Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Десятая
КНИГА ДВОЙСТВЕННЫХ СУМЕРЕК

Песня I
МЕЧТА СУМРАКА ОБ ИДЕАЛЕ

Всё так же продолжалась страшная, необитаемая тьма;
И не было ни перемены, ни надежды что-то изменить.
В том чёрном сне, что был жилищем Пустоты,
Походом в Никуда в стране Ничто,
Они всё шли и шли без направления и цели;
Мрак вёл в ещё ужасней мрак, пучина в ещё более бесплодную пучину,
В бесцельной Широте неведомого утверждавшего себя Небытия, 
Через аморфные пустыни, молчаливые, непознаваемые.
Бесплодный луч страдающего света
Шёл по пятам за ними сквозь отчаяние темноты,
Напоминаньем об утраченном великолепии; 
Хотя он рос, он там казался нереальным,
И, всё-таки, преследовал холодную громадную страну Ничто,
Пустую, нескончаемую, ненасытную и одинокую,
Похожую на бледный призрак некой мёртвой вечности.
Казалось, что она (Савитри) должна сейчас отдать свой долг,
За бесполезную самонадеянность существовать и думать,
Какой-то яркой Майе, где её душа была задумана и рождена. 
Но более всего она должна стараться бесконечной болью искупить
Глубокий, изначальный грех - желанье быть,
И грех последний, больше остальных - духовное достоинство и гордость,
За то, что сотворённая из праха, приравняла к небесам себя,
Её (Майи) насмешку над червём, что корчится в грязи,
Которому судьба быть эфемерным, порожденьем грёз Природы,
За свой отказ от роли временного существа,
За требованье быть живым огнём Всевышнего,
За волю быть бессмертной и божественной.
В той страшной тьме, тяжёлой и пустой,
Она пыталась искупить вину за всё на свете, начиная с первого поступка,
Когда лишь появилось искажение сознанья Времени, 
За то, что сорвала печать сна Несознания,
За непрощаемый первоначальный бунт, 
Нарушивший покой и тишину Ничто,
Что были до того, как кажущийся мир
Возник в ничтожности воображённого Пространства
И жизнь поднялась, порождая боль и горе:
Огромнейшее Отрицанье было обликом Реальности,
Что запрещало тщётное теченье Времени:
Когда уже не будет ни творения, ни мира,
Когда вторженье Времени сотрётся начисто, 
Оно останется, свободное от мысли, бестелесное, в своём покое.
И проклятая в том, что было для неё источником божественности,
Навеки осуждённая на жизнь, лишённую блаженства,
Её бессмертье стало наказанием,
И дух её, виновник бытия, был обречён скитаться,
Всё время двигаясь по вечной Ночи.
Но Майя - лишь вуаль для Абсолюта;
Оккультной Истиной был создан этот сильный и могучий мир:
Самопознание и мудрость Вечного работают
И в каждом шаге тела, и в незнающем Уме.
Ведь Несознание - лишь сон для Сверхсознания.
Так непонятный высший Интеллект
Изобретает глубочайший парадокс творения;
Его мысль духа втиснута в обличия Материи,
Незримая, она выбрасывает молчаливую энергию
И чудеса творит при помощи машины.
Здесь всё - мистерия противоречий:
Тьма - это магия себя скрываемого Света,
Страдание - трагическая маска тайного восторга,
А смерть - инструментарий вечной жизни.
Хоть Смерть идёт за нами по дороге Жизни,
Неясным зрителем с рожденья тела,
Как окончательный судья всей тщетности работы человека, 
Есть и другой ответ в загадке этого двусмысленного лика:
Смерть есть ступенька, дверь, и спотыкающийся шаг,
Что делать суждено душе, переходя от одного рождения к другому,
Болезненное пораженье, что несёт в себе победу,
И хлыст, которым гонят человека к состоянию бессмертия.
Несознающий мир - жилище, созданное духом для себя,
И вечнодлящаяся Ночь - тень вечнодлящегося Дня.
Ночь не начало нам, и не конец;
Она нам тёмная, таинственная Мать, в чьём лоне мы сокрыты,
Она спасает нас от слишком быстрых пробуждений в мире боли.
Мы к ней явились из божественного Света,
И этим Светом мы живём, и к Свету этому идём.
Здесь, в основаньи Тьмы, немой и одинокой,
Здесь, в сердце вечного Небытия,
Свет побеждал Ночь даже этим слабеньким лучом:
Его едва заметное вхожденье будоражило слепую и глухую массу; 
Он превратился в некое мерцанье взгляда,
В котором поселился призрак ослепительного Солнца,
И чей глаз в точности попал в зрачок Небытия.
И золотой огонь вошёл, воспламеняя, в сердце Ночи;
Её, наполненная сумраком, бездумность начала мечтать;
Так Несознанье начинало сознавать, Ночь думала и ощущала.
Внезапно атакованная в полновластной пустоте своих владений,
Не выносящая другого, Тьма бледнела, отступая,
Пока там не осталось несколько чернильных клякс пятнавших этот Луч.
Но до сих пор, на исчезающем краю затерянного молчаливого пространства
Угрюмо вырисовывалось тело коллосального дракона;
Противник медленной борьбы Рассвета,
Обороняя земли собственной истерзанной мистерии,
Он кольцами тянулся сквозь измученный мертвящий воздух
И, изгибаясь, устремлялся вниз, по серым склонам Времени.

   Но вот приходят утренние сумерки богов;
Их формы после сна становятся чудесными,
Рассвет оправдывает длительные ночи Бога. 
Врываются великолепье и страстность нового рождения,
Под веками бегут виденья с разноцветными крылами,
Небесные поющие геральды будят сонное Пространство.
Мечтающие божества выглядывают за пределы зримого
И в формируют в мыслях идеальные миры,
Внезапно возникающие в беспредельности мгновения желания,
Что поселилось некогда в бездонном сердце.
Они прошли сквозь тяжесть той безглазой тьмы,
И всё страданье ночи стало мёртвым:
Застигнутая вдруг слепою радостью, что ищет наугад,
Как тот, кто просыпается и видит, как сны стали явью,
В туманный и счастливый предрассветный мир,
Где всё бежало за любовью, радостью и светом,
Она скользила; становились ближе отдалённые восторги 
И предвкушенья наслаждений в глубине,
Всё время полные желания быть обладаемыми, кинуться в объятия,
Всегда неуловимые, дышали удивительным экстазом.
Там быстро проплывало что-то еле различимое, с жемчужными крылами, 
По воздуху, что смел не мучиться при слишком ярком свете.
Там ширились неясные поля, неясные пестрели пастбища, неясные деревья,
Неясные пейзажи вдохновляли зыбкой дымкой;
Неясные белёсые стада бродили, еле видимые сквозь туман;
Неясный дух скитался там с бесплотным зовом,
Неясные мелодии касались душ и улетали от попыток их поймать
В неуловимые и гармоничные пространства;
Тончайшие и ускользающие формы, полуосвещённые могущества,
Без всякой цели, неземным маршрутом,
Счастливые, бродили по неясным идеальным землям,
Иль проплывали без какой-либо опоры, и прогулка их 
Лишь оставляла след мечты на почве сладостных воспоминаний;
Бывало, шли они к могучему пределу собственных идей и мысли,
Ведомые далёким низким пением богов.
В высоком небе проносился шелест пёстрых крыльев;
Как светлые фантазии, хранимые у сердца, пролетали птицы
С волнующим глубоким голосом желания,
А еле слышное мычание притягивало слушавшее ухо,
Как будто там паслись сверкавшие, коровы бога-Солнца,
Сокрытые в тумане, направляясь к яркому светилу.
Все мимолётные созданья, ускользающие образы,
Здесь были тем, что требовало взгляда и встречало душу,
Естественными обитателями этой сферы.
Но не было здесь ничего, что оставалось бы надолго, или было прочным,
И ноги смертного бы не нашли где отдохнуть на этой почве,
Дыханье жизни не смогло бы задержаться, если б воплотилось здесь.
В том утончённом хаосе веселье, радость, пролетали в танце мимо,
А красота стремилась избежать конкретной линии и формы
И прятала свой смысл в мистериях оттенка цвета;
Здесь радость вечно повторяла те же ноты
И создавала этим ощущение устойчивости мира;
Была здесь странная логичность образов,
Одни и те же мысли постоянно проходили мимо,
Всё обновляло нескончаемо своё очарование,
И каждый раз пленяло предвкушающее сердце,
Как музыка, которую всё время ждёшь услышать,
Как повторение одной и той же радующей рифмы.
В том мире постоянно прикасаешься к неуловимому,
К окраине миров, незримых и божественных.
Подобно шлейфу исчезавших звёзд
Здесь проливались на изменчивую атмосферу
Цвета, огни и тающие блики,
Что звали за собой в магические небеса,
И в каждом крике, что стихал в ушах,
Был голос не нашедшего себя блаженства.
Царило обожанье в устремлённом сердце,
Дух чистоты, неуловимое присутствие
Волшебной красоты и непонятного восторга,
Чей ускользающий, сиюминутный трепет,
Каким бы бестелесным не был он для нашей плоти,
И кратким даже для своей нетленности,
Казался сладостнее всякого знакомого восторга,
Который может дать земля иль покоряющие всё на свете небеса.
Но небеса всегда юны, земля стара и чересчур тверда,
Чтоб сердце удержать своею неподвижностью:
И слишком долго длился их восторг творения,
И слишком абсолютны были и чисты их дерзкие творения;
Так, высеченные мучением божественных усилий
Они стоят скульптурами на склонах вечных гор,
Иль, извлекаемые из живого камня Бога, 
Хотят завоевать бессмертье совершенством формы.
Но в слишком близких отношеньях с вечностью они:
Сосуды нескончаемого смысла,
Они и чересчур чисты, и слишком велики, и чересчур значительны;
Ни тень, ни дымка не утешат покорённый взгляд,
Ни мягкий полусвет их неопределённости.
Они касались только золотого краешка блаженства
И светлого плеча богоподобной и неведомой надежды,
Летящих ног изысканных желаний.
На медленной, дрожащей грани между днём и ночью
Они сияли, словно гости с утренней звезды,
Довольные начала совершенства
И трепетные первые догадки о небесном мире:
Они смешались в страстности стремления,
Волнуясь в брызгах радости, но слишком лёгкой, чтоб наскучить.
Всё в этом мире было только обозначено, непрорисовано,
Подобно лицам, прыгающим в жарком воздухе костра,
Иль удивительным фигурам в пятнах краски,
Как мимолётные пейзажи, нарисованные серебристой дымкой.
Здесь видение улетало прочь от потревоженного взгляда,
И звук искал убежища от удивленья слуха,
И всякое переживанье было торопливой радостью.
Все эти пойманные радости частично были под запретом,
И деликатно прикрывались робкой свадьбою души,
Похожи были на неясное движение груди богини
Навстречу первому желанью и преображенью незапятнанной её души,
Мерцающим Эдемом, по которому неслись волшебные лучи,
На трепетанье пред волшебным жезлом предвкушения,
Но всё же не было там ничего подобного блаженству.
В прекрасном этом царстве было всё небесно-удивительным
И окружалось мимолётной радостью неутомимого восторга,
Настойчивым стремлением к магическому изменению.
Она шла мимо исчезающих оград, на что-то торопливо намекающих полей,
Её (Савитри) стопы летели быстрыми бегущими тропинками,
И ей хотелось, чтобы у дороги не было конца: 
Как тот, кто поднимается на горный гребень, проходя сквозь облака,
И слышит как из скрытой глубины к нему восходит
Звук от невидимых потоков, так она шла, осаждённая
Иллюзией мистического, этого пространства,
И ощущала чары их бесплотного касания,
И вслушивалась в сладость их высоких и неясных голосов,
Зовущих словно путники на ищущих ветрах,
Своим пленительным и мелодичным криком.
И словно эта музыка, которая была и древнею и вечно новой,
В ней всколыхнула отклик, живший в струнах сердца,
И мысли, что не находили в ней пристанища, но всё же льнули
К её уму со страстным постоянством,
Желания, что не затрагивают и счастливые лишь оттого, что существуют,
Всё время оставаясь теми же, всегда неисполнимыми,
Небесной лирой пели у неё в груди.
И так могло всё продолжаться, и при этом не происходить в реальности.
В той красоте, что становилась видимой благодаря уму,
Окутанный лучами чуда, Сатьяван
Пред ней предстал как центр очарования,
Вершиной жаждущих любовных грёз,
И капитаном прихотей её души.
И даже страшное величье лика бога Смерти,
И хмурое его унынье не могло ни затемнить, ни уничтожить
Неуловимый блеск тех ускользающих небес.
Безжалостная Тень, угрюмая и мрачная
Лишь оттеняла красоту и смех, и делала ещё нужнее;
На фоне этой серости, веселье становилось ярче и роднее;
Его контраст, своею мрачной темнотою заостряя видение идеала,
Ещё сильнее углублял невыразимый смысл для сердца;
Боль становилась трепетанием, оттенками блаженства,
А мимолётность - ускользающей границею бессмертия,
Одеждою мгновения, что делала её (Савитри) ещё прекраснее,
Своею антитезой заострив её божественность. 
Товарищем Луча, Тумана и Огня,
Сверкающим мгновеньем, отражённым на её лице, светящемся как месяц, 
Она казалась мыслью посреди плывущих мыслей,
С трудом увиденной мечтательным умом
Средь чистого, направленного к внутреннему, размышлению души.
Наполовину побеждённая счастливыми мечтаньями вокруг,
Она шла дальше по земле очарования,
Но всё ещё хозяйкою своей души.
Над нею, дух её, в своём могучем трансе,
Всё видел, наблюдал, но жил для собственной, всё превышающей задачи,
Неизменяемый, как вечная, застывшая звезда.

Конец первой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2004 окт 07 чт - 2005 окт 21 пт, 2012 март 16 пт - 2012 апр 21 сб
2018 апр 11 ср - 2018 апр 17 вт