Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Четвертая
КНИГА РОЖДЕНИЯ И ПОИСКА

Песня I
РОЖДЕНИЕ И ДЕТСТВО ПЛАМЕНИ

Менадой циклов бесконечного желания,
Круги описывая возле Света, но не смея прикоснуться,
Спеша к далёкой неизвестной цели,
Земля летела вслед за нескончаемым маршрутом Солнца.
Едва проснувшись в качке пустоты,
Ум на груди Неведенья придумывал в воображеньи жизнь,
И нёс конечный мир работ и мысли
Сквозь неподвижность транса Бесконечности.
Широкое и неизменное безмолвие бежало вместе с ней:
И пленник скорости, на колесе в алмазах,
Она беседовала с тайным сердцем в Космосе.
Среди неясного молчанья звёзд
Она неслась к какому-то неведомому ей событию
И ритм её отсчитывал гигантское вращенье Времени.
В безостановочном движеньи пурпурного обода
Летели дни за днями словно разукрашенные спицы,
И сквозь очарование изменчивых оттенков атмосферы
Различные сезоны проходили в сложном важном танце
Подобно символическому карнавалу изменений года.
По раскалённому томленью почвы
Шагало Лето, с пышностью его неистового полдня,
И отпечатывало тиранию обжигающего света
И оставляло синюю печать огромного блистающего неба.
Затем сквозь этот обморок огня и спёкшийся горячий узел
Поток дождя ворвался на изорванных крылах жары,
Вспугнул своими молниями беспокойную дремоту воздуха,
И исхлестал оцепеневшую сухую землю животворными потоками,
Закрыл своею штормовою мглою, вспышками и громом 
Врата неясной дремоты небес под стражей звёзд,
И плотной пеленою туч укрыл коричневый неяркий лик земли
От золотого глаза, от её любимого.
Дивизионы армий революции пересекали поле времени,
Мир осаждали тучи бесконечным маршем,
Гроза гремела, требуя переворота в небесах,
И барабаны грома возвещали о богах, стоящих в боевом порядке.
Пришелец из соседних беспокойных океанов,
Муссон, махая гривою, со ржанием пронёсся по земным часам:
Тупыми стали копья этого лазутчика:
Огромнейшие молнии раскалывали обод горизонта,
Из каждой части света брошенные, словно из враждебных лагерей,
Они края небес, крутые, нагие, слепые связывали воедино:
Шипенье, волны, натиск, свист гигантского дождя,
Прямые ливни с градом, рёв летящего заряда шторма,
Многообразье ликов ветра и его стремительная поступь,
Спешили пронестись по сокрушённым распростёршимся долинам:
Вода с небес повисла, морося по залитой дождём стране.
Затем всё стало быстрым шагом и свистящей скачкой,
Всё стало криком бури и потоками воды.
Неясность серой пеленой закрыла ложе дня,
И, расползаясь, темнотой соединяла утро с вечером,
Всё глубже погружаясь в слякоть, ливень, доходя до чёрной мглы.
День одевался в сумерки как в скучную одежду.
Так свет смотрел в тускнеющее зеркало рассвета и встречал
Своё лицо, двойник для полувидимого лика ночи:
Всем заправляли сильный ливень, моросящий дождь, туман,
Сухую почву превратив в болото и дымящуюся жижу:
Земля была трясиной, небеса - давящей глыбой.
Неделями, насквозь сырыми и промозглыми никто не видел арестанта-солнца.
И даже если утихал на время шум, что досаждал унылому покою воздуха,
И если слабый луч едва сверкал сквозь плачущие облака,
Как грустная улыбка проступает, скрытая пришедшими слезами,
Все-обещающая яркость гасла, тотчас уходя назад,
Иль умирала словно мимолётная надежда, наскоро приговорённая.
Но вот последний ливень исхлестал ещё раз мёртвую, бесформенную грязь,
И уходящий гром оставил всё затихшим,
Лишь растекались мутные неторопливые ручьи,
Да продолжались шум и суматоха взбаламученных деревьев.
Сменилось настроение Земли; она лежала, отдыхая словно в колыбели,
Часы шагали медленной согласной поступью:
Просторный тихий воздух снова вспоминал покой,
Земля опять была товарищем счастливого и радостного солнца.
Спустилась тишина, как будто предваряя приближенье Бога,
И свет задумчивого транса залил небеса и почву,
Отождествленье и экстаз
Заполнили уединившееся сердце медитации.
В немом уме Пространства медлила мечта,
Свои палаты счастья открывало Время,
Вошли надежда и восторг:
И внутреннее "я" взглянуло на небесные высоты,
И внутренняя мысль зажгла сокрытое в глубинах пламя,
И внутреннее око с обожаньем посмотрело на невидимое солнце.
Задумчивые три сезона проходили лучезарной поступью
И каждый всматривался в мимолётные часы, наполненные чем-то большим,
И ждал прихода пламени, таившегося в светлой глубине,
Канун могучего рождения чего-то, что должно придти.
Сначала осень уводила в славу лун,
Мечтала в роскоши, великолепьи лотосовых заводей,
Затем Зима, а после и сезон Дождей свои холодные ладони тихо клали
На грудь Природы, всё ещё лежащей в полусне
И углубляли красками неясной мягкой лёгкости
Спокойствие и безмятежность красоты идущего на убыль года.
Но вот сезон Весны, любовник пылкий, прыгнул сквозь листву,
Поймал невесту-землю в жаркие свои объятия;
Его приход был разноцветным радужных огнём,
Его протянутые руки обвились кольцом пришедшей радости.
Его весёлый голос стал призывом к сфере Трансцендентного,
Чьё тайное касанье к нашим смертным жизням
Хранит всё время новой ту вибрацию, что сотворила мир,
И древней сладости находит новый облик,
И сберегает в целости, не изменяемый ни Временем, ни смертью,
Ответ сердец очарованию Природы,
Хранит и вечно новое, и вечно то же самое,
Биение, что просыпается для прежнего стремления,
Для красоты, для радости и для восторга жить.
Его приход нёс магию и чары;
Его касание усталость сердца превращала в молодость и радость;
Он делал наслажденье вольной пленницей в её груди.
Как юный бог он обнимал земные телеса:
Своими поцелуями и страстностью божественного появления,
Он наполнял земное тело красотой.
Нетерпеливый, он пришёл для праздника,
И высоко на флейте пел счастливым голосом, как птица койл,
Павлиньим хохолком он задевал деревья,
Его дыханье было жаркими призывами к восторгу,
Взгляд становился сладостной, насыщенной лазурью.
Небесный мягкий импульс будоражил кровь,
Наполненную чувственными радостями скрытых ощущений Бога;
Открывшись в красоте, звучала широко каденция,
Настаивая на вибрации восторга в жизни:
Бессмертные движения касались пролетающих часов.
Богоподобная насыщенная интенсивность чувств
Всё превращала в страстное блаженство, даже самое обычное дыхание;
Все зрелища и голоса сплетались в цельное единое очарование.
Жизнь завороженной планеты стала песней,
Штормами сладости и света,
Весёлым буйством цвета и экстаза,
Литанией призывов, гимном световых лучей:
Час был наполнен напряжением хорала со священным песнопением,
И жертвоприношеньем тонких ароматов,
Повисших над качавшимся кадилом из деревьев.
Ашока полыхала средь багровых всполохов огня,
И чистые, подобные дыханию незамутненного желанья, белые жасмины
Всю атмосферу наполняли чарами влюблённости,
И манго бледные цветы питали плавный голос птицы койл,
Безумной от любви, и золотистая пчела
Жужжала в аромате средь бутонов полных мёда.
Свет солнца разливался золотой улыбкою большого бога.
И вся Природа стала фестивалем красоты.

   В то важное, высокое мгновение богов,
В ответ на устремление земли и на её призыв к блаженству,
Из наших, но других, далёких стран пришло величие.
Безмолвие среди земного шума 
Всё время, неизменно проявляло потайное Слово,
Могучее течение наполнило забывчивую глину:
Светильник был зажжён, небесный образ - создан.
Посредник-луч достиг земли,
Мостом соединяя пропасть меж божественным умом и человеческим;
Его сияние связало нашу мимолётность с Неизвестным.
Дух, сознающий свой божественный источник,
Переводящий в человеческую форму небеса,
Спустился вниз, в несовершенную земную плоть,
Но не рыдал от резкого паденья в смертный мир,
Смотрел на всё спокойным, широко открытым взглядом.
Из трансцендентных планов вновь вернулась та,
И разделила ношу смертного дыханья,
Кто издавна сражается и с нашей темнотой, и с нашей болью,
И снова принялась за свой божественный, ещё не завершённый труд:
Так, пережив и смерть и многовековые долгие эпохи,
Она ещё раз встретила своим бездонным сердцем Время.
И снова обновилась, заново открылась
Издревле существующая близость, скрытая за виденьем земли,
Таинственный контакт, внезапно прерванный во Времени,
Духовное родство земного и небесного,
Меж человеческою частью, тяжело работающей здесь,
И неродившейся пока что беспредельной Силой.
Ещё раз началось глубокое мистическое действие, попытка,
Отчаянная ставка, ход в космической игре.
С тех пор, как на слепой, кружащейся планете
Впервые стала трепетать земная плазма с озаряющим умом
И в оболочку из материи ворвалась жизнь,
И стала беспокоить Несознание потребностью воспринимать и ощущать,
С тех пор, как посреди безмолвий Бесконечности проснулось слово,
Мать-мудрость трудится в груди Природы,
Чтоб лить восторг на сердце бедности и тяжкого труда
И гнать к вершинам совершенства спотыкающиеся энергии и силы жизни,
Накладывать чувствительность небес на эту тусклую пучину
Заставить, чтоб молчащая Материя осознавала собственного Бога.
Хоть наши падшие умы и забывают подниматься,
Хоть наша человеческая плоть сопротивляется и разрушается,
Она верна той воле, что надеется обожествить земную глину;
Её сломить не может неудача, пораженье - пересилить;
Ни Время не способно утомить её, ни Пустота - взять верх,
Века не делают её страсть меньше;
Она не допускает торжество Судьбы и Смерти.
Она всё время направляет душу сделать новую попытку;
Её магическая бесконечность
Всё время заставляет устремляться грубый и инертный элемент;
Как тот, кто обладает всею бесконечностью, чтоб тратить,
Она бросает семена сил Вечного
В полуживую и крошащуюся плоть,
Восторг небес сажает в страстное болото сердца,
Вливает поиски божественного в голые животные тела,
И прячет до поры бессмертие за маской смерти.
Ещё раз эта Воля одевает на себя земную форму.
Ум, получивший силу от незыблемого трона Истины,
Был сотворён для виденья, для понимающего действия,
А инструменты были превосходно созданы
Чтоб выражать божественное в символах земного мира.
Очерченное натиском, давленьем нового, неведомого нисхождения,
Сформировалось тело, ставшее прекраснее всего, что знали на земле.
Пока ещё лишь как намёк и предсказание,
Пылающей дугой незримого чарующего целого,
Оно спустилось в небо смертной жизни,
Сияя, словно золотой растущий месяц,
Вернувшийся в неясный озарённый вечер.
Мерцая поначалу, как бесформенная мысль, идея,
Она, покорная, лежала, укрываясь в бессловесном сне,
Вся утонувшая и вовлечённая в гигантский транс Материи,
Младенческое сердце скрытого в пещере плана мира
Укачивалось в колыбели божественного несознания 
Космическим экстазом солнц.
В той полупробуждённой оболочке посланная Сила
Питала славное немое семя трансцендентного рождения,
Ради которого и создали живое, яркое жилище.
Но вскоре связь души и формы стала крепче;
Неясную пещеру затопил неторопливый свет сознания,
И семя превратилось в нежный, замечательный бутон,
Бутон раскрылся, став большим божественным цветком.
Казалось, ей судьба - стать основателем могучей расы.
Попав на эту двойственную, странную планету,
Дитя, что помнило внутри далёкий дом,
Она жила здесь под защитой светлой кельи собственного духа, 
Одна, из более божественного рода, средь людей.
В её движеньях, даже в детстве, можно было ощутить
Особенную близость света, что пока скрывался от земли,
И чувств, что только вечность может разделить,
И мыслей, что родные и естественные для богов.
Ни в чём особо не нуждаясь, кроме своего полёта радости и восхищения,
Её природа обитала в сильной отделённой атмосфере,
Подобно странной птице, с разукрашенной широкой грудью,
Что временно живёт на скрытой ветке дерева с плодами,
Затерянной средь изумрудной славы леса,
Или летает над недостижимыми божественными пиками.
В ней гармонично отразились и земля, и небеса.
Наполненные быстрым ритмом полного восторга
И напевая для себя, летели дни её,
В которых каждая минута становилась пульсом сердца красоты;
Её часы созвучны были нежному согласию,
Что не просило ничего, а принимало всё, что ей давала жизнь,
По царски, властно, как пришедшее с рожденьем право.
Её дух близок был к родителю её природы - к Солнцу,
Её Дыханье погружалось в радость вечности.
Та замечательная жизнь, что первой вырывается из забытья Природы,
Восходит курсом радости, восторга к небесам;
Она  живёт, пропитанная собственным счастливым импульсом;
Самодостаточная, но при этом обращённая ко всем:
Без явного общенья с этим миром,
Без видимой беседы с окружающим.
В ней возникает единение оккультного с природным,
Что не нуждается ни в возведеньи форм, ни в инструментах;
Она растёт со всем, что есть на свете, в унисон.
В свой транс она вбирает всё, чего касается,
И всплеском смеха соглашаясь с поцелуем ветра,
Берёт, преобразуя, импульсы от солнца и толчки от бриза:
Блаженное томленье буйствует в её листве,
Магическая страсть трепещет в разноцветье,
Её густые ветви устремляются в наполненное тишиною счастье.
Оккультная богиня - вот причина этой красоты,
А дух и сокровенный гость внутри - источник этого очарования,
И жрица этой сладости, и муза всей фантазии.
Незримо защищённая от наших чувств,
Живёт Дриада эта, погружённая в глубокий свет,
И чувствует другую атмосферу - воздух штилей и штормов,
И внутренне вибрирует с мистическим дождём.
Так на божественном, высоком уровне всё это проявлялось в ней.
Когда она склонилась ради близости с землёй,
Её дух сохранял осанку, стан богов;
Спустившись в мир Материи, он там не затерялся.
Её сверкающим умом стал мир, переведённый на другой язык,
Чудесно-лунные теснящиеся яркие фантазии
Духовными мечтами и надеждами питали
Богиню идеального в её высоком золотом жилище.
Осведомлённая о формах, на которые глаза людей закрыты,
И сознавая близость многого, что мы не можем ощутить,
Могущество внутри неё материал шаблонных ощущений
Переплавляло в образы, что глубже человеческих поверхностных стереотипов.
Поток невидимого солнечного света пробегал по венам,
Небесные сиянья заливали мозг, 
И пробуждали виденье, что шире чем способна знать земля.
Очерченные в искренности этого луча,
В ней мысли, бьющие ключом, похожие на детские, внезапно превращались
В сияющие образы глубокой истины её души,
А из очей своих она на всё вокруг бросала взгляд
Совсем иной, чем взгляд незнающего человека.
Всё видела она как облики живых существ,
И в каждом пробуждающем касаньи внешнего 
К ней шли посланья от её родных.
Всё было символическами силами, живыми вспышками
Средь окруженья бесконечностей, известных лишь наполовину;
И не было вокруг ни чуждого, ни неодушевлённого,
Во всём был и свой смысл, и свой призыв.
Она была единым целым с более великою Природой.
Как из земли растёт и поднимается великолепие ветвей, цветов,
Как из животной жизни вырос думающий человек,
Так новое богоявленье вызревало в ней.
Ум света, жизнь ритмичной силы,
Инстинкты тела со укрываемой пока божественностью
Готовили прообраз будущего бога;
Когда неторопливый ритм развёртывающихся лет
И низкий гул толпящихся творений в преходящих днях
Залили мёдом чувства и наполнили все члены тела,
Замкнув в орбиту лунную её изящество и грацию,
То самосохраняемое в тишине её могущества
Её уединённое величие не стало меньше.
Всё ближе и сильней давило на поверхностные вещи божество,
То солнце, что сменило для неё туманность детства,
Властитель в синем одиноком небе.
Оно всё выше поднималось, чтобы наблюдать за человеческою сценой:
Могучий Обитатель повернулся осмотреть её владения.
Потоки восхитительного света шли от одухотворённого её лица,
Нежнее и серьезней становился думающий взгляд;
Глубокие небесно-человеческие дремлющие искорки тепла 
Проснулись у неё в глазах под длинной чёлкой,
Похожих на зажжённые огни у алтаря в загадочном и полном тайны храме.
Светилась воля в тех кристально-чистых окнах,
Что приносила жизни свой великий смысл.
Овладевая безупречным искренним пространством лба её,
За этим сводом, изучающим весь мир, 
Наполненная благородством сила мудрости из света наблюдала преходящее.
Разведчиком побед в дежурной башне,
Её стремленье звало опуститься вниз высокую судьбу;
Оно как молчаливый воин шло по городу её неосквернённой силы,
Храня алмазный трон Высокой Истины.
Нектарная, в гало, луна - её наполненное страстью сердце,
Любило всех, и хоть не говорило слов, не подавала знака,
В груди хранило радостную тайну,
Счастливый, пламенный, подвижный и беззвучный мир.
И горделиво, быстро, радостно бежали волны жизни
Внутри неё, как если б жизнь была рекой в Раю.
В её прекрасном доме жило множество богов высоких планов;
Но несмотря на это, мир её природы оставался совершенным
И гармоничным, как многоголосый гимн,
Разнообразным, необъятным как вселенная.
И тело, что вмещало это всё великолепие, казалось образом,
Что соткан из прозрачного божественного света.
Его очарование напоминало то, что наблюдается в часы видений,
Оно казалось золотым мостом, что перекинут над эфирным половодьем,
И одинокой пальмою у озера, касавшейся луны,
Подругою широкого, мерцавшего покоя,
И тихим шелестом листвы в Раю,
Шуршащей под стопой Бессмертных,
Оно казалось огненным гало над спящими холмами,
И странной звёздной головою, одинокою в Ночи.

Конец первой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2002 ноя 09 сб - 2006 авг 14 пн, 2010 ноя 27 сб - 2011 март 06 вс
2015 сент 14 пн - 2016 июль 22 пт