Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга  Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ

Песня III
СЛАВА И ПАДЕНИЕ ЖИЗНИ

Широкий и крутой подъём манил его стопы.
В ответ на беспокоящий призыв Природы выше,
Он (Ашвапати) пересёк пределы воплощённого Ума,
Войдя в обширные, неясные и спорные пространства,
Где было всё сомнительно, изменчиво и ненадёжно,
В мир поиска и тяжкого труда без передышки.
Как человек, встречаясь с ликом Неизвестного,
Бывает полон сотнями вопросов без ответа,
Притянутый к проблеме, не решённой до сих пор,
Всё время ощущая ненадёжность почвы под ногами,
Всё время увлекаемый к непостоянной цели,
Он шёл землёю, населённою сомненьями
В изменчивых пределах на трясущейся основе.
Он видел впереди рубеж, что постоянно был недосягаем,
Хотя, казалось, с каждым шагом он подходит ближе -
К далёкому и отступающему горизонту миража.
Скитанье было там, что не выносит дома,
Путь по бесчисленным дорогам, не имеющим конца.
Он ничего не находил, чему могло порадоваться сердце;
Без устали блуждая, он искал, и не способен был остановиться.
Там жизнь - манифестация Неисчислимого,
Движенье беспокойных океанов, долгий и
Отчаянный прыжок, которым дух вошёл в Пространство,
Наполненное раздраженьем беспокойство среди вечного Покоя,
И страсть, и импульс Бесконечного.
Умея принимать любые облики, что может захотеть её фантазия,
И ускользая от ограничений предопределённых форм,
Она (Жизнь) оставила надёжность, что даёт проверенное и известное.
Несдерживаемая страхом, гуляющим по Времени,
Не опасаясь ни Судьбы, которая преследует, ни Случая, что прыгает внезапно,
Она страданье принимает как обычный риск;
Не беспокоясь о мучениях, не замечая прегрешений и падений,
Она сражается с опасностью и делает свои открытия
В огромных неисследованных протяжённостях души.
Она нам предстаёт как длительный эксперимент,
Как авантюра ищущей невежественной Силы,
Что пробует все истины, и не найдя единственной и наивысшей,
Идёт опять, не радуясь, не веря в собственную цель.
Как видел некий ум внутри, такой и стала жизнь:
Переходя от мысли к мысли, и от фазы к фазе,
Порой измученная собственными силами, порой счастливая и гордая,
Сейчас - хозяйка над собой, а через миг - игрушка и раба.
Предельная непредсказуемость была её законом действия,
Как если б каждую возможность надо было исчерпать до дна,
Как если б мука и блаженство были развлеченьем сердца.
В галопе перемен, с громоподобным грохотом копыт
Она неслась по гоночным аренам Обстоятельства,
Или металась, не уверенная, от своих высот к глубинам,
То вознесённая, а то разбитая на Времени непостоянном колесе.
Средь скучного кишенья и однообразия желаний
Ей приходилось корчиться, червяк среди червей, в грязи Природы,
Затем, став высотой с Титана, она брала всю землю целиком, как пищу,
Амбициозно, океаны - как одежду, звёзды - как корону,
И с криками шагала по гигантским пикам, требуя миры,
Чтоб завоёвывать и править.
Затем, внезапно очарованная обликом Страдания,
Она ныряла в боль своих глубин,
Барахтаясь, цеплялась за своё несчастье.
В печальных объясненьях со своим транжиром-'я'
Она вела подсчёт всему, что потеряла,
Или сидела с горем, словно со старинным другом.
Но шумная игра неистовых восторгов вскоре истощалась,
Она, бывало, медлила, привязанная к маленькой несоразмерной радости,
И упускала поворот судьбы, и упускала смысл жизни.
Такую сцену возвели для всех её неисчислимых настроений,
Где каждое могло быть образом, законом жизни,
Но ни одно не предлагало чистого безоблачного счастья;
Трепещущий лишь привкус оставался после, или же,
Неистовое вожделение, несущее смертельную усталость.
Средь быстрого её невыразимого разнообразия
Всё ж оставалось что-то недовольное, всегда одно и то же,
И в новом видело лишь облик прежнего,
Так каждый час всё время повторял все остальные
И в каждой новой перемене продолжалась та же несвобода.
Дух, неуверенный в самом себе и в собственном предназначении,
И быстро устающий от излишне сильной радости и счастья,
Она нуждалась в шпорах удовольствия и боли,
В привычном вкусе беспокойства и страдания:
Она стремилась к цели, что ей не завоевать,
Вкус порчи постоянно был на жаждущих её губах:
Она рыдала от мучений, приходящих от её же выбора,
Она стремилась к удовольствиям, что ранами пытали грудь,
И устремлялась к небесам, но разворачивала шаг и направлялась в ад.
Она избрала случай и опасность в качестве друзей по детским играм;
Ужасные шатания судьбы взяла как колыбель и трон.
Однако чистым, ярким было некогда её рожденье из Вневременья,
Утраченный восторг вселенной до сих пор ещё в её глазах,
Все настроения её - лишь лица Бесконечного:
Прекрасное и счастье ей принадлежат по праву с самого начала,
А бесконечное Блаженство - вечный дом её.


   Таким сейчас открылся древний облик радости,
Внезапный проблеск в самом сердце горя,
Толкающий к терпенью, страстному желанью и надежде.
И даже в переменчивых мирах, в которых нет покоя,
И даже в воздухе, измученном страданием и страхом,
Когда его (Ашвапати) стопа шла по нетвёрдой почве,
Он видел образ более счастливой, радостной страны.
В архитектурном облике священного Пространства,
Кружащего и восходящего к вершинам сотворённого,
И в синей высоте, что никогда не становилась слишком высока
Для тёплого общенья между телом и душою,
Далёкое, как небеса, и близкое, как мысли и надежда,
Мерцало царство жизни, что не знает горя.
Над ним в высоком новом своде
Ином, чем небеса, что видятся глазами смертного,
Как на украшенном лепниной потолке богов,
Архипелагом смеха и огня,
В струящихся морях небес неторопливо плыли звёзды .
Спирали поднимались вверх и яркие магические кольца цвета,
Мерцающие сферы странной радости
Текли сквозь расстояния, как символичный мир.
Тревогу, труд они бы не сумели разделить,
В несчастье не смогли б ничем помочь,
Глухие к горю и страданию, к сраженью жизни,
И не запятнанные ненавистью, мраком, гневом,
Смотрели неподвижно, не затрагиваясь, вниз великие, всё-видящие планы,
Блаженные, всегда в их вечной правоте.
Так погрузившись в собственную красоту и суть,
Они живут, уверенные в их бессмертной радости.
Особняком, ныряя в славу внутреннего "я", уединённые,
Они плывут, пылая, по неясной, светлой дымке,
По вечному убежищу для грезящего света,
Туманностью великолепия богов,
Что создана из размышлений вечности.
Почти что неправдоподобные для веры человека,
Они с трудом казались тканью существующих вещей.
Как на экране некого магического телевизора
Очерченные для всё приближающего внутреннего взора,
Они сияли словно образы, заброшенные из далёкой сцены,
Счастливые и чересчур высокие для пониманья смертными очами.
Однако и реальны, и близки для жаждущего сердца,
Для страстных мыслей, и для чувства тела
Те скрытые миры великолепия.
В каком-то близком недоступном царстве, которое мы всё же ощущаем,
Свободные от жёсткой хватки Времени и Смерти,
Стремясь уйти от происков печали и желаний,
На ярких безопасных очарованных окраинах
Они лежат, купаясь в вечно существующем блаженстве.
Во сне и в трансе, в размышленьи, перед нашими глазами,
По внутренним полям мистического зрения
Широкие восторженные виды, улетая от внимательного взгляда,
Виденья совершенного, законченного царства - проходят
И оставляют след сияющих воспоминаний.
Воображаемые сцены или вечные великие миры,
Ухваченные в грёзе или в ощущении, касаются сердец своею глубиной;
Хоть кажутся нам нереальными, они реальнее чем жизнь,
Счастливее чем счастье, и вернее самых верных истин,
И даже если б это было грёзой или же увиденными образами,
То истина той грёзы превратила б в ложь пустые внешние реальности земли.
Застыв в каком-то быстром вечном миге жили там 
Или по каждому призыву возвращались к жаждущему глазу
Наполненные тишиною небеса ненарушаемого Света,
И озаряемые континенты фиолетовых миров покоя,
И океаны, реки радости Всевышнего,
Не знающие горя страны под пурпурными светилами.
 
 
   Всё это, некогда звезда далёкой ослепительной идеи,
Кометный хвост воображаемой мечты,
Сейчас приобретало более реальный облик.
Перешагнув пучину меж земными фактами и истиной мечты,
Те чудо-царства жизни перестали быть мечтами;
Его (Ашвапати) взгляд превращал в своё всё то, что ими открывалось:
Их сцены, их события встречали глаз его и сердце,
И поражали их блаженством, чистой красотой.
Высокая безветренная область как магнит притягивала взгляд,
Её границы уходили в небо Внутреннего 'Я'
И погружались в странную эфирную основу.
Вся эта квинтэссенция пылала высшим наслажденьем Жизни.
И на мистическом духовном пике
Лишь высшая, преображающая всё, граница чуда
Жизнь отделяла от бесформенного Бесконечного,
От вечности скрывая Время.
Из этого бесформенного вещества чеканит Время собственные формы;
Молчанье Вечного несёт в себе космическое действо:
Изменчивые облики Всемирной Силы
Черпают силу быть и волю продолжаться
В глубоком океане динамичного покоя.
Перевернув вершину духа и направив к жизни,
Она расходует запас податливых свобод Единого,
Чтоб бросить в действия мечты своих капризов;
Его зов мудрости даёт опору легкомысленным её стопам,
Поддерживает её танец на устойчивой основе;
Его спокойная вневременная неизменность
Должна поднять на нужный уровень чудесное её творение.
Изобретая из невидящих энергий Пустоты
Арену для реально существующей вселенной,
Она скрепила мыслями его свои шаги, в своих слепых делах
Она способна видеть вспышками его всезнающего Света.
По воле этой Силы недоступный пониманию Сверхразум
Склоняется вести её могущество, что чувствует, но не способно знать,
Дыхание энергии, что правит беспокойными её морями
И жизнь, которая подвластна правящей Идее.
По воле этой Силы, ведомый светлым Неотъемлемым,
Опасно экспериментирующий Ум
Прокладывает путь сквозь непонятные возможности 
Среди формаций, что случайно созданы в неведающем мире.
Невежество людей идёт по направленью к Истине,
Чтобы Незнание могло стать всеосознающим,
И изменённые инстинкты стали бы божественными мыслями,
И в этих мыслях поселился безошибочный, бессмертный взгляд, 
Чтобы Природа поднялась к тождественности с Богом.
Хозяин всех миров, который превратил себя в её раба,
Он - исполнитель всех её фантазий:
Она направила по руслам океаны всемогущества
И ограничила законами своими Беспредельное.
Бессмертный взялся выполнять её работы;
Он трудится над целями, что ставит перед ним её Невежество,
Скрываемый накидкой нашей смертности.
Те формы, те миры, что создаёт её фантазия-богиня,
Теряют свой источник на невидимых высотах:
И даже отделённые, отбившись от своих вневременных начал,
И даже искажённые и проклятые, тёмные и падшие, - 
Поскольку и в паденьи есть своя испорченная радость,
А ведь она не упускает ничего, что служит для восторга, - 
Они способны возвратиться на свои вершины, или же
Остановить здесь приговор паденья духа,
Восстановить отнятую у них божественность.
Однажды уловив в размахе взгляда вечного,
Он (Ашвапати) видел гордость и великолепие её рождённых в высях зон,
И области, что затаились в глубине внизу.
Над ним была монархия не знавшего паденья внутреннего "я",
Под ним располагался мрачный транс пучины,
Как противостоящий полюс или как неясный антипод.
Там расстилались перед ним просторы славы абсолютов жизни:
Там всё смеялось в безопасности бессмертия
И в вечном детском возрасте души,
Когда ещё не опустилась тьма, и не родились боль и горе,
Где всё осмеливалось быть единым, быть самим собой,
И Мудрость с обнажённою Свободою играла 
В невинности, не ведая греха, под ярким и счастливым солнцем Истины.
Там были целые миры её язвительной иронии и смеха,
Там были сферы её первых ощущений от труда, борьбы и слёз,
И голова её лежала на груди у очарованного Бога Смерти,
Сон ненадолго подражал покою угасания.
Она свет Бога отделила от его же тьмы,
Чтоб испытать вкус яростных противоречий.
Здесь, смешиваясь в сердце человека, их оттенки и тона
Соткали изменяемую форму человеческого существа,
И жизнь его - бегущий перед ним поток во Времени,
Устойчивую прочную изменчивость его природы,
Меняющийся динамичный фильм картины человеческой души,
И хаотичный космос его личности.
Великая богиня-созидательница своим загадочным касанием
Направила к могуществу и пафосу мечту существованья о себе,
И превратила в страстную игру его бездонную мистерию.
 
 
   Но здесь лежали царства, что поднялись к небу лишь до половины.
Вуаль была там, но не Тёмная Стена;
В обличьях, что не слишком далеки от пониманья человеком,
Какой-то пыл неосквернённой чистоты
Прокладывал пути наружу, луч первоначального Блаженства.
И радости небес могли бы стать земными, если бы земля была чиста.
Так наше чувство, сердце, став обожествлёнными могли б достичь
И яркой крайности какого-то естественного счастья,
И трепетанья абсолютов Сверхприроды:
Все силы бы могли смеяться и соревноваться на крутых путях земли
И никогда не чувствовать её безжалостного лезвия мучения и боли,
И вся любовь могла бы здесь играть, и не было б стыда Природы.
Но те мечты она загнала в хлев, на дальние дворы Материи,
И двери для высокого пока что остаются на замке.
Но всё же те миры способны ощутить дыханье Бога, приходящее к их пикам;
Там был какой-то проблеск края Трансцендентного.
Пересекая белые безмолвия веков,
Бессмертные фигуры воплощённой радости
Шли по широкому пространству, подступавшему к сну вечности.
Там чистые мистические голоса в тиши блаженства
Взывали к безупречной сладости, которой полон Бог Любви,
И звали, чтоб его медовое касанье взволновало эти царства,
А полные блаженства руки - обхватили тело всей Природы,
А сладостное нестерпимое могущество объединения -
Взяло бы всех существ в свои спасительные руки,
Прижав к жалеющей груди бездомного и бунтаря,
И навязало силой отвергаемое ими счастье.
Там свадебный хорал незримому Божественному,
Наполненная пламенем рапсодия о чистой страсти
Бессмертной музыкой входили в сердце
И пробуждали дремлющее ухо высочайшего экстаза.
Иное, ярче, чище, чувство находило там свой дом,
И жгучий импульс, что не вынесло бы ни одно земное тело;
Спускалось необременённое, широкое, просторное дыхание
И сердце торопилось от одних восторженных ударов до других.
Там голос Времени звенел и пел о радости Бессмертного
И приходили зов поэзии и вдохновение,
Мгновения с экстазом на своих крылах;
Неописуемая красота неслась, небесно-обнажённая,
Свободная от всех ограничений по просторам грёз;
К бессмертным жителям на берегах у океана Света 
С небес взывали крики Птиц Чудесного.
Творение выпрыгивало прямо из ладоней Бога;
Восторг и чудо странствовали по дорогам.
Лишь только быть - там становилось высшим наслаждением,
Жизнь - полным счастья хохотом души,
И Радость там была царицей, а Любовь - министром.
Там обретала воплощенье ясность духа.
Противоречья жизни становились любящими, близкими друзьями,
А крайности её - острейшим лезвием гармонии:
Терпимость приходила с нежной чистотой 
И вскармливала материнской грудью бога:
Там слабых не было ни одного, и ложь там не смогла бы жить;
Невежество там стало тонкой тенью, что оберегало свет,
Воображение - свободной волей Истины,
И наслажденье - кандидатом на огонь небес;
Там интеллект был почитателем Прекрасного,
Рабынею спокойного духовного закона оставалась Сила,
Могущество укладывало голову на грудь Блаженства.
Стояли там великолепия вершин непостижимого,
И автономии спокойного самоправленья Мудрости,
Её высокие вассалы девственного солнца,
Наполненные озареньем теократии всё-видящей души
На троне царствовали в силе света Трансцендентного.
Видения великого и грёзы о значительном
Там двигались походкою монархов, в царствах, полных солнечного света:
Царили в креслах мраморно-холодной воли
Сенаты полные богами, ассамблеи, силы жизни,
Высокие господства, автократии,
Увенчанные лавром силы, властные вооружённые могущества.
Всё было там великим и прекрасным,
Все существа носили царские печати силы.
Там восседали олигархии естественного ясного Закона,
И гордые неистовые головы служили одному спокойному челу монарха:
Все состояния души там облачались в одеяния божественного.
Встречались пылкие, друг друга обнимающие близости,
И радости владеть, и радости служить,
Которые Любовь навязывает сердцу той Любви, что повинуется,
И телу той Любви, что остаётся под восторженным ярмом.
Всё было радостной игрою встретившихся царственностей.
Так поклоненье поднимает подчинившуюся силу поклоняющегося
Тем ближе к гордости, блаженству бога, чем сильней восхищена его душа:
Правитель там един со всеми, кем он правит;
Для тех, кто служит со свободным, ровным сердцем,
Повиновенье - царственная школа обучения,
Венок и привилегия его великодушия,
В нём вера - выражение его возвышенной природы,
Служение его - власть духа.
Там были области, где Знание соединялось с творческою Силой
В её высоком доме, делая её всю целиком своею:
Великий Озарённый обнимал её мерцающее тело
И наполнял его глубокой страстью своего луча,
Пока оно не становилось для него прозрачным домом,
А вся её душа - лишь копией его души.
Обожествлённые и ставшие другими от касанья мудрости,
Её дни стали светлым жертвоприношением;
Бессмертной мошкой в нескончаемом, счастливом пламени
Она сгорала в нестерпимом, сладостном сиянии.
Жизнь-пленницу отдали в жёны за её завоевателя.
Она в его широком небе заново построила свой мир;
Она дала спокойной поступи ума энергию и скорости мотора,
Для мыслящих - потребность жить всем тем, что видит их душа,
Живущим - импульс познавать и видеть.
Его великолепие брало её в объятия, её могущество старалось льнуть к нему;
Царю в пурпурных одеяниях она дала Идею в качестве короны,
Вложила свой магический, увитый змеем, скипетр в руку Мысли,
И сделала из форм - его ритмичные фигуры внутреннего взгляда,
А действия свои - живой основой для его всесильной воли.
Подобно молнии и грому, вспышке созидателя,
Его победный Свет смог оседлать её незнающую смерти Силу;
Могучий и неистовый галоп кентавра на себе нёс бога.
Двойным величьем стали жизнь и ум, воссевшие на трон.
Там были целые миры глубокого, большого счастья,
И дел, окрашенных мечтами, смеха - мыслью,
И страсть могла там ожидать своих желаний
Пока не станет слышно рядом приближенье Бога.
Там были целые миры веселья, детской радости;
Не знавшая заботы юность сердца и ума
Встречала в теле свой небесный инструмент;
И зажигая золотистое гало вокруг желания
Обожествлённое животное она освобождала в теле для
Божественных прыжков любви, блаженства, красоты.
На светлой почве, что смотрела на небесную улыбку, 
Живой и быстрый импульс жизни не встречал ни остановок, ни преград:
Не знал он, что такое - уставать; от счастья лишь бывали слёзы.
Работа там была игрой, игра - единственной работой,
Намеренья небес - забавами богоподобного могущества:
Небесная вакхическая пляска, вечно чистая,
Не ограниченная слабостью, как в смертных рамках,
Жизнь оставалась вечностью различных настроений восхищения:
И никогда не приходила старость, никогда забота не морщинила лицо.
Навязывая безопасному существованью звёзд
Соревнование и смех бессмертных сил,
Нагие дети-боги проносились по своим полям для игр,
Охваченные токами великолепия и быстроты;
Они и шторм и солнце сделали своими компаньонами,
И веселились с белой гривою вздымающихся океанов,
И убивали расстоянья, попираемые до смерти под их колёсами,
Сражались на своих аренах силы.
И, властные в своём сияньи, словно солнца,
Они воспламеняли небо славой тел,
Бросаемых как щедрый и божественный подарок миру.
Они несли магические чары, доводящие сердца до полного восторга,
И власть, и гордость своего очарования,
Как знамя Жизни на путях Пространства.
Идеи были светлыми друзьями их души;
Ум развлекался речью и бросал, как копья, мысли,
Но труд тех инструментов был ему не нужен, чтобы знать;
Познанье было лёгким времяпровождением Природы, словно отдых.
Окутанные яркими лучами молодых сердец,
Наследники и дети древнего инстинкта Бога,
И арендаторы неограниченных владений Времени,
Ещё дрожа блаженством изначального творения,
Они существованье погружали в юность собственной души.
Утонченная и неистовая тирания,
И полное энергии их воли принужденье к радости,
Смеющиеся реки счастья изливались в мир.
Дыхание высокого свободного согласия царило там,
Счастливая походка дней в спокойной атмосфере,
Поток вселенского покоя и любви.
Их власть неустающей свежести жила
Как песня наслажденья на устах у Времени.
Широкий и спонтанно возникающий порядок там давал свободу воле,
И солнечно-открытому крылатому полёту душ к блаженству,
Величию и широте раскованного действия,
И золотой свободе быстрого сердечного огня.
Там не бывало лжи от разделенья душ,
Туда не приходила искривлённость мысли или слова
Украсть у сотворённого его родную истину;
Всё было искренностью и естественною силой.
Свобода там была - единственное правило, закон законов.
Счастливыми рядами поднимались или погружались те миры:
В чертогах изощрённой красоты и удивления,
В полях величия и титанической, огромной силы,
Жизнь с легкостью играла со своими необъятными желаньями.
Она могла бы выстроить без передышки тысячи Эдемов;
И не было границ ни для её величия, ни для её изящества,
Ни для её небесного разнообразия.
Проснувшись от призыва и движения неисчислимых душ,
Поднявшись из груди какой-то глубочайшей Бесконечности,
И улыбаясь, как новорождённое дитя в надежде и любви,
В своей природе поселив могущество Бессмертного,
В своей груди храня всё время Волю вечного,
Ей там не нужно было никакого руководства, кроме света сердца:
И никакое горькое падение не унижало божество её шагов,
И никакая чуждая ей Ночь не приходила ослепить её глаза.
Там не было нужды ни в хомутах злых чувств, ни в заграждениях;
Любое дело становилось радостью и совершенством.
Отдавшись настроениям своей несущейся фантазии,
Богатому и красочному буйству своего ума,
Познав могучие небесные мечты,
Волшебница-творец неисчислимых форм,
Исследуя размеры ритмов Бога,
Она ткала магический свой чудо-танец так, как ей хотелось,
Дионисийская богиня наслаждения,
Вакханка созидающих экстазов.


   Он (Ашвапати) видел этот мир блаженства, ощущал его призыв,
Но не нашёл пути войти в ту радость;
В сознании зияла пропасть без моста.
Пока что тёмный воздух оставался окружением его души,
Навязывая беспокойный образ жизни.
И несмотря на устремлённый ум и страстное желающее чувство,
Для мрачной Мысли, порождённой невесёлым опытом,
Для зренья, затуманенного множеством забот, страданием и сном,
Всё это виделось как яркая заветная мечта,
Что поймана в желанной дали сердцем
Идущего в тени мучения земли.
Хотя однажды он почувствовал объятья Вечного,
Его природа слишком близко находилась от миров страдания,
И там, где он стоял, виднелись входы в Ночь.
С трудом, так плотно ныне осаждённая заботой мира,
Та плотная формация, в которой нас отлили,
Способна радость возвращать для радости, и чистый свет для света.
Её мучительная воля жить и думать
Вначале пробудилась к смеси удовольствия и боли
И до сих пор хранит привычку своего рождения:
Ужасный дуализм - наш способ быть.
В незрелых начинаньях мира смертных
Жизнь не была ещё игрой ума или желаньем сердца.
Когда земля лишь создавалась в неосознающей Пустоте
И не было там ничего, за исключением материальной сцены,
Отождествившись с морем, небом, камнем, молодые боги
Стремились дать свободу душам,
Дремавшим средь неясности и безжизненных объектов.
В том одиночестве величия, в той обнажённой красоте,
В глухом безмолвии, средь звуков, что никто не слышал,
О как же тяжела была та непередаваемая ноша
Быть Богом в мире, где не нужно ничего;
И не было там никого, чтоб воспринять или почувствовать.
Сплошная масса, где не пробивалось пульса ощущений,
Там не могла вместить широкий импульс созидания:
Не погружённый более в гармонию Материи,
Высокий Дух утратил свой застывший каменный покой.
Он в отстранённом трансе стал искать возможность видеть,
Желал движений, сделанных осознающим сердцем
Скучал по речи, мысли, радости, любви,
В немом бесчувственном круженьи дня и ночи
Томился по биению стремления и отклика.
Уравновешенное несознание, расшатываемое от касания,
Интуитивное Безмолвие, трепещущее именем,
Они взывали к Жизни захватить бесчувственную ткань
И в грубых формах пробудить божественность.
Был слышен голос на безмолвной кружащей планете,
И бормотанье жаловалось в той неслушающей Пустоте.
Казалось, там, где прежде не существовал никто, дышало существо:
И нечто, заточённое в бесчувственные мёртвые глубины,
Отвергшее сознательное бытиё, утратившее радость,
Вдруг повернулось, словно спящий с незапамятных времен.
Узнав о похороненной своей реальности,
И вспоминая о своём забытом 'я' и о своих правах,
Оно отныне захотело знать, стремиться, наслаждаться, жить.
И Жизнь услышала тот зов, оставила родной, привычный свет.
Она нахлынула из плана яркого её великолепия
На неподатливую суету и неуклюжесть смертного Пространства,
И милосердный, на огромных крыльях, Ангел тоже изливал сюда
Её великолепье, скорость и блаженство,
Надеясь радостью наполнить новый и прекрасный мир.
И как богиня, что внезапно входит в человеческую грудь
И заполняет дни его своим божественным объятием,
Она склонилась, чтобы выстроить себе жилище в преходящих формах;
И в лоно, чрев Материи забросила огонь Бессмертного,
В бесчувственном Просторе разбудила мысли и надежду,
Своим очарованием и красотой ударила по плоти и по нерву
И навязала наслаждение бесчувственному остову земли.
Ожившее, одетое в деревья, травы и цветы,
Земли огромное коричневое тело улыбалось небесам,
Лазурь лазури отвечала в смехе моря;
Так новые и чувствующие создания заполнили незримые глубины,
В изяществе зверей бежала слава, скорость Жизни,
И человек осмелился, стал мыслить и встречать своей душою мир.
Однако же, пока дыханье этой магии лишь было на пути,
И прежде, чем её (Жизни) дары достигли наших заточённых в камеры сердец,
Двусмысленное тёмное Присутствие подвергло всё сомнению.
Та тайная Божественная Воля, что себя окутывает в Ночь
И предлагает духу тяжкое мучительное испытанье плоти,
Сумела навязать мистическую маску смерти и страдания.
Сейчас пленённая в неторопливые, мучительные годы,
Живёт как гостья та крылатая и удивительная странница,
Она не может более вернуть обратно состоянье счастья,
И вынуждена подчинять себя закону Несознанья, полного инертности,
Бесчувственному основанью мира,
Где красота лежит под тяжестью слепых пределов,
А радость и страдание живут как два сражающихся друга.
Неясная и ужасающая немота упала на неё:
Её могучий тонкий дух был упразднён,
Убит был дар в ней детского божественного счастья,
И всё её великолепие обращено в ничтожество,
Вся сладость - в изувеченные облики желаний.
Питать своей работой смерть - отныне здесь удел для жизни.
И так её бессмертье стало сокрыто ото всех, что кажется она,
Сознание навязывая несознательному,
Лишь эпизодом в вечной смерти,
Лишь мифом бытия, который должен навсегда исчезнуть.
Такой была недобрая мистерия произошедшей с Жизнью перемены.
 
Конец третьей песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова 
1999 апр 03 сб - 2005 май 26 чт, 2006 авг 13 сб - 2007 апр 16 пн,
2014 апр 21 - 2014 май 28 ср