- Ну, когда же мы поедем на озеро рыбачить, папа? - уже в который раз спрашивала меня дочка Света. - Уже скоро каникулы закончатся...
- На следующей неделе обязательно поедем на озеро Малино, на целую неделю, - пообещал я ей уже в который раз, - вот заказ закончим...
--
Одна и та же канитель: ``Заказы...'`, ``Приказы...'` - сказала она и, махнув рукой, ушла к себе в комнату.
Я минуту стоял на месте и озадаченно смотрел ей вслед. ``А ведь она права, - подумал я, - обещания свои нужно уметь выполнять'`.
Дело в том, что мы с коллегой, Юрием Ивановичем К., еще в начале июля решили часть отпуска - дней десять-двенадцать - провести на озере Малино. Порыбачить, в лес по грибы походить. Словом - отдохнуть на природе. Собирались также взять с собой и девочек: я - дочку Свету, а Юрий Иванович - внучку Лену. Света и Лена - ровесницы - им по двенадцать лет. Обе любят рыбалку, любят ходить в лес по грибы и ягоды. Но теперь уже середина августа, а поездка на озеро все откладывалась из-за неотложной работы. Надо что-то решать...
На следующий день, это была пятница, мы с Юрием Ивановичем основательно посовещались и, взвесив все ``за'` и ``против'`, решили: в следующую пятницу - едем! И начались сборы. Хлопот хватило на всех: ведь будем жить на берегу озера, в лесу, оторванные от ``цивилизованного'` мира целую неделю, а это требует соответствующей подготовки.
Озеро Малино - это очень древняя старица реки Сейм, современное русло которой отошло к северу километра на два, а в некоторых местах и более. Сейм здесь относительно узок. Его стремительные струи несутся вдоль высокого крутого берега, на котором разместился поселок Копыстичи. Поверхность реки покрыта водоворотами. Вода здесь бурлит как в кипящем котле. Петляя и меняя русло, река в течение десятков и сотен лет образовала в этих местах множество болот, озерец и озер, наибольшее из которых - озеро Малино. Вот сюда мы и собрались приехать на неделю порыбачить.
Наконец-то настал тот долгожданный день, когда УАЗик доставил нас на высокий южный берег озера. Мы выгрузили свое имущество, и машина уехала. Вернется она за нами только в воскресенье.
Время - час пополудни. На небе ни облачка. Слабые дуновения ветерка едва колышут листики прибрежного кустарника и верхушки тростника. Но на воде его порывы сильнее, поверхность озера то тут, то там покрывается серебристой рябью, будто кто-то рассыпает осколки разбитого зеркала. Солнечные блики так ярки, что на воду больно смотреть.
Но пора браться за дело. Для бивака мы выбрали узкую полянку, отделявшую сплошную ``стену'` дубового леса от берега озера. Поставили две палатки: одну большую для жилья, другую маленькую для хранения продуктов и разных вещей, которых у нас набралось предостаточно. Разложив по палаткам вещи в соответствии с их назначением, мы начали готовиться к ужину и первой ночевке на берегу.
Девочки пошли за хворостом для костра, а мы с Юрием Ивановичем, собрав удочки, отправились искать места для привад.
Рядом с биваком мы обнаружили два места, разделенных густыми зарослями ивняка, очень удобных для привад. Здесь крутой берег у самой воды заканчивался нешироким карнизом из глины, твердой как скала, затем берег круто уходил в глубину озера. Заросли камышей слева обрывались стеной, образуя широкую прогалину на глади воды и, открывая вид на противоположный берег.
Воткнуть рогульки в карниз и приладить охапку хвороста на выступе берега, чтобы можно было сидеть, не составляло труда. И вот привада была готова.
Теперь оставалось наловить рыбы на уху. ``Начнем с навозничка'`, - подумал я и вынул из коробочки извивающегося червячка, насадил его на крючок и, поплевав, сделал первый заброс. Глубина здесь оказалась очень большой. Берег уходил круто вниз, и, на удалении метра от него глубина достигала трех метров. По опыту знаю, что это не предвещало ничего хорошего. Так, одну другой, я забросил три удочки с разными приманками: навозник, горох и перловка. Теперь оставалось ждать.
Прошли десять минут, полчаса, час - ни одной поклевки. Погруженные поплавки, как гвоздики, вбитые в доску, торчали на зеркальной глади тихой воды. Напряжение ожидания спало, и я расслабился и осмотрелся вокруг. Вечерело. Солнце опустилось так низко, что его диск начал задевать верхушки деревьев дальнего леса. Небо там постепенно одевалось в пурпур. Занималась вечерняя заря...
Вдруг я заметил, что поплавок ближней ко мне удочки стал медленно погружаться. Осторожно беру удилище в руку. Поплавок продолжает погружаться и кажется, что кто-то осторожно тянет его вниз. Делаю подсечку и сразу же ощущаю частую слабую вибрацию удилища. Поднимаю: так и есть - ершик величиной с большой палец. Так начался клев ерша. Однако не за ершами мы сюда приехали... Изменив глубину погружения насадки более, чем на половину, я сделал заброс под самые камыши. Мгновенно последовал резкий рывок и вот уже крупный окунь носится по поверхности воды, пытаясь уйти в глубину. Один за другим пять ``полосатиков'` отправляются в садок. Клев окуня прекратился, очевидно, они ушли в другое место.
Сменив насадку на всех удочках, делаю забросы как можно дальше. Поплавки замерли в неподвижном ожидании, жду и я...
Солнце скрылось за лесом, но небо, позолоченное зарей, ярко освещало озерную гладь. В ней, как в зеркале, отражались заросли противоположного берега и небо с порозовевшими перистыми облаками на нем. Ни ветерка... Не колышутся верхушки камыша, не шелестит тростник, замерли ивы, опустив свои тонкие ветви к самой воде. Тишина, и только тонкий звон комаров нарушает ее.
Вокруг на поверхности озера то тут, то там, стали появляться пятна ряби. Одно такое пятно, постоянно меняя свои очертания, стало перемещаться к нашему берегу. Все ближе продвигается оно к приваде, и вот уже слышен шум частых всплесков по воде.
Все ясно - это рыбья молодежь высыпала на поверхность озера подышать и покормиться. Беру удочку, быстро опускаю поплавок в воду и устанавливаю ``дно'` не более 30 сантиметров.
Стараюсь сделать заброс как можно дальше, и это мне удается. Едва насадка касается воды, следует рывок, и червь склеван. Делаю еще несколько удачных забросов - результат тот же. Тогда вместо червя насаживаю на крючок два зернышка распаренной пшеницы. Заброс, и мощная поклевка не заставила себя ждать. Крупная плотва клевала жадно, а, попавшись на крючок, отчаянно сопротивлялась, производя много шума и отпугивая своих ``товарок'`. Но так продолжалось не долго... Вскоре рябь на воде исчезла, и клев прекратился Плотва ушла на глубину.
Вечерело. Быстро наступали сумерки. Но вот прибежала Лена.
-Дедушка, у нас уже картошка кипит, а где же рыба?
-Будет и рыба, внучка, зараз принесу, - ответил Юрий Иванович со своей привады. - Иди к костру, я зараз.
Я отдал Лене садок со своим уловом, и она убежала.
Оставлять удочки с наживкой в воде никак нельзя - схватит какая-нибудь малявка, запутает леску в камышах, и пропала утренняя зорька. Поэтому я вынул из воды удочки, снял с крючков наживку, крючки воткнул в пробочку, прикрепленную к удилищу, и поставил удочки так, чтобы они не упали в воду, если ночью поднимется ветер. Бросив в воду немного корма для приманки лещей, я вылез наверх, и пошел к костру.
Девчата усердно трудились, пытаясь очистить окуней от чешуи. Те поминутно выскальзывали у них из рук и падали на траву. Я присоединился к ним, и дело пошло живее. Вскоре подошел и Юрий Иванович со своим уловом. Оказалось, что рыбы хватит на ``тройную'` уху.
Ночь постепенно вступала в свои права. На небе, одна за другой, загорались яркие звезды. Похолодало.
Небольшое, но яркое пламя костра освещало поляну мерцающими бликами, и от этого тени за кустами и деревьями то сгущались до непроницаемой темноты, то убегали в глубину зарослей. Над пламенем на таганчике, булькая и похлопывая крышкой, висел большой котелок. Запах горящих дубовых веток и аромат рыбацкой ухи наполняли поляну и щекотали ноздри.
У нас приподнятое праздничное настроение. Еще бы! Первая вечерняя зорька и такой улов, правда, мелочь. Но ведь впереди еще целая неделя...
Все готово к ужину: ``стол'` накрыт, и Юрий Иванович большой поварешкой разливает уху по круглым солдатским котелкам, у каждого из нас свой котелок и деревянная ложка.
Уха получилась очень вкусной. Все пробовали, обжигались, и непременно говорили: ``Вот это уха-а-а! Ух-ты-ы!'`.
Но вот ужин закончился, посуда вымыта, вытерта и уложена в ведро. Продукты, оставшиеся после ужина, и ведро с посудой отнесены в каптерку. Теперь на таганчике вместо котелка висит чайник. Решили сырую воду из озера не пить, а только чай - ``береженого бог ...'`.
Расселись вокруг костра поближе к огню. Мы с Юрием Ивановичем предались воспоминаниям, которые касались разных рыбацких приключений, случавшихся с нами в этих местах.
- А помнишь, Павло, как у нас в лунную ночь кто-то лещей из садка стянул? - спросил меня Юрий Иванович.
- Ну, как же, помню... Мы тогда думали, что это пастухи с нами злую шутку сыграли, ходили выяснять отношения.
- Да какие там пастухи! Я тогда всю ночь на приваде сидел. Полная луна, светло как днем, и никого. Лещи клевали один за одним. Я тогда тринадцать штук в садок посадил. А утром, глядь - ни одного. Садок целый, верх крепко затянут капроновым шнуром, а рыбы нет, как же это?
Мы еще долго рассказывали разные рыбацкие истории. Девчата слушали с большим интересом и пододвигались все ближе к костру, - становилось холоднее.
Разговор стал вялым и вскоре совсем прекратился. Все начали позевывать - пора укладываться спать.
Юрий Иванович взял фонарик и пошел на приваду, чтобы бросить корма - ночью могут подойти лещи. Девчата полезли в палатку укладываться на свои постели. Я сгреб в кучу пепел и угли и положил сверху полусгнивший дубовый пенек. Теперь он будет тлеть всю ночь и сохранит угли для утреннего костра. Осмотрев бивак - не оставили ли чего без присмотра, я также влез в палатку, тщательно задраив за собой вход.
Большая немецкая палатка имела тамбур (прихожую), была оборудована электроосвещением и могла вместить человек шесть. Её ``окна'` и ``двери'` плотно затягивались москитной сеткой, что давало возможность укрыться от комаров, которых здесь было тьма-тьмущая. Их не отпугивал антикомарин, они не боялись ни дыма, ни огня. И, найдя хоть миллиметр открытого тела, они вонзали туда свое жало, и высасывали кровь из своей жертвы как донорский шприц.
Спать мне что-то расхотелось. Я лег на спину и, заложив руки за голову, стал слушать тишину. Потрескивал костер, - это пенек сопротивлялся огню, но, не выдержав жара, он на короткое время вспыхивал, освещая поляну, и в палатке становилось совсем светло. Затем он, шипя, погасал,- вокруг становилось еще темнее, чем было прежде. Вдруг я услышал чьи-то четкие шаги: топ-топ-топ... топ-топ...
``Ночных гостей нам не хватало'`,- подумал я, - ``кто бы это мог быть?'`.
Топот, теперь уже около костра, повторился. Мне даже показалось, что по стенке палатки мелькнула тень.
Я тихо поднялся, взял свой ``дальнобойный'` фонарик, и стал тихо выбираться наружу. Полотнища, закрывавшие вход в палатку, застегивались с внутренней стороны на ``молнию'`. Немного отодвинув замки застежек вверх и в стороны, я выглянул в образовавшееся окошко. На ближайших подступах - никого. Тогда я выбрался из палатки и стал ``ощупывать'` поляну фонариком, результат тот же. ``Странно'`, - подумал я, - ``ведь здесь только что кто-то ходил... Ладно, подежурим'`.
Получив солидную порцию сушняка, костер ярко запылал, осветив дальние подступы к биваку. Вдруг в той стороне, где деревья подступали к самому берегу, вспыхнули два ярких зелено-оранжевых огня. Внезапно возникнув, они не двигались. Я прицелился в них своим мощным фонариком и нажал на кнопку. Яркий узкий луч врезался в темноту и осветил прогалины между дальними кустами. Огни мгновенно исчезли, и какой-то крупный зверь метнулся в сторону и исчез.
- Так, - сказал я сам себе в полголоса, - один ночной гость ретировался, кто следующий?
Мне не хотелось лезть в палатку, и я прилег у костра прямо на траве.
Комары куда-то исчезли, значит, к утру похолодает еще больше, а это может отразиться на клеве. Ладно, как раз в этом случае уместно сказать: ``Поживем - увидим!'`.
Хорошо в такую ночь лежать на траве и смотреть на небо: мириады звезд рассыпаны по небосводу; бесконечная бездна разверзается перед мысленным взором. Вот он космос, такой близкий и такой невообразимо далекий, с затерянными в нем мирами и, возможно, с высокоразвитыми цивилизациями; сможет ли когда-нибудь человеческий разум постигнуть его тайны? Или...
Вдруг что-то завозилось, зашуршало в густых ветвях ближайшего к костру дуба, мелкие веточки посыпались вниз. Я посветил туда фонарем, но ничего не увидел. Подбросив веток в костер, посмотрел на часы - половина двенадцатого.
А когда выбрался из палатки, было десять: пора спать. Я взял ветку и стал подгребать угли к тлевшему пню. В ветвях дуба опять зашуршало, что-то твердое щелкнуло меня по руке и отлетело в траву. Пошарил в том месте, где ``оно'` упало и нащупал что-то кругленькое и холодное, сморю - желудь. Свежесорванный желудь со шляпкой и веточкой. Пока я его рассматривал, второй желудь угодил прямо в костер, и тот ``плюнул'` на меня искрами и пеплом. ``Ну, хватит с меня!'`, - я вскочил на ноги, схватил фонарик и направился к дубу. Но едва сделал шаг, как раздался жуткий хохот: Ха-ха-ха! Хо-хи! Хо-хи! Ха-ха! От неожиданности я чуть не свалился в костер. Жуть! Хохот повторился, но, как мне показалось, в дальнем конце поляны. ``Да это же филин!'`, - догадался я, хотя никогда до этого филина не слышал.
Вдруг в лесу, совсем рядом, раздался громкий протяжный скрип, будто открывались огромные ворота с заржавевшими петлями. Скрип нарастал, начали трещать ветви деревьев, сухие сучья... Казалось, что кот-то огромный и сильный ломился через лес, сокрушая все на своем пути. Вот он сейчас раздвинет вершины дубов, выйдет на поляну и растопчет всех. Что-то тяжелое упало с глухим стоном, земля под ногами вздрогнула.
Я рванулся к палатке, чтобы разбудить Юрия Ивановича, но споткнулся и растянулся во весь рост в густой траве. ``Деревья умирают стоя'`, - мелькнуло у меня в голове. Спустя минуту я уже подсмеивался над своими страхами: какое-то дерево, отстояв свое время, рухнуло. ``Однако нужно осмотрительнее выбирать место для палатки'`, - подумал я и посмотрел на часы - половина первого. Конец ``чертовщине'`, иду спать! Забрался в палатку и закутался с головой в одеяло. Спать не хотелось.
Проснулся я оттого, что кто-то тащил меня из палатки за ногу. Я стал отбиваться, но никак не мог сбросить с себя одеяло.
-Та не брыкайся ты, Павло, - услышал я голос Юрия Ивановича, - вставай, на приваду пора...
Окончательно проснувшись, я выбрался из палатки. Четыре часа утра. Небо заметно посерело, звезды поблекли, приближалась утренняя заря. Костер ярко пылал, чайник, висевший на таганце, весело свистел, призывая к чаепитию.
После беспокойной ночи, три часа сна не восстановили сил, я чувствовал себя усталым и разбитым. Однако умывание ледяной озерной водой и кружка крепкого чая сотворили чудо - сонливость как рукой сняло. Одевшись потеплее, я отправился на приваду.
Светало. Озеро парило, и тонкая вуаль испарений искажала очертания противоположного берега. Казалось, что он то отступает и прячется в туманной дали, то появляется совсем близко, и до него можно дотянуться удилищем.
Тихо. Изредка звон комара, да тихая возня на соседней приваде нарушают тишину. Поплавки замерли в ожидании клева, однако озеро еще не вышло из предутреннего оцепенения. На востоке над лесом занималась малиновая заря.
Слева, у кромки камышей, всплыла на поверхность цепочка воздушных пузырьков - значит, кто-то копошился в донном иле. Иногда камышинки шевелились, - значит, кто-то раздвигал их, протискиваясь между ними. Подводные обитатели просыпались - скоро начнется клев.
Проснулась и камышевка, которая еще с вечера, очевидно, устроилась на ночевку в зарослях камыша. Она повозилась, пошуршала листьями, и, коротко вспорхнув, уселась на толстую камышинку поближе к воде.
Не раз мне приходилось наблюдать, как ловко эта маленькая красивая птичка охотилась за мальками. Теперь она сидела примерно в метре от поверхности воды и то и дело посматривала в мою сторону. Наблюдая за ней, я старался не делать резких движений и держать в поле зрения поплавки.
Но вдруг она, жалобно пискнув, вспорхнула, взвилась вверх и унеслась в сторону леса. Почти одновременно я услышал, как заскрипела ближайшая ко мне удочка, и ее кончик резко пригнулся к воде, продолжая покачиваться. Поплавок не двигался, и леска, слегка подергиваясь, свободно свисала к воде с конца удилища.
Я повернул голову вправо, чтобы посмотреть на рогульки, на которых закреплялись удилища и... увидел его... Ни страха, ни удивления, однако ледяной холод начал сковывать ноги, руки, плечи и, наконец, добрался до самой макушки головы.
На удилище, на той части, которая находилась над водой, сидел человечек. Длинные руки и ноги, заканчивающиеся ластами с белыми перепонками. Короткое туловище с выпяченным круглым животиком, который часто сокращался, как будто дышал. Короткая толстая шея, и, покрытая длинными спутанными волосами соломенно-зеленого цвета непропорционально большая голова, которая слегка покачивалась из стороны в сторону в такт покачиваниям удилища. Круто скошенный вперед узкий лоб с выдающимися надбровными дугами, однако бровей не видно. На лбу, где начинались волосы, торчали широко посаженые рожки. Большие круглые выпученные глаза уставились на меня в гипнотической неподвижности. Кончик длинного тонкого носа с узкими ноздрями постоянно шевелился, будто принюхиваясь к чему-то. Уголки очень большого рта, обрамленного вместо губ тонкой коричневой линией, часто подергивались. Широкий круглый подбородок резко выдавался вперед, остроконечные маленькие уши плотно прижаты к голове.
Его светло-серое глянцевое лицо не имело никакой растительности, однако, начиная от шеи и до запястий рук и щиколоток ног, он был покрыт короткой густой шерстью. Казалось, что на нем надет светло-зеленый шерстяной свитер.
Прошло некоторое время пока мы молча и пристально рассматривали друг друга.
Но вот уголки его рта, как бы в улыбке, поднялись вверх. Рот приоткрылся, живот часто завибрировал, и он тонким вибрирующим голоском произнес:
- Напрасно сидишь - клева не будет!
- А ты кто такой? - спросил я почему-то совсем тихо.
- Будто ты не знаешь. Я - Чертушка!
- Хозяин озера?
- Хозяин, хозяин! - ответил он, утвердительно кивая головой, и, после короткой паузы, добавил:
- Я тебя знаю, ты приваду строил... там... - и он правой ``рукой'` указал в сторону противоположного берега, заросшего камышом.
- Верно! - сказал я, несказанно удивляясь, - в прошлом году... А почему клева не будет?
- Не будет! Не будет! - произнес Чертушка решительно и, наклонив голову, посмотрел на воду. Вдруг он, спружинив удилищем, взлетел вверх, развернулся в воздухе и, как классный ныряльщик, вошел в воду почти без всплеска. В следующее мгновение он исчез в озерной глубине. Я начал быстро ``оттаивать'`.
Несмотря на слабый всплеск воды, вызванный нырком Чертушки, Юрий Иванович его услышал, и тут же раздался его голос:
- Шо там у тэбэ, Павло? Клюе?
-Нет, Юрий Иванович, лягушка прыгнула, - ответил я, не решаясь рассказать ему о случившемся - засмеет ведь.
-Тьфу! Жаба, - произнес он, продолжая бурчать что-то невнятное. Вскоре наступила тишина.
Юрий Иванович родом из-под Полтавы. В непринужденной обстановке он говорил по-украински, а на службе по-русски. Однако в том и другом случае бывало, что слова следовали вперемешку - такую речь, например, можно услышать в Воронежской области - получалось очень забавно. Когда кто-либо из друзей ему на это указывал, он, обычно, отвечал: ``А какая разница? Великая Россия началась из Киевской Руси, Киев - батько России'`.
Стало совсем светло. Очевидно где-то там, на востоке, солнце взошло над горизонтом, но его все еще скрывал ближний лес.
Но вот первые лучи, прибившись через кроны вековых деревьев, осветили озеро, покрывая заросли противоположного берега позолотой. Воздух пришел в движение, и верхушки тростника слегка заколебались. Казалось, что озеро, пробудившись от долгого сна, глубоко вздохнуло. Затем последовал еще один вздох, и еще, и вот уже легкий ветерок покрыл поверхность озера мелкой рябью, зашелестел листьями камыша. Занимался ветряный день.
Порывы ветра, меняя направление, постепенно усиливались. То он дул с востока, то с севера, и, наконец, устойчиво подул с северо-запада.
Прошла утренняя заря, но ни одной поклевки так и не было. Я менял насадку, менял поводки, забрасывал то под самые камыши, то под самый берег, клал насадку на дно, поднимал в ``полводы'`, все напрасно.
Ветер усилился и стал гнать волны к нашему берегу. Они накатывались на приваду, выбрасывая на карниз листья и водоросли, взбивая пену. Ветер крепчал, и поплавки неистово плясали на волне.
Я собрал удочки, надежно укрепил их на берегу и поднялся наверх. Девочки крепко спали. На костре тлел все тот же дубовый пенек, однако другого топлива для костра не было, очевидно я сжег его ночью.
Отправившись в лес за сушняком, я вскоре нашел упавшее ночью дерево, так напугавшее меня своим падением. Это была огромная, высохшая на корню, осина. Падая, она крушила все вокруг себя, обламывая ветви дубов, ломая и подминая под себя молодую поросль. Набрав большую охапку сушняка, я отправился к костру - пора готовить завтрак.
Все члены нашей рыбацкой экспедиции имели свои определенные обязанности. Каждый должен был помнить о них и неукоснительно выполнять. Так, на мне лежали обязанности завхоза, виночерпия и шеф-повара; на Юрия Ивановича возлагалась автотранспортная служба, финансы, внешние связи и засолка рыбы; девчата должны были обеспечивать лагерь топливом и водой, следить за порядком и чайником.
Итак, пора готовить завтрак. Но что готовить? На первом месте, обычно стоит жареная рыба, ибо нет ничего вкуснее жареной рыбы, только что вытащенной из озера. Но рыбы, увы, пока не было.
На втором месте - поджарка по-малински. Скажу откровенно - этот деликатес я изобрел здесь же, на озере Малино, когда мы здесь рыбачили года три назад. Поскольку это ни на что не похоже, приведу, на всякий случай, ``рецептуру'` этого блюда из расчета на один ``нос'`: два-три тонко нарезанных кусочка корейки (можно грудинки или окорока), половинка средней луковицы, пара красных помидоров средней величины (но не перезрелых), одно-два свежих куриных яйца, зелень укропа и петрушки, соль, черный молотый перец. Это необходимые компоненты, а дальше нужно ``колдовать'` в следующей последовательности. Уложить на большую сковороду кусочки корейки в один слой и, поставив сковороду на угли, слегка поджарить. Когда вытопится немного жира, положить в него тонко нашинкованный репчатый лук и пассировать его до соломенного цвета. Разрезать помидоры пополам, отодвинуть в сторону кусочки корейки и лук, и уложить половинки на сковороду срезами вниз. Поджаренные помидоры, кусочки корейки и лук равномерно распределить по всей сковороде, затем вбить положенное количество яиц. Посолить, поперчить по вкусу, и густо посыпать мелко нарезанной зеленью. Теперь остается плотно закрыть сковороду крышкой и выдержать на углях десять- пятнадцать минут. Все!.. Готово, - можно подавать на стол.
На полянке, зажатой между высокой стеной старого леса, и прибрежными зарослями озера, ветер был сравнительно небольшим, однако, на озере он развел большую волну, срывая с ее гребней пену и укладывая тростник и камыши на воду. Лес шумел.
Девчата проснулись, вылезли из палатки, и поляна наполнилась звонким визгом и хохотом - хорошо, когда тебе двенадцать лет...
Я послал Лену за Юрием Ивановичем, который все еще сидел на приваде в ожидании клева. Вскоре они подошли к костру, и Юрий Иванович произнес:
- ``Витэр-витрило дуе прямо в рыло...'`. Нема клева, дивчата, нема!
- Ничего, дедушка, еще вечерняя зорька будет. И завтра, и послезавтра. У нас еще много дней, - утешала Лена явно разочарованного Юрия Ивановича.
- Прошу всех к столу, - объявил я торжественно, - завтрак стынет!
За завтраком утвердили распорядок дня: Юрий Иванович ``сидит дома'` и готовит жерлицы на щуку и судака, а поле обеда мы их устанавливаем на озере, девчата заготавливают сушняк для обеденного и вечернего костра, я отправляюсь в палатку отдыхать, а затем мы идем в лес за грибами.
В палатке было душно. Я отбросил входной полог, тщательно закрыл вход в палатку москитной сеткой, перехлопал комаров, забравшихся в палатку, очевидно, ночью, и улегся, намериваясь поскорее заснуть. Однако сон не шел, и я стал обдумывать утреннее происшествие на приваде. Так что же это все-таки было? Может быть, я уснул на приваде, и это мне приснилось? Ну, а испуг камышевки... А всплеск, на который сразу же отреагировал Юрий Иванович. Но если был всплеск, значит был и тот, кто его произвел - Чертушка. Но почему-то эта история стала казаться мне какой-то отдаленной, будто бы это произошло когда-то раньше, а не сегодня ранним утром Сильное впечатление, которое произвел на меня Чертушка, стало сменяться не менее сильным сомнением. Однако он напомнил мне о событии, которое было в действительности.
В прошлом году, где-то в начале августа, мы с Юрием Ивановичем приехали сюда рыбачить дней на десять, и остановились на луговой стороне озера. В отдельных местах берег здесь был топкий, густо заросший тростником, камышом и кугой. Здесь часто ``била'` щука и ``выбрасывался'` лещ. Вот я и решил пробиться через густые прибрежные заросли и устроить себе приваду у самой кромки воды. Дело это оказалось не из легких, и я провозился с ним почти целый день.
Делаю первый пробный заброс, сразу же следует мощная потяжка и зацеп. Меняю поводки, забрасываю - потяжка, зацеп, обрыв. Не прошло и десяти минут, как я лишился полутора десятка крючков вместе с поводками. Пришлось лезть в воду, чтобы очистить дно от веток и коряг.
Однако мне это не удалось, так как илистое дно было завалено ветками и большими корягами, которые глубоко засосал ил. Пришлось всю эту затею бросить искать другое место. И Чертушка об этом знал. Фантастика!
Девчата разбудили меня ровно в полдень, как я и заказывал. На обед предполагался ``грибной стол'`, но для этого нужны грибы... Взяв тару и ножики, мы отправились в лес.
Если идти от бивака в сторону села Мазеповка, то до грибного леса не более километра. Там начинаются прекрасные смешанные леса: сосна, дуб, береза, липа. Имеются там и чисто сосновые боры. Кто знает эти места, тот всегда будет с грибами, если, конечно, он хоть чуточку грибник. И если повезет.
Нам повезло - мы сразу же набрели на несколько больших семеек лисичек. Вскоре мое полиэтиленовое ведерко было с верхом наполнено этими чудесными грибами, никогда не бывающими червивыми и пахнущими абрикосом. Изредка попадались белые и подосиновики, но большинство из них были очень старыми и в пищу не годились. Однако мало-помалу наша тара наполнилась разными грибами и мы отправились в обратный путь. Когда мы шли просекой, нам повстречался огромный красивый лось. Мы хотели обойти его, безопасности ради, но он, не обращая на нас никакого внимания, скрылся в лесу.
После обеда, который состоял в основном из жареных грибов и грибной солянки, каждый занялся своим делом. Захватив с собой малявочницу и бидончик, я отправился ловить живцов для жерлиц. Попытка наловить малявок в озере ничего не дала. Пришлось идти на реку, где на песчаных отмелях мне удалось поймать десятка два пескарей.
Пока мы с Юрием Ивановичем искали места, удобные для установки жерлиц, да пока снаряжали их и устанавливали, прошло немало времени.
К вечеру ветер стал стихать, и солнце, склоняясь к закату, одевало небо в багрянец. Начиналась вечерняя заря - пора на приваду.
Час уходил за часом, угасала заря, на смену которой незаметно подкрадывались сумерки. Надежда сменялась разочарованием - клева не было. Не дожидаясь пока стемнеет, я пошел проверять жерлицы. Оказалось, что все живцы сошли с тройников, которые теперь неподвижно свисали в воду с рогулек. Тщательно наживив пескарей на тройники, и, установив жерлицы на прежнее место, я пошел на приваду к Юрию Ивановичу, чтобы узнать, как у него идут дела. Все также, клева не было.
Не было клева и на следующий день. Однако я теперь не засиживался подолгу на приваде. Одну из удочек я оснастил толстым поводком с большим крючком (крючок N7, поводок для лески сечением 0,3) и, нанизав на него большого выползка, сделал контрольный заброс. Теперь оставалось покрепче закрепить удилище в рогульках и изредка наведываться на приваду. Если выползок будет съеден, значит крупная рыба начала брать, так как мелочь крупного выползка склевать не может. Значит начинай рыбачить.
Пошел третий день нашего пребывания на озере. Мы не только не засолили ни одной рыбешки на таранку, но не могли набрать даже на уху.
Походы за грибами в дальние леса и в ближние рощи за орехами, в которых уже начало формироваться ядрышко, нам пока еще не надоели. Однако симптомы скуки начали уже проявляться и, прежде всего, у девочек. За ужином, когда Юрий Иванович строил разные догадки ``почему это вдруг рыба не клюет...'`, Лена его вдруг прервала:
- Дедушка, может, вы нас со Светой завтра домой как-нибудь отправите? Что-то скучно становится.
- Да шо это ты выдумала, внучка? Как это домой! А рыбалка? Машина только в воскресенье придет. До автобуса восемнадцать километров и все лесом! Не надо хандрить, не надо, - Юрий Иванович был явно раздосадован. Немного помолчав, он добавил: - Я вам зараз качелю зроблю, он на том дубе. - Юрий Иванович указал на большой дуб, выбросивший толстую ветку в сторону поляны, прямую, как перекладина турника.
Он и правда принялся сооружать девочкам качели. Это на какое-то время погасило вспышку ``бунта'`. Но клева не было, и день прошел довольно уныло.
Утром следующего дня я поднялся довольно поздно и, после обычной пробежки и плескания в озере, принялся готовить завтрак. На приваде дежурил Юрий Иванович. Когда завтрак был уже почти готов, к нам в лагерь пришел мужик с косой. Поздоровавшись, он сказал, что ему нужно косить траву на нашей полянке. На соседних полянах он уже скосил, и теперь настала очередь этой. Мы познакомились. Он назвал себя Федей, сказал, что живет в Копыстичах и работает в совхозе трактористом, а по совместительству - механиком и электриком. Что раньше жил в Рыльске, но там не было работы по душе, и он переехал сюда. Услышав разговор, пришел к нам и Юрий Иванович. Вскоре они принялись за работу. Юрий Иванович пробовал косить, получалось неплохо.
Но вот завтрак готов и я пригласил всех к столу. Федя не отказался позавтракать с нами. Гостей мы не ждали, и потому завтрак у нас был будничным: салат из огурцов и помидоров с луком, гречневый кулеш ``по-запорожски'` и чай. В честь гостя Юрий Иванович потребовал двойную порцию горилки. Сели завтракать, и мало-помалу разговорились.
- Все было б хорошо, та клева нема, Федя, - жаловался Юрий Иванович. - Можэ в Малино вжэ рыбы нема?
- Рыбы тут полно, Юрий Иванович, только надо уметь ее взять, - ответил Федя.
- Я удочками не ловлю, - продолжал он, - нет у меня времени на это баловство. У меня сетка. Сам вязал из капроновой нити: высота 1,5 метра, длина 10 метров, ячейка 3x3 сантиметра. Мелочь не ловлю
- А как на это смотрит ваш егерь? Он, кажется, мужик строгий? - спросил я Федю.
- А что егерь? Я на плесах не ловлю. У меня тут есть небольшие озерца, сплошь заросшие кувшинками и кугой, их мало кто знает. А кто найдет, так не подумает, что там может быть рыба. И подойти к воде трудно - топко очень. Вот там я и ловлю карасей. Их там тьма! Вечером ставлю сетку, а утром беру два ведра крупных карасей.
- Ну, нам столько не нужно, нам бы на сковородку, - пошутил я.
- Никак не могу понять вас, вот таких рыбаков: ехать за сто верст вместе с детьми сюда в лес, чтобы ночевать на берегу и варить на костре гречневую кашу... Никак не могу этого понять! - сокрушался Федя.
- Так мы ж на рыбалку приехали, а это для нас и отдых, и удовольствие, - пытался объяснить ему Юрий Иванович. - Нам, городчанам, дужэ потрибэн лис. Та мабуть пора така погана - клева нема.
- Ладно, будет у вас рыба, - сказал Федя решительно, - я завтра сеть принесу, за карасей ручаюсь!
- Добре, давай свою сеть, - согласился Юрий Иванович. - Нам и караси сгодятся.
Еще поговорили о том, о сем, завтрак закончился, и Федя пошел докашивать поляну, а Юрий Иванович вызвался ему помочь. Девочки безо всякого энтузиазма убирали посуду и продукты после завтрака. Они, казалось, очень устали, и я посоветовал им все бросить и почитать вслух одну из книг, которые они захватили с собой. Это могло их хоть как-то развлечь.
Я отправился на приваду, чтобы посмотреть, как там идут дела. Все было по-прежнему: ни горошину, ни червя никто не хотел брать - клева не было.
На следующее утро пришел Федя и принес сеть.
- Ее нужно починить, - сказал он, - а то я ее порвал, когда вытаскивал в прошлый раз. Зацепилась за коряги.
- Ладно, все сделаем, как надо, - отозвался я, - Юрий Иванович знает толк в сетях.
Федя ушел косить траву на известные ему лесные поляны, а я принялся разворачивать сеть. Она оказалась такой потрепанной, что без капитального ремонта ни на что не годилась: дыр двадцать разного размера зияли в ней, не хватало поплавков и грузил. ``Где это он мог так засадить ее в коряги?'` - подумал я.
На ремонт сети ушло часа четыре и, когда Федя пришел показать нам, где и как ее нужно установить, она была уже готова.
Федино озерцо скорее походило на болото, так как вся его поверхность была покрыта болотной растительностью. Берега были топкие и сплошь заросшие тростником. Глубина была небольшой - метра полтора. Чтобы добраться до воды и установить сеть, нам пришлось раздеться и изрядно ``попотеть'`, проделывая коридор в водорослях. Когда же мы вылезли на твердый берег, то оказалось, что мы все перепачканы илом и тиной от пят до макушки. Пришлось, не одеваясь, бежать ``домой'`. Огромные рыжие комары нещадно атаковали нас, отбиться от них не было никакой возможности. Чем больше мы их давили на себе, тем с большей жадностью они набрасывались на нас. И только погружение с головой в воду нашего озера спасло нас от этих мучителей. Искупавшись, мы побыстрее оделись и отправились к костру, чтобы попить чайку и погреться.
- Нет, братцы, это не для меня, заявил я решительно, усаживаясь у костра, - будет там рыба или нет, а эти гады высосали из меня литр крови, не меньше.
- Тут нэма проблемы, кров швыдко пополнится, - зато карася покуштуемо завтра, так, Федя?
- Ведра два будет, не меньше. Только раздеваться не надо, у меня рыбацкая роба есть, завтра в ней приду.
- Ты и ведерко прихвати, - иронизировал я, а то рыбу некуда будет класть. Нам-то много не надо.
Федя шутки не понял и принял этот совет к сведению.
На следующий день, часов в семь утра, пришел Федя и принес большое оцинкованное ведро, в котором была уложена его рыбацкая спецовка. Приняв всевозможные меры против комаров, мы отправились на озерцо выбирать рыбу.
- Я же говорил вам, что будет полная сеть! - воскликнул возбужденно Федя, указывая нам на протопленные поплавки.
- Будем приподнимать ее по частям, начиная вот с этого края, - продолжал он, - становись, Юрий Иванович, с той стороны напротив меня.
Они заняли исходные позиции, чтобы было удобно поднимать сеть, а я рядом, чтобы было удобно выпутывать карасей из сети и складывать их в большой садок. Сеть была очень тяжелой и поднимать, ее даже по частям, было трудно, так она была сплошь забита... тиной! Ни одной рыбешки - только тина и водоросли.
Федя был прямо-таки шокирован: ``Не было еще со мной такого, чтобы за ночь ни одного карася не попалось в сеть'`, - говорил Федя с нескрываемой досадой. И на счет тины, которой была забита сеть, он также не мог ничего сказать. ``Такого раньше не было'` - вот и все.
Я предложил бросить эту затею и вернуться к удочкам, однако Федя и слушать не хотел. С ожесточением принялся он очищать сеть, отбрасывая водоросли как можно дальше. Мы принялись помогать ему и вскоре сеть была очищена и вдоль нее образовалась полоска чистой воды. Мы поправили сеть и отправились на бивак пить... чай.
На следующее утро Федя не пришел, и мы с Юрием Ивановичем отправились за карасями без него. Результат тот же: ни одной рыбешки. Тогда мы решили на все это ``браконьерство'` махнуть рукой, выволокли сеть на твердый берег, вытрясли из нее водоросли, просушили и припрятали ее в кустах, чтобы вернуть потом хозяину.
Итак, я в который уже раз убедился, что для рыболова-любителя, лучше, чем удочка, снасти нет. Был бы только клев.
До отъезда оставалось два дня, когда мы начали понемногу собирать и приводить в порядок вещи, которыми редко пользовались. Было похоже, что нам придется уехать домой без рыбы.
Наступила пятница. Юрий Иванович ходил со спиннингом на реку и принес небольшую щучку - получилась жиденькая уха. После завтрака каждый занялся своим делом. День выдался безветренный и жаркий. Я решил просушить теплую одежду, которая изрядно отсырела от утренних туманов. Вдруг мне пришла в голову шальная мысль: ``А что, если...'`
Убедившись, что до меня никому нет дела, я спустился к себе на приваду. Присев на корточки как можно ближе к воде, я произнес негромко: ``Чертушка, а Чертушка! Ты слышишь меня? Пошли нам клев, Чертушка! Много нам не нужно - по пятку лещей и все. Не годится нам без рыбы возвращаться. Пошли нам клев, Чертушка!'`
Устроившись поудобней, я стал ждать. Вдруг мне показалось, что стебли тростника неестественно задвигались, как будто их кто-то раздвигал под водой у самого дна. Мне стало как-то не по себе... Однако, больше ничего не произошло и я ушел наверх к костру, и принялся за приготовление обеда.
Чем меньше оставалось времени до нашего отъезда, тем дольше мы оставались на берегу, надеясь, что вот-вот начнется клев, и сможем хоть как-то наверстать упущенное. Поэтому после обеда мы разошлись по привадам.
Сменив насадку на всех удочках, мы со Светой начали обдумывать план на завтрашний день: утренняя зорька на приваде, завтрак, поход за грибами...
Вдруг все три поплавка почти одновременно исчезли под водой, и концы удочек захлестали по воде. Я схватил удилище ближайшей ко мне удочки и сразу же почувствовал нагрузку: удилище согнулось дугой, леска зазвенела и... хлоп! Выстрелила из воды грузиками - обрыв. Один за другим оборваны поводки и на остальных удочках. Света их отставляет в сторонку, чтобы не мешали. Я меняю поводки только на одной удочке, насаживаю две крупные горошины, забрасываю, и сразу же берет что-то крупное: гнется удилище, звенит леска и... снова обрыв! Наконец-то догадываюсь поставить поводки из более толстой японской лески, прочной, как сталь. Через минуту-полторы мне удается положить на воду и подтащить к берегу отчаянно сопротивляющегося леща. Света осторожно подхватывает его сачком - почин есть!
Один за другим шесть лещей отправляются в садок. Азарт охоты достигает верхнего предела - дрожат руки и ноги, в горле першит.
Клев прекратился так же внезапно, как и начался. Я начал заменять оборванные поводки у остальных удочек, а Света пошла посмотреть, как идут дела у Юрия Ивановича. Вскоре она прибежала обратно и взволнованно сообщила:
- У них полный садок лещей и еще на кукане сидят штуки четыре.
- У нас их было бы, примерно, столько же, если бы не сходы, - ответил я. - Клев, надо полагать, еще будет, а нет, так и на том спасибо!
- Паша, подхваточку! - услышал я взволнованный голос Юрия Ивановича, а это означало, что ему требуется срочная помощь. Я схватил большую подхватку с длинной ручкой и поспешил к нему на приваду, оставив Свету смотреть за удочками.
Юрий Иванович, упершись каблуками своих ботфортов в узкий глинистый порожек привады, держал обеими руками удилище, пытаясь смягчить рывки, следующие один за одним. Леска то натягивалась как струна, сгибая удилище в дугу, то внезапно провисала, и Юрий Иванович едва успевал выбирать слабину. Наконец большая рыбина показалась на поверхности и, глотнув два-три раза воздуха, легла на воду. Это был огромный лещ.
Не без труда мне удалось вытащить его на берег. Когда я освобождал его от крючков, то обнаружил в его губах несколько старых заржавленных крючков и один свеженький N7 с обрывком тонкой зеленой лески. Это был медный крючок киевского завода ``Арсенал'` - такие крючки были здесь только у меня.
Тем временем Юрий Иванович готовил кукан из тонкого капронового шнура, с помощью которого можно было бы удержать на привязи и корову. Он воткнул в берег толстый кол и привязал к нему свободный конец шнура. Но прежде, чем отпустить леща ``гулять'`, он взвесил его на рыбацких пружинных весах - 6,2 килограмма. Таким был вес этого озерного ветерана. Никогда еще мне не приходилось видеть такого огромного леща, пойманного на обычную удочку.
Ну и задал он Юрию Ивановичу хлопот. Спущенный на кукане в воду, он ни минуты не оставался в покое: то рвался в глубину, то колотил хвостом по воде, вздымая вверх фонтаны брызг и неистово шумя; то залезал в заросли тростника и запутывался там так, что вывести его оттуда с берега было невозможно. И каждый раз Юрий Иванович лез в воду, распутывал все эти узлы и вытаскивал его на чистое место. Но спустя какое-то время все начиналось с начала.
Клев леща прекратился, но мелкая рыбешка продолжала помаленьку клевать и к вечеру мы натаскали окуньков и плотвичек на хорошую уху.
На следующий день зорька выдалась отличная, изредка клевал лещ, и мне удалось поймать три довольно крупных экземпляра. Но часам к семи клев полностью прекратился. После завтрака мы решили снова отправиться на привады - завтра будет некогда, завтра с утра сворачиваем бивак.
Мы со Светой спустились на приваду к Юрию Ивановичу, чтобы взять свежих живцов для жерлиц. Леща-ветерана нигде не было видно, а шнур кукана уходил в глубину в сторону противоположного берега.
- Опять зачипився за якусь корягу, - сказал Юрий Иванович, и, взявшись за шнур, слегка потянул его к себе. Шнур пошел легко и тут же лещ вышел на поверхность, лег на бок и замер. Юрий Иванович продолжал тянуть, шнур шел легко, а лещ лежал неподвижно на поверхности воды. Но вот конец шнура с петелькой кукана выпрыгнул из воды и оказался в руках у Юрия Ивановича. Он какое-то время оторопело смотрел то на конец шнура, то на леща, спокойно лежащего на воде, и вдруг понял, что тот каким-то образом, сошел с кукана и сейчас уйдет под воду.
Схватив большую подхватку с длинной ручкой, он попытался взять его сачком, но, соскользнув с глиняного порожка привады, погрузился в воду по пояс. При этом сачок хлопнул леща по хвосту и отогнал его еще дальше от берега.
Юрий Иванович выкарабкался на берег и стал стаскивать с себя полные воды сапоги, чтобы, раздевшись, броситься за лещом в озеро. Однако, лещ, тем временем, стал приходить в себя: он раз шевельнул хвостом, другой и, приняв нормальное положение, медленно поплыл к берегу. Юрий Иванович успел снять только один сапог, но, увидев, что лещ приближается к берегу, вскочил на ноги и схватил подхватку. Очевидно, почувствовав, что плывет не туда, лещ круто развернулся и, увеличивая скорость, поплыл к противоположному берегу. Но вот он, громко плеснув хвостом, нырнул и скрылся в глубине.
- Ушов! Ушов! - закричал Юрий Иванович не своим голосом. - Така рыбина ушла, боже мий, боже!
Он схватился за голову обеими руками, опустился на траву, склонив голову до самых колен, сокрушенно покачивая ею из стороны в сторону.
- Не сокрушайся так, дедушка! - сказала Лена, присаживаясь возле Юрия Ивановича и пытаясь его утешить. - Мы другого поймаем, еще больше. Пойдем к костру, ты весь мокрый, - продолжала Лена, - а то простудишься, пойдем!
Юрий Иванович продолжал сидеть, низко наклонив голову и переживая свою утрату.
- Вот и хорошо, что ушел, теперь у нас поровну будет, - сказала Света с детской наивной непосредственностью.
Юрий Иванович подскочил, как будто ему в мягкое место воткнули колючку, и, посмотрев на Свету невидящем взглядом, с огорчением промолвил:
- Да разве так можно, деточка?!
Он молча поднялся, взял свой мокрый сапог и пошел к костру переодеваться. Ни с кем не разговаривая, Юрий Иванович просидел до обеда на приваде мрачный, как грозовая туча.
Клева не было, и мы со Светой принялись готовить обед, последний обед на берегу озера.
За обедом, который состоял в основном из ухи и жареной рыбы, после того, как Юрий Иванович принял двойную порцию ``горилки с перцем'` - для профилактики простуды - от его грустного настроения не осталось и следа. Оживленный разговор, в основном касался завтрашнего отъезда.
Сборы к отъезду начались сразу же после обеда: собраны и упакованы все вещи и снасти, которые утром уже не понадобятся. Все запасы корма отданы рыбам. Палатки и все остальное будут собраны завтра утром.
УАЗ-ик пришел за нами, как и было условленно, к двенадцати часам. День выдался безветренный и жаркий. Убрав хорошенько территорию лагеря, мы, напоследок, все искупались.
Ну, теперь пора в путь! Прощай, прекрасное озеро, прощай, Чертушка, до следующего года.