Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга  Третья
КНИГА БОЖЕСТВЕННОЙ МАТЕРИ

Песня III
ДОМ ДУХА И НОВОЕ ТВОРЕНИЕ

Задача оставалась перед ним (Ашвапати) труднее всех, что были прежде.
Он повернул свой взгляд к Тому, откуда появляется всё бытие,
Он повернулся к символу, глядящему из Тайны,
Что знает непередаваемую Истину за нашей мыслью
И охраняет мир всевидящим широким взглядом.
В недосягаемом безмолвии души,
Весь собранный, нацеленный лишь на одно, монументальный, отделённый,
Сидел он терпеливо, воплощённою надеждой,
Не двигаясь, на пьедестале обращённой к Этому молитвы.
Искал он силу, что ни разу не бывала на земле,
Поддержку от Могущества, что слишком велико для смертной воли,
Свет Истины, что виден нам сейчас лишь издали,
И санкцию от своего высокого и всемогущего Источника.
Ни звука не спускалось с ужасающих высот;
Вневременные веки были сомкнуты; ничто не открывалось.
Нейтральная беспомощная пустота давила, угнетая, годы.
В самом материале нашей ограниченной природы человека
Он ощущал застывшее сопротивление, огромное и бессловесное,
Всей нашей неосознающей и невидящей основы,
Упорное, немое отрицание в глубинах жизни,
Незнающее "Нет" в первоисточнике всего.
Сокрытое сотрудничество с Ночью
Сумело выжить даже в нём, скрываясь от внимательного взгляда:
И что-то до сих пор внутри его земного существа хранило
Своё родство с Неведением, из которого пришло.
Неясное единство с уничтоженным, погибшим прошлым,
Что продолжало тайно укрываться в старой оболочке мира,
Не замечаемое светом озарённого ума,
И в подсознательном нашёптываньи, и во сне
Оно по прежнему подсказывало выбор духа и ума.
Его предательские элементы расползались скользкими крупицами
С надеждою на то, что Истина, входя, на них оступится и упадёт,
А голоса ушедших идеалов прошлого скитались и стонали,
Молили о божественной терпимости
К простому милому несовершенству человеческой земли
И к сладким слабостям людей в их смертном состоянии.
Всё это он сейчас стремился обнаружить и изгнать,
Тот элемент, что предаёт в нём Бога.
Он оголил все спрятанные области Природы,
Он обыскал с огнём все тайники и уголки,
Где беглецы-инстинкты и бесформенные бунтари
Могли найти убежище в святилищах, в жилищах тьмы
От белой чистоты небесного все-очищающего пламени.
Казалось, всё, что было небожественным, должно исчезнуть:
Но всё же некий самый малый диссидент мог ускользнуть,
И всё ещё скрывался центр слепой энергии и силы.
Ведь Несознанье тоже бесконечно;
Чем больше мы стараемся измерить глубину его пучин,
Тем дальше простирается оно, до бесконечности.
Затем, чтоб слёзы человека не убили Истину,
Он (Ашвапати) вырвал из себя желанье, отделив от кровоточащих корней,
И предложил богам освободившееся место.
Так смог он вынести прикосновенье безупречного.
Пришла последняя и самая большая трансформация.
Его душа вся оказалась перед ним, и как великий океан,
Волнами затопляла ум и тело;
Всё существо его расширилось, стремясь объять вселенную,
Объединяя внутреннее с внешним,
Чтоб сделать жизнь космической гармонией,
Империей присущей постоянно ей Божественности.
В той потрясающей всеобщности
Не только естество его души и ощущение ума
Включали каждый ум и душу внутрь его ума, души,
Но даже изменилась жизнь у плоти и у нерва, 
И стала общей жизнью плоти, нервов всех живых существ;
Он ощущал веселье, радости других как собственную радость,
Переносил страдание других, как собственное горе;
Его вселенская симпатия, безмерная, как океан,
Поддерживала ношу сотворённого,
Как вся земля поддерживает жертвоприношенье всех существ,
Вибрируя созвучно радости, покою скрытого вуалью Трансцендентного.
Не стало больше нескончаемого списка разделённостей;
Росло и крепло тайное единство Духа,
И вся Природа снова ощутила безраздельное блаженство.
Исчезла щель, что отделяла души друг от друга,
Ушёл барьер меж миром и Всевышним.
Он вышел за пределы формы, за ограниченья памяти;
Скрывающий всё ум был схвачен и отброшен прочь;
Он растворился, он уже не мог вернуться вновь,
И стало видимым единое Сознание, что сотворило мир;
Сейчас всё стало озарением и силой.
В своём последнем тонком слабом следе найденный и отменённый,
Ушёл круг маленького внутреннего "я";
Уже нельзя в нём было ощутить отдельное, самостоятельное существо;
Оно исчезло и себя не знало больше,
Затерянное в широте отождествленья духа.
Его (Ашвапати) природа выросла в движение Всецелого,
Который изучает самого себя, и узнаёт, что всё есть Он,
Его душа была посланником Всецелого,
Что отвернулось от себя, стремясь к слиянию с единым Наивысшим.
Он вышел за пределы формулы, шаблона человека;
Так человеческое сердце, что скрывало Нерушимого,
Впустило внутрь могучее биенье сердца бога;
Его пытливый ум растаял в Истине, что знает;
Жизнь Ашвапати стала необъятною рекой вселенской жизни.
Он встал, достигнув исполнения всего, на самой высшей точке мира,
И ждал подъёма за его пределы,
Ждал нисхождения, которое спасёт наш мир.
Великолепием и Символом была окутана земля,
Под взглядом ясных богопроявлений, окружённые священными просторами,
Всё ближе подступали знающие всё на свете бесконечности,
И радужные дали наклонялись, становились близкими, родными.
Отказывали чувства в этой потрясающей прозрачности;
Ушли из слуха эфемерные, живущие недолго голоса
И Мысль, могучая, большая, бледная отныне не тонула,
Усталым божеством в таинственных морях. 
Одежды смертной мысли были сброшены,
Оставив знанье оголённым перед абсолютным видением;
Сошло на нет правление Судьбы и неусыпные уколы шпор Природы:
Затихли атлетические напряженья воли
В недвижимом покое Всемогущего.
Жизнь в теле улеглась, широкая и молчаливая;
Неотгороженная, обнажённая, она без ужаса переносила
Огромный, необъятный взгляд Бессмертия.
Последнее движенье умерло и сразу всё затихло.
Та тяжесть, что была незримою рукою Трансцендентного,
Отметила безмерною печатью Духа члены тела,
И Бесконечность поглотила Ашвапати в свой безбрежный транс.

   Как тот, кто направляет свой корабль к таинственным далёким берегам,
Дыханьем Бога увлекаемый по необъятным океанам,
Внизу бездонных, полных неизвестности вокруг,
Его душа покинула слепое поле звёзд, Пространство.
Всё дальше от того, что образует измеримый мир,
Ныряя к скрытым вечностям, она втянулась
Назад, из пузырящейся поверхности ума, всё ближе подходя к Просторам,
Которые лежат беззвучно в нас внутри, в своём всеведующем сне.
Поднявшись над несовершенной сферой слов и мысли,
Проникнув за пределы зрения, что опирается на форму,
Теряя направление в глубоких регионах сверхсознательного Света,
И путешествуя в пустом, лишённом всяких признаков Ничто,
Один в непроторённом Несоизмеримом,
Пройдя "не-я", и "я", пройдя отсутствие любого "я",
Пересекая берега воображения осознающего ума,
Он, наконец, дошёл до вечно существующей своей основы.
На пиках не знакомых с горем, которых не тревожит ни один крылатый зов,
Чистейший, не затронутый, стоящий над игрою смертных 
Там расстилался тихий неподвижный воздух духа.
Там нет начала, и там нет конца;
Там лишь устойчивая сила и энергия всего, что движется;
Там отдыхает труженик веков.
Там заведённое творение не кружит в пустоте,
И никакой гигантский механизм не наблюдается душою;
Там не скрипит, судьбой вращаемая необъятная машина;
Там брак добра со злом в одной груди,
И грохот схватки в истинном объятии любви,
Опасная, мучительная боль эксперимента жизни,
Которую оценивают Нелогичность со Случайностью,
Рискованные комбинации ума, швыряющего наши жизни
На кон в азартных играх безразличных к нам богов,
Там переменчивые блики света и теней идеи,
Что падают на внешнюю поверхность нашего сознания,
И что во сне безмолвного свидетеля-души
Творят ошибку полувидимого мира,
Где знанье - это познающее невежество,
Ход Жизни - серия из спотыкающихся невпопад шагов,
Одна лишь сторона её причудливого замысла
И одинаковая мера истины и лжи,
В недвижимом и неизменном царстве
Не находили ни прохода, ни причин, ни права жить:
Царила только неподвижная немая сила духа,
В самой себе уравновешенная через полную молчанья вечность,
Её всезнающее, всемогущее спокойствие.
Там мысль не налетает на другую мысль, а истина на истину,
Там нет войны меж справедливостью и справедливостью-соперником;
Там нет наполовину видящих и спотыкающихся жизней,
Переходящих от одних случайных обстоятельств к неожиданным другим,
И нет страдания сердец, что вынуждены биться
В телах-штамповках, созданных инертным Несознанием.
Вооружённые оккультным, негасимым и неуязвимым Пламенем,
Хранители и стражи Вечности поддерживают свой закон,
Навечно установленный на необъятном основаньи Истины
В её величественном безграничном доме.
Природа на своём духовном молчаливом ложе,
Всегда и неизменно трансцендентная, там знает свой источник
И соглашается с движеньем многочисленных миров,
Не двигаясь и подчиняясь вечному покою.
Причина и поддержка для всего, стоящий в стороне,
Свидетель смотрит из ненарушаемого равновесия,
Огромнейшее Око, наблюдающее всё, что создано.
Особняком, в покое, выше суеты творения,
Весь погружённый в вечные высоты,
И защищаемый своим безбрежным "я",
Он жил, сопровождаемый одним всевидящим Единым.
Ум, слишком сильный, чтобы быть в пределах Мысли,
Жизнь, слишком безграничная для действия в Пространстве,
Душа, освобождённая от рамок Времени,
Он чувствовал как затухает давнее страданье мира,
Он стал там нерождённым "Я", которое не умирает,
Он слился с сессиями Бесконечности.
На шёпот космоса спустилось изначально существующее одиночество,
Убрали связи с тем, что родилось во времени,
Широкое сообщество Природы опустело.
Всё возвращалось к своему бесформенному семени
И мир затих для повторявшегося часа.
Хотя, оставленная им и полная страдания Природа,
И сохраняла далеко внизу свои широкие неисчислимые поля,
Её огромнейшее действо, отступив, исчезло вдалеке,
Как будто прекратился, наконец, сон без души.
Ни звука не спускалось вниз с парящих в высоте Безмолвий,
Ничто не отвечало из её безлюдных одиноких мест.
Царило лишь молчанье прекращения всего,
Бессмертная, обширнейшая тишина, которая была здесь до рождения богов;
Космическая Сила молча ожидала
Последнего решенья скрытого вуалью Трансцендентного.

   Внезапно появился взгляд, смотрящий вниз.
Как море, что исследует свои глубины,
Живущее Единство распахнулось в самой сердцевине
И присоединило Ашвапати к своему неисчислимому многообразию.
Блаженство, Сила, Свет и пламенная, чистая Любовь
Поймали всё в одно безмерное объятие;
Существованье на груди Единства отыскало собственную истину, 
И каждый стал самим собою и пространством для всего.
Великие, ритмичные движенья мира стали пульсом, бившемся в одной Душе,
И просто чувствовать отныне стало пламенным открытием Всевышнего,
Весь ум стал как одна большая арфа с множеством различных струн,
Вся жизнь - как песня множества встречающихся жизней;
И хоть миров бывает много, Высшее, Божественное "Я" всегда одно.
Сейчас то знанье стало семенем вселенной:
Обёрнутое в безопасность Света,
Оно не требовало больше оболочек из Невежества.
Затем из транса этого огромного объятия,
Из пульса этого единственного Сердца,
И из победы сбросившего одеянья Духа
Поднялось новое, чудесное творение.
Неисчислимые и переполненные бесконечности,
Смеясь неизмеримым счастьем,
Там жили в их бесчисленном единстве;
Миры, где бытиё просторно и не ограничено,
Чудесно, невообразимо воплощали "Я" без эго;
Восторг энергий, наполняющих блаженством
Соединял Вневременное с Временем, как полюса единой радости;
Глазам предстали чистые просторные поля, где всё обёрнуто во всё.
И не было ни противоположностей, ни отделившихся частей,
Здесь всё со всем соединялось с помощью духовных звеньев
И было неразрывно связано с Единым:
Здесь каждый был неповторим, но принимал все жизни, как свою,
И, следуя до самого конца за этими тонами Бесконечности,
Осознавал в себе самом вселенную.
Роскошный центр круженья, вихря бесконечности
Толкающий к зениту и к своей предельной высоте и расширению,
Он ощущал божественность само-блаженства
И повторял себя в других неисчислимых "я":
Он неустанно принимал в свои пределы
И персональности, и образы Безличного,
Как будто продолжая в беспрестанном вычисленьи,
В восторженном итоге умножения,
Одни и те же, повторявшиеся знаки бесконечной дроби вечности.
Никто не отделялся, не старался жить лишь для себя,
Здесь каждый жил для Бога, что внутри, для Бога, что во всех,
И в каждом исключительность невыразимо содержало целое.
Единство там не связано с однообразием;
Оно показывало тысячи аспектов самого себя,
Его спокойная и непоколебимая стабильность
Поддерживала на незыблемом, всегда надёжном основании,
И принуждала к самопроизвольному служению,
Непредсказуемые, вечно изменяющиеся шаги,
И тонкий план, нам кажущийся безрассудным танцем,
Огромных сил вселенной в совершенной их игре.
Проявленное там оглядывалось на свою скрываемую истину
И из различья делало весёлую игру единства;
Все личности там становились частью Уникального,
При этом оставаясь тайным целым бытия.
Любая битва превращалась в сладкий спор любви,
Идущий в гармоничном круге крепкого, надёжного объятия.
Так примиряющее счастье при отождествлении
Давало пышную, богатую основу для различия.
На грани, где встречаются рискованные крайности
Игра всех игр была доведена до крайнего предела,
Где через поиски себя путём потери самого себя в божественном
Выпрыгивает наивысший пик восторга, наслаждения единства,
Чья неделимая и полная блаженства сладость ощущает
Огромнейшую общность Абсолюта.
Там не было нигде рыдания страданий;
Переживание бежало от одних мгновений радости к другим:
Блаженство было здесь бессмертной, чистой правдою вещей.
Природа вся была сознательным фасадом Бога:
Во всём работала в себе уверенная, самодвижимая мудрость,
И изобилие неограниченного Света,
И подлинность интуитивной Истины,
И страсть, и слава Силы, созидающей все вещи.
Непогрешимая, внезапно выходящая из вечности,
Рождённая мгновеньем мысль дарила вдохновенье преходящим действиям.
Слова и смех выпрыгивали из груди Безмолвия,
Ритм Красоты в спокойствии Пространства,
И знание в бездонном сердце Времени.
Всё обращалось ко всему и не отшатывалось ради осторожности:
Единым и непрекращавшимся экстазом
Отождествленьем, трепетным и близким была Любовь
В пульсирующем сердце всей той озарённой жизни.
Универсальное, космическое видение, что объединяет,
Симпатия, с которой нерв готов ответить нерву,
Тот слух, что принимает внутренние звуки мыслей
И следует за пониманьем, ритмом сердца,
Касание, которому не нужно рук, чтоб ощутить, чтоб сжать,
Там были для сознания естественными средствами
И возвышали близость душ.
Большой оркестр духовных сил,
Диапазон взаимного душевного обмена
Гармонизировал глубокое, неизмеримое Единство.
Так спроецированный в эти новые миры, он (Ашвапати) стал
Частицею космического взгляда,
Площадкой для всё населяющего света,
И рябью на едином море мира и покоя.
Ум Ашвапати отвечал бесчисленным общающимся меж собой умам,
Его слова отныне стали слогами вселенской речи,
А жизнь служила полем для широкого космического действа.
Он чувствовал как миллионы воль,
Шагают в унисон к единой цели.
Поток, рождающийся вечно заново и никогда не умирающий,
Ухваченный в прекрасном беге своего тысячекратного течения,
С водоворотами трепещущей бессмертной сладости,
Выдерживал он на своём пути и ощущал, как вились, проходя по телу,
Спокойные движенья нескончаемого наслажденья,
Блаженство мириада мириад, которые - одно.

   В широком всполохе закона совершенства,
Что придаёт свою устойчивость течению вещей,
Он видел иерархию светящихся вселенских планов,
Поместьями входящих  в этот высочайший мир  Божественного состояния.
Настраивая в тон с единой Истиной своё особенное право,
Там каждый приносил сияющую радость,
Единственную, уникальную по красоте, и совершенную среди себе подобных,
Явленье, образ, абсолют одной глубокой истины,
Что обручён в счастливейшем различии со всеми.
Там каждый отдавал свои энергии и силы, чтоб помочь частям соседа,
Не ощущая, что теряет что-либо от дара;
Барышники мистических обменов,
Они росли на том, что брали и на том, что отдавали,
Других всех ощущали продолжением себя,
Единые в могуществе и радости многообразия.
И даже в этом равновесии, когда Единство хочет разделить себя на части,
Чтобы почувствовать восторг отдельных "я",
В своём уединении Одно стремилось ко Всему,
А Множественное хотело оглянуться на Единого.
Все-проявляющее, все-творящее Блаженство,
Искало формы, чтобы проявить божественные истины,
Стоящие рядами в их значительной мистерии
Лучи и блики символов Невыразимого,
Что были разукрашены геральдикой, как нежные цвета в бесцветном воздухе,
Лежащие на белой чистоте Свидетеля-Души.
Оттенки эти были настоящей призмою Всевышнего,
Его могуществом и красотой, причиной наслаждения творением.
Широкое Сознанье-Истина воспринимала эти знаки,
Чтоб передать их детскому, божественному Сердцу,
Глядящему на них со смехом и восторгом,
И радовалось в этих трансцендентных образах,
Живых и настоящих, как те истины, что поселились в них.
Так чистая нейтральность Духа стала
Площадкой для игры чудес и местом встречи
Для тайных сил мистического, скрытого Безвременья:
Оно Пространство сделало чудесным домом Бога,
Оно сквозь Время изливало вниз творенья нестареющей энергии и мощи,
Лишённое покровов, виделось как восхитительный, притягивавший лик,
Как красота и чудо Силы и Любви его.
И вечная Богиня двигалась в своём космическом жилище,
Играя с Богом, словно Мать с дитя:
Вселенная лежала перед ним как грудь её любви,
Игрушками служили множества бессмертных истин.
И всё, что потеряло здесь самих себя, имело там своё божественное место.
Те Силы, что обманывают наше сердце здесь, и ошибаются,
Там были полновластны в истине, и совершенны в радости,
Хозяева и Мастера творенья без изъянов,
Владельцы собственной огромной бесконечности.
Там Ум, роскошным солнцем из лучей прямого виденья,
Формировал субстанцию великолепьем мыслей
И двигался средь грандиозности своих мечтаний.
Магический великий жезл воображения
Взывал к неведомому, предлагал ему жилище,
И пышно простирал в том золотистом воздухе
Раскрашенные в яркие цвета крыла фантазий Истины,
А может, пел интуитивному, внимающему сердцу радости
Мечтанья-ноты Чуда, что приносит ближе Настоящее.
Его энергия, что делает непознаваемое истинным и близким,
Хранила бережно Единого в том храме идеального
И населяла мысли, ум и ощущенье счастья,
Наполненные яркими аспектами могущества и силы Бога,
Живыми персональностями одного Всевышнего,
И речью, что способна выразить неописуемое,
Лучом, что открывает нам незримые Присутствия,
И девственными формами, через которые сияет, светится Бесформенное,
И Словом - что несёт переживание божественного,
Идеями, которые переполняют Бесконечное.
Там не бывало пропасти меж мыслями и фактами,
Они друг другу отвечали, словно птица отзывалась птице;
И воля подчинялась мысли, а поступки - воле.
Была гармония, что ткётся от одной души к другой.
И Время делалось божественным от брака с вечностью.
Там Жизнь, не уставая от соревнования, гналась
За радостью в глубинах собственного сердца и за смехом на своих губах,
За ярким авантюрным приключением Божественной игры случайности.
В своём изобретательном пылу каприза,
В своём преобразующем веселье, радости, она на карте Времени чертила
Пленяющую, сложную головоломку из событий,
На каждом повороте увлекала к новым изменениям,
К самооткрытию, что никогда не прекращается.
Она всегда использовала крепкие оковы для желанья вырваться,
И приносила новые творенья, удивляя мысль,
И страстные рискованные начинанья для отваги сердца,
Куда с нежданным ликом возвращалась Истина,
А может - повторяла старые, знакомые всем удовольствия,
Как возвращение прекрасной рифмы.
Играя в прятки на груди у Мудрости-Праматери,
Художница, что переполнена своей идеей мира,
Она не сможет никогда ни исчерпать, ни истощить свои бесчисленные мысли,
Обширнейшее приключенье в мыслящих телах и формах,
И испытанье, и соблазн мечтаний новой жизни.
Не уставая от однообразия, не уставая от изменчивости,
Она всё время, бесконечно, разворачивала динамическое действо,
Таинственный и драматический сюжет божественного наслажденья,
Живую поэтическую песнь экстаза мира,
Какемоно важнейших форм,
И свёрнутую перспективу сцен развития,
Сверкающую гонку самопроявляющихся обликов,
И страсть души, в погоне ищущей другую душу,
Что в поиске, в обнаружении становится под стать богам.
Материя там - это крепкая, устойчивая плотность Духа,
И артистичность радостной, весёлой внешней оболочки "я",
Сокровищница прочных образов,
Где чувство может строить мир из чистого восторга:
Дом нескончаемого счастья,
Он расселял часы по номерам, как в дорогой гостинице.
Там ощущения - отдушины души;
И даже детская, незрелая идея, мысль ума
Там воплощала некое прикосновенье высочайшего.
Субстанция была там резонирующей арфой внутреннего "я",
Тенетами для беспрестанных озарений духа,
Магнитной силой интенсивности любви,
Чей пульс стремления и возглас обожания
Притягивали появленья Бога, сладостные, близкие, чудесные.
Так прочная субстанция Материи оказывалась массой, сделанной на небесах;
Её устойчивые, неизменно сладостные чары
Выстраивали яркий пьедестал для счастья.
Её тела, что сотканы божественными чувствами,
Стремились удержать подольше близкое объятие души с душой;
И тёплая игра её поверхностного зрения и осязания
Там отражала пыл и трепетание сердечной радости,
Блаженство духа, восходящую, сверкающую мысль ума;
Восторг и наслажденье жизни вечно сохраняли свой огонь и свой призыв.
Всё то, что ныне преходяще, там живёт не умирая,
В утонченной гармонии и гордой красоте
Материи, пластичной под духовным светом.
Её часы, идущие назначенным путём, провозглашали силу вечного Закона;
Взгляд отдыхал в надёжности бессмертных форм;
Прозрачным одеяньем Вечности служило Время.
Как архитектор, высекая из живого камня внутреннего "я",
Феноменальное выстраивало летний дом Реальности
На пляжах моря Бесконечности.

   Напротив этого великолепия духовных состояний,
Соседним, параллельным курсом, но и противостоя,
Плыла, качаясь, затемнённая, похожая на тень,
Как если бы сомнение могло создать субстанцию, дрожащая и бледная,
Совсем иная схема бытия, с опорою на два широких отрицания.
Мир, что не знает в нём живущего Большого "Я",
Тяжёлыми трудами силится найти свою причину и необходимость быть;
И дух, не замечающий им сотворённую вселенную,
Скрываемый Материей и пародируемый Жизнью,
Сражается, чтобы выйти, стать свободным, знать и править;
Два отрицанья были тесно связаны единой дисгармонией,
И в то же время, эти расходящиеся линии между собою не встречались.
Три Властных Силы правили их иррациональным курсом,
В начале - правила незнающая Сила,
В средине - воплощённая сражающаяся душа,
В конце - безмолвный дух, что отрицает жизнь.
Неясная, безрадостная интерлюдия
Развёртывает ненадёжные, сомнительные истины для познающего Ума,
Что под давлением невежественной Силы вынужден играть здесь свою роль,
Записывать её неубедительную повесть,
Мистерию её неведомого несознательного плана,
Загадки бытия, рождённого из Ночи
От брака Случая с Необходимостью.
Та тьма скрывает нашу более высокую судьбу.
Лишь куколка великой, славной истины,
Она сжимает, душит в коконе своём крылатое, невиданное чудо,
Чтобы оно не убежало из тюрьмы Материи,
Чтобы растрачивая красоту свою в бесформенном Просторе,
Нырнув в мистерию Непознаваемого,
Оно бы не оставило чудесную судьбу вселенной без реализации.
И всё же, как задумали возвышенные грёзы духа,
Иль беспокойная иллюзия в трудящихся умах людей,
Так новое творенье поднимется из старого,
И Знание без слов найдёт как выразить себя,
Подавленная Красота ворвётся, превратившись в райское цветение,
И наслаждение, и боль потонут в абсолютнейшем блаженстве.
Лишённый языка оракул, наконец, заговорит,
И Сверхсознательное станет на земле осознающим,
А множество чудес, принадлежащих Вечному, соединится с танцем Времени.
Сейчас, однако, всё казалось лишь кишащим и бесмысленным простором,
Поддерживаемым обманчивой Энергией
Для поглощённого в себя, немого зрителя,
Что не заботится о наблюдаемом бессмысленном спектакле,
Рассматривая призрачную странную процессию,
Как будто ждёт заранее известного конца.
Он вглядывался в мир, который существует, из того, каким он должен стать.
И он скорее предугадывал, чем видел или ощущал,
Вдали, на самом краешке сознания,
Непрочный, мимолётный, этот маленький вращающийся шар земли,
И там, на нём оставленную, как пустую формочку утраченной мечты,
Как хрупкий дубликат для оболочки духа,
Своё земное тело, погружённое в мистическое сновидение.
Оно казалось обликом другого человека, виделось мифическою тенью.

   Чужой сейчас казалась эта смутная далёкая вселенная,
Лишь Высшее, Большое "Я" и вечность были истиной.
Затем к нему из планов, что сражаются, поднялась память,
И принесла призыв того, что прежде он любил, о чём заботился,
На тот призыв, как на потерянный свой зов
Ответил луч из сокровенного Всевышнего внутри.
Ведь даже в этом плане обитает безграничное Единство.
Незамечаемое для своих же глаз,
Оно жило спокойно, погрузившись в собственные тёмные моря,
Поддерживая неосознающее единство мира,
Сокрытое в бесчувственном многообразии Материи.
То семя внутреннего "я", посеянное в Неопределённость,
Теряет славу собственной божественности,
Скрывает всемогущество своей огромной Силы и
Всеведенье своей Души;
Агент своей, превосходящей все на свете, трансцендентной Воли,
Оно захватывает, поглощает знание в несознающей глубине;
Так, принимая горе, смерть, ошибку, боль,
Оно всё время платит дань невежественной Ночи,
Оплачивая собственной субстанцией падение Природы.
Он (Ашвапати) познал самого себя, и познал почему его душа пошла
В наполненную страстью темноту земли
Взять на себя работу ошибающейся Силы,
Которая надеется делением найти Единого.
Два существа в нём были сразу, одно - широкое, свободное над ним,
Другое - связанное, напряжённое и полное борьбы - его часть здесь.
Однако связь меж ними могла соединить мостом два этих мира;
Неясный отклик оставался и далёкое дыхание;
Не всё остановилось в безграничной тишине.
Сознательное, одинокое лежало сердце Ашвапати,
Там, где-то далеко внизу под ним, как лампа посреди ночи;
Покинутое, одинокое и стойкое,
Лежало, неподвижное, наполненное страстной волей,
Его живое, жертвенное сердце, знающее как служить,
Всё поглощённое в мистическое восхищение,
Повёрнутое к своему далёкому источнику любви и света.
И в светлой тишине немого своего призыва
Оно смотрело на высоты, не способное их видеть;
Оно стремилось выйти из наполненных желанием глубин, но не могло.
И в центре широчайшего пророческого транса Ашвапати,
На пол-пути между его свободным "я" и падшим,
Посредником меж ночью смертного и днём Божественного,
И принимая поклонение как свой единственный закон,
Блаженство - как одну причину всех вещей,
Отказываясь от высокой радости, которую никто не может разделить,
Отказываясь от спокойствия, которое живёт лишь для спокойствия,
Оно всё повернулось к ней, к ней, для кого оно хотело быть.
И в страсти одинокого видения
Оно лежало как закрытая беззвучная часовня,
Где спит священный серебристый пол,
Что освещён единственным бестрепетным лучом,
Где преклонив колени молится незримое Присутствие.
Там, на глубокой и таинственной груди освобождающего мира и покоя
Всё остальное наслаждалось тишиной;
И знало лишь, что истина существовала за пределом этого.
Все остальные части были немы в сконцентрированном сне,
И соглашаясь с медленною осторожной Силой,
Что терпит до сих пор ошибку мира и его страдание,
И соглашаясь с долгою космической отсрочкой,
Они вне времени, пронзая терпеливые века и годы ожидали
Её прихода, что они когда-то испросили для земли и для людей;
То было огненною точкой, что звала её сейчас.
И угасанье не могло задуть горящий в одиночестве огонь;
Виденье сердца Ашвапати заполняло пустоту ума и воли;
Замолкла мысль, но сила сердца, неизменная, жила, росла.
Вооружившись интуицией блаженства,
Которому какое-то подвижное спокойствие служило открывающим ключом,
Оно упорствовало сквозь пустое необъятное пространство жизни,
Среди бесплодных отрицаний мира.
Оно свою беззвучную молитву посылало в Неизвестность;
Оно прислушивалось к отзвукам шагов своих надежд,
Что возвращаются назад сквозь пустоту безмерностей,
И ожидало указанья Слова,
Которое идёт сквозь неподвижность внутреннего "я" от Высочайшего.

Конец третьей песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2000 окт 21 сб - 2009 ноя 16 пн, 2010 янв 10 вс - 2010 сент 20 пн,
2015 апр 08 вт - 2016 фев 19 пт