Аннотация: Рассказ о том, как во время аварии на ракетной шахте в Байконуре ЛГ вылезал из горящей шахты и вылез оттуда единственный.
Лики Смерти1
ЗАПАХ СМЕРТИ
В моей жизни было несколько случаев, когда я вплотную, буквально лицом к лицу сталкивался со смертью. И я отчетливо видел ее холодные, безжалостные глаза, ощущал ее тошнотворный, приторный запах. И в то же время я после этих встреч остался жив. Почему - не знаю! Другие, находящиеся рядом со мной, погибали, а я каждый раз оставался жив. Я много думал об этом, но не пришел ни к какому определенному выводу. Кроме одного - нашей жизнью распоряжаемся не мы, а кто-то другой. Кто - не знаю, не ведаю. Но это так.
Самой страшной, самой долгой и самой тяжелой моей встречей со смертью оказался случай в Байконуре, когда я попал в аварию на одной из шахт для подземных баллистических трехступенчатых ракет. Я тогда работал электросварщиком в монтажной организации, монтирующей ракетные точки на космодроме , и занимался сваркой труб из нержавеющих сталей, титана и алюминия, предназначенных для подачи ракетного горючего и ракетного окислителя из подземных емкостей в баки ракеты и обратно.
Монтаж оборудования и аппаратуры этой шахты тогда был уже закончен и на ней во всю шли работы по устранению замечаний военпредов. Я как раз должен был заварить один забракованный сварочный шов, находящийся на трубопроводе под самым стаканом шахты, где размещались емкости для ракетного горючего и ракетного окислителя. Стакан - это громадный стальной цилиндр диаметром метров десять и длиной метров в пятьдесят, вертикально закрепленный в шахте и забетонированный по периметру горловины шахты. Стакан был предназначен для размещения ракеты в ее предстартовом положении.
Я спустился на лифте под стакан, когда слесари монтажники уже подготовили бракованный сварной стык для повторной сварки. Они выбрали в сварном шве дефектные участки ручной бор машинкой и сделали на их месте специальную фигурную канавку, так называемую разделку, для предстоящей сварки. Мастер ОТК проверил разделку на соответствие чертежам технологической карты и сделал запись в журнале сварочных работ о допуске к сварке. Я заварил шов аргоно дуговой сваркой. Слесарь зачистил шов, а рентгенолог с помощью специального портативного рентгеновского аппарата просветил его и просмотрел результаты на люминесцентном экране. Стык оказался хорошим. Он дал добро выполненной работе и расписался в журнале.
Я тоже расписался в журнале за выполненную работу и вздохнул с облегчением - все нормально! Не зря спускался на самый низ шахты. Не зря. Я начал потихонечку собирать свою аппаратуру, чтобы на грузовом лифте поднять ее на поверхность. Затем сел в углу на трубу и закурил. Ребята уже все ушли из помещения, чтобы побыстрее подняться на поверхность. Я же никуда не спешил. Мне захотелось побыть одному. Меня иногда тянуло на одиночество. Постоянное проживание на людях порой слишком раздражало и утомляло меня.
Я выкурил одну сигарету, затем закурил другую. Пора было выбираться отсюда, но мне что-то не хотелось ничего делать, не хотелось даже шевелиться. Я бездумно сидел, погруженный в себя, в свои полу думы, полу мысли, а порой и полузабытье. Было очень и очень тихо. Так тихо, что от этой тишины начинало гудеть в ушах.
Кроме меня в этой части помещений подземной ракетной шахты никого не было. Я докурил сигарету, бросил окурок на пол, по старой привычке затоптал его и поднялся, чтобы взять свою аппаратуру со шлангами и двинуться к лифту. Пора было уже и подниматься. В этот момент в шахте погас свет. Я чертыхнулся и постоял немного в ожидании того, что свет сейчас загорится. Такое со светом на объекте бывало частенько и никто не придавал подобным случаям особого значения. Потух свет и потух, подумаешь! Сядем, посидим, подождем. Загорится, никуда не денется он, этот свет. Ведь без света на шахте, глубоко под землей не особенно-то наработаешь. Здесь без света шага ступить нельзя, не то, чтобы что-нибудь делать. Черным- черно кругом, хоть глаз коли, не нужны они здесь глаза-то. Поэтому никуда они там на верху не денутся. Как потушили так и зажгут. Во-он сегодня здесь сколько людей! Объект сдавать-то надо.
Однако свет не загорался. Я нащупал руками трубу, на которой раньше сидел, и снова сел, снова достал сигареты, чиркнул спичкой закурил. Вокруг все также было непроницаемо тихо и до невозможности темно. Слабый, красноватый огонек сигареты только усиливал это ощущение темноты. Она словно бы нехотя отступала немного при затяжке сигареты и снова быстро подступала вплотную, обволакивая тело и сознание мягкой, дурманящей волной и заглатывая затем совсем всего целиком.
Я докурил сигарету и стрельнул окурком в глубь помещения. Окурок прочертил огненную дугу и взорвался веером мелких искорок при ударе о противоположную стенку. Темнота снова замкнулась вокруг меня. Свет не загорался. Надо было что-то предпринимать. Сидеть же просто так в этой вязкой, пугающей темноте и чего-то там ждать непонятного, стало надоедать. Но что делать тогда? Вылезать в темноте? Это абсурд и нелепость. Посшибаешь себе все, что только можно посшибать, натыкаясь на бесчисленные углы и выступы всевозможных видов оборудования, размещенного здесь.
Да и как выбираться отсюда? Ведь он на самом дне шахты ниже его ничего уже нет, один сплошной бетон. А это глубина, наверное, метров восемьдесят, не меньше. Выкарабкиваться отсюда в темноте?! Бр-р-р-р! Сплошной кошмар! Ведь он сейчас на точке не один, человек двадцать еще должно быть, не меньше. Если не больше. Монтажники, электрики, электронщики, военпреды, "стройбатовцы"... И все на разных уровнях. И все без света. Не-ет, не стоит пытаться вылезать... Должны ведь всё-таки включить... Должны. Слишком уж много людей завязано сейчас здесь... Не могут они сейчас не наладить свет, не могут... Слишком уж опасно, слишком чревато... Мало ли что может случиться в такой темноте...
Однако, несмотря на логичность моих рассуждении , свет в шахте не загорался. И я понял, что, вероятно, где-то что-то произошло, какая-то авария, там, наверху. И кто теперь знает, сколько придется теперь здесь проторчать, просидеть в кромешном мраке, ожидая, когда наверху "растелятся" и устранят повреждения? А, может, действительно, плюнуть на все и попытаться выбраться самому? Но как проще это сделать?
Проще всего, конечно же, выбираться через шахтный стакан, эту стальную облицовку бетонного отверстия шахты. Там, в стенке, около днища, где смонтированы громады литых рассекателей горячих газов, истекающих из ракетных дюз, расположены четыре откидных люка для входа во внутрь стакана А дальше уже совсем просто - по одной из технологических лестниц, приваренных к внутренней стене стакана, прямо наверх, на поверхность земли. Но добраться до лестницы, ведущей к люку, отсюда было не слишком удобно, хотя и недалеко. Там есть пару закутков с поворотами, "забитых" установками дренажа и фильтровальными баками-отстойниками, где можно запросто голову себе расквасить или даже совсем снести, прежде чем доберешься до этой несчастной лестницы. Не-ет, туда идти не стоит. Право, не стоит. Этот вариант отпадает. На нем надо поставить точку или даже крест. Что лучше? Да ничего, все - плохо...
Можно также выбраться отсюда по лифтовому коробу, этому длиннющему, "пеналообразному" бетонному каналу, проходящему через вентиляционную шахту снизу доверху рядом с лифтовой шахтой. Там смонтирована вертикальная лестница с поперечными площадками через каждые четыре метра. Короб сам просторен, удобен и выходит в лифтовую комнату что на нулевом уровне, или на первом этаже ракетной точки. Выбираться в нем удобно, ничего не скажешь, но вход в него расположен в следующей, соседней комнате. А это топать и топать, да еще дверь искать. И идти придется вдоль стены, на ощупь А там, вроде, панель какая-то, да бак еще какой-то прямоугольный, да перегородка, кажись, еще есть... Не-ет, тоже не стоит... Добираться - не ахти как. "Гробануться" запросто можно... Тоже отпадает... Не вариант это, отнюдь не вариант...
Остается третий путь. Так называемый "короб коммуникаций". Это почти тоже самое, что и лифтовый короб, только чуть поменьше и более неудобный. Там много разных труб проходит: трубы системы подачи горючего, трубы системы подачи окислителя, трубы систем "промстоков" и канализации и бог знает еще каких систем, о которых я и понятия не имел. Вот пожалуй, придется через него вылезать. Он поближе расположен, к нему добираться попроще и поудобнее, чем в стакан или в лифтовой короб. Правда сам короб-то не ахти, слишком уж тесен и неудобен, но там тоже есть площадки через каждые четыре метра и люки-отверстия в площадках для размещения вертикальных стальных лестниц. И выбираться надо будет по лестницам с одной площадки на другую, пока не выберешься на первый этаж точки, так называемый "оголовок". А это система полукруглых помещений, расположенных в бетонном теле шахты прямо около горловины ракетного "стакана". Из оголовков идет выход наружу, на бетонную площадку самой точки, через откидные люки, смонтированные около горловины стакана. Всего их, оголовков, четыре, столько же и коробов коммуникаций, столько же и люков-выходов...
И здесь можно до бесконечности рассуждать о роли слепого случая в жизни человека. Ведь путь, который я выбрал для своего выхода из глубины шахты на поверхность, оказался единственным, который вел к спасению. И выбрал я этот путь далеко не сразу, а после долгих раздумий и колебаний. Так что это?! Случайность?! Простое везение Чудо?! Что же меня подтолкнуло пойти именно здесь, через короб коммуникаций и оголовок?
Что? Судьба? Рок? Везенье? Как это не называй, но факт остается фактом, от которого никуда не денешься и который зафиксирован в служебных документах Байконура за январь того года. Восемнадцать человек осталось навеки в недрах этой шахты в тот злополучный день, когда на ней случился пожар. Спасся тогда один лишь человек. И этим человеком оказался я! Я один. Так что же меня вело тогда?! Что?! Что?!
Ведь попытайся я выбраться через ракетный стакан, я бы остался там, в шахте. Потому что люки входа в стакан оказались все закрытыми. Сработала система автоматической блокировки, перекрывающая доступ из глубин шахты в стакан в случае возникновения аварийных ситуаций на ракетной точке. И около этих четырех люков нашли потом девять задохнувшихся ребят, пытавшихся вручную открыть их, чтобы выйти наружу и спастись...
Попытайся я выбраться через лифтовый короб, я бы так и остался в этом коробе, как шестеро других ребят-монтажников, попытавшихся использовать эти короба для выхода на поверхность и попавших в самое пекло, в центр пожара. Потому что лифтовые короба выходили в те самые помещения ракетной точки, напичканные электрическим и электронным оборудованием, в которых и произошел пожар.
Судьба пощадила меня. Она дала мне возможность спастись. Правда, эта возможность оказалась такой, что все врачи Байконуровского госпиталя приходили потом смотреть на меня, как на чудо, и недоверчиво качали головой, не веря, что такое возможно в наше время. Потому что выбраться из горящей ракетной шахты, заполненной копотью, ядовитыми газами и ядовитым дымом, выбраться самому, по лестнице, с самого ее дна, было невозможно. И они были тысячу раз правы. Это было действительно невозможно.
Но я всё-таки вылез. И мой лечащий врач, полковник медицинской службы, кандидат медицинских наук, Ануфриев Николай Дмитриевич, 45-летний полуседой красавец мужчина с тонкой ниточкой черных усов на верхней губе, целый месяц перед выпиской терзал меня вопросами, пытаясь выяснить поподробнее особенности тех страшных минут, когда я в полной темноте, раздетый до пояса, мокрый от пота и черный от копоти, хрипящий, кашляющий, задыхающийся и уже почти не дышащий, с широко раскрытым и забитым хлопьями копоти ртом, лез по лестницам короба вверх. Что я тогда чувствовал, что ощущал, что меня вело наверх, какие силы, я не знал.
Потому что физически сил у меня тогда уже совсем не было, да и не могло уже быть. Но ничего вразумительного я сказать своему врачу так и не смог. Случай в ракетной шахте оказался для меня самого загадочным и необъяснимым, как и многое другое в моей жизни.
Пока я так сидел в темноте, рассеянно размышляя о том, выбираться ли ему из шахты или нет, а, если выбираться, то каким путем, вдруг потянуло дымом. Сначала слабо, чуть-чуть, потом все сильнее и сильнее. И в темноте было невозможно определить, откуда он идет. Дым был резким, вонючим, очень противным и тошнотворным. Такой бывает от горения резины, электроизоляции, краски и пластмассы. В горле сразу запершило, защекотало, защипало, в носу засвербило. Я закашлялся, зачихал, замытарился.
Вопрос, таким образом, решился сам собой. Конечно же надо было выбираться. И как можно скорее. Где-то что-то произошло и вот уже дым проник до самого низа точки. Сидеть теперь здесь и ждать чего-то, задыхаясь, в этом раздирающем горло и нос дыме было, конечно же, верхом идиотизма. Надо было начинать действовать. И так просидел здесь без дела слишком уж долго, гораздо больше, чем следовало бы. Все, хватит раздумывать. Пора.
Я встал, выставил веред собой напряженно согнутые руки и осторожно, мелкими шажками двинулся к коробу коммуникаций Вот мои ладони коснулись холодной, слегка влажной от конденсата стены помещения, где я сидел. Теперь вдоль этой стены, потихонечку, перебирая для уверенности руками, боком, боком я дошел до проема стальной двери. Она была открыта. Это хорошо. А то бы пришлось на ощупь возиться с большим рычажным запором. А он почему-то всегда делался очень тугим, его лишь двумя руками с трудом можно было повернуть.
Я обошел дверь и так же боком, не отрывая рук от стены, прошел, точнее, просеменил по коридору до второй двери, за которой находился закуток нижнего уровня короба коммуникаций с первой его четырехметровой лестницей, ведущей до первой поперечной опорной площадки. Таких лестниц всего было пятнадцать. Они вели в полукруглое помещение оголовка, размещенное около горловины шахты. Из оголовка последняя четырехметровая лестница вела уже наружу, прямо на бетонную площадку ракетной точки через стальной откидной люк.
Я вошел в это помещение, нащупал руками рельефные ступеньки лестницы, выполненные из рифленого стального проката. Слава богу, дошел. Теперь главное - лезть наверх. Только вот дыма что-то вроде больше стало. Он тяжелый и конечно же спускается вниз. Надо поскорее отсюда выбираться. А не то и концы здесь можно будет отдать. Кашель замучил. Грудь прямо раздирает всю, больно уже. И носом дышать совсем не получается, жжет там внутри, как огнем и сопли текут непрерывно. Ну и "видок" сейчас, наверное, у меня. Хорошо хоть никто не видит. Да и с глазами что-то не так. Жжет очень. И слезы текут. Лицо все мокрое уже. Ну, глаза можно и закрыть. Все равно ничего вокруг не видно. Только вот режет там внутри, глазам-то, невмоготу уже. Словно "зайчиков" от сварки нахватался предостаточно, как в молодости...
Я взялся руками за ступеньки лестницы и осторожно полез на верх. Лестница скоро кончилась и мои пальцы схватили пустоту. Я понял, что это была первая поперечная площадка. Я нащупал руками ее пол, выполненный из стальных, рифленых листов, сваренных между со бой, встал на него, отодвинулся от края отверстия, через которое проходила нижняя лестница, чтобы не загреметь ненароком снова вниз, и, выставив впереди свои руки, начал нащупывать стенки короба . Ага-а, вот трубы, идущие вертикально вверх, одна, другая, третья, четвертая... Здесь сбоку, за трубами должна находиться лестница. Точно, вот она. Я ухватился пальцами правой руки за ступеньку лестницы и шагнул к ней. Взялся обеими руками и попытался отдышаться. Но ничего не получалось. Кашель рвал грудь заставляя все тело судорожно дергаться, сгибаться и выворачивал внутренности чуть ли не наизнанку. А сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу и его отчаянно-остервенелые удары оглушительным эхом отдавались в ушах и тупыми молотками били изнутри черепа по вискам.
Сил не было совсем, руки и ноги сделались ватно-вялыми и отказывались подчиняться приказам сознания. Но я стиснул зубы так, что стало больно в скулах и, насильно втягивая в себя смрадно жгучий, вызывающий острую боль в горле, в груди воздух, упрямо лез вверх.
Одна ступенька, вторая, третья, еще, еще, еще, еще...Ага-а, ступеньки кончились...Теперь руками нащупать пол...Распрямиться... Боже, какая боль в груди! Ничего... Ниче-его Ничего... Еще терпимо... Еще не так страшно... Теперь распрямляемся... Делаем шаг в сторону... Ага... Вот трубы. Теперь шаг вбок.. Еще... Еще... И вот она, родимая... Лестница... Чудесница... Вот ступенька.. Взяться одной рукой... Второй... Еще шаг... Теперь наверх... Ру-уки... Но-о-ги-и.. Господ-и-и! Хоть бы глоток воздуха! Как сердце-то грохочет в груди... И в голову все бьет... 0но что, туда переместилось, что ли, мое бедное сердце, а? Ладно, еще ничего... Еще терпимо... Терпимо... Терпимо... Вот только руки что-то, руки совсем не слушаются... Давайте-ка, не дурите у меня... Хватайте ступеньку... Молодцы... Теперь ногу...Од-ну... Другую... Вверх, вверх, вверх, вверх...
Только одна эта мысль билась у меня в гудящей от пульсирующих ударов крови голове. Только она одна и ничего другого больше.
-- Вверх, вверх, вверх.
Но вот подошло время, когда я, выбравшись на очередную площадку и взявшись рукой за ступеньку лестницы очередного лестничного пролета, вдруг почувствовал, что не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни единой мышцей своего тела. Не то, чтобы лезть вверх, не то, чтобы шевелиться, я и стоять уже не мог. Страшная слабость охватила меня и я в бессилии опустился на пол площадки...
--Все..! - мелькнула мысль в голове, - Это конец! Пропал я! Отсюда мне уже не выбраться...
Страха не было. Отчаяния, ужаса перед смертью тоже не было. Было тупое равнодушие. И невероятнейшая слабость в каждой клеточке измученного донельзя тела. Я опустился на холодную, рельефную поверхность площадки, откинулся назад и уперся спиной в полукружья труб, тянущихся вверх. Я хотел было вытянуть вперед ноги, но у меня ничего не получилось. Ноги уже не слушались меня. И я просто замер в неудобной, скрюченной и скособоченной позе вконец поверженного сдавшегося и примирившегося с надвигающимся концом, человека. Я медленно погружался в тяжелое оцепенение, прислушиваясь к бешенным ритмам ошалевшего от непонимания, судорожно дергающегося своего сердца, тщетно пытающегося оживить пораженные кислородным голоданием клетки большого мужского тела.
Я спокойно ждал конца. Точнее, хотел спокойно дождаться своей смерти. Однако, я не предполагал, как это будет мучительно и трудно - умирать, задыхаясь, кашляя, корчась от боли в груди, истекая жарким, липким потом. Боли в горле уже не было, горло, видно, уже притерпелось или уже ничего не чувствовало. Боль была в груди и в сердце и голова буквально разрывалась от боли. Словно ее распирало изнутри какая-то чудовищная сила и черепная коробка была уже не в состоянии сопротивляться и вот-вот была готова поддаться и разорваться на мелкие кусочки, забрызгав своими останками стены короба.
Нет, сидеть, так, мучаясь, и ждать своего конца, было невозможно Это было похоже на пытку. Причем, пытку добровольную, как бы сознательную, это было похоже на самоистязание. Нет, на подобный акт я пойти не мог. Если бы просто сесть и спокойно умереть, тогда - другое дело Психологически, внутренне к смерти я был готов. Смерть, как таковая, меня не страшила. Но уходить из жизни через такие мучительные физические страдания?! К такому обороту дел я внутренне не был готов. И вся моя сознательная, вся моя человеческая, вся моя нравственно-психологическая и личностная основа взбунтовалась, встала на дыбы. Что угодно, но только не это безропотное, тупо покорное ожидание. Хватит ждать! Надо действовать, надо лезть...
Я даже не понял, что со мной вдруг такое произошло, почему и откуда вдруг у меня появилась такая решимость и такая сила. Я встал, постоял немного в раздумье, затем стянул с себя свитер, снял рубашку и даже майку. Они были на ощупь мокрые насквозь, как будто я, одетый, только что побывал в воде. Раздевшись, я взялся рукой за ступеньку лестницы и полез.
Потом выяснится, что разделся я на пятой снизу площадке. Лезть мне надо было еще десять площадок. Целых десять! В два раза больше! Как же я смог пролезть эти десять площадок, если уже на пятой снизу мне отказали силы?! Как?! Чем я дышал, как я двигался, если вверху концентрация дыма и копоти были гораздо выше, чем внизу Да и температура наверху была уже дай боже какая!
Но я ничего этого тогда не знал. Я тогда вообще ничего не знал, и ни о чем не думал. У меня в голове не было ни одной мысли. Мое сознание и эмоции были, как бы временно отключены за ненадобностью. Остались лишь одни двигательные рефлексы и решимость лезть вверх, постоянно подталкивающие и направляющие его. Вверх, вверх, вверх, вверх... Одна площадка, другая, третья, четвертая...
И когда мои руки, после окончания очередного лестничного пролета, вдруг не нащупали следующей лестницы, я сначала даже и не понял, что короб кончился.
Я все также, на ощупь продолжал двигаться вдоль стены. Но лестницы не было. Не было и вертикальных цилиндров труб. Но зато пошла теплая шершавость бетонных стен без углов и тупиков. И тут до меня дошло, что это уже оголовок, что я всё-таки долез до оголовка. А это значило, что шахта закончилась!
Тогда я повернулся во внутрь оголовка, оттолкнулся от стены, выставил перед собой руки и осторожно двинулся вперед, ища последний пролет лестницы, который был посередине оголовка. Я шел по-прежнему с закрытыми глазами и даже не пытался их открывать, чтобы увидеть люк и лестницу под ним. Я знал, что глаза мои не открываются, что глаза заполнены густой, липкой массой, которая покрывает все лицо Я не знал, что с моими глазами. Сначала глаза сильно жгло, из них ручьем текли слезы. А потом боль ушла, веки разбухли и не шевелились совсем. Да я и не пытался ими шевелить. Потому что в этой кромешной тьме, что меня окружала, глаза мне были и не нужны.
И вот моя рука наткнулась на что-то металлическое, закрепленное вертикально. Я ухватился пальцами за эти железки, протянул туда вторую руку и понял, что это она, моя лестница. Та самая лестница, что выходит через люк на бетонку точки, та лестница, что должна вывести меня на поверхность, на воздух, к людям, туда, где спасение. Именно под такой лестницей в противоположном оголовке нашли потом задохнувшегося парня тридцати с небольшим лет, отца двух детей, устроившегося в эту организация для того, чтобы накопить денег на жилищный кооператив. Чуть-чуть не хватило у парня сил для того, чтобы выбраться! Всего чуть-чуть, но... не хвватило!
Я взялся руками за поручни, поставил на нижнюю ступеньку одну ногу, потом вторую, подтянулся и полез. Перед этим я поднял голову вверх и попытался крикнуть что-нибудь, позвать на помощь, но из открытого рта послышался лишь невнятный хрип. Голоса не было, крика не получилось...
И вот мои руки нащупали ободок наружного стального кольца люка, затем бетон площадки. Я сделал по лестнице шаг, другой и вывалился наружу. Я еще успел перевернуться на спину и заметить сквозь плотно сжатые веки и черную, липкую массу, заполняющую глазные впадины и полностью покрывающую мое лицо, слабые проблески света, говорящие о том, что зрение у меня не потеряно, прежде чем сознание покинуло меня.
Очнулся я и пришел в себя через две с лишним недели в реанимационном отделении Байконуровскогоо госпиталя. Очнулся, выздоровел и встал на ноги. Правда, не сразу, через полгода. И долго еще врачи госпиталя приходили ко мне в палату с одной лишь целью - посмотреть на невероятное. Посмотреть на человека, вылезшего практически с того света, со дна самого ада и оставшегося живым, победившего саму смерть.
PS Прошу учесть, что события, описанные в этом рассказе относятся не к самому автору, а к его литературному герою.
PPS1 Прошу учесть еще один факт, совсем невероятый для нынешних времен. Пока я лежал в госпитале, ко мне из Москвы несколько раз прилетал на консультацию один известный медицинский светила, Академик, чтобы помочь мне встать на ноги. А ведь я был всего лишь сварщик, то есть, простой рабочий!
PPS2 У меня был неплохой певческий голос и я любил петь под гитару романсы и студенческие песни. После этого случая голос у меня сильно изменился, стал хриплым, надтреснутым и петь песни я уже не