Аннотация: О творческой самореализации и о том, для чего существуют друзья.
Онуфрию тоскливо. Может, фаза луны такая, а может, сожрал чего несвежего. Кошка ли была в той шаурме, крыска ли, свинка морская из соседнего зоомагазина?
Мается Онуфрий, грустит, жалко ему ту то ли кошку, то ли крыску, то ли свинку морскую, и шаурмечника жалко, уехавшего из своей солнечной родины в этот серый город на заработки, и в целом, абстрактно мир таким несправедливым кажется, что хоть волком вой.
Выть Онуфрий себе не даёт, твёрдо зная, что нет у него ни слуха, ни голоса - вот и ещё один повод для грусти, то ли собственной, а то ли соседей снизу.
Но более всего грустно ему от своей природы двойственной, непонятной и непонятой. Ну как такому самореализоваться? Вроде и человек-то по всем параметрам, вон, посмотришь в зеркало - человек-человеком, самый настоящий, а в душе что?
В душе у Онуфрия - снег искрится так, что аж слёзы на глаза воображаемые наворачиваются, посвистывает где-то вдали птичка-малиновка, ели тёмные, иссиня-зелёный ввысь свои верхушки вздымают, и бежит меж ними, плутая, цепочка заячьих следов - беги, косатый, беги, ты воображаемый, бояться нечего...
Тут Онуфрий встаёт и идёт на кухню, плотно занавески задёргивает, чаю заваривает чёрного, крепкого-крепкого, горького-горького - как водица болотная; как совесть начальника, что все проблемы на Онуфрия сваливает и зарплату опять задерживает; как тоска непроглядная, что в душе повисла и висит, что тот смог над городом.
К чаю Онуфрий достаёт шоколадку с малиной сублимированной, томик Стругацких про жука в муравейнике и немножко надежд, что завтра всё переменится. Луна на убыль пойдёт, шаурмечник на побывку в родной дом вернётся, кошка с крыской и свинкой морской благополучно избегнут своей участи, а начальник ногу сломает, и станет для него Онуфрий незаменимым любимым сотрудником.
- Онуфрий, друг мой, ты отпуск брать не пробовал?
Вошедший сквозь стенку смотрит на Онуфрия сочувственно и понимающе. Рога у него оленьи, морда крокодилова, но в целом-то юноша приятный, Онуфрий его не первый год знает.
- Какой отпуск, - тоскливо вздыхает Онуфрий, - если я на работе по-человечески самореализоваться никак не могу?
- Ну ты это тут кончай, - хмурит гость свою крокодилью морду, отламывая себе кусок шоколадки с малиной. По-хозяйски достаёт вторую кружку, наливает себе чаю, открывает томик Стругацких, качает головой, так что рога лампу задевают, и закрывает обратно.
- Тебе легко говорить, - опять вздыхает Онуфрий. - Ты монстр, всё тебе можно. Хочешь - людей в метро пугаешь, хочешь - сквозь стены ходишь, хочешь... - он провожает взглядом очередной кусок шоколадки, - у друзей чем хочешь угощаешься. И никакие людские правила тебе не указ...
- Друзья для того и существуют, - наставительно возражает монстр, - чтобы был чай с вкусняшками. Ну и ещё по мелочи... Так что собирайся, друг мой, ты идёшь в творческий отпуск, и немедленно. Начальника твоего я на себя беру, отпустит, вот увидишь, ещё и премию выпишет.
Взгляд у Онуфрия становится робкий и растерянный, как у дворового щенка, которого в дом позвали.
А монстр идёт к окну и, прежде чем Онуфрий успевает возразить что-то про фазу луны, шаурмечника, кошку, крыску и свинку морскую, - раздёргивает занавески во всю оконную ширь.
Луна заливает светом кухню беспощадно, но ласково. За спиной у монстра раздаётся сопение и робкое поскуливание.
Обернувшись, монстр хватает волка за шкирку и отбывает, как пришёл, через стенку - с пятого этажа и прямо в Битцевский парк, подальше от МКАДа. Снег там искрится под луной так, что слёзы на глаза наворачиваются, и ели вздымаются, всё как положено.
Волк сидит на снегу минут пять обескураженно, а потом поднимает морду к луне и издаёт первое, неуверенное "Ву-у?"
Из соседей снизу в Битцевском парке только кроты - и те по норам сидят и возражений в целом не имеют.
Луна смотрит на волка поощрительно, и тот, набрав в грудь побольше воздуха, выдаёт уже куда более уверенную руладу.
Монстр одобрительно кивает и тихонечко удаляется.
- По-человечески самореализоваться вздумал, ишь чего, - бормочет он, качая головой. Рога задевают ветки, и за шиворот монстру сыплется снег. - А с волчьей сущностью что делать собрался? Ох уж эти городские оборотни... Собственную душу в чемодан не запрёшь и на антресоли не засунешь пылиться до лучших времён. - Тут он оборачивается на особенно заливистую арию. - А через пару дней я к тебе звукорежиссёра одного знакомого приведу, будешь альбом записывать.
Но волк его не слышит, да и звукорежиссёр ему, в общем-то, не нужен. Волк поёт луне - а луна благосклонно слушает.
По-волчьи-то, со всей душой, самореализоваться куда проще, оказывается.