Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга  Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ

Песня XIV
МИР ДУШИ

Его (Ашвапати) исканья получили скрытый, непрямой ответ.
На фоне отдалённого мерцания Ума-Пространства
Был виден вход в светящуюся шахту, пылающий открытый зев;
Уединёнными воротами казался он, раздумьями о радости,
Замаскированным убежищем и выходом в таинственное действо.
Из этого всегда голодного, поверхностного мира
Он уносился в недра неизвестного,
К источнику, в туннель глубин Всевышнего.
Чем глубже этот путь нырял, мистическою колеёй надежды,
Сквозь множество слоёв беззвучного, бесформенного "я",
Стремясь достигнуть окончательной основы сердца мира,
Тем ощутимее, навстречу поднимался бессловесный зов,
Упрашивая всё ещё неумолимый Ум,
И страстно выражая некое незримое желание.
Как будто манящий перст тайны протянулся
В хрустальном настроеньи этой атмосферы,
Указывая на него (на Ашвапати) из близких скрытых недр,
Как будто бы посланье из глубин души вселенной,
Намёк на затаившуюся радость,
Мерцало, незаметно проникая внутрь Ума
Немым трепещущим экстазом света,
В утонченность и страстность розового пламени.
Как человек, которого влечёт вернуться в свой духовный дом,
Сильнее и сильнее ощущает близость ждущей там его любви,
В дрожащий и неясный переход,
Что заключал его в объятья от преследований дня и ночи,
Входил он (Ашвапати) направляемый загадочным звучанием.
Оно казалось шумом многих голосов и одиноким бормотаньем,
Поочерёдно становилось всеми звуками и всё же оставалось тем же самым.
Сокрытый зов к непредсказуемому наслажденью
В призывном голосе кого-то хорошо знакомого и горячо любимого,
Но безымянного в непомнящем уме,
Обратно вёл к восторгу праздно прозябающее сердце.
Бессмертный крик терзал и восхищал пленённый слух.
Затем, снижая властную свою мистерию,
Стихал до шёпота, кружащего вокруг души.
Он представал стремленьем одинокой флейты,
Что странствовала берегами памяти
И наполняла глаз слезой тоскующей о чём-то радости.
Стремительной и пылкой, одинокой нотою сверчка, 
Пронзительной мелодией отметил он безлунную ночную тишину,
Ударил в нерв мистического сна
Своим магическим настойчивым высоким горном.
Серебряный звенящий смех от колокольчиков ножных браслетов
Гулял дорогами уединившегося сердца;
И танцем утешая вечно длящееся одиночество,
Пришла, в рыданиях, забытая когда-то сладость.
Или, возможно, долетая мелодичным звуком издалёка,
Казался временами звякающим шагом длинных караванов,
Он слышался как гимн широкого пространства леса,
Звучал торжественным напоминаньем храмового гонга,
Гудением пчелиных ульёв, опьянённых мёдом в летних островах,
Пылающих экстазом в дрёме полудня,
Или торжественным далёким пеньем моря-пилигрима.
В дрожащем воздухе плыл фимиам,
Мистическое счастье отзывалось трепетом в груди
Как если б незаметно подошёл невидимый Любимый,
И вдруг возникло бы его прекрасное лицо,
И в радостном объятьи можно было ухватить его летящие ступни,
И мир бы стал другим от красоты его улыбки.
В чудесные и бестелесные чертоги прибыл Ашвапати,
В дом страсти, не имеющей ни имени, ни голоса,
Он ощутил там глубину, что отвечала каждой высоте,
Нашёлся угол, могущий объять все царства и миры,
И точка, что была сознательным узлом Пространства,
Час вечности, что находился в самом сердце Времени.
Безмолвная Душа всего огромнейшего мира там была:
Там жило Существо, Присутствие и Сила,
Единственная Личность, что была и им самим, и всеми,
И сладкой и опасною пульсацией любимой с нежностью Природы,
Преобразуемой в божественные, чистые удары.
Та, что могла любить и без любви в ответ,
Встречая худшее и поворачивая к лучшему,
Что исцеляла горькие жестокости земли,
Преобразуя всякий опыт в наслаждение;
Так, вмешиваясь в скорбные пути рождения,
Она качала колыбель космического своего Дитя
И утешала все рыдания руками радости;
Она дурное приводила к тайному добру,
Измученную ложь преобразуя в радостную правду;
Её могуществом была способность выявлять божественность.
Так бесконечная, ровесница ума Всевышнего,
Она внутри себя несёт и семя, и огонь,
То семя, из которого рождается вновь Вечный,
Огонь, что отменяет в смертном смерть.
Всё становилось для всего родным, собой и близким;
И близость к Богу здесь была везде,
Не ощущалось ни завесы, ни инертного и грубого барьера,
И расстоянье не могло здесь разделять, а Время - изменять.
В глубинах духа полыхало пламя страсти,
И все сердца соединяло постоянное прикосновенье сладости,
Единый пульс блаженства обожания
В том восхищённом воздухе неумирающей любви.
Во всём светилось внутреннее счастье,
И ощущение космических гармоний,
Неизмеримая и полная покоя вечность истины и красоты,
Добра и радости, что слились воедино.
Здесь находилась бьющая ключами сердцевина всей конечной жизни;
И дух без формы становился здесь душою формы.

Всё было там душою или сделано из чистой и прозрачнейшей материи души;
Глубокую, таинственную душу-землю укрывали небеса души.
Всё познавалось здесь духовным чувством:
И не было ни мысли, только знание - единое и близкое 
Овладевало всем при помощи подвижного отождествления,
Взаимопониманья внутреннего "я" с другими "я",
Прикосновения сознания к сознанию,
И внутреннего взгляда на другое существо,
И сердца, что лежало обнажённым для другого сердца, без словесных стен,
И общего единодушия умов, способных видеть
В неисчислимых мириадах форм, светящихся единым Богом.
Там Жизни не было, однако там была охваченная страстью сила,
Прекраснее прекрасного и глубже глубины,
И ощущалась словно тонкая духовная энергия,
Что с трепетаньем выходила из одной души для отвечающей другой души,
Мистическое, тайное движенье, близкое влияние,
И пылкое, свободное, наполненное счастьем приближенье существа 
К другому существу, без всякого заслона и проверки,
И без чего бы никогда любовь и жизнь не появились.
Тел не было, тела там были не нужны,
Душа сама была своей бессмертной формой,
Она могла встречать касанье сразу многих душ
Наполненное близостью, конкретностью, блаженством, удивительно правдивое.
И как во сне, когда идёшь сквозь яркие видения,
И став осознающим, понимаешь суть увиденных фигур,
Здесь, где реальность стала собственным воображением
Он (Ашвапати) знал любую вещь не через форму, а при помощи её души:
Как тем, кто долго прожили и стали от любви едины,
Не нужно слов и знаков для ответа сердца сердцу,
Без лишнего препятствия из речи он общался и
Встречался с существами, не прикрытыми материальной оболочкой.
Там расстилались одухотворённые и странные пейзажи,
Царила красота озёр, ручьёв, холмов,
Текучесть и устойчивость в душе-пространстве,
Равнины и долины, и широкие просторы радости-души,
Сады, которые раскинулись цветущими полями духа,
И становились тонкой медитацией с неуловимым привкусом мечты.
Весь воздух был дыханьем чистой бесконечности.
Благоухание блуждало в разноцветной дымке,
Как будто аромат и краски всех нежнейших и прекраснейших цветов
Смешались, чтобы повторить божественную атмосферу.
Не к взорам обращаясь, а к душе,
Там красота жила в своём привычном доме,
И было всё прекрасным там по праву,
И не нуждалось в роскоши одежд.
Все вещи были как тела Богов,
Как символические знаки духа, окружающие душу,
Поскольку мир и внутреннее "я" сливались, становясь одной реальностью.

И погружённые в беззвучный транс между рожденьями
Те существа, что прежде принимали форму на земле, сидели там
В сияющих палатах для духовного, особенного сна.
Они прошли почтовые столбы рождения и смерти,
Они прошли их маленькую сцену символических работ и дел,
Они прошли по небесам и преисподням долгой их дороги;
Они вернулись, наконец, в глубокую, мистическую душу мира.
Сейчас всё было собрано в их отдыхе, исполненного смысла:
С природой их и личностью происходил сон-изменение.
Они в том трансе собирали заново свои недавно прожитые "я",
В предвидящем раздумье памяти, на заднем фоне,
Пророчество о новой личности
Выстраивало карту курса ждущей их судьбы:
Наследниками собственного прошлого и первооткрывателями собственного будущего,
Самостоятельно избрав грядущий свой удел,
Они в том плане ожидали приключений новой жизни.
Так, Личность, что несёт своё существованье сквозь падение миров,
Всё время та же самая во многих обликах, 
Неощутимая для внешнего ума,
И принимающая множество неведомых имён в неведомых различных странах,
Сквозь Время отпечатывает на истрёпанной земной странице
Растущий образ своего таинственного внутреннего "я",
И учится на опыте тому, о чём уже знал дух,
Пока она не сможет видеть здесь свою живую истину и Бога.
Им предстоит ещё раз встретиться с игрой-проблемою рождения,
С экспериментами души - страданием и радостью,
И с мыслями, и с импульсами побуждений, освещающих слепые действия,
И с риском на дорогах обстоятельства,
Которые через движения внутри и путешествие по внешним сценам,
Сквозь формы, облики вещей приводят к внутреннему "я".
И вот он (Ашвапати) вышел в самый центр творения.
Тот дух, что странствует от состоянья к состоянью,
Находит здесь безмолвие своей начальной точки
В бесформенном могуществе, и тихой неподвижности,
И страстном устремленьи, что вынашивает мир Души.
Всё то, что создано и снова уничтожено,
Спокойный постоянный взгляд Единого
Неодолимо пересоздаёт и снова наполняет жизнью:
Идеи, силы, жизни, существа,
Берутся в эту тишину на время;
Они в ней перестраивают цель и направление,
И пересматривают заново свою природу, формируют новый облик.
Они всё время изменяются, и в изменении всегда растут,
И проходя сквозь смерть, как через стадию, несущую свои плоды,
И после долгого, всё составляющего по-другому, сна
Они вновь получают место в динамическом развитии Богов,
Пока работа их в космическом, вселенском Времени не завершится.
Здесь находился зал, в котором формируются миры.
И только оставался интервал меж действием и действием,
Между одним рожденьем и другим, меж сном и пробуждённым сном,
Та пауза, что наделяла новой силой быть и делать.
А за пределом этого лежали области восторга и покоя,
Безмолвные места рождения надежды, света и любви,
И колыбели для божественного отдыха и восхищения.
В дремоте голосов, звучащих в этом мире
Он (Ашвапати) всё сильней осознавал то вечное мгновение,
И знание его, лишённое одежды чувств
Всё понимало через тождество, без мысли или слова;
Там существо его смотрело на себя и видело всё без вуали,
И жизни путь спускался из духовной бесконечности.
Вдоль по дороге чистого, сияющего внутреннего света,
Один между огромными Присутствиями,
Под наблюдающими взглядами неведомых Богов,
Его душа шла дальше, одинокая сознательная сила,
К концу, что вечно начинается сначала,
Всё ближе подходя сквозь тихую немую неподвижность,
К источнику всего - и человеческого и божественного.
Здесь Ашвапати встретил в равновесии могучего единства
Видение бессмертного Двоих-в-Одном,
Увидел существо, единое в своих обнявшихся телах,
Увидел двоевластье двух объединённых душ,
Сидевших поглощёнными в глубокую и созидающую радость;
Их транс блаженства нёс, поддерживая, наш подвижный мир.
А позади, за ними, в утренних неясных сумерках стояла Та,
Что принесла их из Непознаваемого.
Всегда сокрытая, она ждала прихода ищущего духа;
Как наблюдатель на недостижимых высочайших пиках,
Она ведёт духовных путников незримыми путями,
И охраняет аскетические подступы к Единому.
В начале каждого, идущего вдаль плана,
Пронизывая собственной энергией космические солнца,
Царит Она - и вдохновительница их бесчисленных работ
И выдумщица символа их сцены.
Над ними, выше всех стоит она, поддерживая всё,
Всесильная и одинокая Богиня, вечно за вуалью,
Та, для которой мир -её загадочная маска;
Века - лишь отзвуки её шагов,
События - её картина мыслей,
А всё творение - её божественное, нескончаемое действо.
Дух Ашвапати стал сосудом для её могущества;
Безмолвный от бездонной страсти своего намеренья,
Он протянул к ней руки, сложенные для молитвы.
Затем, в величественном отклике его трепещущему сердцу
Явился жест, который словно сбрасывал миры,
И из блистающей мистерии её одежд поднялась
Одна рука, сорвавшую наполовину вечную вуаль.
Свет появился, тихий и непреходящий.
Притянутый к широким и светящимся глубинам
Загадки, тайны глаз её, всё наполняющих восторгом,
Увидел он мистическое очертание её лица.
И переполненный её неумолимым светом и блаженством,
Став атомом её неограниченного "я",
Весь покорённый сладостью, молниеносностью её энергии,
Бросаемый на берега её океанического, необъятного экстаза,
Став опьянённым после золотого, крепкого духовного вина, 
Он испустил из разрываемой на части тишины своей души
Крик обожания, желания,
И подчиненья безграничного ума,
И самопосвященья в тихом сердце.
Он, бессознательный и распростёртый, пал к её ногам.

Конец четырнадцатой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2000 июнь 16 пт - 2007 окт 31 ср, 2009 авг 01 сб - 2009 дек 09 ср,
2014 дек 24 ср - 2015 март 07 сб