Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Двенадцатая
ЭПИЛОГ

Эпилог
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ЗЕМЛЮ

Её (Савитри) дух просыпался, выйдя из пучины транса.
Она лежала на спокойной, материнской бессознательной груди земли
И видела одетые в зелёные одежды ветви, 
Которые, склонившись, охраняли сон её своей волшебной жизнью,
А над своею головой - экстаз на синих крыльях,
Порхавший по ветвям со звонким криком.
В магическое таинство лесов 
Проглядывая через изумрудные, завешенные листьями просветы,
Откинувшись в ленивых небесах, редевший день 
Неторопливо угасая шёл к вечернему покою.
Живое тело Сатьявана слегка давило на неё:
В телесной молчаливой радости дышать и быть
Она держала голову ему блаженным грузом
Между грудей, окутав тёплою заботой наслажденья,
И просыпавшаяся радость её членов ощутила
Небесный груз во всякой части тела у него, прикосновение,
Вобравшее в себя всё окружающее счастье;
Вся жизнь её осознавала жизнь его,
Всё существо её окутало его и наслаждалось.
Прошла её безмерная, неописуемая отстранённость транса;
Она опять была земною, человеческой Савитри,
Но всё же ощущала беспредельность перемены.
В душе её отныне обитала сила, чересчур большая для земли,
А в сердце у неё - блаженство, слишком необъятное для неба;
Свет, слишком сильный, чтобы думать, и любовь, 
Что слишком безгранична для земных эмоций, заливали небеса её ума
И проникали сквозь глубокие, счастливые моря её души.
И всё духовное вокруг тянулось ближе
К божественной инертности её настроя.
Чудесный голос тишины жил в каждой мысли.
И всё что есть во Времени, в Пространстве, она воспринимала как себя;
Всё это двигалось внутри неё, благодаря её существовало, жило,
И весь огромный мир прильнул к ней в наслаждении,
Мир, созданный для восхищённого её объятия любви.
Отныне внепространственному "я" её, освободившемся от уз
Бесчисленные годы виделись затянутым мгновением,
Сиявшими слоями времени, что отделяются от вечности.
Летящие на крыльях, словно птицы из сияющего дома,
Её земные утра были лучезарными полётами веселья.
Она была безбрежной, формой бесконечности.
Не поглощённый более пульсацией мгновений,
Её дух ощущал просторы бесконечного грядущего,
И жил со всем, не знающим начала, прошлым.
Победоносными приходами рассвета стала жизнь её,
Прошедшие и неродившиеся дни объединяли в ней свои мечты,
А старые, исчезнувшие вечера и полдни, приходящие издалека,
Несли намёк на откровение предвидящих часов.
Она немного полежала в том ленивом, размышляющем блаженстве 
Отдавшись чуду транса пробуждения;
Затем, наполовину приподнявшись, осмотрела всё вокруг,
Как будто восстанавливая старые, обычные и сладостные нити
Счастливых прежних мыслей, драгоценных маленьких воспоминаний,
Стремясь сплести из них один бессмертный день.
Она по-прежнему держала на своей груди, в тех райских кущах,
Её любимого, пленённого в бездонном сне,
Лежавшего, как дух ребёнка, ни о чём не зная, 
Укачиваемый на грани между двух согласных меж собой миров. 
Но вот она склонилась к своему любимому позвать
Его ум возвратиться к ней, коснувшись вскользь его закрытых век;
И к ней пришёл его спокойный взгляд
Осознанного, ясного восторга, сейчас уже не устремлённый, а широкий,
И с беспредельной радостью, и с высшим, окончательным согласием,
Влюблённый, чистый взгляд, со страстностью богов.
Желание не шевельнуло крыльями; всё было сделано
Небесными лучами в форме свода,
Что выглядело, словно небо что-то увлечённо исправляло на земле, 
Как будто небеса склонились вниз, стремясь обнять со всех сторон планету
Спокойной радостью и необъятною защитой.
Затем, вздохнув от этого касания, сон с мягкими крылами
Поднялся, воспарив, от век его похожих на цветы,
И с шелестом умчался прочь. А он, проснувшись, встретился 
С её глазами, ждущими его, и ощутил её ладони,
Увидел землю, дом свой, что ему ещё раз возвратили,
Её, вновь ставшую его и всем в его любви.
Его руками, что вокруг неё обвились,
Замкнулся узел жизни, сделав обладание теснее,
Он имя прошептал её, слегка запнувшись, 
И смутно собираясь с мыслями и поражаясь, он вскричал -
"Откуда же вернула ты меня, назад, как пленника, 
Любовью, как цепями приковав к себе и к стенам солнечного света,
О золотистый луч, шкатулка всех на свете сладостей, Савитри,
И женщина, и божество, и лунный свет моей души?
Ведь несомненно я блуждал в неведомых, чужих мирах
С тобой, как спутницей, и нас преследовавшим духом,
И вместе мы пренебрегли вратами ночи.
Я отвернулся прочь от радостей небес,
Те небеса меня не привлекали без тебя.
Куда сейчас ушла та грозная Фигура
Которая поднялась против нас, Дух Пустоты,
Что требовал весь мир для Смерти и Небытия,
Что отрицал и душу и Всевышнего? Иль это было только грёзой,
Видением в духовном сне, 
Лишь символом сопротивленья Времени,
Иль важным маячком, что освещается умом
В неведомом напоре тьмы, зажжёным на Пути,
Иль лоцманом пловца через проливы Смерти,
Иль поиском при помощи того луча
В канаве нечистот, средь улиц Случая, что переполнены людьми,
Души, которая пришла из Вечности 
В мир-приключение, как мореплаватель и как разведчик?"
На это всё Савитри отвечала, "Всё наше расставанье было сном;
О Сатьяван, мы живы и мы вместе.
Ты оглянись вокруг, взгляни на радостный наш дом,
Не изменившийся ничуть, на этот лес, с его бесчисленными криками, 
На шёпот ветра средь листвы, 
На вечереющее небо, видимое сквозь просветы в изумрудной сцене,
На синий купол Бога, приютивший наши жизни, 
На птиц, поющих ради счастья сердца,
Крылатых маленьких поэтов нашего уединённого чертога, 
На наших всех друзей, живущих на земле, где мы с тобою царь с царицей.
Да, наши души только что оставили ночь Смерти позади,
И изменились от реальности могучего видения,
И озарились светом символических миров,
И изумительной вершины внутреннего "я" всего на свете,
И мы, свободные, стояли рядом с беспредельными вратами Бога."
   Затем, наполненные славой собственного счастья,
Они поднялись, целыми и невредимыми, прильнули пальцами друг к другу
И крепко обнялись в безмолвном взгляде.
Но с новым удивленьем в сердце,
И с новым обожаньем, с новым пламенем в глазах, спросил он:
"Что за высокая, неведомая перемена в тебе произошла, Савитри?
Ты стала даже ярче, чем была, о тихая и чистая богиня,
И мне ещё дороже нежной человеческою частью,
Которую тебе дала земля, хотя и сделав ещё более божественной.
Я полон восхищения, мне хочется 
Склониться, покориться ей, схватить сейчас же в дерзкие мои объятия, 
Потребовать, чтоб ты душой и телом стала бы моим поместьем в жизни,
Владением восторга, сладким достоянием любви,
И статуей безмолвия в моей часовне духа,
Прекрасною невестой, устремлённым божеством.
Но счас ты кажешься почти что чересчур высокой и великой
Для поклоненья смертного; ложится Время под твоей стопой,
Весь мир мне кажется твоею малой частью,
Твоим присутствием умолкнувшие небеса я заселяю,
И ты взираешь на меня во взгляде звёзд,
И всё же, ты - земной хранитель для моей души,
А жизнь моя - журчание твоих мечтаний,
Мои рассветы поутру - блеск крыльев твоего возвышенного духа,
А день и ночь - лишь части красоты твоей.
Возьмёшь ли сердце ты моё, чтобы сберечь
В надёжном окружении твоей души?
Я пробудился от безмолвия и сна,
Я согласился быть - лишь для тебя.
Благодаря тебе возвысил я свой смертный купол жизни,
Но ныне - небеса, далёкие, не нанесённые на картах бесконечности, 
Ты принесла мне, твой бесценный, безграничный дар!
И чтоб наполниться всем тем, что поднимает твой божественный полёт,
Моя природа человека продолжает звать твоё блаженство.
И пусть и дальше жизнь моя, через тебя звучит как песня радости,
Пусть всё моё безмолвие останется с тобой, широким и глубоким."
Небесная царица, соглашаясь с этим пожеланием,
К стопам его прильнула и святилищем своих волос 
Его укутав в бархатную мантию любви,
Негромко отвечала, как мурлыкавшая лютня:
"Сейчас всё изменяется, хотя пока ещё идёт как прежде.
Послушай, мы с тобою видели лик Бога,
Отныне наша жизнь открыта для божественного.
И мы перенесли отождествленье со Всевышним,
Его значение узнали в наших смертных жизнях.
Любовь в нас стала выше от того могучего касания,
Она познала свой небесный смысл,
Но мы не потеряли ничего из наслажденья смертною любовью.
Небесное прикосновенье наполняет, но не отменяет нашу землю:
И нам по прежнему нужны тела друг друга;
Пока в груди у нас всё время повторяется божественный небесный ритм,
Биенья наших человеческих сердец останутся и страстными и близкими.
И я ещё всё та, пришедшая к тебе средь шелеста листвы,
Залитой солнцем, на опушке леса;
Я всё еще принцесса Мадры, я - Савитри.
Всё, чем была я прежде, я останусь для тебя,
Всё тем же близким другом для твоих трудов, надежд и мыслей,
И все счастливые противоречия во мне сольются воедино.
Вся сладость отношений будет сочетаться в нашей жизни;
Ты - царь мой, я твои владения, и точно так же ты - мои,
Я и владыка, и рабыня твоего желания, 
Твой распростёртый обладатель, и сестра твоей души,
И мать твоих стремлений; ты - мой мир,
Земля, которая нужна мне, небеса, которых так желают мысли,
Тот мир, в котором я живу и бог, которым восхищаюсь,
И тело у тебя - вторая половинка моего,
В нём каждая частица отвечает на желания моих частиц,
И сердце в нём - ключ к всем биеньями сердца моего, -
Вот что есть я, и что ты для меня, о Сатьяван.
И вновь начнётся наше свадебное путешествие по жизни,
Не потеряв, ни глубины, ни счастья смертной радости.
Давай же мы пойдём по обновившемуся миру, который остаётся прежним,
Что отдан нам назад, но мы теперь в нём видим
Площадку для игры, обитель Бога,
Который прячет сам себя и в птицах, и в зверях, и в человеке,
Чтоб сладостно вновь обнаружить самого себя
Через единство и любовь. Его присутствие здесь направляет ритмы жизни,
Что, не смотря на боль, стремятся к обоюдной радости.
О Сатьяван, друг друга мы нашли
В великом свете обнаруженной души.
Пойдем назад, на небе вечереет.
Отныне горе умерло, а ясное блаженство остаётся
Навеки, в самом сердце всех грядущих наших дней.
Взгляни на этих всех существ в чудесном этом мире!
Давай подарим радость всем, ведь радость - наша.
Не для себя одних твой дух и мой пришли
Из под покрова Непроявленного,
Из глубины безмерности Непознаваемого,
На грудь невежественной, двойственной земли,
Вошли в пути работающих, ищущих людей,
Как два огня, горящие навстречу породившему нас Солнцу,
Как два луча, что путешествуют к первоначально существующему Свету.
Мы были рождены вести людские души к истине и Богу,
Вписать изменчивую схему смертной жизни
В один из видов замысла Бессмертного,
И дать ей форму, лучше подходящую под образ Бога,
Чуть ближе для божественной Идеи."
Она обняла голову его и плечи,
Как будто бы желая сохранить его, закутав на своей груди
На долгие года их путешествия.
Итак они, переплетясь, стояли,
Их поцелуй, и погружающее в транс, объятье страсти было точкой встречи,
В которой дух его и дух её слились в одно навеки,
С двумя телами и с двойной душой, для радостей во Времени.
Затем, рука в руке, они покинули торжественное это место,
Отныне полное безмолвных и особенных воспоминаний,
Шагнув к зелёным далям их лесного дома,
Неторопливо возвращаясь через сердцевину джунглей.
Вокруг же утро вечером сменилось;
Свет заскользил вниз к светлой засыпающей опушке,
Летели плавно птицы, возвращаясь к гнёздам,
А день и ночь склонились, пав в объятия друг друга.

   Сейчас тенистые от сумерек деревья тесно окружили их,
Как грезящие духи и, задерживая ночь,
Печальный сероглазый вечер вслушивался в их шаги;
Со всех сторон к ним подступали крики и движения
Четвероногих странников ночи,
Всё приближаясь. Но затем возникли человеческие звуки,
Давно уже чужие для их дней отшельников,
Вторгаясь в очарованную дикость листьев,
Когда-то бывшую священной для укромного уединения,
Неистовым прорывом в девственную дремоту.
Сквозь укрывающие сумерки, всё более сгущалась, приближалась
Речь многих голосов и топот
Многих ног, пока в их взоры не ворвались,
Цветными волнами для глаза 
Сверкающие, напряжённые и переполенные дни людей.
Увенчанная ослепляющим обилием огней,
Большая и сверкавшая компания возникла здесь.
Явилась жизнь в своей волнующейся суматохе,
Неся потоки незнакомых лиц, вокруг всё заполняя
Одеждой с золотою вышивкой и шляпами с богатою каймой,
Сверканием орнаментов и трепетаньем бахромы,
И сотней рук, что раздвигали ветви,
И сотней глаз, что их искали по опутанным листвой полянам.
Спокойные жрецы, с суровым взором, в белых одеяниях, держали благовония,
Могучие бойцы сверкали славными доспехами,
И гордые подкованные кони, тяжело ступая, проходили через лес.
Царь Дьюматсена, больше не слепой, шёл первым,
И несмотря на дрожь, его смотрящие вдаль очи,
Восстановив своё доверие к земному свету,
В себя вбирали внешний мир, наполненный многообразьем образов;
Уверенно ступал он по земле походкою монарха.
С ним рядом было беспокойное лицо царицы-матери,
Что шла, на время изменив привычному, заботливому взгляду,
Который в затупившейся когда-то силе, утомившись от труда,
Поддерживал всё больше приходящую в упадок жизнь кого она любила.
Её болезненная бледность обрела задумчивый румянец,
Похожий на смиренный взгляд заката, собирающего свет,
Который, уходя, предвидит новые восходы солнца, своего дитя.
Поникнув в тихой роскоши своих небес,
Она жила всё это время в мыслях о надежде,
Сверканием её богатого, но отдалявшегося блеска,
Задумчивым предвиденьем лирической зари.
Её взгляд первым увидал фигуру своего дитя.
При виде той прекрасной пары
Всё взорвалось вокруг от нарастающего крика
И быстрые родители поторопились к сыну, -
Кто был источником их жизни, кто дарил им новое дыхание, - 
Они его схватили, заключив в объятия. Затем, любя, 
Вскричал царь Дьюматсена, упрекая Сатьявана: 
"Сегодня боги счастья и удачи посмотрели на меня,
Пришло к нам царство поиска и светлые лучи небес.
Но где ж ты был? Ты мучал радость
Тупою тенью страха, о мой сын, о жизнь моя.
Что за опасность в тех темнеющих лесах тебя держала?
И что за наслажденье на её путях заставило тебя забыть
Что станут без тебя пустыми, бесполезными глазницами мои глаза,
Что только для тебя я радуюсь, живу на свете?
Была ты не похожа на себя, Савитри,
Что мужа не вела назад, в объятия родителей,
Прекрасно зная, что лишь рядом с ним есть вкус
У пищи, и что только для его касаний по утрам и вечерам
Я продолжаю жить в согласии с оставшимися днями."
Но Сатьяван ответил им, с улыбкой на устах:
"Лежало всё на ней, она всему причина,
Своею магией она меня кругом обвила,
И знай же, в полдень, я оставил этот дом из плоти,
И стал скитаться в отдалённых вечностях,
Но всё же продолжал быть пленником её прекрасных рук,
Я обошёл ваш невысокий холмик, что зовут зелёною землёй,
И счас, в мгновенья вашего недолговечного светила,
Я рад жить среди вас, средь беспокойных дел людей."
Тогда все взоры удивлённо повернулись на то место, где стояла,
Сгущая золотой румянец на щеках, 
Потупив очи, гордое, прекрасное дитя,
И пронеслась у каждого в душе одна единственная мысль.
"Что за сверкающее чудо неба и земли
Стоит безмолвно с человеком Сатьяваном
И выделяется своим сиянием в вечернем сумраке?
И та ли это женщина, о ком мир был наслышан,
И более не удивляется счастливым переменам.
Ведь каждое естественное чудо счастья -
Алхимия её преображающего сердца."
Затем сказал тот, кто казался мудрецом или жрецом:
"О женщина, могучая душа, так что за свет, и что за сила появилась,
Творя стремительные чудеса сегодняшнего дня,
Открыв для нас, благодаря тебе, счастливую эпоху?"
Её ресницы трепетно поднялись,
Стремясь к видению, что открывало перед ней бессмертное,
И наслаждаясь, открывало человеческие формы ради их восторга.
Они желали от неё в своих глубинах, словно дети, отношенья матери
И чтоб её жизнь стала жизнью этих душ,
Затем ресницы опустились вниз, скрывая этот свет. Она негромко отвечала,
"Я поняла предназначенье собственного сердца -
Жить нужно, чтобы ощущать единство и любовь,
И эта магия прекрасной нашей перемены
Есть вся та истина, что я узнала и искала, о мудрец."
Дивясь и на неё, и на её столь светлые слова,
Они направились на запад в быстро наступающей ночи.

   Из спутанных чащоб, они, освободившись, вышли
В неясность засыпающей земли,
И шли по неотчётливым и дремлющим равнинам.
Лишь шорохи, движения, шаги людей
Рассеивали одиночество ночи; храп лошадей
Шёл вверх от этого неразличимого гуденья моря жизни,
И всем их строем правил ритм копыт,
И звук повозок, едущих домой.
В карете с открывающемся верхом, ехали, 
Заметные на фоне белых грив, в неровном свете движущихся факелов,
Держа друг друга за руки Савитри с Сатьяваном,
И вслушивались в брачный гимн и свадебные марши,
Что ожидали их в многологосом мире человека.
Бесчисленные звёзды плыли медленно по призрачным своим полям,
Высвечивая в темноте дороги света. 
Потом, когда они свернули к югу от опушки,
Затерянная в облаке своих задумчивых бровей,
Ночь, полная великолепия, с луной, мечтающей на небесах
В своём серебряном покое, завладела этим светлым царством.
Она вынашивала в том безмолвии свою особенную мысль,
Что охранялась в глубине её мистическими впадинами света, 
И грудью вскармливала новую, великую зарю.

Конец

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова
2005 сент 05 пн - 2018 июль 03 вт