезая торчащие острые кусочки стекла, а потом с криками убегали от кладбищенского сторожа. Он был хромой инвалид, и, понятно, не мог их поймать.
Дождь сдерживался до самой деревне, уже зачернели первые избы Кишино, но, наконец, терпение его кончилось и первые звонкие холодные капли застучали по дороге, по телеге и по 3. Настиной щеке. Дед Василий обернулся, улыбаясь веселым морщинистым лицом.
- Почти успели, бляха - муха, в самый раз.
Они заехали во двор к бабушке Дарье. Его так и называли в деревне - Дарьин двор, бабку деревенские уважали. Строгая была. А дед рядом с ней смотрелся несерьезным человеком, так при жене околачивался. Настя никогда не понимала, почему ее так боятся, бабка была с Настей ласкова, баловала, называла " Ты моя городская", дарила ей гостинцы, и даже не будила на заре на бесконечные деревенские работы. Вот Варю поднимали на рассвете, даром, что сиротка. Отца нет, а мать, Пелагея, старшая сестра матери, умерла в прошлом году. Пелагея родила Варвару где-то в середине войны и ушла обратно на фронт почти сразу, так как армейский паек был нужен семье. Тут то и случилась беда - она подорвалась на гранате. После войны Пелагея беспрерывно болела, просто из больниц не вылезала, и, в конце концов, ее привезли прошлым летом в деревню, и оставили у матери умирать. Настя еще застала тетю в прошлом году живой, Она лежала на деревянном некрашеном полу, на тоненьком матрасике, так как не помещалась ни на одной кровати, была она распухшая, страшная, и стонала каждую минуту. Они с матерью тогда совсем недолго погостили, через неделю вернулись в Ленинград. А еще через неделю пришла телеграмма с приглашением на похороны. Пелагея отмучилась. Мать ее с собой на похороны не взяла, оставила на тетю Глашу, соседку. Настя не огорчилась, а наоборот, обрадовалась, уж очень она покойников боялась. И еще, когда она вспоминала страшное серое лицо тетки, ее запавшие глаза, искусанный рот и сухие поседевшие волосы, она понимала - ни за что не хочет видеть тетю в гробу, она думала, что страшная покойница обязательно начнет приходить за ней по ночам.
В этом году все было иначе, Настя спокойно слезла с телеги, и оглядела двор. Несколько пестрых рыже черных куриц гуляли у крыльца, а важный петух, ослепительно - белый красавиц, ходил вокруг и поглядывал искоса, охранял. Бабка Дарья загоняла хворостиной куриц от дождя в курятник. Захлопнув клеть, она обернулась и сухо улыбнулась гостям. Казалось, в улыбке участвовали только губы, а глаза смотрели строго, внимательно.
- Приехали, питерские. Иди ко мне, коза, - это она к Насте. Настя бросилась обнимать бабушку, она никогда ее не боялась. Мать Насти, Аннушка, лениво спустилась с телеги и светло улыбнулась, сверкая белыми зубами, даже цинга и блокада не повредили их. Анна, красавица, была отцовской любимицей, похожа на него лицом и характером, а бабушка считала ее хитрой и любила меньше, чем младшую дочь, Тоню - неказистую, зато честную, прямую и работящую.
- Приехала, Васильева дочь, - привычно проворчала она, - заходите быстрее, городские, а то дождь промочит.
Настя медленно поднялась на крытое крыльцо. Она тащила холщовый мешок со своими вещами. Их было немного - два платья, будничное, коричневое и нарядное из синего ситца в цветочек, мама сама ей сшила, любимый плюшевый мишка с глазами - пуговицами, "Родное слово", с рассказами на лето и пара белья.
- Не сахарные, не растаем, - усмехнулась Анна, и они вошли в дом. Сначала в сени, там стояли большие оцинкованные ведра с водой, и Настя по дороге в горницу остановилась и зачерпнула себе алюминиевым черпачком сладкой колодезной воды, потом они с матерью прошли в горницу. Настя сразу бросилась к печке и обняла ее как родную. Печка была теплая, бабка Дарья топила с утра. С печки на шум слезла всегда недовольная Варя, двоюродная Настина сестра. Не любили они друг друга. Варя всегда завидовала Насте, завидовала ее городской одежде, и тому, что она живет в большом городе, ходит по театрам, за то, что у нее есть отец, они с матерью хоть развелись, но он заходит иногда и денег подкидывает, и еще водит Настю в Цирк. Завидовала Настиной красоте, Настя - в мать, большеглазая с длинными густыми светлыми волосами и мягкой улыбкой. А особенно Варю донимало, что бабка Дарья не заставляла городскую вставать на зоре на работу. Давала ей всегда лишний час поспать, а Варю поднимала. Заставляла убирать избу, выгонять корову на пастбище. А может, просто было бабушке Дарье сподручнее с Варей выгонять скотину. А Настя корову их боялась отчаянно, ей все казалось, недогляди она, ее Жанка подымет ее на рога. Корова Жанка была бодучая и вредная, со спиленным рогом, черная с белыми пятнами. Она бабушку боялась, а вот остальных не слишком. Говорили, что она, как-то раз, забодала почти на смерть пьяного соседа Матвеича - пьяных сильно не любила, точно так же как и бабушка Дарья. Настя, конечно, не пьяница, но кто знает, что взбредет этой корове в голову.
День проскакал бешенным галопом, Настя только приехала утром и вдруг - вечер, и они сидят с Варей на лавке у печки и слушают уже который раз рассказы бабушки Дарьи о старине.
- Вот в старые годы, до революции еще - степенно сказывала бабушка Дарья,- жили мы хорошо. Батюшка мой мастер был от Бога, уходил за заработки в артель, строил дома, бани. Этот дом он сам поднял. И подарки матушке привозил, вот, посмотрите - это брошь, очень ценная и кольцо.
Она открыла старую резную деревянную шкатулку и достала семейное богатство. Бабушка была аккуратная, каждая вещь у нее в тряпочку завернута, каждая отдельно. Она развернула тряпочку и у нее на ладони загорелись звезды - это она достала золотую брошь с брильянтами в виде листика. На столе горела старая керосиновая лампа под зеленым абажуром, ее лучи играли на некрупных камнях.
- Раз, два, три , четыре , пять, -восхищенно просчитала Варя камешки, - красота то какая, ты мне, бабушка, когда я выросту дашь поносить?
- Если вырастишь толковой девкой, и за хорошего парня замуж пойдешь, то подарю. Она должна была твоей матери достаться.
- То есть она, считай, моя в будущем? - спросила Варя.
- Кто из вас раньше замуж выйдет, той и подарю, а пока нечего глазеть, спать идите. А то керосину много нажжем.
-Несправедливо это! - закричала Варя, - если брошь должна была матери достаться, значит, она должна быть только моей, когда вырасту.
- Цыц, раскудахталась. Справедливо, несправедливо, не тебе судить. Кому решу, тому и отдам. Спать ложитесь, завтра нам опять вставать на зорьке.
Девочки спали на одной кровати в холодной горнице. Это была старая металлическая кровать с шишечками по углам, пружинной сеткой, на которой нельзя было прыгать, но Настя иногда запрет нарушала. Она любила сказать по кровати и повторять какую-нибудь песню.
Ой, лучина,- прыжок вверх
-Лучинушка - прыжок вниз.
Стеганое одеяло из коричневой ткани бабке подарила мама, она хорошо умела шить одеяла, и зарабатывала на их продаже. Одеяло было большое и легкое, на двоих его вполне хватало.
Ночью Настя проснулась от всхлипываний. Плакала Варька тихо, отчаянно.
-Ты что, Варя, что случилось?
- Ничего, не лезь, лярва, со своими расспросами,- ответила Варя.
- Из-за брошки убивается, - подумала Настя, - да не нужна мне ее брошка. Пусть себе берет, красивая, конечно, но мне брошки вообще не нравится носить. Я и сережки не люблю. И она вспомнила, что мать долго уговаривала ее проткнуть уши, но не уговорила. Не любила Настя украшения. Вот красивые платья, это да. Все свободное время и даже на уроках, Настя рисовала принцесс в прекрасных платьях, и мечтала научиться шить. Мама шила ей странные длинные мешковатые одеяния из темных старушечьих тканей, какие могла достать, подешевле.
После обеда мать собралась и уехала обратно в город. Она работала на ткацкой фабрике, и отпустили ее всего на четыре дня, дочку в деревню отвести.
Настя не любила с матерью расставаться, все ей казалось, что как только она уезжает, начинается у матери счастливая свободная жизнь. Сразу возникнут какие-то кавалеры и маму у Настены отнимут. Впрочем, так оно и было - прошлый раз, когда Настя вернулась, возник какой-то полковник, и жил с ними целых полгода, а потом, к счастью исчез. Он был противный, волосатый и с кривыми ногами, но мать в нем души не чаяла и даже заболела, когда он вернулся к законной супруге на Украину. Настя же, когда полковник уехал, вымыла пол добела, за что ей и досталось от матери. Анна выла, кричала и била ее старым сапогом. Но Настя все равно радовалась, полковник напоминал ей старого уродливого паука, пьющего у матери кровь.
- Кого она этим летом без меня встретит, - думала Настя по кругу, - вот бы с папой помирилась. Но нет, не помирится. И у папы уже двое сыновей от второй жены.
Она замотала быстро головой, чтобы замять лишние мысли и пошла пасти бычка Яшку, он пасся отдельно от всего стада. В общем, это было непонятно, кто кого пас, Быченок Яшка шел, куда хотел, а Настя еле за ним поспевала. Но в руках ее была веревка, и он ее, буквально, тащил за собой. И вот сейчас он собрался в дальний конец деревни, и уговорить его вернуться было невозможно. Сегодня вечером они вернулись поздно, бабушка давно накрыла на стол, и Настя ждала, что ее будут ругать.
Когда она вошла в горницу, бабка, дедка и Варя уже сидели за деревянным столом без скатерти, в центре стола стояла большая глиняная миска с похлебкой из крупы и сала, а на деревянной доске были нарезаны большие ломти черного хлеба.
Бабка Дарья, смотрела строго, прямо на Настю, как инквизитор. Варя глядела в пол, а дед суетливо вертел шарики из хлеба в руках, но он право голоса не имел. Тишина звенела от напряжения.
- Явилась, - зловеще начала бабушка, - садись, рот то перекрести и сначала к рукомойнику, руки омой.
- Я не хотела опаздывать, - начала было оправдываться Настя, - Яшка такой шустрый в дальний конец меня утянул, трава ему там нравится.
- Ты мне зубы то не заговаривай, - окрысилась бабка, - ты лучше скажи, зачем брошь взяла. Вы с матерью городские, вроде не бедствуете. Да и голода сейчас нет.
- Я не брала, баба Дарья, - Настя покраснела, потом побелела, ей стало очень очень холодно, у нее даже застучали зубы.
- Ах, не брала, но из шкатулки она исчезла. Я твой мешок обыскала, плохо ты прячешь, в трусы завернула.
- Я не брала, - что-то внутри у Насти оборвалось, - Я не воровка! - закричала она, внезапно придя в ярость, и с силой швырнула ложку прямо в центр глиняной миски. Брызги жирного супа полетели, задевая и бабушкин передник и дедову рубашку и Варино лицо, в которое самого начала метила Настя.
- Да не нужны мне ваши вещи, вы еще у Варьки проверьте. Это она их любит. Не я. У меня даже серег нет,- продолжала вопить Настя.
И что-то в ее голосе, наверное, уверенность в своей правоте, подействовало на бабушку Дарью.
- Так, не хочешь сознаваться, все в твою пионерию напишу, - погрозила Бабка. - А Варьку я тоже проверю на всякий случай, ишь воровки малолетние, колония по им плачет. Варька, выворачивай карманы.
Варька очень испугалась. Она засунула руки в карман синей юбки с надписями "Ротфронт" по всему подолу и почему-то не вынимала ее.
- Вася, - сказала бабка, - помоги ка.
Дед Василий силой вытащил Варину руку из кармана и разжал ее. На ладошке золотилось большое старинное кольцо.
- Так, внученька, - прошипела бабушка Дарья, - теперь все понятно, твоя работа, Настю опозорить хотела, а с цацкой не расстаться.
- Бабушка, Настя, - простите - завыла Варька, - я больше не буду.
- Еще бы ты будешь, в тюрьму то не хочешь.
- Надо отодрать девку, чтобы помнила, - сказал дед Василий.
- Давай отец, а то позор, вырастим воровку.
- Пошли на сеновал, - дед Василий ловко вытащил ремень из брюк.
Варя не сопротивлялась, она всхлипывала и покорно шла за дедом к двери.
Настя глядела на отчаянное, белое и трясущееся лицо Варьки, чувствуя жалость с брезгливостью вместе.
- Не надо деда, она не будет больше. Это у нее случайно.
- Нельзя случайно подложить брошь, чтобы подставить. Ты, Настя не мешайся, нам лучше знать, как воспитывать Варьку, главное ей спуску давать нельзя. Пусть помнит. Не в колонию же ее сдавать, сироту.
И дед с Варькой вышли в сени. Послышался звонкий звук ударов о голое тело и горькие Варькины всхлипы.
- Иди, поешь, - строго сказала бабка Дарья.
- Не хочу, спасибо, - ответила Настя.
Ночью, когда они с Варькой лежали на одной кровати, Варька неожиданно прошептала Насте в ухо.
- А ты ничего, городская, заступилась за меня.
- Знаешь, что, - ответила ей Настя, - давай договоримся, - Если я первая выйду замуж, то все равно отдам тебе брошку. Я брошки не люблю.