Эта фантастическая субъективизация документальных, доподлинно известных событий истории; претворение их в план субъективной жизни героя, стремящегося в результате их совершения добиться своих фантастических, мечтательных целей, взгляд на них как на ступени, ведущие к достижению цели, поставленной перед собой частным лицом, - и есть объединяющий принцип изображения истории в трагедии Писемского "Поручик Гладков".

ПЯТЬ ДЕЙСТВИЙ ее, таким образом, - действительно могут быть уподоблены... таким же "ПЯТИ СНАМ", как и "восемь снов", восемь эпизодов из истории гражданской войны и русской эмиграции, которые составляют содержание пьесы М.А.Булгакова "Бег". У Булгакова ведь это тоже - эпизоды истории, взятые - с точки зрения частной жизни, личной судьбы участвующей в них группы лиц. Более того: объединенные - тоже... фигурой одного персонажа, его судьбой и участием в этой судьбе остальных действующих лиц.

Только зеркально-противоположно пьесе Писемского - это судьба женщины, преданностью, служением которой связаны остальные участники этой невольно, благодаря объективным обстоятельствам сложившейся "кучки": на что и указывает первоначальный вариант заглавия булгаковской пьесы - "РЫЦАРИ СЕРАФИМЫ".

Фантастичность, неисполнимость цели, заявленной героем трагедии Писемского, полная ее неожиданность для читателя - в то же самое время... с большой верностью, хотя и иронически, отражает - самый характер протекания русской истории в XVIII веке, когда события совершались - именно в результате преследования таких же фантастических, невероятных целей частных лиц: с ее, этой истории, фаворитизмом, неожиданным возвышением людей незначительных, а то - и с самых низов; с ее переворотами, благодаря которым вершителями истории становились люди, не имевшие доступа к государственной власти и т.д.

*      *      *

В этом - состоит сходство заглавного героя трагедии Писемского и соответствующих персонажей "бироновских" и "павловских" романов Волконского: они, будучи незаметными, внешне ничем не примечательными людьми, тоже выступают, тщатся выступать - фактическими ПРАВИТЕЛЯМИ государства; творцами истории; деятелями, направляющими, определяющими ход исторических событий.

Их изображение в этих романах - окутано густым флером авторской иронии: поскольку мы видели, что эффект этого всемогущества их - выступает явлением внесюжетным, сверхсюжетным, не принадлежит тому "миру", в котором эти персонажи живут и действуют; служит следствием - повествовательной иллюзии, в которой их осведомленность о будущих событиях истории, создающая это их всемогущество, - является не чем иным, как... производной от АВТОРСКОГО ЗНАНИЯ, основанного на знакомстве с историей ПРОШЛОГО в самом обыденно-традиционном смысле.

Постановка персонажей этих романов поэтому - диаметрально противоположна... постановке таинственного героя стихотворения Е.А.Баратынского "Недоносок". Мы осознаем теперь значительность того обстоятельства, что рождение его - было одновременно выходу в свет основополагающей для традиции "бироновских" исторических романов повести К.П.Масальского 1834 года "Регентство Бирона").

Стихотворение это в свое время приковало наше внимание - скрытой в нем, реконструированной нами историософской концепцией. Ближайшее рассмотрение его героя показывает - что он-то... и есть подлинный творец, "автор" человеческой истории, обуславливающий совершение и направляющий ход всех исторических событий.

И в то же время - почему-то... тщательно скрывающий эту свою роль в жизни планеты Земля, представляющий себя немощным и ничего не значущим "бедным духом", неспособным "оживить" никакое историческое событие; способным порождать лишь некие "недоноски" истории! Так что художественная концепция этих романов - рождалась в несомненном ДИАЛОГЕ с замыслом этого стихотворения шестидесяти-семидесятилетней давности.

*      *      *

Благодаря той повествовательной иллюзии, которую мы фиксируем в этих романах, - персонажи, причастные ей, становятся, вернее - начинают выглядеть, тоже... творцами истории, ВЕЛИКИМИ людьми. И этот параметр их изображения (вместе с самой этой кажимостью, иллюзорностью их "величия") - общий у них с заглавным персонажем трагедии Писемского 1866 года. Поручик Гладков, как выяснилось это в самом финале, - тоже хотел "достичь высшей власти", стать фактическим... правителем Российской империи!

Мы были порядком удивлены в свое время, когда встретили в начале романа "Черный человек" (1901) фигуру будочника-"алебардщика". Нам сразу же стало ясно, что подчеркивание этого именно его профессионального аксессуара - алебарды - возводит эту фигуру прямиком к повести Пушкина "Гробовщик".

В ней ведь тоже присутствовал будочник Юрко, и характеризовался он - с помощью строки из стихотворной сказки А.Е.Измайлова: в которой этот персонаж городского ландшафта описан именно с помощью этого его аксессуара ("С секирой и в броне сермяжной").

Паспортизация художественного образа была несомненна - но вот присутствие его, с этой именно его литературной родословной в повествовании 1901 года, - было для нашего, тогдашнего, первоначального, взгляда - ничем не оправданным.

Хотя мы тогда еще могли бы заметить, что введение этой пушкинской реминисцентной фигуры - обусловлена ориентацией "павловских" повестей Волконского - на его "бироновские" романы, которую мы до сих прослеживали по многим другим признакам. Юрко - "чухонец", прибалт, и, по остроумному замечанию исследователя (В.Н.Турбина), эта национальная принадлежность низшего полицейского чина - намекает на засилье лифляндского дворянства в высших полицейских учреждениях пушкинской России.

А ведь нашествие остзейских немцев в русское государственное управление - началось именно с правления Анны Иоанновны, бывшей герцогини курляндской, и ее фаворит Бирон - был среди них первым; а широту этого процесса мы могли только что наблюдать на примере пропагандистов почтовых конвертов в России фон Кишкелей из романа В.Пикуля.

Однако для того, чтобы все стало нам ясно, необходимо было, чтобы содержание этой связи с "бироновской" группой романов - раскрылось нам в более поздних, чем дилогия, в которую входит повесть "Черный человек", "павловских" романах Волконского 1903-04 года. Там, как мы недавно упоминали, та же самая фигура будочника - также присутствует в самом начале романа "Сирена" и является основой куда более распространенного вширь анекдотического эпизода..

И вот здесь-то, в связи с явной нацеленностью этого произведения на "бироновские" романы, в связи со спорадически излагаемой в нем теорией управления историческими событиями, - нам и стала, наконец, ясна функция этой пушкинской реминисценции из "Гробовщика".

Герой этой "болдинской" повести Пушкина - как мы это выяснили - тоже является, подспудно, латентно, - "великим человеком", видным деятелем российской истории: в черты его изображения Пушкин вплетает - черты последнего, в правление Петра I, тезоименитого этому незначительному в исторических масштабах литературному персонажу русского патриарха Адриана.

Вот эта особенность тайного художественного замысла пушкинской повести (отлично известного, как теперь вясняется, автору романа 1903 года!) - и обуславливает гармоническое сочетание этой реминисценции - с замыслом самого романа Волконского и его близкими и отдаленными генетическими связями.

*      *      *

Пушкинская реминисценция эта имеет одну особенность, уподобляющую ее структуру... "матрешке": в общий ее массив, обращенный к "болдинской" повести 1830 года, - включается... еще одна реминисценция, на этот раз - предвосхищающая, кинематографическая, относящаяся к одной из самых знаменитых советских кинокомедий 1960-х годов: "Операция "Ы" и другие приключения Шурика (!!)".

Собственно, эта кинокомедия - и образует реминисцентный план соответствующего фрагмента романа "Сирена"; потому что об отношении его к пушкинской повести - мы можем догадываться лишь на фоне родственного пассажа из повести "Черный человек"; генетические связи с повестью 1830 года в этом фрагменте, как таковом, в отличие от более ранней повести, не обнажены.

И тем не менее, эта кинореминисценция была увидена мной - лишь только после того, как была осознана связь этого фрагмента с проблематикой пушкинской повести: потому что ради варьирования этой проблематики, ради того, чтобы служить своего рода субститутом отсутствующей прямой отсылки к повести "Гробовщик", - и появилась эта реминисценция из фильма Гайдая в повествовании 1903 года.

Соответствующий подтекст реминисцируемого киноэпизода был раскрыт нами, когда мы анализировали его в связи с материалами М.А.Булгакова в периодической печати 1920-х годов; среди них тоже присутствовала подобная предвосхищающая реминисценция и тоже использовался символический ряд этого фильма - входящей в него киноновеллы "Напарник".

Приведем еще раз интересующий нас пассаж из романа "Сирена":

"...В достопамятную июльскую ночь 1798 года будочники были разбужены... деликатным стуком в дверцы их будок. На этот стук они выглядывали в окошечко, и, как выглянут, так им лицо и окрасят большой кистью, жирно пропитанной сажей на масле. Дверцы будок при этом оказывались предупредительно подпертыми колышками, так что отворить их изнутри было нельзя, и окрашенные в черную краску будочники должны были ждать, когда наутро явится смена и освободит их из неприятного заточения".

Основополагающей чертой для образования сходства - служит вертикальное положение персонажей в узком замкнутом помещении: квадратная будка в повествовании Волконского и... рулон обоев, в который Шурик, в конце концов, закатал преследующего его верзилу в исполнении А.Смирнова.

*      *      *

В романе 1903 года будочники - выглядывают в (опять же квадратное) окошечко; в фильме Гайдая - Шурик прорезает в толще обоев овальное отверстие, в которое - также выглядывает только лицо пойманного хулигана (потом - он прорезает и куда большее двойное овальное отверстие... для его ягодиц, чтобы, намочив прутья в ведре, "вести воспитательную работу": на этом - была основана предвосхищающая реминисценция в одном из материалов советских сатирических журналов 20-х годов).

Физиономии будочников - шутники окрашивают в черный цвет, сажей на масле. Зная о подспудно присутствующей здесь пушкинской реминисценции, мы можем сказать, что будочники - превращаются... в АРАПОВ (одновременно это еще - и превращение в противоположное: "арапами" на жаргонном языке называются мошенники - в которых, таким образом, благодаря этой игре слов, и превращаются... служители закона).

И биографически, и литературно, этот подспудно создаваемый образ имеет прямое отношение - именно к Пушкину. И действительно, читательские ожидания подтверждаются уже не просто сравнением, сделанном на уровне слов, а появлением соответствующей реальной, для сюжета произведения, фигуры.

В дальнейшем повествовании и вправду принимают участие... а-ра-пы: один - настоящий, служитель иезуитов, с которым герой романа встречается и беседует в Зимнем дворце; второй - в которого... он превращается, переодевается сам, чтобы проникнуть в лагерь противника.

И в довершение сходства с ситуацией, изображенной в романе, лицо персонажа фильма "Операция "Ы"...", когда оно появляется в прорезанном отверстии, - тоже... выкрашено сажей! Ведь ранее, преследуя героя фильма, он опрокинул котел с кипящей смолой и в его дыму - стал чернокожим, арапом, африканцем!

Вот, изображение этого преследования - и создает проекцию художественной концепции повести Пушкина. Преследование это - приобретает эпические черты; черты сражений мировой войны, борьбы с фашизмом. Сугубо частная склока двух граждан на строительной площадке - преображается в событие всемирной истории, становится моделью, символическим представлением такого события.

*      *      *

Замысел изобразительного ряда киноновеллы из гайдаевского фильма приобретает сходство с центральной коллизией трагедии "Поручик Гладков" - в качестве ее зеркальной противоположности. Герои фильма, в отличие от героя трагедии, - не рвутся в герои истории; "большая" история, наоборот, смотрится в их частную склоку - как в свое зеркало.

То же самое, что и в отношении пьесы 1866 года, можно сказать - и о трагедии Писемского "Самоуправцы". Здесь частная жизнь, пусть и вельможи, военачальника, - несет на себе черты жизни... государственной; жизни - государства, государств. Так что в названии пьесы для слуха читателя - начинает звучать принятое именование... единоличных властителей государств, "самодержцев"!

Один герой, узурпируя прерогативу верховной власти, вершит суд и расправу над равными ему по положению в своем поместье; другой... собирает войско и идет на него в поход; захватывает его поместье - как захватывают в результате ведения войны территорию враждебного государства.

Первый из них - прямо сравнивает себя с... монархами; мыслит себя - монархом, в пределах своего поместья. В самом начале расследования супружеской измены, рассказывает обвиняемым, своему брату, жене и ее любовнику, "сказочку":

" - ...Одному французскому королю изменила жена; он вознамерился отравить ее, и для сего велел изготовить бульон с тончайшим ядом, и подал его в чашке жене, как вот я теперь подаю моей милой жене чай... (Подает жене чашку.) По этикету, когда король что подает, близкие ему и подчиненные сейчас должны выпить, и так как все-таки же я король здесь немножко, то приказываю вам, моя супруга, сейчас же выпить вашу чашку!

- Может быть, она тоже с ядом?

- Может быть!..."

Затем, когда дело окончено, колеблется в выборе наказания, и тоже - смотрит на пример царствующих особ:

" - ...(Подумав довольно продолжительное время.) Одно мне казалось лучше бы всего было: это, как у прежних царей было: когда Господь не благословлял их счастием в браке, супруги их удалялись в монастырь и обрекали себя монашеству... Пусть и она поступит в какую-нибудь женскую обитель и пострижется там..."

От сравнений - он переходит и к образу действий, формулируя его (обращаясь к брату, который ужасается его самоуправством) - как свое убеждение, жизненное кредо:

" - Правительство мое ничего мне в этом случае не может помочь, а потому и судить не может!.. А гораздо лучше мы вместе с вами сообразим по всем законодательствам, что с ними надо сделать, то и сделаем".

Таким образом, герой пьесы - сам мыслит себя в качестве "пра-ви-тель-ства"; лица, приводящего в действие "все законодательства", совершающего в соответствии с ними расправу над виновными.

*      *      *

И вновь, уже в процессе расправы, обращаясь к тому же собеседнику, - осуществляет свое намерение, рассматривает разные "законодательства" иностранных держав. Но тут уже... превосходит свои первоначальные намерения; сам - намеревается стать не просто исполнителем этих законодательств, но... за-ко-но-да-те-лем:

" - ...По французским законам я мог убить его, как собаку, безнаказанно; а по аглицким, ее... продать на площади; у нас только нет ничего против того; но я сам себе напишу законы!..."

И его тесть, идущий войной против него, мыслит о себе точно так же - как о царствующей особе; представляет свой поход - как поход против враждебного государства:

"... - Кто это князя ранил и усадьбу поджигает?

- Ничего! Это мои молодчики! Я овины им велел зажечь. Первей всего, чтобы очистить дорогу к крепости, предместье надо выжечь... Суворовская тактика!.. Пусть несут мне ключи и знамена!..."

И именно в этом ключе - воспринимают его действия свидетели этих событий:

" - ...Девочкин не таючись ехал с шайкой своей... Селенья через три на большой дороге проехал... Сзади две пушки везут, а сам впереди верхом ехал!.. Всем рассказывал: "Князя Платона, говорит, полонить еду".

Влияние пушкинской поэтики, которое мы нашли в романах М.Н.Волконского из той же эпохи Павла I "Черный человек" и "Сирена", сказывается и здесь: повторяемый титул противника - "князь" - напоминает... о главе карликового государства в стихотворении "Анчар"; а сами "уездные" масштабы действий, на которые накладывается эта всемирно-историческая окраска событий в пьесе - о пародировании истории российского государства в незавершенной болдинской хронике Пушкина "История села Горюхина".

Мы в очередной раз можем убедиться в том, что эти произведения романиста начала ХХ века - следуют буквально по пятам за драматургическим творчеством Писемского середины 1860-х годов!

*      *      *

Как мы уже предупредили читателя, это проблемно-изобразительное построение драматурга - служит прообразом коллизии, которая появится в одном из последующих исторических романов, и именно - в написанном 22 года спустя романе Е.А.Салиаса "Фрейлина императрицы" (1887).

Эту сюжетную коллизию мы уже рассматривали: родственники второй жены Петра I, переселившиеся в царствование Екатерины I в Россию и ставшие здесь знатью, тоже - поссорившись, начинают... во-е-вать друг с другом; набирают войско из своих крепостных, идут в поход друг на друга, вступают в сражение:

"...Она собрала до полутораста человек крестьян, вооружила свое самодельное войско чем попало: вилами, топорами, косами - и во главе его вместе с адъютантами-сыновьями двинулась к Москве. Здесь армия эта содержалась, конечно, на ее счет и стояла лагерем за Воробьевыми горами в течение нескольких дней..."

Образ подчеркивается - исторической параллелью; напоминанием о том, как в прошлом на том же самом месте - осаждали Москву монголо-татары:

"...Московские власти, уведомленные о каком-то нашествии в тех местах, где когда-то стоял с полчищем сам крымский хан, пожегший Москву, отправили разведчиков. Узнав, что это известная уже своим нравом барыня Анна Самойловна Ефимовская чудит и дурит, власти махнули рукой. "Все ж таки она известная особа", и связываться с ней было неприятно, так как ей покровительствует цесаревна, любимица молодого царя...

...В те дни, когда армия Ефимовской стояла лагерем и скрывалась за Воробьевыми горами, армия Сабуровых появилась под Москвой и, добыв несколько лодок, переплыла реку под самым Девичьим монастырем. Страшно смутились и перепугались насмерть многие благодушные монахини и схимницы в этом монастыре, где находилась в эти дни сама бабка царствующего государя, постриженная еще Петром, царица Евдокия Федоровна.

Весь Девичий монастырь твердо верил, что это новое нашествие монголов, поляков или крымцев.

Армия Сабуровых давно переплыла Москву-реку и уже скрылась в мелколесье, покрывавшем берег около Крымского брода, а в Девичьем монастыре все еще продолжали лазать на стены, ожидая увидеть великое зарево и пожарище всей Москвы".

И появляется в пьесе "Самоуправцы" у Писемского во главе набранного из разбойников "войска" персонаж - с фамилией... почти совпадающей с фамилией главного героя будущего кинофильма "Берегись автомобиля!" Юрия Деточкина. И тоже - укрупняется, вырастает в глазах зрителей до исторических масштабов.

Причем подчеркнуто сравнивается при этом... с полководцем Суворовым; сам, собственными своими устами - хвастается применяемой им при захвате княжеской усадьбы "суворовской тактикой".

*      *      *

Деточкин в фильме - участвует в любительской постановке трагедии Шекспира "Гамлет". И этот ее любительский характер - дополнительно усиливается благодаря тому, что исполнитель роли, Иннокентий Смоктуновский, за два года до этого, в 1964 году, сыграл Гамлета - в серьезном, "настоящем" фильме по этой же пьесе Г.Козинцева!

Любопытно, что в передаваемой очевидцем реплике персонажа по имени ДЕВОЧКИН, сообщающей о его намерениях, звучит... имя знаменитого персонажа шекспировской пьесы - придворного датского короля Полония: "Князя Платона, говорит, ПОЛОНИТЬ еду". И это - естественно: если автор пьесы ориентируется на... будущий кинофильм, персонаж которого носит почти тождественную его герою фамилию, - то он не может не знать... и сюжет этой ленты; событие постановки шекспировской пьесы, окольцовывающее, прослаивающее ход ее основных событий!

Благодаря описанным нами смещениям масштабов, благодаря иллюзорно-фантастическому преломлению происходящего в сознании персонажа - и та и другая трагедия Писемского носит пародийный, пародирующий ИСТОРИЮ характер, как и постановка "Гамлета" в клубе шоферов и милиционеров в фильме Рязанова.

И в то же время, эта пародийная "война" между зятем и тестем в "Самоуправцах" - еще хранит в себе память феодальных порядков, служит их эксцентричным отголоском в жизни самодержавного, "централизованного" государства. И потому изображенное в этой пьесе - очень близко, по существу своему родственно... шекспировской истории; истории, изображенной в пьесах Шекспира (так же как мечты о верховной власти поручика Гладкова - родственны мечтам и иллюзиям заглавных героев шекспировских "Короля Лира" и "Макбета").

Там, у Шекспира, - предстают уже доподлинные феодалы, воюющие друг с другом; родственники, ведущие войны между собой, строящие заговоры друг против друга...

И - герой Писемского, вербующий себе войско... из разбойников. Грань между государственным войском и войском нелегальным, разбойничьим - зыбка, легко преодолима и в "большой", мировых масштабов истории.