Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Десятая
КНИГА ДВОЙСТВЕННОГО СУМРАКА

Песня IV
ГРЁЗЫ СУМРАКА О ЗЕМНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Стал ощущаться скат, что медленно спускался вниз;
Он плавно уводил их к оступавшемуся серому уклону.
Исчезло чудо идеала со своим неясным сердцем;
Она (Савитри) оставила утонченные яркие виденья, полные чудес
И зыбкие, едва очерченные в воздухе, величия: 
Мысль опустилась к уровням, лежащим ниже; с напряженьем и трудом
Она стремилась к некой грубой, неприкрашенной реальности.
Их окружавший сумрак так же плыл, но поменял цвета,
Окутывая плотно каждую малейшую восторженную грёзу;
Он оседал усталой массой в атмосфере;
Его оттенки, символическая гамма, стала тускло-красной,
Почти как огненная дымка дня.
Тугое, устрашающее напряженье осадило сердце;
Всё тяжелее было чувствам от опасной ноши,
Тоскливый, громкий вой стоял в ушах,
И сквозь обрывки уходящего назад слепящего сияния
Её взгляд уловил и спешку на наполненных движением равнинах,
И горы в облаках, и полноводные, с коричневым оттенком реки,
И города, что поднимались минаретами и башнями
К бесплодной неподвижности небес:
И многочисленные набережные, гхаты, белые причалы с кораблями
Лишь ненадолго бросили свой вызов глазу и пропали.
Средь этого мучительно трудилось множество людей,
Менявшимися группами, всё время двигаясь куда-то,
Как будто это было странное кино о светлых призрачных фигурах,
Кино, в котором каждый был окутан серой мантией из грёз.
Придумывая смыслы для тяжёлого теченья жизни,
Они вверялись зыбкой окружающей среде
И ожидали смерти, чтоб их сцена духа изменилась.
Тот грубый шум труда,
Тяжёлые шаги вооружённой жизни, и однообразный гул,
Их мыслей, дел, которые всегда одни и те же,
Как будто тупо повторяемое, монотонное гудение
Гигантской и бесчувственной машины осадили душу у неё, -
Болезненное недоволное роптание, 
Похожее на призрачные вздохи громкого, взволнованного моря.
Нечеловеческий, огромный, исполинский голос,
И песнь строителей той Вавилонской башни до небес,
Биение моторов, грохотанье инструментов
Несли глубокий дух страдания труда.
Подобно бледным молниям, сверкавшим по измученному небу,
Над головою, в вышине, средь туч, блестели ровными рядами,
Клубясь, как дым из красной заводской трубы,
Те подневольные творения невежественного Ума:
Она (Савитри), скользя, увидела как улетали, словно нарисованные,
Фантомы мысли человека и его напрасные надежды,
И сотворённые Природой формы, и творения искусства человека,
И философии, и дисциплины, и законы,
И мёртвый дух ушедших в прошлое организаций общества,
Конструкции Титана и червя. 
И как последние остатки света, ею позабытого,
Летели пред её умом с обвислыми крылами,
Слова, несущие свободу, откровенья, ставшие туманными,  
И исчерпавшие свою задачу и спасающую силу
Послания богов-миссионеров,
И голоса пророков, и священные писанья исчезающих религий.
И каждое, в свой час объявленное вечным, уходило прочь:
И идеалы, и системы, и науки, и поэмы, и ремёсла
Всё время, неустанно, гибли и всё время возвращались вновь,
Неутомимо найденные заново какой-то созидавшей Силой;
Однако были все они лишь грёзами, пересекавшими пустой простор.
Там голоса аскетов призывали к одиноким мудрецам-провидцам
На пиках гор, у берега реки, иль из безлюдных дебрей в глубине лесов,
То в поисках небесного отдохновения,
То в поисках покоя духа за пределом мира,
В недвижных, словно статуи, телах,
Застывших в трансе остановки неусыпной мысли,
Сидели души, погрузившись в сон, и это тоже было грёзой.
Всё то, что в прошлом было создано и уничтожено, лежало там,
Забытые, утерянные формы, жившие когда-то,
И всё, что любит настоящее, как заново открытое,
И все надежды, что уже напрасными приносит нам грядущее,
Уже ухваченные и растраченные в бесполезном напряжении,
Бесплодно повторялись там из века в век.
Всё возвращалось неустанно снова, и настаивало на своём,
Ведь радость существует и в мучении погони,
Есть радость тяжело работать, побеждать, терять,
Есть радость создавать, и сохранять, и радость убивать.
Вертящиеся циклы проходили, возвращаясь вновь, 
И приносили снова тот же труд, и тот же, вновь бесплодный результат, 
Все эти формы, вечно новые и вечно прежние,
И долгие, всемирные, всё сотрясающие революции. 

   Опять поднялся разрушающий, великий Голос:
Сквозь бесполезный труд миров
Его уничтожающая всё на свете сила необъятного отказа
Преследовала марш невежества страдающего Времени.
"Взгляни на эти образы из символического царства,
На ясно зримый контур созидающей мечты,
Что вдохновляет на великие конкретные свершения земли.
В его то восходящем, то идущем вниз движеньи жизни человека
Ты можешь проследить итог труда Природы,
Как удаётся ей внести грех в существо, ошибку в вещи,
И как она творит желание, что заставляет жить,
И как - неизлечимую болезнь людей - надежду.
Средь непреложной иерархии порядка,
Где не меняется Природа, человек не может измениться тоже:
Он вечно подчиняется её закону постоянно возникающих мутаций;
И в обновлённых вариантах часто вспоминаемой её истории,
И в вечно повторяющихся циклах, крутится вся раса.
Ум человека заперт в тех очерченных границах:
Ведь ум - есть человек, и выше мысли он не может воспарить.
И если б он мог выйти за свои пределы, он бы был спасён:
Он видит, но не может подобраться к собственным великим небесам;
И даже окрылённый, падает обратно на родную почву.
Он - пленник в собственных силках ума,
И бьётся крыльями души об стенки жизни.
Напрасно сердце у него взмывает в устремившейся молитве
И населяет яркими Богами необъятную, бесформенную Пустоту;
Затем, разочарованный, он поворачивает к этой Пустоте,
В её счастливом, радостном небытии он просит избавления, 
Спокойствия Нирваны для своей мечты о духе:
Как Слово завершается молчанием, так имя завершается в Ничто.
Особняком, средь смертных, средь толпы,
Он призывает необщительное Божество
Придти и стать возлюбленным его души, страдающей от одиночества,
Или бросает дух свой в пустоту его объятий.
Бывает, что он ищет собственную копию в бесстрастности Всеобщего,
Он наделяет Неподвижное своею волей,
Приписывает Вечному любовь и гнев,
И тысячи имён даёт Невыразимому.
Ты зря надеешься, взывая к Богу, чтобы он спустился в жизнь твою.
Как принесёшь сюда ты Вечнодлящееся?
Здесь, на земле, в спешащем Времени, нет дома для него.
Напрасно ты отыскиваешь цель, где царствует Материя;
Нет цели здесь, лишь только воля быть.
Здесь всё идёт по прежнему, всегда, как установлено границами Природы.
Взгляни на эти формы, что недолго существуют, а потом уходят,
На эти жизни, что стремятся, борятся, а вот - уже их нет,
На эти все системы, за которыми нет прочной истины,
На эти все религии спасения, что не способны и себя спасти,
Лишь исчезают в душащих объятьях долгих лет,
Отвергнутые мыслью человека, забракованные Временем,
На философии, что обнажают все проблемы,
Но не решили ничего, с рождения земли, 
На множество наук, что понапрасну всемогущи,
Благодаря которым люди изучают из чего возникли солнца,
Преобразуют формы, чтоб они служили для их внешних нужд,
Летают по небу, и плавают в глубинах океанов,
Но до сих пор не понимают - кто они, зачем они пришли;
Взгляни на эти государства, построения людских умов,
Где кладкой кирпичей добра и зла для духа человека выстроили стену,
На треснувшие их жилища, на дворцы, что заодно и тюрьмы,
Которые гниют, пока те царствуют, и рушатся, не дожидаясь их конца:
На эти революции, что то ли пьяным богом, то ли демоном,
Трясут израненное тело человечества
Лишь чтобы новой краскою покрасить старые фасады:
На эти войны, на победоносную резню, и на безумие руин,
На труд столетий, исчезающий за час,
Кровь побеждённых и корону победителя,
Которую, чтобы её нести, приходится оплачивать своею болью,
Божественный, высокий лик героя, но с телесным обликом сатира,
Величье демона, переплетённое с величьем полубога,
На славу, на звериное обличие, на срам;
Зачем всё это - грохот, труд,
Все эти временные радости, и вечный океан из слёз,
Стремление, надежда, и призыв,
Сражение, победа и падение,
Бесцельный путь, что никогда не может прекратиться,
Бессонный труд, бессвязный сон,
То пение, то крики и рыдание, то мудрые, а то пустые, праздные слова,
Смех человека, и ирония богов?
Куда ведёт весь этот марш, зачем всё это странствие?
Кто держит карту или намечает новые этапы?
А может, самодвижущийся мир идёт своим путём,
А может, ничего на свете нет, лишь Ум, что грезит:
Мир - это миф, что появился, чтоб придти взаправду,
Легенда, что рассказывает сам себе осознающий Ум,
Придуманная и разыгранная на фальшивом основании Материи,
Где он стоит в каком-то невещественном Просторе.
Ум - это автор, зритель, сцена и актер: 
И существует только Ум, и только то, что думает он - зримо.
Но если всё есть Ум, оставь надежду на блаженство;
Но если всё есть Ум, оставь надежду встретить Истину.
Ведь Ум не сможет никогда коснуться тела Истины,
И Ум не сможет никогда увидеть душу Бога;
Он только ловит тень его, не слыша как, при этом, он смеётся,
Он словно отвернулся от него к пустому внешнему обличию вещей.
Ум - это ткань, что соткана из света и теней,
Где верное и ложное переплели свои смешавшиеся части;
А может, Ум - есть брачный договор Природы
Меж истиной и ложью, между радостью и болью:
И ту дерущуюся пару никакой судья не сможет развести.
Любая мысль подобна золотой монете, но с дешёвой примесью,
А истина с ошибкой для неё - орёл и решка.
Так выглядит высокая чеканка мозга,
И вся его валюта - лишь такого сорта.
Не думай поселить здесь, на земле, живую Истину,
Иль сделать мир Материи жилищем Бога;
Не ходит Истина туда, где только мысль об Истине,
Не будет Бога там, где только имя Бога.
И если есть на свете Высшее, Божественное "Я", оно нерождено и бестелесно;
Оно - никто, и им никто не обладает.
На чём построишь ты тогда свой будущий счастливый мир?
Отбрось свой ум и жизнь, тогда ты станешь этим Высшим "Я",
Присутствием, всё видящим и вездесущим, совершенным, одиноким.
И если Бог и есть, он не заботится о мире;
На всё взирает он спокойным, беспристрастным взглядом,
Он все сердца обрёк желать и горевать,
Всю жизнь связал неумолимыми законами;
Не отвечает он невежественным голосам молитвы.
Пока эпохи трудятся под ним,
Неколебимый, незатронутый ничем им сотворённым, вечный,
Он смотрит как на мелкие, сиюминутные детали среди звёзд,
И на агонию зверей, и на судьбу людей:
Неописуемо мудрее, превосходит он любую мысль;
Для одинокой радости своей он не нуждается в твоей любви.
Его божественная истина не может жить в мышленьи человека:
И если ты желаешь Истины, то успокой свой ум навеки,
Убей его немым незримым Светом.
Бессмертное блаженство не живёт в привычной человеку атмосфере:
И как могучая Божественная Мать смогла бы тихий свой восторг
Сберечь таким же свежим в этой узкой хрупкой вазе,
Иль поселить свой нерушимый сладостный экстаз
В сердца, что уязвимы для земного горя и страдания,
В тела, которые безжалостный бог Смерти может убивать, когда захочет?
И не мечтай, что сможешь изменить весь этот мир, спланированный Богом,
И не старайся переделать вечные его законы.
Но если существуют небеса, врата которых заперты для горя,
То там ищи ту радость, что найти не сможешь на земле,
Иль в полусфере нерушимого,
Где Свет - один из местных жителей, Восторг - их царь,
А Дух - бессмертная основа для всего,
О Вечности дитя, там выберешь ты для себя высокие палаты.
И если ты есть Дух, а вся Природа - лишь твоя одежда,
То сбрось наряд и стань одним лишь обнажённым "я",
Что не меняется в своей бессмертной истине,
Одна, навеки в тишине, безмолвии Единого.
А после - повернись к Всевышнему, и для него оставь всё позади;
Забыв любовь, забыв и Сатьявана,
Попробуй растворить себя в его огромной неподвижности покоя.
Душа, попробуй утонуть в его спокойствии блаженства.
Ведь, чтобы подойти к высотам Бога, ты должна погибнуть для себя:
Я, Смерть - врата в бессмертие."
Савитри так ответила софисту-Богу:
"И сколько раз ты будешь звать на помощь Свет, чтоб ослепить взгляд Истины,
Чтоб сделать Знание защёлкой для силков Невежества,
А Слово - дротиком, чтоб погубить мою живую душу?
Ты предложи, о Царь, свои блага уставшему от жизни духу,
Сердцам, которые не могут выносить удары, раны Времени,
Пусть те, кто так привязан к телу и уму,
Порвут все эти узы, улетая в чистоту покоя, 
Взывая об убежище от действия, игры Всевышнего.
Конечно, блага велики твои, ведь ты есть Он!
Но как же в бесконечности покоя мне искать отдохновения,
Мне, поселившей яростную мощь могучей Матери,
И виденье её, направленное чтоб читать загадочный наш мир,
Её божественную волю, закалённую в сияньи солнца Мудрости,
И пламенное, жгучее молчанье сердца, полного любви? 
Весь этот мир - духовный парадокс,
Изобретённый по необходимости в Незримом,
Корявый перевод на чувственный язык творения
Того, что вечно превосходит всякую идею, речь,
И символ той реальности, что невозможно никогда представить символом,
И языка, неправильно произносимой, и с ошибками, но всё же истины.
Его могущества спустились с пиков вечного,
Они ныряют в смутную Пучину подсознания,
И поднимаются оттуда, чтобы совершить свою чудесную работу.
Душа есть образ Непроявленного,
Ум трудится, чтобы помыслить о Немыслимом,
Жизнь - чтоб призвать Бессмертного в рождение,
А тело - дать приют для Беспредельного. 
Мир не отрезан от Всевышнего и Истины.
Напрасно ты здесь вырыл бездну безнадёжности, которую не перекрыть мостом,
Напрасно выстроил глухую стену без дверей:
Душа у человека сквозь тебя пройдёт и выйдет в Рай,
Божественное солнце путь проложит свой и через смерть, и через ночь.
Его свет виден на границе нашего существования. 
Мой ум - один из факелов, зажжёный вечным солнцем,
Моя жизнь на земле - дыхание, рождённое бессмертным Гостем,
А тело смертной - дом для Вечного.
И этот факел стал уже негаснущем лучом,
И эта жизнь - уже могуществом Бессмертного,
Дом вырос выше и палат хозяина, и самого владельца. 
Зачем ты говоришь, что Истина не сможет озарить ум человека,
Блаженство никогда не сможет завладеть сердцами смертных,
А Бог - спуститься в мир, который создал?
И если посреди бесцельной Пустоты возникло вдруг творенье, 
И если из аморфной, бестелесной Силы родилась Материя,
И если Жизнь смогла подняться в неосознающем дереве,
Её покрытый зеленью восторг прорвался в изумрудных листьях, 
Смех красоты её раскрылся в множестве цветов,
И чувству удалось проснуться в тканях тела, клетках, нервах,
А в серых тканях мозга появилась Мысль,  
И из своей завесы тайны, через плоть, украдкой глянула душа, 
То как же тот невыразимый Свет не перекинется на человека,
И как неведомые силы не проснутся ото сна Природы?
Уже сейчас намёки светлой Истины, как звёзды,
Встают средь роскоши Невежества под месяцем-умом;
Уже сейчас мы чувствуем касание бессмертного Любимого:
И если дверь в палату приоткрыта, пусть и ненамного,
Что сможет удержать Всевышнего проникнуть внутрь,
Кто запретит ему оставить поцелуй на дремлющей душе?
Уже Бог рядом, Истина уже близка:
И неужели, если тело атеиста, полного неведенья, его не знает,
То мудрый должен отрицать небесный Свет, провидец - собственную душу?
Я ведь не связана, ни мыслями, ни чувствами, ни обликом;
Я обитаю в славе Бесконечности,
Я - около Неописуемого и Непознаваемого,
И сам Невыразимый ныне - друг моей семьи.
Но, встав на озарённой грани Вечности,
Я поняла, что мир - есть Он;
Я повстречала духом - Дух, и тем "я", что во мне - Божественное "Я",
Но тело Бога моего я полюбила тоже.
И я пошла за ним, в его земном обличии.
Не может одинокая свобода радовать то сердце,
Что стало с каждым сердцем слито и едино:
Я - делегат стремящегося мира,
Свою свободу духа - я прошу для всех."

   Вновь зазвенел глубокий голос бога Смерти.
И словно ощущая вес бесплодного закона,
И угнетаемый своей бесмысленной упрямой волей,
Пренебрежительный, усталый, сострадающий,
Оставив прежний нетерпимый тон,
Он стал похож на голос жизни на её бесчисленных путях,
Что вечно трудится и ничего не достигает,
Из-за того, что и рождение, и изменение, и смертные её могущества,
Благодаря которым держится она, привязаны к границам,
И кружатся в широком колесе бесцельной гонки,
Которая всегда спешит, и вечно остаётся той же самой.
В своей давно начавшейся игре со Случаем, Судьбой и Временем,
Уверившись, что всё напрасно - победишь ты или проиграешь,
Придавленный под тяжестью сомнений и невежества,
Хоть кажется, что знание растёт и расширяется,
Слабеет ум земли, впадает в безнадёжность, 
И выглядит усталым, старым, разочаровавшимся в своей работе.
Но неужели всё, что было - пустота, и достижения напрасны?
Ведь создано какое-то величие, какой-то свет и сила
Освободились из гигантской хватки Несознания:
Оно возникло из ночи, и смотрит на свои рассветы,
Что вечно кружатся, и ни один рассвет не может задержаться.
Летящий в дали голос божества переменился;
Его обличье ужаса открылось с новой стороны 
И допустило к вечности людские бренные усилия,
Хоть и набросило широкие сомненья, может ли оно существовать вообще,
На грандиозные намёки невозможного, немыслимого дня. 
Величественный голос, нарастая, выкрикнул Савитри:
"Раз ты познала мудрость, что выходит за пределы масок форм,
И выше, чем презренье к формам, 
То встань, освобождённая всевидящими божествами.
И если сохраняешь ум свободным от неистового напряженья жизни,
То можешь быть как и они, всезнающей, спокойной.
Однако страстное твоё и яростное сердце это не позволит.
Оно взмывает буревестником мятежной Силы,
Что хочет этот мир поднять, сорвав с него
Загадочные, тайные скрижали Рока, 
Закон, правленье Смерти, и непознаваемую Волю. 
Тот, кто торопит действие и нарушает правила Всевышнего,
Великий дух, с огромными запасами любви,
Такие люди по строению похожи на тебя, сотворены для той же цели,
Они приходят в узкие границы жизни
С их слишком уж широким естеством, опережая время.
Поклонники той силы, что не знает отступления,
Своей гигантской воле подчиняют взбудораженные годы.
Спокойны мудрецы; безмолвны, как великие предгорья,
И непрестанно поднимаются к своим недостижимым небесам,
Найдя незыблемое основание, их головы
Живут без грёз в небесных неизменных сферах.
На их стремящихся вершинах, утончённые и тихие,
Подняв до половины к небесам идущую ввысь душу,
Стоят могучие посредники, согласные
Смотреть как движутся по кругу звёзды:
Бездвижно двигаясь могуществом земли,
Они глядят на проходящие века, что вечно те же самые. 
Они способны рассуждать эпохами и слышать шаг событий
Далёкого грядущего; с терпением, не двигаясь, те мудрецы хранят
Свою опасную для мира мудрость, сдерживая в глубине,
Чтоб наша хрупкая обыденная жизнь не погрузилась в неизвестность,
Утянутая как корабль, обхваченный левиафаном,
В пучину необъятных океанов.
Смотри, как всё трясётся, если слишком близок шаг богов!
Всё движется, и всё в опасности, измученное, порванное, извергаемое.
Но если бы могущество небес застало бы врасплох несовершенную планету,
То торопливые эпохи оступились бы от черезмерной скорости,
А неприкрытое вуалью знание разбило бы неподготовленные души.
И божества скрывают страшное своё могущество:
Бог прячет мысль свою, и даже кажется, что ошибается.
Савитри, будь спокойна и нетороплива в этом медленном и мудром мире.
Ты вся наполнена могуществом той ужасающей богини,
К которой ты взывала на заре в туманных чащах.
Не пользуйся своею силой, словно дикая душа Титана!
Не прикасайся к проведённым некогда границам, к древнему закону,
И уважай спокойствие великих и укоренившихся вещей."
Савитри так ответила огромнейшему богу:
"Что за спокойствие ты превозносишь, о Закон, о Смерть?
Не этот ли тупой, инертный шаг
Чудовищных энергий, скованных цепями в неподвижный круг,
Бездушных, с каменными лицами, с механистичными мечтами?
Напрасна для души надежда, если неменяющийся никогда Закон есть всё:
Всегда для нового и неизвестного наседают 
Спешащие эпохи, объясняя это Богом. 
И чем бы были на земле века, когда бы серые ограничения
Не нарушались никогда, когда великолепия бы не неслись вперёд,
Взрывая скрытые источники, когда бы медленная поступь жизни человека
Не прыгала бы в спешке, на нежданные роскошные пути,
Что открываются божественною речью и гуманными богами? 
Зачем навязывать осознающему уму и сердцу
Тупую неподвижность, что связала неодушевлённое?
Правленье несознательного хорошо лишь для домашнего скота,
Согласного всегда жить под ярмом;
А человек повёрнут к более высокому движению, к пути хозяина.
Я растопчу своей живой ногою твой закон;
Я рождена чтоб воспарить в свободу.
И если я сильна, пусть эта сила станет неприкрытой,
Как равный компаньон для вечных сил,
Иначе, побеждённая и недостойная для Божества
Пусть упадёт моя душа в первоначальный сон.
Я требую у Времени всю вечность мне принадлежащей воли,
И Бога у его мгновений." Бог Смерти отвечал,
"Но почему бессмертная, возвышенная воля
Должна спускаться до ничтожности работ на временной земле,
Что позабыла и свободу, и дорогу Вечного?
И разве дело это - для такой высокой силы и высокой мысли -
Бороться с узами, наложенными временем и смертью,
На это тратить труд, достойный подвигов богов, 
Сражаться и переносить боль ран,
Ловить обычные людские радости, которые земля способна сохранить
В своём ничтожном сундучке сокровищ преходящего?
Дитя, своей стопой ты попрала богов
Лишь чтоб добиться жалкого обрывка жизни на земле
Для своего любимого, отвергнув грандиозное освобождение,
Не подпуская к близкому небесному восторгу 
Ту душу, что позвали снисходительные боги?
Ну неужели руки у тебя нежней и слаще, чем палаты Бога?"
Она ответила: "Я лишь шагаю прямо по дороге,
Что прорубила для меня могучая рука, наметившая нам пути.
Я лишь бегу туда, куда велит его ужасный и одновременно сладкий голос,
Я двигаюсь туда, куда меня ведут поводья Бога.
Зачем он расчертил широкий план своих могучих царств, миров,
Зачем дыханьем, полным страсти, наполняет бесконечность?
И для чего он создал для меня мой смертный облик
И поселил во мне свои сияющие, гордые желания,
Как не затем, чтоб достигать их, чтоб они цвели во мне, чтобы любить,
Его богатый образ человека высекая
В прекрасных силах, в мыслях, в широте? 
Пусть даль Небес пока что тихо ожидает нашего прихода.
Легко для Бога было сделать небеса.
Земля была задачей потрудней, земля дала
Великолепие проблемы, состязания, борьбы.
Здесь есть и злые маски и ужасные могущества;
Но здесь есть и величие, способное творить богов.
И разве дух - бессмертный и освобождённый навсегда -
Свободен от захвата Временем?
Иначе бы зачем ему спускаться вниз, в Пространство смертных?
Он дал задание своим высотам духа в человеке
И подписал сокрытый ото всех указ на верхних этажах Природы.
Его задание - свобода, но с душой на вечном троне,
Широкая в границах жизни, сильная среди узлов Материи,
И возводящая великую ткань действия среди миров,
Чтобы творить утонченную мудрость из отброшенной и грубой пряди,
Любовь и красоту - из ночи и войны,
Вот - удивительная ставка в той божественной игре.
Что за свобода у души, которая не чувствует себя свободной,
Пока не обнажится догола, пока не сможет целовать те узы,
Что обвивает Любящий вокруг своих друзей,
И выбрав тиранию Бога, не будет стиснута в его объятии?
Чтоб лучше охватить его своим безбрежным сердцем
Она согласна на ограничения кольца его прекрасных рук,
Она склоняется, в блаженстве под его могучими и властными руками,
Смеётся на его разнообразные ограничения, чем больше связана - 
Тем более свободна. Вот мой ответ твоим соблазнам, Смерть."

   Бог Смерти неизменно отвечал отказом на её призыв:
"Какой бы ты могучей не была, каким бы тайным именем не называлась
На скрытых ото всех собраниях богов,
Недолговечная страсть сердца твоего не сможет сделать брешь
В железном бастионе совершенства
Которым замечательные Боги отделили лагерь свой в Пространстве.
И кем бы не была ты за своею маской человека,
И даже если ты - сама Божественная Мать миров
И хочешь бросить требованье царствам Случая,
Космический Закон сильней твоей высокой воли.
Ведь даже сам Всевышний подчиняется Законам, что он создал:
Закон останется и никогда его ты не изменишь,
А Личность - только пузырёк в огромном море Времени.
Предвестник более великой Истины, которая должна придти,
Твоя душа - творец другого, более свободного Закона,
Всё время превозносит Силу позади себя, свою опору,
И некий Свет над ней, которого никто пока не видел,
А ты уже сейчас желаешь первые плоды победы этой Истины.
Но что это за Истина и кто способен обнаружить форму этой Истины
Среди правдоподобных представлений чувств,
Среди догадок, что переполняют ум,
Средь тёмных двойственностей мира,
Где поселилась неопределённость Мысли?
Скажи, где - эта Истина, когда услышим мы её шаги
Средь нескончаемого гвалта на базаре Времени,
Как голос у неё узнать средь тысяч криков,
Которые идут сквозь слушающий мозг, которые обманывают душу?
А может, Истина - ничто, лишь звёздное возвышенное имя,
Или неясное, блистательное слово, которым человеческая мысль,
Стремится освятить, одобрить выбор, сделанный природой человека,
Желанье сердца, одевающее знание как платье,
Иль бережно хранимая идея, избранная среди многих избранных,
Любимая, особенная мысль, средь порождений полусвета, 
Которая своим высоким голосом заполнила площадки игр ума,
И поселилась в спальнях у него, когда он спал ещё младенцем?
Здесь всё висит меж "да" Всевышнего и "нет",
Две Силы здесь реальны, но для каждой из тех Сил другая неверна, 
Как два супруга, или две звезды, в ночи ума луною озарённой,
Что смотрят в противоположных направлениях, одна из Сил
Подобна белой голове, другая - чёрному хвосту мистического селезня,
Там - быстрая нога, а там - хромая, сильное крыло, крыло подбитое, 
Поддерживают основанье ненадёжного, изменичивого мира, 
Великий сюрреалистический дракон, парящий в небесах.
Но в чересчур большой опасности должна жить гордая
Возвышенная истина твоя, опутанная смертной малостью Материи.
Всё в этом мире - истина, и всё, при этом, ложь:
Все мысли в этом мире убегают к коду вечного,
Его дела растут и разрастаются до нулевого округлённого итога Времени.
Так, человек одновременно - и животное, и бог,
Несоразмерная загадка, созданная Богом,
И неспособная освободить свой образ Божества внутри,
Он - существо, что меньше самого себя, и в то же время, что-то большее,
Он - устремлённое животное, он побеждённый бог, 
Но всё ж - не зверь, не божество, а человек,
Но человек, привязанный к земным трудам, которые стремится превзойти,
По лестнице Всевышнего взбираясь к более высокому.
Все вещи - только видимость, никто не знает настоящей истины за ними,
Идеи - озарения незнающего бога.
У Истины нет дома в иррациональности груди земли:
Но жизнь без разума - вообще, переплетенье грёз,
И разум балансирует над смутной пропастью,
Встав на конце доски сомнения.
Та истина, которая от Вечного, не может жить со смертными людьми.
Но если всё ж она сумела поселиться в смертном сердце у тебя, 
То покажи мне тело той живой высокой Истины,
Или хотя бы обрисуй черты её лица,
Чтоб я мог тоже подчиняться ей и поклоняться.
Тогда отдам назад тебе я Сатьявана.
Но здесь - лишь факты и Закон с его железными границами.
Я знаю истину, что Сатьяван твой - мёртв,
И даже сладости твоей не выманить его обратно.
И ни одна магическая Истина не принесёт умершего обратно в жизнь,
И никакая сила на земле не сможет отменить, что совершилось,
И никакая радость сердца не способна здесь остаться, выжив после смерти,
И ни одно блаженство не уговорит прошедшее прожить опять. 
Одной лишь Жизни можно утешать немую Пустоту,
И мыслью наполнять бессодержательное Время.
Оставь ты умершего своего, Савитри, и живи."
Могучей Тени Женщина ответила,
Пока она произносила свой ответ, всё смертное в ней растворилось,
И внутреннее "я" её Богини стало видимым в её глазах,
И Свет, мечта небес, спустился на её лицо.
"Бог Смерти, знаю я - ты тоже Бог, но всё ж - не Он,
А только чёрное пятно его тени, лежащее среди его дороги,
Как будто, покидая Ночь, он начинает восходящий Путь
И тянет за собой свою прилипшую и бессознательную Силу.
Ты - тёмная вершина несознанья Бога, 
Ты - закоснелый знак его Невежества,
Родное детище его широкого и сумрачного чрева, 
И страшный, злой барьер перед его бессмертием.
Все противоположности - лишь стороны лица Всевышнего.
И всё Многообразие - бесчисленный Единый,
Единый, что несёт всё это множество в своей груди;
Он - тот Безличный, одинокий и непостижимый, 
Та бесконечная единственная Личность, что глядит на созданный им мир;
Безмолвие отмечено великою немой печатью Вечного,
Его свет вдохновляет вечно существующее Слово;
Он - и глубины Неподвижного, и тишина без смерти,
И чистое его, без признаков, пустое, отрицающее всё спокойствие,
И всё же - он встаёт как созидающее "Я", как всемогущий Господин,
И наблюдает собственную волю, исполняемую формами Богов,
Желанье, что подстёгивает полусознающего, незнающего человека,
И неохотную, невидящую Ночь.
Те две широкие, божественные крайности, обратные друг к другу силы -
Есть правый бок и левый тела Бога;
Существованье, балансируя между двумя могучими руками,
Встречает ум, с его неразрешимою пучиной Мысли.
Так Темнота под нами и неизмеримый Свет над нами
Сливаются в том Свете, но разъединяются всё-разделяющим Умом,
Стоящие лицом к лицу, хоть и противоположные, но всё ж неразделимые,
Те два противника нужны его великому намерению Мира,
Два полюса, которые теченьями своими будят необъятность Силы Мира.
В той изумительной, огромной тайне Высшего Божественного "Я",
Паря над миром на двух равных крыльях,
Он - это два в одном, не знающие ни начала, ни конца:
Превосходя обоих, он вступает в Абсолют.
Его существованье - тайна, за пределами ума,
Его пути ошеломляют смертное невежество;
Конечное, что притулилось на своих коротеньких наделах,
Лишь поражается, не доверяя дерзости Всевышнего,
Который смеет быть невообразимым Всем,
И действовать, и видеть так, как можеть только Бесконечное.
И в этом преступление его перед рассудком человека -
Быть существом, которое всегда непознаваемо,
Быть всем на свете, и при этом всё ж превосходить мистическое целое,
Быть Абсолютом, но селиться в относительном, условном мире Времени,
Быть Вечным и все-знающим, но проходить через рождение,
Быть Всемогущим, но соревноваться и с Судьбой и с Случаем,
Быть Духом, и одновременно - быть Материей, быть Пустотой,
Быть Беспредельным, вне каких то форм и имени,
Жить в теле, но при этом быть единым и превосходящим всё,
Быть зверем, человеком, божеством:
Глубокий, тихий океан - он улыбается в накате волн;
Вселенский, он есть всё, и трансцендентный, он - никто.
По справедливости людей - он совершил космическое преступление,
Тем, что живет всесильным, за пределами добра и зла,
Оставив доброту её судьбе в зловещем мире,
И позволяя злу царить на этой необъятной сцене.
Здесь всякое сопротивление, борьба, удача кажутся
Бессмысленным трудом, но лишь для ограниченного чувства,
Для глаз, что видят только часть, и упускают целое;
Здесь люди изучают то, что на поверхности, глубины отвергают их:
Загадочный гибрид бросает вызов взгляду,
Иль некое, убогое, сбивающее с толку чудо.
И всё же, в строгом и закостеневшем самомненьи Несознания,
В случайности ошибок общего, вселенского невежества
Мелькает план, сокрытый Интеллект.
Есть цель во всяком спотыканьи и падении;
Лень, беззаботность - только поза для Природы,
Готовящая некий новый шаг, очередной, глубокий результат.
Изобретательные ноты вставлены в невидимую партитуру побуждений,
И миллионы диссонансов тут и там усеивают гармоничную мелодию
Гигантского оркестра, исполняющего танец эволюции.
Высокая, божественная Истина заставила наш мир существовать;
Она закутала себя в Материю, как в саван,
В огромный саван Смерти и Невежества.
Она заставила гореть бесчисленные солнца сквозь безмолвное Пространство,
Как огненные символы её непостижимой Мысли
В аморфном созерцании широких дум эфира:
Она из Знанья сделала сражающийся, скрытый свет,
Из чистого Существования - субстанцию неведения, плотную, немую,
А из Блаженства - красоту бесчувственного мира.
Во всём конечном обитает сознающий Бесконечный:
Окутанный, беспомощный, он дремлет, погрузившись в транс Материи,
Он правит миром из своей бесчувственной дремотной Пустоты;
Мечтая, он бросает сердце, ум и душу
Трудиться искалеченными, связанными на безжалостной земле;
Разбитое на части целое - он трудится через разрозненные точки;
Его блестящие осколки - яркие, сияющие мысли Мудрости,
Его неясный отблеск - наше необъятное невежество.
Он начинает путь свой из безмолвной массы в множестве несметных струй,
Из нервов, мозга - формирует жизнь,
Из удовольствия и боли - чувствующее живое существо.
Толпа неясных ощущений, точка чувства 
Живёт недолго, отвечая на удары жизни,
Затем, разрушившись или растратив силу, оставляет умершую форму,
И оставляет ту огромную вселенную, в которой проживало
Как незначительный и неприметный гость.
Но всё ж душа растёт, укрытая в своём жилище,
И дарит телу собственную силу и великолепие;
Она стремится к целям в том бесцельном и невежественном мире,
И придаёт значение бессмысленной земной обычной жизни.
Как полубог-животное пришёл на землю думающий человек;
Барахтаясь в грязи, он всё же воспаряет в мыслях к небесам;
Он то задумчив, то играет, то смеётся, то рыдает, то мечтает,
То утоляет мелкие свои желания, как зверь;
На книге жизни он сосредоточил изучающий свой взгляд.
Из этой мешанины чувств и интеллекта,
Из узкой области конечной мысли,
В конце концов, он пробуждается в духовный ум;
Спускается высокое освобождение и светлое жилище:
Он может мельком видеть вечность, прикоснуться к бесконечности,
В великие, внезапные часы встречается с богами,
Он начинает ощущать вселенную своим огромным "я",
Пространство, Время делает своей возможностью
Соединить высоты и глубины бытия в небесном свете,
И в нише сердца тайно разговаривает с Богом.
Но это - лишь касания, высокие мгновенья, что проходят;
Осколки высшей Истины лишь ненадолго озаряют душу у него,
Как отраженья солнца в тихих водах.
Немногие отваживаются на высший, окончательный подъём
И пробиваются через границы ослепляющего света наверху,
И чувствуют вокруг дыханье более могучей атмосферы,
И получают для себя послания от более широкой жизни,
И омываются безмерностью интуитивного Луча.
Там, на предельной высоте Ума, есть лучезарные высоты,
Открытые сиянью Бесконечности,
Окраины, колонии жилища Истины,
Имения Ума, возвышенные и неизмеримые.
Туда способен человек придти, но жить не сможет.
Космическая Мысль развёртывает в мир свои безбрежности;
Её мельчайшие частицы образуют философии,
Бросая вызов необъятностью и множеством деталей,
И каждая вычерчивает свой всеведающий план всего. 
Но восходящий свет способен подниматься выше;
Там - и просторы виденья, и вечно существующие солнца,
Моря бессмертной ясности и света,
И пламенные горы, атакующие небеса своими пиками,
Там - всё живущее становится сияньем взгляда;
Пылающая голова виденья направляет ум,
Мысль оставляет позади кометный длинный хвост;
Сверкает озарённое, провидческое, сердце, 
И чувство загорается в отождествлении.
Чем выше получается полёт, тем глубже видение; 
Когда случается широкое открытие его родных небес
Все озаренья интуиции выстраиваются в единый ослепительный пучок,
И выгоняют все скрываемые истины из их укрытий,
А огненные лезвия всёвидящего абсолюта
Прокладывают путь в закрытые и неизвестные приюты "я",
Обыскивают все небесные убежища в мозгу,
И освещают сокровенные палаты сердца;
Её остроконечные пульсации открытий
С усильем давят на покровы имени, завесу формы,
И раздевают донага таинственную душу - во всём, что существует.
Там мысли обладают ясным, словно солнце, взглядом откровения,
Там Слово, и могучий вдохновенный Голос
Приходят в самые глубинные покои, где уединилась Истина,
Срывая прочь завесу между жизнью и Всевышним.
А дальше тянутся последние просторы беспредельности конечного,
Вселенская империя Надразума,
Что окаймляет Вечность буферною зоной Времени,
И слишком широка для опыта, познанья человеческой душой:
Всё собирается под золотым единым небом здесь:
И Силы, что выстраивают космос, получают для себя основу 
В том доме нескончаемых возможностей;
Отсюда каждый бог возводит мир своей природы;
Фалангами, похожие на яркие созвездья солнц, стоят идеи,
И каждая ведёт свою компанию лучей.
Мысль скапливается в большие массы, что охвачены одном вниманием;
Всё Время видится единым телом, Пространство - как единый облик:
Там - Божества вселенский взгляд,
И рубежи бессмертного Ума:
Граница отделяющая и соединяющая эти полусферы,
Очерчивает труд Богов,
И отгораживает вечность от работы Времени.
В своём чудесном царстве вечно существующего света
Все-правящая, высшая, никем не управляемая Истина,
Всесильная, всезнающая и единственная,
Хранит своё безмерное жилище в этой золотой стране;
Она в своём огромном коридоре слушает шаги,
Которые идут из Непроявленного, чтобы никогда потом не возвращаться,
Пока Неведомое не увидят, не узнают люди.
Над широтою и сиянием космического Зрения,
Над тишиною бессловесной Мысли
Бесформенный творец бессмертных форм,
Неназванная, но имеющая право на божественное имя,
Превосходя часы во Времени, превосходя Вневременье,
Могучая Божественная Мать сидит в сияньи тишины
Качает на своих коленях вечного Младенца,
И ожидает дня, когда начнёт он говорить с Судьбой.
Там - образ наших планов и надежд грядущего;
Там - солнце, по которому давно уже вся тьма заждалась,
Там - нерушимая гармония;
Противоречья мира поднимаются к ней и становятся едины:
Там - Истина, перед которой все другие истины вселенной - лоскутки,
Там - Свет, перед котором всё невежество вселенной - защитное стекло,
Что существует лишь пока та Истина его не уберёт обратно, 
Любовь - которую зовут сердца сюда, чтоб исцелить все споры и раздоры,
Блаженство - то, к чему стремятся все отвергнутые беды мира:
Оттуда сходит слава, временами видимая на земле,
Оттуда к человеческой душе приходит Божество,
Мечта и Красота лица Природы.
Там - совершенство, идеал, рождённое от вечности,
Зовёт другое совершенство, идеал, рождённое во Времени,
Ту истину Всевышнего, что поражает человеческую жизнь,
Тот образ Бога, что охватывает все конечные обличия и формы.
Там, в мире вечно длящегося Света,
И во владениях бессмертного Сверхразума
Та Истина, которая здесь прячет голову в мистерии,
И для рассудка кажется неразрешимою загадкой
Среди застывшей схемы из материальных форм,
Живёт разгаданной, с лица откинув маску,
И там есть высшая Природа, общепринятый закон всего. 
Там, в теле, сотворённым из материала духа,
На сделанном из камня очаге горящего всегда Огня,
Любое действие передаёт движения души,
Мысль движется непогрешимыми и абсолютными шагами,
А жизнь становится безостановочным богослужением,
И жертвоприношением Единому восторга.
Космическое видение, ощущенье духа,
Воспринимает всё как Бесконечность, что живёт в конечной форме,
И видится через экстаз трепещущего света,
И открывает яркий облик Бестелесного,
Что в истине мгновения, в душе момента
Способен медленно потягивать медовое вино, напиток Вечности.
Тот Дух, что не один и не бесчисленнен,
Единственная бесконечная мистическая Личность в собственной вселенной 
Рождает, множит мириад ему принадлежащих личностей,
На всех своих телах он отпечатывает штамп своей божественности,
И в каждом он сидит, бессмертный и неповторимый.
За всяким делом повседневности стоит тот Неподвижный,
Как фон для действия, как сцена,
Поддерживая всё творение своим могуществом и тишиной,
А изменение - бессмертным равновесьем Неизменного;
Из путешествующих дней, часов на нас глядит Безвременье,
Невыразимое накидывает одеянье речи,
В котором все его слова - вплетённые магические нити,
И движется своею красотой, и вдохновляется своим свечением,
И каждой мысли он даёт своё, ей предназначенное место,
Записанное в памяти вселенной.
Та Истина, последняя, обширная, безличная,
Безукоризненно нам подбирает час и обстоятельство,
Её субстанция - как чистое, беспримесное золото, всегда одна и та же,
Но помещённая в сосуды для использованья духом,
То золото способно стать и вазой, и кувшином для вина.
Всё там - высокое богоявление Всевышнего:
Там Все-Чудесный необыкновенное творит из каждого события,
Там Все-Прекрасный - это чудо в каждой форме;
Там Все-Блаженный восхищает каждое биенье сердца,
А чистая божественная радость - смысл и назначенье чувств.
Любое существо там входит в Высшее Божественное "Я",
И часть Всего, с его бесчисленными мыслями,
И претендент на вечное Единство,
На сладость множества, на радость от различия,
Что только заостряется от близости к Единому.
   "Но кто способен показать тебе прекрасный облик Истины?
Обычные слова людей её способны только затуманить.
Для мысли Истина - немыслимый восторг сиянья света,
Для речи Истина - неописуемое чудо.
Бог Смерти, если б ты сумел коснуться высшей Истины,
То в тот же миг ты стал бы мудрецом и прекратил своё существование.
И если наши души смогут уловить, увидеть, полюбить Божественную Истину,
То бесконечное её сияние окутает сердца
И наше существо всё будет перестроено по образу Всевышнего,
И жизнь земная превратится в жизнь божественную."
Затем, в последний раз Бог Смерти отвечал Савитри:
"Но если эта Истина так высока и превосходит здесь свою земную тень,
И так отделена высоким Знанием и восходящими просторами,
То может ли быть мост, чтоб пересечь ту пропасть, что оставила она
Между собой и миром-сном, который ею создан?
И кто бы мог надеяться спустить её с высот и принести вниз к людям,
И убедить ступить ранимою стопой на грубую планету, 
Оставить недоступное свое блаженство и великолепие,
И тратить блеск на тусклую земную атмосферу?
В твоих ли силах это, о прекраснейшая среди смертных тел,
Душа, что бьётся, чтобы избежать моих сетей?
И кто же ты тогда, сокрытая под маской человека?
Твой голос отзывается звучаньем бесконечности,
Ты обладаешь Знанием, и Истина звучит в твоих словах;
В глазах сияет отблеск запредельного. 
Но где твоё могущество, способное завоевать и Смерть, и Время?
И есть ли сила Бога у тебя, чтобы установить здесь ценности небес?
Ведь если Знанье не приносит силы изменить наш мир,
И если Мощь приходит не за тем, чтоб Истину восстановить в правах.
То истина и знанье остаются бесполезным блеском,
Слепая Сила, а не Истина создала наш невежественный мир,
Слепая Сила, а не Истина распоряжается и направляет жизнь людей:
И Силой, а не Светом, управляют миром здесь великие, неописуемые Боги; 
И Сила здесь - рука Всевышнего, печать Судьбы.
О человек, ты претендуешь на бессмертие,
Так покажи свою мне силу, обнажи мощь духа,
Тогда отдам назад тебе я Сатьявана.
Иль если за тобой Могучая Божественная Мать,
То покажи мне лик её, что я мог перед нею преклониться;
И пусть бессмертные глаза посмотрят в очи Смерти,
И пусть неувядаемая Мощь, коснувшись бессознательных вещей
Преобразует здесь земную смерть в бессмертье жизни.
Тогда, возможно, умерший к тебе вернётся, сможет жить.
И распростёртая земля, свой взгляд поднимет вверх,
И ощутит вблизи себя скрываемое тело Бога,
А радость и любовь наполнят пролетающее Время." 

   Савитри кинула свой взгляд на Бога Смерти, не ответив.
И показалось, что в том символическом обличьи
Тьма мира уступила свету Неба
И ширма Несознанья Богу больше не нужна.
Могучее преображенье опустилось на неё.
И ореол живущего в ней Божества,
Сияние Бессмертного её лицо залило светом,
Наполнило своим сверканием её телесный дом,
Переполняя воздух, превратив его в светящееся море.
В пылавшее огнём мгновенье апокалипсиса
То Воплощение Божественного сбросило свою вуаль.
Её фигура, маленькая в бесконечности,
Ещё стояла и казалась самым главным домом Вечного, 
Как если бы её душа отныне стала центром мира,
А всё широкое пространство - только внешним одеянием.
Спокойная уверенная гордость отдалённых царств небес, 
Сошедших вниз, в смирение земли,
Была в изгибах лба, увенчиваясь взглядом, виденьем Всезнающего,
Её глазами, что как две звезды, смотрели на вселенную.
Та Сила, что царила на вершине существа её,
И то Присутствие, что поселилось в тайном лотосе,
Спустились вниз и овладели центром меж её бровей,
Где Господин ума сидит в центральной комнате, откуда управляет всем;
И там, по праву сев на троне концентрации,
Он открывает тайный третий глаз у человека,
Особый глаз Незримого, что смотрит на незримое,
Когда Свет золотым экстазом заполняет мозг
И мудрость Вечного умело направляет выбор человека,
И вечно существующая Воля проникает в волю смертного.
Волнуясь песней в лотосе её гортани,
Пульсируя бессмертным Словом в речи,
Жизнь стала в ней созвучна шагу мировой души
И двигалась в гармонии с космическою Мыслью.
Как солнце Бога плавно опускается в мистическую полость,
Где прячет свет свой от преследования богов,
Она (Сила) скользнула в лотос сердца у Савитри
И разбудила то Могущество, которое способно изменить Судьбу.
Она влилась в её глубокий лотос живота,
И поселилась в узком доме маленькой природы жизни,
Стремленье тела сделала цветением небесного восторга,
Желание - небесным чистым пламенем,
Ворвавшись в нишу, где спала, свернувшись кольцами, Энергия Вселенной,
Она ударила по змеевидной Силе с тысячами капюшонов,
Что поднялась, сверкая и обняла Мировое "Я" над нею,
Соединила с тишиною Духа немоту Материи, 
Наполнила земные действия безмолвной силой Духа.
Савитри ожидала, после этих перемен - когда сказать ей Слово.
И Вечность посмотрела в очи бога Смерти,
И Тьма увидела ожившую Реальность Бога.
Затем стал слышен Голос, что казался сутью тишины,
Спокойным низким тоном бесконечности,
Когда та говорит с безмолвием в глубокой сердцевине сна.
"Приветствую тебя, бог Смерти, всемогущий и победоносный,
Ты - грандиозная Тьма Бесконечности.
О Пустота, что создала пространство для всего, что может появиться,
О голод, что терзает всю вселенную
И поглощает внутрь себя холодные останки солнц,
А после - пожирает целый мир своими огненными челюстями,
О расточитель той энергии, что сотворила звёзды,
О несознанье, что приносит семя мысли,
Неведенье, в котором, похороненный, спит сам Все-Знающий, 
И постепенно проявляется в его пустой груди,
На ум натягивая маску яркого Невежества.
Ты моя тень, мой инструмент.
Я некогда дала тебе кошмарный образ страха,
И острый меч мученья, ужаса и боли,
Чтобы заставить душу человека пробиваться к свету
В летящей быстротечности его наполовину сознающих дней.
Ты - шпоры для его величия в трудах,
Ты - хлыст его стремленья к вечному блаженству,
Ты - острая его нужда в бессмертии.
Живи, пока, Бог Смерти, послужи ещё моим орудием.
Однажды человек узнает о твоем бездонном сердце
Безмолвия, узнает твой задумчивый покой Ночи,
И строгую покорность вечному Закону,
Спокойное и несгибаемое сострадание в твоих глазах.
Но в этот миг, о вечное Могущество, посторонись,
Освободи путь для моей особой, воплощённой Силы.
Избавь сияющего Бога от твоей ужасной чёрной маски:
Освободи же душу мира, что зовётся Сатьяваном,
И выпусти его из ужасающих твоих тисков невежества и боли,
Чтоб он мог стать хозяином судьбы и жизни,
И делегатом человека в доме Бога,
Товарищем для Мудрости, супругом Света,
И вечным женихом, что обручился с вечною невестой."
Она сказала; но Бог Смерти, до конца неубеждённый всё еще сопротивлялся,
Хотя он понял, он отказывался понимать,
Хотя он видел, он отказывался видеть.
Неколебимо он стоял, отстаивая собственное право.
Склонился дух его; и воля стала слушаться закона
Его природы, обязательного даже для Богов.
Так эти Двое встретились лицом к лицу.
Бог Смерти высился огромным бастионом тьмы; 
Вокруг же разгорался свет её, и осаждал, как океан, ту крепость.
Пока что Мрак выдерживал, бросая вызов небесам:
Его атаковала в лоб, придавливая сверху
Своею плотной массою энергия сознания,
Но он терпел всю эту тиранию, мощь её небесного желания.
Давление невыносимой силы навалилось
На неподатливую грудь, и на его упрямую и несклонившуюся голову;
Свет, словно языками пламени, лизал его идеи, мысли,
Свет превратился в яркую, сверкающую пытку в сердце,
Свет разливался как роскошная агония по нервам; 
Его тьма бормотала, исчезая в том сиянии.
Её повелевающее Слово управляло каждой частью тела у него,
Не оставляя места для его огромной воли, что была,
Казалось, вытолкнута в некое беспомощное, бесполезное пространство
И не могла войти назад, ему оставив только пустоту.
Он стал звать Ночь, но та упала, содрогаясь, навзничь,
Он стал звать Ад, но тот угрюмо отступил:
Он повернулся за поддержкой к Несознанию,
Где был рождён, к его широкому, поддерживающему "я";
Но Несознанье стало вдруг его тянуть назад, к бездонной пустоте,
Как будто бы хотело поглотить себя самим собой:
Он стал звать собственную силу, но она отвергла зов.
Свет пожирал всё тело у него, уничтожая дух.
И, наконец, признал он неизбежность поражения,
Оставил распадавшуюся форму, что одел,
И отказался от надежды душу человека превратить в добычу, 
Бессмертный дух заставить поступать подобно смертному.
Он улетел куда-то вдаль, сбегая от её ужасного касания, 
И в отступающей Ночи нашёл себе убежище.
Так в грёзах сумрака об этом символичном мире
Исчезла страшная космическая Тень,
Исчезнув в Пустоте, откуда некогда пришла.
И словно потеряв первоначальную причину,
То царство сумерек неторопливо исчезало, уходя из душ, 
И Сатьяван с Савитри оказались здесь одни.
Но ничего не шевельнулось: между их фигурами поднялась
Безмолвная, незримая, прозрачная стена.
В той незаполненной и долгой паузе никто не мог ни двинуться, ни шевельнуться.
Всё ожидало неизвестной, неисповедимой Воли.

Конец четвёртой песни
Конец десятой книги

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2005 сент 22 - 2006 март 15 ср, 2012 июнь 14 чт - 2012 сент 24 пн
2018 апр 25 ср - 2018 май 14 пн