Парфененко Роман Борисович : другие произведения.

Мистика упущенного или Упм-99

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ПАРФЕНЕНКО РОМАН БОРИСОВИЧ.
  
   Не было и ладно,
   было б только складно.
   Поговорка.
  
   У П М - 99
  
  
  
   Разотрите меня по земле,
   Разбросайте кусками меня.
   Я вернусь, что бы болью воздать,
   Всем живущим, забывшим меня.
  
   Четверостишие.
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Предпоследнее воскресенье марта.
   ВОСКРЕСЕНЬЕ. 21 МАРТА. 8.00-10.10.
      -- РАННИЕ ВИЗИТЫ.
  
  -- Какого дурака может принести в воскресенье, в восемь часов утра? - Подумал Андрей, перевернулся на живот и закрыл голову подушкой. Спастись от требовательного блямканья звонка не удалось. Мерзкий визитер убираться явно не спешил.
   Из достаточно большого круга знакомых Андрея подобной ранней хамоватой бесцеремонностью обладал только один - Аркаша!!! Хамство, невоспитанность и нетактичность были органичными чертами его, по существу, ангельского характера. Андрей часто задумывался над этим парадоксом, но всегда размышления оканчивались одинаково. Аркаша даже не подозревал о том, что существуют такие понятия, как право на личную жизнь, желание поспать два лишних часа в воскресное утро. Отсутствие желания видеть кого-либо в это самое утро.
   Аркаша - большой, рыхлый, шумный, нарочито картавящий, прыщавый молодой еврей. Кроме вышеперечисленных качеств данный индивид обладал феноменальной памятью и потрясающими же познаниями в различных отраслях академической науки. Иногда Андрею казалось, что Аркаша болен прогрессирующим аутизмом. Аркаша был сыном профессора, каких-то заоблачных физических формул и бывшей студентки этого самого профессора. Вся жизнь и устремления Людмилы Николаевны, мамы Аркаши, были посвящены единственной цели. Великой задаче, вывести своего седовласого, умудренного физикой льва и их неопрятного, затертого львенка из России, не умирающе большивисткой, хотя бы в Германию. Мамаша Аркаши об этом говорила со всеми. Вещала проникновенно, убежденно и непререкаемо, настолько, что после второй встречи с ней Андрей перестал верить Людмиле Николаевне. Тогда же он спросил Аркашу о том, насколько планы его мамаши соответствуют реальному положению дел. Молодой львенок махнул рукой, вздохнул и вспучил машину Андрея ревом: " Когда мой папаша обронил свое семя в лоно моей мамаши, вместе со сперметазодами в ней оказались вольтерьянские идеи о праве человека на свободу перемещения. Лучше бы он заразил ее триппером. С тех пор и уже двадцать лет пытается осуществить это право, но природная леность сочетаемая с желанием казаться целеустремленной свободолюбивой особой имеют лишь одну плодотворную почву, - Россию. Конкретнее, город трех революций".
   Аркаша, сволочь такая, не уходил. Продолжал музицировать на дверном звонке Андрея. Мелодия получалась рваная и загадочная. Смешанный в миксере Венский вальс Штрауса и Турецкий марш Моцарта. Со слухом у Аркаши были большие проблемы, но петь гадина очень любила.
   Андрей рывком, зло сел на постели. С закрытыми глазами нашарил на полу тапочки и, почесываясь, отправился открывать дверь почти победившей наглости. Для себя он еще ничего не решил. Существовало два приемлемых варианта. Первый, через закрытую дверь послать Аркашу искать прибежища в другом микрорайоне. Второй вариант, сделать это, но через открытую дверь, смело, глядя в глаза молодому беспредельщику. Андрей остановился на втором способе борьбы с бестактностью. Как показало время, ошибся и проиграл.
   Сказать ничего не успел. Насупленный Аркадий отстранил его свободной рукой. Прошествовал мимо оторопелого хозяина квартиры. В левой руке у сердитого хама была холщовая сумка с глуховатым звоном-стуком наполненного бутылочного стекла. Через мгновение привидение нахохленного, лохматого еврея скрылось на кухне. О реальности происходящего говорил перезвон доставаемых на кухне бутылок и грязные, жирно-расплывчатые, весенние следы ботинок сорок пятого размера.
  -- Вот, ведь, тварь!!! - Закипело и забулькало внутри Андрея. Но других вариантов не было, надо идти по подсыхающим следам гаденыша. Тропа вывела на кухню, где перед Андреем предстала почти трогательная картина. Аркаша из грязной авоськи, вворотив ее, естественно, на чистую, белую скатерть, вынимал и расставлял в ряд Петровское пиво. Под кипящим бульоном злобы Андрея уменьшили огонь.
  -- Ты сын образованных, интеллигентных родителей! Неужели они не привили тебе с детства одну простую вещь?! Надо вытирать ноги, прежде чем впираться в чужую квартиру и хотя бы чуть-чуть стараться соблюдать чистоту и порядок в не принадлежащем тебе помещении? Не говоря уже о недопустимости ранних, внезапных визитов, о которых, ты, свинья, даже не подумал предупредить по телефону несчастного хозяина! - хрипло сказал Андрей.
  -- Это несущественно, - шустро ответил занятый делом бесцеремонный сын еврейского народа.
  -- Твое существование, в столь ранний час, оправдывает только это пиво. Я рассматриваю его, как робкую попытку принести извинения.
  -- Я пиво тоже буду пить! - Испугалось наивное, милое дитя.
  -- Будешь, будешь. А пока, будь добр, пойди и разуйся, закрой входную дверь на запор. Мне надо одеться, раз уж выставить тебя не удалось.
   Напуганный возможностью лишиться пива Аркаша торопливо протащил свои девяносто семь килограмм и сто восемьдесят сантиметров живого тела в прихожую. Закрыл дверь. Суетливо принялся разуваться, пачкая белые носки, которые, впрочем, уже три дня не знали стирки, о сохранившуюся на ботинках грязь. Путаясь в рукавах, стянул мерзко насыщенный фиолетовым пуховик, бросил на пол. Потом повернулся и посмотрел на Андрея, стоявшего сзади, карими, мокрыми и преданными глазами английского кокер-спаниэля. Варево злобы остыло. Сердце Андрея было готово простить.
  -- Ладно, прощаю. Веник в туалете, совок там же. Убери грязь в коридоре. Потом позавтракаем. Аркаша не стал вступать в полемику по поводу предложенного плана. Видимо действительно был серьезно напуган выражением лица Андрея, которое в отличие от сердца не успело измениться. Тяжело вздохнув, пьющий пиво ребенок, открыл дверь в туалет и полез за указанными предметами в темноту.
  -- Свет включи, бестолочь! - С жалостью сказал Андрей, направляясь в комнату, дабы переодеться и накрыть постель пледом. Неторопливо принялся одеваться, в стороне прихожей и кухни было подозрительно тихо. Надев спортивный костюм, Андрей проследовал на кухню.
   Подозрения полностью оправдались. Совладав со страхом, Аркаша не стал убирать за собой грязь. Просто прошел на кухню, открыл холодильник, бесшумно, что являлось настоящей загадкой, вытащил оттуда всю снедь, способную подойти под пиво, и уже сидел, отхлебывая из открытой бутылки и откусывая от палки твердокопченой колбасы.
  -- Ну и, падла же, ты, Аркадий!!! - Только и смог выдавить Андрей.
  -- Андрюшенька, я не нашел в темноте веника и совка. И, потом, я пришел к тебе по делу! - Достаточно членораздельно произнес коварный Аркаша.
  -- Вижу. - Хмуро сказал Андрей и сел за стол.
   Дела Аркаши не предвещали ничего хорошего. Утро убито, совсем и насмерть. Даже пиво не в состояние реанимировать умирающий воскресный день. Но спустя непродолжительное время, сыр и безжалостно вырванная из рук проглота колбаса, порезанная на дольки, а в купе с ними и пиво стали разгонять хмурые тучи, собравшиеся в душе Андрея. Аркаша, торопясь, запихивал в рот колбасу и сыр, совсем пренебрегая булкой. Андрей удивлялся, как его ранний гость до сих пор не откусил себе пальцы, увенчанные обкусанными ногтями с траурными, как это принято говорить, кантом затвердевшей грязи под ними. Следом пришла гениальная мысль, давшая ответ на мучавший с восьми часов мартовского, воскресного утра вопрос: "Чем незваный гость хуже татарина, который в свою очередь гораздо лучше Аркаши? В последнем была неизбежность, укрыться и миновать которую невозможно! Аркаша представал фигурой фатальной, как рок. Он тяготел над всеми знавшими его людьми, за грехи их, ибо все мы грешны".
   Прикончив вторую бутылку, воплощение бесцеремонности стянуло с подоконника сигареты и зажигалку. Естественно, руководствуясь своим жизненным кредо, пренебрегая пепельницей и разрешением. Феерическая фигура будущего. Коммунисты должны канонизировать Аркашу, как единственное существо, построившее светлое будущее. По крайней мере для самого себя и уж точно за счет других, не считаясь и не представляя, что у тех, за счет кого он строит свой рай может быть собственное мнение и о Аркаше и о построенном им коммунизме. Андрей снова, в который уже раз вздохнул, поднялся и поставил перед коммунистическим святым пепельницу. Без всякой надежды сказал:
  -- Пепел стряхивай, пожалуйста, в пепельницу.
   Надежда умерла в младенчестве. Аркаша стряхнул пепел на пол, прожег скатерть, схватил с тарелки два оставшихся куска колбасы и скользким от скорости движением запихал их в рот. Потом затянулся табачным дымом, одновременно жуя колбасу и не выпуская из легких сигаретный дым, приложился к третьей бутылке пива. Способность этого человека делать взаимоисключающие вещи одновременно повергала в отчаяние. Андрей подумал, что и сидя на унитазе, Аркаша, не переставая, жрет, что бы освобождающееся место не оставалось пустым ни на мгновение.
  -- Ты сожрал все мои завтраки на неделю. Почему я не убил тебя большим разделочным ножом сразу после того проклятого знакомства?! - В голосе Андрея слышалось глубочайшее сожаление об упущенной возможности.
  -- Как я уже сказал, я пришел по делу…
  -- Ну и какое же дело привело ко мне в восемь часов утра блудное дитя народа - скитальца?
  -- Видишь ли…
   Андрей опять перебил Аркашу, получая прямо таки сексуальное удовольствие от удивленного выражения, с позволения сказать, лица собеседника.
  -- Собственно, мне нет дела до твоих дел. Еще раз повторяю, твое существование в данном пространственно-временном континууме оправдывает наличие в этом же месте и в это же время шести оставшихся из десяти бутылок Петровского пива. Одновременно, хочу напомнить, что, руководствуясь принципами братства и интернационализма тебе из этих шести бутылок принадлежит только две. - Андрей отодвинул две бутылки в сторону изумленного и даже обиженного брата. Сделав это, отвернулся от Аркаши и пультом включил маленький "Сони", стоявший на холодильнике. Появилось изображение. По НТВ демонстрировали какой-то советский боевик. Андрей попытался сосредоточиться на сюжете. Но не удержался и окончательно растоптал расстроенного Аркашу своей излюбленной поговоркой, которая сейчас была, как нельзя кстати:
  -- Боже, избавь меня от друзей, а с врагами я справлюсь сам!
   Все это, не глядя на униженного и оскорбленного. Напрасно. Это выяснилось через несколько секунд. Аркаша, видимо, отнес все вышесказанное к неподкупному и доблестному начальнику уголовного розыска, в одиночку, ценой собственной жизни, расправившегося с целым сходняком воров в законе и просто приблатненных. Поэтому без перехода от третей бутылки к четвертой Аркаша выпалил:
  -- Ведь Юрка Юзовский был твоим другом?!! - В голосе столько негодования и упрека, что его громкость переросла небольшой объем кухни Андрея и пошла, гулять по сопредельным квартирам блочного дома. Андрей не успел ответить или даже обдумать, как отнестись к интонациям в голосе друга. Его опередил стук по батарее, который эмоционально гармонировал с обвинительным полувопросом, полуутверждением Аркаши.
  -- Да, был знаком. Но от этого знакомства, а равно и от моего неосмотрительного знакомства с тобой не должны страдать жильцы дома. Они не в курсе моего несчастья. Говори тише, пожалуйста!
  -- Хорошо, - шепотом, равным по децибелам голосу говорящего в шторм человека, пообещал покладистый прокурор.
  -- Вы же были с ним друзьями? Я ведь у тебя познакомился с Юзовским. Ты с ним довольно часто общался.
  -- У Юзовского нет друзей. Разве, что Марь к нему несколько ближе остальных. У меня с Юрой неплохие деловые отношения. Их не в коем случае нельзя назвать дружескими, более точное определение, приятельские. Слушай, и чтобы выяснить этот вопрос, ты приперся ко мне в восемь утра в мой единственный выходной день?!! - Утихнувшая было обида и раздражение стали разгораться.
  -- Да, нет. Это не принципиально. Видишь ли, Андрюшенька, Юрку менты грохнули. В конце февраля. Потом его фотку в ТСБ показали, типа, тех, кто опознал человека на фотографии, просим позвонить по телефону белям, блям или ноль два. Я его тогда не узнал, хотя фотография в мозги врезалась. Это только в книгах пишут, что умер с улыбкой на устах, в жизни такого видеть не приходилось. А у Юрки, как раз та самая улыбочка, с которой он всегда со всеми разговаривал при жизни, была. Но, это отступление, вчера вечером встретил Славку Колывана, ну, помнишь, я тебе рассказывал, он в Большом Доме служит.
   Андрей смутно помнил этого Колывана, но рассказ начинал интриговать и беспокоить. Поэтому он просто кивнул в ответ.
  -- Оказывается, Славка учился вместе с Юзовским, в ЛГУ, потом в ментовку пошел работать. Уж не знаю, как, в разговоре мы выползли на Юзовского. Колыван мне рассказал, что в конце февраля, а, именно, двадцать восьмого, Юрка ехал зачем-то на последней электричке на Лугу. Ни с того, ни с сего начинает палить из Макара в ментовский патруль, ну, а те, тоже не будь дураки, в него. Короче, положили они его. Но это дело житейское, странно другое в кармане у Юзовского нашли записку, типа, мол, что специально подставился ментам, чтобы они его грохнули! Прикинь! Достаточно извращенный способ суицида. Даже для Юзовского. Не находишь?
   Поток информации, вылитый Аркашей на Андрея, вначале оглушил, потом в полуоглушенном состояние Андрей попытался систематизировать сказанное ранним другом и осмыслить. Аркаша, воспользовавшись паузой в монологе, выполнял сложное упражнение, переводил дух, с одновременным переводом пива из четвертой бутылки внутрь себя. Куда до него индийским йогам и факирам, захлебнулись бы, а этот аж трещит от удовольствия. Наконец Андрею удалось наладить мыслительный процесс, но долгая и кропотливая работа свелась к одному:
  -- Вряд ли Юзовский согласился бы на то, чтобы милиционеры лишили его жизни. И вообще самоубийство и Юзовский понятия не сочетаемые. Хотя я не настолько хорошо его знал, чтобы допускать полную невозможность соответствия.
   Аркаша восстановил дыхание, прикончив пиво. Взялся за четвертую бутылку.
  -- Но, не это главное, - сказал он, открывая пиво.
  -- Ты не мог бы одолжить мне на месяц тысячу рублей?
  -- Твои переходы настолько ошеломляющи, что отказать я не в силах.
   Конечно, не это было главным в невозможности отказа Аркаше. Во-первых, Аркаша считал Андрея своим другом. Впрочем, по этому поводу Андрей не питал никаких иллюзий. Другом Аркаши было все человечество, но не все человечество могло занять ему тысячу рублей на месяц. Второе, тонна, сумма незначительная и закрома не опустеют от такого меценатского жеста. Третье, наконец, деньги, единственное, в отношение чего Аркадий был щепетилен, порядочен и обязателен. Он всегда возвращал долги день в день, а иногда и час в час. Реже, но случалось, что Аркаша возвращал долг раньше оговоренного срока. Кроме всего прочего, каждый свой визит Аркаша сопровождал десятью бутылками Петровского пива, за которые никогда не брал и не просил долю. Хотя и жрал он немало. В общем, настоящий коммунист, хоть на доску почета вешай. Обо всем этом думал Андрей, доставая из встроенного в стену сейфа две радужные бумажки по пятьсот рублей. Вернулся на кухню, протянул деньги Аркаше и сказал:
  -- Не вздумай припереться через месяц в восемь часов утра, чтобы вернуть долг! Знакомство с тобой наталкивает меня на мысль о непростительной вредности дверных звонков. Пожалуй, отключу свой. Так что в следующий раз прежде, чем ворваться ко мне, соблаговоли позвонить по телефону.
  -- Я, ведь, могу в дверь и постучать. - Ответило находчивое и умное дитя. Андрей был старше Аркаши на десять лет, это подчеркивал иногда и сам Аркадий, называя его стариком. Но, несмотря на временной провал, Аркадий подчас сильно удивлял Андрея находчивостью, сочетаемой с обескураживающей невнимательностью к деталям. Аркаша принял деньги. Скомкал и, не поблагодарив, запихал их куда-то на грудь под свитер. Взял последнюю, уже открытую, пятую бутылку, вылез из-за стола и потопал в прихожую. Поставил бутылку на пол, начал одеваться. Андрей понуро смотрел на уходящего друга и подводил итог утру. " День бесцеремонно скомкан молодым евреем, вытянувшим тысячу рублей, нарассказывавшим страшных историй, оставившим после своего визита кучу грязи. В довершение всего, уже выходя из квартиры, вместо до свидания шалун сказал:
  -- Пиво по утрам особенно вредно для печени.
  -- Спасибо, тебе, добрый человек. - Нашел в себе силы ответить Андрей,
  -- Приходите еще, почаще…
   Последнее осталось без ответа. Гулкие, тяжелые шаги эхом сползающие со стен подъезда.
   Андрей запер дверь. Навел порядок, подмел пол, убрал на кухне, поставил недопитое пиво в холодильник, и только, потом, лежа на диване, вернулся мыслями к судьбе Юрия Юзовского. Надо позвонить Вадиму Марю, он-то, наверное, в курсе случившегося. Андрей посмотрел на часы - десять минут одиннадцатого.
   ТОГДА ЖЕ, НО В 10.30. УТРА.
  -- В данный момент я не могу дотянуться до телефона. Если вам необходимо, шепните автоответчику пару слов на санскрите, не знаешь санскрита, скажи по-русски, после сигнала…
  -- Вадим, черт, возьми трубку, это Андрей Баженов.
  -- … Андрюха, ты что охренел? Сейчас сколько время?
  -- Половина одиннадцатого утра. Воскресенье.
  -- Ну и какого черта звонишь мне в столь ранний час?!
  -- Сегодня в восемь утра ко мне приперся Аркаша…
  -- Ну, это не событие. Приношу свои соболезнования. Но, я то почему должен страдать?
  -- Да, я не о том! Аркаша сказал мне, что Юрку Юзовского менты застрелили. Ты знал об этом?
  -- … Нет. Когда это случилось?
  -- Двадцать восьмого февраля. В какой-то электричке. Он зачем-то поперся в Лугу на последнем поезде. Появился милицейский патруль. Юрка ни с того ни с сего принялся в них палить. К тебе ствол не имеет отношения?
  -- Не по телефону, дурак!
  -- Извини…
  -- Извиняться в прокуратуре будешь! Ничего я об этом не знаю. Какая еще информация у тебя есть?
  -- Аркаша говорил, что при нем нашли какую-то странную записку. Одним словом у ментов сложилось впечатление, что Юзовский специально спровоцировал патруль, желая покончить жизнь самоубийством.
  -- Бред… впрочем, я по своим каналам попробую узнать что-либо. Сильно сомневаюсь, что Юрка пошел на столь эксцентричный способ уплаты долгов в сберегательную кассу жизни. Непохоже. Здесь что-то другое. В последние время дела у него шли нормально. Двадцать третьего февраля мы вместе бухали, защищая отечество. Все классно было. Ладно, постараюсь узнать за следующую неделю. Андрюша, хочу тебя предупредить, если собираешься дальше выступать в роли "Эха Москвы", не надо моего имени нигде упоминать. Я к этому делу отношения не имею.
  -- Вадим, я понимаю, извини, сглупил, конечно.
  -- Ладно, проехали. Дай мне телефон толстого еврея. Хочу потрясти его.
  -- Аркашин?
  -- Да. У тебя что еще есть знакомые толстые евреи. Пора задуматься о своей дальнейшей судьбе Андрюша. Одного Аркаши хватит, чтобы попробовать повторить подвиг Юзовского. А вообще Юрку жаль. Какой там у твоей покрытой перхотью сороки телефон?
   Андрей продиктовал Аркашин телефон и отругал безмолвно себя за этот телефонный звонок. Марь был человек тяжелый и злопамятный. Криминальный бизнес связывал Вадима с еще более тяжелыми и серьезными людьми. С Марем надо было держать себя на стороже. Не надо было ему звонить. В конце концов, кто такой Андрею был Юзовский? По большому счету никто. А теперь, будучи мертвым, тем более. Не стоило в глазах Маря выглядеть сплетником.
  -- Спасибо. Еще что-нибудь ко мне есть?
  -- Нет. Ты извини, глупо все это со звонком получилось.
  -- Ладно, забудь. Пойдешь, как соучастник. Все, пока.
  -- Пока, Вадим.
   В трубке коротко закурлыкало.
   МАРЬ 10.40. УТРА.
   "Балаболы хреновы!!! Машут языком куда попало. Сейчас одного слова "ствол" достаточно, чтобы припаяли трех лебедей. Мало мне проблем с гаишниками. Ну, Юзовский, однако, дал струю! Это ж надо?! Никогда не считал его экстравагантным, а тут такое". Думал Вадим, стоя под горячим душем. Ладно, проверить не помешает. Ствол этот придурок у меня не купил, но купил нож. При большом желание менты смогут раскопать, откуда он у него, а у них на меня и так зуб цыкает. Аккуратненько пощупаем через большой дом, да и пархатого еврея надо потрясти. Что-что, а память и способности к анализу у него, как у компьютера. Этот обыватель Андрюша, ссыкло несчастное, трепать мое имя начнет и мои близкие якобы отношения с Юзовским. Надо было его покруче испугать. Сейчас позавтракаю и позвоню капитану. Гадину Аркашу выцеплю. А потом к Натулечке можно будет наведаться. Умереть от воздержания в столь богатый новостями день западло. Скорее всего, встреча с ней выйдет последней. Надоела. Но последний раз он вкусный самый.
   АРКАША ПРИМЕРНО В ТОЖЕ ВРЕМЯ.
   Тысяча рублей деньги небольшие. Прожить их можно за минуту, Аркаша специально замерял. Или тянуть на них Петровское примерно неделю. Предпочтительнее было первое. Но проживать деньги в одно лицо занятие плебеев и спившихся князей. Аркаша не причислял себя ни к каким социальным прослойкам, что уравнивало его со всеми. Руководствуясь демократическими принципами, Аркаша спустился в метро немноголюдное в это воскресное утро и сел в поезд, который услужливо и торопливо повез его в центр города.
   С деньгами Аркаша решил поступить просто. Выйти на Владимирской, зайти в любую, первую попавшуюся кафешку и пить пиво, пока переполненный мочевой пузырь не погонит его дальше, а случиться это должно не скоро, примерно на четвертой части взятых взаймы денег. Стратегия дня была выработана, а тактику и рисунок боя со временем определит ландшафт местности.
   На улице было неприятно, но по всем признакам скоро должна начаться эпохальная весна 1999 года. Аркаша по Кузнечному переулку дошел до улицы Марата. Предвкушение праздника делало его шаги огромными. В неположенном месте перебежал мало оживленную проезжую часть, прыжком повернул направо, и вот уже заветная дверь рядом с которой растопырилась реклама, обещавшая горячую пищу, включая супы и главное, разливное "Двойное золотое"! Какая прелесть!!! Особенно повезло в том, что это была третьеразрядная забегаловка и снимать верхнюю одежду и делать изысканными манеры необходимости не было. Это усиливало праздничное настроение. В маленьком, полутемном зальчике находилось всего шесть столов. Посетителей было трое. Два небритых похмеляющихся мужика, жадными большими глотками пили пиво, неспособные разговаривать между собой. Они просто выживали, зализывая ужасные раны, полученные в вечной борьбе с зеленым змеем. И девушка у барной стойки, пьющая кофе. Полумрак не позволил Аркаше рассмотреть девицу, но место понравилось, Аркаша решил остаться и плыть по течению "Двойного Золотого".
   Сопя, любитель ранних, утренних удовольствий прошествовал к барной стойке и блескучим глазом уперся в меню. Спустя мгновение он оторвался от листка и посмотрел вначале на девицу, рядом с которой на стойке стояло много кофейных чашек. Девица была хороша. К сожалению, повода для разговора и как следствие более близкого знакомства у Аркаши не было. Барменша, не мигая, смотрела на Аркашу бараньими глазами. Он слегка кивнул головой и улыбнулся. И кивок и улыбка сползли по стене равнодушного лица, вниз, к полу. Аркаша вздохнул и сказал:
  -- Доброе утро. Мне бы для начала свиную отбивную с гарниром и две кружки Двойного золотого. Это выполнимо?
  -- Вполне. Одну минуту, Пиво сразу, мясо придется подождать минут пять.
  -- Отлично. - Аркадий расплатился. Забрал стеклянную кружку, полную чуть горькой утренней прохладой, и отправился за свой столик.
   Он не успел отпить и трети пива, как барменша рукой сделала отмашку, приглашая его забрать оставшуюся часть заказа. Вернувшись на свое место, Аркадий вошел в медетативаный транс поглощения совсем неплохой отбивной, сдобренной жадными глотками. Из нирваны в реальность его отозвал хриплый голос барменши.
  -- Послушай, милая! Ты выпила уже три чашки кофе и стакан апельсинового сока. Меня мало волнует состояние твоего мочевого пузыря в данный момент. Все большее нетерпение я испытываю, изнемогая от желания услышать ответ на один-единственный вопрос. Чем ты, голубушка, собираешься расплачиваться за заказ?!
  -- Еще десять минут, пожалуйста. Он вот-вот должен подойти…
  -- Ты уже час шесть раз делила на десять минут, но ничего обнадеживающего я до сих пор не увидела. Мое терпение иссякло, пришла пора платить по счетам, золотая моя.
  -- Но у меня нет денег.
  -- Очень мило. Придется вызывать милицию.
  -- Ну, очень вас прошу, пожалуйста! Еще минут пять! Или вот, возьмите мои часы. Они хорошие, совсем новые, японские " Касио".
  -- Что я буду с ними делать? Впрочем, дай посмотрю.… Это же хлам, штамповка! Им ходить осталось без малого полчаса. Они не стоят даже осадка на дне кофейной чашки! Все-таки придется вызывать блюстителей порядка и справедливости.
   Аркаше, пристально наблюдавшему со стороны, было видно, что толстая барменша откровенно издевается над симпатичной девчонкой. Мало того, что издевается, хочет развести несчастную не только на часы, но и на золотое колечко на указательном пальце мелко дрожащей левой руки. Бульдог с химической завивкой вцепился в горло едва сопротивляющейся жертвы и безостановочно тряся ее, пачкал свою морду невинной кровью! Пора было вставлять палку в окровавленную пасть и вытаскивать милашку из беды. Аркаша чувствовал себя странствующим рыцарем, способным спасти прекрасную деву от ярости мерзкого, огнедышащего дракона. Тем более что спасение девицы обойдется ему рублей в пятьдесят максимум.
   Аркаша нарочито громко отодвинул стул, сумев привлечь к себе внимание всех находившихся в зале. Особенно пристально на него посмотрела толстозадая барменша. Дева медленно поворачивала голову в сторону шума, производимого быстро двигающимся героем. Приблизившись к стойке, он нарочито картавя, спросил:
  -- Сколько она вам должна за стакан сока и три чашки кофе?
  -- Тридцать восемь рублей, - контужено оторопела барменша.
   Аркаша величественным жестом средневекового барона достал неопрятный комок денег, полученных на сдачу, Выудил пятидесятирублевую купюру и положил ее на прилавок. Полуобернулся к девушке, и уже не картавя, спросил:
  -- Еще что-нибудь хочешь заказать, дорогая?
   Дорогая, теперь уже совершенно неожиданно для великодушия Аркаши, тихо проговорила:
  -- Поесть чего-нибудь и сто граммов водки, если можно? - Впрочем, интонации были просительными. Аркаша по достоинству оценил смелость и отсутствие комплексов у девчонки. День мог получиться очень интересным. Он повернулся к не пришедшей в себя барменше:
  -- Повторить отбивную, сто грамм Синопской и еще две кружки пива. Барменша немного оклемалась. Приняла деньги, сдала сдачу и тихо попросила подождать пару минут, чтобы выполнить заказ.
  -- Пройдем за мой столик, - предложил Аркадий.
  -- С удовольствием, - ответила выкупленная рабыня. Аркаша галантно отодвинул стул, приглашая сесть свою новую знакомую. Она кивком головы поблагодарила его и опустила аккуратную попку на желтый дерматин стула. Довольный собой Аркаша облизнулся и взгромоздился на свое место.
  -- Меня зовут Аркадий, а тебя?
  -- Марина. Очень приятно. Спасибо тебе за помощь. Мой Клиент должен был подойти и расплатиться, но… как видишь, продинамил, сволочь такая! Если бы не ты, эта мымра выпроводила меня голой на улицу. И за заказ спасибо. Со вчерашнего дня ничего не ела. Уже живот судорогой подвело от голода. Еще раз спасибо большое, Аркадий.
  -- Да, пустяки. Друзья зовут меня Аркашей. Деньги есть. Почему я должен отказывать себе в удовольствие помочь человеку в беде. Особенно, если человек настолько симпатичный.
  -- Ваш заказ. Получите! - Проревел за стойкой голодный бульдог.
   Аркаша выбрался со своего места. В два приема донес вначале отбивную и водку, потом свое пиво. Барменша ни разу не посмотрела на Аркашу, хотя тому очень хотелось ей подмигнуть. Злыдня углубилась в сложные, финансовые подсчеты.
  -- Ну, за знакомство, - лаконично провозгласила первый тост Марина.
   Аркаша и глазом моргнуть не успел, как она коротко выдохнув, вылила в себя почти ровно половину содержимого стакана. Не смог сдержать судороги, водку он терпеть не мог. Отхлебнул пиво и более пристально посмотрел на Марину. Та, как ни в чем не бывало упилюсывала отбивную, с жадностью проголодавшегося котенка. Только что не урчала. Новая знакомая продолжала удивлять. Аркадий сумел перебороть удивление и спросил:
  -- Марина, чем ты занимаешься?
   Она оторвалась от тарелки и пристально посмотрела на него. В ее глазах проскочило раздражение. Мимолетное, как короткая молния, но Аркаша почувствовал, что эта молния может быть смертельно опасной. Потом все исчезло, словно смыло проливным ливнем.
  -- Я студентка. Учусь в педагогическом университете. Такой образ жизни не предосудителен?
  -- Да нет, мне просто интересно. На самом деле я не знаю, как с тобой познакомиться поближе.
  -- Ну, на счет поближе, не беспокойся. Это не проблема. Были бы у тебя деньги. А за знакомство я сама отвечу, как Юлия Меньшова.
  -- Деньги не проблема.
  -- Тогда давай остатки выпьем за отсутствие проблем. А потом закажи мне еще столько же Синопской. Хорошо?
  -- А не слишком ли круто для полдня?
  -- Значит так, если тебе жалко этих денег, давай мне свой телефон, вечером созвонимся и завтра я тебе все отдам. А если ты собрался заниматься морализаторством, по деньгам это тебе обойдется в два раза дороже. Есть еще третий вариант, ты меня сейчас поишь, кормишь. Потом мы пойдем ко мне, и я оплачиваю свои долги натурой. Выбирай, Аркаша.
   Аркаша задумался.
   МАРИНА. НАЧАЛО ДВЕНАДЦАТОГО УТРА.
   "Забавный еврейчик", - подумала Марина. "Неухоженный только. Но отблагодарить все равно придется. А как может бедная девушка отблагодарить человека, спасшего ее от неприятностей? Да, да есть только один способ. Но каков этот козел! Клялся и божился прийти посмотреть браслет и кинул… сволочь! Видимо не судьба начать мне новый, чистый образ жизни. Где ты, светлый и прекрасный рыцарь, встреченный мной в последний день зимы? Ушел, зародил в душе сомнения. Юра?! Почему ты ушел? Почему я дура такая не вцепилась в тебя и не задержала! Теперь этот браслет. Как его продать, чтобы не засветиться…".
  -- Марина, - Аркадий деликатно кашлянув, вывел ее из круга безрадостных мыслей.
  -- Может в кино сходим?
   Марина засмеялась.
  -- Да, нет Аркаша. Кино как искусство меня не интересует. Лучше купи водки и закуски, и пойдем ко мне.
  -- Марина, ты меня право смутила. Я вижу в тебе интересного собеседника…
  -- Все вы так говорите, вначале. А потом способности языка вашей собеседницы начинают интересовать вас совсем никак средство общения, а несколько в ином качестве…
  -- Не понял? Кто это вы?
  -- Мужчины, кто же еще!
  -- Подожди, так ты…
   Марина посмотрела в глаза Аркаши и увидела в них прозрение. Удивление словно парализовало мимику Аркаши. Марина опять засмеялась.
  -- Ну, да. Я проститутка. А ты что всю жизнь рисовал себе картину знакомства в кафе с порядочной девушкой? И вдруг такой облом! Да? Я разрушила твою хрустальную мечту?!
  -- Извини. Я не хотел тебя обидеть, - Аркаша изо всех сил старался не смотреть Марине в глаза.
  -- Аркаша, ты наивный. Это еще одно положительное качество, которое я открыла в тебе. Порядочные девушки не ходят по утрам в кабаки, тем более без денег. Но как бы там не было, тебя мне бог послал. Ты мне очень помог, а в долгу я оставаться не привыкла. Так что чем смогу, тем и отблагодарю.
  -- Зачем ты так? - Теперь на лице Аркаши ярким румянцем сквозь щетину на щеках проступила обида.
  -- Ты мне ничего не должна. Знаешь что? Я тебе дам денег, и мы просто на этом простимся.
  -- Аркаша, милый, я тебя обидела. Прости, все мой дурной язык. На самом деле я не такая разбитная и прямолинейная. Это просто способ защитить маленького, пушистого, чистого зверька внутри меня от прикосновения грязных лап. Извини, пожалуйста. Ты странный. Чем-то похож на одного человека. Он тоже был добрый… я с ним хотела быть откровенной, как с тобой. Он ушел, а теперь хочешь уйти и ты. Не уходи. Прошу тебя, останься. Мы пойдем ко мне и я просто поплачусь тебе в жилетку. У тебя есть жилетка?
  -- Нет… - Аркаша опешил.
  -- Ничего страшного. Я тебе дам свою. Мне надо выговориться. Ты не знаешь, что сводит женщину с ума?
  -- Нет… - Аркаша все еще не пришел в себя.
  -- Одиночество. Одиночество не в постели, это легко восполнимо. Одиночество вокруг и внутри. Прошу тебя не позволь мне сегодня остаться одной. Пойдем отсюда быстрее. Я должна все рассказать тебе.
   Аркаша вздохнул и встал из-за стола. Он дошел уже до той самой кондиции, при которой мыслей о возможных последствиях не было. Мир ему виделся лазорево - голубым, размытым. А мысли вернутся завтра, вместе с похмельем. Аркаша бодро встал. Помог подняться своей даме, и почти бегом они покинули кабак.
   Примерно час дня. Где-то в Купчино.
   Обыкновенный, питерский, девятиэтажный, многоквартирный дом. Дверь в третий подъезд была оснащена давно выломанным, кодовым замком. К этой двери с тротуара повернул высокий молодой мужчина в черной вязаной шапочке, надвинутой на самые глаза. Грязная, черная брезентовая роба, широкие штаны из того же материала, на плече висит красная, спортивная, весьма вместительная сумка. Бабулька торчавшая в окне первого этажа, со свойственной ее возрасту проницательностью, определила в человеке водопроводчика, сантехника, в крайнем случае, газовщика. Но чем может быть интересен газовщик? Бабуля, как только он зашел в подъезд, забыла о нем сосредоточив все свое внимание на кривоногом бультерьере, с розовой, свинячьей мордой. Который с постным выражением на этой самой морде, орошал железобетонный столб.
   Водопроводчик, или кто он там был, потопал ногами на металлической решетке вцементированной в тамбуре подъезда, между двумя дверями. Жидкая грязь неохотно покидала ребристую подошву кожаных кроссовок. Он поднялся по короткой лестнице и остановился напротив дверей лифта. Тот словно только его и ждал. Двери услужливо распахнулись, и рабочий человек зашел в тесное пространство. Посмотрел на кнопочную панель, секунду подумал и вместе с нетерпеливо закрывающимися дверями лифта нажал кнопку, рядом с которой была фломастером начертана цифра семь. На седьмом этаже слесарь-сантехник, все так же не торопясь, вышел из лифта, внимательно оглядел полумрак площадки, нашел дверь с номером сто пять. Направился к двери, одновременно поднимая руку с уже вытянутым указательным пальцем. Раздался едва слышный, приглушенный двумя дверями мелодичный сигнал. Мастер успел досчитать до сорока пяти, когда глазок расположенный на внешней двери осветился, потом опять помутнел, и мужской, дребезжащий от возраста голос сварливо спросил:
  -- Чего надо?
  -- Я водопроводчик…
  -- Я не вызывал.
  -- Вы не вызывали, а сосед ваш, который под вами живет, вызывал. У него в туалете от вас уже Чудское озеро натекло. - Сказал сантехник, теряя терпение.
  -- Вот, пусть сосед приходит, мы с ним и разберемся. А я пока в жилконтору позвоню. Чудеса, какие сантехники по воскресеньям на вызовы ходят.
  -- Никакие ни чудеса. Я дежурный. Ладно, сейчас позову вашего соседа, сами с ним договаривайтесь. А я вообще уйти могу. Это же не меня заливают!
   Естественно в ЖЭКе никто к телефону не подошел. Но на этом для семьи Крыловых приключения не закончились. Вчера к семидесятидвухлетнему Михаилу Ивановичу и его шестидесятипятилетней супруге Таисии Николаевне приехала навестить девятнадцатилетняя внучка Оленька. Она жила в Питере, но раз в месяц жила у стариков несколько дней. Для них ее визиты были настоящим праздником. В Ольге они души не чаяли и не могли нахвастаться и налюбоваться на студентку, красавицу, умную и добрую кровиночку свою.
   Старик положил трубку, выключил в прихожей свет и собрался присоединиться к семье.
  -- Что там, Мишук,- закопошилась в комнате Таисия.
  -- Сам разберусь, - буркнул Михаил Иванович. Он успел сделать три шага, по направлению к комнате. В его голове промелькнула мысль о том, что необходимо заглянуть в туалет и посмотреть, что же там, собственно протекает. Мысль не успела оформиться в действие. Раздался телефонный звонок. Михаил Иванович вновь включил в прихожей свет, и взял трубку.
  -- Да, слушаю.
  -- Михаил Иванович, это ваш сосед снизу, Бабубенко. Вы извините, я подняться не могу у меня в туалете целый потоп. Боюсь нижних затопить. С вами-то мы по-соседски разберемся, а вот с моими будет труднее. Вы уж пустите сантехника, пусть он посмотрит, а я минут через пять подойду.
   Что-то настораживало старика, но смутное беспокойство выдавила реальная опасность возможного скандала и материальных затрат. С Бабубенко, тихим картавящим алкоголиком договориться было легко. Достаточно выкатить ему литр белой, ну два литра и инцидент можно считать исчерпанным. А вот под ним жили форменные новорусские бандиты, и эти мерзавцы были, конечно, менее сговорчивы. Его размышления прервал звонок в дверь.
  
   * * * *
   Сантехник спрятал маленький мобильный телефон в карман сумки. Откашлялся, сплюнул, растер плевок ногой. Медленно подошел к двери с номером сто пять и нажал на кнопку звонка. Залязгали запоры, дверь отворилась. Седой, невысокий, пузатый старик жестом пригласил мужчину в квартиру.
  -- К вам, папаша, труднее пробиться, чем в думу.
  -- Ну, извини. Сам знаешь, какое сейчас время. Люди разные бывают, и хороших среди них нет.
  -- Это точно. Ладно, ведите к туалету.
   Старик зашаркал впереди, сантехник сзади. Михаил Иванович открыл дверь и включил свет в туалете. Сантехник вздохнул и вошел в узкую кабину. С лязгом опустил сумку на кафельный пол и кряхтя, присел на корточки рядом с унитазом. Запустил грязные, выпачканные чем-то черным руки за сливной бачок. Старик, насупившись, внимательно следил за мастером. Тот несколько секунд повозился, потом через плечо показал хозяину блестящую, вроде бы мокрую ладонь и сказал:
  -- Так и есть соединительная муфта между сливным бачком и унитазом прохудилась и потекла. Она резиновая, вот и дала трещину. Сопрела. - Зачем-то оправдываясь, сказал сантехник.
  -- Батя, у тебя холодная вода на кухне перекрывается?
  -- Да, под мойкой.
  -- Ну и ладненько, ничего страшного. Сейчас воду перекроем и муфту поменяем. Всего и делов-то.
   Сантехник поднялся, взял сумку и пошел следом за стариком, на кухню. Михаил Иванович кивком головы указав на мойку, предоставляя сантехнику право действовать. Мастер открыл правую дверцу и посмотрел под раковину.
  -- У, папаша, а вентиля то нет. Придется ключом перекрывать.
   Сантехник наклонился над сумкой, раскрыл молнию, позвякал железяками в сумке и вытащил на свет большой, блестящий, шведский ключ.
   Одним плавным, текучим движением сантехник выпрямился, сделал шаг к Михаилу Ивановичу, сократив разделявшее их расстояние вдвое и коротко, но резко, почти слышно раздирая воздух, ударил старика в висок. Звук получился, как от удара палкой по пустой, картонной коробке из-под обуви. Кость не выдержав силы удара, вдавилась внутрь, пробивая острыми осколками мозг. В глазах старика мелькнул ужас. Не ужас смерти, а ужас за двух оставшихся в квартире женщин. И все, больше для него ничего не осталось.
   Тварь, не выпуская ключа из рук, ловко подхватила тело старика и бережно опустила его на пол между газовой плитой и табуреткой.
  -- Миша, что там у вас?
  -- Мамаша! Деду плохо стало, помогите! - Истерическим голосом возопила тварь.
   Шаркающие шаги уже приближались к повороту из прихожей на кухню. Тварь положила по-прежнему блестящий ключ на табуретку и правой рукой вытащила из кармана брезентовой, бесформенной куртки длинный, странно изогнутый скальпель. Старуха приоткрыла дверь, он взмахнул рукой с зажатым в ней медицинской сталью и точно таким же движением, каким до этого убил старика, полоснул Таисию Николаевну по горлу. Удар был настолько силен, что скальпель, задев шейные позвонки, издал неприятный, скрежещущий звук. Тварь увернулась от фонтана крови, перепрыгнула, через почти упавшее тело и метнулась навстречу Ольге, которая, наконец, удосужилась обеспокоиться судьбой двух маразматичных, но любимых стариков. Ее он схватил в коридоре. Левой рукой намертво вцепился в горло. Правой, не выпуская из нее скальпеля, что было силы ударил девушку кулаком в солнечное сплетение. Глаза Ольги почти выскочили из орбит. Крик превратился в невнятный тихий сип. Она обмякла и потеряла сознание. Беспощадная тварь схватила девушку и потащила в комнату. Убийца старался не причинить девушке преждевременных повреждений, поэтому действовал одной рукой, в правой продолжая сжимать скальпель. Тварь бросила тело на диван. Без лишней суеты, отогнув полу брезентовой робы, он вытащил из нашитого кармана три куска капронового шпагата. Катушку с широким скотчем. Прежде всего, все тем же скальпелем отхватил от скотча приличный кусок и заклеил Ольге рот. Самым длинным куском веревки связал руки и длинный, свободный конец привязал к ножке дивана. Так же поступил и с ногами. Ольга оказалась распятой с помощью тонкой, но прочной капроновой веревки. Словно муха в паутине уже потерявшая способность сопротивляться. Тварь мурлыкала себе под нос:
  -- Жил-был дед с бабкой. Была у них внучка и собака Жучка, - одновременно со словами душегуб легонько, самым кончиком скальпеля покалывал жертве щеку. Таким образом, он пытался привести несчастную в чувство. Ольга с всхлипом втянула воздух носом и открыла глаза. Над ней склонилось улыбающееся лицо мужчины. Левая бровь была недоуменно приподнята.
  -- Разрешите представиться? Аластор. Ничего себе имечко, да?
   В глазах девушки ужас сменился мольбой. Потом сразу, ливнем из глаз полились слезы. Жертва даже не предпринимала попыток пошевелиться, боясь прогневить палача. Аластор смотрел Ольге в глаза.
  -- Хочешь сказать, делайте, что угодно, только не убивайте? - Словно сопереживая, спросил убийца.
  -- Ты, это… не молчи. Принимай участие в диалоге. Я люблю беседовать. Кивни, что ли, а то выглядишь равнодушной.
   Ольга вымученно и едва заметно кивнула. Закрыла глаза
   - Э, нет! Ты смотри на меня. Для кого я все это делаю? Что думаешь, убивать старых перечников фантастическое удовольствие? Отнюдь. Открой глаза, гадина! Слышишь?!
   Аластор медленно, кончиком клювообразного скальпеля, едва нажимая на него, провел над бровью девушки. Кровь потекла сразу и охотно. Она смешивалась со слезами и подушка жадно впитывала бледно-розовые капли. Ольге пришлось открыть глаза.
   - Ну, так. Время не ждет. Посмотрим, что прячут под собой эти домашние тряпки. - Аластор срезал скальпелем с короткого, пестрого халатика пуговицы и распахнул его полы:
  -- Вах! - Сказал он и облизнулся:
  -- Любить мы будем друг друга напевно и извращенно. Видишь ли, я довольно искусный любовник. Все это потому, что я не девственник давно и разнообразно.
  
   * * * *
   - Ну, вот и все. Жалко, что вы все такие непрочные! Трудно с вами добраться до вершины экстаза! - Сказал Аластор, глядя на распотрошенную кучу мяса.
  -- Мне пора. Но лицезрение Последствий страданий мирного населения повергает меня в уныние. Он снял мокрую от крови робу кинул ее на то, что осталось от Ольги. Поправил соскользнувший на пол рукав. Несколько мгновений смотрел, склонив голову к правому плечу. Потом кряхтя, снял штаны из того же брезента, что и роба, аккуратно повесил на спинку кресла. Под окровавленной спецодеждой оказался спортивный костюм, темно бордового цвета, с желтыми полосками.
  -- Мне пора, но прежде чем уйти я вынужден сделать последний штрих. - Он приоткрыл угол робы макнул пальцем в ближайшую рану и написал на стене, оклеенной веселенькими обоями, какую-то тарабарщину.
  -- Это слово означает случай. Хотя никакого случая здесь нет. Случаев вообще не бывает. Но зато тех, кого заинтересует мое творчество эта Тиха наведет на определенные размышления. - Аластор вышел из комнаты. Подошел к приоткрытой двери, ведущей на кухню. Легонько постучал. Заглянул. Не вступая в пределы кухни, дотянулся до своей сумки и взял ее.
  -- Простите за беспокойство. Не хотел мешать вашим кухонным полежалкам. В прихожей из черной сумки, которая играла роль своеобразного чехла, вытащил другую, красную. Свернул черную и положил ее в большой карман красной. Выключил свет в прихожей, вышел на площадку и прикрыл дверь в мертвую квартиру Крыловых. В лифте аккуратно снял перепачканные черным и бурым тонкие, бесцветные перчатки, спрятал их в сумку. Поднял глаза вверх и очень тихо сказал:
  -- Напомни, что бы я их выбросил.
   Легонько, ногой открыл вначале одну дверь парадной, потом так же на всякий случай, не прикасаясь к ней руками, открыл вторую, на улицу. Не оглядываясь, широко расправив плечи, насвистывая, пошел через пустырь.
  
   * * * *
   Бабушка в окошке, вздохнула, встала с табуретки. Направилась к газовой плите, собираясь попить чайку.
   Марина и Аркаша. 12.30. Квартира Марины.
  -- Думаешь если я своим телом зарабатываю себе на жизнь, то все мои ценности сосредоточены между ног?!
   Аркаша неуверенно пожал плечами.
  -- Нет! Любовь смешна! Особенно она смешна в том случае, когда о ней разглагольствует проститутка. И, тем не менее, я люблю! Слышишь?! Это правда, несмотря на то, что все мои внутренности отполированы кобелиными инстинктами самцов, коих в сексопатологии принято называть мужчинами. Они скорее особи мужского пола, на мой, профессиональный, взгляд.
  -- Ну, не все же такие, - Аркаша попытался перевести пламенный монолог в примитивный диалог. На худой конец, просто напомнить о своем присутствие. Марина даже не посмотрела на него. Паузой она воспользовалась, чтобы закурить сигарету.
  -- Я встретила человека и полюбила его.
   Аркаше, принимавшему в этой исповеди самое пассивное участие, показалось, что в голосе Марины прозвучало слишком много пафоса для правды.
   -… И все это несмотря на то, что едва мы успели лечь в постель, он сразу же уснул. И ничего не было!
  -- Может быть, именно поэтому он и произвел на тебя столь неизгладимое впечатление? - Робко предположил Аркаша. Марина по-прежнему игнорировала его присутствие. Неуверенной рукой она налила водки только в свою рюмку. Одним глотком, словно это была вода, а она умирала от жажды, жадно влила ее в себя. Даже не поморщилась. Аркаше сомневающемуся в своей реальности пришлось восстановить справедливость собственноручно. Он налил водки себе. Сильным выдохом очистил легкие от воздуха, задерживая дыхание, словно избегая узнать вкус водки, выпил. Быстро закусил выпитое ломтиком сыра. Водка все равно дала о себе знать и вкусом и действием. Кухня плавно пришла в движение. Для себя Аркаша отметил, что от перемены мест слагаемых сумма не изменяется, по крайней мере, когда дело касается водки и пива. И эта сумма не всегда положительна для сознания. В конце концов, из хоровода стен ему удалось выхватить относительно неподвижную фигуру Марины и сфокусировать на ней взгляд. Она продолжала говорить:
  -- А, я с него еще денег слупила! Он, наверное, думал, что расплатился со мной за услуги, ну, ты понимаешь о чем я говорю. - Марина заметила Аркашу, тот словом не успел подтвердить свое существование, но Марине этого было и не надо. Она в повелительной форме, четко выговорила:
   Налей нам. Горло пересохло. - Аркаша выполнил приказ безоговорочно. "На то он и приказ" - отстранено подумал он. Марина взяла свою рюмку, Аркаше с третей попытки удалось поймать свою. Он перевел взгляд на тарелки, закуска, казалось, спряталась. Пока Аркаша охотился за закуской, Марина забыла о сухости в горле и тяжести в руке:
  -- Он дал мне надежду! Он словно раздвинул шторы и вместе с ними разогнал ночь, и в окнах забрезжил рассвет!
   Аркаша едва поспевал за ее словами, они разбегались как мыши. Он отлепил взгляд от Марины и перевел его на окно, желая убедиться в правоте ее слов. За окном во всю грохотал день. Слова Марины показались ему вдруг замечательным тостом. Он решил поторопить события тем более что рука державшая рюмку начала затекать, а темпераментное выступление Марины расплескивало бесценное содержимое рюмки всуе. С этим рачительный характер Лихмана смириться не мог:
  -- За рассвет! - Отчетливо произнес Аркадий и, не моргнув, выпил. Марина вновь заметила его. Сморщилась, потом лицо ее расправилось и она подтвердила:
  -- За рассвет! И за надежду. - Два тоста умудрились уместиться в одном глотке. Выдохнув, как ни в чем не бывало она продолжила:
  -- Не только его браслет! Нет! Совсем не он. Просто он не был миссионером, который оттрахав начинает читать проповедь о чистоте духовной, грехе и спасении, - Аркаше с большим напряжением удалось сопоставить слова: оттрахал, проповедь, душа и грех. В конце концов, ему это удалось и он понял, что речь идет о лицемерии. Озарение сильно качнуло его тело вперед. Поспевать за Мариной становилось невозможным.
  -- Он не нашел слов, чтобы объяснить мне саму себя, а я… я так и осталась с не наступившим утром и надеждой! Понимаешь?! - Прошло секунд пятнадцать прежде, чем Аркаша понял, что последний вопрос адресован ему. Его жидкокристаллические схемы оказались почти полностью растворенными в алкоголе. Когда он смог переварить полученную информацию, не нашел ничего лучшего, как с трудно управляемой иронией спросить:
  -- И, что же это за рыцарь пилигрим, весь в белом? - Марина, пока Аркаша включал свое коммуникативное средство связи, успела разлить водку по рюмкам, чокнуться с Аркашиной емкостью и выпить. Вместо того, что бы закусить она ответила:
  -- Не смейся! Прошу тебя, Аркаша! Я почти ничего не знаю о нем. Кроме имени, Юрий Юзовский, но он…
   Аркаша поперхнулся водкой, когда дыхание пришло в норму, вместе со слезами и спазматическим кашлем он выдавил из себя:
  -- Как ты сказала?!
  -- Юрий?
  -- Фамилия! - Воздуха на кухне едва хватало.
  -- Юзовский…
  -- Не может быть, - кухня вдруг переполнилась кислородом, его стало гораздо больше азота. Аркаша захлебывался воздухом, который неожиданно стал жидким.
  -- Что не может быть? - Спросила почти трезвая Марина.
  -- Я знал Юрия. И именно Юзовского. Он погиб в самом конце февраля! - Включив во всю мощь свои голосовые связки Аркаша. В глазах Марины с новой силой разгорелся успокоившийся было огонь.
  -- Когда, как?!
  -- Двадцать восьмого февраля. Его застрелил милицейский патруль в последней электричке на Лугу. - Не теряя времени на дыхание, выпалил Аркаша. Следующая реплика Марины была для Аркаши естественна и понятна:
  -- Это не он. Нет. Не может быть! - Марина закрыла лицо руками.
  -- Подожди, Маришка, не плачь. Мало ли однофамильцев. Может быть, это совсем не тот Юзовский!
  -- Тот, я знаю. - Тихо ответила Марина сквозь руки.
  -- Давай применим метод научного анализа. Сравним того Юрия, которого знала ты, и моего знакомого…
   Вадим Марь встречается с Матвеем Звягинцевым.
   На проспекте Славы, напротив первого здания Купчинского универмага, рядом с казино Слава, стояла темно-вишневая девятка, с глухо затанированными стеклами. Вообще-то девятка, как девятка. Таких в городе сотни, если не тысячи. Но Вадим так ни считал. Он любил и берег машину, это уродливое дитя Советского автомобилестроения. Марь не без оснований считал, что если хочешь сберечь ноги, надо беречь машину. Только дурная голова ногам покоя не дает. И именно дурная голова не в состояние заработать денег на машину, чтобы сберечь те самые ноги. Раз в две недели он заезжал на станцию техобслуживания, к знакомому мастеру, и тот проверял основные узлы автомобиля.
   Вадим посмотрел на часы. Пятнадцать часов тридцать минут. Капитан Звягинцев, сотрудник Управления Федеральной Службы Безопасности аналитического отдела отличался педантичностью и пунктуальностью. Матвей в очередной раз подтвердил эти качества. Задняя дверь машины Вадима распахнулась, и в салон с кряхтением и сопением втиснул свои два метра роста капитан УФСБ.
  -- Привет.
  -- Здравствуй. - Марь послал свое приветствие через зеркало заднего вида, не оборачиваясь.
  -- Когда ты, наконец, купишь себе приличную машину, что бы я мог садиться в нее легко и изящно?!
  -- Если я рискну купить себе такую машину, то вы меня посадите. Легко и изящно. А, потом, что бы твои габариты чувствовали себя комфортно, мне придется покупать Икарус.
  -- Не преувеличивай. - Засмеялся Матвей.
  -- Какая погода, по сведению компетентных органов, нас ждет в грядущем апреле?
  -- Подобного рода прогнозы находятся вне компетенции подразделения, в котором я имею честь состоять на службе. Может перейдем от светской болтовни к делу. У меня мало времени.
  -- Согласен. Ты выяснил то, о чем я просил?
   Марь внимательно посмотрел в зеркало заднего вида. Звягинцев не поворачивая головы, неотрывно смотрел в боковое окно. Потом, не меняя положения, приглушенно заговорил.
  -- Сведений особых нет. Дело закрыто и сдано в архив. Пришлось аккуратно, чтобы ни привлекать внимания пораспрашивать кое-кого в линейном отделе. Информации немного и та, что есть, странная. Юзовский ни с того ни с сего открыл огонь из ПСМа по патрулю. Ни в кого не попал. Хотя с того расстояния, с которого он стрелял, не промахнулся бы и слепой. Короче говоря, получается, что он просто спровоцировал милиционеров на ответный огонь. На предложение сдаться ответил выстрелом. Капитан Ивлев, согласно протоколу, едва жив остался. Пуля пол вспорола от него в каких-то миллиметрах. Пришлось ему открывать огонь на поражение…
  -- Происхождение ствола выяснить не удалось? - тихо спросил Марь. Матвей посмотрел вперед. Их взгляды встретились в зеркале, приклеенном в верхней части лобового стекла.
  -- В этом деле много странного. Согласно номеру пистолет числится за Фрунзенским РОВД, но там оказался Макаров с точно таким же номером и с точно такой же царапиной на правой пластине рукоятки. Баллистической экспертизы не проводилось. Но думаю, если бы таковая была, насечки на пулях выпущенных из этих стволов были бы идентичны. Мистика, одним словом. А мы мистики не любим. В органах принято считать, что все имеет свое объяснение или не имеет такого.
  -- Какие еще странности? - Спросил Вадим.
  -- В карманах Юзовского ничего не было, кроме записки. Записка следующего содержания. "Что-то все происходит не так. И то, как это происходит мне не нравится. Постскриптум: привет Наташке. Пост постскриптум: если не трудно сожгите мое тело и высыпите прах в какую-нибудь реку. Не хочу гнить в ненасытной земле".
  -- Кто такая Наташка? Выяснить не удалось? - Скорее констатировал, чем спросил Вадим.
  -- Ты же понимаешь. Кому это надо?
  -- Что сделали с телом?
  -- Отдали родителям. Те, кажется, похоронили на Южном кладбище. Могу уточнить.
  -- Не надо. Что еще?
  -- Кроме записки в кармане обнаружен разбитый пулей телефон Нокия 6110. Ни документов, ни денег.
  -- Ну, это, скорее всего, менты постарались. - Марь опять внимательно посмотрел на Звягинцева через зеркало заднего вида. Тот неопределенно пожал плечами.
  -- Не знаю. Может быть. Хотя у трупа на руке остались два кольца. Одно с крупным изумрудом, другое с тремя бриллиантами. На шее золотая цепь, граммов в триста.
   Марь оглянулся через плечо и удивленно покачал головой. Звягинцев неопределенно пожал плечами и продолжил:
  -- Одет он тоже был не из секонд-хенда, где килограмм шмоток можно купить за двадцать рублей. Это все. - И после паузы:
  -- Вадим, какое ты ко всему этому имеешь отношение?
   Марь задумчиво, указательным пальцем, почесал левую бровь.
  -- Никакого. Юзовский был моим приятелем, можно сказать другом. Общих дел мы с ним имели немного, а те, что были по твоему ведомству не проходят. Скорее это было духовное, если можно так выразиться, родство. Гибель друга при таких обстоятельствах, сам понимаешь, не могла оставить меня равнодушным. Здесь копать нечего. Юра был странным человеком. Он жил в себе и редко выглядывал из своей раковины в окружающий мир. Но внутри у него был камень. Если понимаешь о чем я говорю. Таких как он немного. А теперь, следовательно, на одного меньше.
   Звягинцев отреагировал, пожав плечами.
  -- Хорошо. Будем считать, что с Юзовским разобрались и прочли ему эпитафию. Мертвым - память, живым - хлеб. Что там с моими делами?
  -- Сабеладзе пока молчит. Пока. Но его еще как следует не кололи. Ты уверен, что если он заговорить среди тех кого он назовет не будет твоего имени? Вадим, для меня это вопрос непраздный!
   Марь закрыв глаза не отвечал примерно минуту. Потом сказал:
  -- Я понимаю, Матвей, твое беспокойство. Не буду тебе клясться, что если меня прихватят, я и под пытками не назову твоего имени. Посуди сам, где ты мне будешь наиболее полезным? В соседней камере или дееспособный в своем кабинете?
  -- Все так, но любая деятельность оставляет за собой хвосты. В тебе я уверен, но накладки могут случиться разные. Всего не учтешь. Так, как у тебя с заказом этому Сабеладзе. Ствол ему ведь, ты подогнал?
  -- Там длинная цепочка. В двух местах если ее потянут, она непременно порвется. К самому заказу я не имею никакого отношения. Ствол мой, но с этими людьми я работаю не первый год. Подстав не было. Да и им есть что терять. Так что, все чисто. Я отвечаю. Но ты держи меня в курсе. Если все в порядке, пару дней меня не будет. Уеду из города. Дела. Шепни на автоответчик, сам знаешь что, в случае чего. Я узнаю. О, выскочило из головы! У Юзовского не нашли ножа? Большой, спецназовский, для джунглей.
  -- При нем больше ничего, кроме перечисленного, не было.
  -- А в квартире обыск был.
  -- Да, и у него и у родителей. Ничего существенного. Ножа такого не было.
  -- Спасибо.
  -- Спасибо объем бумажника не увеличивает.
   Марь улыбнулся Звягинцеву в зеркало. Потянулся к бардачку, вытащил из него конверт.
  -- Здесь, как всегда, двести. Еще половина от суммы. Премия. - Вадим через плечо передал конверт. Матвей взял его и, не вскрывая, спрятал в потайной карман пуховика.
  -- Спасибо. Вадим, я хотел тебя попросить?
  -- Слушаю.
  -- Сейчас в городе появился новый канал. По нему плывут китайские ТТ.
  -- Это не мое. Я таким дерьмом не занимаюсь. Они после двадцати выстрелов разваливаются, а мы фирма. С одна тысяча девятьсот девяносто пятого году. Без нареканий. У меня товар штучный, ширпотребом мне заниматься западло.
  -- Я знаю. - Поморщился Звягинцев.
  -- Я и не говорю, что это твое. Но ты не мог бы узнать. Они ведь и твои конкуренты?
  -- Они мне не конкуренты. Я работаю с одними и теме же клиентами. Они не будут пользоваться китайскими ТТ, из страха завалить не тело, а дело. Воспитание не то. Но я понял суть твоей просьбы. Что смогу узнаю. Если ничего экстренного не произойдет, через неделю что-нибудь скажу. У тебя все?
  -- Да.
  -- Подвезти?
  -- Нет. Спасибо, я на своей. Наконец-то двигатель перебрали. Всего тебе. Пока. - Матвей опять закряхтел и засопел, на этот раз, выбираясь из салона.
  -- Удачи тебе, - попрощался Вадим, пристально наблюдая за удаляющейся фигурой в зеркало. Звягинцев закрыл дверь и неуклюже закосолапил по тротуару в сторону казино.
   Марь завел двигатель и подумал: " Информации стало больше, а яснее не стало. Надо порыть о Юзовском в других местах. Вот только каких? Как там Звягинцев сказал, - мистика. Точное определение. Что-то ее много стало на один метр квадратный Северной столицы. Хрен с ним. Разберемся".
   Марь выехал на проспект Славы и быстро влился в поток машин, текущий к Московскому проспекту.
   Андрей Баженов. 18.00.
   Андрей так и не сумел прийти в себя от утренних потрясений. Теперь он не сомневался, если с утра встретил Аркашу, день убит наповал выстрелом в затылок.
   Он сидел на кухне и ждал звонка от Ольги. Она обещала позвонить до семи вечера и договориться о встрече. Ожидание Баженов скрашивал яичницей с ветчиной и пивом, оставшимся от утреннего визита Лихмана. Проторчав весь день на станции техобслуживания, ехать куда-то сегодня на своей машине не было ни малейшего желания. Оптимальным было бы, если Ольга приедет к нему. Если же она захочет куда-нибудь пойти, доедут на частнике. То ли Петровское испоганилось, то ли верна поговорка: "бойтесь данайцев дары приносящих", но пиво не шло. Приходилось задумываться о смене приятелей, или о смене марки пива. Второе было легче. Андрей усмехнулся. Нарцисс ведущий продолжал мыча итожить события недели. Баженов выключил телевизор. Ожидание стало физически нестерпимым, до зуда в ладонях.
   Неожиданно раздался звонок. Андрею потребовалось время, что бы распознать его ни как телефонный, а как звонок в дверь. " Может быть, Ольга решила преподнести ему приятный сюрприз?" Сердце сладко сжалось в ожидание чуда. Баженов стремительно поднялся, зацепив локтем нож, испачканный в масле. Сделав кульбит в воздухе, нож звякнул об пол. " Мужик придет", - отстранено подумал Андрей и пошел открывать дверь. Мысль зацепилась и не давала покоя: "какой еще к черту мужик. Этого только не хватало", он заглянул в глазок. На площадке, естественно, было темно и ни зги не видно.
  -- Кто там? - Чувствуя себя полным дураком, спросил Андрей у пространства за дверью.
  -- Андрей Валентинович Баженов? - Хриплым, напряженным голосом отозвалось пространство.
  -- Да. - Ответил Андрей, пока еще не определенной пустоте. Пустота отозвалась:
  -- Откройте. Милиция. - Голос не терпел возражений. Баженов безропотно подчинился.
   Марина и Аркаша. 18.30. Квартира Марины.
  -- Что это я, заснул? - Спросил Аркаша обнаружив себя на кровати. Призрачный свет ночника едва-едва освещал комнату красным.
  -- Не ты один, - приглушенно ответила Марина.
   Они оба лежали на не застланной постели, одетые. Укрытые одним пледом. Марина лежала, повернувшись к нему спиной.
  -- Да, дела. - Пересохшим ртом выговорил Аркаша. Ему стало мучительно стыдно за грязные носки, не стиранные два дня. Не мытую столько же шампунем от перхоти голову и не стриженные вот уже неделю грязные ногти. Он поскреб эти самые волосы, теми самыми ногтями:
  -- Слушай, Марина, а попить у нас ничего нет? Горло пересохло. - Горло не просто пересохло, оно было, словно, оклеено изнутри наждачной бумагой. Каждое слово давалось с болью.
  -- Попить или выпить, - вяло поинтересовалась Марина.
  -- А разве у нас что-нибудь осталось? - Аркаша все еще пребывал в том состоянии опьянения, которое не допускало возможности остановиться, если есть еще что выпить. Сон немного отрезвил его, но этот же перерыв приблизил его к той двери за которой ждали ужасы отходняка. Аркаше уже чудился скрип петель на этой двери и раскатистая, тяжелая поступь неотвратимого похмелья. Этого нельзя ждать, промедление смерти подобно. От этого надо бежать. Бежать за водкой! Все - таки не допустимо мешать пиво со злодейкой, лучше сразу лечь под трамвай. Марина прервала безрадостную цепь мыслей:
  -- Осталось еще полулитра. Что праздник продолжается? - Марина села, откинув плед.
  -- Я не принуждаю. Но мне просто необходимо накатить.
  -- В одиночку я тебе пить не позволю. Человечество мне не простит, если сопьется такой светоч академической мысли. Да и меня совесть в гроб загонит. - Несмотря на остаточное опьянение Аркаше удалось услышать в голосе Марины нотки раздражения и злобы.
  -- Марина, ты только скажи и я уйду, - этой круглой фразой Аркаша попытался скрыть, что совершенно не помнит, чем закончилась их дневная беседа и каким образом они оказались в кровати и тем более, чтобы это все значило. Последним его четким воспоминанием было предложение применить метод научного анализа для сопоставления личностей Юзовских, которых они знали. Потом черная, с осклизлыми стенами, глубокая яма беспамятства. От этого ощущение стыда стало еще более густым. Хорошо, что интимный свет ночника был красным и Марина не увидела, румянец затопивший широкое лицо Лихмана. Аркаша был человеком откровенным, из создавшейся ситуации для него был только один выход, чистосердечное признание. По этому он торопливо заговорил в спину уходящей из комнаты Марине:
  -- Марина, я перебрал, совершенно ничего не помню. Но я приношу свои извинения, если чем-то обидел тебя. Конечно, если ты в состояние меня простить.
   Марина пристально смотрела на Аркашу. Морщила лоб, видимо, так она поступала всегда, когда сталкивалась с какой-либо проблемой. После тягостных для Аркаши секунд она улыбнулась и сказала:
  -- Аркаша, я не на тебя, я на себя злюсь. Не ты один сейчас болен амнезией. Единственное в чем ты виноват, так это в своей порядочности. Ты очень хороший человек Аркаша. Людей моей профессии это расслабляет, меня потянуло на какие-то дурацкие откровения. Так, что это тебе придется меня извинить. Знаешь, давай сейчас пойдем на кухню, я быстро сварганю ужин, и мы повторим нашу попытку знакомства, но уже более осмысленно и целенаправленно. Ты, как?
   Аркаша несмело улыбнулся. Счастливо вздохнул и сел рывком. В спине что-то треснуло. Аркаша был конструктивно не приспособлен для резких движений, а так хотелось выглядеть в глазах Марины атлетом.
  -- Я, за! Мало того готов оказать посильную помощь в приготовление ужина при свечах. Могу зажечь свечи. - Предложил Аркаша.
  -- Свечей нет, но я не буду препятствовать твоему присутствию на кухне. Так что поднимайся.
   Аркаша, ободренный предложением, попробовал резко и стремительно встать, но забыл что его ноги все еще находятся в страстных объятиях пледа. Очередная попытка казаться молодцом была обречена. Он почти свалился. Марине удалось перехватить стремительное движение Аркаши навстречу с полом, прежде, чем остатки самолюбия и достоинства разлетелись бы вдребезги от этой встречи. Марина пришла Аркаше на помощь. Она, смеясь, распутала плед и помогла Аркаше принять вертикальное положение. Лихман, было, смутился, но видя, что смех Марины незлобен, расслабился и осторожно поддержал ее веселое настроение, тоненько захихикав.
   Андрей Баженов и капитан Лежнев. Место преступления.
   За дверью стояло трое мужчин. Двое милиционеров и один в штатском, в длинном, зеленом плаще. Плащ дополняла двухдневная щетина и тяжелые мешки под глазами. Двое сержантов тоже отличали одухотворенные лица.
  -- Андрей Валентинович Баженов? - Вновь спросил гражданский, делая шаг внутрь квартиры. Андрею пришлось отступить, впуская его в свое жилище.
  -- Да, это я. А в чем дело?
  -- Вам придется одеться и поехать с нами. - Как в дебильном детективе, ответил на вопрос Баженова милиционер в гражданском.
  -- Куда это? И с кем это, с вами? - Какая-то театральная банальность происходящего озлобила Андрея, и тем не менее привела его в чувство.
  -- Ах, да. Извините. - Сказал усталый мужик и сунул правую руку под лацкан плаща. Порылся там и выудил пухлую красную книжечку. Неторопливо раскрыл ее и поднес к самому лицу Баженова, настолько близко, что Андрею пришлось отстраниться. В предъявленном документе было написано: Старший оперуполномоченный Фрунзенского РОВД майор Лежнев Вячеслав Степанович.
  -- Что же случилось, товарищ майор?
  -- У нас не так много времени, Андрей Валентинович. Все узнаете на месте. На улице Олеко Дундича. Дом двадцать два. Квартира сто пять. - Чеканя каждое слово адреса произнес майор, а потом словно кислота въелся взглядом в лицо Андрея. Адрес Баженову ничего не говорил. Андрей пожал плечами, что-то еще спрашивать в этой ситуации, судя по всему, было бессмысленно. Качать права, тоже казалось глупым. Он всегда считал себя человеком разумным, и быковать сейчас было бы неосмотрительно. Менты по любому добились бы своего, это тебе не в правовом государстве. Лучшим из всего было подчиниться.
  -- Подождите, я оденусь.
   Пока он одевался, трое молча топтались в прихожей, внося в небольшой уютный мирок Андрея весеннюю грязь и неощутимый, но явно присутствующий тяжелый запах морга.
  -- Я готов, - сказал Андрей выходя из комнаты. Одел куртку.
   Они вышли из квартиры. Пока Баженов запирал двери, майор успел закурить и сделать три глубокие затяжки. Андрей, как под конвоем, спустился в сопровождение милиционеров во двор. У подъезда была припаркованна черная Волга с мигалкой на крыше. Майор занял свое место рядом с водителем. Андрей оказался на заднем сиденье. С двух сторон, практически лишая его подвижности, уселись сержанты. Милиционеры сидели с лицами языческих, деревянных идолов. От правого нестерпимо несло чесноком. Андрей, не страдавший никакими фобиями, вдруг почувствовал острый приступ боязни замкнутых пространств.
  -- Товарищ майор, вы, может быть, все-таки удосужитесь посвятить меня в происходящие?!
  -- Все вопросы потом, Андрей Валентинович.
  -- Когда потом?! Сейчас не тридцать седьмой год! - Андрей никогда не предполагал, что ему придется произнести эту фразу вслух, в присутствие сотрудников органов. Но раздражение вытеснило все ощущения, даже физический дискомфорт. Майор полуобернулся. В темноте его глаза, светились, казалось, как у кошки поймавшей мышь. Потом эта голодная кошка хрипло произнесла:
  -- Да? А жаль! - Андрей почувствовал, что этому майору и вправду жаль, что сейчас не тридцать седьмой год. Раздражение исчезло, ему на смену пришла опустошенность и смутное, еще неотчетливое чувство страха… и что-то еще. Оно было неотчетливым, как будто спрятанным, как желание вспомнить, что-то легко забытое вчера, а сегодня, вдруг, ставшее жизненно необходимым.
   Все двадцать пять минут, которые продолжалось подневольное путешествие Андрея, он пытался привязать произнесенный адрес к своей памяти. Узлы не завязывались. Только, когда машина въехала во двор дома все встало на свои места. Здесь жили дедушка и бабушка Ольги. Она иногда не чаще раза в месяц навещала их и оставалась ночевать. Андрей, когда эти поездки мешали их встречам, про себя, несправедливо упрекал Ольгу в меркантилизме. В такие минуты ему казалось, что Ольга преследовала одну цель, хочет стать наследницей, этой чертовой квартиры. Но, когда они наконец встречались он безостановочно корил себя за эти мысли, понимая, что такое искреннее и доброе существо, как Ольга, напрочь лишена корыстной дальновидности. Когда Андрей видел ее, он буквально захлебывался от любви. Любовь и удивление, два чувства которые он испытывал находясь рядом с ней. Удивление имело двойную структуру. Андрея буквально поражало, как Ольге удалось сохраниться такой чистой в выгребной яме сегодняшней жизни. Его удивление перерастало в страх, когда он начинал анализировать чувства Ольги к себе. Баженов знал и ни питал иллюзий. Уж кто-кто, а он далек от совершенства, по всем показателям.
   К этому дому он несколько раз подвозил ее, она, кажется, даже называла адрес, но он совершенно не зацепился в памяти. Злясь, негодуя, он уговаривал Ольгу навестить стариков в следующий раз, а этот день или ночь провести с ним. Но каждый раз Ольга была непреклонной. Какой-то колючий комок свернулся внутри. Очень нехорошее предчувствие. Прошедшую ночь Ольга провела у стариков.
  -- Приехали Андрей Валентинович. - Тихо сказал майор, после того, как водитель остановился и заглушил мотор.
  -- Скажите же, наконец, что произошло. Что с Ольгой?!
  -- Значит этот дом все-таки вам знаком?
  -- Знаком! Здесь жили дедушка и бабушка моей невесты! - Андрей почувствовал, что бабушка и дедушка в данной ситуации прозвучало неуместно и нелепо. Настолько нелепо, что его передернуло. Майор жадно впивался в лицо Андрея взглядом, как безумный исследователь изучал реакцию ядовитой гусеницы, протыкая ее раскаленной иглой. Баженова вновь передернуло, и он опустил глаза, стараясь скрыться от этого пронзительного взгляда. Он почувствовал, что беспочвенные подозрения майора стали складываться для милиционера в предельно четкую и ясную картину. Что бы там не произошло, для Лежнева, во всем был виноват Баженов. Андрей это понял, но ничего не мог с собой поделать. Он и сам начал ощущать, подспудно, какую-то вину. Очень паршивое ощущение.
  -- Ну, что же, гражданин Баженов, там и найдем разгадки на все ваши загадки. - Слово гражданин майор сочно выделил.
  -- Послушайте, майор, я действительно узнал этот адрес, здесь жили родственники Ольги Крыловой. Я несколько раз подвозил ее до дома, даже провожал до лифта, но я не имею ни малейшего представление, на каком этаже они живут…
  -- А номер телефона вы знаете?
  -- Номер знаю, но ни разу не звонил. Всегда звонила Ольга.
  -- И сегодня тоже должна была позвонить?
  -- И сегодня тоже, я ждал ее звонка, вместо этого появились вы. Скажите мне наконец, что случилось. - Беспокойство билось мухой о стекло.
  -- Не волнуйтесь. Давайте поднимемся, там все и прояснится.
   В лифте прижатому со всех сторон Андрею стало совсем плохо. Ноги превратились в разлохмаченную вату. Сердце упало куда-то вниз живота и бешено там стучало. Грохот ударов оглушительным эхом отражался от внутренних стенок черепной коробки. Лифт поднимался медленно, очень медленно. Словно батискаф с неимоверной глубины. Наконец он остановился. Первыми на площадку, потолкавшись в створках вылезли сержанты. За ними вышел Баженов. Замыкал шествие майор Лежнев. На площадке стояло трое, двое в штатском, один в форме. Ниже, у мусоропровода курило еще четверо, в гражданском. Увидев Лежнева, один из них, высокий блондин в короткой куртке, бросил недокуренную сигарету в распахнутый зев мусоропровода. В четыре шага поднялся к Лежневу.
  -- Ну, что там? - Произнес майор, видимо свою самую любимую фразу.
  -- Плохо все, Вячеслав Степанович. Отец с сердечным приступом, увезли в Военно-Медицинскую Академию, у матери состояние шока, врач настаивает на госпитализации. Говорить она не может, плачет только и сознание периодически теряет.
  -- Это понятно. Раз врач говорит, что необходимо в больницу, значит так и надо. Что со свидетелями?
  -- Есть одна бабулька. Видела какого-то мужика примерно в…
  -- Цыц, ты! - Перебил молодого опера майор.
  -- Извините, товарищ майор. Примерно в то время, когда было совершено преступление. - Поправился молодой. Андрей отстранено подумал, что майор специально оборвал блондина, чтобы тот не произнес время, в которое было совершено преступление. Перебил специально, что бы этого не услышал Андрей и не придумал себе алиби на время преступления о котором он не имел ни малейшего представления. Значит, главным подозреваемым в этом неведомом преступлении был, именно он, Андрей Валентинович Баженов.
   Опера продолжили разговор, но уже шепотом и Андрей не слышал о чем они говорили.
  -- Хорошо, - кивнул Лежнев:
  -- Минут через пятнадцать приведи свою бабульку. Понял?
  -- Так точно.
  -- Ну, что же, гражданин Баженов, пойдемте посмотрим на дело рук ваших.
   Андрей угрюмо молчал. Словно во сне, надеясь проснуться, он смотрел на труп полной женщины. Она лежала на полу в прихожей, на боку, лицом к стене. Вокруг нее целое море темной, словно бы вязкой жидкости. Оттуда, где стоял Баженов не было видно откуда натекло столько крови.
   Мертвый старик на кухне, с проломленным черепом, в луже густой и темной. Одна нога была обута в старый домашний шлепанец, вторая была босая. Сам тапок оказался рядом с мойкой. Андрей смотрел на тело. Мертвого старика он не знал. Все происходящее отодвинуло неизвестно куда слова и эмоции. Андрей просто сознанием констатировал факт: перед ним лежит мертвый старик, убитый ударом в висок, и этого старика он не знает. Никогда в жизни не видел. Андрей впал в состояние близкое к кататонии. Вот-вот внешне обманчивое спокойствие, эта фальшивая скорлупа привычного мира треснет, он упадет на пол и будет валяться в застывшей крови, хрипя, пуская пену и пытаясь проглотить язык. Майор о чем-то спрашивал. Баженов медленно переводил взгляд с двигающихся губ милиционера и обратно на проломленный висок старика и опять на шевелящийся рот, а с него на страшную, смертельную рану.
   Волна тошноты, собравшаяся где-то внизу, под сердцем, хлынула огромной волной океана, наружу. Он едва успел зажать рот руками, сквозь ненадежную преграду пальцев густая теплая жидкость потекла вниз. В два скорых шага Андрей преодолел расстояние до раковины и склонился над ней в вынужденном поклоне. Когда судорожные спазмы утихли, он открыл воду. Прополоскал рот, сделал несколько глотков. Вода, соприкоснувшись со стенками желудка, зашипела, как будто испаряясь. Андрей вымыл лицо, потом еще долго стоял и смотрел, как маленький водопад кружит, вспенивая остатки густой желто-коричневой жидкости и тщательно разжеванные, но недопереваренные кусочки пищи, унося их в черную дыру слива. Это зрелище завораживало. Андрей совершенно забыл о майоре. Тот не стал деликатничать, увидев, что Баженова больше не тошнит, поторопился задать вопрос:
  -- Ну, оклемался? Очень хотелось бы услышать ваши комментарии по поводу увиденного.
   Фраза была длинной, пока Лежнев произносил ее, Андрей успел взять себя в руки. Он выпрямился и повернулся к Лежневу лицом:
  -- комментариев не будет. Я не имею представления о том, что здесь произошло. Я не знаю, кто эти люди. Я не знаю, за что их убили. И тем более не знаю, кто это сотворил.
  -- Значит ничто, никто и никогда?! - В голосе майора звучала нарочитая издевка.
  -- Послушайте, вы! Я догадываюсь, что с родственниками Ольги произошло несчастье…
  -- Надо же, а мы то думали, что они просто отдохнуть прилегли? - Лежнев улыбался.
  -- Хватит издеваться!!! Что с Ольгой?!
   Майор проигнорировал вопрос Андрея:
  -- Значит по поводу увиденного вам сказать нечего. Ольга, если не ошибаюсь, ваша невеста, так вы ее представили?
  -- Да, где…
  -- Ну, что же пойдем спросим у вашей невесты, почему она сегодня не вышла с тобой на связь.
   На этот раз Баженов не услышал в голосе майора никаких интонаций. Он почувствовал облегчение, сейчас он увидит Ольгу и все прояснится. Этот болван майор отстанет от него со своими дурацкими подозрениями. Лежнев пропустил Андрея вперед, словами указывая ему направление.
   - Прямо. Направо. - Труп женщины из прихожей уже убрали. В дверь протискивались двое милиционеров, в руках они несли большие брезентовые носилки. Тело было закрыто простыней. Идущий вторым не рассчитал траекторию движения и задел рукой дверной косяк, от боли и неожиданности он громко матюгнулся.
  -- На развилке, левая дверь. - Сказал майор. Андрей открыл дверь и обвел комнату взглядом. Ольги не было. Баженов собрался повернуться к майору за разъяснениями, когда в глаза ему бросилось, что- то накрытое толстым пуховым одеялом в полосатом пододеяльнике, лежащее на диване. Над этим неопрятным комом, над спинкой дивана, на веселеньких светлых в синий цветочек обоях, какой-то бурой краской были нарисованы четыре непонятных символа. Первый был похож на русскую "т", второй на латинскую "х". Два остальных значка аналогов в памяти Андрея не имели. Андрей развернулся к майору. Милиционер очень внимательно смотрел в глаза Баженова, но теперь его внимательность приобрела другое выражение. Андрею на это раз удалось выдержать немигающий прищур следователя:
  -- Где Ольга?
  -- Да, вы проходите в комнату, Андрей Валентинович, чего в дверях-то торчать, - Андрея уже бесило это расслабленное, успокоенное всезнайство милиционера. Лежнев не дал ему ответить. Он слегка подтолкнул Баженова в спину кулаком. Андрей сделал несколько шагов. Оказался в центре комнаты.
  -- Насколько я понял из нашей с вами беседы, больше всего вас в данный момент интересует местопребывание Крыловой Ольги Петровны? - Спросил майор, обходя Андрея и приближаясь к дивану.
  -- Она здесь. Вот она! - Он рывком сорвал одеяло и раскрыл изуродованное тело. Целыми и нетронутыми выглядели только руки и ноги, привязанные к роликам дивана тонким капроновым шпагатом. На левой руке, на среднем пальце, было надето небольшое, золотое колечко, с маленьким бриллиантом, то самое, что Андрей подарил Ольге в день их шутливой помолвки.
   Пол неожиданно выпрыгнул из под ног Андрея. Баженов мгновенно достиг дна бездны бессознательного.
   Марь и Елена. 19. 00. Улица Елецкая.
  -- Аленка, мне пора. - Сказал Вадим, поцеловав ее в теплые, мягкие, каштановые волосы.
  -- Милый, но ты же обещал вчера, что сегодняшнюю ночь мы проведем вместе.
  -- Лена, мы с тобой уже договаривались. Я тебе уже устал повторять, что у меня мозги находятся не в штанах, а в черепной коробке. Если бы было по-другому, вряд ли бы я вообще оказался в твоей постели. Ты ведь у нас девушка с претензиями. Думаю размеры моего члена и высокое постельное мастерство, не смогли бы компенсировать тебе золотые цацки, шубку за полтора косаря и прочую белиберду. А? - В голосе Вадима не было раздражения. Он был спокоен и ровен. Чувствовалось, что подобный диалог возникает не впервые и Марю еще не надоело хвалиться своими достоинствами.
  -- Какой ты все-таки меркантильный! Все переводишь на постель и на шмотки. А любовь? Неужели ты совсем не любишь меня?
   Вадим поцеловал Лену в лоб. Откинул одеяло. Встал, с приятным хрустом потянулся. Напряг внушительных размеров мускулатуру. Повернулся к Лене лицом и сделал несколько вращательных движений бедрами. Лена в поддельном ужасе широко раскрыла глаза, а потом вскрикнув, закрыла лицо руками:
  -- Чудовищно! У человека таких размеров быть не может!
  -- У человека не может, а для гиперсексуального вепря размеры средние. Что касается любви, Елена Прекрасная, мое мнение по этому поводу следующее. Любовь, выдумка известных, богатых, циничных, честолюбивых поэтов. Кроме любви их фантазии принадлежат следующие понятия: верность, патриотизм, красота, отчаяние и тоска. Чушь все это собачья! Человек существо биологическое. Он счастлив лишь тогда, когда его существование сведено к треугольнику. Бермудскому треугольнику. Где вершинами являются - телевизор, холодильник, кровать. В пересечение биссектрис этих углов возвышается фаянсовое великолепие - унитаз! Мои устремления направлены на создание подобного Бермудского треугольника. Я хочу, чтобы кровать была периода Наполеона третьего, с балдахином и позолоченными амурчиками. Холодильник, как минимум шестикамерный. Телевизор с диагональю в два метра, ну и унитаз, хрустальный, с подсветкой и голубой, ароматной водой. Вот и все. - Закончил Вадим уже полностью одетым.
  -- Какой ты умный! Говоришь здорово и убедительно. Может быть тебе в депутаты податься?
  -- Мне, понимаешь, темное прошлое не позволит заниматься большой политикой. - Ответил Вадим, в точности подражая голосу Ельцина. Лена засмеялась, уткнувшись лицом в подушку.
  -- Проводи меня. - Попросил Вадим. Лена отсмеялась и спросила:
  -- Может, кофе на дорожку выпьешь? - Вадим посмотрел на свои часы и мотнул головой:
  -- Нет, лапа. Время стучит стаканами. Давай пошевеливайся. Завтра позвоню.
   Лена грациозно выбралась из кровати. Прошла до кресла, на котором лежал ее тонкий, шелковый халатик. Марь жрал ее глазами. Елена кожей ощущала этот возбужденный взгляд, поэтому четыре метра отделявшие кровать от кресла она преодолевала целую вечность. Она шла покачивая бедрами. Поправила волосы руками, отчего грудь задорно приподнялась вверх. Опуская руки тронула пальцами соски. Повернулась к Марю спиной и очень низко наклонилась, хотя нужды в этом не было, за халатом. Вадим облизнулся и снова посмотрел на часы, с явным сожалением произнес:
  -- Хоть опять раздевайся. Давай надевай свой халат. Ты провоцируешь меня пренебречь своими партнерскими обязательствами, а я этого не люблю.
  -- Видишь, а сам хвастался, что у тебя мозги в голове, а не в штанах. Все мужчины думают одним и тем же местом. Конечно, те из них, которые еще на это способны. - Лена наконец спрятала возбуждающую обнаженность под тканью халатика.
  -- Завтра приеду, накажу! Ох, как накажу! - Шутливо зарычал Вадим.
   В коридоре он накинул кожаную куртку, застегиваться не стал.
  -- Завтра позвоню. Ближе к вечеру. Иди ко мне, сестрица Аленушка, прощаться буду, - Лена с готовностью приблизилась к Вадиму. Поцелуй получился долгим.
   Вадим открыл дверь, на пороге развернулся, подмигнул Лене и сказал:
  -- Люблю. Целую. Вадик. - Пока она смеялась, он успел сбежать до третьего этажа. Все еще слыша его шаги, Лена аккуратно заперла дверь.
   Марина и Аркаша примерно в тоже время, на кухне.
  -- Давай не будем больше гнать?! - Спросила Марина. Они уже поели картошки с оставшейся твердокопченой колбасой и маринованными огурцами. Ужин сопровождался всего одной рюмкой водки. Призрак похмелья перестал потрясать ржавыми цепями, спрятался и пока не подавал о себе вестей. Аркаша без колебаний согласился и тут же разлил водку по рюмкам. С немым вопросом, в котором на поверхности явно плавала просьба, посмотрел на Марину.
  -- Попозже, - улыбнулась она.
  -- Знаешь, это, конечно, блажь провести с человеком всего два часа и напридумывать о нем черт его знает чего. Это смешно и наивно, разговор словно и не прекращался на минуту:
  -- Но в моей жизни не так много смешного и наивного и потом он был другой. Добрый и очень - очень печальный. И за этой печалью пелена, какой-то черной и страшной тайны. Он был, как добрый инопланетянин. Да, как инопланетянин, который случайно оказался на земле. Все про нее и про нас понял, понял и очень быстро. Ужаснулся и опечалился, потому что знал, что в нашей атмосфере ему не выжить, и он уже не в состояние, что-либо изменить. Не успеть улучшить нас и наш мир.
  -- То, что ты говоришь о Юзовском совершенно не вяжется с тем человеком, которого я знал. Если бы мы не выяснили, что это один и тот же человек, я бы был в полной уверенности, что мы знали двух разных людей, общим в них была только одинаковая фамилия и внешность. Конечно, я не был его другом. Приятелем его, меня можно назвать, тоже едва ли. Но когда я знал его, это был циничный, расчетливый, очень колючий и самоуверенный человек. Что-то произошло с ним, хотя не думаю, что может произойти нечто из ряда вон выходящее, способное таким образом его изменить. Тем более толкнуть на столь изысканный способ самоубийства. Но я его и вправду знал не очень хорошо. Вот Вадим Марь…
   Аркаша оторвал взгляд от рюмки и посмотрел на Марину. Та была бледна, ноздри раздувались. В общем на лице все симптомы не злости, а ярости. Аркаша на всякий случай отстранился от нее подальше. Марина встала со стула и посмотрела Аркаше прямо в глаза. Так и есть, ярость выплескивалась из глаз и вот-вот должна была прорваться сквозь плотно сжатые зубы и багровым языком лизнуть уже и без того напуганного Аркашу. Почти так и случилось:
  -- Циничный, говоришь! Да?! Меркантильный! - Марина шипела, как гюрза с прищемленным хвостом. Правда Аркаша никогда в жизни не видел змей, но другого сравнения было не подобрать. Женщина-змея одним махом схватила со стола рюмку водки и опрокинула ее в рот. Словно и не заметив этого продолжала, громкий шип:
  -- Конечно, в окружение таких идиотов как ты несложно окаменеть. Он же был одинок! Все мы одиноки! Но он… он был одинок один за всех!!! А по поводу меркантильности… я тебе сейчас покажу. Сам убедишься и это кроме двух сотен долларов, которые он мне дал ни за что, за просто так!
   Марина яркой молнией пролетела мимо Аркаши и исчезла в темноте коридора, через мгновение из комнаты донесся какой-то грохот. Аркаша стрельнул глазами в сторону темного прохода. Быстро схватил со стола рюмку. Влил в себя. Затаил дыхание. Закусить смелости не хватило. Мало ли погонят, уходить жующим в данной ситуации было слишком мелодраматичным. Пришлось занюхать тыльной стороной ладони, одновременно вытирая ей, предательски мокрые губы. Только он успел опустить руку, как на кухню, все той же шаровой молнией вернулась Марина.
  -- А, что ты скажешь по поводу этого, дундук! - Злости в голосе немного поубавилось. Видимо проветрилась, пока носилась по квартире. Она мягким движением бросила на колени Лихмана, что-то блестящее, извивающееся. Сознание Аркаши вошло в ступор. Точнее сказать произошло замыкание. Одна часть визгливым старушечьим голосом возопила: "ЗМЕЯ!" и потащила тело назад, ища спасения от сверкающей гадины. Другая половина одурманенного алкоголем сознания инстинктивно сдвинула колени и схватила, извивающийся холодный предмет руками. Аркаша замер, ожидая укуса, боли, смерти, движения. Но предмет в руках был неподвижен. Мертв. Забившееся в панике сознание постепенно начало синхронизироваться со здравым смыслом. Но у Аркаши все еще не хватало мужества посмотреть на то, что помимо его воли выхватили руки из воздуха. Марина подбодрила его:
  -- Посмотри, посмотри! - Лихман опустил глаза долу. Его пальцы сжимали причудливую, толстую золото белую цепь, украшенную, без сомненья, драгоценными камушками. Аркаша поднес поближе к близоруким глазам вещицу и увидел удивительный, тонкой работы, по всей вероятности, старинной, очень древней браслет. Еврейская кровь взыграла, а кровь его деда, буквально вскипела. Дедушка был очень хорошим ювелиром. В своих руках Аркаша держал не просто состояние. В его волосатых, с не обстриженными ногтями пальцах маслянисто поблескивал настоящий, древний шедевр ювелирного мастерства. Теперь таких, пожалуй, и не делают. Аркашу едва хватило на то, что бы выдохнуть из себя воздух вместе с хриплым, пересохшим:
  -- Да-а-а.
   Андрей Баженов. Около 20.00. В доме на улице Дундича.
   - Что ж ты хлипкий-то такой?! - Услышал Андрей, одновременно почувствовав нестерпимо гадкий запах нашатырного спирта. Он открыл глаза и увидел над собой ставшее уже ненавистным лицо майора Лежнева.
   - Давай, давай. Поднимайся. - Сказал он, помогая Андрею встать. Андрей поднялся, стараясь не смотреть в сторону дивана, но взгляд неумолимо соскальзывал туда. Тело Ольги было вновь накрыто одеялом.
  -- Дайте воды. - Сипло попросил Андрей.
  -- Выйдем отсюда. - Словно не услышав просьбы Андрея, сказал Лежнев. Они перешли в соседнюю комнату. Там находилось три человека. Всех троих отличали большие начальственные щеки, картофелеобразные носы и кустистые, густые брови. Брови были до невозможности насуплены. Предположение о том, что это было большое милицейское начальство, безжалостно вырванное из воскресенья и вторгнутое в рутину повседневных милицейских будней, подтверждало то, что один из насупленных был в распахнутой, серой, полковничьей шинели. Двое других были в штатской, но все-таки неумолимо чиновничьей одежде. Начальник в форме остановился посередине маленькой комнаты. Небрежно кивнул в сторону кресла, уютно расположенного в углу комнаты, под настенным бра:
  -- Садитесь, Баженов. Я полковник Рогозин. Начальник Фрунзенского РОВД. - Андрей сел на указанное ему кресло. Майор Лежнев куда-то исчез. Когда полковник вновь начал движение, Лежнев вернулся и принес Баженову стакан воды.
  -- Спасибо. - Искренне поблагодарил Андрей и жадно припал к стакану губами. Он успел сделать два больших глотка, когда Лежнев задал вопрос:
  -- Ну и зачем ты все это сделал, Андрей?
   Баженов поперхнулся. Вода, как в пробоину хлынула в другое горло. Кашель буквально разорвал легкие. Оставшаяся в стакане вода плесканулась на джинсы. Никто, не кинулся к Андрею и не стал стучать его по спине. Откашливаться и восстанавливать дыхание Баженову пришлось без посторонней помощи. Четверо наблюдали за ним с непроницаемыми лицами. Андрей восстановил дыхание. Медленно допил оставшуюся в стакане воду. Ровно полтора глотка. Посмотрел куда бы поставить стакан. До журнального столика было шагов пять. На пути к столику безостановочно барражировала серая акула в полковничьих погонах. Вставать не хотелось. Андрей поставил стакан на пол, рядом с креслом и отчетливо произнес:
  -- Я этого не делал.
  -- Хорошо, - сказал Лежнев, который очевидно выступал режиссером этого спектакля. Он выглянул из комнаты и кивнул кому-то в коридоре. В комнату вошел тот самый молодой опер, который разговаривал с майором, когда привезли Андрея. Блондин, повернулся к двери и сказал:
  -- Проходите сюда, Марья Федоровна.
   В комнате появился еще один персонаж. Маленькая, подвижная старушка, в вязаной голубенькой шапочке и с оренбургским, пуховым платком на плечах. Она заозиралась, потом кивнула куда-то в сторону окна и сказала, конкретно ни к кому не обращаясь:
  -- Здравствуйте.
   Все промолчали, Лежнев подошел к старушке и аккуратно взял ее за локоток. Разворачивая в сторону Баженова спросил:
   - Марья Федоровна, посмотрите, пожалуйста, внимательно на присутствующих. Нет ли среди них того, кого вы видели сегодня днем, в наряде водопроводчика? - Когда он задал вопрос, свидетельница оказалась полностью повернутой в сторону Баженова.
  -- Встать! - резко бросил Андрею майор. Андрей медленно поднялся. Старушка пристально оглядела его с ног до головы. Медленно и внимательно. Андрей смотрел ей в лицо не отрываясь. Старуха изучала его буквально по миллиметру. Потом охотничий азарт в ее глазах сошел на нет. Она потеряла интерес к Баженову. Мельком мазнув взором по остальным, присутствовавшим в комнате с удивлением посмотрела на Лежнева и сказала:
  -- Да - к ить нет его здеся, милай.
  -- Вы уверены? Раздраженно спросил майор, уже в открытую показывая рукой на Андрея:
  -- А, этот?!
  -- Нет. Этот не он. Я еще с катушек не съехала. Тот чернявый был, глазюки такие, жгучие. Ростом повыше, да и помужиковатие энтого будет. Нет, не он. Того помню плохо, но этот точно не он. Вот если бы я того увидела, сразу бы признала. - Андрей вдруг почувствовал небывалое облегчение. За этим ощущением даже гибель Ольги стала едва заметной.
  -- Ну, хорошо, Марья Федоровна. Спасибо. Асутов, проводи ее.
   Когда молодой опер и сопровождавшая его старушка вышли закрыв за собой дверь, полковник в сердцах сплюнул, а потом брызгаясь оставшейся во рту слюной выпалил:
   - Ну, Лежнев, все на твоей ответственности! Если что, ответишь за все. За превышение, за процедуру, за все! - Остальные, многозначительно переглянувшись, кивнули друг другу. После чего вслед за полковником, чуть ли не строем покинули комнату.
   Майор устало опустился на стул. Потер руками лицо. Спросил:
  -- Андрей Валентинович, где вы были сегодня с двенадцати до двух часов дня?
  -- А, вам не кажется, гражданин майор, что с этого и надо было начать?! - Теперь пришла пора Андрея подчеркивать слово гражданин.
   Андрею не пришлось вспоминать, с одиннадцати до четырех часов дня он был на своей станции техобслуживания. Там его видела масса разнообразнейшего народа от знакомых мастеров, буфетчицы в кафе, до десятка таких же, как и он страдальцев, вынужденных посвящать воскресенье своим истинно любимым и капризным железным супружницам. Многие его хорошо знали, со многими он коротал время за разнообразнейшими беседами, которые в конечном итоге сводились к одному, к автомобилям. Андрей перечисляя фамилии, называя марки автомобилей, чуть ли не по минутам расписал Лежневу свое алиби, чем окончательно выбил почву из под него.
  -- Мы проверим, - Лежнев хотел сохранить лицо. Андрей пожал плечами.
  -- На всякий случай не уезжайте из города. Мы вас можем вызвать для дачи свидетельских показаний.
  -- Где я живу, вы очень хорошо знаете, майор. Насколько понимаю, я свободен.
   Майор, стараясь не смотреть на Андрея, кивнул головой. Баженов поднялся и не прощаясь направился к выходу из страшной квартиры. Уже на площадке, когда Баженов ждал лифта, его догнал Лежнев.
   - Андрей, я хотел принести вам извинения за… ну, за все, за это. - Голос майора звучал заискивающе и лживо проникновенно:
   - Это не моя идея и инициатива. Мы люди подневольные. Вас и ваш адрес назвал отец Ольги перед приступом. Ну и начальство сразу сопоставило. Так сказать по горячим следам…
   - Майор, это все понятно такое не раз говорилось, я только солдат и выполняю приказы, но вы слишком ревностно несете службу для тупого служаки. Как бы то нибыло жаловаться я на вас не побегу, но с одним условием. Найдите его. Того, кто это сделал. Я любил ее, летом мы хотели пожениться. А теперь… поймайте его. Когда надо вызывайте меня, я расскажу все, что знаю. Только прессовать меня больше не надо. Это и мое дело тоже.
   Лежнев пристально смотрел на Андрея.
  -- Спасибо. Я сделаю все, что от меня…
  -- Не надо казенных, штампованных фраз. Найдите его!
   Лифт за время разговора поднялся на вызов Андрея. Подождал и уехал вверх. Андрей не стал дожидаться его возвращения. Махнул рукой и побежал вниз через две, три, четыре ступеньки. Между третьим и вторым этажом он понял, что потерял и насколько теперь все пусто и безысходно, бесполезно и бессмысленно. Этот ком эмоций выдавил из его горла стон, а из глаз слезы. Он вылетел на улицу, с трудом помня где находится и совершенно не зная куда ему теперь идти.
   Аластор. 21.30. Железнодорожная платформа Удельная.
   С пятки на носок. С носка на пятку. Он стоял, засунув руки в карманы тесных джинсов, и раскачивался. Он не ждал. Просто стоял. Вокруг было грязно. То место, где он раскачивался, соотносясь с порывами ветра, было единственным не заплеванным и не замусоренным. Люди обходили его стороной. Иногда с интересом оглядывали с ног до головы, тут же забывая о нем, вновь погружаясь в заботы прошедшего дня и страхи дня грядущего. Вечер стоял на пороге ночи. На улицу вместе с тенями выползали настороженность и недоверие. Тьма спрятала улыбки, лица, глаза. Колеблющиеся силуэты длинными тенями ложились на свет фонарей. Угроза чувствовалась во всем.
   Он был погружен в созерцание гладкой поверхности рельсов, уносящих отражение призрачного света луны в кромешную тьму. Тревоги не было, да он и не жил сейчас. Он оживет через двадцать минут. Будет говорить, улыбаться, думать и воплощать мечты.
   Откашлялся, сплюнул на ближний рельс. Капля слюны разбилась точно посередине узкой полосы холодного серебра.
   Улыбка сделала его лицо еще более красивым.
   Аластор развернулся и направился к лестнице ведущей с платформы в город. Мало что начинается. Преимущественно все, всегда, во все времена продолжается. Продолжается ни кончаясь никогда.
   В то же время Аркаша и Марина. Квартира Марины.
  -- Ты так и не сказал мне, что думаешь по поводу браслета.
  -- Я думаю, что все сказанное тобой о Юзовском правда. Ты права Марина, а я нет. Этот браслет, хотя я и не эксперт, но кое-какое представление имею, стоит не меньше ста тысяч долларов. А на самом деле, может быть, и гораздо больше. Это настолько странно… слов нет. Во всем этом действительно сокрыта, какая-то тайна.
   Марина изумленно смотрела на удивительный браслет:
  -- Так дорого?
  -- Я не эксперт, но скажу тебе одно, продать его будет неимоверно трудно. Я имею в виду за его настоящую стоимость, какой бы она не была. Для тебя было бы безопасней держать под кроватью мину с растяжкой через всю комнату, чем вот эту вещицу. Людей убивают и просто так.
  -- Но почему?
  -- Да потому, что это не просто искусно выполненное ювелирное изделие из золота, возможно платины и драгоценных камушков. Эта вещь древняя, штучная. Она как Мона Лиза или троица Рублева, или корона Российской империи. Таких нет и уже не будет! Кроме того, хотя мои познания о мистической стороне жизни можно назвать любительскими, этот браслет имеет глубокое смысловое значение. Кроме того, все фигурки из которых он состоит не более и не менее, чем древнегреческие мифологические существа. Не вдаваясь в подробности, на первый взгляд, они все враждебны человеку. Более глубоко исследовать браслет поможет специальная литература.
  -- А что это все значит?
  -- Ну, полностью я не знаю, но вот смотри, - Аркаша соединил концы браслета. Марина внимательно слушала его:
  -- Видишь при таком положение получается своеобразный круг зла, мандала. Все существа, однозначно, являются злом. В буквальном значение этого слова они убивают людей, то есть, безусловно, враждебны человеку. Каждая помечена буковками древнегреческого алфавита. Видишь? - Аркаша ногтем мизинца показал Марине непонятные для нее символы на лапах мифологических существ:
  -- Как видишь они непросто соединены друг с другом, они сражаются, бьются на смерть. Они вроде как образуют круг войны зла. Здесь нет места добру. Все это существа хтонического периода, а они были перебиты героями олимпийского периода.
  -- Чего? - Марина запуталась, смотрела на Аркашу ничего непонимающими глазами.
  -- Это долго объяснять. Одним словом в этом браслете зло, наверное, носит не только изобразительный, но по всей вероятности и мистический характер. Все древние вещи в той или иной степени наделены мистическим смыслом. Война этих демонических существ образует пространство внутри круга, - Аркаша чувствовал, что его несет, но остановиться не мог, так хотелось показаться в глазах Марины, хоть в чем-нибудь молодцом…
  -- В это пространство, очерченное кругом зла, нет доступа добру и там вселенная. Сама мандала образует замкнутую сферу зла, которая в свою очередь является ядром внешней сферы. Сферы внешнего мира, но есть ли в нем добро если его центром является средоточие постоянно воюющего зла? Вот такая вот философия получается. - Аркаша поднял глаза на Марину. Когда он увидел ее взгляд, подумал, что явно переборщил с мистикой. Осмысленности в глазах Марины было не больше, чем в бутылке "Синопской", стоявшей на столе. Водка кончилась двадцать минут назад.
  -- Ничего не понимаю! Ты это серьезно? Про ядра, про зло?
  -- Ну, конечно, первый взгляд в любом случае поверхностный, детально его изучать надо с помощью специальной литературы, в свободное время я обязательно пороюсь. Тем более что я сам не особо верю в чудеса и уж, конечно, я не ювелир и не профессиональный искусствовед. Так, интересовался раньше некоторыми изотерическими знаниями. То что я рассказал это одно из возможных трактований тысяч смыслов этого браслета. Вполне возможно, я ошибаюсь. Знаю одно и повторюсь, любая вещь сделанная древними является носителем смысла. Почти все украшения раньше были ничем иным, как амулетами, оберегами, талисманами, или знаками показывающими принадлежность носителя к тому или иному религиозно-философскому учению. Так что сама понимаешь, о значение этого браслета мы можем только гадать. Тут нужен профессионал, наделенный энциклопедическими знаниями во многих отраслях, или несколько крутых специалистов.
  -- Да бог с ними со смыслами, с философиями и прочей ерундой! Мне надо его продать. Хотя бы в половину названной тобой суммы. Может быть, даже я соглашусь на двадцать пять тысяч.
  -- У меня нет таких денег. Наскребу, может быть, еще на одну поллитровку и банку маринованных огурцов и полным банкротом останусь. - Марина усмехнулась:
  -- Да, я понимаю Аркаша. Я не о том, чтобы ты купил у меня браслет. Я говорила о том, что может быть поможешь мне его продать. Давай продадим его, а деньги пополам. У меня просто нет знакомых с такими деньгами. Нет, знакомые богатые есть, но сам понимаешь, честных среди них нет. Они предпочтут забрать браслет даром.
  -- Марина твое предложение лестно для меня. Спасибо. Но, честно говоря, среди моих нет депутатов и нефтяных магнатов, а равно с ними и навороченных бандитов, способных сразу за понравившуюся вещь выложить пятьдесят штук.
  -- Но, что же мне делать с ним? Так хотелось продать его... начать новую жизнь. Бросить эту дыру, доучиться, жить и работать нормально, как человек, а не резиновая кукла из секс шопа.
  -- Пока я предлагаю потратить остатки моих денег на водку и огурцы. Трезвая голова мудрой бывает редко. Выпьем, придумаем, что-нибудь. Если ты, конечно, не имеешь ни чего против моего предложения?
  -- Уж не хочешь ли ты напоить бедную девушку, потом стукнуть ее по темечку сковородой и скрыться с ее единственным сокровищем? Ты понимаешь, что я имею в виду не девичью честь?
  -- Марина, я могу сейчас встать и уйти, навсегда. И по крайней мере попытаюсь забыть о тебе. Мне много денег от жизни не надо. Деньги лишают свободы. - Аркаша залился краской оскорбленного достоинства.
  -- Аркаша, неужели ты не понял?! Я рада, что встретила тебя, что разделила с тобой эту тайну, ставшую для меня невыносимой. Я верю тебе, странно почему, но верю. Какие-то глумливые мысли ползают в голове, но они не существенны. Мне нужна твоя помощь… нет не так. Мне нужна твоя дружба. Друзей не предают и не бросают. А ты опять хочешь сбежать.
   Аркаша не стал с ней спорить, доказывая, что пять минут назад он собирался сходить за водкой, а не сбежать. Просто, что-то, словно бельевой защипкой, зажало ему кусочек сердца и он сказал:
  -- Марина, спасибо тебе за эти слова. Мне такого никто никогда не говорил. Я… не знаю… я чувствую к тебе, ну словами не опишешь…
  -- Ну и не надо искать определения тому, что просто есть. Ты что-то говорил насчет водки?
  -- У меня остались деньги на огурцы и водку. Сходить?
  -- Конечно. Здесь недалеко. Выйдешь из подворотни направо, пройдешь два дома. Там магазин двадцать четыре часа. Купи еще хлеба и сигарет, хотя бы пачку Петра первого.
   Аркаша полетел в магазин, как будто ноги его были обуты не в стоптанные башмаки, а в крылатые сандалии Гермеса.
   Квартира Елены. Улица Елецкая. 22.00.
   Лена лежала на кровати, которая пропиталась запахом Хуго Босса, любимой туалетной воды Вадима. Она смотрела какой-то старый дурацкий боевик, в сто тридцать седьмой раз транслируемый по ОРТ. Лена совершенно не следила за примитивными хитросплетениями сюжета. Ее мысли были заняты анализом сложных взаимоотношений с Вадимом. Про себя она всегда называла его Мариком. Однажды назвала его так в слух, и он закатил пощечину, а потом отвел ее руки, которыми она закрывала лицо, вежливо и спокойно попросил больше никогда так его не называть. Она послушалась и больше никогда подобных эксцессов не случалось. Встречались они не часто. Всегда только в удобное для Марика время. Уходил он всегда, тогда когда это было ему надо. Просить остаться было бесполезным. Он решал ее проблемы, по существу содержа ее. Она ему была благодарна, хотя не могла простить вот таких вот одиноких вечеров и еще больше одиноких, наполненных ожиданием ночей. Но свои обиды предпочитала хранить в тайне. Спорить и просить было бесполезно. Елена полностью смирилась со своим статусом - содержанки. Прав у которой не было, а обязанностей было немного и по существу обязанностей необременительных, кроме того они хорошо оплачивались. Эта мысль вернула ее к свитерку из черной шерсти, который сегодня днем привез Вадим. Неделю назад она видела его в галерее высокой моды, в Гостинке, вскользь упомянула о нем назвав фирму и стоимость, двумя словами описала. Была достаточно лаконична. Однако, Вадим посмотрел на нее из подлобья и спросил:
  -- Больше заняться нечем?
   Она сразу стихла и больше к этому разговору не возвращалась. А сегодня Марик привез ей этот свитер и небрежно сунул пакет в руки. Так было всегда. "А может быть, это и есть счастье" - подумала Елена и, соскочив с кровати, подбежала к шкафу, чтобы вновь примерить обновку перед зеркалом. Надев свитер, сказала своему отражению в зеркало:
   - Все-таки, Марик, ты хоть и скотина, но скотина нежная и внимательная, и мною, судя по всему, безоговорочно любимая.
   В конце этой фразы точка была поставлена коротким звонком в дверь.
  -- Марик?! - Вслух предположила Лена, сомнений в этом полу вопросе было меньше, чем уверенности. Такие сюрпризы были в духе Вадима. Он их называл " Проверками с дороги". Елене даже не пришло в голову посмотреть в глазок наружной, сделанной из железа, второй двери. Она просто отодвинула массивный засов, улыбнулась и зафиксировала радостное выражение лица. Распахнула дверь.
   Струя перечного газа ослепила ее, перехватила дыхание и лишила способности соображать и ориентироваться. Жгучая, злая боль разъедала глаза, нос, рот. Елена не могла дышать. Удар ногой в живот заставил отлететь ее к телефонному столику, опрокидывая его. Телефон и столик упали. Аппарат разбился, а столик добила своим телом Лена. Боль отразилась от живота, ударила в спину и разлилась по всему телу. Лена превращалась в боль. Уже не было частей тела, головы, рук, ног, все стало одной ядовито жгучей, невыносимой болью.
  -- Здравствуй, нежность моя! - Прошептал Аластор, закрывая дверь на засов. Лена его не слышала. Она лежала, скрючившись в позе эмбриона, и хрипела.
  -- Ты растеряла где-то в полете все свое очарование, шарм и сексуальность. - Аластор подошел к девушке, склонился над ней. Одной рукой залепил раскрытый в тихом вое рот скотчем, второй вцепился в длинные каштановые волосы. Потом без усилий перевернул Лену на живот и сцепил ей руки наручниками.
  -- Ты отказалась от диалога, поэтому мне придется поддерживать светскую беседу за двоих. Разрешите представиться… - сказал Аластор, перехватывая Лену за талию и поднимая над полом:
  -- … Аластор.
   Тварь потащила обмякшую девушку в спальню.
   - Небольшая историческая справка. Точно такое же имя носил древнегреческий демон гнева и мести. Иногда его злой дух воплощается в человеке, обуянном жаждой мести человечеству. Так что совсем нетрудно догадаться о характере моей деятельности.
   С этими словами Аластор швырнул Лену на кровать. После чего продолжил безумный монолог:
  -- Да, да. Я убиваю людей со всевозможной и запредельной жестокостью. Мне это нравится. Редкое совпадение, когда от работы получаешь такое удовольствие. О, ты, мало того, что не хочешь говорить, так еще и не в состояние меня слушать?! Это происходит из-за боли и общего ощущения дискомфорта, так? Это надо исправить. Видишь ли я не только люблю, но еще и люблю, чтобы меня слушали. Все это из-за того, что нам предстоит целая ночь страсти. Ведь о ней мечтают все женщины?! Любви напевной и извращенной они грезят. Твое желание исполнится. Я очень изощренный любовник и все потому, что не девственник давно и разнообразно. Я оставлю тебя, буквально на мимолетное мгновение. Мой долг по возможности доставить тебе наслаждение, а возможности у меня колоссальные. Но на это можно посмотреть и с другой стороны. Я пришел, чтобы облегчить твои страдания. Свести их к логическому концу. Ибо, что есть жизнь, как ни страдание и что есть смерть, как ни избавление от них?! Никуда не уходи. Я скоро вернусь.
   Он почти бегом выскочил из комнаты. Вернулся меньше, чем через минуту. В руке у него была большая глиняная кружка с водой.
   Лена успела сползти с кровати и стучала головой и ногами по полу. Босые ноги производили едва слышные шлепки, а вот голова достаточно гулко колотила по деревянному паркету.
  -- Гадина! Ты меня разочаровываешь! Любовь понятие интимное. Я тебе никакой - нибудь, там извращенец. Мне свидетели моих любовных игрищ не нужны!
   Он подошел к Лене и ударил ее ногой в живот. Та замычала. Опять конвульсивно сжалась, стараясь закрыть наиболее уязвимые места.
  -- Я верчусь, как белка в колесе, пытаясь облегчить твои страдания, а ты бежишь на поводу своего страха?!
   Аластор поставил кружку на журнальный столик, подошел к Лене и рывком вернул ее на постель. Содрал с нее трусики. Вернулся к столику и намочил их в кружке.
   - Я промою тебе глаза. Дал бы и попить, но вдруг тебе в голову взбредет спеть что-нибудь типа: "Был бы милый рядом…" Не то что бы мне не нравился твой голос. Просто я не люблю песен.
   Он промыл ее глаза, обтер лицо. Взгляд Лены начал принимать более осмысленное выражение. Но глаза продолжали слезится.
   - У-у-у, какие у тебя красные глаза. Как у кролика. Но ведь я не зоофил? - Спросил Аластор, глядя в потолок.
   - Нет, не зоофил. Я не могу трахаться с кроликами, хотя древние греки могли спариваться с кем угодно. Потому и вымерли. Что надо сделать, чтобы превратить тебя в человека? Я знаю один фокус.
   С этими словами Аластор большими пальцами рук в тонких, прозрачных перчатках, выдавил Лене глаза. Последнее, что она четко увидела, было улыбающиеся лицо убийцы…
  -- Как жаль, что создатель вылепил людей из глины. Женщины произошедшие из ребра Адама, то же не находка. Кости не самый прочный материал. Вот если бы бог отлил людей из железа или золота, тогда бы удовольствие могло стать вечным. Тем не менее красиво не то что блестит, прекрасно то, что поблескивает. - Аластор подошел к тому, что осталось от Лены. Посмотрел и откинул не изуродовную руку с оставшимися пристегнутыми к ней наручниками. Железка пустого кольца браслета со звоном ударилась об пол.
  -- Не возражаешь, если воспользуюсь твоим разверзнутым телом, как открытой чернильницей? Следовательно твоей кровью, как чернилами, вернее краснилами, которые со временем превратятся в бурила.
   Помолчал, словно ожидая согласия.
   - Славно! По выражению того, что осталось от твоего лица, вижу, что ты больше ничему не возражаешь.
   Аластор обмакивая указательный палец в кровь, написал на стене непонятное слово из пяти букв, какая-то чертова смесь кириллицы с латиницей, но все буквы изуродованы до неузнаваемости.
  -- Очень красиво и изысканно. Именно этого в интерьере твоего будуара и не хватало. Равновесие установлено. Мне пора.
   Аластор ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
   Марина и Аркаша. 23.00. Маринина квартира на Звенигородской.
  -- Где тебя черти носили?! Я уже чего только себе не напридумывала, в цветах и красках!
  -- Прости, какая-то совершенно нелепая история. Меня милиция задержала.
  -- За то время пока она тебя держала, можно было отсидеть пятнадцать лет и выйти на свободу с чистой совестью и полностью реабилитированным.
  -- Они перед самым магазином меня сцапали. Затолкали в машину и отвезли в отделение.
  -- Что же тебя схватили просто так, ничего не объясняя?
  -- Я попросил у них объяснений. Старший показал мне резиновую дубинку и сказал, что если я не заткнусь на все мои вопросы ответит демократизатор. Я, естественно, заткнулся.
  -- Вот козлы!
  -- Да, нет. Они ловят кого-то, внешне похожего на меня. Это в околотке выяснилось. Проверили документы. На компьютере, что-то там посмотрели. И не извинившись разрешили, быть свободным. На обратном пути купил вот водку, хлеб, огурцы, сигареты.
  -- Все равно козлы!
  -- Нет. Могли в медвытрезвитель доставить. Выхлоп от меня, что называется "мама не горюй".
  -- Все хорошо, что хорошо кончается.
  -- Знаешь, в другое время подобное отношение ко мне, законопослушному гражданину, Выбило бы меня из колеи, как минимум на месяц, а сейчас меня это не волнует. Мало того я уже почти все забыл.
  -- Это от выпитого. Ты ведь сегодня с восьми утра баки заливаешь.
  -- Нет, это не рекорд для меня. Я думаю, причина в другом. В тебе.
  -- Не начинай этого разговора. Не надо.
  -- Но?..
  -- Я прошу тебя.
  -- Хорошо. Мне надо выпить, а то все как-то…
  -- Да, давай выпьем.
   Они выпили водки. Закурили. Сигареты дымя исчезли почти до половины, превращаясь в кучки пепла, никотин и ядовитые смолы внутри организма. Марина нарушила смущенную тишину:
  -- Расскажи мне о себе. Ты почти все знаешь обо мне, а я о тебе ничего, кроме определенного представления, что ты хороший человек.
  -- Да, рассказывать-то особенно нечего. Я из породы, так называемых, профессорских сынков. То есть с детства, научившись более-менее отчетливо мычать, мама вместе с кашей стала запихивать в меня самые разнообразные знания. Для продолжения так сказать династии. Получилось, что к школе я оказался перекормлен наукой и совершенно не имел аппетита к учебе. Моим воспитанием занималась матушка, отсюда, согласно Фрейду, патологическая боязнь женщин. Она, то есть женщина, своего рода психологическая доминанта в моей жизни. Отсюда и поведенческая мотивировка моих отношений с женщинами. С ними я либо нахально, до пошлости развязан, либо замкнут, как сундук со словами, а ключ потерян.
  -- Из твоей заумной речи я поняла одно: у тебя никогда не было женщины?
  -- Почему?! Была одна. Она меня любила. Я тоже страдал. Стихи писал. Притчи, что-то типа: "Жил-был мужчина. Познакомился он с женщиной. Полюбил ее. Мораль, в жизни и не такое случается". Короче говоря, она вышла замуж за другого. Сейчас у них растет дочка. В университете меня не знают разве, что тараканы в пищеблоке. Но очевидных друзей нет. В армию не попал по здоровью. Хоть в чем-то можно сказать повезло. Пожизненно освобожден от физкультуры. Красотой не блещу. Денег и прочих достоинств у меня нет. Так, что из того реестра качеств по которому женщины выбирают себе мужчину у меня нет ни одного пункта.
  -- Ты что сексуально озабочен, - Марина прыснула смехом, но сразу осеклась и поправилась:
  -- Извини.
  -- С чего ты взяла, по поводу озабоченности?
  -- Ты, постоянно скатываешься на взаимоотношения полов.
  -- Да? Ну, значит я и действительно сексуально озабоченный тип.
  -- Господи, какой ты милый!
  -- Это почему же?
  -- Я еще ни разу в жизни не встречалась с подобной мужской откровенностью. Все хотят произвести впечатление этаких неутомимых, но уже пересыщенных и искушенных самцов. А ты потрясающе искренен в своих проблемах.
  -- Не знаю. Мне всегда приходилось быть понятным. Скорее всего из-за холодного климата и отсутствия денег. Деньги всегда были той единственной нитью, которая привязывала меня к обществу. Как паутина муху. С тобой я говорю без труда. Странно. Но впервые в жизни я уверен, что меня понимают и принимают таким, какой я есть на самом деле.
  -- Это совсем не трудно. Может быть потому, что ты не отдаешь себе до конца отчет в том, кем я являюсь на самом деле.
  -- А кто ты? - Аркаша не на шутку удивился.
  -- Позволь тебе напомнить я …
  -- Ах, ты об этом! - Досадливо сморщился и отмахнулся Аркаша.
  -- От этого даже мне не так легко отмахнуться. - Криво улыбнулась Марина.
   Они замолчали. Тишина на кухне длилась долго. Она была неуверенна и гнетуща. Марина закурила новую сигарету. Лихман разлил водку. Они чокнулись. Молча выпили. Марина вдруг ни с того ни с сего засмеялась, спугнув тишину. Продолжая смеяться, затушила недокуренную сигарету в пепельнице. Аркаша недоуменно взирал на заливающуюся смехом Марину. Наконец она сумела сказать:
  -- Нас с тобой сам Бог свел. Я проститутка, ты сексуально озабоченный. Сам должен понять, какие из этого следуют выводы.
   Марина смотрела на Аркашу. Глаза ее блестели, в них отражался интерес поступка. И даже совершенно неискушенный Аркаша, глядя в эти глаза, генетической памятью допер, какой поступок должен он совершить сейчас.
   Андрей Баженов. Начало двенадцатого ночи.
   Он почти прикончил пол-литровую бутылку "Дипломата". Боль притупилась, расплывалась, но не проходила. Боль и бессилие. Бессилие продолжало оттачивать боль, несмотря на выпитое. Бессилие от невозможности отомстить. Сжать горло врага, услышать его хрипение, треск позвонков, вырвать кадык. Разбить голову камнем, вдрызг, вдребезги. Поднимать и бросать камень до полного исступления, пока голова не превратится в однородную склизкую кашу. Сломать каждую кость и косточку в теле этого урода. Рвать его тело на мелкие куски. Выпотрошить, повесить и сжечь гадину! Хотя и это вряд ли излечит. Потому что не сможет вернуть. Эта мысль не была спасительной, она не облегчила его существования. Она подчеркнула тщету любых попыток. Андрей оказался в глухом тупике своего сознания, из которого не было выхода.
   По крайней мере сейчас и сегодня. Андрей уснул не раздеваясь. Повторив телом изгиб уголка, стоявшего на кухне. Снов не снилось. Перед глазами стоял мрак, прорывавшийся иногда острыми, холодными и еще более черными уколами страшных звезд.
   Вадим Марь, в то же время, у себя дома, на улице Алтайской.
   " Надо залечь на пару дней. События с этим придурком Сабеладзе действительно могут натащить последствий. Скоро текущих дел нет. Можно устроить небольшой отпуск. Опять-таки, неожиданная весна, возможное тепло, ожидаемые трудности. Что трудности? Их преодолеешь сам, или их преодолеет время, рождая новые. Ну и что? Жизнь и есть основная трудность. Как ее преодолеть? Как и все остальное, по кругу, стараясь не сбиться с ритма. Какая реакция дает желаемый результат?! Только одна! Реакция манту".
   Вадим закрыл сумку. Оглядел комнату. В голове прикинул, что еще может пригодиться в кратковременном отпуске. Кажется все собрал, приготовил и учел. Можно было попить на дорожку чайку, а потом двинуться в путь к новым ощущениям и надеждам.
   Аластор около полуночи, в Московском районе.
   Он всегда чувствовал себя уверенно за рулем своего автомобиля. Подчас ему казалось, что он живое существо. И это существо является единственно преданным, послушным и не желающим ему зла. Она почти никогда не противилась его воле. Изредка отдельные узлы хандрили, и он их заботливо лечил не считаясь с тратами. Но в целом несмотря на трехгодовалый возраст, она редко подводила его. В ней, в ее утробе он чувствовал себя уютно и защищено.
   Конечно, ему хотелось, чтобы как можно больше людей подчинялись ему, выполняли его прихоти. Слизывали грязь с ботинок. Он чувствовал свое призвание и обязанность, повелевать. К сожалению, в последнее время он все больше и больше разочаровывался в людях. Они и раньше были быдлом. Безликой толпой, созданной для того, чтобы потакать его слабостям. Питать его жизненными силами, быть мясом и плотью в его игре по мелочи в покер со смертью. Но сейчас все стало выходить из - под контроля. Даже те, кто прежде покорно исполнял все его справедливые требования, теперь стал сопротивляться, как бы даже игнорировать его существование. Это бесило больше всего. Что-то происходило. Люди не менялись со своими вечными поводырями - страхом и болью. Жизнь приобретала новые черты, но они были наносными, поверхностными. Значит? Значит, что-то происходило с ним самим. Менялся он, или менялось что-то внутри него. Одно и тоже. Тождественно, а на другом конце равенства стояло ослабление способности управлять событиями. Управлять событиями, значит управлять людьми. Управлять, манипулировать людьми, значило - жить.
   Все они мерзавцы и подонки, мешающие ему. Неспособные постигнуть его избранность и проникнуться его предначертанием. Но он их заставит. Он вынудит их рабски подчиняться.
   Аластор всегда был собран. Он просто не умел расслабляться. Постоянное напряжение и готовность. Способность переходить от бездеятельного, внимательного созерцания к молниеносной деятельности была не уловима глазом. Никто не мог устоять перед этим натиском. Любое проявление неподчинения, не говоря уж о попытках агрессии молниеносной подавлялось на корню, в зародыше. Этот клаустрофобический салон автомобиля был крепостью, его оплотом. Он чувствовал уверенность в ней, в себе, в своем завтра.
   Аластор не любил и боялся ездить за рулем пьяным. Но этот страх проходил после третьей рюмки. После девятой он просто засыпал. Сегодня было восемь. Эти восемь выпитых рюмок еще более отчетливо вычерчивали его стезю - убивать. Убивать и властвовать над еще живыми.
   Он подъезжал к Московской площади Победы. Еще один час и он докажет, в очередной раз всем этим насекомым, кто чего стоит под черным небом. Может быть это удастся сделать и раньше. Все-таки последние пять рюмок были лишними. Машина утробно пожирала бензин, отрыгивая пройденными километрами. Он закурил. Выпустил тонкую струйку дыма изо рта. За окном проносились в темноту скошенные, замерзшие силуэты домов, деревьев, припаркованых машин. Лобовое стекло запотело. Но у Аластора на все случаи жизни были припасены маленькие сюрпризы. Для данной неприятности, маленький флакончик с нашатырем, мягкие бумажные салфетки. Именно, такой подход к жизни не дает возможности мерзким насекомым сожрать его. Они не в состояние понять его сущности, оценить по достоинству его способности, что в конечном итоге и погубит их всех.
   Аластор выудил салфетку из пачки, положил ее на правое колено. Зажал между ног пузырек с нашатырным спиртом. " Как же я все-таки ловок", - думал он делая все левой рукой. Правая по-прежнему лежала на руле сильно и уверенно. Точными, мягкими движениями управляя машиной. Отвинтил крышку. По салону распространился запах нашатыря. Стало легче дышать. Ощущения обострились. Зажал горло флакона салфеткой. Резким движением перевернул склянку несколько раз, пока пальцем не почувствовал, что бумага напиталась влагой. Закрыл флакон пробкой и опустил его в пластиковый карман на двери. На спидометре шестьдесят километров в час. Сбросил до сорока пяти. " Надо быть осторожным. Как в том анекдоте про старого еврея, не дождетесь! Они все не дождутся, когда я оставлю их в покое. Мне придется разочаровать людишек, я переживу всех и в покое никогда никого не оставлю". Он протер лобовое стекло, до того места, куда мог легко дотянуться. Такую же операцию проделал и с ветровым, водительским стеклом. " Ну, вот и порядок".
   Скорость выросла до семидесяти. Зеленая улица. Вернее зеленый Московский проспект. Все складывается более-менее удачно. А если и не удачно, всегда можно найти того, кто во всем виноват и кто понесет за это ответственность. Пусть этот некто даже не представляет, что он является виновником чьих-то неудач. Платить придется ему. Так даже пикантнее. Вскоре он испытает нечто вроде сексуального удовлетворения, а за ним и собственно сексуальное удовлетворение. Как приятно испытывать оргазм подавляя. Была бы потенция, а потенции у него три ведра... Выезд из города близок. Скоро дорога будет в полной его власти. Машина любила его и готова была выплюнуть свои шипы и стереть резину с покрышек до корда.
   Встречных автомобилей с каждой минутой становилось все меньше. Изредка он обгонял развалюхи, ползущие со скоростью безногой черепахи. Он упивался скоростью, собой, дорогой, она поддерживала состояние опьянения. Только это опьянение было более утонченным, совершенным, законченным. Уверенность, каждодневное убеждение в своей правоте делало его сильным, возвышало над остальными, обычными людьми. Думая обо всем этом, он забыл о сигарете. Она погасла. Фильтр пропитался слюной, стал разбухшим и горьким. Попробовал раскурить. Не получилось. Похоронил окурок в пепельнице. Посмотрел в зеркало заднего вида. Дорога чиста. Перекресток. Он сбросил скорость. Из прореженной фонарями темноты, справа выскочил черный силуэт обтекаемой машины. Не сбавляя скорости АУДИ-100, мягко вписалась в поворот, стала плавно, уходить от него к площади Победы. " Чертова козявка!" Может быть, в другое время он и не обратил бы внимания на эту машину. Но не сегодня. Он должен доказать им всем, в том числе и этому придурку, за рулем образца германского машиностроения. С него и следовало начать. Перед площадью ему придется сбросить скорость, там его можно достать. Сесть на хвост, немного проиграться на нервах, а уже за городом подарить ему успокоение.
   Перед площадью АУДИ-100 и вправду сбросила скорость. Аластор уже приготовился к выполнению своего плана, как мельком, впереди, у автобусной остановки пригородных маршрутов 287 и 431, увидел девичий силуэт в короткой меховой куртке, с поднятым капюшоном. Аластор сразу же забыл о своем враге. Резко повернул вправо, естественно, убедившись, что ему никто не помешает. Мягко подъехал к обочине. Посмотрел на приборный щиток. Часы показывали: 00:01. " Это очевидно. Новый день надо начинать с нового удовольствия. Иначе никак". Девушка не красавица, но молоденькая и стройненькая, с явной примесью азиатских кровей подбежала к машине. Помучилась с дверцей, но открыть не смогла. Аластор помог ей.
  -- Здравствуйте.
  -- Добрый вечер.
  -- Вы, понимаете, последний автобус на Гатчину ушел, последняя электричка тоже вот-вот уйдет и как назло никто не останавливается.
  -- Значит тебе в Гатчину надо?
  -- Да, но у меня денег мало.
  -- Господи, о чем ты говоришь? Ну, что мы не люди?! Я ведь тоже гатчинец. К родителям еду. Если гатчинец гатчинцу не поможет, на чем же тогда удержится этот чертов мир?! - Девушка еще не верила в свою удачу, еще сомневалась в ней. Еще боролась с вдолбленным с раннего детства стереотипом, никогда не садиться в машину к незнакомцу. Аластор чувствовал это и решил ускорить процесс принятия решения, которое было очевидно. Он открыто и жизнерадостно засмеялся. Именно его задорный и добрый смех был самым надежным мостом для знакомства с людьми. Так мог смеяться только демон смерти. И люди верили этому смеху. Он еще продолжал смеяться, когда она уже садилась в машину. Девушка несмело улыбалась.
  -- Не съем же я тебя, в самом деле! Через полчаса будешь дома.
  -- Спасибо, - сказала студентка первого курса Мухинского училища Света Сужиева.
   Начало первого часа ночи. Спальня Марины. С ней, там и Аркаша.
   Аркаша открыл глаза и спустя мгновение ощутил, что губы его совершенно непроизвольно растянуты в улыбке. Он, в темноте попытался придать лицу сосредоточенное выражение, но губы, словно, упругая резина опять растянулись в прежнее положение.
   Первой его мыслью была: " Вот, черт, думать об этом гораздо приятнее. В жизни, вернее в сексе слишком много физиологизма. Чересчур. Причем физиологизм этому процессу придает именно мужская сторона. Женщина тоже физиологична, но более чувственна. Возвышенна, что ли. А на самом деле, действительно смешно. Я лишился действенности. Причем, непроизвольно. Как-то стихийно. Очень похоже на пошлые женские романы, к сожалению, я их так и не прочитал, ни одного. Юноша стал мужчиной в постели проститутки. Сволочная все-таки у меня натура. Она может быть проституткой для кого угодно, а для меня она…".
  -- О чем ты думаешь? - Спросила казавшаяся спавшей Марина.
  -- О тебе. - Легко ответил Аркаша, потому что это было правдой. Его не смутил банальный до примитивизма ответ, на столь же банальный вопрос. Состояние было легкое, и мысли практически не выживали при такой атмосфере. Аркаша был пуст, но пустота была заполнена звуком приятно звенящим. Ненавязчиво и приглушенно пела в теле, какая-то не внятная мелодия. Аркаша испытывал два, казалось, взаимоисключающих чувства. Он был счастлив. Ему было стыдно. Так хотелось оказаться в глазах Марины настоящим и сильным мачо, и чего греха таить не только в глазах. Но в своей способности казаться таковым Аркаша очень сильно сомневался.
  -- Тебе было хорошо? - Тихо спросила Марина. Прежде, чем ответить перед мысленным взором Аркаши пролетел калейдоскоп фрагментов из разных, преимущественно американских фильмов. На собственном опыте, впервые в жизни он убедился, насколько эта фраза уместна в данной ситуации.
  -- Очень. - Ответ вновь вышел легко. Со своим вопросом ему пришлось помедлить. С трудом собрал слюну во рту. Сглотнул, едва смочив горло солоноватой влагой. Собрался с духом и спросил:
  -- А тебе?
  -- Для первого раза ты был просто превосходен. Можно мне сказать правду, то, что я думаю. Только, ты не обижайся. Ладно?
  -- Да, какие могут быть обиды? - Голос получился непринужденным, а внутри родилось напряжение.
  -- У меня давно не было таких нежных любовников. Очень долгое время я думала о себе, как об унитазе в мужском, привокзальном туалете. Тебе удалось сделать так, чтобы я почувствовала себя не просто местом для оправления естественных и противоестественных мужских нужд. Ты был нежен. Техническая сторона процесса дело наживное. Но с навыком, что-то исчезает. Занятие любовью превращается просто в спаривание. Мастерское, может быть утонченное, но все равно фальшивое. Ты сумел остаться искренним во всем. Это очень важно для меня. Гораздо более важно, чем размер члена, поза или индийские изыски. Ты был более мужчиной, чем кто бы то ни было другой, в этой ситуации.
   Аркаша лежал и пытался доглядеться до темного потолка. Слова Марины были неприятны для самолюбия, особенно, для того, что, сейчас расслабленно подремывало внизу живота. Но в то же время они были необходимы для осмысления всего того, что произошло между ними. " Все-таки я был не на высоте, чего стоят перечисление основных составляющих секса. Что может служить мне оправданием? Хочется думать, что сексуальный дебют, для всех проходит нелегко".
  -- Ты обиделся? Почему ты молчишь? - Аркаша улыбнулся. Он услышал в ее голосе беспокойство. Его обиды и разбор полетов, показались мелкими и незначительными, по сравнению с тем чувством, которое вложила Марина в вопрос. Он неловко повернулся на бок и поцеловал ее в висок.
  -- Нет у меня слов. Глупость какая-то в голове бродит. Сумятица.
  -- Но, но. - Марина уперлась ему ладонями в грудь:
  -- Не вздумай влюбиться в меня. Ни тебе, ни мне этого совсем не надо.
  -- Да, я и…
  -- Вот и не надо. - Быстро перебила его Марина. Теперь настала пора Аркаши почувствовать ее обиду.
  -- Я хотел сказать, что я счастлив, что моей первой женщиной была именно ты. Ты… ты очень хорошая.
  -- Возможно, но давай договоримся. Мне бы очень не хотелось, что бы ты зацикливался на том, что я твоя первая женщина.
  -- Но я… - Марина не дала ему закончить. Она приподнялась на локте, в темноте нашла своими губами его губы. Сразу и безошибочно, профессионально, способная находить любую часть тела мужчины, с первой попытки, в абсолютном мраке. Своим поцелуем она остановила поток возможной глупости, готовой сорваться с языка Аркаши. Слова очень несовершенный инструмент для того, чтобы озвучить чувства. Мысли еще можно, а вот для чувств их катастрофически не хватает, для того, чтобы максимально правдиво их передать. Больше всего Аркаше сейчас захотелось зареветь. Победно! Как лосю, одержавшему победу над соперником, в период гона. Он едва не сделал этого, вовремя вспомнив, что он сейчас не на поляне, а в многоквартирном доме. Вряд ли бы Маринины соседи сумели бы оценить по достоинству его гимн "Поверженной девственности".
  
  
  
   Аластор в двух километрах от Гатчины. Лес. 01.22.
  -- Слышишь, ты?! На облаке! Мне пора устраивать персональную выставку, под названием: "Аластор. Метаморфозы. Путешествие из живого в мертвое". Талант-величина, растяжимая до бесконечности. Жаль, что сама бесконечность окована микроном бытия. Настоящее произведение искусства отличает не целое, детали составляют совершенство. Потому придется внести несколько последних штрихов в общую картину.
   Он усыпил ее хлороформом сразу после того, как машина пролетела через засыпающее Верево. Попросил достать из перчаточного ящика полиэтиленовый пакетик с марлей для того, чтобы протереть стекло. Света, на которую остроумный и добродушный молодой человек произвел впечатление близкое к неизгладимому, выполнила его просьбу, не задаваясь никакими вопросами. Даже просьба Аластора, а именно так представился веселый водитель, подержать руль правой рукой, пока он будет распаковывать пакет, преисполнила ее еще большим интересом. Это знакомство походило на стандартное знакомство в хорошем фильме. Да и сам водитель очень уж был похожим на Чарли Шина - сплошное обаяние и олицетворение мужественности. Она слегка пококетничала, сказав, что не умеет и боится. Но Аластор, снизив скорость до сорока километров в час, убедил ее, что на такой скорости им ничего не угрожает. Света взяла руль. Машина послушно подчинилась ей. Аластор опустил руки и принялся раскупоривать запаянный пакет. В нос ударил запах аптеки. Света не успела отреагировать, когда Аластор правой рукой перехватил руль сверху, а левой молниеносно выхватил марлевую повязку, пропитанную больницей, охватив ее шею сзади, зажав между бицепсом и запястьем, прижал повязку к лицу девушки. Она почти не сопротивлялась. Испуганно сделала несколько глубоких вздохов. Затухающее сознание конвульсивно выгнуло тело. А потом все исчезло, чтобы не вернуться никогда. Рука девушки, державшая руль, безвольно упала на колено Аластора. За все время машина не рыскнула по дороге ни разу.
   Доехав до леса в двух километрах от Гатчины, Аластор съехал на обочину. Дождался, когда проедет двигающийся за ним грузовик. В зеркало заднего вида убедился, что дорога пустынна. Вытащил безвольное тело и потащил его в лес, в темноту. Там он сделал то, что на несколько часов привело его в благостное расположение духа.
   Он привязал ее к дереву. Высоко, так, чтобы босые ноги не касались земли. Веревка, пропущенная под подбородком, плотно притянула шею к мокрому, холодному стволу. Девушка захрипела. Тело забилось в конвульсиях. В последний миг она распахнула глаза, но в них уже была предельная пустота.
   Постоял еще мгновение, жадно всматриваясь в мертвые глаза. Хотел запомнить увиденное. Высунутый язык. Лицо сведенное последней судорогой страдания.
   Все призрачно, нереально в рассеянном свете, в отражении от оставшегося снега и низкого неба. На лице Аластора блуждала влюбленная улыбка. Он обратился к богу. Когда его безответная речь закончилась, поспешил к машине. Из багажника достал пустую пластиковую бутылку из-под Спрайта. В тусклом свете салона на клочке бумаги, шариковой ручкой написал одно, корявое слово все теми же неизвестными буквами. А под этими буквами зачем-то очень по-детски нарисовал большую муху. Пока он занимался своими делами, мимо пронеслась машина. Аластор не оторвался от своего занятия, дорисовывая мухе голову, с большими, грубо заштрихованными глазами. Закрыл машину и почти бегом вернулся к телу девушки. Оставшимся куском шпагата связал ей руки, закрепляя в мертвых ладонях бутылку. Внутрь этой импровизированной дароносице опустил завернутое в полиэтилен послание тому, кто его найдет. Внимательно все еще раз оглядел, вытянулся на цыпочках и поцеловал труп в холодный лоб.
   - Извини, мне пора. Не обижайся на меня. У каждого свой путь в царствие небесное. Я лишь один из многих поводырей. Всем известно, что путь в райские кущи идет через очищение души, по средствам умертвления плоти. Ты уже свободна. А я… впрочем, нет ведь разницы в том, что я умерщвляю не свою плоть, а чужую? Главное освобождение просветленной души. Твоя душа сейчас, как никогда чиста и светла. Спасибо тебе.
   Аластор неторопливо вернулся в машину. Завел и поехал навстречу следующему дню. Возможно, полному забавных приключений, приятных недоразумений и подготавливаемых неожиданностей.
   А этот день, уже кончился для всех. Пятеро уже никогда не встретят следующий. Приятно соревноваться с Богом.
   21 МАРТА. ВОСКРЕСЕНЬЕ. ОЧЕНЬ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ 1999 ГОДА, НАКОНЕЦ,
   ЗАКОНЧИЛСЯ. ДЛЯ ВСЕХ.
  
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
   И где бы он не оказался, в каком
   бы раю. Всюду. Вечно и везде он
   будет тащить с собой свой се-
   рый ад.
   Д.Л.К.
  
   ВСЕ. ДО ПЕРВОГО АПРЕЛЯ.
   ГЛАВА ПЕРВАЯ. 22 марта. Понедельник.
   Прямая линия.
   -- 1 -
   Утро для Аркаши, как это случалось нередко, началось с тяжелейшего похмелья. В желудке толстыми, жирными кольцами свернулся белый, мерзкий червяк. Уничтожить его можно было только по методу доктора Ке, тремя большими глотками пива. Словно Георгий Победоносец эти три глотка смогли бы разорвать гадость на куски с приятным звуком БыВыЗы-З-З-Зыххх. "З", в этом звуке была очень звонкая и радостная.
  -- Ты, проснулся? - простонала Марина.
  -- Пивка бы, - едва разлепил губы Аркаша.
  -- Аркашенька, если, ты, утром просыпаешься с единственным желанием - опохмелиться, значит перед тобой дверь с одной единственной, надписью: Алкоголизм, и дверь эта находится в наркологическом диспансере.
  -- Ой, ладно, ладно. Знаю я. - Поморщился Аркаша:
  -- Вчера произошло столько событий, что вся выпитая водка в них растворилась. Проблемы остались, от них голова и пухнет. Или тухнет?!
  -- Ну, чтобы голова ни пухла и ни тухла, могу предложить тебе на выбор - кофе, чай, молоко или все вместе. - Предложила Марина, быстро поднимаясь и накидывая халат. Настолько быстро, что Аркаша едва успел заметить возбуждающую женскую обнаженность. Но этого мига хватило, чтобы мужское начало, или конец, начал поднимать одеяло, словно гриб после дождя распирает землю. Аркаша робко спросил у причесывающейся у зеркала Марины:
  -- А может, мы того-самого? Ну, чо-как?
  -- Вот уж хрен тебе, mon ami. Четыре раза за сегодняшнюю ночь, мне кажется, для первого раза более чем достаточно. Ты же не в забое, с кем тебе соревноваться, со Стахановым? Позволь тебе напомнить, что сегодня понедельник. Мне сегодня, кровь из носа, надо на кафедре побывать. Ты, если мне память не изменяет, тоже студент. Давай, не разлеживайся. Я сейчас в душ, потом ты, а я за это время приготовлю завтрак. У нас масса дел. Некогда расслабляться. - Марина вышла из комнаты и направилась в ванную комнату.
   " у нас" - зачарованно подумал Аркаша, который всю эту ночь, каждый раз боялся, что утром с последними градусами алкоголя исчезнет и то, что свело его с Мариной. Он отбросил одеяло и резво вскочил, напевая громко и фальшиво, только что им самим переработанную песню:
  -- Ах, почему ушел, так рано из меня! - Пение прервало отражение обнаженного Аркаши в большом трюмо. Это отражение здорового, пузатого, волосатого, моложавого, поющего еврея, смутило хозяина этого отражения, оборвало песню и заставило покраснеть:
  -- Конечно, не Иосиф Кобзон, но и младшего Ширвиндта посимпатичней, безусловно. Тем более что в глазах много светлого разума и несоизмеримой карей доброты и печали. Но если быть откровенным зрелище, отталкивающее и неприятное. - Опустив себя, таким образом, до коричневого, деревянного пола, Аркаша надел трусы, футболку и джинсы. Подошел к окну и отдернул штору. Прислонился к холодному стеклу разгоряченным лбом. Зима никак не хотела сдавать без боя завоеванные рубежи. Мороз опять усердно и тщательно вырисовывал серебряные, острые джунгли на стекле. "Странно, - думал Аркаша: почему, какое бы нагромождение проблем не скапливалось к вечеру, эта куча не кажется угнетающей и пугающей. А утром, когда встаешь, и проблемы уже достигают по высоте подбородка. Когда, буквально, захлебываешься в них. Необходимость выживать и выплывать затруднена отупляющим желанием ничего не делать и захлебнуться. Все-таки утро может быть и мудрее вечера, но вечер и ночь это временный и бессознательный барьер, отделяющий от утра, непременным, вынужденным и часто безрезультативным движением". Логика неудачника и пессимиста. Академическая атмосфера в семье успела состарить Аркашу вдвое. Все его попытки вести безалаберный образ жизни, были не более чем невыполнимой задачей, найти на наклонной, отполированной до зеркального блеска поверхности, хоть какую-нибудь неровность, чтобы замедлить неукоснительное скольжение вниз, к упорядоченному хаосу бытия. К серости и средней стандартизации поведения. " Деньги, деньги! Нужны деньги! Уехать в любую банановую республику. Купить пальмовое бунгало. Работать необременительно, дня два в неделю. Остальное время писать стихи, без надежды когда-либо опубликовать их. Должны же быть у человека печали и тщетные устремления? А может быть, и опубликуют в переводе на какое-нибудь банту:
  -- Старичок на ладан дышит,
   Умирает старичок,
   И теперь совсем не слышит,
   Как поет в углу сверчок… - Сладкая мечта. Но если удастся продать безумный браслет Юзовского, то мечты бедного еврея могут осуществиться. С чего начать? Кому предложить? Андрею Баженову? Может быть? Он, конечно не бедный, но навряд ли у него будет пятьдесят тысяч долларов, лишних. Такие деньги не могут быть последними. Андрей, пожалуй, исключен. Хотя с ним можно поговорить... Он вращается в среде тех людей, у которых могут заваляться не последние пятьдесят кусков. Предложить ему хорошие комиссионные, естественно, из своей доли. И перепоручить ему хлопоты по этому делу. Заманчивый вариант, но перепоручив ему это дело, нет гарантии, что я когда еще либо буду иметь возможность выпить с Баженовым пивка. При таких суммах, вряд ли приходится рассчитывать на тоненькую пленочку воспитания, нравственных принципов. Переоценивать эту пленку у Андрея при всем к нему уважение не следует. Так что все дела придется делать самому, лишь в крайнем случае, и очень вдумчиво, обратиться к Баженову. А самым лучшим было бы использовать его в темную. Это как? А, хрен его знает! Еще варианты?.. Надо же! Видимо, коммерческая жилка, о существование которой даже не подозревал, все-таки действительно является неотъемлемой частью любого еврея. Так, ладно. Хватит самоанализа. К делу! Кто еще? Хочешь, не хочешь, а его имя произносить придется. Марь. Вадим человек странный и темный. Неслучайно они с Юзовским были в очень близких отношениях. Баженов говорил, что денег у Маря много, но все они крутятся вокруг чистого криминала. Вадиму, насколько я его знаю, на все наплевать, кроме денег. Если предложить ему? Тысяч за сто? Потом торговаться, баланс остается очень значительный. Пятьдесят процентов. Тут все строится на психологическом расчете. Браслет ориентировочной стоимостью около двух сот тысяч долларов, приобрести за четвертую часть его стоимости. Семьдесят пять процентов чистой прибыли! Кто его знает, но Марь может клюнуть на такой табош. Возможность заработать такую прибыль, относительно без труда и лишних хлопот, наверное, остудит желание Маря убить и забрать себе все. В любом случае надо отработать кучу страховочных вариантов. В том числе и липовых, надо будет наврать ему, мол, о браслете знают сотни человек и всех будет не убрать. Ну и так далее, в том же духе. Но обязательно, сразу, еще до разговора с ним, написать записки о том, что в случае моей или Марининой смерти, виновником случившегося будет Марь. Марина то же должна будет написать такую же. Надежно припрятать их, тоже продумать где и у кого. Вот, блин, детектив-то! Еще вчера был обычным, неприкаянным молодым человеком, а сегодня оказался втянут в голливудский сценарий, в котором все в полном объеме и сокровища, и красавица проститутка, наследница этих сокровищ, и представители криминального мира. Во истину, жизнь полна сюрпризов. А еще и Марина. В отношении ее, все смутно и все равно тепло и ласково. Чертовщина".
  -- О чем задумался? Смотри, не продави мне лбом стекло.
  -- Я постараюсь. - Ответил Аркаша, с трудом отлепляя лоб от окна:
  -- А, задумался я о вчерашнем, нашем разговоре. Если ты, конечно, не передумала.
  -- О чем не передумала?
  -- Ну, по поводу браслета.
  -- А. О нем, нет, не передумала. Что появились какие-то идеи.
  -- Да, так. Кое-что вырисовывается. Но надо посоветоваться с тобой. Если ты подтверждаешь наши партнерские отношения и не отберешь у меня верительную грамоту.
  -- Какую грамоту? Изъясняйся попроще. - Не поняла Марина.
  -- Извини. Я в том смысле, если ты все еще не против, чтобы я занимался реализацией браслета.
  -- Твои полномочия в этом деле я подтверждаю. Знаешь, что? Давай поговорим за завтраком. Ты сейчас направляешься прямиком в душ, а я за это время все приготовлю.
  -- Хорошо. Я быстро. - С готовностью отозвался Аркаша.
  -- Э-нет. Не торопись. Вымойся тщательно. Побрейся, ногти подстриги. Там все найдешь. Полотенце голубое. Ты очень симпатичный молодой человек, но совершенно не следишь за собой. И еще, раз у нас партнерские отношения, прошу тебя, сегодня же подстригись.
  -- Ну чтобы спасти наша отношения, готов на все. Хотя кудряшки это очень большая жертва. - Аркаша был готов подстричься наголо, заикнись об этом Марина.
  -- Аркаша, хватит чушь городить. Отправляйся мыться и прими холодный душ, с похмелья это очень помогает. -Аркаша, окрыленный этой, почти семейной идиллией, полетел в ванну.
   -2-
  -- Понимаешь, до вчерашнего вечера, я был убежден, что посвящу свою жизнь ловле бабочек несбыточных желаний дырявым сачком. А сейчас мне кажется, что я этим самым сачком накрыл огромную бабочку, которая своими размерами превосходит дыру. Осталось очень осторожно вытащить эту бабочку и удача будет в моих руках.
  -- Кто же эта бабочка? Я или браслет?
  -- В комплексе. Главное, не отпустить ее и постараться не помять ей крылышки. Но это как раз и самое сложное. Я всегда до ужаса был неловок. Очень бы не хотелось потом пожимать плечами и говорить, что удача была почти в руках, а счастье так возможно. Но, не смотря на риск, я готов поставить на карту все. Впрочем, и ставить особенно нечего. Прибегая к метафорам можно сказать так: Либо пан, либо метан. Можно еще кофе? - Закончил свое выступление Аркаша.
  -- Кофе можно, но мне очень бы хотелось, что бы ты посвятил меня в детали плана.
  -- В общем-то, как токового плана у меня нет. Есть кое-какие смутные наброски связанные с конкретными личностями. Кстати, оба неплохо знали Юзовского. Один, можно сказать, был его другом. Но ни одного, ни второго не надо пока посвящать в историю происхождения браслета.
  -- Почему?
  -- Вдруг они заявят свои права на наследство Юзовского?
  -- Я тебе вчера не сказала, что Юра, кроме браслета, оставил мне нож.
  -- Какой нож?
  -- По размерам эта скорее маленький меч, как у гладиаторов, в кино видела. Он просил меня спрятать его и никому не показывать. Сказал, что может быть, когда-нибудь вернется за ним. Теперь я знаю, что этого никогда не случится. - В голосе Марины была различима грусть. Эта интонация отозвалась в сердце Аркаши уколом ревности к погибшему человеку.
  -- Я тебе его сейчас покажу, ведь обещания, данные умершему человеку, не имеют уже значения?
  -- Смотря какие. - Почему-то ответил Лихман.
  -- Нет. Я думаю, что в данном случае Юра на меня бы не обиделся. - Марина встала, обошла Аркашу и направилась в комнату.
   Пока она ходила, Аркаша не без раздражения думал об истоках женской сентиментальности. Он завидовал Юзовскому, который за несколько часов сумел околдовать неглупую и много чего повидавшую Марину. Но Лихман должен был объективно признать, не без гордости, что и его успехи в данном вопросе, не совсем незначительны. Он думал: " Мы с Мариной теперь не только партнеры по постели, но и по устройству наследства Юзовского. Вроде бы оснований для ревности нет. Как нет и человека, к которому можно было ревновать Марину. С равным успехом ее можно приревновать ко всем тем клиентам, что у нее были. Такова наша жизнь. Это, как природа. Длинная зима противна, но что ты можешь с этим поделать? Что ты можешь сделать с ней, чтобы она кончилась? Ничего. Только смириться и ждать весны. Так и в этом случае, но в данной ситуации у меня есть возможность изменить ее жизнь и помочь ей выбраться из черной ямы".
  -- Вот он. - Сказала Марина, появившись из коридора и протягивая двумя руками Аркаше здоровущий нож. Нож был с черной резиновой рукояткой, самоуверенно выглядывающей из чехла сшитого из толстой, темной кожи. Аркаша взял нож и вытащил блестящее лезвие из ножен, до половины. Пристально рассмотрел клинок. Нож был попорчен непрофессиональной заточкой и несколькими, неглубокими зазубринами на режущей кромке. Все это легко можно было устранить, качественно заточив нож и отполировав поверхность. Конечно, на такой нож необходимо разрешение, иначе в блестящей стали вполне мог отразиться срок за холодное оружие. То, что нож, именно, холодное и, именно, оружие сомнений не вызывало. Аркаша оторвался от ножа и посмотрел на Марину:
  -- Знаешь, это очень удачный мостик, чтобы подобраться к Марю. Андрей говорил, что Вадим без ума от холодного оружия. Для повода этого ножа вполне достаточно, а потом можно будет поговорить и о браслете.
  -- А он, что, твой Марь, бандит?
  -- Нет, не думаю. О нем очень мало информации даже среди его знакомых. Насколько знаю он занимается не совсем легальным бизнесом. Деталей не знаю, но по проверенным слухам Марь человек зажиточный. Думаю, у него есть деньги на приобретение браслета. Будем делать, как договорились. Предложу ему браслет за сто тысяч, и будем торговаться. Нижний предел пятьдесят кусков. Согласна?
  -- Согласен-то, я согласна, а что ты говорил о страховочных вариантах?
  -- У тебя есть родственники, друзья?
  -- Родственники далеко. Из друзей могу назвать, пожалуй, только тебя, а что?
  -- Надо написать записки о сути дела и отдать их на хранение в надежные руки.
  -- Неужели Марь настолько опасен?
  -- Не знаю. Не уверен, но нам в любом случае необходимо подстраховаться. Это слишком большой куш для нашей действительности. Из-за него многие могут рискнуть начать игру без правил. Так, что надо все просчитать и продумать.
  -- А может быть попробовать продать его легально? - Неуверенно предложила Марина.
  -- Не думаю, что это удачная идея. В ломбарде его примут по цене золотого лома. Тоже деньги, но менее обидно было бы его потерять. Сдать государству, выдав за найденный клад. Я не знаю какие сейчас проценты платят, но в любом случае возникнет вопрос о происхождении браслета. Сможем ли мы придумать убедительную легенду? И последнее, браслет попал к тебе через Юзовского. Это просто и убедительно, потому что это правда. Можешь ли ты сказать, как он оказался у него? Может быть он был похищен, может быть на каждом звене висят гирлянды трупов?! Извини меня, Марина, но ни с того ни с сего под пули ментов не подставляются. Какие-то неизвестные нам хвосты Юзовский, вне сомнений, оставил в этой жизни. Мне очень не хочется на них наступать. Вдруг это окажется хвост тигра? Так, что легальных путей у нас нет. Сплошной криминал. Такая статья в Уголовном Кодексе есть. Незаконное приобретение, продажа драгоценных и редкоземельных металлов и так далее и тому подобное.
  -- Аркаша, а ты-то откуда все знаешь? У тебя что криминальное прошлое?
  -- Не, скорее будущее. А, так много читаешь всякой ерунды, знания и откладываются на подкорке. Мои источники представлений о жизни весьма сомнительны. Но имеем то, что имеем. Если ты согласна с моим планом, я начинаю действовать. Сейчас поеду домой и постараюсь вызвонить Андрея и Маря. Все пускай остается у тебя. Спрячь получше.
   Аркаша нарочито медленно одевался в прихожей, мучительно размышляя о том, целовать ему Марину в свете всех событий, или воздержаться. Марина положила конец его сомнениям, сама чмокнула его в выбритую, благоухающую лосьоном щеку. Аркаша рассчитывал на большее.
  -- Во сколько будешь дома? Я позвоню. - Задал Аркаша, казалось, совсем невинный вопрос. Марина с внимательным прищуром посмотрела на Лихмана.
  -- С недавних пор я решила стать примерной девочкой. Так что после семи я уже буду дома, а что?
  -- Я позвоню, сообщу новости по нашему делу.
  -- Хорошо. Я буду ждать. Не забудь сходить в парикмахерскую, ты обещал.
  -- Обязательно. Марина, если останешься наедине со своими мыслями, постарайся, чтобы они не скучали.
  -- Свежая мысль. Сам придумал?
  -- Не помню. Может быть где-то слышал или читал.
  -- Ну, ладно. Все иди. Я буду ждать твоего звонка. - Марина легонько обняла Аркашу и поцеловала его на это раз по настоящему, доказывая ему, что все мечты рано или поздно сбываются. Лихман в который раз уже за сегодняшнее утро почувствовал себя мужественным и востребованным. Если покороче он был счастлив.
   -3-
   На улице Аркашу в лицо, в грудь, живот резко и зло ударил северный поганец. Так он называл холодный, пронизывающий ветер. По дороге домой он зашел в парикмахерскую и честно выполнил обещание данное Марине, подстригся. На это ушли последние деньги, данные взаймы Баженовым. Любовь бывает очень обременительной, в материальном плане.
   Домой Аркаша добрался с пустой, коротко стриженой головой. В квартире, на Дальневосточном проспекте, где он жил с родителями, его встретила вечно недовольная, ворчащая мать. Людмила Николаевна Лихман.
  -- Сколько раз я тебе, Аркадий, говорила, если задерживаешься где-либо, звони. Я же волнуюсь. Вернется отец из Германии, я ему все расскажу. Совсем с тобой сладу не стало. Неужели тебе не понятны элементарные вещи?!
  -- Понятны. Приношу свои глубокие, полные трогательного раскаянья извинения, но там, где я был просто-напросто не оказалось телефона.
  -- А где ты был? - Задала неуместный, с точки зрения Аркаши вопрос Людмила Николаевна.
  -- У знакомых. - Коротко ответил сын, намериваясь скрыться в своей комнате.
  -- Обедать будешь? - Спросила мать.
  -- Если можно, попозже. - Сумел таки просочиться мимо нее озабоченный Аркаша. Плотно закрыл дверь. Мать, что-то сказала. Какое-то оскорбление, но Аркаша не расслышал, да ему сейчас было не до выяснения отношений.
   Сел за массивный письменный стол. Вся столешница была завалена книгами, тетрадями, и просто отдельными листами бумаги. Большинство из листов были девственно чистыми. Лихман подумал, печатать или писать записку страховку. Решил писать от руки. Так надежнее и достоверней. Освободил место на столе, положил перед собой лист бумаги. Сосредоточился на несколько минут, а потом быстро, стараясь писать разборчиво, начертал текст следующего содержания: " 22 марта. 1999 года. Если со мной или с Мариной Николаевой что-либо случится. Если кто-либо из нас погибнет, или пропадет без вести, в этом в силу определенных обстоятельств будет виноват Вадим Марь, проживающий на улице Алтайской, дом восемь, квартира двадцать девять. Аркадий Лихман". С литературной и с фактологической стороны, конечно не шедевр, но зато названо имя. Но, дай-то бог не придется кому-либо читать сие послание.
   Тем не менее, когда он поставил точку, план приобрел более четкие контуры. Аркаша решил не продавать браслет через Андрея Баженова и не посвящать его до поры до времени в эту историю. Разумнее с этой точки зрения было использовать Баженова, как банковский депозитный сейф. Пусть записка хранится у него. Не дай бог что-то случиться, именно, респектабельный и законопослушный Андрей отнесет ее в милицию. Необходимо также написать дубликат записки и отдать ее на хранение Марине. Пусть она ее где-нибудь спрячет, а ее записку аналогичного содержания можно спрятать в сейфе отца. Положить ее, к примеру, в свое свидетельство о рождении. Таким образом, в метафизическом смысле соединить факт рождения, с возможным фактом смерти в единое кольцо. Думая об этом, Аркаша успел написать копию записки. Не сказать, что он почувствовал себя более уверенно, но попытался успокоить себя следующей аналогией: " Любой альпинист, с самой надежной страховкой, вряд ли чувствует себя при восхождение спокойно. Но ведь зачем-то он лезет в эти горы? В моем случае это не только возможность риска, но и вероятность получить супер приз на вершине, когда все это кончится". Именно этим принципом и руководствовался Аркадий в своей жизни. Про неприятности он всегда думал, что они не вечны. Что они в любом случае не могут быть длиннее человеческой жизни. Неприятности обязательно когда-нибудь кончаются. Жизнь его в этом плане ни разу не обманывала. Хотя случалось, что ему казалось, что основная неприятность, это собственно сама жизнь. Он часто доходил до этой мысли, но, достигая ее, немедленно разворачивался и сломя голову бросался назад. Поэтому среди своих друзей он и слыл несгибаемым оптимистом.
   Покончив с изготовлением своих страховок, Лихман первым делом решил позвонить Баженову. Аркаша, порывшись в верхнем ящике стола, нашел потрепанную записную книжку и освежил с ее помощью в голове номер рабочего телефона Андрея. Набрал номер, приятный голос женщины оператора ответил:
  -- Алло. Добрый день. Офис компании Гелиос. Оператор слушает.
  -- Здравствуйте. Извините. Андрея Валентиновича Баженова можно к телефону.
  -- Баженова сегодня нет, он заболел. Попробуйте позвонить ему домой.
   В трубке раздались короткие гудки. Аркаша пожал плечами, " Странно, вчера в восемь утра Баженов не выглядел больным. Рассерженным ранним визитом - да, но не больным". Подобное препятствие не могло остановить чрезвычайно целеустремленного в этот день Лихмана. Он набрал номер домашнего телефона Андрея. К трубке долго никто не подходил. Аркаша уже собрался попробовать перезвонить, когда в красной пластмассе рядом с ухом раздался щелчок соединения и длинные гудки прекратились. Из абсолютной, далекой тишины раздался голос, в котором Аркаша с огромным трудом узнал голос друга.
  -- Да, слушаю.
  -- Андрей, привет. Это Аркаша. Тебя что грипп свалил?
  -- Аркаша, извини. Я не могу с тобой сейчас говорить. - Подобное начало разговора ничуть не смутило Лихмана. Именно так и начинался почти каждый их разговор. Единственное, что настораживало, это голос Баженова. Поэтому Аркаша отказался от обычных шуток и сразу перешел к делу:
  -- Андрей, мне срочно надо с тобой увидеться. По очень важному делу.
   Пауза тянулась очень долго. Аркаша уже набрал в легкие воздуха, чтобы продолжить, когда Андрей вновь заговорил:
  -- Я не могу сейчас никого видеть. Ольгу убили.
   И положил трубку. Аркаша сразу не понял, какую Ольгу, когда убили и почему у Баженова такой потерянный голос. Ему даже показалось, что линия случайно разъединилась и не дала им договорить. Аркаша поторопился вновь набрать номер и успел нажать первые три цифры, когда его осенило: " Ольга, это же девушка Баженова! Как убили?! Они ведь собирались летом пожениться. Андрей даже собирался пригласить Аркашу на свадьбу в качестве свидетеля. Он еще тогда смеялся и говорил, что более смешной свадьбы, с таким свидетелем, ни у кого не было и быть не может. Он тогда просил помыться, постричься, побриться и поприличнее одеться. Как же так?!". Аркаша нажал на сброс. Потом решил вновь набрать номер Андрея, но передумал, что он мог сказать ему? Какие найти слова? Все слова в этой ситуации бессмысленны. Потом Лихман решил ехать к Андрею, но, здраво рассудив, отказался и от этой идеи. Никто не в состоянии помочь человеку, когда он переживает такое. Он либо справится, либо не переживет. Подавленный Аркаша вышел на лестничную клетку покурить. Мать запрещала курить в квартире. Пока курил, немного успокоился и отдалился душой от горя постигшего друга.
   У него была масса животрепещущих проблем, о которых стоило подумать немедленно. В голову пришла циничная поговорка: "Мертвое мертвым. Живое живым". Циничная и потому наиболее полно отражающая особенности сегодняшнего дня. " Скорбеть об убитых будем после победы!". Надо было звонить Марю и пытаться проложить к нему понтонную переправу.
   Людмила Николаевна остановила его в коридоре очередной сентенцией:
  -- Курить натощак вредно.
  -- Курить всегда вредно. Я плотно позавтракал. - Парировал Аркаша, намереваясь опять спрятаться в своей комнате. Но мать еще не закончила:
  -- Да, чуть не забыла. Тебе вчера вечером несколько раз звонили.
  -- Кто?
  -- Сейчас принесу. Я записала. - Мать могла бы стать идеальным секретарем, но не стала.
  -- Вот. Два раза звонил какой-то Вадим Марь. Сказал, что перезвонит. Потом один раз звонил Колыванов. Он просил, чтобы ему перезвонил ты. Оставил телефон. Видишь внизу записан.
  -- Спасибо мама. Я сейчас им перезвоню.
  -- Ты в университет собираешься? - Людмила Николаевна опять достала из кармана халата свою любимую волынку и затянула на ней до тошноты знакомую мелодию.
  -- У нас сегодня день самостоятельной подготовки.
  -- Вся прошлая неделя состояла тоже из самостоятельной подготовки! Аркадий, пора браться за ум! Ты на последнем курсе. У тебя в жизни ни каких перспектив!
  -- Именно сейчас я занят написанием дипломной работы на тему: "Роль персонифицированного зла в христианской религии". - Сказанное только что пришло в голову Аркаше, но на мать названная тема дипломной работы произвела неизгладимое впечатление. Она в ужасе распахнула глаза. Качнулась, что бы не упасть ей пришлось опереться на стену. Развернулась и нетвердой походкой удалилась на кухню.
   Аркаша метнулся в комнату. В голове вертелась очередная поговорка: " на ловца и зверь бежит. Что это Марю от меня понадобилось? В любом случае все складывается пока удачно". Аркаша нашел в записной книжке телефон Вадима. Волнуясь, начал набирать. Сбился. Набрал внимательно. Длинные гудки, потом щелчок и автоответчик:
  -- На несколько дней я уехал в отпуск. Если у вас есть срочное сообщение оставьте на автоответчике. Покороче и только после сигнала.
   Раздался короткий гудок. Аркаша положил трубку. Его даже обрадовала возможность отложить действия на несколько дней отпуска Маря. Это время позволяет все более точно продумать и постараться все предусмотреть, а потом приступить к разговору о браслете во всеоружии. Аркаша ощущал легкость, которую испытывает лентяй, при появлении возможности отложить решение насущной проблемы на неопределенное время. И главное, что не по своей вине или охоте.
   Осталось позвонить Колыванову и выяснить, что от него потребовалось компетентным органам. Аркаша набрал телефон, написанный рукой матери на листке. Колыванов ответил сразу:
  -- Следственный отдел УФСБ, капитан Колыванов у аппарата.
  -- Колыванов, привет!
  -- Аркаша! Рад слышать. Отлично, что ты позвонил! Мне надо с тобой встретиться. Желательно побыстрее.
  -- С группой захвата приедешь на встречу? - Шутливо спросил Аркаша, которому со вчерашнего дня было, что скрывать.
  -- С тобой я и один справлюсь, если что. Но вынужден тебя разочаровать, для органов ты пока интереса не представляешь. Если серьезно, мне надо у тебя кое в чем проконсультироваться. Ты ведь неплохо разбираешься во всяких оккультных науках? Каббале, нумерологии, сатанизме, мифах и легендах разнообразных?
  -- Значит все-таки определенный интерес я для органов представляю?
  -- Я серьезно спрашиваю.
  -- На любительском, так сказать не практикующем уровне, кое в чем осведомлен. Но глубоких познаний у меня нет. Начитан кое-какой материалец.
  -- Я думаю, этого будет достаточно. Сегодня вечером ты свободен?
  -- Пока не знаю.
  -- Ну, давай, чтобы не тебе, не мне, в восемнадцать тридцать я подъеду? Разговор, думаю, много времени не займет. От силы час, максимум полтора. Согласен?
  -- Хорошо. Но бесплатно я на твою контору работать не буду. Тебе это будет стоить… две бутылки пива. Информация в наш век стоит бешеных денег.
  -- Привезу четыре. Все. Спасибо. Пока.
  -- До встречи.
   Все дела вроде бы сделаны. К пущему удовольствию Аркаша сделаны малым трудом. Нет в мире ничего более релаксирующего, чем дневной сон. Есть Аркаше не хотелось, а вот бурная ночь давала о себе знать, опуская сильными, но нежными руками веки. " Вечером позвоню Марине. Может быть сегодняшняя ночь сумеет закрепить успехи на любовном фронте. Нет, надо быть откровенным! Не на любовном, а на сексуальном поприще" - Думал Аркаша засыпая. Он видел перед глазами Марину, в позе: " Женщина сверху".
   - 4 -
   Мать не дала ему запечатлеть в памяти сон, неожиданно разбудив его в шесть часов вечера. Она сдернула с него одеяло и раздраженно проговорила:
  -- Вижу твоя дипломная работа продвигается неимоверными темпами. Вставай. Иди поешь.
   Сон, снившейся Аркаше, был неприятным. Ему не удалось ухватить деталей, но общее ощущение было гнетущим. Вниз живота скатился камень, во рту стояла неприятная сухость, и кроме всего прочего, эрекция, в которой не было ничего естественного. Физиологию вытесняло мерзкое, постыдное ощущение. Но, как и у любого греха во рту вместе с пустыней присутствовал сладковатый привкус запретного греха.
   Аркаша зашел в ванну ополоснул лицо. Прополоскал рот. Процедуре почти удалось вымыть приятно-неприятный осадок, оставшийся после сна.
   Съев суп и макароны с котлетой, Аркаша мужественно отказался от вишневого компота. Присел у письменного стола, но необычный разговор с Колывановым и желание его продолжить согнали Лихмана со стула и погнало на лестничную площадку, курить. Он не успел докурить, когда лифт поднимавшийся снизу, остановился на его этаже. Створки с лязгом распахнулись и появился, что называется собственной персоной, Колыванов. Он уже наладился нажать на дверной звонок в Аркашину квартиру, когда Лихман, выглянул из-за угла шахты лифта, негромко окликнул Вячеслава:
  -- Товарищ капитан. Я здесь. - Пока Колыванов оборачивался, Аркаша вновь спрятался за углом лифта.
  -- Аркадий, полно вам ребячиться! Я к вам по серьезному поводу, а тебе все бы в игрушки играть.
  -- А вы как думали, господин капитан?! Еврей, открыто сотрудничающий с тайной полицией это нонсенс.
  -- Нонсенс, вообще, употреблять вместе понятия открытое сотрудничество и секретная служба. - Ответил Колыванов, пожимая Аркашину руку.
  -- Приятно иметь дело с умным собеседником.
  -- Мне тоже, но сразу хочу оговориться. Мой визит к тебе насквозь неофициальный. По существу я стою на пороге совершения должностного преступления. В этих обстоятельствах мне полностью приходится уповать на твою порядочность и на неразглашение тобой тайны следствия. Еще раз повторюсь, мой визит неофициальный и взять у тебя подписку о неразглашении тайны следствия я не могу. Это очень серьезно, Аркаша. Я прошу тебя…
  -- Я все понял. Можешь не продолжать. Слава, ты меня знаешь. Если не доверяешь, пойдем ко мне, выпьем пива. Порассказываем анекдоты и разбежимся. Кстати, пива ты привез?
  -- Пива я привез. Тебе я доверяю, но должен был предупредить. Та информация, которой я собираюсь поделиться с тобой не только секретная, но она может статься представляет собой не шуточную опасность носителю этой информации.
  -- Пугаешь генетического потомка извечных диссидентов?
  -- Аркаша, дело и впрямь серьезное. Банально звучит, но ни у кого из нашей службы на памяти ничего подобного нет. Мне просто необходимы твои специфические способности и знания.
  -- Какие это у меня специфические способности. - Недоуменно спросил Аркаша.
  -- Ну, к анализу. И так сказать непредвзятый взгляд со стороны умным человеком. -Последнее Аркаша пропустил мимо ушей. Правда в отношении своих качеств производила на него маленькое впечатление.
  -- Пошли в мою комнату. На кухню не приглашаю. Там маман держит круговую оборону. Мы с ней сегодня с полудня в состояние войны.
  -- А отец где?
  -- На очередном симпозиумумамиме. В Германии. От того-то она и ярится.
   Они тихонько прошли в квартиру. Аркаша помог Колыванову раздеться и выдал ему гостевые тапочки. Они прошли в "детскую", как ее до сих пор называл Аркаша.
  -- Ты ужинал? Может, что-нибудь принести к пиву? - Предложил Лихман.
  -- Нет, спасибо. Я сыт. А к пиву я орешков купил. Так, что есть, чем закусить.
   Они расселись вокруг письменного стола. Аркаша открыл пиво. Сделали несколько крупных глотков. Выждали еще минуту. Только после этой паузы Колыванов начал:
   - За последние два дня в городе и ближайших окрестностях произошло несколько, по-настоящему, страшных убийств. Может, ты не знаешь, но для нас два убийства с совпадением деталей, или почерка уже серия. Так что мы имеем дело с серией и исходя из характера преступлений с серийным маньяком, убийцей. Все убийства произошли в разных районах города. Одно даже в пригороде Гатчины. Все они были объединены в одно дело и в силу обстоятельств и характера преступлений были преданы в наши руки. Сформирована следственная группа, к которой прикрепили и меня.
  -- Разве раньше не случалось серийных убийств, и органы не занимались поимкой маньяков?
  -- Случались, и ловили. А случалось, что и не ловили. Эта серия скорее всего продолжится. Принципиальное отличие от всего того, с чем нам приходилось сталкиваться раньше, заключается в том, что эти преступления помимо ярко выраженного сексуального характера еще и окутаны какой-то чертовщиной.
  -- В России любое преступление имеет ярко выраженный сексуальный характер. И все это несмотря на суровый, холодный климат.
  -- Аркаша, пожалуйста воздержись от замечаний. Дай мне рассказать. Потом у тебя будет время блеснуть эрудицией и остроумием. Так вот от всех подобных, предыдущих преступлений его отличает какая-то… киношность, что ли. Знаешь, как в этих американских триллерах, с пошивом одежды из кожи жертв, записками и загадками. Убийца оставляет надписи на месте преступлений. В некоторых случаях он делает их кровью убитых, а в одном написал на бумаге обыкновенной шариковой ручкой.
   Аркаша открыл рот, но Колыванов жестом заставил его замолчать.
   - Надписи на древнегреческом. Такого, поверь, не было. Такое может родиться только в голове безумного писателя или обуянного комплексами сценариста мистика, что, на мой взгляд, одно и тоже. Такое ощущение, что убийца помешан на всяких дьявольских ритуалах. До сих пор я считал, что подобное может происходить только на экране. Короче говоря, сплошное "Молчание ягнят".
   Колыванов глотнул пива:
   - Но это только вступление. Если по порядку, то дело выглядит следующим образом, 20 марта, в субботу, примерно в двадцать ноль-ноль, в подвале одного из домов, на Шкиперском протоке, было обнаружено тело некоей Надежды Лебяжиной. Двадцати трех лет от роду, нигде не работающей, прописанной по адресу: город Волосово, Речной переулок дом двадцать четыре. Понятно, что местом ее работы был Старо-Невский. В тот день, на работе она не появилась, о чем свидетельствовали многочисленные ее подруги. Значит, подцепили ее где-то в другом месте. Или клиент пользовался постоянно ее услугами и имел возможность найти ее не на месте работы. Второе более вероятно. Иначе, как бы ему удалось затащить ее в подвал, примерно в два часа дня. Проститутки не настолько доверчивы и легковерны, чтобы с незнакомым клиентом полезть в подвал.
   Аркаша покивал головой. Хотя его жизненный опыт допускал и совершенно другие возможности, тем не менее он спросил:
  -- Может быть ее убили в другом месте, а в подвал перенесли уже потом. Колыванов отрицательно покачал головой:
  -- Нет, ее убили в том самом подвале. Смерть ориентировочно наступила с двух до трех часов дня. Горло было перерезано от уха до уха. Руки и ноги связаны. Череп проломлен. Брюшная полость вспорота крестом. Правая грудь отрезана. На левой груди вырезано следующее обозначение.
   0x08 graphic
Колыванов протянул вытащенный из папки лист с написанным на нем словом, очевидно, скопированным с тела:
   Пока Лихман разглядывал надпись, Колыванов, не отрываясь, смотрел ему в лицо. Аркаша вздохнул и из груды книг на столе достал толстый, красного цвета том, положил его на колени и только после этого взглянул в глаза Колыванову.
  -- Извини, в горле пересохло. - Аркаша взял со стола бутылку и сделал несколько жадных глотков:
  -- Когда читаешь об этом или по телевизору смотришь, все воспринимается не так. Это же не человек! Ну, изнасиловал, припугнул расправой, избил, наконец, но убивать с такой патологической жестокостью зачем?!!
  -- В этом-то для этих уродов и состоит удовольствие. Ты на слово еще посмотри, будь добр.
   Аркаша послушно посмотрел еще раз, его брови полезли в верх по сморщенному лбу.
  -- Чушь, какая. Это греческий, древнегреческий. Произносится оно как "Лисса". В древнегреческой мифологии, причем в очень древней, в период античности она почти не упоминается, была такая Богиня Лисса и, причем, была она богиней безумия. А, что у вас спецов нет? Пригласили бы кого-нибудь на пол ставки? Или ты меня проверяешь?
  -- То, что ты сказал, я знаю. И перевод, и значение, но почему он это написал? В каком смысле?
  -- Не могу сказать. Насколько понимаю, это первое преступление из серии подобных?
  -- Совершенно верно. Двадцать первого числа его словно прорвало.
  -- Двадцать первое число вчера было.
  -- А я о чем?! Днем он врывается в квартиру Крыловых. В Купчино, на Дундича. Тут много неясного, скорее всего он представился водопроводчиком или сантехником, что-то в этом роде. Короче говоря, они сами его пустили.
  -- Извини, перебью, ты сказал, что у первой жертвы была отрезана грудь, он унес ее с собой?
  -- Нет. Он укрепил ее в связанных руках убитой. А что?
  -- Просто подумал, что может быть ко всему прочему он еще и людоед?
   Колыванов задумался:
  -- Нет, это вряд ли. Потрошил он их будь здоров, но все, как в мозаике, можно собрать по фрагментам, только не оживить. Ничего не унесено и не съедено на месте. Кровь, тоже судя по всему, не выпита…
  -- Тьфу, ты, господи! Гадость какая! - Не выдержал Лихман.
  -- У тебя слишком богатое воображение, но уверяю тебя, увидеть все это воочию, еще более мерзостное дело. Я продолжу. Так в прихожей убивает старуху Крылову, одним ударом перерезал ей горло. Не знаю точно, как там получилось, но старика он поймал на кухне и каким-то тяжелым предметом проломил ему череп, тоже заметь одним ударом. Словно, крошки с обеденного стола смахнул на пол, так играючи. Потом набрасывается на их внучку, двадцатилетнюю Ольгу Крылову.
  -- Как ты сказал ее зовут?! - Аркаша даже вскочил со стула.
  -- Ольга Крылова. - Повторил Колыванов. Подавил улыбку и спросил Аркашу:
  -- А в чем дело?
  -- Чего ты улыбаешься! Эта Ольга была невестой Андрея Баженова.
  -- Я знаю. Его первого и подозревали в причастности к этому преступлению.
  -- Да вы что! Охренели! - Негодованию Аркаши не было предела.
  -- Тише, тише. Не ори, это не мы охренели, районные опера хотели побыстрее закрыть это дело. Отец Ольги, прежде чем с ним приступ случился, назвал его имя. Естественно, сразу выстроилась красивая версия.
  -- Вы что учитесь работать по детективным фильмам и книгам?! Тоже в поиске драматических сюжетов?! Представляю, что ему пришлось пережить! И какого ему сейчас. А я дурак ему еще звонил, надоедал. Ему самому впору в кому впасть, чтобы сбежать от всего этого.
  -- Ну, ты успокоился? - Терпеливо и спокойно спросил Колыванов. Аркаша глотнул пива и кивнул головой.
  -- 0x08 graphic
Я продолжаю. Ольгу он всю изрезал, кроме рук и ног, как и в первом случае. Он уродует тело, может изуродовать лицо, но не трогает конечностей. Целью его, без всякого сомнения была Ольга. Стариков, как я говорил он просто мимоходом убил, как незначительную помеху. Из следов, кроме брезентовой одежды, штанов и куртки, у нас ничего нет. Он вообще не оставляет следов. Собака след не взяла, одежда была обработана специальным составом. Да и какие там могли быть следы. На стене, над диваном, к которому было привязано тело убитой на обоях, пальцем в резиновой перчатке было написано, вот смотри. Колыванов из прозрачной папки достал очередной лист и протянул Лихману. На листе была другая надпись:
  
   Аркаша морщил лоб, словно, пытаясь что-то вспомнить:
  -- Читается это слово, как: "Тиха", тоже какое-то божество, а вот какое, вспомнить не могу. Одну минуту. - Он раскрыл толстый фолиант, все еще лежавший на его коленях, и начал быстро листать страницы, ближе к концу книги он остановился и сказал:
  -- Ага, вот…
   Но Колыванов успел его перебить:
  -- Не напрягайся. Так звали мифологическое божество Случая. Иногда так говорили просто о случае, как выпавшем по жребию. То есть определенном высшими силами.
  -- Точно, здесь, то же самое почти написано. Слушай, а это, что скопировано с места преступления?
  -- Да, а что?
  -- Почерк почти каллиграфический.
  -- Он вообще, большой аккуратист. Никаких улик на месте преступления больше не обнаружено. Из свидетелей одна бабуля, которая на очной ставке сразу и безоговорочно не признала в Баженове убийцу. Да у него и так было неоспоримое алиби. В момент, когда преступление было совершено, он находился на станции техобслуживания автомобилей.
  -- Слушай, не трогай Баженова!
  -- Да, не трогаю я его! А, тот, кто тронул, уже получил по ушам. Слушай дальше и думай. Потом ты мне будешь все объяснять.
  -- А чего объяснять-то?
  -- Аркаша, а где ты был вчера целый день?
  -- Я что тоже попадаю в разряд подозреваемых? Или у меня настолько патологическая внешность, что все вышесказанное непосредственно можно отнести ко мне?!
  -- Не обижайся у нас так принято. Случайно сорвался вопрос.
  -- Я тебя не звал. Ты сам пришел. Если в чем-то меня подозреваешь, задерживай, допрашивай, но что бы все было официально и по закону. Одно тебе скажу: вчера с утра и до сегодняшнего утра, до одиннадцати часов включительно. Сутки с лишним, я находился в компании с одной женщиной. Ее имя и адрес я назову только в случае предъявления мне официального обвинения.
  -- Да, не ерепенься ты! Я же без всякой задней мысли спросил.
  -- У людей твоей профессии все мысли задние.
  -- Ну, началось! Давай оставим извечное противостояние гебистов и еврейских диссидентов, тем более, что этих понятий уже не существует.
  -- Эти понятия будут существовать всегда, пока существует институт тайной полиции.
  -- Все, все! Я продолжаю. В этот же день, но уже вечером около двадцати двух часов, на улице Елецкой, в снимаемой квартире был обнаружен труп двадцатичетырехлетней Елены Осипенко. Нашла ее хозяйка квартиры. Несколько раз позвонила, потом подумала, что у жилички телефон испортился, поехала на квартиру, за деньгами. Они в пятницу договорились на воскресенье. Дверь была прикрыта, но не заперта. Можешь попробовать представить себе ужас пожилой женщины, увидевшей растерзанное тело, со свернутой на сто восемьдесят градусов головой. В изголовье постели, на обоях очередная надпись, тоже сделанная кровью. Вот так она выглядит.
  -- 0x08 graphic
Колыванов протянул Лихману очередной лист, на котором было написано одно слово:
  
   Аркаша посмотрел и сразу выдал ответ:
  -- Переводится, как чудовище. Так называлось в Греции любое существо, отличное от человека внешне или поведенческими характеристиками. Что ваш эксперт?
  -- На этом слове он затормозил. И, наконец, последнее. Это мы уже получили сегодня днем, в два часа. На сороковом километре Киевского шоссе. Почти в черте Гатчины, не доезжая километра полтора до жилых домов. В лесочке, перед бензоколонкой. Водитель остановился, чтобы справить большую нужду. Парень попался застенчивый, на дороге движение оживленное, вот он и решил поглубже в лес зайти. Поперся по протоптанной дорожке. В метрах тридцати от кромки леса, он, по-моему, так и не успел снять штаны и сделать свои дела. Короче говоря, он наткнулся на привязанный к дереву обнаженный труп. Убитой оказалась восемнадцатилетняя Светлана Сужиева. Она была повешена. Внутренности вывалены прямо на землю. Из разрезанного живота, как ты понимаешь. В руках закреплена бутылка из-под лимонада. В бутылке завернутая в полиэтилен записка, на которой изображена большая, навозная, кажется, муха. По мастерству, словно, трехлетним ребенком нарисована, но понять можно. А под мухой, такая надпись:
   0x08 graphic
   Аркаша и на этот раз подтвердил свою компетентность, сразу выдав ответ:
  -- Переводится, как труп, мертвый.
  -- Это я знаю, а при чем здесь муха.
  -- А притом, что часто в образе мухи, их еще в Греции называли мясными, а у нас навозными, изображался Эврином. Греческий демон разложения и гниения.
  -- Не знал.
  -- Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам.
  -- Ты особо нос не задирай, мы тоже, чай, не из улочки, с переулочка. Не пальцем деланные. Как-никак истфак универа за плечами! Но у меня были другие интересы. Возвращаемся к фактам, милый Гамлет. География преступлений очень обширна. Время их совершения, по существу, жесткий график, крайне напряженный. Один человек их вполне мог совершить, но.… Но все описываемые мной преступления спонтанными не назовешь, даже с натяжкой. Последнее, может быть, составляет исключение, но я, честно говоря, в этом сомневаюсь. Все преступления скорее всего тщательно готовились. Прорабатывались. Поэтому мое начальство считает, что действовала отлично подготовленная и организованная банда сатанистов или им подобных сектантов. И я бы с ними согласился, если бы не одно но! Все жертвы, естественно, кроме стариков подвергались сексуальному насилию. Как естественным путем, так и в извращенной форме, не в оральной, следовательно, сам понимаешь какой.
  -- В Греции гомосексуализм и соответственные отношения были распространенны.
  -- Да бог с ней, с Грецией.
  -- Насиловал он все жертвы в презервативах, марку выяснить не удалось. Использованные резинки он, естественно, уносил с собой. Я понимаю, что совершить столько половых актов, может быть, дело и нетрудное. Но маньяки, как правило, убив очередную жертву, ложатся на дно. Редко кто из них убивает по несколько человек в день.
  -- А почему ты думаешь, что это не банда? - Спросил Аркаша.
  -- Не знаю, но есть у меня в этом какая-то уверенность. Чувствую, что это все наворотила одна, умная, извращенная гадина, и он меньше сексуальный маньяк на самом деле, чем хочет всем показать.
  -- Может быть. - Аркаша неуверенно пожал плечами:
  -- А Чикатило? Он разве не убивал по несколько человек в день?
  -- Не помню, надо будет все эти дела просмотреть. Потом, Чикатило был просто примитивным мясником, полуимпотент, коммунист с атеистическим воспитанием. Он был урод. Это совершенно отличается от всех маньяков. Он более рассудочен, чем любой другой. Все не так просто. Но это не банда. В этом я уверен на все сто. Но все это ставит следственную группу в тупик.
  -- Ну, уж если опера в тупике, что же ты от меня хочешь? Чем я могу помочь, студент- недоучка?
  -- Аркаша, я тебе обрисовал все это в общих словах. Мне необходимо понять, какая связь существует между тем, что он убивает и тем, что он пишет на месте своих преступлений. Мы варимся в одном котле, подвержены определенным профессиональным стереотипам. Ты можешь посмотреть на все это с другой стороны. И твои мысли по этому поводу могут оказаться очень полезны. У меня никак не сходится, при чем здесь эти чертовы Легенды и Мифы Древней Греции. Я думаю, что если нам удастся обнаружить эту связь, прояснить ее, именно с этим связана разгадка. Расскажи мне об этих демонах и чудовищах, все что знаешь. Я сам хочу понять все это.
  -- Прочитать лекцию на эту тему я смогу. Хотя мне кажется, что связь с Древней Грецией здесь поверхностная, своего рода визуальная. Хотя… из греческих мифов очень многое перекочевало в сатанизм и другие учения вселенского зла. Я попробую, но, извини, сначала мне надо кое-кому позвонить.
  -- Звони, конечно. Аркаша, ты извини, если я планы твои поломал. Можно было, конечно, засесть в библиотеку, и тому подобным самообразованием заняться, но время поджимает и начальство.
  -- Я понял из твоего пространного объяснения цель твоего визита. Сейчас поговорим.
   Аркаша набрал номер Марининого телефона, который, запомнил сразу. После третьего гудка Марина взяла трубку:
  -- Да, я слушаю.
  -- Привет, дорогая, чем занимаешься? - Насколько развязано спросил Аркаша.
  -- Смотрю какой-то безумный мексиканский сериал и плачу. Очень жизненная вещь.
  -- Ты написала то, что я просил?
  -- Нет, а что это срочно?
  -- Не так что бы, наше мероприятие откладывается на несколько дней. Основной фигурант по нашему делу взял отпуск на пару дней. Так что, время терпит, но все равно напиши, не откладывая в долгий ящик.
  -- Понятно, я сделаю. А у тебя, Аркаша, какие планы на сегодняшний вечер?
   Аркаша выдержал паузу, чтобы придать себе значительности, хитро посмотрел на Колыванова и сказал:
  -- Да, вот сейчас я с одним товарищем из… - Колыванов прижал палец к губам и укоризненно покачал головой. Аркаша смутился, извиняясь, пожал плечами и продолжил:
  -- Со старым товарищем переговорю час, полтора и свободен. Очень хотелось бы поговорить с тобой, ближе к ночи о великом искусстве древних ювелиров.
   Колыванов недоуменно поднял брови. А Аркаша, обнадеженный возможными перспективами и утративший из-за них неприятное ощущение от рассказа капитана ФСБ, с наглецой смотрел на Колыванова. Потом зажал рукой микрофон и шепотом сказал Колыванову:
  -- Большой специалист в своем деле. А уж как она разбирается в соединение звеньев на ювелирных украшениях, слов нет. Петь хочется.
   Колыванов понимающе покивал головой.
  -- С кем ты там шепчешься? - Спросила Марина.
  -- Да, с ним, с этим самым товарищем.
  -- Ну, ладно. Привет товарищу. Если будет настроение, можешь приехать. Купи вина, только не бормотухи, и перезвони.
  -- Обязательно и то, и другое, и третье. Скоро позвоню и буду. Целую ваш мизинчик!
  -- Что-то слишком быстро ты стал искушенным в разговорах с женщинами.
  -- А почти настолько же хорошо обучаем, как цирковая обезьяна. Ну, не сердись. Я очень хочу тебя увидеть. Еще одно, пожалуйста, никому не открывай дверь. Я позвоню по телефону перед тем, как прийти.
  -- Позвони за полчаса, до прихода. А почему дверь никому не открывать? Это что, ревность?
  -- Просто беспокоюсь. Времена сейчас сама знаешь, паршивые. Ну, ладно, все. Рад, что скоро тебя увижу.
  -- Хорошо, пока. - Ответила Марина и положила трубку.
   Колыванов сидел, задумчиво рассматривая ногти на правой руке, словно, ничто другое в целом свете его не занимало. Когда Аркаша положил трубку, он вскинул брови и заговорщическим голосом спросил:
  -- Дама сердца?
  -- Не твоего ума дело. - Быстро ответил Лихман.
  -- Наша служба и опасна и трудна, а все потому, что нам до всего есть дело.
  -- Ладно, ты же понял, что у меня мало времени! Будешь слушать, или пойдешь в библиотеку?
  -- Не сердись. - Улыбнулся Колыванов:
  -- Если что, я на машине. Могу подбросить, куда скажешь.
   Колыванов достал потрепанный, в клеенчатой обложке блокнот, авторучку и напустил на себя вид старательного студента.
   - До метро меня подбросишь. - Милостиво согласился Аркаша, а потом, хитро щурясь, добавил:
  -- Так я тебе и показал, где она живет.
   Колыванов горько усмехнулся:
   - Да, не доверяет нам народ. Это недоверие и настороженность в значительной степени затрудняет следственные мероприятия. Ну, говори. Я весь внимание.
   - 7 -
   Аркаша начал:
   - Греческая мифология делится учеными на два основных периода. Первый назывался, хтоническим. Название происходит от греческого хтон - земля. Иногда его называют дофессалийским, это буквально означает доолимпийский. Иными словами, этот период продолжался до конкретного оформления Олимпийских богов. Второй период назывался фессалийским, что означает, как понимаешь, собственно Олимпийский. Еще его называют героическим периодом в древнегреческой мифологии. В рамках, каждого из очерченных исторической наукой периодов развития греческой мифологии подчас явно, а иногда закамуфлировано просматриваются, так сказать, объедки прошлых эпох, которые ничуть не смущаясь, уживаются с новыми элементами.
   Сразу хочу оговориться, все названные тобой понятия имеют отношение как раз к первому, к хтоническому этапу. Итак, подробнее о хтоническом периоде древнегреческих мифов. Тебе все понятно из вышесказанного? - Аркаша не мог не продемонстрировать свое превосходство.
  -- Не обижай. Я все-таки по диплому историк. Покурить бы?
  -- Покурить можно, к сожалению, только на площадке. Маман наложила вето на курение в квартире.
  -- Какая разница? Пошли. - Колыванов поднялся со стула.
  -- Слушай, а как же ты на машине ездишь с двумя бутылками пива во лбу?
  -- Милый Аркаша, показать тебе удостоверение? Гаишники иногда тоже задавались этим вопросом. Если серьезно, я норму знаю, две бутылки пива для меня предел. - Ответил Колыванов, давая прикурить Лихману.
  -- Ну, что мне продолжить? - Спросил Аркаша, затягиваясь. Колыванов кивнул.
  -- Мифология хтонического периода характеризуется, все теми же учеными историками, как мифология стихийно-фетишисткая или стихийно-демоническая. Дело в том, что вся жизнь человека того периода, казалась, ему управляемой необъяснимыми, слепыми, неподвластными никому силами. Это касалось и собственно жизни, и человека, и любого природного явления из тех, что происходили или окружали древнего грека. Когда человек не способен адекватно объяснить суть того или иного процесса, на смену логике приходит фантазия. А, фантазия, сам понимаешь, не заморочена догмами и не ограниченна смысловыми рамками. Как правило, механизм фантазии особенно четко работает в процессе объяснения зла. Зло носит более конкретные черты. Да и сегодня, человеку не составляет труда представить себе дьявола, спасибо кинематографистам, и уж точно затруднится вообразить облик Саваофа. Напомню, так звали Бога-Отца. Так что, как видишь, человек и в фантазии своей патологичен, если считать зло патологией. Однако хтонический период достиг своего апогея, максимального расцвета тогда, когда на земле всем заправляла женщина. Этот период назывался…
  -- Хватит издеваться надо мной! Матриархатом, называется этот период! - Менторский тон Лихмана, наконец, взорвал невозмутимую оболочку бравого капитана. Аркаша, ничуть не смутившись, продолжил:
  -- Земля в этот период ассоциировалась с источником, лоном всего мира. Значение слова лоно, понятно? - Колыванов не отреагировал. Лихман с удовольствием пояснил:
  -- То есть с женскими детородными органами. Именно это лоно произвело на свет все сущее того времени, как-то: богов, демонов, людей. Древний человек понимал фетиш, то есть любой материальный предмет, как средоточие, или среду обитания силы, не важно, какого происхождения. Волшебного, демонического, живого. Происходило это оттого, что сознание и восприятие живущего тогда было ограниченно вещами, которые можно было увидеть или потрогать. Эти вещи, от невозможности объяснить их природу одушевлялись. Само мышление человека было фетишистским. Его физическое существование напрямую отождествлялось с функциями жизнеобеспечения или с деятельностью организма человека. Зачастую, сама человеческая физиология или даже части человеческого организма воспринимались, как фетиш. Рассмотрим такой пример…
  -- Аркаша, охреневать-то не надо! - Опять не выдержал Колыванов. Но Лихмана было уже не остановить. Его несло:
  -- Душа, согласно тогдашним представлениям, обитала в печени. Кровь являлась носителем души. Следовательно, душа может покинуть тело человека, вместе с кровью через рану. Сейчас такие раны называются смертельными. Человек развивался, развивалась вместе с ним и его фантазия. Она становилась более изысканной, если хотите утонченной…
  -- Не хочу. - Буркнул обреченный Колыванов. Не сбавляя оборотов, возможно будущий, профессор Лихман продолжил:
  -- Со временем начал осуществляться постепенный переход от фетишизма к анимизму. Анимизм - оживление, одушевление того или иного предмета, или явления. Более предметно и упрощенно для восприятия олухов это звучит следующим образом. В фетишизме вместе с гибелью вещи или окончанием действия какого-либо явления гибнет и демон, обитающий в оном предмете или явление. В анимизме, напротив, демон может существовать вне зависимости от явления, вещи. Разница между этими понятиями, я полагаю, заметна?
  -- Козел ты, Аркадий! - Чуть не плача вставил свою реплику Колыванов. Аркаша проигнорировал и этот ничтожнейший выпад. Но Колыванов не закончил. Он вскинул руку, словно ретивый ученик и, дождавшись милостивого кивка учителя, спросил:
  -- А о чем говорит, что все убийства, вернее надписи оставленные на месте преступления, имеют отношение к хтоническому периоду мифологии?
  -- Не знаю, - Аркаша подумал и сказал:
  -- Может быть о том, что убийца очень неплохо начитан в области Древнегреческой мифологии, а может быть о том, что ему нравится писать некоторые слова на греческом языке. Впрочем, одно другому не мешает. Понимаешь, когда на смену фетишизму начал приходить анимизм, сначала последний был напрямую связан с верой в демонов, как в силу злую, реже добрую или равнодушную, что в то время было тождественно. Эта сила была способна определить судьбу человека. У великого Гомера часто встречаются описания такого безымянного, обезличенного, внезапно действующего, ужасного демона. В мгновение ока появляющаяся и мгновенно уходящая неизвестно куда страшная и роковая сила. Человек об этой силе не имеет ни малейшего представления. Он не знает ее и не понимает, просто перед его глазами встает последствие деятельности этой могучей силы. Человек не может назвать этого демона по имени. С ним нельзя вступить ни в какое общение, так как этот демон не определен. Он не имеет физических очертаний в фантазии человека. Просто внезапно возникнув не известно из какого места, производит катастрофу и сразу же исчезает! Так появляется преанимистический демон, то есть бог данного мгновения.
  -- Подожди, ты что хочешь сказать, что все эти преступления совершил этот твой преанимистический демон данного мгновения? - Капитан УФСБ не был рассержен, его состояние описывается другими словами. Колыванов был безмерно удивлен, даже ошарашен.
  -- Слушай, как ты с твоей наивной верой сумел дослужиться до капитанов в пресловутом ведомстве? Я человек неверующий, но, судя по тому, что ты рассказывал об убийствах, демону такое вполне по плечу. Хотя в двадцатом веке люди наворочали такого, что трудолюбивому и талантливому демону не сделать и за тысячелетия, кропотливого, непрерывного труда. Кстати, язык не поворачивается назвать этого мясника, человеком! Он демон. Или одержим демоном. Демоном потворства самым низменным и ужасным порокам человека. Насилие, вот имя этого демона! Так что в любом случае это существо не человек. Понимаешь, здесь присутствуют определенные аналогии. Он ведь не свалился с Марса, это ведь не Хищник. Он жил среди нас, существовал. Может быть, убивал и до этого. Но не так. Или тщательно прятал следы своих злодеяний, или органы не могли его поймать. Очень много вариантов. Но в одном аналогия просматривается четко, в начале он не был определен. Он еще не имел имени и конкретных черт. Теперь ему зачем-то понадобилось, чтобы люди узнали его, поверили и окончательно оформили его физиологическое существование. Он хочет испугать. Он жаждет страха и ужаса, ибо только страх может породить истинное подчинение и поклонение. Когда люди начнут дополнять его облик с помощью своей донельзя запуганной фантазии, может произойти черт его знает что! - Аркаша с удовольствием вновь закурил, выпустив три нечетких колечка подряд.
  -- Ну, до народа пока эти слухи не доберутся. Пресса под контролем. Но если честно, два, три дня и слухи поползут, да и журналисты пронюхают. - Задумчиво сказал Колыванов, словно, не сомневаясь в демонической сущности убийцы.
  -- В том-то и дело. Боги и демоны в греческой мифологии существа материальные и чувственные, то есть способные наслаждаться физиологическими контактами, в том числе и с людьми. Они антропоморфны, не все, но большинство из них обладают человеческим телом. Это тело может быть сконструировано из разных типов материи. Земли, воды, воздуха, огня. Практически из любого элемента мог сформироваться демон. Древние демоны представлялись человеку, как правило, в дисгармоничном, уродливом виде. Они были ужасны и их без натяжек можно, назвать монстрами, чудовищами.
  -- Ты хочешь сказать, что убийца, возможно, урод? - Колыванов, наверное, уже нарисовал себе омерзительного горбуна с косыми, гноящимися глазами, кривыми, острыми зубами, торчащими в разные стороны из слюнявого, безгубого рта. Естественно, оснащенного длинными руками с острыми загнутыми когтями. Лихман поспешил разрушить это представление:
  -- Уродство и отличные от человеческих стандартов признаки были свойственны в изображение демонов в период матриархата. Сам посуди, Медузы-Горгоны, Сфинкс, Эхидна, Химера - все эти существа, чудовища. В наше время их принято называть слабым полом. Когда анимизм развился, демоны начали трансформироваться и приобретать человеческие черты. У греков антропоморфизм достиг высочайшего уровня, поэтому античность в истории мировой культуры принято называть классическим периодом. По существу фундаментом, на котором потом нагромоздили разнообразные культурные стили и направления. Так что вполне возможно, что этот маньяк воображает себя героем, очищающим мир от разной скверны в женском обличие. Опять таки, именно, в олимпийском периоде, именно герои одерживали верх над разной нечистью женского рода, оставшуюся от периода матриархата. Все тот же Геракл, Эдип и иже с ними. Я думаю, он не подписывается под картиной преступления, а называет ее. Как-то: случай, безумие, чудовище, мертвый. Вот если бы он подписывался, круг поиска мог бы заметно сузиться. В заключение лекции хочу сказать тебе следующее, а то вижу, что ты уже утомился от моего красноречия. На самом деле эта мразь может черпать источники вдохновения для своей ужасной фантазии не обязательно в древнегреческих мифах. В последней трети девятнадцатого века, выдающийся для многих, немецкий философ и извращенец Фридрих Ницше и некоторые другие при рассмотрении греческой мифологии, начали выдвигать на первый план не красоту, которая им казалась наивной и упрощенной, а темный, можно сказать, природные экстазы и пороки. Сам Ницше определил греческую трагедию как синтез двух начал. Дионистического, с его оргиями, исступленностью в поглощение жизненных удовольствий, экзальтированному и апполоновскому - величаво уравновешенному и пристойно красивому. Его точку зрения разделяли и развивали далеко не последние люди и в русском искусстве, такие как Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненский, Федор Сологуб. Они то собственно и создали такое не простое направление в искусстве, как символизм. Вот, в принципе, и все. В кратком и упрощенном варианте. Могу предложить еще одну версию, которая, только что пришла в голову.
  -- Валяй. -Согласился Колыванов
  -- Помнишь древнегреческие скульптуры?
  -- Ну, так.
  -- Что отличало их, вернее, чего во многих из них не хватало?
   Колыванов раздумывал не долго. Лицо его прояснилось:
  -- Конечностей! Греки считали их наиболее трудно воспроизводимыми. Так?
  -- Вот, именно! Элементарно, Ватсон! Допустима версия, что все это творит сбрендивший скульптор, не выдержавший конкуренции с признанными греческими мастерами?
  -- Ты хочешь сказать, что он специально оставляет не тронутыми руки и ноги, таким образом, думая, что превосходит древних мастеров?
  -- Черт его знает. Но ведь можно допустить такое? - Ответил Аркаша, бросая окурок в темноту лестничного пролета.
  -- Да, понятнее не стало. Короче говоря, суммирую, мы можем иметь дело с маньяком, возомнившим себя древнегреческим героем, возможно, скульптором, взвалившим на свои плечи нелегкий труд очищения мира от женской скверны или вызвавшим на социалистическое соревнование древнегреческих скульпторов. Охренеть!
  -- Я не психолог, не психиатр, не сексопатолог, но мне кажется, что убийца ни то, ни другое, и не третье. Ему больше всего нравится приносить боль, убивать. А все эти надписи… ну, как сказать? Издевка, что ли над литературным, кинематографическим образом маньяка-убийцы. Может быть пародия? Для него первично убийство и то удовольствие, которое он получает, совершая его. Все остальное детали, но эти детали вполне могут навести вас на след убийцы. Он, безусловно, человек образованный, причем неплохо, для тупого сегодняшнего времени, но образование его поверхностно. Нет четкой схемы в подписях на месте преступлений. Он лепит их, мне кажется, без всякого смысла и связи. Хотя может быть я и ошибаюсь. Образование у него гуманитарное, или он очень трудолюбивый любитель, с прекрасной зрительной памятью. Опять возвращаясь к надписям, они взяты из сравнительно узкого периода перехода от фетишизма к анимизму. И однозначно он не урод. Уродство отпугивает, оно затрудняет общение. Все жертвы, судя по всему, охотно шли на контакт с ним, и доверяли ему.
  -- Да, единственный свидетель, та самая бабулька описала его, хотя и очень приблизительно. Составление фоторобота, на мой взгляд, в большинстве случаев стрельба пулей по воробьиной стае. Но убийца не урод. Довольно высокий, метр восемьдесят пять, метр девяносто. Смуглый. Ориентировочно лицо Кавказкой национальности…
  -- Вряд ли. После чеченской войны и всяких терактов, кавказцы стали прокаженными. Не знаю их можно тоже сравнивать с уродами. На контакт с ними идут неохотно, а убийца может быть просто в солярий ходит. Потому и смуглый. А то, что он брюнет ничего не доказывает. Я, к примеру, тоже брюнет, но если меня видят, никто ни говорит, что я лицо кавказкой национальности, сразу определяют - еврей.
  -- Ладно, Аркаша, я тут для себя кое-что записал. Если у меня возникнут вопросы, можно будет вновь прибегнуть к твоей помощи?
  -- Всегда рад помочь родным органам, в смысле, правопорядка.
  -- Но я тебя еще раз попрошу, о нашем разговоре, пожалуйста, никому ни слова. И последнее, мало ли у тебя могут появиться какие ни будь мысли по этому поводу, не сочти за труд, звякни мне на трубу, вот номер.
   Аркаша, уже весь сгорая от предвкушения встречи с Мариной, закивал головой и запихал визитку Колыванова в задний карман джинсов. Потом вспомнил о просьбе Марины купить вина, попросил у Колыванова:
  -- Слушай, Слава, ты не займешь мне сто рублей? На месяц.
  -- Займу, конечно, как откажешь такому ценному источнику информации. Тебя подвезти до метро? - Спросил Колыванов, доставая сотню и протягивая ее нетерпеливо пританцовывающему Лихману.
  -- Ага, будь добр. Ты сейчас одевайся и подожди меня внизу. Я с маман вопрос отрегулирую, то, что мне предстоит сейчас услышать, не безопасно для не прошедших специальной подготовки.
   Пока Колыванов одевался в прихожей, Аркаша собрал его сумку, сложил листы с надписями в папку и аккуратно положил Колыванову. Проводил Славу до дверей и прежде чем прикрыть дверь, распростертой ладонью показал ему: "пять минут". Закрыл дверь и, потупив взор, направился на кухню испрашивать разрешения у Людмилы Николаевны об увольнительной в город, на ночь.
   Через восемь минут он спустился и торопливо, трусцой подбежал к машине Колыванова. Лицо у Аркаши было трогательно увядшим, словно, только что он о себе узнал много нелицеприятной правды. Но мерзость, как известно, к святым не пристает. Через минуту Аркаша вновь светился, как луна. Ему приходилось постоянно сглатывать слюну предвкушения встречи с Мариной. Колыванов, видя Аркашино настроение, улыбался и покачивал головой.
   Все так же предвкушая, он расстался с Колывановым. И спустя секунды человека, преисполненного самых сладких надежд, без отрыжки поглотило ненасытное, подземное чрево метро.
   ГЛАВА ВТОРАЯ. Прошло четыре дня. Настал четверг 25 марта.
   Четвертая линия.
   - 1 -
   С ночи двадцать первого марта и по сегодняшнее утро Андрей Баженов пил, прерываясь только во сне. Это был какой-то безумный эксперимент над собой. На третий день ему удалось допиться до той степени опьянения, за которой стояло полное безразличие ко всему. Вся боль, ярость, горе почти исчезли осталось только одно, страх. Андрей боялся остановиться. Мысль о том, чтобы протрезветь была ужасна. Вернуть трезвый взгляд на мир, значило вернуть всю боль этого мира. Еще одно, как мертвый краб из густых пучин мертвого моря, без четких очертаний выползало из глубины полузатопленного сознания, можно, ведь, и умереть?! Допившись до полного отупения, может быть, удастся переступить через порог? Порог боли, который отделяет суету жизни от покоя смерти. Андрей преодолел три четверти пути к этому порогу. День, от силы два и покажется дверь, а там еще пол литра и все.
   Периодически, в страшных, с размытыми контурами видениях он видел выпотрошенное тело Ольги, на прилавке, в мясном отделе. Когда он приходил в себя, его тошнило, и он едва успевал добегать до унитаза.
   Если бы Ольга погибла под колесами автомобиля. Или шальная пуля случайно ударила ей в голову во время бандитской разборки. Все это, - думал Андрей, глядя в собственное отражение в ванной, было бы менее мучительно и страшно. С этим можно было смириться или постараться как-то переболеть. Но то как убили Ольгу выходило за рамки возможности хоть как-то это объяснить. Если бы это был слепой случай! Нет, это был злой, неотвратимый рок. Рок, который плотной пеленой окутывал теперь и самого Андрея. Рок, который нельзя было обмануть. Никак! Кроме одного способа. Сбежать. Постараться его обогнать. Опередить судьбу и спрятаться в невозможной дали.
   Для Андрея единственным и важным вопросом был способ бегства. Он перебирал их как четки, повеситься, выброситься из окна, отравиться газом, вскрыть вены. Все чаще он останавливался на последнем способе.
   Андрей второй день пил не закусывая. Налил и выпил стопку. Волна отвращения свела судорогой все тело. Он сразу налил еще и даже не выдыхая воздух послал ее в вдогонку за первой. Контрволна омерзения подавила первую. Организм пришел в относительно уравновешенное состояние. Вернулась способность размышлять. Он вновь стал раздумывать о том, как. Вопросы зачем и почему больше не беспокоили и не егозили в голове.
   Андрей где-то слышал или читал, если решил вскрыть себе вены, то надо резать их вдоль, а не поперек. Все из-за того, что если вскрыть поперек то вытекающая кровь свернется и закупорит поврежденные сосуды. Человек может остаться жить с ампутированными руками и помутненным сознанием от такого божьего наказания за попытку самоубийства.
   Итак, резать надо вдоль. Андрей начал рассматривать тыльную сторону своих запястий. Вены были тонкими и бледно голубыми. Честно говоря, зрелище жалкое. Проблема имела чисто технический характер, но к ней примешивалась и определенная эстетика. Андрей очень плохо переносил вид крови. Кроме того, столько выпить, значило не просто контузить координацию движения, а практически ввести ее в состояние комы. Чем резать? Вопрос тоже немаловажный. Скальпеля у Андрея не было. Ножа достаточно острого тоже, а точить как следует Андрей не умел. В таком состоянии и умея вряд ли бы справился. Остались бритвенные лезвия. Раньше, до смерти Ольги, он брился электрической бритвой, теперь не брился совсем. Значит, надо идти в магазин и покупать эти чертовы лезвия. Выходить не хотелось. Андрей боялся, что окружающий мир подорвет его решимость умереть. Но, чтобы умереть ему, нужны были лезвия, а это значило, что столкновение с жизнью неизбежно.
   Не твердой походкой Андрей дошел до прихожей. Прямо на футболку натянул пуховик. Подумал и не стал менять спортивные штаны на джинсы. Если надеть джинсы может появиться желание побриться, почистить зубы, умыться. Жить. Вместо этого Андрей вернулся на кухню и выпил еще водки. Она словно превратилась в воду, совершенно никакого эффекта. Вот, только ноги стали ватными. Но до магазина идти не далеко, их должно хватить.
   Видимо не только ноги Баженова стали мягкими, мозг, тоже был обернут ватой. О каких-то вещах думалось хорошо, но медленно, а о каких-то не думалось вовсе. Андрей вышел из квартиры не закрывая дверей на замки. Даже если бы он вспомнил, и судьба сыграла бы с ним в этот раз по честному, он не взял бы эту подачку. Какой во всем этом смысл? Все условности и предрассудки этого мира перестали для него существовать…
   - 2 -
   Аластору пришлось ждать возвращения Баженова почти целый час. Лифт в подъезде не работал. Тяжелое дыхание и шаркающие шаги Баженова, последствия затяжного пьянства, Аластор услышал, как только жертва поднялась на лестничную площадку. Аластор встал, приготовил электрошокер и спрятался в темном туалете.
   Баженов зашел в квартиру и запер обе двери на все имеющиеся замки. В маленьком проходе, отделявшем кухню от прихожей, зажег свет в ванной и туалете. Аластор приготовился и поднял в руке шокер, но Баженов зашел в ванную. Повозился там, что-то уронил. Чертыхнулся. Открыл воду и судя по шуму кран был направлен в ванну. Потом тональность шума изменилась, и Аластор понял, что Баженов закрыл слив. После чего Баженов вышел из ванной. Аластор вновь напрягся, но Андрей прошел мимо туалета, на кухню. Раздался звон стекла, короткий выдох. Аластор догадался, Баженов снова приложился к водке. Потом он услышал приглушенное стенами бормотание Баженова:
   - Оправление физиологических надобностей есть неоспоримое доказательство физического существования человека. Придется подтвердить свою реальность. - Аластор понял, что его час пробил. Час сведения счетов.
   Как только Баженов распахнул дверь в туалет, Аластор с хрустом в суставе выпрямил руку и ткнул Баженова маленькой, ярко-голубой молнией в шею. Реакция Андрея была притуплена, поэтому все, что он успел заметить, это черную маску, с прорезями для глаз и рта. После чего электрический разряд болевой судорогой сжал его тело, а потом отпустил начисто вышибив из него дух. Баженов упал спиной назад, в проход, Шума было немного. Аластор ожидал большего.
   - 3 -
  -- Наконец-то ты соизволил прийти в себя! Я уже устал ждать! - Сказал Аластор Баженову, когда тот открыл глаза и сфокусировал взгляд на высоком человеке, в черной, страшной своей безликостью маске. Баженов дернулся и хотел закричать, но этому помешал скотч залепивший его рот печатью молчания. Руки и ноги Баженова были плотно прикручены к деревянному стулу. Он мог только мотать головой и сопеть, этим ограничивалась свобода движения. Страшный человек заговорил голосом ускользающе знакомым. Страшный человек или специально менял его или распознать голос мешала плотно обтягивающая лицо маска.
  -- Прежде, чем приступить к детальному рассмотрению твоего тела, хочу немного побеседовать с тобой. Не возражаешь? - Ласково спросила непроницаемая маска:
  -- Если не возражаешь, поводи головой из стороны в сторону, а то ударю. - Баженов быстро замотал головой.
  -- Ну, вот и прелестно. Я закурю и позволю себе развить твою мысль о человеческой физиологии. Ты оказался в завидном положение. Ничто не мешает тебе слушать меня. Вероятно, тебе выпала счастливая возможность общаться с гением. Это общение, бесспорно, сделает тебя умнее…
   У Андрея все похолодело внутри. Желудок превратился в кусок искусственного льда, а мочевой пузырь в огромный воздушный шар, с дырой. Баженов обмочился, но даже не заметил этого. За то это заметил Аластор:
   - О, как кстати. Ты ведь не успел оправить свои естественные надобности? Сделав это сейчас, выступаешь в роли своеобразного наглядного пособия к теоретическому курсу, который я имею честь донести до твоего робкого в познании мира разума. Это поможет тебе, а помощь в данный момент тебе очень необходима. Хватит пустословия. К делу! Вернее, к слову!
   Памятником человечеству должен служить нужник. Не далеко отсюда, в верстах тридцати к югу есть прекрасный городок. В центре города, среди убогих, пятиэтажных хрущоб, на небольшом пятачке, рядом с мусорными баками, развалины деревянного дома. По возрасту он приходится динозавром, окружающим его домам. Но он умер. Перед глазами картина распада. Дом, вернее, его останки разлагаются. Гниют! Древесная пыль, бытовая грязь, штукатурка. Сгнившие доски, щепки. Покореженное, ржавое железо. Все перемешано, все мертво…
   Но в центре! На возвышение! Стоит! СТОИТ!!! Стоит сохранивший свои стены, выкрашенные в отталкивающий взгляд ядовито синий цвет. Без крыши и уже без пола, но все еще уверенный в себе, туалет. Великий памятник человеческой жизни. Время не властно над ним. Скольких он пережил?! Он всегда! Он вечен! Вся жизнь человека проходит вокруг него. В ожидание встречи с ним. Это ожидание бывает мучительным. Оно может стоить человеку репутации. Как в твоем случае, но это будет нашей маленькой тайной. Я никому не скажу о произошедшем с тобой конфузе.
   Человек зависит от него. А он от человека практически нет. Он может существовать и без человека. Человек может пренебречь всем, встречей со своей любовью, делами-деньгами, но если он не принесет жертву, которую требует от него этот алтарь, не будет знать он покоя и не обрящет он счастия во веки веков. Туалет - это, якорь к которому прикован организм живущего. И твой, Андрей, в том числе. Но туалет не просто якорь. Он символ новой религии. А, я - Аластор, ее пророк, жрец и первосвященник. Ты, Баженов, можешь стать неофитом. Я поведу тебя по жизни. Я открою тебе истину…
   Андрей почти не слышал того, кто именовал себя Аластором. Попытки сопоставить голос говорившего со знакомыми ни к чему не привели. Баженов понял, что больше всего он хочет жить, а эта тварь хочет жизнь у него отобрать. Но не человеческое, болезненное желание жить никак не могло оформиться в попытку найти способ выжить. Баженов цепенел от страха и от желания остаться живым.
   - Э, да ты меня почти не слушаешь! Вот, именно поэтому тебе не обрести спасения в вере. Тебя не озарил свет истины и надежды. Ты не можешь отречься от себя, от своей жалкой, ничтожной сущности. - Аластор вдруг замолчал. Он смотрел в потолок. Потом блуждающие глаза в прорезях сосредоточились на Баженове и он вновь заговорил:
   - Откуда мы знаем, что шепчет паук трепыхающейся мухе? Откуда мы знаем, что урчит лев еще живой антилопе? Для тебя существует только один выход, через который поведу тебя я - Аластор. Ты станешь жертвой. Твоя голова будет лежать в ослепительно белом алтаре, рядом с бездной, куда будет утекать твоя кровь, твоя душа. Ты, жертва, Баженов, и ты умрешь. Но прежде, чем ты умрешь, я приоткрою тебе уста, а потом покажу тебе лучик истины, чтобы ты ушел во тьму озаренным. Не советую тебе орать от восторга.
   Аластор подошел к Андрею сзади и коротким, выверенным рывком освободил губы Баженова от скотча на сантиметр. Вырывая щетину, срывая кожу. Баженов вскрикнул и тут же почувствовал острое, горячее жало, вошедшее в горло на миллиметр.
   - Не ори. Я же тебя просил. - Сказал Аластор, держа изогнутый клинок у шеи Андрея и склоняя над ним голову сверху.
   - Хочешь видеть лик Божий? - Спросил Аластор, а потом плавным движением снял маску с головы. Баженов запрокинул голову назад и смотрел расширенными от ужаса глазами в перевернутое изображение. Прошли секунды прежде, чем он узнал лицо и голос убийцы:
  -- Не может быть… - едва слышно сказал Андрей:
  -- Значит и Ольгу тоже ты? Но ведь ты не може…
   Договорить не успел, Аластор полоснул по натянутому горлу Андрея Баженова длинным, странно изогнутым скальпелем. Быстро отпрыгнул и договорил фразу, не досказанную Андреем:
  -- Могу, как видишь. Еще и не так могу. Но это только начало. Я убил мужчину. Значит ли это, что я нарушил ритуал не вступив с ним в половой контакт?
  -- Но ведь он мертвый?! - Возразил себе голосом Баженова Аластор.
  -- Ну и что, что мертвый? - Искренне удивился Аластор своим бархатным голосом.
  -- Но ведь он же мужчина? - Сопротивлялся голос Баженова.
  -- А у тебя что никогда, ничего не было с мужчинами? - Игриво спросил Аластор.
  -- Нет, у меня были только гетеросексуальные контакты. - Словно, извиняясь голосом Баженова.
  -- Но ведь когда-то надо начинать? Потом за чашкой кофе будешь вспоминать забавное романтическое приключение. Можешь даже рассказ написать и, к примеру, назвать его: "Адское соитие. Или, как я стал гомосексуалистом-некрофилом". Так что, давай отправляйся в ванну, там уже вода через край хлещет. Закрой воду и заодно посмотри там какой-нибудь крем. На худой конец … о, извини, не хотел задеть твое достоинство за живое. Одним словом подойдет даже подсолнечное масло. - Аластор сумел себя убедить, но последнее он сказал опять почему-то голосом Баженова:
  -- А голову я все равно отрежу и положу в унитаз. Тело брошу в ванну, так предусмотрительно заполненную водой.
   Аластор закрыл воду и принялся искать какую-нибудь смазку.
   - 4 -
   Когда Аластор закончил со своими делами. Разнес части тела в намеченном порядке. Он сел на кухне и принялся рассуждать вслух, на этот раз только своим голосом:
  -- Итак, картина создана. Осталось задуматься над тем, как озаглавить мой очередной шедевр. Черт! Ничего не приходит в голову. Надо что-нибудь позаковыристее, пооригинальнее. Что-нибудь этакое, романтическое. А, что если подписать коллаж именем Ламии? Вполне подходит! Это правонарушение озаглавлено будет именем чудовища специализировавшегося на юношах. Оно нападало на несчастных. Выпивало из них крови и высасывало костный мозг. Фу, гадость. Ну, кровь я из него, положим, выпил. Ну, не выпил, а пролил, какая разница? Костный мозг высасывать занятие трудоемкое и негигиеничное. Да и не хочу я есть. Ладно, обойдемся без детального подражания.
   Аластор прошел в ванну и, обмакивая палец в перчатке в срез шеи Баженова, написал на зеркале густой черной кровью одно слово:
   0x08 graphic
  
   Выключил во всей квартире свет и вышел, прикрыв за собой обе двери. Прежде чем выйти на улицу, на площадке между этажами стянул перчатки, положил их в полиэтиленовый пакет, а его засунул в сумку. " Мавр сделал свое дело, но скоро вернется…" - Подумал он, усаживаясь в свою машину, которая была припаркованна на улице Тельмана недалеко от дома, в котором единственный человек видевший его был уже мертв.
   - 5 -
   Вадим подъехал к своему дому около одиннадцати вечера. Во дворе никого не было видно, даже собачников. Именно это и успокоило его напряженное внимание. Хорошо отдохнув на даче, все продумав, он был готов к любому повороту событий, но кто бы мог представить себе, что эти повороты будут столь болезненными. Он расслабился в удобном кресле. Надо было выходить. Вадим вздохнул и вылез из машины. Захлопнул дверь и начал поворачиваться, словно, хотел обойти машину вокруг.
   В первый момент боли от удара он не почувствовал. Острая сталь вошла под наклоном в живот. Клинок как-то по диагонали пропорол мышечную массу и вышел из бока. Удар был рассчитан верно. Если бы Вадим не разворачивался в момент удара, нож оказался бы в печени. Марь зажал руками рукоятку ножа и выдернул его из тела. Сразу, словно волна, его накрыла жуткая боль. Она кинула его на колени. Он склонился к земле и закричал громко и пронзительно. Нож выпал из скользких от крови пальцев и вместе с ускользающим сознанием он услышал топот, издаваемый бегущими людьми. Последним усилием он сумел удержаться от беспамятства и падая на здоровый бок, все в той же позе эмбриона простонал в склонившееся над ним белое чужое лицо.
   - Врача. Помогите. Гад, он туда побежал, в подворотню. - Вадим не смог оторвать рук от дышащей болью и огнем дыры в животе, слабо кивнул головой в сторону темного провала подворотни. Кто-то закричал над ним:
   - В скорую и в милицию звони!!! - Это было последнее, что Марь услышал отчетливо. Потом у мира отключили звук и все источники освещения.
   Очнулся он от нового взрыва боли, когда его перекладывали с земли на носилки. А потом поднимали и несли в белую с красным машину. Вокруг приглушенно говорили, несуетливо двигалось много людей в форме и без. Один, молодой, жестом остановил санитаров, наклонился над Вадимом и спросил:
  -- Вадим, вы можете говорить?
  -- Капитан, имейте совесть. Вы разве не видите, что он ничего не соображает от боли. - Ответил молодому в штатском женский голос за кадром.
   " Очевидно, врач", - подумал Марь отстранено. Отвечать он не мог, действительно, было очень больно. К животу, словно, с силой прижали раскаленный утюг. А его все качали и качали, запихивая носилки в распахнутый зев микроавтобуса. Уже находясь наполовину в салоне, Марь услышал:
   - Слава! Колыванов! Тут на ноже какая-то надпись выгравирована. Вроде бы опять греческий. Кажется опять та самая хренотень. Так что ты сюда не зря тащился.
   " Ни чего себе хренотень!" - подумал Вадим. Последней его мыслью перед беспамятством была: Колыванов, знакомая фамилия. Совсем недавно ее слышал". Скорая помощь замигала синими огнями, с ревом понесла бесчувственное тело Маря в больницу на улице Костюшко. На месте преступления осталась работать следственная бригада. Часть из оперативников пошла по квартирам, окна которых выходили во двор. Кто-то опрашивал редких в этот час свидетелей. Сам Колыванов разговаривал с участковым, которому Вадим и был обязан жизнью. Ему, его жене и их французскому бульдогу Кешке. Именно они и спугнули неизвестного преступника. Оставалось ждать, когда врачи дадут согласие на беседу с Марем.
   - 6 -
   0x08 graphic
На лезвие ножа было выгравировано слово:
   Что значило Танатос, а это имя во всех своих значениях выражало одно - смерть.
   - 7 -
   Аркаша несколько раз набрал номер Андрея, но на том конце никого живого не было. Конечно, после такой утраты, которую понес Баженов не приходиться думать, что человек захочет кого- нибудь видеть. Но Аркаша считал Андрея своим другом. Друг был в беде. Аркаша должен оказать ему посильную помощь. Нельзя бросать друга в трудную минуту. Андрей всегда с готовностью приходил Лихману на помощь, и Аркаша не мог отплатить ему черной неблагодарностью. Да и лирическая натура Лихмана, ничуть неукрощенная трехдневными ласками Марины, искала поля деятельности. Тем более что Марина сославшись на неотложные дела отказала ему сегодня вечером во встрече. Значит надо найти другое дело. Не сидеть же весь вечер дома и слушать скрипучее зудение маман. Более благовидного предлога, что бы покинуть квартиру и придумать трудно. На часах компьютера было двадцать два часа тридцать три минуты. Аркаша вышел из программы и выключил питание. Дипломная работа близилась к концу, вернее, к началу. Аркаша напечатал в редакторе: ВСТУПЛЕНИЕ. И это, на сегодняшний день и на его взгляд, было немало.
   Аркаша коротко изложил матери судьбу несчастной Ольги, конечно, без подробностей. Сказал ей, что пойдет к Андрею Баженову, которому сейчас, что совершенно понятно, очень тяжело и кто, как ни Аркаша должен сейчас быть рядом с другом. Сердобольная Людмила Николаевна посочувствовала. Пустила слезу и прежде, чем скатилась на свою излюбленную тему о том, что из этой страны надо немедленно уезжать, Аркаша попросил у нее сто рублей на водку, потому что идти к другу с пустыми руками было не уместно. Тем более что в случае горя лучшим из возможных лекарств является именно сорокаградусное. Таким образом, получив родительское благословение и деньги Аркаша, преисполненный сочувствием и горькими думами, выбрался на улицу. Закурив, решил дойти пешком, минут пятнадцать всего, если идти через дворы. Заодно в магазине можно купить водки. "Андрей раньше часа ночи никогда не ложился" - с этой мыслью благочестивый Лихман тронулся в путь. В его кармане лежала записка-страховка о Вадиме Маре. Лихман не хотел себе признаваться, но подспудно понимал, что именно эта причина вела его к Баженову. Скоро предстояла встреча с Марем, а из всего плана Аркаша только написал эти записки. В сексуальном дурмане он даже не настоял на том, чтобы такие же написала и Марина. Кроме всего прочего у Андрея осторожно, максимально деликатно можно было пораспрашивать об этом мяснике, убивающем людей, как свиней на бойне. Лихман смутился своих мыслей. Все-таки любопытство, это порок. Он чувствовал не просто праздный интерес. Все мысли о том, что происходило, вызывали у него, какое-то лихорадочное, нездоровое возбуждение. Лихман не удержался и сплюнул, стараясь отделаться от этих мыслей. Он хотел оставить только искреннее горе, стремление хоть как-то разделить беду, постигшую друга.
   Ровно через двадцать пять минут Аркадий Лихман запыхавшись, поднялся на восьмой этаж и остановился пред дверью, ведущей в квартиру Андрея Баженова.
   - 8 -
   Аркаша коротко и аккуратно нажал на кнопку звонка. Тишина. В квартире, словно не было не души. А может и не было? Аркаша уже более уверенно нажал на кнопку. Никто не откликнулся на его зов. Лихман был поражен. Это случалось с ним довольно часто, когда что-нибудь получалось не так, как он себе это представлял. Будучи натурой деятельной Лихман вместо того чтобы уйти, взялся за дверную ручку и нажал на нее. Дверь, заскрипев, подалась. Вторая оказалась и вовсе приоткрытой. Аркаша вошел в темную прихожую и тихонько позвал:
   - Андрюша?! - Тишина. Только слышно, как в ванной капает вода из крана. Аркаша пошарил рукой в темноте, выключатель находился в том же месте, где и был. Лампа под потолком смутно осветила три темных провала. Два вели в комнаты, а третий на кухню.
   Аркаша пошел в комнату, в которой обычно спал Андрей. Постель была смята, но не разобрана. На журнальном столике комком валялись джинсы и свитер Баженова. Лихман развернулся и направился в гостиную. Андрей, насколько Аркаша помнил, редко пользовался этой комнатой. Почти всегда дверь в нее была закрыта. На этот раз Аркаша вошел в комнату беспрепятственно. Долго искал выключатель впотьмах, пока не догадался чиркнуть зажигалкой. В волнующемся свете зажигалки Аркаша сразу почувствовал две странности. Первая, стул опрокинутый в центре комнаты. Вторая, какой-то неприятный запах, кисловато-ржавый. Лихман повернулся к стене и увидел выключатель. Свет из аляповатой люстры затопил комнату. В центре ковра, на бежево желто-коричневом ковре, было огромное, бурого цвета пятно.
   Все что увидел Лихман в квартире Баженова совершенно не соответствовало Андрею, любившего во всем чистоту и порядок. У Аркаши внутри возникло очень нехорошее предчувствие. Он развернулся и почти бегом кинулся на кухню. Зажег свет и увидел следы многодневного, индивидуального застолья. Под подоконником с десяток пустых пол-литровых бутылок Синопской. На столе, на некогда белой скатерти, окурки, объедки, мусор и всего одна рюмка. По объему скорее стакан. Аркаша был в полном недоумении, куда мог деться Баженов? Куда он мог уйти, оставив дверь незапертой?!
   - Андрей! Баженов! - Уже во всю силу легких оглушительно позвал Аркаша и затих, изо всех сил напрягая слух. Мертвая тишина. "Может быть, в ванной заснул? Отмокает после пьянки? Как бы не захлебнулся!" - подумал Лихман, медленно направляясь по проходу в сторону ванной комнаты. Он включил свет сразу и в ванной, и в туалете. Неуверенно стукнул пару раз в закрытую дверь. Тихо, как в склепе.
   Аркаша открыл дверь. Он ничего не понял в первый момент. В темной воде плавало тело, но чего-то этому телу не хватало. Когда он понял, чего именно не хватает обнаженному мужскому телу, рвотная судорога тугим канатом скрутила желудок Лихмана. Тошнотворный ком под очень большим давлением рванулся вверх по пищеводу, мгновенно оказываясь во рту. Он едва успел закрыть рот руками. Инстинкт погнал его из ванны в туалет, к унитазу. Второй спазм настиг его тогда, когда он открывал дверь туалета. Аркаша захлебывался рвотными массами, ищущими выхода. Лихман сделал шаг, разделявший порог и вожделенный унитаз, с закрытыми глазами. Убрал руки ото рта.
   На четвертом спазме, когда желудок не смог вытолкнуть из себя ничего, кроме горько-кислой слизи, он открыл глаза и увидел перед собой в унитазе, залитое рвотой бледное лицо Андрея Баженова, с широко раскрытыми глазами.
   Лихман дернулся головой в сторону, как от удара, и ударился по настоящему. Головой о близкую стену туалета. То ли от увиденного, может быть от удара, а скорее и от одного и другого Лихман потерял сознание. Бессознательное состояние продолжалось недолго. Лихман очнулся в неестественной позе рядом с унитазом. Старательно отводя взгляд от него, Аркаша на четвереньках выбрался в коридор. Там встал на ноги и кинулся к телефону. Ему удалось победить брыкающие пальцы и нажать две кнопки: "0" и "2". Женский голос на другом конце провода ответил:
  -- Милиция. Дежурная часть слушает. Говорите.
   Заикающимся, вибрирующим голосом Лихман сказал, что на улице Тельмана произошло убийство. Когда оператор попросила его назвать себя, Лихман назвал все свои анкетные данные и уверил, что будет ждать приезда группы на месте, в квартире убитого Андрея Баженова. Аркаша не мог оставаться наедине с мертвым, обезглавленным Баженовым в квартире, но прежде чем выйти из нее он должен был сделать еще один звонок. Человеку, который как никто другой мог помочь ему в этой ситуации. Вячеславу Колыванову. Когда Аркаша уже в полу - безумном состояние поворачивался от ванны, чтобы бежать в туалет к унитазу, что бы там окончательно потерять сознание, скрестившись с мертвым взглядом Баженова, Едва. Совсем чуть-чуть, краешком не затронутого паникой и ужасом мозга, зацепил слово, написанное кровью на зеркале, вмонтированном в стену, над раковиной. Это слово, выжженное раскаленным клеймом в его мозгу и теперь в красном мареве, черным пятном плавало перед его взором:
   ЛАМИЯ. Чудовище, убивающее людей. Оно убило многих, а теперь добралось и до Андрея Баженова. Надо срочно звонить Колыванову, потому что расторопная в некоторых вопросах милиция могла навесить убийство Баженова на Лихмана, а значит и все остальные трупы, сделанные мясником-душегубом. Лихман судорожно рылся в карманах, ища визитку Колыванова. К счастью, изрядно помятый прямоугольник белого картона оказался в заднем кармане джинсов. Собрав всю оставшуюся волю в кулак, Лихман набрал номер телефона капитана Колыванова. Тот ответил сразу, подтверждая приоритет мобильной связи в экстремальных ситуациях.
  -- Слушаю.
  -- Слава, это я Аркаша! Я только что зашел в квартиру Баженова, двери оказались открыты, а Андрюха… - тут у него перехватило дыхание, а перед глазами в бордовой воде проплыло обезглавленное тело Баженова.
  -- Андрей в ванне, с отрезанной головой, а голова в унитазе…
  -- Это что у тебя такие шутки? - В голосе Колыванова явно слышалось недоверие.
  -- Какие шутки!!! Твою мать! На зеркале, в ванной, кровью написано Ламия! Это тот самый маньяк!!!
  -- Ты вызвал милицию? - Голос Колыванова стал железным.
  -- Конечно, а потом сразу тебе позвонил. - Быстро ответил Аркаша.
  -- Зря. Надо было наоборот. Так, никуда не уходи. Дождись оперативников, расскажи им все, как было. Отвечай на все вопросы. Я сразу, как смогу приеду. Ага, вот мы уже получили ориентировку, убийство на улице Тельмана. Держись! Скоро буду. - Колыванов отключился. Аркаша быстро вышел из квартиры, прикрыв двери. Он успел выкурить три сигареты, прикуривая одну от другой прежде, чем на улице раздалась сирена и спустя несколько минут на площадке появилась милиция.
   - 9 -
   У Аркаши успели взять отпечатки пальцев, проверить по телефону паспортные данные. Лихман успел рассказать историю своего появления в доме Баженова. Рассказать примерно до половины хронологию своих взаимоотношений с Андреем, прежде чем в квартире появилось три новых лица. Одно из этих лиц, к облегчению Аркадия Лихмана, принадлежало Вячеславу Колыванову. Однако Колыванов никоем образом не показал, что знаком с Лихманом. Колыванов отозвал майора в прихожую. Они стали о чем-то вполголоса разговаривать. Больше говорил Колыванов. Майор вначале отрицательно качал головой. Потом несколько раз неуверенно пожал плечами и под конец разговора три раза утвердительно кивнул головой. Беседа продолжалась по времени - одну выкуренную Аркашей сигарету. К его удивлению, майор вернулся и продолжил допрос. Колыванов принялся сновать по квартире. Очень долго находился вместе с экспертами в ванной комнате и туалете. Продолжалось это, как минимум, полчаса. Аркаша не осмеливался смотреть на часы. За это время Аркаша почти успел закончить историю отношений с Баженовым. На кухне вновь появился Колыванов, устало кивнул Аркаше и спросил у майора:
  -- Вы закончили?
   Майор еще более устало кивнул и ответил:
  -- Слава, можешь забирать его. Он мало что дал. Может быть, тебе он расскажет больше. Господи! Уволюсь я из органов. Не могу больше. Я хоть и неверующий, но как объяснить все это, если не взорванными вратами ада и не деятельностью хлынувших оттуда его исчадий? А?! - Он выразительно посмотрел через плечо на стоявшего сзади Колыванова.
  -- Не знаю, Пал Григорьевич, но если то, что ты говоришь, правда, к каждому нашему подразделению стоило бы приписать по священнику. Хотя не думаю, что от этого наша работа стала бы более эффективной. Пошли со мной. - Последнее уже относилось к Лихману.
   Когда они оказались в прихожей, Аркаша попросил у Колыванова разрешения позвонить домой, матери. Колыванов разрешил:
  -- Только ничего не говори ей. Скажи, что остаешься у Баженова ночевать. Понял?
   Аркаша кивнул. Быстро позвонил домой и сказал Людмиле Николаевне то, что хотел от него Колыванов. Мать отнеслась к его вранью с верой и пониманием. Когда Лихман положил трубку, Колыванов пригласил его в гостиную. В ней, как и на кухне закончились следственные мероприятия. Эксперты продолжали суетиться в спальне Андрея, в туалете и ванной комнате. Аркаша и Слава уселись лицом друг к другу на большом диване. Колыванов сказал:
   - Давай все по порядку. Почему ты здесь оказался. Как попал в квартиру. В общем, все. Потом изложишь свою точку зрения на все, что здесь произошло.
   Аркаша закурил не известно какую по счету сигарету, за последние полтора часа и во второй раз начал рассказывать свою историю. Колыванов лишь несколько раз перебил его, уточняя и один раз поправил. Закончив Лихман не смог удержаться от вопроса:
  -- Слава, меня подозревают во всем этом?
  -- Однозначного ответа нет. Вернее не так, нет однозначного мнения по этому вопросу. Лично я не думаю, что ты имеешь к этому отношение, кроме того, что оказался в плохое время, в страшном месте. Где ты был примерно с часу до трех дня?
  -- В университете. Это может подтвердить, как минимум десять человек. А что Андрея убили именно в этот промежуток времени?
  -- По предварительным данным. Тебе придется заверить своей подписью много разных официальных бумаг, в том числе и подписку о невыезде. В квартире кроме твоих отпечатков пальцев и обуви и отпечатков убитого, других следов не обнаружено.
  -- И на основании этих данных вы считаете возможным подозревать меня во всех этих чудовищных преступ…
   Колыванов досадливо крякнул и перебил Аркашу вялым взмахом руки:
   - Тебе же было сказано, что я тебя не подозреваю. Но во всех этих преступлениях существует странная связь. Ну, может быть, исключая первое и четвертое, что тоже под большим сомнением. В остальных случаях все жертвы тем или иным образом связанны между собой. Ольга Крылова была невестой Андрея Баженова. Елена Осипенко жила в квартире оплачиваемой Вадимом Марем. Она, выражаясь старыми понятиями, была его содержанкой. Как ты думаешь, кто из твоих знакомых отличается странностью способной, в конечном итоге вылиться в подобное преступление?
   Аркаша, услышав, что еще одна жертва имела отношение к кругу его знакомых, который теперь без натяжек можно назвать кругом обреченных, оцепенел. Представить кого-то из тех, с кем разговариваешь по телефону, пожимаешь руку при встрече, улыбаешься, делишься маленькими секретами за кружкой, другой пива, в роли кровожадного мясника, холоднокровно разделывающего своих знакомых, было выше допустимого порога фантазии Лихмана.
  -- Не знаю. Хоть убей, не знаю. Даже представить себе не могу.
  -- Пойми, три человека убиты с нечеловеческой жестокостью. Причем все трое были знакомы, некоторые косвенно. Некоторые из этой тройки поддерживали весьма тесные отношения. Допустим, что первая и четвертая жертвы были случайными. Получается, что проститутка идет с незнакомым человеком в подвал и там он среди бела дня легко ее потрошит. Такого не может быть. Профессионалка, а именно такой и была Лебяжина, и за миллион долларов не полезет в подвал с незнакомцем. Значит, убийца был ей знаком. Тебе ничего не говорит имя Надежды Лебяжиной?
   Аркаша помотал головой, он чувствовал, что в рассуждениях Колыванова есть здравое зерно, но оно было очень маленьким и никак не удавалось найти его в куче плевел. Колыванов продолжал рассуждать:
   - Почти в полночь хорошая, домашняя девочка, студентка садится в машину к незнакомому мужчине и едет с ним в Гатчину. Ладно, допустим транспорта в это время, в том направление уже нет. Но ведь Сужиева могла поехать к тетке и переночевать у нее, в Купчино. Нет, она садится в машину и едет. Был ли водитель ей незнакомым? Возможно, но маловероятно. Мы проверили все ее связи и там чисто. Аркадий, подумай, кто из твоих знакомых способен убить? Твое подозрение может оказаться и беспочвенным, но очень важным. Прежде всего для тебя. Ты ведь тоже в этом круге обреченных. Понимаешь, во всем этом есть одна деталь. Баженова изнасиловали, причем после смерти. Значит убийца еще и бисексуал. Хотя во всех остальных случаях он насиловал женщин еще живыми. Я подвожу тебя к мысли, что, возможно, убивает не тот, кто хочет убить, а тот, кому приказали сделать это. Или заплатили. Но заказчик в любом случае патологичен. Думай Аркаша, кто из твоих знакомых, необязательно маньяк, но обязательно способный на убийство человек. Тем или иным способом.
   - Я не знаю, Слава, ты пойми, я не могу сказать ни про кого из своих знакомых подобного. Совсем не потому что они все сплошь и рядом порядочные люди. Я просто не знаю оборотной стороны их жизни. А предполагать или гадать в подобном случае занятие более чем сомнительное.
   - Хорошо. Поставим вопрос иначе. С кем из своих знакомых ты испытывал дискомфорт при общении?
   Аркаша думал не долго. Он находился в полном смятении, в подобном состоянии он просто не мог лгать или изворачиваться от вопросов. Он не мог и молчать, забыв о возможных последствиях, когда говоришь следователю правду. Поэтому ответ его был короток и однозначен:
  -- Вадим Марь.
  -- Да, - глубоко вздохнул Колыванов:
  -- Заковыка. Я тоже так думал до сегодняшнего вечера. Он, как и Баженов, был основным подозреваемым. Марь мог подойти по многим своим не чистым делам. Хотя мне сложно представить его в роли маньяка-потрошителя, бисексуала с некрофильскими наклонностями.
  -- Да, я и не думал, что это он. Он просто очень тяжелый в общении человек, и я ответил на твой вопрос, с кем трудно поддерживать отношения.
  -- У всех есть недостатки. У тебя их тоже целый килограмм. Видишь ли, Аркаша, Сегодня около двадцати трех часов Вадим Марь подвергся нападению во дворе своего дома. Сразу, как только вышел из своей машины.
  -- Ну, мало ли кто мог напасть на Маря.
  -- Если бы так. Если бы это был гоп-стоп или заказуха, я бы вздохнул с облегчением. Нет, на ноже, которым его очень серьезно ранили, было выгравировано: Танатос. Говорит тебе, что-нибудь это имечко?
  -- Бог смерти.
  -- Вот именно, значит, мы имеем еще одного человека из вашей компании, который стал жертвой безумного грека. Дело Грека растет с астрономической скоростью. Если он и дальше будет двигаться с такой скоростью, боюсь, к лету он перережет все население города.
  -- Но Марь жив? Что он видел?
  -- Сейчас он в больнице на Костюшко. Что он мог видеть? Подъехал на машине к своему подъезду. Вышел, закрыл дверь. Начал поворачиваться Кто-то подобрался сзади и ударил ножом в живот. Бил грамотно. В принципе, Маря спасло то, что его ударили во время поворота. Когда он разворачивался лицом к нападавшему. Если бы в спину, нож бы угодил в спину и у нас сейчас бы был еще один жмурик. Грек оставил у него в животе нож. Марь упал, закричал. Там у помойки, как нельзя кстати для него, гулял участковый с собакой и женой. Услышал крик, сработал профессиональный инстинкт. Ломанулся на шум, крича во всю мощь: Стой милиция! Грек естественно, не стал ждать. Автографов участковый не получил. Участковый послал жену звонить в милицию и скорую, а сам следом побежал, в смысле за убийцей. Марь успел кивнуть в сторону подворотни. Но пока участковый дотащил свои сто килограммов веса до арки, того естественно и след простыл. Выскочил на Алтайскую и увидел, что на Московский проспект светлого цвета восьмерка выворачивает. Его-то винить не в чем. Он действовал в высшей степени профессионально, только благодаря этому Грек не сделал попытки добить Маря. Марь естественно в шоке, а это значит, что ни лица, ни примет особых не запомнил. Да и не мог запомнить темно там было и произошло все очень быстро. Так что свидетель он никакой. На ноже только его отпечатки пальцев, когда он нож из себя вытаскивал.
  -- Не похоже это на Грека. Он любит убивать с комфортом. - Перебил Аркаша.
  -- Согласен, но, видишь ли, Марь, насколько нам известно, был очень осторожным, даже со своими знакомыми. Подобраться к нему было очень непросто. Так что, вероятно, для Грека эта была единственная возможность разделаться с Марем, и он ее почти осуществил. Если бы ни этот неожиданный разворот Вадима, на сто восемьдесят градусов, да невидимый из-за помойки участковый со своей семьей… такие вот дела. -
   Колыванов тяжело вздохнул и устало закрыл глаза. Потом, словно что-то вспомнив, открыл их и сказал:
   Ты знаешь, что еще интересно, когда Марь в больнице пришел в себя, он сказал врачу, что убийца убегая сказал, что-то типа: Аластор еще вернется. Марь не уверен, что правильно расслышал имя, может быть это Палостор или Волостор, что-то типа этого. Но к нему сейчас нельзя. Его охраняют наши, они и позвонили. Тебе ничего не говорит эта бредятина?
  -- Слава, это не Паластор и не Волостор, никакие, это именно Аластор!
  -- Ну и что это значит?
  -- А это значит, что убийца считает себя совсем не древним греком. Он считает себя древнегреческим демоном.
  -- Что за бред?!
  -- Нет, не бред! Аластор - это демон гнева, отмщения. Так еще называли злого духа, вселяющегося в человека, одержимого жаждой мести. В нем нет никакого начала, кроме разрушительного. Месть в его понимании означало одно - смерть. Он был создан, чтобы убивать. Руководствуясь единственным мотивом убивать, чтобы отомстить. Вот кто такой Аластор.
  -- Аркаша, ты что хочешь сказать, что в конце двадцатого века по улицам Санкт-Петербурга разгуливает демон из древней мифологии и убивает людей за что-то им мстя? Ты сбрендил!
  -- Может быть. Но тогда ни один я, но и ваш майор тоже. Самым убедительным объяснением происходящему и может служить демоническая сущность этого убийцы. Я даже начинаю догадываться, что ему нужно от нашей компании. Вполне возможно, что следующей его жертвой стану я.
  -- Ты что совсем заучился? Или допился?! Чертей из-под кровати не гоняешь? Предположим, только предположим, что ему действительно нужен ты. Скажи на хрена ты ему сдался?
  -- Ему нужен не я. Он ищет браслет. - Могильным голосом ответил Аркаша.
  -- Какой еще браслет? Аркаша, я понимаю, что тебе сегодня довелось пережить. Увиденное и матерых оперативников выбивает из колеи. Знаешь сколько водки мы выпиваем вот после таких выездов?
  -- Да на меня все это повлияло! Я не твой оперативник, чтобы спокойно заниматься мероприятиями у обезглавленного тела. А браслет. Я не могу пока тебе сказать. Мне надо проверить.
  -- Что проверить?! Аркаша, друг, у нас есть очень хороший психиатр, как раз вот для таких ситуаций, давай он тебя посмотрит? Не надо ничего проверять. Надо успокоиться. Колыванов дергал за рукав впавшего в прострацию Лихмана:
  -- Аркаша, это просто маньяк - убийца. Он, скорее всего, психически ненормальный асоциальный тип человека. Человека! Понимаешь, ты! Он не демон, он просто нелюдь, тварь. - Увещевал Колыванов.
  -- Любой, кто способен на подобное либо демон, либо злой дух в него вселился! - Продолжал упорствовать Лихман. Колыванов не выдержал:
  -- Ай, думай, что хочешь! Сейчас пойдем, все оформим и я попрошу кого-нибудь отвезти тебя домой. Тебе необходимо выпить успокоительного и лечь спать. Завтра я тебя вызову и обо все поговорим. Вернее уже сегодня. В 15.00. Будь на Литейном у Большого дома. Я оставлю внизу пропуск, паспорт возьми. Все понял? - Спросил Колыванов. Аркаша кивнул и тихо ответил:
  -- Почти все.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ. 27 МАРТА, СУББОТА.
   Еще одна линия.
   - 1 -
  -- Ну и как тебе пельмени? Добавить еще? - Спросила Марина у жадно поедающего "Боярские" пельмени Аркаши.
  -- Тесто напоминает качественно пережеванный Орбит, мясо тоже маловыразительно. - Не переставая чавкать, ответил Аркаша.
  -- Именно поэтому ты и съел тридцать штук пельменей ровно за пять с половиной минут?
  -- Когда я волнуюсь, то много ем. Можно чаю? - Как-то неубедительно попытался оправдаться Лихман.
  -- В следующий раз я тебя накормлю стиральным порошком под оптимистическим названием: " Тяжелая година". Раз уж тебе все равно что есть, будем экономить.
  -- Почему такая жестокость? Чем я заслужил подобное обращение? - Аркаша уловил напряжение в голосе Мариины, за которым пряталась злость.
  -- Аркаша, нам надо поговорить серьезно. - Попыталась взять себя в руки Марина:
  -- В принципе к тебе у меня претензий нет. Это все моя доверчивость и легковерность. Мы очень мило поговорили несколько дней назад. Я, естественно, сразу напридумывала себе черт его знает что. Бросила работу. Нет, пойми меня правильно, я не упрекаю тебя. Я сама давно искала повод, чтобы уйти с панели. Повод появился, но он оказался не настолько весомым, чтобы возвращение было необратимым.
  -- Марина… - Попробовал перебить ее Аркаша.
  -- Дай я договорю, а потом ты попробуешь все опровергнуть. Так вот, прошла почти неделя с нашего с тобой разговора. За это время коммунизм так и не восторжествовал. Денег, следовательно, никто не отменил. А, их-то у меня и нет. Кончились. У тебя, насколько понимаю, тоже. Пойми, наши отношения сложно определяемы. Ты, вроде как, стал моим постоянным любовником. Я не хочу касаться каких-либо других отношений. Только в плотском смысле, но если так, то мой статус не изменился, просто множество свелось к одному знаменателю, в твоем лице. Аркаша, ты можешь относиться ко мне как угодно; как к любимой женщине, как к резиновой кукле для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Но и в первом, и во втором случае это не может быть бесплатным. Может быть, это цинично, но пойми я связала свои определенные надежды с тобой, а ничего не происходит. Давай тогда расстанемся, чтобы каждый из нас вернулся на исходные позиции. Мне тяжело это говорить, но у меня просто нет другого выхода. - Марина была готова разрыдаться. Лихман порывисто поднялся, шумно задев край стола локтем. Пластмассовая солонка подпрыгнула и ловко упала на бок. Из пяти отверстий насыпалась редкая белая полянка соляного песка. Аркаша в несколько приемов преодолел расстояние, разделявшее его с Мариной, и попытался ее обнять. Она попробовала отстраниться, но Лихман сумел облапить ее руками. Со стороны, да и по ощущениям Аркаши, он, словно, обнимал дерево. Через несколько секунд он понял, насколько это выглядит нелепо. Он отпустил Марину из своих объятий. Косолапя дошел до своего места. Поставил солонку и сел на стул. Закурил. Марина отошла к окну и повернулась к Лихману спиной. Аркаша насупившись курил. Марина смотрела в окно. Говорить, вроде, больше было не о чем. Но если бы это было так, то Аркаша не был бы Лихманом. Поэтому, докурив сигарету до середины, он начал говорить. Марина вздрогнула от неожиданности.
  -- Мариночка! Все то, что ты говорила правда. Но я… совсем не сидел без дела. И это не смотря на все эти ужасные события, которые произошли в эти дни. Все не так просто. Если сказать честно, все произошедшее разорвало меня на куски. Мне пришлось очень долго приходить в себя, собирая эти куски. Сначала я подумал о некоей мистической подоплеке этих событий. И браслет… от него надо побыстрее избавиться. Я думаю, что все это, каким-то образом связанно с ним. Колыванов, который два дня мурыжил меня, сегодня разрешил мне навестить Маря. Я думаю, что мы с ним сегодня поговорим об этом. Маришь, я понимаю все, что ты говорила и стараюсь понять то, что ты думаешь. Я не хочу ничего объяснять и главное клясться тебе в чем бы то ни было. Я сделаю все возможное, чтобы разорвать это кольцо. Почему? Сам себе задаю этот вопрос очень часто. Ответ один, ты мне очень дорога. Слова они пусты, они оболочка, их трудно наполнить смыслом. Я не знаю. Я думаю, что чем быстрее мы продадим этот браслет, тем лучше. - Аркаша оторвал взгляд от пола и посмотрел в сторону Марины. Она уже повернулась к нему лицом и перехватила его взгляд.
  -- Я тут читала один детектив, и там говорилось о том, как в палате раненого установили микрофон, а в штат сотрудников больницы ввели нескольких оперативников, чтобы поймать убийцу, который мог прийти в больницу добить раненного. Как ты собираешься разговаривать с Вадимом, если там все, как в той книге?
  -- О! - Аркаша с восхищением посмотрел на нее:
  -- Я об этом совсем не подумал. Надо будет ему написать на бумажке, чтобы он прочитал и заинтересовался. - Осенило Лихмана.
  -- Да, не надо ничего писать. Человек ранен, а ты ему сразу о делах. Вначале надо подход к нему найти. Сам говорил, что он очень непростой. Купи ему фруктов, йогурта, соков. Поговори о здоровье. Он курит?
  -- По-моему курит. Мальборо.
  -- Вот и купи ему несколько пачек сигарет. Веди себя как посетитель, который пришел навестить больного друга. Понял?
  -- Это ты здорово придумала. А, что касается денег, у меня есть в загашнике триста двадцать долларов. На модификацию компьютера копил. Завтра привезу.
  -- Да, ладно. У меня тоже кое-что есть. Не надо.
  -- Надо, Маришка. Суммируем, и хватит до реализации нашего плана. Марина, тебе надо написать записку, о которой я говорил. Наша страховка. Положи ее туда, где документы обычно хранишь. - Напомнил Аркаша:
  -- И еще, пожалуйста, принеси браслет. Я тут на досуге кое-что почитал о ювелирном деле. Надо повнимательнее на него посмотреть. Вот на, возьми мою записку, к ней положишь написанную своей рукой, текст может быть не обязательно такой, но близкий по смыслу. - Аркаша передал Марине сложенный вчетверо лист бумаги. Марина забрала записку и ушла в комнату за браслетом.
   Аркаша вновь закурил. Через несколько минут вернулась Марина, передала Аркаше сокровище и принялась мыть посуду. Аркаша, щуря левый глаз от едкого дыма, стал изучать браслет, комментируя вслух. Аркаша не мог отказать себе в удовольствие блеснуть эрудицией.
  -- Итак, что мы имеем? Имеем мы браслет именуемый мягким.
  -- Почему мягким? - Удивилась Марина. Бросила мыть посуду и устроилась рядом с Лихманом.
  -- Существуют два вида браслетов. Жесткие и мягкие. Мягкие, в смысле гибкие, звенья у них подвижные. Жесткие соответственно цельные. Мягкие браслеты бывают трех видов. Цепные, плетенные и глидерные. Твой, глидерные, то есть состоящий из своеобразных пластин. Растяжки на концах. Соединения шарнирные. Замок, - Аркаша вытащил хвост горгульи из пасти сфинкса.
  -- Замок штыковой с предохранителем. Форма браслета фантазийная. Это по науке. В качестве ремарки, у мастера была чересчур буйная фантазия. Браслет самое металлоемкое изделие. Жаль, что я мало интересовался металловедением. Не могу понять платина это или палладий? - Нахмурился Аркаша.
  -- А какая разница. - Марина была очень заинтересована.
  -- Ну, палладий - это белое золото. Я склоняюсь к мнению, что это именно палладий. Вот здесь вот видишь? Лапы, хвосты, головы, крылья. - Аркаша аккуратно подстриженным ногтем показал.
  -- А почему не платина? Она ведь дороже? - Жадно спросила Марина.
  -- Видишь ли, если я не ошибаюсь в датировке и месте изготовления браслета, скорее всего, это белое золото. Я думаю, что браслет был изготовлен в третьем-втором веке до нашей эры. Судя по стилизации браслета, вероятно, его изготовили в одном из городов-метрополий Греции, расположенных на черноморском побережье. Месторождения платины и сегодня встречаются крайне редко. Сам процесс добычи платины очень трудоемкий. Чтобы добыть унцию платины, а это тридцать один и одна десятая грамма, необходимо перебрать до десяти тонн платиносодержащей породы. Но и это еще не все. Платина встречается в самородках. Чтобы получить платину в чистом виде, этот самородок необходимо очистить от примесей, так вот процесс очистки платины состоит из ста пятидесяти операций. В общем, от добычи руды до получения чистого металла проходит до пяти месяцев.
  -- Аркаша, а почему ты думаешь, что его изготовили на черноморском побережье? - Задала очередной вопрос Марина.
  -- Марина, все мои выкладки основываются не на практике, а на чистой воды любительской теории. Может статься так, что все мои догадки очень далеки от реальности, но в одном я уверен. Все фигурки чудовищ взяты из древнегреческих мифов. Но, опять, предположительно, техника их изготовления носит элементы других культур. Я думаю, скифской и сарматской. Скифы очень любили делать из золота изображения различных животных. Причем, животных не статичных, а бегущих, борющихся за жизнь. В передаче этого движения в металле скифы были очень реалистичны. Техника исполнения тоже похожа на скифскую. Фигурки чеканные, но особым способом, так называемая выколотка изнутри. Эта техника позволяет делать фигурки объемными, как барельефы. Ну и соседи скифов, сарматы, тоже оказали свое влияние на мастера. От них в этом браслете глаза из драгоценных камней. Алмаз, изумруд, темный рубин, но больше всего александрита. Греки очень любили этот камень, за его способность менять свет в зависимости от освещения. Про него говорили утором зеленый, а вечером красный.
  -- Здорово! - Марина пришла в восхищение.
  -- Ага. Так что, если даже я ошибаюсь в вопросах датировки и места изготовления, в цене браслет от этого потеряет не много. Главное, не ошибиться, продавая его. - Каждый раз, вслух произнося это пожелание, Аркаша все более остро понимал, в какую опасную авантюру они впутываются. Еще существовала, может быть, гипотетическая связь браслета с этими убийствами. Но если даже эта связь и была придуманной, то не могло не настораживать большое количество совпадений. А если все-таки связь существовали, то особенно пугал мистический характер этой связи. Углубиться в дальнейшие дебри этих размышлений ему не дала Марина:
  -- Аркаша, а что это за фигурки? Они забавные и страшные одновременно. Я хоть тоже не без образования, но мне никакие аналогии в голову не приходят.
   Лихман, довольный возможностью вновь блеснуть эрудицией, достал из нагрудного кармана маленькое увеличительное стекло в пластиковом футляре. Гордо посмотрел на Марину, та удивленно подняла брови:
  -- Да, ты пришел во всеоружии?!
  -- Угу. Я специально целый вечер посвятил изучению специальной литературы. Это было трудно, не имея перед глазами предмета исследования. Возможны ошибки, не взыщи.
  -- Ладно, академик, не тяни. Аудитория замерла в восторге и предвкушении.
  -- Итак, браслет имеет безусловное отношение к Греции. Все изображения взяты из древнегреческих мифов. Хотя они выполнены с определенной долей схематизма, но эта доля не настолько значительна, что бы иметь возможность трактовать их двояко…
  -- Короче, Склифосовский! Поменьше сложноподчиненных фраз! - Не выдержала Марина.
  -- Все, все начинаю. Первая фигурка, за крылья которой ухватился кентавр, скорее всего гарпия. Кентавр однозначен. Полумужчина, полуконь. Гарпия полуженщина, полуптица. Прославилась похищением детей и человеческих душ. Дальше, - Аркаша передвинул увеличительное стекло к следующей, после кентавра, фигурке. Марина смотрела, затаив дыхание.
  -- В задницу, ой извини, в круп кентавру вгрызся Цербер или Кербер, опознаю личность по трем песьим головам. Туловище у него усеяно змеиными пастями, вот видишь, маленькие треугольники на теле. И последняя характерная примета, змеиный хвост. Мерзость, конечно, но что можно ожидать от прямого отпрыска Эхидны и Тифона? Последнее место службы Цербера, охранник входа в царство Аида, то есть в царство мертвых. - Марина пихнула Лихмана в бок.
  -- Чего ты? - Удивился Аркаша.
  -- Да, ничего. Дальше, дальше!
  -- Так, следующим мы имеем циклопа или киклопа. Он одной рукой тянет цербера за хвост, а другой лапищей и ногой отбивается от Минотавра. Циклоп одноглазый, видишь, рубиновый глаз посередине лба? Ну, а Минотавр человекобык, по имени Астерий, был прописан в лабиринте, построенном Дедалом по приказу критского царя. С определением шестой фигурки у меня возникли некоторые трудности. Точно не знаю, это либо пигмей, либо собака пигмеев.
  -- При чем здесь пигмеи? Ты что смеешься?
  -- Слово пигмей происходит от греческого, означавшего кулак или расстояние от кулака до локтя. По одним источникам, пигмеями греки называли племя карликов, которое по их представлениям проживало к югу от Египта или в Малой Азии. Размер представителей племени варьировался от размера муравья до мартышки. У Страбона упоминаются вместе с собаками. На браслете, как раз и представлена подобная собачка. Полупес, получеловек. Большеголовая, гнездоухая, безротая, безносая, одноглазая, глаз изумрудный. Лапы, крючья. Все это в полном объеме мы здесь и имеем.
  -- Откуда ты все это знаешь?
  -- Я в течение долгого времени… нет не так. Изучал античность, преимущественно мифы Древней Греции. Вчера просто освежил память и попытался сопоставить свои знания с браслетом.
  -- Чудеса! - Аркаше подобное определение его способностей пришлось по вкусу, тем более что оно происходило из уст Марины.
  -- Спасибо. -Искренне поблагодарил Лихман.
  -- Я продолжу. Мерзкая собака сцепилась с сиреной, тоже полуженщиной, полуптицей. Это указывает на близкую степень родства этих мифологических тварей. Сзади к сирене пристроился Эримфанский или какой-то другой, но вепрь, то бишь кабан, дикая свинья мужского рода, не выхолощенная. Окорока дикой свиньи трепет Стимфалийская птица. Автор отдал должное подвигам Геракла. И первого и вторую, коих была целая стая, сын Зевса изничтожил. У птичек на вооружение стояли железные перья, которыми они очень ловко швырялись. Еще они питались человеческими жертвами. - Последнее предложение Аркаша сказал, пытаясь воспроизвести голос актера Смирнова из "Полосатого рейса".
  -- А это, что за миленькая женщина, пытающаяся оторвать птичку от вепря? Это змеи у нее на голове?
  -- Точно. Это Горгона. По счету десятая фигурка. Одна из славного и многочисленного семейства. Отличалась мерзким характером и взглядом, обращающим в камень всякого осмелившегося заглянуть ей в лицо. Смотри, как скрупулезно точно мастер пытается передать ее черты. Вместо волос, змеи. Покрытая чешуей. Крылатая, а изо рта клыки торчат. Мерзкая женщина. Ласково держит ее за талию львиными лапами, с выпущенными когтями, грифон. Та еще птица. С орлиной головой и туловищем льва. С двенадцатой фигурой тоже есть проблемы. Я думаю, скорее всего, это кампа.
  -- Это что еще за гадость? - Интерес Марины приобрел уже академический характер.
  -- У нее тоже тело женщины. Вместо головы пять змей. Двумя она кушает грифона, а три оставшиеся слились в страстном поцелуе с тремя из шести собачьими головами Сциллы. Та самая, что мирно уживалась по соседству с Харибдой. Они, на договорных основах, делили проплывающих между ними мореплавателей.
  -- А Харибда?
  -- Ее здесь нет. Несмотря на богатое воображение, вряд ли автор смог бы изобразить страшный водоворот, чем по существу Харибда и была. Я думаю, что и одной Сциллы с ее тремя рядами зубов и двенадцатью лапами хватило бы на всех отважных мореплавателей того времени. Оставшиеся три головы Сциллы явно не испытывают симпатий к Сфинксу. Родословная у нее говорит сама за себя. Все та же мама Эхидна, все тот же папа - Тифон. Кроме женского лица и груди, у Сфинкса тело льва и крылья птицы. Очень любила загадывать загадки. Тех кто не в состоянии был ответить на поставленный вопрос, лихо по одной версии душила, по другой, не менее лихо сбрасывала в пропасть. Такие вот невинные девичьи забавы. - Лихман вновь получил кулаком в бок. Нисколько не смутившись, продолжил:
  -- Под номером пятнадцать у нас, наконец, появляется папа-герой, произведший на свет многих из представленных здесь персонажей - Тифон. Видишь?
  -- Ага, он что дракон?
  -- Большей частью. У него должно быть сто голов дракона. От шеи до бедер он вполне представительный мужчина, а вот ниже, совсем все плохо. Вместо ног, клубки извивающихся змей. Но передвигался он быстро.
  -- Вот тварь! - Марина искренне выразила свое впечатление от Тифона:
  -- Он что тоже перьями покрыт? Или это змеиные головы?
  -- Перья. Какой-то частью из своих голов он воюет, скорее всего, с Эвриномом. Помнишь, я тебе рассказывал, что одно из тех убийств прошло, как раз под знаком этого демона?
  -- Я помню. А почему по телевизору говорят об этих убийствах, как несвязанных друг с другом?
  -- Наверное, в интересах следствия. Журналисты дают ту информацию, которою поставляет им ФСБ. Мне кажется, что если произойдет утечка, и по городу поползут слухи о кровавом маньяке. Неуловимом и чудовищно жестоком. Короче говоря, это может посеять панику и дестабилизировать обстановку в городе.
  -- Ужас какой. Я теперь боюсь на улицу выходить и с людьми разговаривать. Даже по телефону.
  -- Я тоже. Но по другой причине. - Аркаша опять соскользнул в мыслях на связь убийств с браслетом. Связь все еще четко не обрисованную, но все более очевидную.
  -- А по какой причине? - Живо поинтересовалась Марина. Лихман, рассказывая ей об убийствах, умышленно не акцентировал внимания на приближенных к нему деталях этого дела.
  -- Я потом тебе расскажу. Поговорю сегодня с Марем и расскажу тебе о своих предположениях. Не обижайся. Я еще все это не совсем четко себе представляю.
  -- Не хочешь, не говори. Что там у нас с этим Эвриномом?
  -- Эврином - демон подземного царства. Он съедал мясо мертвецов, не трогая скелета. Часто изображался в виде мясной мухи или страшного демона, оседлавшего распростертого коршуна, как в нашем случае с браслетом.
  -- Большой оригинал. - Задумчиво сказала Марина.
  -- Кто? - Сразу отреагировал Лихман.
  -- Да, оба. И Эврином твой и маньяк.
  -- Почему это он мой?! - Собрался обидеться Аркаша.
  -- Ну, это так. Фигурально выражаясь. Кто там на браслете последний, с длинным змеиным хвостом?
  -- Семнадцатый и последний персонаж, это Химера. У нее три головы. Льва, козы, змеи. Туловище впереди львиное, сзади козлиное. Завершает это великолепие, как ты совершенно верно заметила, змеиный хвост. Он служит штыковым замком, который вставляется в рот Гарпии. Глаза Гарпии служат фиксатором, предохранителем. Вставляется и защелкивается. Вот так. - Лихман сопроводил пояснение действием, замыкая концы браслета.
  -- Лихо! Ну и что ты об этом думаешь? - Поинтересовалась Марина.
  -- Мастер был большой затейник. Великолепно разбирался в мифологии. Причем, Греция в то время была большая. Вернее, ее влияние простиралось на большие территории. Мифов и легенд в каждой местности было не меряно. Он свел некоторые из них воедино. Смысла особого я во всем этом не вижу, но, по всей вероятности, он есть.
  -- А что ты говорил по поводу кольца зла и так далее. Все это оккультное заумствование?
  -- Наверное, в первый раз я с пьяных глаз или с похмелья переборщил. Дело в том, что в греческих мифах подчас трудно провести грань между добром и злом. Они не имеют четких очертаний. Герои, боги, демоны действуют, как правило, руководствуясь принципами ситуативной этики. Другими словами, добро то, что может принести пользу в данный момент. Хотя все из представленных здесь существ заведомо враждебны человеку. Прошло много веков, мне трудно определить возможную философию или смысл этого творения. Я не могу сказать, что хотел показать автор, создавая его.
  -- Бог с ней, с философией! Это ведь на цену не влияет? - Нетерпеливо спросила Марина.
  -- Думаю, нет. По здравому разумению на цену не может повлиять даже то, что я мог ошибиться на сто, двести лет в минус. Все равно, сделан он, скорее всего в до - христианский период. В момент расцвета греческих городов-государств. Если цена из-за моих ошибок и меньше то не значительно. Жаль, что его нельзя показать эксперту. Цена названа мной весьма ориентировочно. - Аркаша задумчиво рассматривал золотую вещицу.
  -- Понятно. Ты не опоздаешь? - Спросила Марина.
  -- Куда? - Лихман витал в заоблачных высях.
  -- К Марю! Тебе еще передачу надо ему собирать.
  -- Так, сейчас начало третьего. Я успею. Посещение с шестнадцати до восемнадцати часов. До Костюшко ехать минут сорок, от силы час. Надо собираться. - Лихману совсем не хотелось покидать квартиру Марины, но и остаться он не мог. Дело есть дело, тем более что возможная опасность и выворачивающая на изнанку суета могла принести Аркаше, в случае успеха, сколько-то десятков тысяч долларов.
   Лихман быстро собрался. Чмокнул Марину в подставленную щеку и выбрался на улицу.
   - 2 -
   Действительность, окружавшая Аркашу, начала проявлять себя только на подступах к больнице, на улице Костюшко. И эта действительность была такова. Весна. Теплый ветер жадно слизывал оставшиеся на газонах и обочинах дорог, маленькие валики слежавшегося черного снега и льда. Сушил асфальт. Наполнял воздух эротическими надеждами. Город стряхивал с себя неопрятные лоскуты зимних одежд и готовился отдаться во власть нежных, зеленых рук весны. " Последней весны двадцатого века" - Почему-то подумал Лихман.
   На первом этаже Аркаша обратился в окошко регистратуры с вопросом, как ему найти палату Вадима Маря, в хирургическом отделении. Женщина в белом цилиндрическом, с крылышками, чепчике почему-то забеспокоилась. Сказала "ой". Опустила глаза и, поднимая трубку телефона, сказала неприязненным голосом:
  -- Подождите, пожалуйста. Я уточню. - Аркаша постоял минуту, но, решив по выражению лица женщины с крылышками, что ожидание не будет сиюминутным, отошел. Он сел в старое, потрепанное дерматиновое кресло, напротив окошка регистратуры. Стены были густо увешаны плакатами типа: " Список разрешенных продуктов, для передачи больным". Спустя пять с лишним минут к регистратуре подошел здоровый мужик, лет сорока. В белом халате и зеленых, мятых хлопчатобумажных штанах.
   Женщина за стойкой приподнялась. Обвела быстрым взглядом холл и остановилась на Аркаше. Едва заметно кивнула в его сторону головой и бесшумно пошевелила губами. Мужик через плечо проследил в направление ее взгляда и тоже сфокусировал свое внимание на Лихмане. Аркаша с большим усилием, под гнетом внимания к своей персоне официальных лиц, постарался принять безучастный вид. Он даже предпринял попытку тихонечко посвистеть, разглядывая высокий, шелушащийся потолок.
   Мужик неторопливой, шаркающей походкой направился к Лихману. Остановился в двух шагах. Поза была непринужденная, но чувствовалось, что этот "врач" готов к любому повороту событий. Слегка гнусавя, он спросил:
  -- Вы к Марю посетитель?
   Аркаша быстро встал, едва не выронив пакет с гостинцами.
  -- Я, да. Я. - забубнил он.
  -- Фамилия? - Буркнул мужик.
   " Он совсем не врач. Это то, о чем читала Марина в своем дурацком детективе". - Подумал Аркаша.
  -- Фамилия? - Повторил свой вопрос не врач.
  -- Лихман. Аркадий. - Выдавил Аркаша:
  -- Мне капитан Колыванов разрешил навестить Вадима. - Почему-то оправдываясь, сказал Лихман, уже горько сожалея о своем рвении.
  -- Знаю. Пакет покажите. - Аркаша послушно отдал пакет. Мужик почти засунул туда голову, но умудрялся говорить:
  -- Вам надо сдать верхнюю одежду в гардероб. Сменная обувь, я вижу, у вас есть. Переодевайтесь. Я вас провожу. - Сказал он, возвращая Лихману полиэтиленовый пакет.
   Все время, которое ушло у Аркаши на раздевание и переобувание в домашние тапочки, мужик, не мигая, наблюдал за ним. Лихман вспотел от его равнодушного, но колючего взгляда.
  -- Я готов. - Наконец тихо отрапортовал он.
  -- В лифте будет быстрее. - Ответил ему оперативник. Теперь в том, что это именно оперативник, сомнения не было.
   В большую кабину грузового лифта они вошли вдвоем. Как только створки закрылись, оперативник сказал:
  -- Я должен вас обыскать.
   Аркаше даже в голову не пришло качать права. Опер быстро и профессионально обыскал его. Обыск естественно ничего не дал. Аркаша в этот момент думал о том, что хорошо, что его не посетила светлая идея взять нож Юзовского, для налаживания мостов с Марем. Сейчас бы в этом случае оперативник вставлял бы ему большую катаклизму.
  -- Чисто. - Сказал оперативник. Аркаша не сумел разобраться в его интонациях.
   Эфесбешник проводил его до самой палаты, которая находилась в дальнем конце коридора. У окна в нескольких метров от двери палаты стоял еще один, точно так же одетый, оперативник. Когда первый открывал дверь, второй уже подошел и встал за спиной Лихмана.
  -- Двадцать минут. - Сказал второй в спину входящему в палату Лихману.
  -- Хорошо. - Подавленно ответил Аркаша. Оперативники не пошли вслед за ним. Прикрыли дверь, но не до конца. Аркаша отвернулся от двери. Ему сразу бросилась в глаза кровать, на которой лежал и улыбался Вадим Марь. Аркаша сделал короткий шаг. Марь все так же, улыбаясь, спросил:
  -- Пароль знаешь?
  -- Какой пароль? - Вопросом на вопрос ответил изумленный Аркаша, делая еще один шаг по направлению к больничной койке.
  -- А такой пароль: " Красный гранит кровью облит". - Марь радостно засмеялся. Потом поморщился и аккуратно погладил бок рукой.
  -- Болит? - Прочувствованно поинтересовался Аркаша.
  -- Нет. Не болит. - С ядовитым сарказмом ответил Вадим. Повисла напряженная пауза. Аркаша прервал ее первым, потому что чувствовал себя полным идиотом.
  -- Я тебе тут собрал кое-что. Йогурт, сок, сигареты. Ты какой йогурт предпочитаешь? Я не знал и купил трех видов.
  -- Аркаша, я вообще йогуртов не предпочитаю. Все равно спасибо. Особенно, за сигареты. Но ты ведь не только за этим пришел? - Аркаша открыл было рот, но Марь быстро прижал указательный палец к губам, с таинственным видом обвел комнату глазами, а потом, как ни в чем ни бывало, продолжил:
  -- Ты же хотел узнать у старого приятеля, как он себя чувствует. Пожелать ему скорейшего выздоровления. Ведь так? - Марь продолжал улыбаться.
  -- Ну, в общем, да. - Неуверенно промямли Лихман.
  -- Не напрягайся. Знаешь как в больнице больно и грустно? Ой-ой-ой. - Марь с горестной гримасой покачал головой:
  -- А, главное, главное, внутри пусто, как в дырявом ведре. Только эхо внутреннего голоса неприкаянно гуляет, отражаясь от внутренних стенок грудины. Давай свой йогурт и сок. Поставь вон там на стул. - Аркаша ошалело подчинился.
  -- Мне запрещено вставать. Я даже нужду справляю в эту, как ее?..
  -- В утку. - Подсказал Аркаша.
  -- В нее самое. Помоги мне подняться. Пойдем в туалет. Я там хоть пописаю с достоинством. Заодно и покурим. - Вадим начал медленно подниматься. Аркаша судорожно кинулся ему помогать. Марь посторонился и почти прошипел:
  -- Да, аккуратней ты! Я еще не при смерти. Тапки найди, там внизу. Мне наклоняться больно. - Аркаша быстро опустился на одно колено и заглянул под кровать. Нашел шлепанцы, стоявшие рядом с той самой, лишавшей достоинства Маря, эмалированной уткой. Подставил тапки к самым ногам Вадима. Почти надел.
  -- Спасибо. Чуть-чуть. Нежно придержи меня за локоток, когда буду вставать. На счет три. Раз, два, три… - Аркаша, почти не прилагая усилий, едва касаясь Вадима, как бы помог ему подняться. Внутри у Лихмана присутствовала уверенность, что Марь прекрасно обошелся бы и без его помощи. Шаркая, Вадим медленно вышел из палаты. Аркаша, как секретарь, плелся сзади. За дверью их поджидали все те же два оперативника. Первый, сопровождавший Аркашу, удивленно поднял брови и спросил:
  -- Куда это вы намылились?
  -- Соловьев, я тебе тысячу раз говорил, что не могу ссать в эту птицу. Пойми ты, ко мне друг пришел, и я у него на глазах должен оправляться в эту железяку?!
  -- Вадим, ты же меня подставляешь! У нас четкие инструкции. Подал голос второй.
  -- Коля, ну будь ты человеком! Могу я с другом пятнадцать метров до клозета прогуляться? А вы выполняйте свои инструкции. Сопровождайте нас. Потом у дверей покараульте, чтобы никто мня над горшком не добил. - В голосе Вадима слышалась мольба. Но мольба далекая от унижения просящего. Он просто обращался к человеческим качествам своих охранников. Может быть, это повлияло на их решение отойти от инструкций. Может быть, свою роль сыграл и вид Аркаши, взлохмаченный и простодушный. Прямо-таки вталкивающий в сознание окружающих доверие к себе. Второй, которого звали Колей, взял ответственность на себя:
  -- А, ладно. Только недолго.
  -- Спасибо, - проникновенно поблагодарил Марь.
  -- Спасибо, - не менее растроганный человечностью охранников поддержал Вадима Аркаша.
   Они двинулись к туалету. Оперативники двигались за ними шагах в трех. Марь, глядя перед собой, едва слышно зашептал:
  -- Потерпи до туалета. Пока идем, подумай и скажи честно, веришь ли ты в потустороннее?
   Совершенно ошарашенный вопросом Аркаша почти в полный голос ответил:
  -- Да, - и спиной почувствовал, как напряглись опера.
  -- Тише, ты, труба иерихонская! - Зло прошипел Марь.
  -- С некоторых пор, да. - Насколько мог тихо ответил Лихман. У него получилось.
  -- Это хорошо. - Почему-то остался доволен его ответом Марь.
   Они зашли в туалет. Вадим демонстративно закрыл дверь перед носом оперативников. Они почему-то не стали опротестовывать это решение. Марь прошел мимо кабинок к окну. На подоконнике стояла консервная банка, почти доверху забитая окурками. Марь, достигнув места для курения, заглянул в окно. Не поворачиваясь к Аркаше, сказал:
   - Все имеет свою цену. Не морщи лоб, это я по отношению к своим вертухаям. У нас есть десять минут. Я понимаю, что ты пришел не из милосердия. Возможно, ты прислан Колывановым, сволочем занудным, для того, чтобы выпытать у меня информацию. В этом случае я тоже мало чем рискую. Давай сигарету. - Прервался Марь. Закурив, продолжил:
  -- Я тебя не случайно спросил о том, веришь ли ты в мистику. Ты почти не подумав ответил, "да". А подумав, сказал, что с некоторых пор. Я тоже с некоторых пор вынужден был поверить во всю эту чертовщину. Так что если после встречи со мной ты побежишь к Колыванову с докладом, он просто поймет, что перед ним очередной сумасшедший. - Марь затянулся и выпустил дым из легких вместе с продолжением:
  -- Моя бы воля, я бы этого капитана разнес бы на хрен, в чепуху! Так вот, этим придуркам я не сказал а тебе скажу. Я видел лицо того, кто меня ударил. Не хочешь попробовать догадаться, кто это был?
  -- Откуда мне знать? - Неопределенно пожал плечами Лихман. Марь сделал неожиданно быстрый шаг в его сторону. Движение не отразилось на его лице болью. Вадим крепко схватил Аркашу за запястье:
  -- Вот именно, откуда вам всем знать, тем более поверить во все это! Меня убить хотел Юзовский! Прикинь, восстал из мертвых, набил кучу народу. Ленку убил гад. Меня чуть не сделал. Баженова разделал, как бог черепаху, и все почему?
  -- Почему? - Мертвыми губами повторил вслед за ним Аркаша.
  -- А потому, что ни один из нас не был на его похоронах! А родители не выполнили его последнюю просьбу. Его ведь не сожгли и не развеяли пепел, как он просил? Понял? Теперь он всем нам мстит. Вполне, возможно, что следующим будешь ты!
   До Аркаши, наконец, дошел смысл сказанного:
  -- Как Юзовский?!
  -- Каком! Вот таком! - Несмотря на то, что Марь злился, он совершенно не похож был на сумасшедшего.
  -- Я его вот как сейчас тебя видел. Все, его глаза, нос, ухмылочку эту кривенькую. А теперь можешь сказать, что я сумасшедший и проваливай отсюда к едрене-фене!
   Аркаша совершенно не обратил внимания на последнее, сказанное Марем, что-то бешено прокручивая в мозгу. Лицо его горело. Недостающие части мозаики вставали на свои места. Вся картина ужасная и в полном смысле потусторонняя выстраивалась перед глазами. Он хрипло и торопливо сказал:
  -- Вот потому-то он и назвал себя Аластором!
  -- А ты откуда знаешь? Колыванов сказал?! - Подозрительно спросил Марь. Но голос его был спокоен, а напряжение в теле растворилось почти без следа. Он был рад, что его сумасшествие, если это было оно, не одиноко. Лихман ему поверил. Мало того он что-то знал, кроме информации, полученной от него и Колыванова.
  -- Что это значит Аластор? - Уже спокойно спросил Марь.
  -- Аластор, в древнегреческих мифах демон гнева, мести. Злой дух, вселяющийся в мстителя. Это слово имеет нарицательное значение, буквально, каратель, мститель. Слушай, а может быть, он все-таки не умер? - Со слабой надеждой на реальность происходящего спросил Лихман.
  -- Не-а. Умер. Я проверял и одинаковую информацию получал из разных источников. Везде он был застрелен ментами в последней электричке на Лугу. Закопан на Южном кладбище. А теперь, как выясняется, восстал из ада и мстит нам, живущим.
  -- Не укладывается в башке. - Аркаша обхватил голову ладонями.
  -- У тебя в башке не укладывается, а у меня в пузе тридцать сантиметров стали, марки "Привет от Юзовского", уложилось. Будь здоров не кашляй! Помню и люблю тебя, даже на том свете. Целую Юрик.
  -- Чертовщина какая-то! - В сердцах произнес Аркаша, которому очень хотелось, чтобы Марь сказал, что все происходящее шутка. Что ничего нет, все приснилось и пришла пора обо всем забыть. Но Марь вместо этого согласился:
  -- Вот, именно, чертовщина. Теперь ты понимаешь, что от разгуливающего, кровожадного призрака меня не спасут ни эти два оболтуса, ни все ФСБ, вместе взятое?
  -- А кто вообще может спасти от призрака?! Бог? - Аркаша в полной мере осознал, что может произойти с ним в любую минуту. Он очень хотел избежать этой минуты.
  -- Бог?! Да ты милый еще более сумасшедший, чем я! Помог твой бог всем тем, кого уже нет? Ленка, между прочим, верующая была. В церковь ходила, свечки ставила. Думала, что во грехе со мной не венчанная живет. Помогло ей чистосердечное раскаянье? - Вадим опять начал раздражаться.
  -- А, что же делать-то? - Аркаше никак не удавалось сосредоточиться, что бы представить себе возможный план спасения от разгневанного демона-мстителя.
  -- Слушай меня внимательно и не перебивай. У нас остались считанные, оплаченные минуты. Прежде всего, мы с тобой заключаем договор о взаимовыгодном сотрудничестве. Мне надо выбраться отсюда. Завтра, в двенадцать часов, у меня намечена аудиенция с Колывановым. Кстати, он меня предупредил о твоем визите. Час он меня промурыжит. После его ухода, под благовидным предлогом, минут через пятнадцать, спущусь вниз. Попробую убедить своих телохранителей в необходимости этого мероприятия.
  -- А получится? Наивно спросил Аркаша. Марь поморщился, но объяснил:
  -- Мало им будет сто долларов, накину еще пятьдесят. Слушай. Твоя задача раздобыть одежду. Мы с тобой почти одного роста, подойдет и твоя, только уговор, чтобы была чистая и неброская. Одежду сложишь в мешок. С этим мешком в двадцать минут второго ждешь меня в вестибюле. Я спускаюсь и иду в туалет, через минуту ты заходишь следом. Я быстренько переодеваюсь, и мы спокойно покидаем стены этой богадельни. Еще одно, чтобы сэкономить время найми машину. Пусть она ждет не на улице Костюшко, а у второй проходной, во дворах. Все понял?
  -- Понял. - Уверенный тон Маря подавлял его волю. Лихману даже в голову не пришло, что помогая бежать Марю, он вступает, и это мягко сказано, в противоречие с ФСБ. Марь продолжал:
  -- Тринадцать двадцать. Тринадцать тридцать мы должны быть уже в машине. Вот тебе пятьдесят бакинских за машину и так на все про все. Смотри, не облажайся! - Вадим едва успел вложить свернутую купюру в потную ладонь Аркаши, как открылась дверь. Оперативник, которого Марь называл Соловьевым, извиняясь, пожал плечами и постучал пальцем по циферблату наручных часов.
  -- Вадим, время.
  -- Я понял, спасибо. - Он хлопнул Лихмана по плечу и вновь, словно, ослабев и почувствовав ноющую боль от раны, зашаркал к выходу.
   Аркаша догнал Маря уже в коридоре. Долго приходил в себя, глядя в дымящуюся окурком пепельницу. Вадим приветливо улыбнулся ему. Пожал руку:
  -- Спасибо, Аркашка, что навестил. Меня, может быть, выпустят на следующей неделе. Давай закатимся в Пекин. Намнем китайской вкуснятины, выпьем, то се. А? Как ты?
  -- Конечно, ты, это, поправляйся. Береги себя.
  -- Ага, береги руку Сеня. - Марь слабо рассмеялся, прижимая руку к раненому боку.
  -- Пока, - сказал Аркаша у лифта. Марь не оборачиваясь поднял свободную руку, зажатую в кулак.
  
  
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Двадцать восьмое марта. Воскресенье.
   Синусоида.
   - 1 -
   Вчера, вернувшись из больницы, Аркаша почти дословно пересказал все, о чем он говорил с Марем. Марина выразила безоговорочное желание принять непосредственное участие в авантюре. Аркаша попытался найти разумные доводы, чтобы отговорить ее от этого. Доводы, большей частью, не находились, а, меньшей частью, разбивались о железные контраргументы Марины. Аркаша попробовал рассердиться. Потом попробовала, и у нее почти получилось, рассердиться Марина. В результате все противоречия исчезли. Вслед за их исчезновением появился план действий на завтра. Постель, особенно, если ее с кем-нибудь делишь, способна найти любые компромиссы. Был бы собеседник.
   Согласно этому плану, Аркаше предстояло встать в девять часов утра, смотаться домой. Подобрать более-менее приличную одежду для Вадима. В полпервого они встречаются на выходе из станции метро Московская. Идут к Ленинскому проспекту. Меняют пятьдесят долларов Маря. Ловят машину. Договариваются с шофером о том, чтобы забрать больного из больницы. Оплата почасовая сто рублей в час. На всю операцию полчаса. В час машина должна стоять у проходной. Аркаша забирает Маря, они уезжают. На все про все час. Водитель получит сто рублей, в крайнем случае, можно будет накинуть еще полтинник, - подсчитала Марина. Остальные должны пойти на покрытие организаторских расходов устроителям побега. Почти весь план был изобретен Мариной. Аркаше принадлежало лишь несколько незначительных деталей. Со слов Марины все получалось легко и гладко. Настолько гладко, что Аркаша успокоился. А потом возбудился. Марине пришлось потрудиться, чтобы возбужденное состояние Аркаши прошло и все части тела вернулись в расслабленное состояние. Незаметно для них обоих, верховодить в этом тандеме стала Марина. Аркаша размышлял над этим в темноте, под мерное посапывание Марины. И если быть откровенным, ничего плохого в новой ситуации он не видел. С этой мыслью он и уснул.
   - 2 -
   Все шло хорошо до половины первого. Аркаша приехал на место встречи за десять минут, которые пролетели очень быстро. Потом время растянулось и, не в пример сердцу Аркаши, секундная стрелка отщелкивала короткие удары очень медленно.
   Марина появилась из выхода метро без десяти час. За эти двадцать минут Лихман двадцать раз почти уговорил себя выйти из игры и двадцать один раз чувство долга, неминуемо, вдребезги разносило разумные доводы. Двадцать первый раз пришелся как раз на появление Марины. Аркаша увидел ее лицо, с застывшей, виноватой улыбкой, и понял, что ради нее он способен на все. Разве, только не на убийство. Запыхавшаяся Марина подбежала к нему, чмокнула в щеку и затараторила:
  -- Аркашенька, миленький, извини! Я страшно виновата. Пойдем скорее.
   Она подхватила его под руку и потащила к выходу из подземки. Аркаша попытался разыграть недовольство:
  -- Марина, блин, мы опаздываем! Еще доллары надо менять. Машину ловить, а уже почти час дня. Через двадцать минут я должен быть в вестибюле больницы.
  -- Не ворчи, милый. - Сказала она, когда они повернули на Ленинский проспект:
  -- Не будь таким занудой. Деньги я уже поменяла. Нам осталось только поймать машину. Но я, чтобы загладить свою вину перед тобой, возьму это мероприятие на себя. Ты постой, покури и посмотри, как ловят тачки профессионалки.
   Марина вышла на обочину. Подняла правую руку. Повернула к Аркаше голову. Улыбнулась и подмигнула ему. Аркаша стоял, курил и по своему обыкновению размышлял. У Марины было праздничное, прямо-таки первомайское настроение. Пытаясь объяснить для себя причины этого, Лихман терялся в догадках. Вчера, когда Марина предложила, нет, не предложила, а с энтузиазмом настояла на своем участие в этом деле, Аркаше не пришло в голову задать ей единственный вопрос: " Зачем тебе, Марина, все это надо"? Сегодня время было уже упущено. Безвозвратно. " А и пусть все идет, как идет, если может идти", - безрадостно подумал Лихман.
   Марина тем временем остановила кислотно-желтую машину такси. Договаривалась с водителем. Аркаша медленно, лениво сосредоточил взгляд на спине Марины. Она повернулась к нему, все еще улыбаясь и призывно махнула рукой. Лихман бросил недокуренную сигарету и закосолапил к Волге. Марина села на переднее сиденье. Аркаше досталась роль бессловесного статиста, сидящего на заднем сиденье. Именно, там, за спиной Марины он окончательно смирился с изменившимся статус-кво. Да и был ли он когда-либо? Марина превратилась в безоговорочного лидера. Аркаша отныне имел лишь совещательный голос. Марина без пауз что-то говорила таксисту. Аркаша сосредоточился на нежной невнятности ее голоса:
  -- У вас в машине можно курить? - Водитель кивнул, когда сигарета была уже в губах Марины. Она все говорила и говорила:
  -- Представляете, опоздала всего на пятнадцать минут, а мой лапушка надулся и разговаривать не хочет.
  -- На двадцать, - буркнул Аркаша под нос, уже не играя, а живя в роли лапушки, муженька, дундука-подкаблучника.
  -- У нас сегодня такой день, - продолжала лепетать Марина:
  -- Друга, наконец, выписывают из больницы. Вы не будите возражать, если мы подъедем не с улицы Костюшко, а со стороны дворов, ко второй проходной? - Водитель пожал плечами и впервые за все время сказал:
  -- Мне-то что? Куда скажите туда и подъедем.
  -- А можно, муж сходит встретит Вадима, а мы подождем в машине? Аркаша… - наконец-то Марина соизволила обратиться к надутому мужу:
  -- Это ведь не займет больше двадцати минут?
  -- Максимум. -Аркаше удалось быть не многословным.
  -- Мы естественно за все заплатим, как и договорились, сто пятьдесят рублей.
  -- Ради бога. - Только деньги вперед. - Сказал водитель, резво разворачивая машину на Ленинском проспекте. Пока они заезжали в карман, потом поворачивали под арку большого дома, Марина расстегнула сумочку и достала оттуда три бумажки по пятьдесят рублей.
  -- Вот, пожалуйста. - Шофер не глядя взял деньги и засунул их в нагрудный карман кожаной куртки. В десять минут второго они припарковались рядом с пятиэтажным блочным домом. Из машины была видна проходная, ведущая на территорию больницы. Аркаша вылез из машины и удивился, что следом вышла Марина. Сумочку она оставила в кабине. Марина подошла к Аркаше, неловко обняла его и поцеловала в небритую щеку:
  -- Аркашка, не сердись. Давай иди. Я буду ждать. Смотри аккуратней там. Я думаю, все будет в порядке. Ведь все складывается для нас относительно удачно? На ловца и зверь бежит. Ведь так?
   Аркаша оттаял. Уже неважно и почти забыто напряжение прошлого часа. Предстоящее больше не кажется глупой, невыполнимой авантюрой:
   - Да, ладно, Маришка. Все нормально будет. Я скоро вернусь. - Он поцеловал Марину в губы. Она ответила. Потом отстранилась и легонько пихнула его в грудь ладонями:
  -- Все. Не увлекайся. Иди.
   Аркаша развернулся и быстро и собранно пошел к КПП. Мешок с одеждой он нес крепко и уверенно. Он больше не мешал ему переставлять ноги. На ступеньках, ведущих в проходную, он оглянулся. Увидел, что Марина садится в машину. Когда Аркаша проходил мимо охранника, сердце екнуло. Человек в черной униформе даже не оторвался от газеты.
   Ровно в тринадцать пятнадцать Аркаша занял исходную позицию, у стены, в холле больницы. С этого места все помещения, входы и выходы из него были перед глазами Лихмана. Вернулся мандраж. Мысль о том, что вдруг повяжут, пульсировала красной табличкой в мозгу. Но одновременно со страхом Аркаша испытывал нечто сродни возбуждению. "Адреналин. Все это адреналин, именно он приятно щекочет нервы. Забавно, с какой скоростью и рвением бесшабашная, но упорядоченная жизнь Аркаши вскочила с ног на голову. Марина перевернула все. Что это? Любовь? Наверное. Прочь! Прочь! Надо сосредоточиться на деле. Потом вечером, лучше ночью, поговорить с Мариной. Глупо скрывать и подменять понятия. Надо сказать, что люблю ее, что жить без нее не могу. Она не должна смеяться. Как она сейчас на меня смотрела?! Смешно и банально! Может ли такой человек, как Аркадий Лихман, рассчитывать на взаимность?" - ответить на это животрепещущий вопрос Аркаша не успел. Створки лифта распахнулись. Из кабины вышел Марь. Рассеянно улыбаясь, он быстро обвел зал глазами. Увидел Лихмана, но не задержался на нем. Легкой походкой направился в сторону газетного лотка. Секунд десять рассматривал газеты и журналы. Купил "Вне закона". На нервах Аркаши в это время можно было играть, как на арфе. Нервная дрожь засуетилась в левом напряженном колене. Аркаша распределил свой немалый вес на обе ноги. Дрожь убежала. Марь направился в туалет, по пути рассматривая журнал. Вел он себя совершенно не принужденно. Когда он вошел и закрыл дверь тамбура, Аркаша почти сорвался. Почти бегом кинулся следом. Неимоверным усилием он взял себя в руки и укротил галоп, модифицируя его в размеренную трусцу. За пять секунд он преодолел расстояние. У самых дверей он столкнулся с какой-то бабкой. Невнятно прогундосил:
  -- Извините, - и красный как рак заскочил в тамбур одноунитазового туалета.
  -- Тише, Аркаша. Успокойся. Все под контролем. Закрой дверь на задвижку. - В тамбуре, оснащенном грязной раковиной, им вдвоем было тесно. Аркаша неловко повернулся и закрыл щеколду.
  -- Давай мешок. Я быстро. - Вадим почти вырвал у Аркаши Мешок и зашел внутрь туалета. Вытащил куртку и надел ее прямо на футболку.
  -- В кармане шапка. - Сказал Аркаша.
  -- Молодец. Как с машиной? - Вадим уже натягивал джинсы. Они ему были немного великоваты. Ботинки, несмотря на стесненные обстоятельства, словно, сами запрыгнули на ноги. Было видно, что торопливость и обстановка причиняют Марю боль. Он стиснул зубы.
  -- На месте. Болит? - Спросил Аркаша.
  -- Нормально. Ботинки великоваты. Сойдет. - Сказал Марь, натягивая вязаную, черную шапочку до самых бровей.
  -- Как я? - Ревниво и придирчиво спросил Вадим.
  -- Неплохо. - Со стороны вовсе не казалось, что на нем надета чужая одежда.
  -- Значит так, я выхожу первым. Ты считаешь до тридцати и выходишь следом. Пока зайди в туалет и закрой дверь.
   Аркаша выполнил все инструкции. Медленно сосчитал до тридцати. Он открыл дверь в тамбур. В него как раз заходил какой-то мужик. Увидев Аркашу, он отступил в холл, но не воздержался от комментария:
   - В пещере родился? Двери закрывать надо.
   Аркаша не понял фразы, но на всякий случай извинился. Марь уже вышел из больницы. Аркаша уговорил себя не бежать. Спокойно пересек вестибюль и вышел на улицу. Вадим преодолел половину дороги до проходной. Аркаша решил не догонять его, чтобы не привлекать внимания. Проходную они проходили порознь. Все с тем же интервалом в тридцать секунд. За стеклом никого не было. Видимо, вахтер ушел на обед. Марь ждал Аркашу в десяти шагах от КПП.
  -- Сигарету, - сказал Вадим прежде всего. Аркаша протянул пачку и зажигалку. Марь жадно закурил:
  -- Где машина? - Аркаша только сейчас вспомнил и о машине и о Марине.
  -- Вон она. - Показал он пальцем на такси.
  -- Как там у тебя все прошло? Как охранники?
  -- Бесплатно. - Сказал Марь:
  -- Если бы я им предлагал деньги, чтобы выйти без надзора, вряд ли бы что-нибудь получилось. Они не дураки. Пошли. Времени мало. На старуху бывает проруха. Мне удалось выскользнуть незаметно. Без проблем. Думаю сейчас они уже хватились.
  -- Я не один. - Наконец нашел в себе смелости открыть тайну Аркаша.
  -- С кем? - Отрывисто спросил Марь.
  -- С подругой. Марина. Она как бы моя жена, а ты как бы наш друг, которого выписали из больницы. Для шофера. - Торопливо начал рассказывать Лихман.
  -- Второе как бы, не как бы. Ты мой друг Аркаша, а в долгу перед друзьями я оставаться не привык. - Голос Вадима можно было без натяжек назвать торжественным. До машины оставалось три шага.
   Они сели в Машину, на заднее сиденье. Марь весело и жизнерадостно сказал:
  -- Привет, Маришка! Почему ни разу не навестила? Лень было старого друга проведать, да?
  -- Что ты, Вадим. На работе зашивалась. Конец месяца, сам понимаешь, никак было не отпроситься. Не обижайся. - Ловко подыграла ему Марина. У Аркаши возникло ощущение, что эта сцена репетировалась множество раз.
  -- Ну что, поехали? Нам надо отметить это событие. Шеф, "Розу Ветров", на Московском знаешь? - Обратился Марь к таксисту.
  -- А, то! - Весело ответил шофер. Аркаша задался вопросом, а почему у таксиста изменилось настроение? Может быть, сто пятьдесят рублей снятых, как с куста, за час непыльной работы тому причина? Или разговор с Мариной за время Аркашиного отсутствия развеселил угрюмого мужика?
   Как бы то ни было, через пятнадцать минут такси затормозило на Московском проспекте у "розы Ветров". Они поблагодарили таксиса, пожелали ему удачи и направились к входу в кафе. Аркаша уже положил руку на дверную ручку, когда Вадим прикосновением остановил его.
  -- Туда мы не пойдем. Нам надо провести военный совет. Все согласны?
   Марина кивнула. Лихман неопределенно пожал плечами.
   - Мне домой ехать нельзя. Марина, насколько я понимаю, в курсе происходящего? - Посмотрел ей в глаза Вадим.
  -- Да, Вадим, понимаешь, Аркаша… - Жестом руки Марь прервал ее.
  -- Все нормально. Это даже более чем удача. К себе домой я ехать не могу. Мои церберы уже закусили намордники и бьют в набат. К тебе, Аркаша, я понимаю, тоже нежелательно.
  -- Да, у меня мать. Надо будет придумывать какие-нибудь объяснения. - Неуверенно начал Аркаша.
  -- И не только поэтому. Колыванов хоть и зануда, но не дурак. Он легко свяжет мое бегство с твоим вчерашним визитом. Получается, вполне возможно, что на конспиративной квартире нас ждет засада. Я, конечно, мог бы дать вам по парабеллуму, но вряд ли это упростит ситуацию. - Все натянуто улыбнулись шутке.
  -- Мальчики, а что собственно случилось? Ну, сбежал ты из больницы, ну и что? А Аркаша вообще вроде как ни причем.
  -- Марина, я не знаю, рассказывал ли Аркаша тебе о деталях происходящего? Но суть заключается даже не в этом. Колыванов сегодня заходил ко мне и рассказал много чего интересного. Мы с Аркашей единственные, я подчеркиваю, единственные живые свидетели по этому делу. Сегодня к Аркаше должны были приставить охрану. Поняла? Следствие лишилось в один миг двух своих основных составляющих.
  -- Да, дела. - Новые обстоятельства не прибавили оптимизма никому. В первую очередь скис Лихман.
  -- Не вешай нос, Аркашка! Прорвемся. Колыванов знает о Марине?
  -- Нет, о ней никто, кроме тебя, не знает.
  -- Отлично. - Марь явно был обрадован.
  -- Марина, только ты в сложившейся ситуации можешь помочь двум беглецам. Которых с одной стороны, разыскивает всемогущее ФСБ, а с другой, неуловимый и не менее всемогущий призрак Юзовского.
  -- Ребята, я не думаю, что это призрак. Может быть, кто-то хочет, чтобы все думали об убийце, как о призраке. И в первую очередь он хочет, что бы так думали, именно, вы.
  -- Марина, в этом есть здравое зерно. Я думал об этом аспекте. Но сейчас не время и не место говорить об этом. Нам надо где-нибудь засесть. А там уже подумаем обо всем этом. Мы можем найти прибежище у тебя, Марина?
  -- Конечно, о чем речь? Давайте поймаем машину и поедем ко мне. Там обо всем поговорим и за одно отметим твое, Вадим, освобождение. Ты как, Аркаша? - Марина посмотрела на Лихмана. Аркаша чувствовал, что Марь нравится Марине. Стихийно он начал вновь превращаться в замкнутого, закомплексованного юношу.
  -- Поехали. - Сумел протолкнуть он единственное слово сквозь недостроенную стену обиды.
  -- Я ловлю машину! - Оптимизм Марины хлестал через край. Когда она отошла на обочину, Марь приблизился к Аркаше почти вплотную и тихо спросил:
  -- Ты, чего, старик, пучишься? Все нормально. Пойми, чтобы защитить себя и Марину, нам необходимо консолидировать усилия. А, ты, дуешься, на что-то!
  -- Да нет. Все нормально, - вяло отреагировал Лихман.
  -- Вот и славно! Слушай, тебе ничего не говорит имя Наталья Иванова? - Аркаша сосредоточился. Порылся в памяти:
  -- Нет. Иванова, конечно, не редкая фамилия, но мне в сочетание с именем ничего не говорит.
  -- Вот и мне это сочетание ни о чем не говорит. - Задумчиво сказал Марь. Марине все не удавалось поймать машину. Напуганные прессой и слухами частники без сомнений проносились мимо.
  -- А в чем дело? - Вернулся Аркаша к разговору.
  -- Колыванов сегодня навестил меня и сказал, что в деле "Грека" появилась еще одна жертва. Эта самая Наташа Иванова, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения. Но странность в том, что Аластор, эта тварь, или Юзовский убил, ее без затей. Почти так же как пытался убить меня. С одной только разницей, что не ножом, а выстрелил ей в голову из китайского ТТ с глушителем. Днем. В ее подъезде, где она снимала квартиру. Пистолет бросил рядом, по виду чистая заказуха, тем более что девочка работала в крупной фирме торгующей лесом, бухгалтером.
  -- Ну, и…
  -- Да, вот тебе и ну и! В руку ей убийца вложил листок, с написанной на нем греческой тарабарщиной. Эксперты надпись перевели однозначно: "Сфинкс". Так, то вот… о Марина сумела сделать невозможное. Пошли. - Легко толкнул в бок оцепеневшего Лихмана Вадим. До Звенигородской они доехали за двадцать минут.
   - 3 -
   Естественно, Аркаше пришлось топать в магазин за покупками. Вадим и Марина пошли домой. В голове неудобно разместилась непривычная, гулкая пустота. Чтобы осмыслить происходящее у Аркаши не хватало ни воображения, ни жизненного опыта. Единственное, почти физиологическое ощущение, можно было сравнить с переживаниями древнегреческого моряка, сумевшего избежать зубов Сциллы, чтобы тут же оказаться в страшном водовороте Харибды. Как выбраться из него? А главное, что ожидает на поверхности, если удастся выбраться? Тем более что шестиголовая Сцилла все еще голодна. Весь в тягостных раздумьях, словно, окопный солдат во вшах, Аркаша отоварился в магазине. Он даже не заметил, как молоденькая, пухлощекая кассирша легко и ловко обсчитала его на двадцать рублей. Аркаша не помнил, как добрался до Марининой квартиры. Открыл ее своим ключом, который сегодня утром ему дала Марина, но это в полном смысле событие, акт, так сказать безграничного доверия, сегодня не произвел на Аркашу никакого впечатления. Тем более что, открыв дверь, он услышал веселый смех Марины и Вадима. В затылок и куда-то в область под сердцем настойчиво постучала ревность. Самолюбие вдруг решило поставить сумку, положить ключи, прикрыть дверь и тихонько уйти от нее и от себя. Но Марина услышала его и выбежала в прихожую. Она все никак не могла выйти из роли веселой жены вечно недовольного мужа.
  -- Как ты быстро вернулся, Аркашенька. Ну, хватит дуться. Не будь ты такой букой!
  -- А чего радоваться? Что у нас праздник?! Такое ощущение, что вы не понимаете, что происходит.
   Марина быстро подошла к нему. Привстала на цыпочки и склонила непокорную, буйную голову к своим губам. Тихо зашептала в ухо:
  -- Аркашка, милый. Неужели ты не понимаешь? Все складывается очень удачно. Вадим нам обязан. Он теперь не опасен. Ведь так? Нам же надо пристроить браслет и воплотить свои мечты? Этим мы сейчас и занимаемся. Деньги у него есть. Можно взять его в долю. Раздербанить выручку на три части. Он волк. Настоящий волк. Лучше иметь волка другом, чем врагом. И не вздумай ревновать. - Она поцеловала его в ухо. Аркаша слушал ее, закрыв глаза. И верил, верил каждому слову. Раздалось тихое, деликатное покашливание.
  -- Ребята, вы меня извините, пожалуйста, но я сбежал во время обеда. Конечно, в больнице прием пищи имеет символический, я бы даже сказал ритуальный характер, но, тем не менее, воспоминание о скромной больничной кухне аппетита не удовлетворяет.
  -- Ой, ой, ой, мальчики! Я быстро. Аркаша, ты все купил?
  -- Угу, все. Синопской не было. Я взял литр Дипломата.
  -- Узнаю друга Аркашу. Из всех яств он предпочитает жидкие. - Сказал Марь и засмеялся. Смеялся он так заразительно, что через мгновение прыснула и Марина. А спустя два мгновения вирусом веселья заразился и Лихман. Аркаша захохотал оглушительно и раскатисто, словно в раструб водосточной трубы. Когда смех умолк, Марина помогла Аркаше снять куртку и сказала с интонациями Мальвины:
  -- Мальчики, вы пока посидите в комнате. Покурите, а я быстро сооружу обед.
   Марина взяла сумку и удалилась на кухню. Марь и Аркаша пошли в комнату. Расселись. Никто не осмеливался первым нарушить молчание, а необходимость в этом чувствовалась все отчетливее. Аркаша, на котором в определенной степени лежали обязанности хозяина в доме, вынужден был начать первым:
  -- Вадим, хочешь закурить?
  -- Нет, Аркаша, спасибо. В животе и так камень. Очень есть хочется. Ты-то кури, на меня не смотри.
  -- Спасибо. - Почему-то поблагодарил Маря Лихман.
  -- Да, не за что. - Улыбнулся Вадим, а потом, понизив голос, продолжил:
  -- Аркаша, послушай. Я чувствую, что у тебя с Мариной серьезно. Извини, что вторгаюсь в столь интимную сферу, но между нами, словно кошка пробежала. Я хочу отделить мух от котлет, насколько это возможно. Раньше я относился к тебе предвзято, врать не буду. Но сегодня ты оказал мне неоценимую услугу. Я не знаю, как дальше карта ляжет. Не хочу скатываться до банальности, но вполне вероятно, что сегодня ты мне спас жизнь. У меня никогда не было друзей. Я вообще избегал в жизни привязанностей. Предпочитал человеческие отношения рассматривать с позиции товарно-денежных… все равно банальностей не избежать. Аркаша, я обязан тебе, но и не только это. Я чувствую по отношению к тебе, другого слова не подберешь, привязанность. Вот. И не хочу, чтобы между нами были какие-либо недоговоренности. И ты, и Марина помогли мне сегодня. Я отплачу вам тем же. Что касается Марины… подожди… - Вадим не дал открыть Аркаше рот:
  -- Она милая девушка и все такое, как говорится. Но она твоя подруга. А друг моего друга теряет для меня половую принадлежность и сексуальную привлекательность. Марина для меня просто хороший человек, товарищ. Проверенный товарищ. Друг. И все. Ты понял? - Вадим волновался, и слова давались ему с большим трудом:
  -- Я многое пережил за последние дни. Ленка, которую эта тварь выпотрошила, не была для меня безразлична. Может, я и не любил ее, но она была немало важной составляющей моей жизни. Понимаешь? А теперь ее нет. Возможно, наши отношения не продлились бы долго, но так как они закончились!.. Я найду эту тварь, и она мне за все заплатит. Будь он призрак, будь он хоть сам дьявол! - В глазах Вадима блеснули слезы. Он закрыл лицо и сильно нажал на веки пальцами. Аркаша совершенно не представлял, что Марь может быть таким. Что его что-то может так глубоко ранить. До слез. Слова куда-то разбежались. Сердце подхватила мягкая рука жалости:
  -- Вадим, я…
  -- Все нормально. - Приглушенно, из-под ладоней ответил Марь:
  -- Нормально, Аркаша. Прорвемся! - Лихман порывисто поднялся со своего места и подошел к Вадиму. Положил руку ему на плечо. Вадим оторвал ладони от лица. На щеках еще были остатки влаги, но глаза оказались уже сухими.
  -- Я уже в норме. Прости мне мою слабость. Что бы это ни было, мы пройдем этот путь до конца. А там.., там посмотрим! - Вадим поднялся. Рука Аркаши медленно и не охотно соскользнула с его плеча. Медленно опускаясь, она наткнулась на ладонь Вадима. Их руки соединились в крепком, мужском рукопожатии. Они смотрели друг другу в глаза. В этих перекрещенных взглядах было больше истины, чем в любых возможных словах.
  -- Что это вы затихли, заговорщики? Спросила появившаяся Марина и замолчала, став невольным свидетелем этой скупой на эмоции сцены. Потом, решившись, разрушила эту вечность:
  -- У меня все готово. Пойдемте на кухню. Нам надо отметить встречу.
   - 4 -
   Ели и пили молча. Когда бутылка Дипломата опустела на треть, Марина не выдержала и спросила:
  -- Вадим, а тебе не вредно пить, после ранения?
  -- Маришка, знаешь, что раненым на войне давали чистый спирт вместо наркоза?
  -- Слышала и читала.
  -- Я сейчас на собственной шкуре испытываю безотказность этого метода. С тех пор, как тварь меня пырнула, в животе словно раскаленный, железный штырь остался. Под действием водки он, словно, рассасывается. Растворяется. Ну и бог с ним. Мне просто повезло. Жизненно важные органы не задеты и нормально. Сейчас у нас не об этом должна голова болеть. Нам надо подвести итоги. Свести дебет с кредитом. Я буду говорить, а вы потом добавите. Если в чем-то ошибусь, или забуду упомянуть. Согласны?
   Аркаша и Марина почти синхронно кивнули. Вадим отодвинул от себя пустую тарелку, взял предложенную Лихманом сигарету и начал:
  -- Тварь, которая именует себя Аластором, что в переводе, по мнению нашего эксперта, - Марь уважительно кивнул Аркаше:
  -- означает мститель. Внешним обликом один в один вылитый покойный Юзовский, убитый в последний день зимы в электричке Лужского направления. Куча покойников, из которых три с половиной имеют отношение к нашим знакомы. Половина покойника, это понятно я. О чем говорит эта подборка фактов? На мой взгляд, существуют два объяснения. Первое: Юзовский восстал с того света и мстит живущим . Все убитые из наших с Аркашей знакомых были знакомыми и ему. Эту версию можно назвать мистической. Вторая, кто-то, приняв облик Юзовского, с помощью косметики или соответствующих пластических операций, убивает все тех же общих знакомых и, мимоходом, крошит в капусту случайных людей. Несмотря на большую реалистичность, вторая версия выглядит не менее фантастично. Почему? Да потому, что и в первом и во втором случае встает один и тот же вопрос: " Зачем?". Зачем ему это надо? Перебирая всех наших общих с Юзовским знакомых, я не смог подобрать ни одного, способного на подобное. И опять таки - мотив?! Зачем этот урод все это делает? Мне кажется единственным более очевидным объяснением происходящему, несмотря на мое атеистическое воспитание, является мистическая подоплека. То есть первая версия. Аркаша? --Вадим в упор посмотрел на Лихмана.
  -- Я все больше и больше склоняюсь к мистической версии. - Предложение далось ему сравнительно легко.
  -- Марина? - Марь перевел взгляд на нее.
  -- Я не знаю. Все это звучит дико и не естественно, если бы не одна деталь.
  -- Какая? - Быстро спросил Марь. Марина посмотрела на Аркашу. Тот кивнул.
  -- Я знала Юзовского. - Марь чуть не упал со стула:
  -- Ты шутишь?!
  -- Нет, в том то и дело, что нет. Он познакомился со мной около Владимирской. Двадцать восьмого февраля. Мы пришли ко мне домой, и он заснул. Когда проснулся, ушел. И записку свою предсмертную он написал, думаю здесь. Я сама дала ему бумагу и ручку.
  -- Марина, это уже чересчур. Даже для мистики. - Вадим был настроен скептически.
  -- Аркаша, ты куда нож спрятал? Принеси, пожалуйста. Может быть, Вадиму он окажется знакомым. - Лихман с готовностью встал и вышел из кухни. В комнате он, кряхтя, залез под кровать и в дальнем пыльном углу взял нож завернутый в полиэтиленовый пакет.
   Когда Лихман протянул Вадиму нож, глаза Маря едва не выскочили из орбит.
  -- Вот чертовщина! Этот нож я продал Юзовскому. Он всегда имел тягу к холодному оружию.
   Марь вытащил нож из чехла. Внимательно его осмотрел. Провел большим пальцем по режущей кромке. Покачал головой:
   - У Юзовского руки из задницы росли. Извини Марина. Кто же в ручную такой нож точит? Завалил, полировку содрал.
   Аркаше неожиданно пришла в голову мысль:
   - А, зачем его вообще понадобилось точить? Как он мог его затупить? Мясо он им, что ли рубил?
   Вадим вставил клинок в ножны и положил на стол. Внимательно посмотрел на Аркашу:
  -- Мясо? Интересно, что это было за мясо. Уж не на двух ли ногах?
   Марина судорожно передернулась всем телом. Марь продолжил:
  -- Неплохо бы было поинтересоваться у Колыванова, хотя он своей желудочно-кишечной активностью способен свести с ума и мертвого.
  -- О чем поинтересоваться? - Спросил Лихман, наливая всем водки.
  -- Будем здоровы. - Чокнулся со всеми Вадим. Выпил. Перевел дух и, не закусывая, закончил мысль:
  -- А, о том, - не было ли подобных преступлений до того, как Юзовский официально погиб?
  -- Какое это имеет значение? - Спросил Аркаша. Вадим опять очень внимательно посмотрел на Лихмана, а потом почему-то спросил:
  -- Аркаша, тебе не приходилось задумываться над вопросом: Почему в Мерседес садятся и из него выходят, а в Жигули залезают и вылезают. В лучшем случае выбираются?
   Лихман недоуменно пожал плечами:
  -- Нет, но, по-моему, ответ очевиден.
  -- Я так не думаю. Видишь ли, ответ на этот концептуальный вопрос не настолько очевиден, как может показаться на первый, поверхностный взгляд. Между тем попытка разобраться в этом приближает мыслящего человека к построению собственной системы мироздания. Собственной, так сказать, философии. На досуге подумай над этим, а при случае мы вернемся к этому вопросу.
  -- Мне кажется, что сейчас не самое лучшее время для выработки философских концепций. Нам надо подумать о том, что делать дальше. - Примирительно сказала Марина.
  -- Вот видишь, Аркаша, устами женщины, почти каждый день глаголет истина. А для тебя очевидны ответы почти на все вопросы. Давайте еще выпьем, прежде чем перейдем к решению наболевших проблем. Возражений нет?
   Возражений не было. Они выпили, после чего Вадим извинился и ушел в туалет. Как только дверь за ним закрылась, Марина шепотом спросила у Аркаши:
  -- Что будем делать с браслетом? Будем сейчас говорить?
  -- Я думаю, что лучше немного попозже. Сейчас будет лучше… - Аркаше не удалось договорить. Вадим вышел из туалета и прошел в ванную комнату. Вымыл руки. Вернулся и вновь разлил водку.
  -- Значит так. Переходим на военное положение. Я сейчас позвоню своему приятелю. Мне нужна машина и деньги. И оружие. А, что ты так смотришь на меня, Аркаша?! У меня нет никакого желания вновь подставляться Юзовскому, или Аластору, или как там его!
  -- Ну, это, так сказать, тактическая задача. А что у нас за стратегия? - Спросил Лихман.
  -- Стратегия? У меня есть несколько наметок, но все они вертятся вокруг одного, - надо выжить. Любой ценой. Это главное. А тактика… ну мы можем убежать и спрятаться на некоторое время. Есть у меня одно место. Но если наши предположения о мистическом происхождении этого гребанного мстителя верны, то нет ни одного места, где бы мы были в безопасности от потустороннего. Это я по фильмам точно знаю. Вторая возможная линия поведения. Пойти к Колыванову с повинной. Просить у него защиты. Хотя не думаю, что компетентные органы в состояние бороться с призраками, тем более с материализовавшимися и настолько агрессивными. Они с организованной преступностью справиться не могут. - Марь поднял свою рюмку, приглашая всех последовать своему примеру. Выпили. Все молчали. Казалось, что в комнате возникло сильное поле статического напряжения от тяжелых мыслей. Однако, ни Марина, ни Аркаша были не в состояние сосредоточиться. Действительно напряженно думал лишь Вадим. Аркаша и Марина полностью признали его главенство и авторитет.
   Как правило, так и бывает. Слабых пугают не трудности, с этим они живут постоянно. Их пугает необходимость преодолевать эти трудности немедленно. Их пугает возможная ответственность, способная возникнуть в момент преодоления этих трудностей. Поэтому они всегда рады присутствию сильного, на плечи которого можно взвалить бремя принятия решений и всю полноту ответственности за последствия. А потом, потом, когда все плохо кончается, на высшем суде не сомневаясь и не раскаиваясь ни в чем, они говорят: " Я только солдат, Ваша Честь! Я лишь исполнял приказы".
   Но это не лишает возможности слабых задавать сильным вопросы. Хотя по возможности они стараются этого избежать. Из двух слабых всегда найдется один более сильный, который осмелится. Марина осмелилась:
  -- Что же нам делать? - Марь, словно, ждал этого вопроса. Он был не просто сильный, но и умный. Он понимал, что слабых должен двигать вперед не только страх, но и любовь:
  -- Единственным, на мой взгляд, выходом в направление которого мы и двинемся, если вы согласитесь со мной, является следующее… Аркаша налей всем еще по полрюмочки. Пить нам нельзя. Будем считать, что все праздники впереди. Дела лучше делать с трезвой головой. Марина, убери водку с глаз долой. - После того, как они выпили, Марь продолжил:
  -- Я предлагаю следующее. Первое, что нам надо сделать, это выяснить природу этого существа. Выяснив, что он собой представляет, мы узнаем и способы, которыми можно эту природу уничтожить. Решив эту проблему, мы подготавливаем ловушку для этой твари. Заманиваем ее туда и грохаем.
  -- Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. - Сказал Аркаша, не пытаясь скрыть скепсис.
  -- Это точно. - Быстро согласился Вадим:
  -- Но все остальное не будет настолько сложным, если нам удастся выяснить мотив. Почему он убивает наших знакомых? Я готов признать существование привидений, но мое воспитание, напрочь, противится возможному предлогу этих убийств. Месть за невыполнение последней воли покойного?! Смешно. Юзовский был слишком неэмоционален в вопросах взаимоотношений с людьми. Не скажу, что я его очень хорошо знал, но того что знал о нем вполне достаточно для подобного вывода. Возвращение с того света, чтобы отомстить за неправильное погребение, это чересчур мелочно.
   Аркаша и Марина переглянулись, потом одновременно опустили глаза. Марь внимательно посмотрел вначале не нее, потом на него:
  -- Есть что-то чего я не знаю?
   Аркаша в который раз в своей жизни неопределенно пожал плечами. Говорить пришлось Марине:
  -- Вадим, мы хотели тебе сказать, но думали, что еще не время.
  -- Юзовский перед своим уходом в первое небытие оставил тебе еще что-то, кроме ножа? - Вопрос был задан уверенно.
  -- Да. Он оставил мне браслет. Поэтому я и сказала Аркаше, что он плохо знал Юзовского.
  -- В отношение Юзовского мы все очень сильно ошибались. Что за браслет? - Ухватил быка за рога Марь. Марина вздохнула и вышла из кухни. Аркаша почувствовал необходимость объясниться:
  -- Вадим, с этим браслетом такая история произошла. Мы еще до всего этого хотели обратиться к тебе за помощью. Чтобы продать его. Но видишь, произошло все так, что…
  -- А почему, именно, ко мне. Я, по-моему, никогда не интересовался, какими-нибудь цацками.
  -- Нет, мне казалось, что у тебя есть деньги, или ты можешь поспособствовать нам в его продаже.
   Вернулась Марина и протянула Марю браслет. Он долго рассматривал его потом сказал почти равнодушно:
   - Нет, таких денег у меня нет. Я не специалист по этим делам, но вещь, безусловно, астрономически дорогая. Знакомые с деньгами у меня, конечно, есть, но учитывая мое сегодняшнее нелегальное положение, хлопотать по этому делу весьма затруднительно. А сколько вы за него хотели?
  -- Ну, тысяч двести, если честно. - Сказал Аркаша помедлив.
  -- Это вполне реально. Вы идете в половинах по этой теме?
  -- Нет. Я рассчитывал на четверть. За посредничество. - Быстро вставил Лихман. Марина досадливо поморщилась, что не ускользнуло от внимания Маря.
  -- Я ваших дел не знаю, но предлагаю, не двигая прежних договоренностей, следующее, Я занимаюсь благоустройством вещицы. Вы получаете то, на что рассчитывали, то что сверху мое. Идет?
  -- Вы так говорите, как будто его продажа уже дело решенное. И у нас не осталось других проблем, кроме как поделить вырученные деньги. - Раздраженно перебила торг Марина.
  -- Все правильно, Мариночка. Но плохие времена иногда кончаются. Надо готовиться встретить возможное счастье с распростертыми объятиями. Мое предложение не вызывает ни у кого возражений? - решил все-таки закончить тему Марь.
  -- Да, нет. - Пришло время Марины неуверенно пожать плечами. Аркаша пристыжено молчал. Вадим, получив согласие владелицы браслета, еще какое-то время задумчиво разглядывал его, а потом, собрав горкой в ладони, взвесил в руке и передал Марине. Та подставила сложенные ладони, и золотая цепь перетекла в ее руки. Марина не знала, что с ней делать, посмотрела на браслет, а потом, как-то поспешно, словно стесняясь, спрятала его в карман кофточки. Марь проследил за ее руками, а затем звонко шлепнул себя ладонью по лбу:
  -- Черт, а этот аспект совершенно не пришел мне в голову!
  -- Какой аспект? - спросила Марина. Аркаша, привлеченный звуком, вопросительно смотрел на Вадима.
  -- Браслет принадлежал Юзовскому?
  -- Ну, да. Я же тебе сказала.
  -- Правильно! Вот он этот повод, из-за которого он вернулся с того света!
  -- Я тоже так подумал. - Осмелился вставить Аркаша.
  -- Ну, в твоем уме и аналитических способностях я никогда не сомневался. - Похвалил Вадим Лихмана.
  -- Слушай, ты ведь, кажется, интересовался всякими оккультными штуками? Может ли этот браслет иметь какую-нибудь мистическую подоплеку? - Вадим весь горел от нетерпения или от выпитой водки.
  -- Убийца, этот Аластор, на месте преступлений оставляет надписи на древнегреческом языке. Эти надписи во всех случаях имеют отношение к древнегреческой мифологии. А браслет является, так сказать, наглядным изображением некоторых тварей этой мифологии.
  -- Ты хочешь сказать, что на нем изображены те существа, названия которых эта тварь пишет рядом с телами своих жертв?
  -- Нет. Попадания только два. Последнее пришлось на то время, когда ты лежал в больнице. Сфинкс. Наташа, которую застрелили в подъезде.
  -- Какая Наташа? Вы ее знали? - Спросила Марина.
  -- Нет. Ни я, ни Аркаша не имеем ни малейшего представления о Наташе Ивановой. Ее застрелили, а в руку положили бумажку с эти самым Сфинксом.
  -- Этой самой. - Поправил Лихман:
  -- Сфинкс существо женского пола.
  -- Фу, гадость какая! - Сказала Марина.
  -- Да, не важно! Женского, мужского, - нетерпеливо сказал Марь:
  -- Второе попадание, кто?
  -- Эврином. Демон подземного царства. Аластор недалеко от Гатчины убил девушку, которую, наверное, подвозил. Правда он подписал ее Вексис, что означает труп, мертвый и муху нарисовал. Она как раз и является одним из стилизованных изображений Эвринома.
  -- Вот как? - Вадим задумался:
  -- Черт ногу сломит в этих греческих мифах. Как ты в них разбираешься? Подозрительно все это. - Голос Вадима и выражение его лица сквозили недоверием. Аркаша покраснел и как-то весь сжался.
  -- Да, я еще со школы заинтересовался древнегреческой мифологией.
  -- Вот это-то и странно. Правда, Маришка? - Повернулся Вадим к Марине. Потом не выдержал и засмеялся:
  -- Да, шучу я. Шучу. Уж кого-кого, а представить тебя разделывающим Баженова я не в состояние. Ладно, не дуйся. Совсем мы приуныли. Согласен, шутка не удачная. Маришка, я надеюсь, ты не далеко спрятала водку. Налей нам, а то сейчас передеремся.
   Марина достала водку из холодильника и разлила по рюмкам. Снова выпили и опять первым заговорил Марь:
  -- Очень может быть, что мы не ошибаемся в определении причин возвращения Юзовского в мир живых. Если он вернулся именно за браслетом, то нам не надо думать о сыре, который следует положить в ловушку, что бы кончить эту крысу. Значит так, я сейчас звоню своему приятелю, чтобы к вечеру у нас уже были и машина, и оружие. Надо начинать выяснять природу этого Аластора. Знаете, я все это время думал о том, надо ли нам связываться с Колывановым или нет. Пришел к выводу, несмотря на все мое нежелание, другого выхода у нас нет.
  -- А зачем же тогда мы от него убежали? - Спросила Марина.
  -- Я ценю твою солидарность Марина, но мы без тебя. Только Аркаша и я. О тебе Колыванов ничего не знает и пусть пока пребывает в неведение. Потом я бежал не от Колыванова и ФСБ, а от этого призрака. Я бежал, что бы спасти свою жизнь. - Вадим замолчал.
  -- Что ты конкретно предлагаешь? - Аркаша, наконец, сумел справиться с ощущением, что все сделанное им за сегодняшний день неправильно и невпопад.
  -- Мне кажется, что вы с Колывановым, как бы это точнее выразиться, в приятельских отношениях?
  -- Некоторым образом. - Лихман становился все более уверенным, чувствуя свою необходимость в ближайшей перспективе.
  -- Значит, тебе придется встретиться с капитаном, только это надо сделать с глазу на глаз. Желательно постараться убедить его, что ты не принимал участия в моем побеге. Нельзя ни в коем случае говорить ему о браслете. И о моем местонахождении. Если не сумеешь убедить его в своей непричастности, скажи, что бежать помог, а где я сейчас не знаешь. О Марине тоже лучше всего пока не говорить. - Марь прервался, обратившись к Марине:
  -- Мариночка, не могла бы чаю сделать? В горле пересохло, а пить водку больше нельзя.
   Марина кивнула и принялась готовить чай.
  -- А, зачем тогда мне с ним встречаться? - Опять впал в недоумение Аркаша.
  -- Затем, что в твою задачу входит изложить ему нашу версию происходящего. Я, конечно, понимаю, что убедить его в этом практически невозможно. Но, каким-то образом заронить в него это зерно, направить его поиски по этому пути…
   Здесь вмешалась Марина:
  -- Насколько я понимаю, ни у кого из нас нет достаточной уверенности, что все это происки выходца с того света?
  -- У тебя нет полной уверенности, а у меня в связи с появлением этого браслета умерли последние сомнения. Это только кажется, что в нашей насквозь прагматичной жизни нет места мистике. А ты как думаешь, Аркаша? - Вадим обратился к курившему Лихману.
  -- Я тоже практически не сомневаюсь в этом. Но ты из нас единственный человек, который видел Аластора в лицо. Я тебе верю. А вот убедить в этом Колыванова. Не знаю. - Аркаша исполнил отработанное движение плечами.
  -- Перед тобой и не стоит задача убедить его в этом. Ты должен изложить ему наши предположения. Это программа минимум, а максимум, и вот это действительно сложно, сделать это таким образом, чтобы Колыванов не воспринял тебя, как сумасшедшего.
  -- Вадим, а почему ты не сказал Колыванову, что на тебя напал Юзовский? - Спросила Марина, заваривая чай.
  -- Потому и не сказал, что вместо больницы на улице Костюшко, мог оказаться в больнице на реке Пряжке. Разницу прочувствовала? Я сразу это понял, как только в себя пришел. Если из первого заведения выбраться мы сумели, то из второго все это было бы весьма проблематично.
  -- Марина, Вадим прав. Из нас двоих, единственный, кто может попробовать это сделать, это я.
   Марь виновато улыбнулся Марине:
  -- Взорвал я ваш мир? Честное слов, не хотел!
   Марина покачала головой:
  -- Нет, Вадим. Я думаю, это судьба. Даже петля судьбы. Я вступила в нее в последний день зимы. Теперь ничего уже изменить нельзя.
  -- Не думаю, что все так безнадежно. - Марь попытался улыбнуться:
  -- Чай будем пить?
  -- Конечно, только к чаю у меня ничего нет. - Спохватилась Марина.
  -- Заварка и сахар к кипятку уже, считай, чайная церемония. Наливай! - Пока Марина разливала чай, Марь инструктировал Лихмана:
  -- Аркаша, договаривайся на вечер. Часов на десять. Говори ему, чтобы пришел один. Встречу назначай на Невском. У магазина Дом книги. Скажи, что если почувствуешь подозрительное на контакт не выйдешь. Я думаю, что к тому времени машина у нас уже будет. Подъедем, посмотрим, если все чисто пойдешь на встречу. Разговаривайте на месте. Никуда не уходите. Придется померзнуть. Если почувствуешь неладное, сразу уходи в метро. Езжай домой. По дороге отзвонишь Марине.
  -- А ты разве меня не подождешь?
  -- Тебя они могут и не прихватить. Пустят по твоему следу наружку и ты приведешь их, сам того не ведая, ко мне или к Марине. Так что, ты поезжай домой. Звони из таксофона. Сейчас тебе тоже придется звонить с улицы. Пойдем вместе. Приедешь домой, жди моего звонка. Договоримся на завтра, в зависимости оттого, что скажет Колыванов. Экстренная связь через Марину. Нам, конечно, опасно расходиться, но иначе нельзя. Я сегодня переночую у приятеля. Аркаша, если тебя возьмут, в чем я сомневаюсь, молчи. Стой на своем. По большому счету предъявить тебе нечего и брать тебя не за что. Но случиться может всякое и ко всему надо постараться подготовиться. Главное, чтобы не пучило. Ты, все понял?
  -- Ну, в принципе… только зачем такая конспирация?
  -- Аркашка, пойми ты! Мы не от ФСБ прячемся, ни от милиции. Если бы они могли помочь нам в этой ситуации, я бы первый побежал к ним стуча направо и налево. Над нами висит нераспознанная, но реальная угроза. Если бы я верил в бога, скорее бы он мог оградить нас от опасности, чем все правоохранительные органы вместе взятые. Но я дожил до своего возраста руководствуясь принципом, на бога надейся, но сам не плошай. Короче говоря, поздно менять привычки. Да и вера из ничего не появляется. Она, мне кажется, в любом своем проявлении материальна. Ты можешь сомневаться во всем. У тебя еще есть такая возможность, а я физически ощущаю угрозу. У меня, извини, дырка в пузе. Она более, чем материальна. Не дай тебе, все тот же бог, прийти к моей уверенности подобным способом. Мне, еще раз повторю, просто повезло. Думаю, эта тварь не будет больше допускать таких оплошностей. Ладно, хватит пустословить. Скажи мне одно, ты Аркаша и Марина будете мне помогать? Или мне рассчитывать только на свои силы? Скажите правду. Я не обижусь. Пойму. У меня нет желания заставлять вас. Но лучше решить все сейчас, чем дрогнуть в ответственный момент.
  -- Я с тобой. - Без всяких пауз и раздумий сказала Марина:
  -- Для меня теперь нет другого выхода.
  -- Да-к и для меня тоже. Я уже по уши во всем этом дерьме. - Без всякого энтузиазма сказал Лихман и тяжело вздохнул.
  -- Этим дерьмом, друг мой, стала наша жизнь. Прости за патетику. Но либо мы его, либо он нас. Если честно, спасибо вам. Я боялся. Впервые в жизни боялся остаться один. Давайте пить чай, друзья! - Аркаше показалось, что Вадим счастлив. "Почему?" - задал он себе вопрос и не смог ответить.
   Пили чай молча. Сосредоточенно и быстро, словно времени у них больше не осталось.
   - 5 -
   Вадим закончил пить чай первым. Поблагодарил Марину и пошел звонить. На кухне с его уходом повисла гробовая тишина. Марина мыла посуду. Аркаша, чтобы оживить обстановку и чем-то себя занять шумно втягивал остывающий чай. Не допив, закурил. Ни он ни Марина не пытались завязать разговор. Вадим в комнате быстро говорил, но слов из-за бегущей воды было не разобрать. Да, Аркаша и не пытался.
   Прожитая неделя все изменила в его прежней жизни. Да, она была беспутной и бестолковой, но она была налаженной. В ней не было ситуаций, в которых Аркаша не знал как себя вести. Почти всегда он с той или иной долей сомнений думал, говорил, действовал. Если сомнения были слишком сильными, он просто избегал думать, говорить, действовать и по прошествии времени все решалось само собой. Теперь не было ничего, даже сомнений. И все из-за того, что возможное будущее было совершенно не прогнозируемым и неизвестным. Поэтому все, что ни говорил, ни думал и ни делал Аркаша все оказывалось не в строку. Все мимо цели.
   - Будешь допивать чай? - Спросила Марина. Аркаша вздрогнул от неожиданности. Мотнул головой:
  -- Нет, спасибо. - Марина забрала чашку и вернулась к раковине. Нельзя сказать, что ее не пугала неизвестность будущего. Напряжение не отпускало и ее. Но прежняя жизнь Марины определялась модным ныне словом, экстремальная, конечно, не на столько на сколько теперь, но все же. Где-то, на уровне подсознания она ждала чуда, способного изменить ее жизнь. Изменить кардинально. В какой-то степени это чудо произошло двадцать восьмого февраля, когда в ее жизни появился Юзовский. Потом возникла пауза, которая не несла в себе ни облегчения, ни отдыха. Марина понимала, что это не более, чем отсрочка и основные события не за горами. Когда события возобновились страшно и непредсказуемо, она не испугалась. Будучи очень практичной и почти совсем лишенной романтичности, она понимала, что хороших чудес не бывает. Она была готова и полна решимости получить свой кусок сладкой жизни, пусть и не сладкой, но менее горькой. Эта цель оправдывала, возможно, нечистоплотные способы движения к этому. Вадима он приняла, как союзника. Сразу и безоговорочно. Ее подкупала в нем уверенность и бескомпромиссность в решении задач, которые он ставил перед собой, а теперь и перед ними. А Аркаша? Но, она же честно предупреждала его - НЕ ВЛЮБЛЯЙСЯ! Марина пыталась свести их отношения к дружеским, деловым и нее вина, что он все-таки влюбился. Это не дает ему права ни на что… ну, кроме, конечно, пятидесяти тысяч долларов, если дело выгорит. И дружбы. Любви нет и не может быть. Уж кто-кто, а она это знала. Каждый получает то, что хочет и находит то, что пытается найти. Естественно, если хочет найти.
  -- Ну, что Аркаша, ты готов к активным действиям? - Спросил появившийся на кухне Вадим:
  -- В девять часов вечера у нас будет машина. Надо идти звонить Колыванову. У тебя есть его телефоны?
  -- Да, и рабочий, и домашний, и трубы, - ответил Лихман.
  -- Звонить придется по стационарному телефону. На трубку многого не наговоришь. Давай, одевайся и тронулись. - Вадим подошел к столу выудил из пачки сигарету. Прикурил и глубоко затянулся.
  -- Марина и Аркадий. Особенно ты, Марина. Будьте предельно осторожны. Дверь никому не открывать. Кто бы там ни был! Милиция, газовщик, скорая, умирающая бабушка. Будут ломать дверь, звони в милицию. Разбей окно и ори на улицу, как сумасшедший. Марина в город старайся не выходить. Продуктов на сегодня тебе хватит. Завтра мы с Аркашей подвезем еще. Все очень серьезно. Даже если тебе позвонит старый знакомый и начнет настаивать на встрече, под благовидным предлогом откажись. С тобой Аркаша то же самое. Будешь возвращаться со встречи с Колывановым, иди, едь, только в людных местах. Никаких контактов. Не останавливаться. О чем бы ни просили. Прикурить, показать дорогу. Отвечать нет, не знаю и вперед. Не останавливаться, не отставать от людей. Все понятно?.. И еще одно, раз понятно. Если нам удастся избежать ошибок, значит, их непременно совершит эта тварь. Вопросы есть? Ну и прекрасно. - Подытожил Марь, увидев, что его немногочисленное, разнополое и разношерстное воинство, если и не преисполнено желания сражаться, то, по крайней мере, готово к бою, а это уже кое-что значило.
  -- Марина, проводи нас. - Попросил Вадим.
   В прихожей, когда они уже оделись он пожал Марине руку и сказал:
   - Спасибо тебе за все. Аркаша и я отзвонимся. Это будет ближе к полуночи. Не волнуйся. Все будет хорошо!
   - Ладно. - Кивнула Марина, которой овладела какая-то апатия. Марь открыл дверь и вышел на площадку. Аркаша продолжал мяться в прихожей. Он чего-то ждал или хотел сказать. Марина усиленно отводила глаза, чтобы не встретиться взглядом с Аркашей. Марь не выдержал:
   - Аркаша, ты идешь?! - Аркаша вздохнул и вышел из квартиры. Марина заперла за ним дверь.
   На улице Вадим спросил:
   - Аркаша, таксофонная карта есть? - Тот был не в силах что-либо говорить. Коротко мотнул головой.
  -- Ладно. Рубли есть?
   Кивок.
   - Значит купим. Ты что язык проглотил? Что молчишь? - Вадим был удивлен. На лице отразилась быстрая работа мысли:
  -- Понял. Из-за Маринки, что ли?
   Аркаша вновь попытался отделаться мотнув головой, но движение получилось незаметным. Марь продолжил.
   - Ты знаешь. Сейчас позвони Колыванову. Я ломанусь по своим делам, а ты вернись к ней. Поговорите по душам. Расставьте все точки и запятые без лишних ушей. Мне кажется, что вы просто живете в мире недомолвок и предрассудков, а они, как сказал великий Гете в Страданиях бедного Вертера, портят жизнь, как ничто другое.
   Аркаша удивленно посмотрел на Маря. Вот уж от кого он не ожидал цитат из классики, так это от Маря. Тот заметил его удивление, улыбнулся:
   - Ты думал, что я и алфавита не знаю? У меня ведь, между прочим, полтора высших образования. Целое строительное и половинка юридического. Вон ларек Союзпечати, иди карту покупай.
   Аркаша направился к ларьку. Пока покупал таксофонную карту, ему в голову пришла мысль о том, что он ничего, в сущности, не знает о Вадиме Маре. Но развить эту мысль Вадим ему не дал. Как только Лихман получил пластиковую карту и сдачу, Марь , буквально, волоком потащил его к ближайшему таксофону. Аркаша достал записную книжку и пока искал нужный телефон, Вадим спросил:
  -- Все инструкции помнишь? Повторять не надо?
  -- Вадим, ну, что ты со мной, как с маленьким? Все я помню! - Раздраженно ответил Аркаша, снимая трубку и вставляя карту.
  -- Не злись. Извини. Я волнуюсь не меньше тебя.
  -- А я не волнуюсь! - Ответил Аркаша и с удивлением понял, что не врет. Он набрал номер трубки Колыванова и был совершенно спокоен до тех пор, пока в телефоне не раздался щелчок соединения. Сердце высоко подпрыгнуло, а потом бешено сокращаясь и холодея, полетело в бездонную яму. Едва слыша свой голос, из-за стука в ушах Аркаша сказал:
  -- Алле, Слава привет. Это Лихман. Куда мне перезвонить? Ага, понял. Сейчас.
   Аркаша нажал сброс и быстро набрал рабочий номер Колыванова.
  -- Здравствуйте, извините. А Вячеслава Колыванова можно к телефону?
   Вадим встал напротив и не мигая смотрел в глаза Аркаши.
   - Кто спрашивает? - Аркаша удивленно смотрел на Вадима. Тот быстро поднес указательный палец к губам и прошептал:
  -- Не называйся.
   Аркаша пожал плечами и сказал в микрофон:
  -- Это друг его, а что… понял, спасибо. - Пришло время удивляться Марю. Он облегченно вздохнул, когда услышал следующую фразу Лихмана:
  -- Слава, привет еще раз. Это я, Аркаша.
   Потом молчание. На лице Лихмана проступила растерянность. Наконец он заговорил:
  -- Ничего не знаю. Нам надо увидеться.
   Пауза.
  -- Нет, приехать не могу. Давай где-нибудь в нейтральном месте.
   Опять пауза.
   - Ну, не знаю. Давай на Невском. У Дома Книги. Во сколько? Говори громче. Очень плохо слышно.
   Лихман напряженно слушал. Потом ответил:
  -- Нет, мне будет удобнее в десять вечера.
   Молчание. Потом опять заговорил Аркаша:
  -- Я все понял. Хорошо, но и у меня к тебе условие. Приходи один. Придешь в десять часов. Встанешь у витрины. Я подойду минут через десять. Если заподозрю что-нибудь, на связь не выйду.
   Аркаша опять напряженно слушал черную пластмассу. Молчание длилось долго, четыре единицы. Потом лицо Лихмана стало злым. Он очень громко сказал в трубку:
   - Если я подозреваемый, заявляй меня в федеральный розыск и ищи! Если нет, то нечего меня отчитывать, как пацана. У меня есть что тебе сказать в неофициальной обстановке. Без протокола. Если тебе это интересно, давай встретимся, но на моих условиях. Если нет, говори нет и я вешаю трубку.
   Аркаша замолчал. Тишина была разряженной. А потом:
  -- Хорошо. Договорились. Всего, до встречи. - Повесил трубку и вытащил карточку. Свободной рукой вытер испарину со лба.
  -- Ну, что? - Не выдержал Вадим.
  -- Все, как договаривались. - Устало ответил Лихман.
  -- Отлично. Молодец, ловко ты его уел.
  -- Ничего не ловко. Ему из-за нашего исчезновения начальство холку намылило капитально.
  -- Да, ладно, в его деле без падений не бывает взлетов. Ну ты, что сейчас к Марине пойдешь?
  -- Не знаю. - Ответил Аркаша. Он и вправду не знал, что ему делать эти шесть часов до встречи. Он хотел пойти к Марине, но сильно сомневался, захочет ли его увидеть сама Марина.
  -- Аркаша, это не мое дело, но на твоем месте, я все-таки сходил бы к ней и поговорил. Впрочем, поступай, как знаешь. Я сейчас сорвусь по своим делам. Встретимся мы с тобой в половину десятого, на выходе со станции метро Площадь Восстания.
  -- Внутри или снаружи? - Уточнил Лихман.
  -- Снаружи, я к тебе подходить не буду. Увидишь меня, убедись, что я тоже тебя заметил. Когда это произойдет я развернусь и пойду. Я буду обходить горшок метро справа, со стороны Невского проспекта. Ты пойдешь слева. Между метро и зданием. В нем еще туалет есть. Иди не торопясь. Выйдешь на Лиговский, поверни налево. Иди вперед в сторону Октябрьского концертного зала. Меня впереди не будет. Главное, считай шаги и не оглядывайся. Отсчитаешь пятьсот шагов, остановись. Неторопливо закури. Потом еще более медленно пройди пятьдесят шагов. Остановись и жди меня. Все запомнил?
  -- Запомнил. А не лишняя ли эта игра в шпионов?
   Марь рассердился:
  -- Сколько раз тебе повторять, что это не игра, а если ты все еще думаешь иначе, лучше возьми и застрелись. Пистолет я тебе дам.
  -- Ну, я не так выразился. - Попробовал оправдаться Аркаша.
  -- Пойми, мы не играем. Не хотел тебе говорить, но в наших руках сейчас не только наши жизни, но и жизнь Марины. И если уж быть до конца откровенным, в том, что она, по твоему образному выражению, оказалась вместе с нами в этом дерьме, заслуга на девяносто девять процентов твоя, Аркаша!
  -- Да, я понимаю.
  -- Ни хрена ты не понимаешь! Все очень серьезно! Заруби себе на носу, что лучше быть глупым и смешным дураком, чем умным и серьезным трупом. Это банальность, и как всякая банальность, она как нельзя лучше отражает реальное положение дел. Инструкции мои выполняй строго и неукоснительно. Поверь, - продолжал Вадим более спокойно:
  -- Я имею кое-какой опыт в этой жизни. Так, что доверься мне. Лады?
  -- Лады. - Охотно откликнулся Лихман.
  -- Ну, тогда до половины десятого. И, пожалуйста, отнесись серьезно ко всему, что я тебе сказал. Пообещай мне это!
   Аркаша очень серьезно, проникнувшись ответственностью момента, совершенно искренне сказал:
  -- Я обещаю тебе это, Вадим!
  -- Все, хватит этих церемоний. Будь осторожен. Привет Маринке. - Вадим протянул руку и Аркаша горячо ее пожал.
   Марь быстро развернулся и пошел в сторону станции Владимирской. Аркаша закурил и, пока дымилась сигарета, напряженно размышлял о том, что же делать дальше. Для него было ясно одно, к Марине он сегодня не пойдет. Может быть, когда она поймет.., что поймет?! Хоть что-нибудь.
   Лихман решил сходить в кино. И, желательно, что бы кино не было триллером, мистикой, любовной мелодрамой. В этом Аркаше повезло. Фильм был комедией. Но за весь фильм Лихман ни разу не улыбнулся.
  
  
   Глава пятая. Все еще 28 марта, но уже какая-то парабола.
   - 1 -
   Оставшиеся два с половиной часа до времени "икс" Аркаша перемещался в пространстве метро. Нет лучшего способа спрятаться от всех, в том числе и от себя, как раствориться в людской массе. Вместе со всеми ждать поезда, плывя по течению в человеческой реке, переходить со станции на станцию. Раздражаться от давки в вагоне и от смрадного, дышащего перегаром мужика, который молча, сопя пробирается к выходу сквозь тебя. Подземное чрево города самое надежное убежище от реальности. Виртуальная, практически замкнутая в себе и на себя вселенная. Аркаша растворился в ней, ушел без следа, как капля дождя в лужу.
   Однако, все время скитаний в подземном городе его не оставляло ощущение, что за ним наблюдают. Невидимые, слитые с подвижной толпой соглядатаи, неотрывно следили за его хаотичными передвижениями. Напряжение сдавливало стальным обручем виски. Ему хотелось сесть в поезд и всю оставшуюся жизнь ехать к станции, которая не имела названия и координат. Это желание было настолько сильным, что Лихман едва не ошибся в расчетах. Еще две остановки, Парк Победы и Московская, и он бы опоздал на встречу с Марем. Аркаша был готов к этому и, наверное, не вышел бы на станции Парк Победы, если бы не вспомнил слова Вадима о том, что это он, пусть косвенным образом, но виновен в том, что одним из действующих лиц этого спектакля стала Марина.
   Он вышел из двойных дверей и перешел на противоположную сторону станции закрытого типа. До Площади Восстания он доехал, как во сне. Поднимаясь вверх по эскалатору, он думал, что еще все можно изменить. Просто не выходя на улицу, повернуть направо и снова погрузиться в пахнущий штукатуркой желудок города.
   На улице Лихман посмотрел на часы. Двадцать один час двадцать семь минут. Он хотел спуститься со ступенек, но передумал. Отсюда было лучше видно. Марь еще не пришел. Аркаша подумал, что если он закурит, ничего страшного не произойдет. Не вынимая из кармана пачку, он выудил из нее сигарету и зажигалку. Наклонил голову, поднося огонек зажигалки к кончику сигареты. Прикурил и глубоко затянулся. Поднял голову и сразу встретился взглядом с Вадимом. Марь стоял в шагах пятнадцати от него и улыбался, едва заметно, ускользающе. Аркаша почувствовал предательскую дрожь в коленях. Вадим пошевелил губами, что-то типа, пошли, догадался Лихман по артикуляции. Вадим лениво развернулся и не торопясь пошел к Невскому проспекту. Лихман вдруг осознал, что все инструкции, данные ему Марем, куда-то испарились. Он помнил только одно, что идти надо не за Вадимом, в другую сторону, вокруг метро, к Лиговскому проспекту. Он быстро спустился по ступенькам и вспомнил еще одну деталь, не торопиться. Аркаша резко остановился. Сосчитал до пяти и медленно тронулся. Парень с цветами удивленно посмотрел на него.
   Идти медленно было трудно. Каждый свой шаг Аркаша предварял приказом: " не торопись!". Он вышел на Лиговский проспект, повернул налево и пошел к концертному залу "Октябрьский". " Интересно, идет ли за мной Вадим?" - мучительно захотелось оглянуться, но откуда-то выплыло еще одно наставление Маря, ни в коем случае не оглядываться. Аркаша вжал голову в плечи. И шел считая каждый шаг. Всего их должно быть пятьсот. Вместе с этой цифрой восстановилось и все остальное. Сделав пятьсот шагов, надо остановиться, медленно закурить. А, как закурить, если в губах тлеет сигарета? Аркаша попробовал ее выплюнуть, но окурок, прилипший к нижней, сухой губе полетел не по предполагаемой, дальней траектории, а описал короткую, куцую дугу и ткнулся в рукав куртки. Отрикошетировав от него, он медленно вращаясь упал на тротуар. Аркаша флегматично наблюдал за приключениями окурка. Посмотрел на рукав и убедившись, что пожара нет, продолжил считать шаги. Дважды сбился. На счет наплывало непереносимое желание оглянуться. Цифры путались и сбивались в кучу. Лихман извлекал из нее последнюю запомненную и возобновлял отсчет со следующей. Наконец программа пятьсот выполнена. В горле першило, а в животе жизнерадостно квакали жабы. Но инструкции для нелегала важнее неудобств. Он остановился, закурил. Медленно. Вначале доставал сигареты, потом искал зажигалку, еще дольше прикуривал.
   Надо сделать еще пятьдесят шагов. Эту дистанцию Лихман преодолел очень быстро. Остановился, из последних сил борясь с желанием оглянуться. Сумел выиграть этот бой. Стоял у обочины и курил. После того, как сигарета умерла, ждать пришлось еще минуты две. По прошествии которых рядом с Лихманом остановилась светлые Жигули седьмой модели. Стекло рывками поползло вниз. Из темноты салона выглянул на улицу все еще криво улыбающийся Марь:
  -- Залезай.
   Лихман кивнул, Открыл дверь и сел рядом с Вадимом. Спросил:
  -- Ну, как?
  -- Вроде все чисто. - Марь тронулся и поехал в сторону Невского проспекта. Только сейчас до Аркаши дошло странное противоречие. Вадим подъехал к нему с противоположной стороны. Он ехал ему на встречу. Как же он успел проверить, нет ли за Аркашей хвоста, сесть в машину и приехать со стороны Октябрьского? Лихман не смог разгадать пространственную задачу и спросил Маря:
  -- Слушай, а как ты оказался на этой стороне?
  -- Так я тебе и сказал. Должны же у профессионала быть свои секреты?! Но, ты молодец. Хорошо держался. Знаешь, что самое трудное в таких делах?
   И не дожидаясь Аркашиной версии, сам ответил на вопрос:
  -- Самое поганое хотеть и бояться. Бояться оглянуться, догадываясь, что ждет тебя за спиной. Выпить не хочешь? Что-то ты слишком напряжен. Там, в кармане на спинке твоего сидения фляжка с коньяком. Глотни, полегчает. - Аркаша нашарил левой рукой фляжку. Коньяк, насколько Лихман в этом разбирался, был очень неплохим. Мягким и ароматным. Теплыми, отшлифованными до зеркального блеска шариками, глотки скатились по пищеводу и оказались в желудке. Лихман вновь начал поднимать фляжку к губам. Марь покосился на него:
  -- Ну-ну, хватит. Не увлекайся. Ты, это.., соберись. Ощетинься как-нибудь. С Колывановым ухо надо держать востро. - Аркаша завернул крышку и сожалея вернул флягу на место.
  -- Как, ты? Пришел в норму?
   Лихман кивнул, занятый анализом ощущений в своем желудке. Ощущения от выпитого натощак коньяка были бы совсем приятными, если бы не менторский, лишенный сочности голос Вадима:
  -- Аркаша, сейчас тормознем у Дома Книги. Посмотрим, если все четко, пойдешь на встречу. После того, как мы с тобой расстались, слежки за тобой не было. Ты у Марины был?
  -- Нет. - Неохотно открыл рот Лихман:
  -- В кино ходил, а потом в метро катался. - Вадим посмотрел на Аркашу:
  -- Дело ваше. В метро хорошо покрутился?
  -- Часа два нарезал кругами.
  -- Отлично, если они и были, то, скорее всего, отлипли. Ты все продумал?
  -- Что все?
  -- Ты в каких эмпириях витаешь? О чем будешь с Колывановым говорить? Об ангелочках румянопопых?!
   Лихман вдруг засмеялся:
  -- Почти. Если у Юзовского румяная попа, то вполне подходяще.
  -- Слушай, ты хочешь живым остаться и денег поднять? - Марь был раздражен.
  -- Вадим, я все понимаю. Все будет нормально.
  -- Ну-ну, ты уж постарайся. Сам должен понимать. Все приехали. Куда?! Сидеть! - Схватил Марь Аркашу, сделавшего порывистое движение, выйти из машины.
  -- Ой, что-то башню переклинило. - Аркаша попробовал оправдаться.
  -- Слушай, может хрен с ним, с Колывановым? По-моему, ты сейчас не адекватен. - Марь не издевался, его голос показался Лихману обеспокоенным и заботливым.
  -- Нет, я пойду. Надо ведь узнать последние новости, да и наши предположения, кто еще до Славика донесет.
  -- Вот, он, смотри. - Вадим ткнул пальцем в сторону Дома Книги.
  -- Вижу. - Шепотом ответил Аркаша:
  -- Он один. Мне идти?
  -- Подожди, сейчас посмотрим еще.
   Колыванов подошел к витрине. Редкий поток пешеходов не мешал им наблюдать за капитаном. Через несколько минут Вадим тронулся с места. Повернули на Желябова. Сразу за пешеходным переходом Марь остановился.
  -- Не забудь Марине позвонить от метро, но не с Климата. Ты до какой станции поедешь?
  -- До Дыбенко.
  -- Вот оттуда и позвони. Дома, часов в двенадцать, ты всяко будешь?
  -- Не знаю.
  -- Все равно с двенадцати до часу я тебе отзвонюсь.
   Где-то под курткой Вадима приглушенно заиграл Турецкий марш Моцарта. Он засунул руку во внутренний карман и вытащил маленькую трубку мобильного телефона. Нажал на кнопку и поднес его к уху. В микрофон после короткой паузы сказал:
  -- Уверен? Понял, хорошо. - Отключил телефон и вернул на прежнее место. Хлопнул рукой Аркашу по плечу:
  -- Все чисто. Он с девяносто процентной вероятностью один. Но это может не освободить тебя от хвоста на обратном пути. Все, иди, завтра увидимся. Забери свои вещи, на заднем сиденье.
   Аркаша с трудом вытащил пакет с заднего сиденья. Эта неожиданная обуза заметно осложнила выход из машины. Аркаша, наконец, сумел совладать с собой и с мешком и потопал на встречу с Колывановым.
   - 2 -
  -- Ну, что скажешь, представитель прогрессивной молодежи? - Вместо приветствия обозначился Колыванов, когда Лихман подошел к нему и протянул руку для пожатия. Капитан секунду помешкал, а потом все-таки ответил на рукопожатие.
  -- Нам надо серьезно поговорить. - Неуклюже начал Лихман.
  -- Конечно, серьезно. Я был бы несказанно удивлен, если бы ты вытащил меня для того, что бы рассказать заплесневелый анекдот. Где Марь?
  -- Понятия не имею. - Вяло ответил Аркаша.
  -- Допустим, но надеюсь, ты не будешь отрицать свое деятельное участие в организации его исчезновения?
  -- Но он же не из тюрьмы бежал?
  -- Не из тюрьмы, но из-под наблюдения. Почему ты помог ему? - Голос Колыванова был злым. Аркаша заозерался в поисках светлой семерки. Ничего похожего в поле зрения не было. - Колыванов истолковал его движение по-другому:
  -- Да, я один пришел. Конспиратор хренов. Дурак, мы же за вашу безопасность отвечаем! После неудачного покушения на Маря, Грек убил еще одну женщину, Наталью Иванову. Застрелил ее в подъезде, а в руку бумажку с надписью Сфинкс засунул. Велика вероятность того, что следующей его жертвой будет один из вас. Марь то понятно, у него всегда были натянутые отношения с законом. Натянутые, но очень аккуратные. Если бы он хоть раз ошибся, сидел бы сейчас у хозяина, но ты то, кретин, почему от нас бегаешь?!
  -- Слава, об этом я и хотел поговорить. Врать не буду, Марю из-под охраны помог я убежать. Но сразу у больницы он сел в машину и уехал.
  -- Ты звонил кому-нибудь по его просьбе? Откуда машина? Кто еще принимал участие в вашем мероприятие? - Колыванов насыпал горсть вопросов.
  -- Машину он просто на улице поймал. Сел и уехал. Обещал позвонить. Я никому не звонил по его просьбе. Принес ему свою одежду. Он в туалете переоделся и все. Больше нам никто не помогал. - Попытался охватить весь спектр вопросов Лихман, одновременно пряча мешок с возвращенной Марем одеждой за спину. Колыванов вроде бы не обратил внимание на это суетливое движение.
  -- Предположим. А знаешь, как он от своих охранников ушел?
  -- Нет. Откуда? Мы с ним на эту тему не говорили. Времени не было. А как он от них ушел?
  -- Одного снотворным в грейпфруктовом соке опоил, а второго в кастелянской запер. И что же он тебе такого сказал, что ты влез в эту авантюру?
  -- Слава, все, что я тебе сейчас скажу, может показаться странным. Может быть, ты даже сочтешь меня сумасшедшим. Но не у Вадима, ни у меня других объяснений происходящему нет. Он мне все рассказал в мой первый визит в больницу. - Лихман вытащил сигареты. Пачка оказалась пустой. Колыванов достал свои, угостил Аркашу, закурил сам. Спросил:
  -- Может пойдем, сядем где-нибудь. Рассказ твой долгим будет, мне кажется.
   Лихман замотал головой:
   Нет, Слава. Я хотел бы здесь со всем этим покончить, да и по времени это займет немного. Если вопросы возникнут, потом, так сказать вдогонку, я дома буду. Позвонишь, спросишь.
  -- Мели Емеля, твоя неделя. - Недовольно ответил Колыванов.
  -- Можно и так сказать. Я тебя об одном прошу, можешь не верить ни одному моему слову, но постарайся отнестись ко всему серьезно. Неверие не может быть абсолютным. Просто, подумай обо всем этом непредвзято. - Лихман никак не мог решиться перейти к главному. Колыванов помог ему:
  -- Раз уж решил мерзнуть, давай экономить время на пространных вступлениях.
  -- Согласен. В общем, когда ты пришел ко мне и рассказал эту историю, у меня никаких подозрений не возникло. Ну, появился очередной маньяк, разве, что более изысканный. Начитанный, со странной связью между порождаемым им насилием и тягой к древнегреческой мифологии. Но когда я увидел голову Баженова в унитазе, прозвенел, так сказать, первый звоночек. Потом нападение на Маря, и оказалось, что Аластор убивает не просто так, налево, направо, а целенаправленно. Не может быть таких совпадений, что из шести убийств и одного покушения…
  -- Из семи убийств. Еще и Наталья Иванова. - Поправил Колыванов Лихмана.
  -- Да из семи убийств и одного покушения, три убийства и нападение на Маря имеют отношения к людям, тем или иным образом принадлежавших к одной компании.
  -- Это не откровение.
  -- Знаю. Я просто пытаюсь воспроизвести факты в их последовательности, чтобы убедить тебя в своей нормальности.
  -- Пока тебе это удается.
  -- И я о том же. Дальше. Убийца называет себя Аластором. Аластор, буквально, мститель, каратель. Но Марь тебе не все сказал. По одной простой причине он боялся, что ты сочтешь его сумасшедшим и запихаешь в дурку. Вадим не только слышал имя убийцы. Он видел его лицо!
  -- Бред.
  -- Нет, не бред! - Почти закричал Лихман.
  -- Да, тише ты. Тише. Не ори. Кого он увидел?
  -- Юрия Юзовского. - Насколько мог спокойно сказал Лихман.
  -- Да, вы оба психи! Кинга начитались или мистики насмотрелись?!
  -- Другой реакции я от тебя и не ожидал.
  -- Хорошо, предположим, - Предположим, это слово Колыванов отчетливо подчеркнул голосом:
  -- Убийства совершает вернувшийся с того света Юзовский. Зачем? Почему он это делает? Чем при жизни ваша компания сумела ему насолить, что и после смерти он не может обрести покоя?
  -- Значит маньяку, мотивы преступления не нужны, а призраку для совершения подобного просто необходимы?
  -- Чушь собачья! Чувствую себя, словно, попал на занятие кружка по оккультным наукам, или в сумасшедший дом в пресловутую палату номер шесть. Лихман, ты случайно не захватил с собой ломберный столик и блюдечко? Давай вызовем дух Наполеона и проконсультируемся у него о возможных мотивах безалаберного поведения призрака Юзовского. - Колыванов улыбался.
  -- Смеешься, а мне не до смеха. И Марю не до смеха. Это не рядом с тобой кружит упырь желающий убить.
  -- Ну, хорошо, скажи, зачем он все-таки вернулся? Твоя версия.
  -- Что если он вернулся отомстить за то, что мы не выполнили его последнюю просьбу? Он же в своей посмертной записке просил, что бы его сожгли, а прах высыпали в реку. - Лихман говорил убежденно.
  -- Ты меня еще эксгумацию попроси сделать. Если я по инстанциям пойду, с подобной мотивировкой экспертизы, сидеть будем в соседних палатах. Я в шестой, а вы с Марем в седьмой. В Скворцово-Степанова. Да, ты сам подумай! Если все так, как ты говоришь, ему уместнее наказать своих родителей. Это они проигнорировали его последнюю просьбу. Вы весьма сомнительные знакомые Юзовского. Ведь из вас никто даже не знал о его смерти.
  -- Может быть, он вернулся не только за этим. Возможно, что есть еще что-то нужное ему.
  -- Что же это, интересно?
  -- Вдруг он убивает своих знакомых из-за того, что есть какая-то вещь крайне необходимая ему? - Аркаша понял, что подобрался к недопустимой черте.
  -- Повторяю вопрос, что же это такое? - Иронии в голосе Колыванова поубавилось.
  -- Не знаю. У меня ничего такого нет. У Вадима, он говорил, тоже. Разве ты не допускаешь, что перед смертью Юзовский оставил что-то у кого-то, а теперь вернулся и ищет.
  -- Подожди, во всем этом есть смысл. И мистика здесь совсем ни причем!
  -- Как это. -Аркаша был раздасован, что Слава не принял всерьез его версию. Но ему было крайне интересно, на какую версию натолкнули Колыванова их предположения.
  -- Что если действительно, была какая-то вещь, которую Юзовский либо взял, либо показал кому-то перед смертью. Вещь ценная. Когда его убили, были обнаружены достаточно большие ценности. Цепь золотая, кольца, часы Ролекс. Вполне возможно, что было еще что-то. И это что-то очень нужно убийце. Но он не знает, с кем встречался Юзовский перед смертью, и у кого он мог оставить эту вещь. В одном он твердо уверен, что эта вещь не попала в руки милиции. Он убивает жестоко, пытаясь выйти на это что-то. В этом случае Аластору было выгодно не убивать Маря. Он побудил его к конкретным действиям. Когда возникает опасность, человек стремится спасти самое ценное, и далеко не во всех случаях он стремится спасти жизнь. Я думаю, что Марь знает предмет поиска убийцы, выдающего себя за Юзовского. Отсюда и вся эта инсценировка с призраком. Эта версия имеет много сложностей и неизвестных, но она более близка к реальности. Что скажешь?
  -- Не знаю. Вполне логично. Если удастся выяснить, чем владел Юзовский перед смертью, и кого он видел, вероятно, удастся и выяснить настоящее имя Аластора.
  -- Да, это точно. Что же он ищет? Подожди-ка. Помнишь на квартире у Баженова, когда мы с тобой разговаривали, я тебе еще к психиатру предложил обратиться. Ты что-то про какой-то браслет упомянул? Что за браслет?
   Лихман совершенно растерялся. Черт его тогда за язык дернул в слух заговорить о браслете. Как теперь выкручиваться?! Колыванов и вправду далеко не дурак и большой профессионал, с бульдожьей хваткой. Молчать долго нельзя, это подозрительно:
  -- Не помню. Знаешь, меня там все это очень шокировало. Мало что помню. Как во сне. Плел что-то несусветное. Такое ощущение, что от пережитого у меня разум помрачился. - Колыванов если и не поверил, то виду не подал.
  -- Ладно. Это все предположения. Главное, что ты объявился. Ты куда сейчас? Домой?
  -- Куда же еще?!
  -- Кто тебя знает? Могу подвезти.
  -- Тебе же не по пути?
  -- Мне от твоего дома, до своей берлоги десять минут. - Колыванов, вроде как не настаивал, но был очень убедителен. Аркаша решил плюнуть на инструкции Маря. Ничего страшного не случится, если Колыванов довезет его до дома.
  -- Я в принципе не против, если тебя это не сильно затруднит.
  -- Меня нет, а вот машину не знаю. Но она у меня девочка покладистая и исполнительная. Так, что, думаю, договоримся.
   Они пошли в сторону канала Грибоедова. Повернули налево. Серая восьмерка Колыванова была припаркованна совсем рядом. Слава прежде, чем завести мотор, повернулся к Лихману и проникновенно сказал:
  -- Аркаша, у меня к тебе убедительная просьба. К тебе и к Вадиму. Пожалуйста, не надо устраивать никаких авантюр. Это очень опасно. А Марю лучше в самое ближайшее время со мной связаться. Ей-богу, это не в моих, а в его интересах. Передай ему.
  -- Если он мне позвонит, обязательно передам.
  -- Вот и чудненько. - Колыванов был доволен.
  -- Совсем забыл. Мне позвонить надо.
  -- Из дома позвонишь. А кому? - Колыванов не проявил особой заинтересованности.
  -- Одной знакомой. Я обещал. Это недолго, дай я из таксофона позвоню.
  -- Зачем тебе бегать? Позвони с моей трубки.
   Аркаша обрадовался этому предложению. Мобильная связь не предполагает долгих разговоров, а он сейчас не мог найти слова для Марины.
  -- Какой номер? - Спросил Колыванов. Лихман без тени сомнения назвал Славе телефон Марины:
  -- Держи, - набрал номер, передал трубку Аркаше. После третьего гудка связь установилась.
  -- Привет, это я. - Сказал Аркаша нарочито спокойным голосом:
  -- Все нормально. - После паузы продолжил.
  -- Понял. Хорошо. Не могу много говорить. Я с трубки звоню. Приеду домой и позвоню еще раз. Все пока. - Потом немного подумал и осторожно добавил:
  -- Целую.
   Лихман вернул трубку Колыванову, тот вежливо поинтересовался:
  -- Все в порядке?
  -- Да вроде, как. - Без особой уверенности ответил Лихман:
  -- А, что?
  -- Да, так. Вид у тебя, словно, от ворот поворот получил.
  -- Поехали, Слава. Не надо больше психологии, интуиции, дедукции и индукции. Ничего не надо. Я очень устал.
  -- Ну, извини. - Искренне ответил Колыванов, трогаясь с места.
   Ґ.
  -- Вот, ведь дурак упертый! - Изо всех сил треснул кулаком по рулю Вадим:
  -- Тупица ленивая! Придется ехать за ними. - Сказал Марь вслух, увидев, что припаркованная серая восьмерка начала движение.
  -- А, может, все не так и плохо? - Опять вслух спросил Вадим пространство, пристраиваясь на некотором расстоянии от машины, в которой сидели Колыванов и Лихман.
   Несмотря на подозрения и плохие предчувствия Колыванов довез Лихмана до дома. Они посидели какое-то время в машине. Потом Аркаша вылез из машины и, путаясь ногами в полиэтиленовом пакете, поплелся к подъезду. Убедившись, что с раздолбаем все в порядке, Марь решил проследить за Колывановым.
   Колыванов, невзирая на поздний час, снова поехал в центр. Перед мостом Александра Невского Марь понял, что Колыванов его засек. Серая восьмерка остановилась на красный сигнал светофора, потом неожиданно рванула с места. Марь счел за лучшее не преследовать Колыванова. Остановился у обочины, закурил. "Происходящее становилось все более и более странным. Позвонить Лихману? Тот хоть и дурак, но поймет, что дело нечисто. Слишком мало времени прошло. Догадается, что я вел их. Подумает, что не доверяю. А я ему доверяю?" - задался вопросом Вадим. " Скорее да, чем нет" - после долгого раздумья ответил он и немного успокоенный поехал дальше.
   - 3 -
   Аластор съехал с моста Александра Невского и повернул на Старо-Невский проспект. Все складывалось, как нельзя удачно. Начало двенадцатого, самое время устроить охоту. Вынужденное бездействие, смерть ничего незначащей дуры, с характерной фамилией Иванова, порядком утомили его. Очень может быть, что скоро, кто-нибудь из этих ублюдков сумет свести два и два и получит в результате четыре. Это ничего не меняет. Скоро он сам установит эту четверку. Все встанет на свои места. Жаль, что вряд ли кто-то из них доживет до конца, чтобы полностью восхититься красотой игры, но совершенство не достижимо. А сейчас? Сейчас ему прямо-таки необходима разрядка, как наркоману доза. Еще чуть-чуть и внутри все может взорваться.
   Аластор включил правый поворот и подрулил к остановке троллейбусов первого и двадцать второго маршрута. Опустил противоположное боковое стекло. Из-за стеклянной стены вышла девица. Быстро зыркнула по сторонам и подошла к машине.
   - Привет. - Приятным, с едва заметной хрипотцой голосом произнесла она. Девица была так себе. Да и вряд ли на Старо-Невском встретишь идеал женской красоты. Впрочем, идеал у каждого свой. Девица продолжала заученный монолог:
  -- Скучаешь? Если есть возможности, можем осуществить какое-либо из твоих тайных желаний.
  -- Только одно? - Спросил Аластор.
  -- Что одно? - не поняла она.
  -- Шучу я. Снежная королева несет сегодня трудовую вахту?
  -- Какая снежная королева? - Продолжала тупить девица.
  -- Та самая, что украла моего брата Кая. - Улыбнулся Аластор.
  -- Знаешь, милый, либо дело делаем или отваливай.
  -- Я шучу. Мне бы Люду Епишеву найти.
  -- Епишеву? Не знаю такой.
  -- Бог с ней. Ты-то работаешь или о смысле жизни думаешь? А то давай, ты мне поможешь, маленькая фея.
  -- Все мои желания это пятьсот рублей в час и вперед.
  -- А, если я в час не уложусь?
  -- Это со мной-то? - Кокетливо поинтересовалась девица:
  -- Если не уложишься, значит больше пятиста рублей. Все дела, но деньги вперед.
  -- Это понятно. Садись. - Девица села в салон.
  -- Тебя как зовут? - Спросил Аластор.
  -- Оксана, а тебя?
  -- Для тебя я буду Пафнутием. Идет?
  -- Мне-то что. Пусть Пафнутий, только вон у того магазина притормози, мне кое-что купить надо.
   Аластор остановился в указанном месте. Оксана не спешила выходить, смотрела на него.
  -- Чего ждешь-то? - Спросил он, заранее зная ответ.
  -- Как чего? С чем в магазин ходят?
  -- С авоськой, - буркнул Аластор, залезая в карман за бумажником. Включил свет. Глаза Оксаны прилипли к толстой коже. Аластор вытащил из бумажника пачку пятисоток. Выудил одну бумажку. Оксана облизнулась. Аластор улыбнулся. Отдал ей купюру.
  -- Что только на час? - Совсем охрипшим голосом спросила Оксана.
  -- Там видно будет. Этот час еще прожить надо. Иди.
  -- Угу, хозяин барин. - Сказала Оксана выбираясь из машины:
  -- Я скоренько.
  -- Давай, давай, но время пойдет с момента, когда окажемся в твоей кровати.
  -- Конечно, милый.
  -- Какой я тебе милый! - Засмеялся Аластор, когда Оксана вышла из машины.
   Девочка страховалась от кидка. А как застраховаться какому-нибудь лоху от возможности очнуться голым, с трещащей от клофилина головой, в темном подвале, или не проснуться вовсе. Сейчас отдаст деньги своему коту или подруге и поедет в свое последнее путешествие.
   Оксана действительно не заставила себя долго ждать:
  -- Все в порядке. Поехали.
  -- Куда ехать. - Спросил Аластор, трогаясь с места.
  -- Улица Жуковского, знаешь?
  -- А то. Через десять минут достигнем центра нирваны. - Пошутил Аластор.
  -- Очень может быть. - Задумчиво отозвалась Оксана.
   Через восемь минут они были в однокомнатной квартире Оксаны. Аластор снял куртку и прошел в комнату.
  -- Выпить не хочешь? - Как-то слишком волнуясь, спросила Оксана. Аластор еще больше убедился в своих предположениях, но ответил:
  -- В гостях не пью. Тем более я за рулем.
  -- Ты всегда такой правильный?
  -- Редко. - Аластор разыгрывал нетерпение. Оксана продолжала настаивать, тем хуже для нее:
  -- Ну, может быть, кофе, чай?
  -- Ладно, давай кофе. - Сдался Хищник:
  -- Только быстро. Цигель, цигель, аль люлю!
  -- Глазом моргнуть не успеешь, - засмеялась Оксана, и вправду почти бегом исчезла из комнаты. Вернулась через четыре с половиной минуты. Аластор специально засек время. Он лениво развалился на постели еще одетый.
  -- Я все-таки осмелилась тебе кофе с коньяком сделать. Ночь уже. Надо взбодриться для активных действий.
  -- Ну, надо, так надо. - Согласился Аластор, поднимаясь с кровати. Он подошел к Оксане, взял из ее рук чашку и поставил на сервировочный столик. Быстро развернулся, молнией сместился в пространстве. И вот он уже одной рукой схватил Оксану за шею, а другой прижал ее руки к талии, приподнял ее над полом. Злым, тихим голосом спросил:
  -- Милая, скажи мне правду, там вместо сахара клофилин, или тому подобный заменитель для идиотов и диабетиков?
   Оксана попыталась замотать головой. Аластор не дал ей такой возможности:
   - Твое красноречие доводит меня до исступления. Я знаю, что там клофилин. Уверен в этом. Скажи мне правду, и я просто уйду, до того, как сюда ворвутся твои нукеры. Просто два раза подряд мигни левым глазом.
   Оксана быстро заморгала обоими глазами.
  -- Орать не будешь? - Опять быстрая морзянка веками. Аластор осторожно опустил ее на пол. Слегка ослабил хватку на горле девушки.
  -- Умница. Быкам ты должна позвонить, когда я отрублюсь или у вас оговорено контрольное время, и они ждут внизу? Будь лаконичной.
  -- Позвонить.
  -- Молодец. Я не буду заставать тебя пить кофе без сливок, но с коньяком. Я просто у… -
   Произнося первую букву Аластор что было сил, а их было немало, ударил Оксану в живот, и пока она падала, он закончил слово:
  -- …бью тебя. - Девушка скорчилась, хрипя у его ног. Аластор быстро выдернул из-под покрывала простынь, оторвал от нее три широких полосы, молниеносно скрученными жгутами связал Оксане руки и ноги. Третий, самый маленький лоскут забил в немой, издающий булькающие звуки рот.
  -- У нас, к сожалению, мало времени. Хоть я и заплатил за час вперед, но ведь ты могла и обмануть, по поводу своих друзей? Поэтому любить я тебя буду кратко, но постараюсь компенсировать время разнообразием. Ведь я не девственник давно и безнадежно. Мой опыт значительно превосходит твою практику. К сожалению, ты не сможешь блеснуть полученными знаниями перед своими клиентами. - Аластор спокойно говорил, делая свое дело.
   0x08 graphic
Он, и правда, был краток. Кошмар для Оксаны продолжался всего пятнадцать минут. Финал был не упоителен для Аластора. Поджимало время. Он просто задушил ее. Но уйти не оставив на месте содеянного своей визитной карточки Аластор не мог. На мгновение он задумался, потом достал складной нож и вырезал, как на дереве, на животе задушенной:
  
   Засмеялся и тихо вслух сказал:
   Мания, очень удачная персонификация безумия. В твоем случае, Оксана, все не зря. На тебя наслали безумие в моем лице, за то, что ты преступила установленные кем-то законы и почему-то устоявшиеся обычаи. Прощай.
   В прихожей быстро надел свою куртку и вышел из квартиры. Сел в машину и, отъехав метров пятьдесят, снял тонкие прозрачные перчатки с рук. Выбросил их в открытое окно. Засмеялся, коротко мотнул головой, и все в то же окно сказал:
  -- У каждого своя страховка. Ты относила деньги, я надевал перчатки. Кто знает, как бы все могло получиться, если бы ты, Оксана, не подсчитывала возможную выручку, а просто бы была чуть внимательнее? Одному богу известно.
   А потом, закрывая окно, на мгновение посмотрел вверх, в светлую пористую обивку и спросил:
  -- Тебе известно?
   - 4 -
   Марину звонок Аркаши застал врасплох. Она знала, что он позвонит, просто не ожидала, что это произойдет так рано. Все, кажется, было нормально, но голос Аркаши был настороженным. Звонил он с чей-то трубки. Значит, все прошло не так, как они договаривались с Вадимом. Это тревожило. И еще, это дурацкое, неуверенное, - целую! " Как объяснить ему? Ходит, ревнует, а ведь все придумал сам себе. И ничего этого в реальности не существует! Даже для него самого. Это все синдром первой женщины. Ее помнишь до конца своих дней и вбиваешь себе в голову, что это была любовь. Чушь! Жаль, что он не приедет сегодня. Можно было попробовать вразумить его". Марина попила чая. Она смотрела телевизор, не пытаясь осмыслить увиденное. Ее, в данный момент мало интересовала любая реальность, кроме одной, - псевдолюбви Аркаши, которая стопудовой гирей висела на шее. Неожиданно прозвенел телефонный звонок. Марина бросила взгляд на электронные часы. Десять минут первого ночи. День пролетел стрелой. Длинный день закончился. От него не осталось ничего, кроме сосущего, возрастающего чувства тревоги. Она с опаской подняла трубку и, услышав голос Вадима, поймала себя на мысли, что рада этому звонку.
  -- Але, Маришка. Привет, это Вадим. Как дела?
  -- Все в порядке, а у вас?
  -- У нас, вроде, тоже. Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.
  -- Слава Богу. Я уже начала волноваться.
  -- Тебе Аркаша звонил?
  -- Да, часов в десять.
  -- Хорошо. Слушай, мне бы надо приехать к тебе.
  -- Зачем? - Спросила Марина, но сама себе призналась, что была бы не против, если сейчас рядом с ней окажется Вадим. Например, в этом кресле, напротив.
  -- Поговорить надо. Нет, если ты не хочешь, разговор терпит. Я не хочу тебя напрягать.
  -- Ты не напрягаешь. Приезжай, если есть желание.
  -- Отлично, через полчаса я у тебя. Позвоню в дверь два раза. Коротко так, отрывисто. Это пароль.
  -- Хорошо. - Засмеялась Марина.
  -- Все, до встречи. - Сказал Марь и отключился.
   Марине показалось, что Вадиму, тоже, перед тем как повесить трубку, очень хотелось сказать целую. Она почти услышала это слово. Положила трубку, встала, подошла к зеркалу. Что же они в ней нашли? Вадим, несмотря на кажущуюся отстраненность, безразличность к ней, как к женщине, в ее присутствие был несколько напряжен, скован. Аркаша, видимо, чувствовал это. И это чувство, словно, навоз удобряло его ревность. А может быть, ей все кажется? Насочиняла себе, а на самом деле все не так? Через полчаса, вполне вероятно, что-то прояснится.
  
   Ґ.
  
   Аркаша прождал звонка от Вадима до часа ночи. Не дождался. Захотелось позвонить Марине, но порыв прошел. Час ночи, она уже могла спать. "Да и что ей сказать? В который раз уподобиться опереточному ревнивцу! Сюсюкать по телефону о любви и совсем саморастоптаться в ее глазах? Завтра, нет, уже сегодня. Набраться духу и поговорить с ней обо всем откровенно. Пусть скажет сама". Аркаша примерно предполагал, что она может сказать, боялся этого и очень хотел ошибаться.
   "Мать совсем запилила с этим дипломом". Перескочил с мысли на мысль Аркаша. Словно, ангел с облака на облако. "Получить бы полтинник за браслет и забыть обо всем. О Марине, Маре, Колыванове и всей остальной котовасии. Купить квартиру и сесть писать стихи, рассказы, что угодно, можно даже мемуары. Постараться переродиться. Скоро отец вернется" - перескочил на следующее облако Аркаша, вернее это было не облако, а здоровенная, грозовая туча. " Консолидируют усилия с маман и будут мне навешивать рюх, оставляя фиолетовые гули по всему телу. Типа: Каковы твои планы?!! Что сказать на это? Может быть, попробовать ответить на этот вопрос следующим образом: Моя программа минимум, стать законно избранным президентом России. Объявить ограниченную ядерную войну Соединенным Штатам Америки. Потом развязать тотальную. Естественно, одержать в ней сокрушительную победу. А дальше? Дальше видно будет", - Улыбнулся уже почти во сне Аркаша. " Точно, убьют! Мать будет бить сковородой, папаня ноутбуком". Составление этой комической мизансцены плавно перетащило Лихмана в сон.
   ГЛАВА ШЕСТАЯ. 29 марта, понедельник.
   Непонятно, какая загогулина.
   - 1 -
   Вадим опоздал на двадцать минут. Два коротких звонка заставили Марину вздрогнуть. Сердце учащенно забилось. Она быстро пошла в прихожую, бросив по пути взгляд в зеркало. Открыла дверь. Вадим застенчиво улыбался. В правой руке он держал большой полиэтиленовый пакет. Марина осмотрела его с ног до головы и посторонилась, пропуская в прихожую:
  -- Проходи.
   Марь тщательно вытер ноги о коврик перед дверью. Несколько раз топнул правой ногой, отряхивая невидимую грязь. Кашлянул, и только выполнив все эти ритуалы, зашел в квартиру:
  -- Марина, как-то неловко получается. Я тебя вроде как обманул.
   Марина заперла дверь и повернулась к нему:
  -- В чем обманул?
  -- Сказал, что у меня к тебе разговор есть.
  -- А, что, его нет?
  -- Разговор-то есть. Только понимаешь, какая штука, хотел у приятеля переночевать, а к нему родственники приехали. Мест нет. Словно, в анекдоте, так пить хочется, что и переночевать негде.
  -- Да, действительно, как в анекдоте. Но анекдотичность ситуации не в силах заставить меня выгнать тебя в ночь. Что-нибудь придумаем с ночлегом. Раздевайся. Проходи в комнату, а я пока чай поставлю.
  -- Я тут купил кое-что, потому и опоздал. - Вадим был не похож сам на себя. Он перекладывал сумку из руки в руку, словно, не знал, что с ней делать. Марина сравнила его с Лихманом и сумела воздержаться о улыбки:
  -- Давай сумку, что ты волнуешься, будто украл?
   Марь с готовностью передал ей мешок. Снял куртку и повесил на вешалку. Когда он, пригладив волосы, повернулся к ней, она увидела за поясом джинсов рукоятку большого пистолета. Особого удивления это у Марины не вызвало, но захотелось спросить:
  -- Что это? Газовый?
  -- Нет. - Вадим вытащил пистолет, который оказался, действительно, очень большим и спрятал его куда-то под куртку:
  -- Боевой. Американский, Кольт. Сорок пятый калибр. Слона можно убить, если в упор. - Словно оправдываясь, пояснил он.
  -- Здорово! - Искренне восхитилась Марина. Марь, увидев какое впечатление на нее произвел ствол, воспрял духом.
  -- Ты проходи в комнату, Располагайся там поудобнее. Я сейчас все быстро приготовлю.
  -- Все нормально. Спасибо. Особо не суетись. Я там этого ликера белого, густого купил и пирожных, Птичье молоко в шоколаде.
  -- Прекрасно. - Сказала Марина и ушла на кухню.
   Вадим зашел в комнату, сел в старое, продавленное кресло. Немного посидел, встал, взял в руки пульт дистанционного управления, включил телевизор. Переключил несколько каналов, добрался до МТВ, сделал звук потише и вернулся в кресло. Расслабился. Закрыл глаза. Почти уснул. День выдался не из самых легких и приятных. Он даже не услышал, как в комнату вошла Марина. Неся на подносе поздний ужин.
  -- Спишь? - Тихо спросила она. Вадим с усилием открыл глаза.
  -- Нет, что ты. Просто задумался.
  -- Понятно. - Сказала Марина, которой с каждой секундой становилось все менее понятно. Двусмысленность ситуации не давала покоя. Совесть пыталась растолкать душу. Разум пытался успокоить и первую склочницу и вторую зануду, втолковывая, что у хозяйки нет никаких обязательств перед Лихманом. Вадим тем временем разлил тягучий, слоновой кости Бейлис, по маленьким, водочным рюмкам. Других у Марины не было.
  -- Знаешь, мы сегодня пили за все, кроме одного.
  -- За что же мы не пили? - Отозвалась Марина, усаживаясь.
  -- Я предлагаю восстановить справедливость и выпить за знакомство. За наше с тобой знакомство.
  -- Я не против. - Марина пожала плечами. Чокнулись и выпили.
  -- Не люблю я сладкого и липкого. -Сказал Вадим, ставя свою стопку на стол.
  -- Там водка осталась. Принести? - Предложила Марина.
   Марина принесла чистую стопку и недопитую бутылку Дипломата, кроме того, она быстро нарезала на тарелку сыра и колбасы.
  -- Ты сказал, что у тебя ко мне есть разговор. О чем? - Попыталась помочь Вадиму начать без вступлений Марина.
  -- Разговор у меня многослойный. Вот сижу и думаю, какой пласт поднимать первым?
  -- Самый легкий. - Предложила Марина.
  -- Пожалуй, ты права. Как знать, может до тяжелых пластов мы не доберемся. - Вадим вновь наполнил рюмки. Себе водки, а Марине ликера. Молча выпили.
  -- По поводу браслета. Я не знаю его реальной цены. В этом не специалист. С его реализацией проблем нет, кроме одной. Получить за него деньги. У меня и здесь, и в Москве есть знакомые. Состоятельные люди. Но они относятся к той категории граждан, которые обычно убирают полученную вещь в ящик бюро из карельской березы и в лучшем случае говорят: "Спасибо, всего доброго". А обычно из другого ящика того же стола достают железную дуру, плюющуюся огнем и свинцом в оболочке и, соответственно, из этой дуры плюют тебе в лоб. Ну, если не сам покупатель, то его деловые партнеры, с бритыми затылками. Предъявлять им и в первом и во втором случае что-либо одинаково безнадежно.
  -- Что же делать? - Упавшим голосом спросила Марина.
  -- Прежде всего, не терять надежды. Нам надо утрясти проблему с общим приятелем…
  -- Кого ты имеешь ввиду? - Испугалась Марина.
  -- Юзовского. - Удивился Марь:
  -- А ты на кого подумала? На Аркашу, что ли? - Вадим тихо засмеялся:
  -- Маришка, я же сказал, что ваши дела, это ваши дела. Не знаю, как вы там договаривались и почему ты предложила ему четверть, вернее за что? Ты, хозяйка, тебе и решать. Мои условия ты знаешь. Все, что сверху, сколько бы не было.
  -- Извини, Вадим. Аркаша, когда мы к тебе собирались обратиться с браслетом, еще до начала этих событий туч нагнал. Написал записку, в которой говорится, что если с нами, что-нибудь плохое случится, во всем ты будешь виноват. Он о тебе думал, ну, как сказать, что ты опасный, что ли? Меня он тоже просил написать, да я все и не собралась.
  -- Еще не поздно. - Марь вновь улыбался.
  -- Глупости все это.
  -- Не скажи. Аркаша молодец! Жизнь заставляет нас страховаться на каждом шагу. Киношный ход, конечно, но вполне в духе Лихмана. Если бы я задумал зашамать браслет, всяко бы подумал о возможных страховках. Но все равно молодец. Сейчас появилось множество людей мало думающих о жизни и совсем не думающих о смерти. Не думать о смерти человек может себе позволить только в одном случае, - когда он уже мертв. Этим нравится оружие и совершенно безразлична смерть других. Что же ты так халатно отнеслась к инструкциям нашего хитроумного еврея? Если ты мне не веришь, пиши записку, только воспользуйтесь советом. Для этих бумажек снимите именной депозитный сейф в банке. Услуга дорогая, но надежная. Еще надо написать завещание с деталями и хранить его у нотариуса.
  -- Вадим, не надо глупости говорить. Аркаша умный, добрый, но совершенно не имеет представления о реальной жизни. Это его счастье и наказание. В последнее время больше, конечно, наказание. Я порву записку, чтобы ты не думал, что между нами есть какое-то недоверие.
   Марина встала со своего места, подошла к трюмо. Вытащила из ящичка пакетик, из него достала сложенный вчетверо листок. Не разворачивая, разорвала его. Потом вышла из комнаты. Вадим услышал, как открылась дверь в туалет, а потом шум сливаемой воды. Марина вернулась в комнату со словами:
  -- Конец недоверию и недосказанности. За это надо выпить. - И они выпили.
   Они закурили, и после дипломатично выдержанной паузы Марина спросила:
  -- Как же быть с браслетом? Здесь, насколько мне понятно, его продать не удастся.
  -- Здесь мы можем только оценить его. У меня есть один спец по антиквариату. Когда все закончится, нам придется выехать за границу. Браслет по моему каналу переправим туда. В Германии есть человек, коллекционер. Человек очень богатый. Настолько богатый, что, наверное, забыл как выглядят живые деньги. Думаю, что и считать он разучился. Я ему оказывал услуги, да и он мне в моем деле помогал не раз и ни два. С ним обман исключен. А с теми деньгами, которые ты получишь за браслет, тебя с распростертыми объятиями встретит любое государство. Такой вот у меня план. В общих чертах.
  -- Да, если бы не этот кошмар, который происходит!
  -- Кошмар кончается, когда человек засыпает или просыпается. Важно одно, он не продолжается вечно.
  -- Твоими устами мед пить. - Засмеялась Марина
  -- Лучше водку. С этим пластом все ясно. Марина я хочу задать тебе один вопрос. Если не захочешь отвечать, просто скажи, и мы замнем тему. - Марь был осторожен.
  -- Что за вопрос? Мы, кажется, выпили за смерть недомолвок.
  -- Ну, да. Но вопрос личный и мое предложение остается в силе. Что у тебя с Аркашей. Мне, кажется, что он по уши в тебя влюблен.
  -- Скорее, ты прав, чем нет. Я пытаюсь объяснить для себя его отношение ко мне комплексом первой женщины.
  -- Значит, ты у Лихмана была первой?! Ой, извини, я полез не туда!
  -- В том-то и проблема. Понимаешь он придумывал себе женщин по фильмам, не знаю, по книгам дурацким. Короче по стереотипам далеким от реальности. Полученный эталон женщины он наложил на меня. Плюс первая в жизни физическая близость. Но близость, близостью, а я ведь не девочкой была, когда познакомилась с ним. Мало того, я была…
   Вадим предостерегающе поднял руку:
  -- Не надо Марина. Я тоже много кем и чем был до всего этого. Мне, кажется, что за последние дни я перешел через какой-то Рубикон. Все, что было раньше, плохое, хорошее, осталось в прошлом, а значит его нет. Есть только сегодня и, возможно, будет завтра.
  -- Все равно, тот стереотип женщины, который придумал себе Аркаша, далек от меня. Я не люблю его и полюбить не смогу. Сейчас я испытываю к нему жалость. Но я знаю себя, любая моя жалость рано или поздно перейдет в раздражение, а там очень скоро появится полное отторжение сегодняшнего моего предмета жалости. Аркаша слабый. Это единственное его отрицательное качество, но оно перевешивает все остальные достоинства. Понимаешь?
  -- Понимаю, но я не думаю, что он слабый. Ему просто пока не хватает зубов, кулаков, локтей для этой жизни. У него нет опыта выживать. А никакой другой опыт в этой стране не нужен. Без способности выживать все остальное имеет мизерную цену. И у тебя и у меня есть кое-какие наработки в вопросах выживания. Аркаша все еще в этом полный ноль. Все придет, все будет.
   Марина кивнула:
   - Я не сомневаюсь. Но опыт - вопрос способностей и времени. Я не могу ждать, когда он заматереет и станет мужчиной. Да и зачем мне это? Получается, что у меня все, как в сказке. Я стою на перепутье трех дорог. Напротив меня камень. На нем написано: Направо пойдешь, с безработным мужем-интеллигентом пропадешь. Прямо пойдешь, старой девой помрешь. Естественно, налево пойдешь, на панели до кондиции и дойдешь. Нет, я готова спать с Аркашей, но любить.… Нет, увольте. Я вообще не знаю, способна ли я на это. Знаешь этот порочный круг? Ради возможности жить я вытравила из себя что-то очень важное, без чего сама жизнь не имеет смысла. Даже если у меня будут деньги, смогу ли я вернуть себе это? Мне хочется любить. Я ведь тоже какое-то время была в шкуре Аркаши. Представляешь, влюбилась в Юзовского после двух часов, из которых полтора часа он спал. Веришь? - Марина пыталась улыбнуться, но в глазах стояли слезы.
  -- Верю, конечно. У меня ведь с Аленкой, как было. Она меня любила, а я содержал ее и пользовал, как вещь. Я плачу, она оказывает услуги. Но думаю, что она-то любила меня. Я тогда боялся обузы. Сейчас выясняется, что и у меня по отношению к ней не все так прагматично было. Когда ее не стало, из меня, словно, кусок вырвали. Пусто все. И одиночества я стал бояться. Поэтому и приехал к тебе. Ты уж извини меня?
  -- Вадим, не надо. Зачем ты так?! Хорошо, что ты приехал. Может быть, спать ляжем? У меня уже глаза слипаются. Почти два часа ночи. -Сказала Марина, пряча зевок в ладошку.
  -- У тебя матраса никакого нет? Я бы на кухне притулился. - Вадим старался не смотреть ей в глаза.
  -- На матрасе?! Нет, матраса у меня нет, а чем тебе моя кровать не нравится?
  -- Но я подумал, что Аркаша…
  -- А мы ему не скажем. Потом мы ведь друзья, а друзья все, кроме денег, должны делить по-братски.
  -- Хороший принцип, - согласился Вадим, который не колебался с самого начала. И знал чем, все закончится еще утром. "Действительно, что они Он и Аркаша нашли в Марине?" - спросил себя Марь. " В ней что-то есть. Лишенная устоявшихся стереотипов добра и зла, она находилась где-то посередине. А люди, четко осознающие себя посередине и над, встречаются крайне редко. Из женщин Марина была первой", кроме всяких философствований ему просто хотелось ее. Хотелось и все! Если попытаться докопаться до причин этого, ответ можно найти. Но к тому времени исчезнет желание.
   Заснули они вначале четвертого. Первой тихо засопела Марина. Потом и Вадим очертя голову кинулся за ней вдогонку и спустя три минуты сумел настичь ее во сне.
   - 2 -
   Людмила Николаевна разбудила Аркашу в половину девятого утра. Как только он продрал глаза и начал воспринимать действительность, увиденное и услышанное им, ему совершенно не понравилось. Мать, увидев осмысленность в его взгляде, принялась зудеть. Темы были избитыми, о его бездеятельности, о его праздношатании, о том, что он спивается. Потом она решила сменить политику кнута, на политику пряника и перешла к уговорам:
  -- Аркашенька, сынок! Ты спиваешься. Надо что-то делать. Я чувствую, что с тобой что-то происходит плохое. Пожалуйста, поговори со мной. Я ведь твоя мать.
   Аркаша выполз из-под одеяла. Попеременно начали зудеть, то бедро, то грудь, то голова. Пришлось все чесать в означенном порядке. Людмила Николаевна, увидев реакцию сына на свою попытку откровенного разговора, вновь взъярилась:
  -- Вот образина! Чертова обезьяна! Закончишь университет ни я, ни отец копейки не дадим. Подохнешь под забором вместе со своими проститутками!
   Аркаша упорно молчал и продолжал чесаться, но внутри уже закипала малиновая буря протеста. Увидев, что ее воззвания разбиваются о чешущуюся безразличность сына, она гордо покинула комнату, в сердцах громко хлопнув дверью.
   Аркаша оделся. Стараясь производить, как можно меньше шума, умылся и почистил зубы в ванной комнате. Людмила Николаевна яростно гремела посудой на кухне, казалось, что там бьются насмерть два закованных в броню рыцаря.
   Есть очень хотелось, но разменять свою гордость на завтрак, Аркаша счел непозволительной роскошью. В руках возникла суетливая потребность что-то сделать, но голова была легка от полного отсутствия мыслей. Мать, что свойственно для всех матерей, первой пошла на сближение, но всем своим видом показывала, что на прощение Аркаша может рассчитывать, только став Нобелевским лауреатом или, в крайнем случае, Президентом Академии Наук России:
  -- Иди завтракать. Я накрыла.
  -- Спасибо. - Жизнерадостно ответил Аркаша, проходя на кухню. Он уселся за стол. Ласковое мартовское солнце теплым, ласковым языком лизало его спину сквозь грязные стекла окна. Настроение Лихмана вдруг стало благостным. Ему стало стыдно за свое отношение к матери:
  -- Мамуль, не сердись. Все будет нормально. Диплом я, безусловно, защитить сумею, а на кафедре мне уже предложили поступать в аспирантуру.
  -- Ага, в аспирантуру, чтобы мы с отцом таскали тебя на своей шее еще три года?!
   Благостное настроение погибло, убитое выстрелом в сердце, выжила только обида:
  -- А, что бы, ты хотела?! Может быть, предложить мне стать нефтяным магнатом?! Что ж я согласен, у тебя есть на примете вакантное месторождение? Когда занимать?!
  -- Не мели ерунды! У Эльмиры Модестовны сын, между прочим, твой ровесник. Основал свое дело. Занимается недвижимостью. Хотя он ни твоим образованием, ни пятью процентами твоих способностей не обладает!
  -- А, в эти пять процентов способностей сына Эльмиры Модестовны не входит умение испражняться золотом? Если да, то мне все понятно. В этом случае остальные девяносто девять процентов не нужны абсолютно! Спасибо, я наелся! Привет Модестовне! - Аркаша отодвинул от себя тарелку с недоеденным омлетом и вылез из-за стола, намериваясь найти политическое убежище в своей комнате.
  -- А кофе? - Запоздало предложила мировую Людмила Николаевна.
  -- Я сыт. - Гордо ответствовал Аркаша, исчезая в своей комнате. Закрыл дверь. Внутри все клокотало, как в кастрюле с кипящим бульоном. Хотелось немедленно покинуть неласковые стены родного дома. Да была ли эта квартира его домом?! Аркаше удалось остудить бульон гнева. Поостынув, он набрался решимости, а потом набрал номер Марины. Прежде чем она сняла трубку, Лихман насчитал пять гудков. Сонный голос ответил:
  -- Алло, слушаю.
  -- Марина, привет. Это Аркаша. Я тебя не разбудил?
  -- А сколько сейчас времени? - Голос был сладким и тягучим, как липовый мед. Аркаша почувствовал возбуждение, он бросил взгляд на циферблат будильника:
  -- Двадцать минут десятого. Извини, что беспокою… - ему очень хотелось оказаться сейчас в ее постели и говорить эти слова Марине на ушко. Без помощи телефона.
  -- Все нормально, Аркаша. Я просто не услышала будильника. - В трубке послышалась какая-то возня, шорохи. Марина тихо, в сторону от телефона выругалась. Возбуждение Лихмана рассосалось.
  -- Марина, Вадим тебе не звонил? Мы договаривались вчера, что он позвонит, но я так и не дождался его звонка.
  -- А? Что? - Повисла пауза. Аркаше пришлось повторить вопрос.
  -- Вадим тебе звонил? - На этот раз провода донесли ответ незамедлительно быстро.
  -- Да, вчера, после полуночи. У него все было в порядке, а как у тебя?
  -- Тоже вроде ничего. - Аркаша обиделся. Почему Марина не поинтересовалась о том, что он пообещал позвонить вчера и не сделал этого?
  -- Странно, что он мне не позвонил.
  -- Аркаша, может быть, он устал. Не забывай, он же ранен. А вчерашний день выдался для всех нас очень напряженным. - Очень осторожно сказала Марина.
  -- Да, я понимаю. Просто волнуюсь за него.
  -- Аркаша, ты извини, мне в туалет очень хочется. Давай я тебе попозже перезвоню. Когда все свои дела сделаю. Ты дома будешь?
   Лихман умом понимал, что причина для прекращения разговора более чем убедительна, но сердце захолодила обида.
  -- Не знаю, наверное. Давай я тебе сам перезвоню. Через час будет нормально?
  -- Конечно, я буду ждать. - Быстро согласилась Марина и повесила трубку. Лихман, забыв о категорическом запрете матери курить в комнате, закурил. Потом спохватился, открыл форточку и докуривал, упругой струей выдыхая переработанный легкими дым на улицу, остатки производства, разгонял рукой. Когда сигарета вылетела в окно, а Аркаша сдувал легкий, серо-белый пепел с подоконника, раздался телефонный звонок. Метнувшись в сторону аппарата, он запутался в тюлевой занавеске и чуть не упал. Словно, гладиатор мирмиллон в сети ретиария. Людмила Николаевна, конечно, выиграла быстрый старт и оказалась у телефона в своей комнате первой. Через мгновение раздался ее раздраженный голос, приглушенный железобетонной стеной и четырьмя слоями бумаги:
  -- Аркадий, возьми трубку, это тебя.
   Аркаша уже сумел выбраться из белых тенет. Схватил трубку. Но говорить начал, только услышав, что мать отключилась:
  -- Слушаю.
  -- Аркаша, привет, это Вадим. - Голос бодрый и жизнерадостный. Очень отчетливый:
  -- Как у тебя дела?
  -- Нормально. - Аркашу всегда раздражал этот сложившийся телефонный ритуал. Ему очень хотелось сказать, что дела у него х.., плохие, в общем. И что больше всего на свете ему хотелось, чтобы телефон умер или, чтобы он, Аркаша, потерял слух. Но ритуалы и традиции сильнее сиюминутных желаний, и потому Лихман сказал:
  -- А, как у тебя? Почему вчера не позвонил? Я ждал твоего звонка.
  -- Извини, запарился, вчера, как только добрался до кровати, сразу отрубился. У тебя какие планы на сегодня?
  -- Не знаю, я думал, что это ты у нас за планы отвечаешь. Вчера я с Колывановым…
  -- Не по телефону. - Перебил его Вадим:
  -- Давай через час встретимся там, где встречались вчера. Успеешь?
  -- Через полтора. - Буркнул Лихман, которого конспирация Маря доставала все больше и больше. Поэтому он не смог отказать себе в удовольствии спросить голосом, пониженным до состояния полной нелегальности и секретности:
  -- Встречаемся с такими же предосторожностями?
   Марь уловил издевку. Вежливо хохотнул:
  -- Да, нет. По упрощенной схеме. Я вижу тебя, улыбаюсь. Подхожу и мы с тобой здороваемся. Идет? - Аркаше очень не понравилось наличие чувства юмора у Маря. Он поторопился закончить разговор:
  -- Договорились. В одиннадцать часов, на том же месте. - И не дожидаясь ответа, повесил трубку, чувствуя себя победителем.
   Когда он одевался, мать ни преминула поинтересоваться:
  -- Куда ты собираешься?
  -- В библиотеку. Пора браться за ум. - Отрешенно ответил Лихман, выбираясь из квартиры.
  -- Во сколько вернешься? - Безучастным голосом поинтересовалась Людмила Николаевна.
  -- Буду задерживаться, позвоню. - Отделался от нее Лихман очередной ритуальной фразой.
   - 3 -
  -- Ну, что? - Спросила Марина, появляясь в дверях комнаты. Марь лежал в постели, угол одеяла кокетливо прикрывал нижнюю часть живота и верхнюю часть бедер. На смуглом теле белело пятно марли прилепленной к раненому боку медицинским пластырем:
  -- Мне, кажется, что ты его чем-то обидела.
  -- Аркаша это человек, который сам себе с легкостью придумывает и обиды и радости. - Марина выглядела равнодушной.
  -- В любом случае, - сказал Марь, туша сигарету в пепельнице, и как-то сразу оказался сидящим в постели:
  -- Будет лучше, если он не узнает о том, что было сегодня ночью. Ты согласна?
  -- У нас нет иного выхода.
  -- Марина, в одиннадцать часов мы с ним встречаемся на Площади Восстания. Потом приедем к тебе. Надо сделать так, чтобы у него не возникло подозрений. Никаких. Поприветствуй нас. Его поцелуй, меня не надо….
  -- Да у меня и желания не было.
  -- Странно, почему оно исчезло так быстро? - Улыбнулся Марь, одеваясь. Застегнул молнию на джинсах и сказал:
  -- В любом случае, напоишь нас кофе или чаем. Я, скорее всего, уеду на пару, тройку часов. У вас будет время поговорить. Я ему вчера предлагал эту возможность, но он ее упустил. Объяснись с ним, в конце концов! Лучше сразу облить человека кипятком, чем медленно водить паяльной лампой по его телу. Вы же взрослые люди. И живем мы на рубеже веков.
  -- Ты еще судный день сюда до кучи припиши. Ладно, я поговорю с ним. Кофе будешь?
  -- Спрашиваешь. Когда я с ним разговаривал, мне показалось, что его обидела не только ты, но и я чем-то его рассердил. Так, что от кофе, как от компенсации за причиненные Лихману обиды, отказаться не в силах. - Замысловато объяснил Вадим свое желание позавтракать. Марина ничего не поняла.
   Пока Марь приводил себя в порядок в ванной, Марина приготовила кофе и бутерброды. Завтракали молча. Когда Вадим допивал кофе, сказал:
  -- Марина, никуда не выходи. Продуктов мы с Аркашей купим. Мяса, там, то се…
  -- Вы что меня в кухарки зачислили? Сплю с вами обоими, теперь еще и еду на двоих готовить! - Марина была не на шутку раздраженна:
  -- Предлагаю вам составить график дежурств по охране моего тела!
   Марь счел за лучшее промолчать. Озабоченно посмотрел на часы, глотком допил остывший кофе. Поднялся из-за стола:
  -- Спасибо. Все было очень вкусно. Мне пора. Не будем заставлять ждать нашего снежного барса.
  -- Вадим, не надо над ним смеяться! - Марина не просила, а требовала.
  -- Да, ты что?! У меня и в мыслях не было смеяться над ним. Если честно, он мне нравится, и я испытываю нечто, вроде стыда за сегодняшнюю ночь… - Начал Вадим, но Марина зло перебила его:
  -- А, я нет!
   Марь смутился и стал быстро собираться. Когда он оделся, Марина, навязчиво ожидавшая его ухода, заметив в руках Маря пистолет, сказала:
  -- Очень часто за последнее время мне приходилось видеть мужчин с огнестрельным оружием. Вначале Юзовский, теперь ты. Странное чувство возникает от подобных картинок, словно, попала в глупый боевик или стала одним из главных действующих лиц мистического триллера.
  -- Марина, мне бы не хотелось таскать по городу пистолет. Тем более, что объявлено чуть ли не чрезвычайное положение. Можно я оставлю его у тебя?
  -- А призрака не боишься? - Продолжала обижаться на него за что-то Марина.
  -- Днем я больше милиции боюсь. - Попытался перевести все в шутку Вадим. Марина не отреагировала:
  -- Хорошо, оставляй.
  -- А куда его положить? - Вадим от ее взгляда чувствовал себя, как провинившийся ребенок.
  -- Под зеркало. В ящик. Рядом с моей косметикой.
   Марь положил пистолет в указанное место. Хотел что-то сказать, но Марина почти физическим усилием воли подтолкнула его к выходу:
  -- Ну, ты пошел уже? - Марь не смог справиться с ее ментальным посылом, и, махнув рукой, покинул Маринину квартиру.
   - 4 -
   Аркаша приехал на место встречи за десять минут до назначенного времени. Когда он вышел на улицу, увидел, что Марь уже ждет его. Как только их глаза встретились, Вадим улыбнулся и двинулся навстречу, заранее протягивая руку для приветствия. Аркаша слабо ответил на сильное рукопожатие Маря. Вадим был весел, но Аркаше показалось, что его радость натянутая, показная. Он не стал размышлять над этим. Думать не хотелось вообще. Заметив его настроение, Марь осторожно спросил:
  -- Аркаша, что-нибудь случилось? - В его голосе слышалось неподдельное участие и подлинная обеспокоенность. Лихману стало стыдно за свою раздражительность. В самом деле, почему плохое настроение отражается, прежде всего, на близких и друзьях?!
  -- Нет. Просто с матерью поцапался. Испортили друг другу утро. Теперь весь день наперекосяк пошел.
  -- Понимаю. С родителями жить вместе, будучи уже взрослым, испытание не для слабых духом. Не расстраивайся, если удача будет на нашей стороне, в мае уже сможешь купить себе квартиру. Я помогу, есть варианты хорошие и недорогие, если, конечно, на риэлтерском рынке за месяц ничего не изменится. - Лихман неопределенно пожал плечами.
   Марь оставил машину на Лиговском проспекте. Когда они сели, он, как бы между прочим, сказал:
  -- Я Марине звонил. Она просила продуктов купить. Заедем в магазин, а потом к ней. - И дальше без всякого перехода, уже отъезжая от обочины, продолжил:
  -- Ну и, что там Колыванов?
  -- В своем здравомыслии мне его убедить удалось, кажется. Только в призрака Юзовского он не поверил. Он сам предложил версию о человеке, который хочет заставить всех думать о мистическом происхождении убийцы. Честно говоря, когда он это говорил, я склоняюсь к этой версии. В самом деле, может быть, Юзовский к кому-нибудь заходил перед тем, как оказаться у Марины? Ну, не знаю, у него пистолет был. Пригрозил этому человеку или еще каким-то образом завладел браслетом. Человек спохватился, а Юзовский уже того. Навел справки. Браслета след простыл. Понял, что Юзовский перед смертью его у кого-то оставил. У кого? Может быть, от этого у него крыша поехала, и он начал лупить знакомых Юзовского, ища браслет. Ты ведь был в самых близких отношениях с Юзовским, вот он тебя и не убил. Наблюдал, что ты предпримешь. Или хотел все по той же причине, твоего близкого знакомства с Юзовским, убедить тебя, что он призрак Юрия, пустить всех по ложному следу. Ему это почти удалось. Ведь логично? Может, такое быть?
  -- Целый детектив. Кстати, пока ты выкладывал предположение Колыванова, повторил словосочетание может быть, аж три раза. Тоже довольно фантастическая версия. Ее единственное достоинство, что она более приближенна к реальности, чем наша. Поэтому на твой вопрос отвечу, - может быть! - Марь закурил и после короткого раздумья продолжил:
  -- Положа руку на сердце, скажу, что был бы только рад, если версия Колыванова верна. Все-таки с сумасшедшим маньяком, но физиологически, человеком легче иметь дело, чем с одержимом бредовой идеей призраком. Если все так, то расставить на него ловушку, дело относительно простое. Но это значит, что Марина находится в серьезной опасности. Надо все тщательно обдумать, чтобы не просчитаться. Эта гадина очень хитрожопая. Слушай, а ты Колыванову ничего про браслет не сказал?
  -- Нет, мы же договорились.
  -- А Колыванов не был знаком с Юзовским? - Лицо Вадима осветилось какой-то догадкой.
  -- Стоп! - Аркаша разделил с Марем вспышку озарения:
  -- Они же учились с Юзовским в ЛГУ, только на разных курсах. Это ведь, именно, Славка рассказал мне о том, как Юзовского убили!
  -- И, ты дурак, все это время молчал?!
  -- Да, мне в голову не приходило! Неужели ты думаешь, что Колыванов это Аластор?! Не может быть?!
  -- Не может быть!!! - Марь орал:
  -- А, зачем же он сразу к тебе приперся и стал рассказывать про все эти убийства?!
  -- За консультацией? - Неуверенно ответил Лихман.
  -- Ага, за консультацией! А, то у них в ФСБ консультантов не нашлось! Или на весь город только Аркадий Лихман крупнейший специалист и в судебно-медицинской психиатрии и в древнегреческой мифологии?!! Вспоминай, о чем он тебя спрашивал?!
  -- Ну, о тебе…
  -- Это понятно! Про браслет! Про цацку эту чертову!!!
  -- А Марина-то?!
  -- А, я по-твоему, идиот, куда еду?!!
  -- Да, нет. Я вчера из его машины, с его мобильного телефона Марине домой звонил.
  -- Кретин! Как было дело? После того, как ты позвонил Марине, ему кто-нибудь звонил? Может быть, последний номер стерся из памяти?!
  -- Он сам набрал номер под мою диктовку.
  -- Ну, ты и мудак!!! - Марь уже игнорировал знаки, огни светофоров, опрометчивых пешеходов. К счастью, на их пути не попадалось маразматичных старушек и тупых детишек. Пока обходилось без жертв.
  -- Но, телефон-то…
  -- Заткнись! Для эфэсбэшника пробить адрес по телефону дело нескольких секунд.
   Аркаша чувствовал себя предателем. Сердце бухало, как гидравлический молот. Он нашел в себе силы и выпалил Марю всю правду. До конца:
  -- Вадим, он, наверное, знает о браслете.
  -- Как?! Откуда?
  -- Когда Баженова убили, я в шоке был и так получилось, что свел эти события с браслетом, и проговорился об этом вслух. Просто сказал браслет. Он вначале прицепился, а потом, когда я сказал, что пока не могу ему рассказать о нем, потерял интерес.
  -- Вот, ты молодец! Какой же, ты молодец!!! Что, ты еще ему успел наговорить?! - Если бы не руль, Марь придушил бы Лихмана.
  -- Вчера он вспомнил о нем и вновь спросил. Я сказал, что никакого браслета нет и я просто в шоке, тогда про него ляпнул.
  -- Ага, он расслабился и сразу успокоился, поверил тебе и больше к этой теме не возвращался! Ну, кретин, видел я болванов, но они по-моему твои дети!
  -- Вадим, я же не знал! - Лихман не мог вместить отчаянье и раскаянье в простые слова. До дома Марины оставалось минут пять.
  -- Черт, вот ведь кретин! - Опять заорал Вадим, грохнув кулаком по рулю.
  -- Вадим, я ведь…
  -- Да, не ты! - Он засунул руку под куртку и вытащил мобильный телефон. Бросил его на колени Аркаше.
  -- Звони ей! Пусть никому не открывает! Кто бы ни был! Я ей пистолет оставил, пусть приготовится! Если уже не поздно. - Лихман пляшущими от волнения пальцами набрал номер Марины. Гудки. Гудки. Потом тишина и приглушенный голос Марины:
  -- Алло, слушаю.
   У Аркаши вырвался вздох облегчения:
  -- Слава Богу! - Марь облегченно вытер испарину со лба. Аркаша громко, чуть не крича в трубку:
  -- Марина, никому не открывай! Мы сейчас приедем!
  -- А, что случилось?
  -- Мы уже рядом. Никого не впускай! Возьми пистолет.
  -- Да, все в порядке, что ты орешь?
  -- Все мы уже рядом. Через пару минут будем у тебя.
  -- Говори с ней, говори. Пусть не кладет трубку! - Подал голос Вадим.
  -- Марина, ты слышишь меня?! - Все слова у Лихмана куда-то исчезли.
  -- Да, что там у вас происходит?! - Раздраженно спросила Марина.
  -- Все в порядке, мы уже рядом! - Опять повысил голос Лихман.
  -- Что ты заладил, рядом, рядом! Причем здесь пистолет? Я им все равно пользоваться не умею. - Вместе с раздражением в голосе начало проскальзывать волнение.
   Они остановились и кинулись прочь из машины. Мгновенно проскочили проходной двор, стремглав повернули направо и влетели в подъезд.
  -- Аркаша, что там у вас происходит?! - Аркаше не хватало воздуха, поэтому ответить он смог только между вторым и третьим этажом, с трудом переводя дух:
  -- Мы уже пришли. - Марь нетерпеливо жал на звонок. Дверь почти сразу распахнулась. На пороге стояла бледная и взволнованная Марина:
  -- В конце концов, вы мне объясните, что происходит?!
   Они ввалились в дверь, едва не застряв. Вадим хриплым, прерывистым голосом приказал:
  -- Запри дверь, придурок, и отключи трубу!!!
   Лихман безропотно повиновался.
   - 5 -
  -- Теперь тебе все понятно? - Устало спросил Марь у Марины.
  -- Понятно. - Без выражения ответила Марина, бросив на Аркашу испепеляющий взгляд.
  -- Ладно, он не особо и виноват, тем более, что все пока обошлось. - Сказал Вадим
  -- Что же теперь делать? - Голос Марины звучал растерянно.
  -- Кофе. Пока только кофе. - Ответил Вадим и вымученно улыбнулся.
   Пока Марина наливала воду в чайник, Вадим закурил и протянул пачку Аркаше. Тот, путаясь пальцами, вытащил сигарету, прикурил от предложенной Марем зажигалки. Пальцы Лихмана продолжали стучать на невидимых кастаньетах. Вадим покачал головой и хмыкнул:
  -- Тебе стрелять когда-нибудь приходилось?
  -- Нет, я не умею. - Голос Лихмана дрожал почти в такт с пальцами.
  -- Это просто. Смотри. - Марь вытащил из-за пояса пистолет:
  -- Он уже на боевом взводе. Патрон в патроннике. Вот, опускаешь флажок предохранителя и можешь стрелять. Снайперской стрельбы от тебя не требуется. Расстояние если возникнет, то будет небольшим. Наводишь на цель и нажимаешь на курок. Понял? - спросил Марь, вновь ставя Кольт на предохранитель.
  -- Понял, а зачем?
  -- Аркаша, хватит задавать дурацкие вопросы! Ей-богу, время для них кончилось! Колыванов, дружок твой, профессионал. И даже больше того. Он перед собой никаких вопросов не ставит. Навалил кучу трупов и упрямо идет к своей цели. Я думаю, больше он с тобой разговоры разговаривать не будет. Да и с нами тоже. Хочешь остаться живым стреляй первым и последним. Все в одном лице. Дошло до тебя, наконец?
  -- Дошло. - " Господи!" - подумал Лихман, " Как же я во все это влез?!".
  -- Хватит глаза закатывать! - Озлобился Марь:
  -- Дальше слушай. Мне сейчас надо отъехать. Так, что на тебе сейчас ответственность не только за собственную персону, но и за жизнь Марины. Хорошенько вбей себе это в голову!
  -- Вадим, а ты не мог бы… - начала Марина, но Марь не дал ей закончить:
  -- Марина, я не собираюсь здесь сидеть, как хорек в норе. Теперь, когда мы знаем кто это, надо расставить на эту тварь силки. Ни ты, ни Лихман этого сделать не в состоянии. Пока вы дома, то находитесь в относительной безопасности. Тем более, что эта тварь днем почти не нападала. Не надо никому двери открывать, и будьте готовы ко всему. Об остальном я позабочусь. Мне надо кое с кем встретиться. Через каждый час буду звонить. Волноваться, конечно, надо, но для паники пока оснований нет. Мы решили для себя уже часть задач. Знаем кто убийца, знаем чего он хочет и знаем, что его можно убить. Теперь осталось последнее, сделать это. Колыванов хитрая тварь, но на всякую лису есть своя свора борзых и свой охотник.
  -- А может в милицию позвонить? - Робко предложил Лихман.
  -- Господи, вот, ведь дурак!!! У меня уже слов нет! Марина, может ты ему объяснишь? - Она, видимо, не испытывала никакого желания объяснять что-либо Аркаше или сама не знала почему им нельзя обращаться в милицию. Марь тяжело вздохнул и попробовал объяснить сам:
  -- Ну и что ты им скажешь?! Что капитан ФСБ, входящий в следственную группу, занимающуюся раскрытием дела " Грека-потрошителя" и есть тот самый грек?! А доказательства? Что весомее, твое слово против его? Браслет покажешь? Во-первых, он не твой и не тебе решать его судьбу. А во-вторых, я от своей доли отказываться не собираюсь, да и Марина я думаю тоже.
  -- Я просто спросил. - Аркаша был не то что подавлен, он был разнесен в чепуху.
   Марина налила всем кофе. Аркаша не притронулся к своей чашке, Марь напротив выпил очень быстро и с большим желанием. Резко поднялся и посмотрел на Аркашу:
  -- Ты все понял?! Про пистолет и про дружка твоего Колыванова. Повторять не надо?! - В последнем вопросе отчетливо угадывалась угроза.
  -- Не надо повторять. Я все понял.
  -- Тогда будь по-настоящему молодцом. И потом, Аркаша, пора становиться мужиком. Каждому из нас есть за что бороться. Это, уже не говоря об элементарном вопросе выживания. Я в тебя верю. - Марь сменил гнев на милость. Он пытался приободрить Лихмана:
  -- Соберись. Скоро все кончится. И у меня есть предчувствие, что все кончится хорошо. А меня, моя интуиция, тьфу, тьфу, тьфу, три раза, еще никогда не подводила. Поэтому я еще жив и на свободе. Прощаться не будем. Если что, звони мне на трубу. Номер помните? - Обратился Вадим к обоим. Марина и Лихман кивнули.
  -- Ну, все. Часа через два, три вернусь. Аркадий закрой за мной дверь! Пока.
   Ґ.
   Когда дверь за Вадимом закрылась, Аркаша тщательно запер ее. Марина прошла из кухни в комнату, как тень. Лихман потерянно стоял в прихожей, сжимая в руке тяжелый пистолет. Чувствовал он себя, действительно, как последний идиот. Из комнаты, в которой была Марина не доносилось ни звука. Аркаша неуверенно двинулся в сторону комнаты. Прежде, чем войти, он тихонько постучал в полуоткрытую дверь.
  -- Заходи. - Негромко пригласила Марина. Лихман вошел. Она лежала на кровати, спиной к нему. Не шевелилась. Пистолет оттянул правую руку, почти до пола. Лихман переложил его в левую руку. Марина повернулась и окинула его взглядом с головы до ног. Аркаша снова переложил Кольт из руки в руку. Марина на мгновение закатила глаза:
  -- Да, положи ты его. Еще отстрелишь себе что-нибудь.
   Лихман облегченно вздохнул. Подошел к трюмо, избавился от пистолета. Постоял, а потом все-таки счел нужным сказать:
  -- он на предохранителе. Непроизвольно выстрелить не сможет. - Немного подумал и добавил:
  -- Можно мне сесть или на кухню идти?
  -- Ты же теперь мой телохранитель, в буквальном смысле этого слова. Садись. Зачем спрашиваешь?
   Аркаша сел в кресло. Марина опять отвернулась от него к стене. Чтобы хоть как-то занять себя, Лихман закурил. Марина, и это было очевидно, разговаривать была не настроена. Аркаша почувствовал прямо-таки чешущуюся необходимость все рассказать ей и постараться объяснить. Он не стал подбирать слова, а произнес первое, что пришло в голову:
   - Марина, - при первом звуке его голоса Марина села на кровати и поджала под себя ноги. Лихман решил, не дать ей возможности перебить себя:
   - Я понимаю, что ты вправе сердиться на меня. Я вел себя, как последний дурак. Вывел на тебя убийцу. Подвергаю всех смертельной опасности. Но понимаешь, если бы я знал! Мне даже в голову не могло прийти, что Аластором окажется Колыванов! Все, как-то глупо получилось… - Он запнулся и Марина не преминула воспользоваться выпавшей ей возможность вставить слово:
  -- Аркадий. - Полное имя неприятно резануло слух Лихмана.
  -- Ты опять городишь чушь. При чем здесь это? Не так, значит по-другому, но Колыванов все равно бы вышел на меня. И особой твоей вины в этом нет. Может, только в том, что ты ускорил происходящее. Днем раньше, днем позже, но это все равно бы произошло. И хорошо, что это произошло так, пока не случилось непоправимого. Все могло быть гораздо хуже. Дай мне, пожалуйста, сигарету. - Аркаша быстро выполнил ее просьбу, но в диалог пока вступать не спешил. Марина закурила и продолжала, словно и не прерывалась:
  -- Конечно, я боюсь. Но я боялась бы даже в том случае, если сейчас меня охранял полк ОМОНА. Но поговорить нам с тобой сейчас надо не об этом. Догадываешься о чем? - Лихман упорно хранил молчание.
  -- Ну, что ты молчишь? Не хочешь говорить? Опять с готовность передаешь инициативу в другие руки?! Ну, ладно. Я тебе скажу! Сегодняшнюю нашу реальность другим словом, кроме ЗАДНИЦА не назовешь. То в чем оказались мы, это задница в квадрате, даже в кубе. Нам надо выжить. Я хочу получить деньги и остаться живой, а потом выбраться из первой задницы и из второй. Я хочу вырваться из этой страны. Здесь нет ничего, что бы держало меня, нет ничего такого, чтобы было дорого мне. Аркаша, пойми. Прошу тебя! Ты придумал меня. И я придуманная тобой не имею ничего общего с собой реальной. Ты придумал и полюбил какой-то фантом! Не перебивай! - Закричала Марина, увидев, что Лихман хочет открыть рот.
  -- У тебя была возможность начать этот разговор. Я не люблю тебя! Не могу я любить! А если бы и могла, неужели ты думаешь, что в здравом уме и твердой памяти тебя можно полюбить?! Ты посмотри на себя в зеркало! Маменькин сынок! Ты за себя боишься нести ответственность, а что говорить о другом человеке?! Ты душишь меня своими чувствами, своей беспочвенной и необоснованной ревностью. Кто дал тебе право?!! Кто дал тебе право напрягать меня на ответное чувство! Я готова переспать с тобой раз, два, три…
  -- Зачем ты так? - Голос Аркаши дрожал.
  -- А, что ты хотел?! Ты накормил, напоил меня. Мы с тобой поговорили. Я дала минутную слабинку, маленькую трещинку и ты ей воспользовался! Но я расплатилась за твои услуги и доброту сполна! Если ты считаешь, что этого не достаточно, возьми и трахни меня еще раз. В какой ты форме предпочитаешь услуги проститутки? Пожалуйста, я готова на любую! Но, тогда мы все, в расчете!!!
  -- Ты не права. - Лихман почти плакал.
  -- Ну, давай, зареви еще, как белуга! Мальчика обидели! Его не так поняли и не так оценили! Надо же, какая потеря! Мальчик влюбился в проститутку, не зная того, что проституция это не только профессия, но и призвание. Он не знал, что когда трахают тело, спермой пачкают все и тело, и душу. Чего ты хотел? Потных объятий в яблоневом саду при полной луне?! Со мной этот номер не пройдет! Я шлюха! Понимаешь, ты, я блядь!!!
  -- Марина. - Аркаша хотел успокоить Марину, он встал и сделал порывистый шаг в ее направление, у которой из глаз обильно, водопадом текли слезы. Но вместе со слезами из ее глаз вырывались электрические снопы белой ярости. Лихмана обманул вид слез, он не увидел за водопадом горькой влаги опасности.
  -- Да, пошел, ты!!! Со своей щенячьей жалостью! Иди к мамочке, попроси у нее титю! Мамку, дай дитю титю! - Марина превратилась в гарпию. Ее кривляние вызывало чувство физиологической неприязни и отвращения, но Аркаша все еще не верил ей. Он не мог в это верить:
  -- Марина. - Предпринял вместе с еще одним шагом, еще одну попытку успокоить ее Лихман.
  -- Убирайся отсюда! Пошел прочь с глаз моих!!! Убирайся в свой благоустроенный, аккуратный мирок! Иди отсюда со своей святостью. Дари ее тем, кто в ней нуждается!
   Лихман, словно, получил пощечину, а может быть получить десяток пощечин было легче, чем пережить услышанное? Аркаша, стремясь сохранить остатки гордости, медленно двинулся к выходу. Сейчас его беспокоило только собственное достоинство. Он хотел сбежать, скрыться от жалящих, как осы несправедливых слов Марины. Лихман был уже в прихожей, начал отпирать первую дверь. Марина, превратившаяся в форменную фурию, бросилась за ним следом. Она хотела растоптать, убить отступающего врага, который во всем лучше, чем она. И его унижение, возможно, хоть как-то, на эмоциональном уровне сможет компенсировать ее комплексы, ее навязчивое ощущение собственной ущербности. Уже на площадке она, словно, нож в спину воткнула Аркаше слова:
  -- А, сегодняшнюю ночь я провела в постели вместе с Марем. В сексе он такой же, как в жизни, сильный, уверенный и агрессивный! А ты тряпка! Видеть тебя не хочу!
   Аркаша потерял зрение. На ощупь он выбрался на улицу. И только здесь в пропитанном выхлопными газами воздухе он пришел в себя. Перед глазами летали белые суицидальные мухи. Лихман разогнал их руками. Он попытался вспомнить слова Марины. Не мог, боялся воспроизвести их. Страшился прячущейся за ними правды. Это ощущение плавало очень близко к поверхности и единственным желанием было утопить их, отправить на дно. Потому что если они всплывут, тонуть придется самому Лихману.
   Он хотел вернуться, потому что вспомнил об угрозе, которая, прежде всего, нависла над Мариной, и не смог себя заставить. Он понимал, что это глупо, малодушно и мерзко. Но воображение яркими красками рисовало Марину и Вадима в постели, исступленно занимающихся любовью. Самые разнузданные позы, самый грязный и разнузданный секс из порнофильмов и все те же действующие лица, Марина и Вадим. Во рту скопилась железная слюна. Он выплюнул ее, но неловко. Почти вся она оказалась на штанине. Он вытер плевок ладонью, а ладонь все о те же джинсы. И не видя дороги, по памяти двинулся к выходу из колодца Марининого двора. Он не знал куда ему идти и больше всего ему хотелось, чтобы Аластор сейчас ударил его ножом в спину, сильно и насмерть.
   - 6 -
   Волнение не оставляло Вадима ни на минуту. Все происходящее наваливалось, словно, селевой поток. Пока он оставался более-менее управляемым. Вернее, у Вадима была небольшая фора. Он опережал неуправляемость событий, но это расстояние исчислялось короткими метрами и молниеносным временем. "Аркаша, кретин, но хорошо, что все выяснилось сейчас. Что могло произойти, если бы подробности выплыли не сейчас, а несколько позже? Одному богу известно. Очевидно одно, он бы уже кувыркался в лавине грязи и дерьма, а, скорее всего, был бы уже мертв. Но, каков, этот Колыванов?! Ах, хитрец, ловко он все это свел! Надо торопиться, осталось мало времени. Жаль, что так мало информации об этой гадине! Надо попробовать тряхнуть по этому поводу Матвея Звягинцева". Именно, навстречу с ним и торопился сейчас Вадим. Они договорились с Матвеем встретиться на пересечение Лиговского проспекта и Расстанной улицы, в половину первого. Марь уже опаздывал, но пятиминутное опоздание было оговорено заранее. " Матвей подождет, каждый выход на связь приносит ему двести баков, а иногда и больше. За такие деньги можно и подождать". Вадим уже переезжал Обводный канал и приближался к месту встречи.
   В двенадцать тридцать шесть он остановился за перекрестком. Через две минуты задняя дверь открылась и в машину втиснулся Звягинцев.
   - Матвей, извини за опоздание. Застрял в пробке. - Вместо приветствия сказал через плечо Вадим.
  -- С каждой нашей встречей твои машины становятся все хуже и хуже. Ты что специально стараешься доставить мне неудобств по максимуму?
  -- Матвей, извини, сегодня я не настроен шутить. Ты в курсе происходящего?
  -- Более или менее. Скорее менее. Я не подключен к следственной группе. Не мой профиль. Но, насколько, я знаю, ты проходишь по делу, как свидетель. Если бы это было не так, я бы не приехал навстречу.
  -- К сожалению, за последнее время мой статус изменился. Из свидетелей, возможно, очень скоро меня переквалифицируют в одного из терпил по этому делу. На этот раз я с очень большой вероятностью могу оказаться мертвым потерпевшим.
  -- Как это?
  -- Это же не твой профиль. Потом мне не хочется впутывать тебя в это дело. Ты просил меня узнать про китайские ТТ, я узнал. Это Асланбек Ходжаев, чечен. Дерните его, всего червя вытащите. Он черный нарком, колоть его труда не составит. День без дозы подержите, он вам сам все в стихах опишет. Кроме того, он без ствола в туалет не ходит, так, что если героина у него не кармане не будет, то двести двадцать вторая у него в плечевой кобуре точно висит. Немного потрясете его, он сдаст всю цепочку, а она очень длинная. Не мне тебя учить.
  -- Спасибо.
  -- Этого недостаточно. Что ты знаешь о Колыванове?
  -- Не многое. Мне работать с ним не приходилось. - Марь внимательно наблюдал за Звягинцевым в зеркало заднего вида. Матвей облизал сухие почему-то губы.
  -- Не лечи меня! Вы все, все про всех знаете, тем более в своем свинарнике.
  -- Если бы ты меня предупредил, я бы накопал побольше.
  -- Говори все, что знаешь. Слухи, сплетни, домыслы, меня интересует все.
   Звягинцев откровенно тянул время:
  -- А, зачем тебе? Я понимаю, что он один из тех, кто ведет это дело, но…
  -- Матвей, позволь напомнить тебе условия нашего договора. Я получаю информацию у тебя. Хорошо ее проплачиваю. Ты получаешь информацию от меня совершенно безвозмездно. Так кто из нас перед кем в долгу?
  -- Я понял. Колыванов Капитан. Тридцать три года. Служил в ДШБ, полтора года в Афганистане. Медаль за отвагу. Вернулся, поступил в ЛГУ на исторический факультет. Закончил с красным дипломом. Мастер спорта по пулевой стрельбе. Занимается боевым самбо. Естественно, с такими показателями его наша контора пропустить не могла. Пригласили на работу, он сразу согласился. Умный, прекрасно развита интуиция. В составе следственных групп принимал участие в раскрытии нескольких крупных и шумных, в определенных кругах, дел. Успешно. Имеет ряд поощрений от руководства. Разведен. Ребенок, дочка осталась с женой. Они переехали в Москву, кажется, она вышла там замуж. Но это слух. Колыванов обладает незаурядными логическими способностями. Прекрасно играет в шахматы, на уровне кандидата в мастера. Ненавидит детективы.
  -- А, это откуда знаешь?
  -- Да, как-то в курилке, случайно, разговор о литературных пристрастиях зашел, ну он и сказал. - Объяснил Матвей.
  -- Понятно. А, как у него с головой? Бзиков никаких не наблюдалось? - Поинтересовался Вадим.
  -- Я тебе что психиатр, и потом, в нашей конторе сумасшедшие не служат. У нас комиссии, чуть что не так до свидания, без выходного пособия. - Обиделся за коллегу Звягинцев.
  -- В общем, со всех сторон, весь из себя такой положительный? - Издевательски поинтересовался Марь.
  -- К чему ты клонишь? То, что я о нем знал, я сказал. Он, нормальный мужик, а то что тебя по этому делу теребит, так это его работа. И потом, ты единственный кто остался в живых после нападений этого Грека. Так, что нечего тебе на него крыситься. Я тебе, совершенно, определенно заявляю, Колыванов специалист. У него в работе нет ничего личного. Он просто делает свое дело и делает его добросовестно. Он нормальный мужик…
  -- Говорил уже. - Перебил Матвея Марь.
  -- Да я тебе о том и твержу. Он нормальный оперативник…
  -- Не беспокойся, своей информацией ты вреда корпоративной солидарности сотрудников Федеральной Службы Безопасности не нанес. У меня был просто академический интерес к твоему коллеге.
   На лице Матвея Звягинцева читалось заметное облегчение. " Вот лицемер. Интересно, если бы я платил ему баксов на сто больше, испытывал он чувство стыда, сдавая своих товарищей? Что-то подсказывает мне, что вряд ли." - брезгливо подумал Вадим:
  -- Хорошо, Матвей. Спасибо. Я тебя, собственно, не только для этого вызвал. Думаю, что твой Колыванов близок к развязке. В любом случае я решил свернуть свою деятельность в городе на Неве. Пора завязывать и обналичиваться, в смысле легализоваться. Звоночек был, да и устал я. Возраст уже не тот, и нервы стали сдавать. Кроме всего прочего воздух в России становится прелым. Думаю, пора за кордон подаваться. Денег намыл. Всех все равно не заработаешь.
  -- А, куда? - Живо поинтересовался Звягинцев.
  -- Матвей, не обременяй себя лишними знаниями. - Улыбнулся Вадим отражению Матвея в зеркале:
  -- Осяду, пришлю тебе открытку.
  -- Спасибо, не надо. - Улыбнулся Звягинцев в зеркало.
  -- Как хочешь. Но посему на-ка тебе, так сказать, отступные. - Вадим достал из внутреннего кармана конверт:
  -- Здесь полторы тонны. Дал бы больше, но сам понимаешь…
  -- Все нормально. Спасибо. - Матвей спрятал конверт в карман пальто.
  -- И еще одно, - Вадим обернулся к Звягинцеву. Марь открыл бардачок, вытащил из него небольшую, завернутую в синий целлофан коробочку. Положил ее на колени, из бокового правого кармана куртки достал портативный диктофон. Выключил его и выщелкнул из него микрокассету. Запихал ее в коробку. Диктофон убрал в карман:
  -- Ты извини меня за подстраховку. Иначе было нельзя. Здесь все наши разговоры. Еще раз приношу свои извинения, но береженого бог бережет. Там, под кассетами листок, на нем обозначены даты наших контактов и указаны суммы твоих гонораров. Это теперь твое. Делай с ними, что хочешь. Спасибо за сотрудничество. - Вадим попытался передать коробку Звягинцеву, но того, словно, паралич разбил. Рук он поднять не смог. Хлопал вытаращенными глазами и как рыба, выкинутая на сушу, открывал и закрывал рот. Марь бросил коробку на сиденье рядом со Звягинцевым. Матвей, наконец, обрел дар речи:
  -- Ну, ты и падла, Марь!
  -- Я же уже принес свои извинения. Откуда я мог знать, что ты окажешься до конца порядочным человеком?! В наших с тобой взаимоотношениях. - Уточнил Марь:
  -- Целоваться на прощанье не будем? - Спросил Вадим, давая понять, что аудиенция закончилась.
  -- Ну, ты и тварь! - Ответил Звягинцев вместо прощания, выбираясь из машины.
  -- Всего наилучшего. - Улыбнулся Вадим, когда дверь за Звягинцевым захлопнулась. Он проследил, как Матвей, словно, контуженный добрел до своей машины. Сел в нее и завел мотор. Спустя несколько мгновений Волга Звягинцева тронулась с места.
   - 7 -
   Аластор внимательно следил за Звягинцевым в зеркало заднего вида. Когда тот сел в машину, Аластор мерзко хихикнул:
  -- Хе-хе, еще один стучится во врата чистилища. Откуда туда его направит апостол Петр? Каким будет рекомендательное письмо? Не знаю, имеет ли право Петр быть необъективным, было время, он сам предал и отрекся от Христа. Избегать неприятностей, значит копить их на черный день. Этот день может стать последним.
  -- Машина Звягинцева тронулась и проехала мимо автомобиля Аластора. Звягинцев поехал в сторону железнодорожного моста, перед пересечением Витебского и Лиговского проспектов.
  -- Предатель. - Прошипел Аластор. Закрыл глаза и сказал:
  -- Я люблю молоко с шоколадом. Можно обойтись без молока, можно попробовать даже обойтись без шоколада.., но без любви?! Как прожить без любви?! Если ее нет нежен ли шоколад и молоко? Сомневаюсь.
   Последнюю фразу Аластор произнес, нажимая большим пальцем левой руки на красную кнопку пульта дистанционного управления. Невидимая волна понесла смерть удаляющемуся в машине Звягинцеву и настигла его за долю секунды перед мостом. Четыреста грамм тринитраттолуола, спрятанные под водительским сиденьем, разбуженные кнопкой Аластора вначале, словно, увеличили ее в объеме, а потом чудовищная, огненно-дымная рука сжала железо, сминая его в бесформенный комок. Что говорить о состоящем, большей частью из воды, человеческом теле, оказавшемся внутри этой железной бумаги? От Матвея Звягинцева почти ничего не осталось. Аластор тронулся с места, сказав вслух:
   - Как хорошо, что в наше смутное время есть люди способные за полторы тысячи долларов разделать под орех, кого угодно! Даже любимую мамочку. Как не повезло тебе, Матвей Звягинцев, а все потому, что надо жить честно или хотя бы стремиться к этому, всеми фибрами вонючей человеческой души. Если бы мои усилия не пропали в суе, я бы подписался под содеянным. И озаглавил бы это, очень слезливо, Сошествие в ад. Христианство, конечно, но сути не меняет. Жаль, что это мое произведение останется безымянным. Так и будут говорить, убийство было совершенно неизвестным. Никому в голову не придет связать его, с именем Аластора. А ведь я так честолюбив! - Сказал Аластор и засмеялся.
   - 8 -
   Вадим решил сразу ехать к Марине. Взрыв, огонь и грохот стояли перед его глазами. Расстояние было невелико и его слегка оглушило. Было от чего нервничать и о чем беспокоится. Он прямо-таки чувствовал за своей машиной пристальное внимание. Но, проверяясь всеми известными способами, слежки за собой обнаружить не сумел. Либо его не пасли, либо пасли аккуратно и профессионально. А чего другого можно ожидать от сотрудников конторы. Времени мало. Оно поджимает. Грязная лавина все ближе и ближе. Покрутив полчаса по городу, он достал телефон и набрал номер своего давнего приятеля и партнера. Поблагодарил его за машину и помощь. Сказал, что оставит машину на стоянке, рядом с домом. Ключи и тех паспорт отдаст охраннику. Пообещал связаться ближе к вечеру. От предложенной помощи отказался. Сказал, что справится сам.
   Виталик Воробьев был исполнительным, преданным и, можно сказать, бескорыстным. В прошлой жизни он был обязан Марю многим, можно сказать всем. Потому что без Маря белые черви давно бы сожрали Виталика, не смотря на цинковый ящик. Вадим все равно платил ему, хоть тот и отказывался. Бескорыстие черта не надежная.
   Вадим оставил машину, как и договаривались, на охраняемой стоянке. Марь добрался до Невского на метро, изрядно попетляв по переходам и станциям. Вечером ему предстояло забрать свою вторую машину из Купчино. У Гостиного двора поймал частника и за двадцатник доехал до Звенигородской. В подворотне достал трубку и набрал номер Марины, та сняла трубку сразу, словно, сидела над аппаратом:
  -- Алло, слушаю.
  -- Марина, привет. Как там у вас дела?
  -- Аркаша ушел.
  -- Подожди, что значит ушел? Вы, что, там охренели?!
  -- Мы поссорились, и я его выгнала.
  -- Да, ты сдурела, что ли?! Колыванов только что моего приятеля бомбой на куски разорвал, а вы нашли время для выяснения отношений! Куда он ушел? Когда? Ладно, открывай дверь я уже пришел. - Сказал Вадим и отключился. Спрятал телефон и нажал на звонок. Марина сразу открыла.
  -- Что у вас здесь случилось?! - С порога накинулся на нее Марь. Глаза у Марины были мокрые и красные. Она плакала и, судя по всему, занималась этим давно. Вадиму все было понятно:
  -- Рассказывай, что случилось? Где пистолет? - Спохватился Марь.
  -- На трюмо лежит. - Вадим быстро зашел в комнату и забрал пистолет.
  -- Что произошло? Да, успокойся ты! Рассказывай. - Окрик возымел свое действие.
  -- Ты ушел. Он начал оправдываться за все, что произошло. Я не выдержала, наорала на него. Таких гадостей наговорила. Почему он меня не убил?!
  -- Этого еще не хватало! Дальше что?
  -- Выгнала его. В меня, как демон вселился. Ведь главное в самые больные места его била! Что теперь будет?! Я боюсь, как бы с ним чего-нибудь не случилось.
  -- Чего теперь реветь?! Правду говорят у бабы волос длинный, а ум короткий. Не реви ты! Еще ничего не случилось! Домой ему звонила? - По-прежнему раздраженно спросил Марь.
  -- Нет. - Ответила Марина, ей никак не удавалось совладать с эмоциями и взять себя в руки.
   Вадим обошел ее, стараясь не коснуться. Подошел к телефону. Набрал Аркашин домашний телефон. Опять взяла трубку мать Лихмана:
  -- Слушаю.
  -- Добрый день. Прошу прощения за беспокойство, можно Аркадия к телефону?
  -- Его нет. Он в библиотеке. Может быть, что-нибудь передать?
  -- Если вам не сложно, будьте добры, когда он вернется, передайте ему, что звонил Вадим. Пусть он мне на мобильный телефон перезвонит. В любое время. Я буду ждать.
  -- Хорошо, я передам.
  -- Спасибо. Всего доброго.
   Марь положил трубку. Подошел к Марине, обнял ее. Та сразу и с готовностью ответила ему. Марь гладил ее по волосам и приговаривал:
  -- Успокойся, ничего страшного не случилось. Он Колыванову не особо нужен. Браслета у него нет. Думаю, все обойдется. Ну, не плачь. - Марина уткнулась ему в грудь. Марь ладонями поднял ее лицо. Она смотрела на него с надеждой. Он поцеловал ее глаза, сначала левый, потом правый. Затем губы, но сразу обе. Потом легко подхватил ее на руки и отнес на постель.
   Вадим был прекрасным психологом. Единственным способом лишить Марину неприятных эмоций, было постараться вытеснить их приятными. И Вадим постарался. В целом терапия и не только мануальная, заняла больше часа. Когда глаза Марины, наконец, сфокусировались на потолке, силы Маря были уже на исходе. Она улыбнулась. Облизала пересохшие губы и примостила голову на высоко вздымающуюся грудь Вадима. В тот момент все, словно, исчезло, за патоко-сладкой пеленой истомы.
   - 9 -
   Реальность размылась. Смутно угадывались очертания некогда знакомых улиц. Аркаша шел, не разбирая пути. Обратного хода не было. Не только из-за униженного самолюбия, но и из-за того, что если сказанное Мариной, хотя бы на один процент, правда, видеть Аркашу для нее было невозможным. Лихман знал, что в сказанном Мариной правды гораздо больше, чем один процент.
   Ноги сами по себе, неуправляемые мозгом, вывели Аркашу на Невский проспект и остановились. Зрение постепенно обрело четкость. Он посмотрел направо, в сторону Старо Невского проспекта. Там, где-то за широкой Невой была квартира. В квартире сидела Людмила Николаевна с извечными вопросами и суетливым беспокойством за будущее непутевого сына. Сын и вправду был непутевым, а вот поводов для беспокойства о его будущем не было, потому что у ее сына не было будущего.
   Аркаша посмотрел налево. Там, за все той же Невой, находились корпуса Альма Матер. Лихман подумал и решил идти к левой Неве. Если бы была возможность сесть, там где стоял Лихман, он без раздумий воспользовался бы этой возможностью. Возможность была, но он стеснялся ее.
   Перед Дворцовой площадью Аркаша купил бутылку пива. Выпил ее уже на подходе к Александрийскому столпу. Посмотрел на Ангела с крестом и решил напиться. Вусмерть, вдребезги. Дальше было проще. Ноги более осмысленно отсчитывали метры к желанному результату. На середине моста он прикончил вторую бутылку пива. Стало радужно и прозрачно. В желудке гулко аукала жидкая пустота. В голове слегка кружилось.
   Перед факультетом стояла небольшая весенняя толпа студентов. Все без исключения курили. Периодически раздавались вакуумные взрывы смеха и приглушенный расстоянием нестройный гомон голосов. Лихман бегло осмотрел пьяных весной однокашников. Вместе с острым желанием опорожнить мочевой пузырь, возникло не менее жгучее чувство зависти к этим беззаботным созданиям. Лихман намеревался незаметно проскользнуть мимо них в корпус и отлить в стенах родного факультета, так сказать, пометить территорию. Но осуществлению его плана воспрепятствовали. От кучи отделилась одна молекула и стремглав, опровергнув броуновский закон, о хаотичности движения, кинулась прямо к нему. Молекула на ходу выпростала щупальце для приветствия:
  -- Лихман! Аркашка! Тебя каким ветром занесло сюда?! - Конечно, из всех возможных вариантов, это был самый допустимый. Сашка Феоктистов. Непризнанный, а, следовательно, навязчивый поэт. Феоктистов, казалось, был материализовавшимся духом университета. Можно было прийти сюда в любое время суток, но не встретить здесь Сашку было невозможным. Аркаша едва заметно поморщился, но сумел заставить себя улыбнуться:
  -- Да, вот, выпил пива, а теперь хочу бесплатно справить физиологические потребности в родных пенатах. - Ответил на рукопожатие Сашки Аркашка.
  -- Ну, ты кадр! А, что по поводу пива? Логика, моя верная жена подсказывает, что человек пьющий пиво, имеет материальную возможность пить оное?! - Сашка, кроме способности витиевато выражать самые простые мысли, обладал еще одним талантом. С мастерством человека незаурядного он умел чувствовать, у кого из знакомых есть деньги в сочетании с желанием эти деньги прокутить. Венчало его талант умение садиться на хвост таким людям. " В принципе, не самая плохая альтернатива одиночеству" - покорившись судьбе, подумал Аркаша, а вслух сказал:
  -- Деньги есть. Задушевной компании и места не хватает.
  -- У-у-у, это не проблема. Ты пока иди в туалет, делай свои дела. К твоему возвращению, я все подготовлю.
  -- Не сомневаюсь. - Вздохнул Лихман и зашел в корпус.
   Сделав свои дела, он хотел было малодушно сбежать от Сашки и его компании. Потом, махнув рукой, решил погрузиться с головой в реку неуправляемых событий.
   На улице его ждал Феоктистов, еще какой-то смутно знакомый тип с большим количеством волос по всему лицу, кроме макушки. Категория: "Вечный студент" - Определил для себя Лихман. Две субтильного вида девицы. Одна с угревой сыпью по всему серому лицу. Вторая вполне могла раствориться на фоне стены любого цвета. Без следа. Что еще можно было ожидать от Феоктистова, который в отношениях с женщинами руководствовался единственным принципом, " Бывают и страшнее". Сашка решил взять на себя все церемонии. Аркаша был ему за это благодарен. Отстранено думал, что, создавая себе проблемы, бываешь очень рад, когда часть этих проблем берут на себя другие люди.
  -- Друзья мои, - возвышенно начал Сашка:
  -- Разрешите вам представить человека, который не нуждается в представлении. Аркадий Лихман. Человек, чей ум и масштаб покрыл трещинами могучие стены нашего университета.
  -- Да, ладно, тебе. - Аркаша был смущен. Он протянул руку лысому и представился:
  -- Аркаша.
  -- Очень приятно. - Лысый замолчал. Пауза тянулась с полминуты. Потом лысый вдруг опять заговорил:
  -- Пушкарев Валентин. - Аркаша попытался сказать:
  -- Очень при… - но Валентин, живущий в своей вертуалке продолжил:
  -- Я слышал о тебе. - И опять замолчал. Лихману был знаком тип подобных людей. Они имели скверную привычку вставлять в длинные паузы между словами отсутствующее глубокомыслие. Аркаша суетливо освободил руку от липкого рукопожатия Пушкарева. Кивнул девицам:
  -- Аркаша.
  -- Галя. - Представилась покрытая прыщами.
  -- Полина. - Через запятую сказала невзрачная. Её огромная ротовая щель существовала какой-то страшной и независимой от остального лица жизнью.
  -- Очень приятно. - Подытожил Лихман, хотя будущие собутыльники произвели на него совершенно обратное впечатление:
  -- Куда пойдем? - Обратился Аркаша к Феоктистову.
  -- Ко мне. Куда же еще?! - Лихман один раз побывал в квартире Феоктистова. В определенных кругах ее называли " Приют бешеной собаки". Квартира находилась на девятой линии Васильевского острова, и из всего многообразия и богатства слов обозначить ее можно было одним - притон.
  -- Водки купим. Закуски. Но закуски меньше, чем водки. Проведем диспут. Тему обговорим позднее, после первой поллитры. - Сашка мечтал.
   Его мечты осуществились. Кроме темы диспута, после пятой рюмки Аркаша уяснил для себя еще одну вещь. В этой компании можно зацепиться надолго, до полного исчезновения реальности. Пока этого не случилось, он решил позвонить матери. Не спрашивая разрешения, вышел в коридор и воспользовался замотанным черной изолентой, синим телефоном. Изолента свидетельствовала, что этим телефоном пользовались не только для связи.
   Мать откликнулась быстро:
  -- Слушаю.
  -- Ма, привет, это я. - Аркаша решил не выпускать инициативу и не дать Людмиле Николаевне вставить хоть слово:
  -- Я сегодня не приеду. Мы тут договорились с приятелем ночью позаниматься. У него есть первое издание книги академика Бурцева. " Движение христианства на восток". - Кто такой академик Бурцев и писал ли он такую книгу, Аркаша не знал, да и само понятие христианства стало растворяться. Это было первым, что пришло в голову, "а первая не всегда бывает хорошей" - подумал о своем Лихман:
  -- Понимаешь, он ее на вынос не дает, а у нас темы дипломных в некоторых вопросах соприкасаются. Так что, я сегодня домой не приеду.
  -- А, ну-ну. Привет академику Бурцеву! - В голосе Людмилы Николаевны было слишком много скепсиса, для того чтобы подумать, что она поверила. Да, это и не важно, но все-таки Аркаша решил попробовать реабилитировать свою версию.
  -- Мама, зачем ты так…
  -- Да, делай ты, что хочешь! До конца университета мы с отцом тебя докормим, а там…
  -- Знаю! Знаю! - перебил ее Аркаша, разговор начал скатываться в осклизлое, неуправляемое русло:
  -- Ладно, мама, у меня времени нет. Пока.
  -- Подожди, - Почему-то более мягким голосом сказала Людмила Николаевна. Аркаше пришлось задержать трубку у уха. В комнате галдели.
  -- Тебе какой-то Вадим звонил. Очень просил, чтобы ты, перезвонил ему на мобильный телефон.
  -- А, прорезался! Да, пошел он в задницу! - Последнее слово Аркаша неразборчиво промямлил.
  -- Что ты сказал? Я не расслышала.
  -- Все нормально. Спасибо. Я перезвоню ему. Пока.
   Аркаша положил трубку. " Тоже мне миротворец нашелся! Голубая каска! Не буду я ему звонить! О чем нам разговаривать?!" - разъяренно думал Аркаша, возвращаясь за стол. Выпил со всеми. Реальность начала скольжение.
   Гонцов в магазин в этот день посылали еще дважды. К вечеру они уже могли смотреть друг в друга, как в зеркало. И, что самое смешное, не отражаясь. Лихман напился до хрустального звона и очень боялся разбиться.
   Ночь Аркаша провел в объятиях женщины-хамелеона, с ртом-мухоловкой, но оказался не на высоте. Впрочем, об этом никто не помнил ни он, ни женщина-ящерица.
  
  
  
   - 10 -
  -- Вадим, я очень тебя прошу, не уезжай никуда! - Марина опять чуть не плакала. Марь снова раздражен.
  -- Я не могу сейчас остаться одна! Я боюсь!
  -- Марина, елки-палки! Неужели ты не понимаешь?! Я сегодня вернул машину. Мы остались без колес. Мне надо забрать свою. Если я этого не сделаю, мы превратимся в неподвижные мишени. Нам надо менять место дислокации. Колыванов, наверняка, знает твой адрес. Сейчас он, скорее всего, вынашивает план овладения браслетом. Сегодня, вероятно, он вел меня от самого дома. Бедный Звягинцев! В достижении своих целей Колыванов не останавливается ни перед чем! Надо же?! Взорвал! Я думаю, что ему и дом взорвать ничего не стоит. - Марь пытался быть убедительным, но, судя по всему, удавалось это ему плохо. Марина, никак не хотела прислушаться к голосу разума.
  -- Я все понимаю, но если ты должен ехать, можно мне поехать с тобой?! Я не буду мешать.
  -- Да, причем здесь это?! - В сердцах сказал Вадим:
  -- Если ты поедешь со мной, ничего не получится! Нет! Это исключено.
  -- Вадим, прошу тебя. - Марина уже не старалась скрыть слез. Рукой вцепилась в рукав Вадима. Марь затушил окурок в пепельнице. Порывисто обнял Марину и сказал:
  -- Хорошо, ты меня убедила. Завтра все решим. Сегодня уже, действительно, поздно. Все, успокойся. Наверное, надо ужин приготовить? У нас есть что-нибудь в холодильнике?
  -- Конечно, я сейчас. - Сквозь слезы улыбнулась Марина:
  -- Картошки пожарю. Там огурцы есть, водка. Колбасы немного осталось. Хлеб, только он черствый.
  -- О, у нас целый пир намечается, а то, что хлеб черствый, это даже и лучше. Он, говорят, для желудка более полезен. - Марь поцеловал Марину в лоб и помог ей подняться.
  -- Могу я тебе чем-нибудь помочь? Спросил Марь, втайне надеясь, что ответ будет отрицательным. Марина его не разочаровала:
  -- Да, ты что?! Я сама все сделаю. Того, еще не хватало, чтобы столь обворожительный мужчина чистил картошку! Я все сделаю сама. И очень быстро, а ты пока посмотри телевизор и отдохни.
   После ужина они сразу легли. Немного посмотрели телевизор и уже в десять вечера спали. Марина во сне стонала и вздрагивала.
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ. 30 марта. Вторник. Просто кривая.
   День упавший вниз.
   - 1 -
   До шести часов вечера Лихман находился в цепких объятиях водки. Которая, несмотря на всю силу и страсть, на второй день пьянки уже не брала. Кроме водки, Аркашу столь же крепко и противно обнимала невзрачная Полина. Но если водку Аркаша с трудом, но еще переносил, то ящерица вызывала удушливые приступы отвращения.
   Но все продолжалось только по одной причине, Лихман относился к той породе танцоров жизни, которые, начав пляску, останавливаются, только сломав ногу.
   Но были и плюсы в этом марафоне. С каждой выпитой рюмкой, с каждой попыткой отлепить от себя жидко-резиновую Полину он думал о Марине, браслете и Маре все реже и с меньшей болью.
   Честно говоря, за все это время Лихман думал все реже и реже.
   - 2 -
   Колыванов целый день занимался оперативно-следственными мероприятиями по делу " Грека". Впрочем, как и прежде, без особого успеха. Начальство землю рыло.
   Взрывная волна с места убийства Звягинцева докатилась до управления, и во всем здании не было ни одного кабинета, в котором бы не звучали отголоски этого взрыва. Однако никому не пришло в голову связать гибель Матвея с Аластором. Весь день из головы Колыванова не выходил Лихман. Практически в конце каждой мысли плавало потерянное, большеносое лицо Аркаши. Он несколько раз звонил ему домой, но Людмила Николаевна не имела представления, где ее сын. Она говорила, что Аркадий у знакомого готовится к сдаче диплома. Колыванов, примерно, догадывался у какого приятеля и как Лихман готовится к защите диплома, но звонить по телефону, намертво закрепившемуся в памяти, не спешил. Естественно, сразу, при первой возможности он выяснил адрес и всю информацию, имевшеюся в компьютере о Марине Николаевой. Вячеслав чувствовал себя плохо. Сказывалось неимоверное напряжение последних дней. Он подумал и решил не торопить события. Дел и так было невпроворот. Колыванов ограничился рамками служебных обязанностей и текущей рутиной.
   - 3 -
   Марь проснулся в восемь утра. Тихонько выбрался из постели. Марина спала, свернувшись комочком. Стараясь не шуметь, он принял душ. Привел себя в порядок. На кухне приготовил кофе, бутерброды из оставшейся с вечера колбасы, сыра и хлеба.
   Без пятнадцати девять он пошел будить Марину. Его усилия увенчались успехом, через десять минут Марина направилась в ванную комнату. Пока она умывалась и прихорашивалась, Марь успел выпить большую чашку кофе и съесть половину приготовленных бутербродов. Марина появилась на кухне посвежевшая, без каких-либо заметных следов вчерашних переживаний. Она улыбнулась Марю:
  -- Кушать хочется. Сил нет.
   Вадим, дожевывая последний, из своей половины, бутерброд, невнятно проговорил:
  -- Ты едва не опоздала. Садись, я за тобой поухаживаю.
   Марь хитрым способом приготовил ей кофе с пенкой. Ожесточенно взбивал коричневую кашицу до тех пор, пока она не приобрела светлый оттенок. Залил кипятком и поставил перед Мариной. Пододвинул к ней тарелку с оставшимися тремя бутербродами.
   Марина отпила глоток кофе, подняла на Вадима глаза:
  -- никогда не пила такого вкусного кофе.
  -- Врать, голубушка, великое искусство. Тебе оно, к счастью, не подвластно. По крайней мере, в отношение меня. Будем считать твою реплику утонченной лестью. Мой ответ: спасибо, я польщен.
   Марина смутилась. Взяла с тарелки бутерброд, надкусила его. Вяло пожевала, положила обратно. Словно, извиняясь, произнесла:
  -- Аппетит пропал.
  -- Марина, я пошутил. Не обижайся. Честно говоря, впервые в моей жизни отношения с женщиной строятся еще на чем-то, кроме секса. Ситуация для меня совершенно новая, а поведенческая мотивация осталась прежней.
  -- Что ты имеешь в виду, говоря, кроме секса?! - настороженно спросила Марина.
  -- Дружеские? - Марь ответил так, словно, удивляясь:
  -- А, ты о чем подумала?
  -- Ну, знаешь… - неуверенно начала Марина. Видя ее замешательство, Марь поспешил на помощь, но в другую сторону:
  -- Так, ты действительно, не хочешь бутербродов?
   Марина коротко мотнула головой.
  -- Вот, это я называю настоящей дружбой! - Постарался приободрить ее улыбкой Марь, беря с тарелки бутерброд.
  -- Что мы будем делать, Вадим? - Собралась с духом Марина и, наконец, озвучила вопрос, мучавший ее с момента пробуждения. Марь не спешил с ответом. Сделал себе еще кофе, используя паузу, чтобы приодеть мысли в слова:
  -- Сейчас допьем кофе. Потом ты соберешь самые необходимые вещи, и переберемся на мою конспиративную квартиру. О ней не знает ни одна живая душа. Там ты будешь в безопасности, а у меня не будет беспокойства, и будут развязаны руки. Пару дней посидим там. За это время, думаю, все должно решиться.
  -- Что решиться? - Спросила Марина, пока еще без надрыва.
  -- Понимаешь, Колыванов практически не совершает ошибок. Я пока не могу к нему подобраться. Он избегает моих ловушек, пока не проявляя себя. Но мне кажется, что скоро он ошибется. Самое обидное, что у нас нет фактов и доказательств, для того, что бы сдать его, его же коллегам.
  -- А, что теперь будет с Аркашей?
  -- Ну, это тебе решать. Мне он больше не нужен. Сентиментальности я лишен. В моих делах он не помощник. Я думаю, и тебе? Что тебя с ним связывает? Обещание дать ему долю с продажи браслета? Если считаешь, что обязана, так и поступай. Но, я бы, на твоем месте, ничего ему не давал.
   Повисла тишина. Марь закурил. Марина достала сигарету, но прикуривать не торопилась. Думала. Вадим ей не мешал. Курил и смотрел в окно. Вскоре Марина заговорила:
  -- Вадим, я так не могу. Из головы и так не выходит то, как я с ним обошлась. Это, мне кажется, как у слепого нищего шапку с подаянием украсть.
  -- Ну, не все слепые, просящие милостыню, слепы. А, впрочем, решать все равно тебе. Ты с ним из своей доли будешь рассчитываться. Так, что давай к этой теме больше не возвращаться, тем более, что делить шкуру неубитого медведя, плохая примета.
  -- Все, ты допила свой кофе? - Поинтересовался Вадим сразу, рывком уходя от неприятного разговора:
  -- Еще будешь? - на всякий случай спросил он, увидев, что чашка Марины пуста. Та опять мотнула головой, взяла со стола зажигалку и закурила, уставшую от ожидания сигарету.
   Вадим убрал со стола и вымыл посуду. Марина продолжала курить. Марь почему-то почувствовал прилив раздражения:
  -- Ты, это, особо не рассиживайся. В десять часов мы должны выйти из дома. Сейчас уже половина десятого. Вещей много не бери. Только самое необходимое и столько, сколько влезет в спортивную сумку. Не забудь браслет и нож Юзовского. Их положи в первую очередь, на самое дно сумки.
   Марина испуганно затушила сигарету, услышав в голосе Маря металлические ноты. Встала и быстро прошла в комнату, собирать вещи. Через пятнадцать минут она была готова.
   Они вышли из дома. Марь нес сумку с Мариниными вещами. На Звенигородской он быстро поймал машину, и они за полчаса доехали в Купчино на улицу Ярослава Гашека. Пешком поднялись на второй этаж, большого блочного дома. Вадим открыл дверь, и Марина оказалась в небольшой, однокомнатной квартире. На немногочисленной мебели толстым слоем лежала пыль. Словно, извиняясь, Марь сказал:
  -- Я здесь не живу. Редко бываю. На всякий случай, по дешевке, в свое время купил. Оформлена она не на меня. Так, что вероятность того, что нас здесь вычислит Колыванов, маловероятна.
  -- А, зачем тебе эта квартира? Мне Аркаша говорил, что ты живешь на Алтайской улице.
  -- Да, как тебе сказать? Случай удачный подвернулся. Деньги были. Сошлось все. Отказываться грех. Да и размещение капитала, не самое плохое. Кроме того, в наше время честному предпринимателю, такая берлога просто необходима. - Марь прошел в комнату.
  -- Располагайся. Разбирай вещи. Я пойду, схожу за машиной, она недалеко. Рядом со станцией метро Купчино. На обратном пути заеду в магазин. У меня здесь шаром покати, а в холодильнике, кажется, мышь повесилась.
  -- Вадим, а можно мне с тобой? - осторожно попросила Марина. Несмотря на ее опасения, Марь без раздумий согласился:
  -- Конечно, в магазине ты быстрее решишь, что нам надо.
   Марина поставила сумку на кресло. Они вышли из квартиры, и уже на улице Вадим предложил:
  -- Давай, пешком пройдем до стоянки. Здесь, медленным шагом, не больше десяти минут. И погода хорошая, а то ты как дите подземелья, на улицу уже какие сутки носа не кажешь.
   Марина безмолвно согласилась. Всю дорогу, пока они шли, Марина думала о Вадиме. Тот шел рядом. Курил. Смотрел по сторонам, напряжения в нем пока не чувствовалось. Марина удивлялась возможностям Маря. Уже открылось то, что он человек далеко не бедный. Две квартиры. Про девятку Вадима, у которой его ранили, Марина знала, что она стоит на спецплощадке, и Марь забирать ее пока не спешил. Значит, у него есть еще одна машина. С точки зрения материальной обеспеченности Марь, завидный жених. Но, вот характер… Марина улыбнулась. Ее улыбка была замечена Вадимом. От него, казалось, ничто не может ускользнуть:
  -- Чему улыбаешься?
  -- Вадим, если не хочешь, не отвечай. - Сказала она, когда они ждали зеленого сигнала светофора, на перекрестке:
  -- То, чем ты занимаешься, опасно?
  -- Сейчас любой вид деятельности, приносящий маломальский доход связан с риском. - Попробовал отделаться Вадим общими, ничего не значащими фразами. Марина, очевидно, решила прояснить этот вопрос для себя, до конца:
  -- Я, наверное, не совсем точно сформулировала этот вопрос. То, что ты делал, находится в противоречии с законом?
  -- Зачем тебе это? - Марь посмотрел на нее. В глазах слабо сверкали отдаленные огоньки возможных улыбок. Марина неопределенно пожала плечами. Вадим решил ответить:
  -- Ну, ладно. Да. То, чем я занимался, находится под двести двадцать второй статьей уголовного кодекса. - Марина не отступала:
  -- А, что это за статья?
  -- Незаконное хранение, распространение оружия и взрывчатых веществ. Чтобы закончить этот разговор скажу следующее. За месяц до всех этих событий я собрался завязать со всеми делами. Об этом мы еще с Юзовским на двадцать третье февраля говорили за рюмкой водки. Жаль его, нет, он бы подтвердил. Мне закончить мои дела и свести кредит с дебетом почти удалось, но появляется этот Аластор - Колыванов, и все летит к черту. Денег у меня достаточно, чтобы легализоваться и начать новый, законопослушный образ жизни. Понятно?
  -- Вадим, не злись. Я ведь просто спросила.
  -- Теперь это уже не просто. Твой долг, как гражданки России, сообщить куда следует о том, что у меня есть огнестрельное оружие.
  -- Зачем ты так? - Обиделась Марина.
  -- Ты не поняла. Я не призываю тебя звонить в ментовку. Просто ты должна отдавать себе отчет, что умолчание о преступлении, делает тебя соучастницей этого преступления. Так, что наши отношения имеют теперь не только сексуальный и дружеский аспекты. Мы с тобой теперь, плюс ко всему, подельники. Более точное юридическое определение, соучастники. Усекла?
   Марина была не рада, что затеяла этот разговор, но теперь пришла пора Вадима настаивать на его продолжении:
  -- Поняла? Не молчи. Я хочу услышать ответ.
  -- Поняла. - Очень зажато проговорила Марина.
  -- Вот и отлично! А, вон стоит моя ласточка!
   Марь махнул рукой в сторону красной АУДИ восемьдесят. Он снял машину с сигнализации, она приветливо подмигнула фарами и радостно взвизгнула. Они сели в машину. Марина опять не удержалась от вопроса:
  -- Вадим, а чья это машина. - Она внимательно осматривала салон.
  -- Моя, то есть, она оформлена на другого, а я езжу на ней, время от времени, по доверенности. Сейчас, вновь, наступает такое время, когда иметь личную собственность чревато последствиями. Хуже, чем при коммунистах.
   Вадим повернул ключ в замке зажигания. Машина завелась сразу. Марь был доволен:
  -- Надо, чтобы немного помолотила, вхолостую. Уже месяц на ней не ездил. Включи магнитофон. Я пока схожу с охранником все дела улажу.
   Через десять минут они выехали с охраняемой стоянки. Настроение у Марины начало подниматься. Они слушали радио Модерн. Марь, выслушав очередную глупость неизвестного ведущего, прокомментировал:
  -- У всех ди джеев на Модерне неотличимо похожие голоса. Всех их объединяет одно, они, даже женщины непроизвольно копируют интонации и манеру Нагиева. Интонации, устало хриплые, от жизни. Но шутки бывают очень хорошие, а иногда даже музыка соответствует настроению момента.
   Марина улыбнулась и посмотрела на Вадима. Вадим спросил, словно, у самого себя:
  -- В какой же магазин поехать? В Южный или Шайбу? Пожалуй, предпочтение отдадим Южному.
   Выбирали и затаривались они долго, испытывая странное возбуждение от этих хозяйственных хлопот. Вадим купил красной икры, осетрины и разных мясных копченостей. Набрали корейских салатов, которые Вадим почему-то называл заедками. Марина тщательно выбрала свиную вырезку, пообещав к вечеру приготовить тушеное мясо с овощами. Пришлось покупать все, включая соль, специи, сахар, кофе и чай. Надолго остановились у вино0водочной секции. Споров не было, но раздумье было мучительным. Компромиссом стала бутылка Синопской.
   У кассы Марина вытащила кошелек и попыталась, не вынимая купюры, пересчитать наличность. Марь недовольно поджал губы и процедил:
  -- Убери, у меня есть, чем заплатить.
   В половину первого дня они вернулись в квартиру, на улицу Ярослава Гашека. Вадим помог отнести сумки на кухню. Марина предложила выпить кофе. Ей очень хотелось задержать Маря, хотя в его присутствие она чувствовала себя неловко. Оставаться одна боялась. Естественно, сказать о своих опасениях Вадиму она не могла, опять таки боялась непредсказуемой реакции. Поэтому на отказ Вадима не отреагировала, с внимательным видом выслушала уже заученные наизусть инструкции:
  -- Двери никому не открывать. Из дома не выходить. К телефону не подходить. Я прежде, чем вернуться позвоню. Два раза. После первого звонка сброшу, второй набор номера тоже. Если сразу за вторым идет третий, значит это я. Будь умницей, и все у нас будет отлично. Жди меня. Готовь королевский ужин. Я вернусь часов в восемь, с новостями.
   Ровно в час дня Вадим Марь вышел из дома, сел в машину и уехал.
   - 4 -
   Вадим отправился домой к Виталику Воробьеву. Надо было забрать у него деньги, документы. Ди и вообще, поставить его в известность, что предпринимательская деятельность себя исчерпала. Воробьев от их отношений имел стабильный, но небольшой доход. Вадим старался не злоупотреблять доверием Виталика. Тем более, что Воробьев был свыше всякой меры привязан к своей жене и пятилетней дочери. Привлекать его для участия в откровенном криминале Вадим избегал. Марь был уверен, что где тонко, там и рвется. Человек влюбленный, имеющий близких, слаб. Эта мысль не блистала оригинальностью, но была исчерпывающе доказанной жизненным опытом Вадима. Более сильные чем Воробьев, ломались на своих привязанностях. Именно поэтому Вадим, вступая в близкие отношения с людьми, старался увидеть в них плохие качества, что бы потом ни о чем не жалеть. Пока это удавалось.
   Дверь Вадиму открыла Елизавета, дочка Виталика. Ее назвали так в честь бабушки. Матери жены Виталика, Надежды. Девочку все называли Лиска. Она, действительно, была похожа на маленького, хитрого лисенка. Небольшие, слегка навыкате, зеленые глазки с искорками. Огненно-рыжие, легкие, как пух волосы, большими кудряшками обрамляли задорную, краснощекую, веснушчатую мордашку.
  -- Пливет! - Забавно переделывая букву "р", сказала Лиска.
  -- Пливет, Лиска! - Передразнил ее Вадим:
  -- Папка дома?
  -- Лиска, кто там? - Спросил Виталик, появляясь в коридоре:
  -- О, Вадим! Привет. Ты что мне вчера так и не позвонил? - Вадим вошел в прихожую, ответил на рукопожатие и вместо оправдания сказал:
  -- Вы бы Лиске не давали дверь открывать. Или, хотя бы научили спрашивать, кто там? Сам знаешь, какие нынче времена. За беспечность сейчас не деньгами, жизнью платят.
  -- Проходи. - Вадим разулся, надел предложенные тапочки и прошел вслед за оправдывающимся хозяином, в комнату:
  -- Да, мы ей уже строго, настрого запрещали. Да, разве, за этим зверьком уследишь?
   Лизка, и впрямь, неожиданно появилась в комнате рыжим облачком. Бросила на колени Вадиму маленького медвежонка с оторванной лапой и стремглав сверкнула в сторону выхода. Марь сделал шутливую попытку схватить ее. Лиска увернулась и засмеялась колокольчиками. Выскочила из комнаты. Улыбаясь, Вадим повернулся к Воробьеву:
  -- Мне бы поговорить спокойно. - Виталик поднялся. Взял из рук Маря медвежонка и закрыл дверь на щеколду. Сел на свое место.
  -- А зачем у тебя на двери запор? - Удивленно поинтересовался Вадим.
  -- Да, понимаешь, Лиска пару раз заскочила сюда, когда мы с Надюхой того.., ну сам понимаешь. Теперь у нее правда вопросов по этим делам не возникает, когда телевизор смотрит, а нам в любом случае спокойнее. Она ткнется в дверь раз, побегает. Ткнется другой, опять по делам убегает, а когда третий раз о нас вспомнит, мы вроде, как уже все свои дела и сделали. Обедать с нами будешь? Надюха борщу наварила. Я сегодня на дежурство в ночную, на сутки. - Виталик охранял какой-то склад. Дежурил сутки через трое.
  -- Нет. - Отказался Вадим:
  -- Я не надолго. Виталик верни мне мои причиндалы.
  -- Понял. - Грустно сказал Воробьев:
  -- Срываешься?
  -- Вит, сам знаешь, как я не люблю отвечать на такие вопросы. Да и тебе, не обремененному лишними знаниями обо мне, жить будет легче, жить будет веселее.
  -- Извини. Сейчас принесу. Она у меня припрятана в надежном месте. - Он поднялся, отпер дверь и вышел. Через минуту в комнату вместо Воробьева заглянула Надежда:
  -- Вадим, привет. Извини, не вышла тебя встретить, обед готовила. Будешь с нами обедать? Борщ, кажется, удался. - Скороговоркой зачастила она. Вадим улыбнулся и покачал головой:
  -- Нет, Надюша, спасибо. Время поджимает. С удовольствием бы, но… - Марь с явно выраженным сожалением развел руками. Из-за спины Надежды выглянула Лиска. Озорно сморщив курносый носик, она прокричала:
  -- Мвя - мвяк! - И убежала. Вадим опять засмеялся. Иногда, очень редко он ловил себя на мысли, что завидует бесхитростной жизни семейства Воробьевых.
  -- Лиска, я тебя сейчас по попе отшлепаю! Кто так себя ведет?! Грозно сказала Надежда, но все слова были прожилины любовью и гордостью:
  -- Прости, Вадим. Вит ее совершенно разбаловал. Сладу никакого нет с ними обоими.
  -- Не ругай их. Я, если честно, вам завидую.
  -- Ну, уж для тебя-то, какие проблемы? Это мой валенок… - Вернулся Виталик и не дал Надежде договорить. Кивнул Вадиму, а жене сказал:
  -- Надюха, нам поговорить надо. Ты, давай, иди, обед там.
   Надежда безропотно подчинилась. Может быть, она и была хозяйкой в доме, но на людях старалась не доминировать над Виталиком. Виталик защелкнул дверь на щеколду.
  -- Вот. - Он протянул Вадиму пакет, плотно перемотанный скотчем:
  -- В целости и сохранности. Как ты и просил. - Вадим взял пакет. Быстро осмотрел его и попросил:
  -- Ножницы или нож дай какой-нибудь. - Воробьев достал из стола маленькие маникюрные ножницы с изогнутыми концами:
  -- Такие подойдут?
  -- Угу. - Вадим разрезал скотч и развернул полиэтилен. Воробьев нарочито заинтересованно смотрел в окно. Марь вытащил из распотрошенного свертка пластмассовую папку с документами. Какие-то ключи и, наконец, две внушительные по толщине пачки стодолларовых купюр. Деньги были перетянуты цветными, тонкими резинками. Вадим спрятал одну пачку под свитер, туда же отправилась папка с документами, сверху лежал заграничный паспорт. Марь отсчитал от оставшейся пачки десять бумажек. Плавным движением освободил их от тесных объятий синей резинки и протянул их Воробьеву. У Виталика округлились глаза.
  -- Виталик, здесь штука. Больше дать не могу. У меня сейчас даже копейки на счету.
  -- Не… Вадим. Я не могу этого взять. За что?
  -- Дурак! Дают, бери. Сказал же, мог бы, дал бы больше. Честность и преданность цены не имеют. Лиске или Надюхе что-нибудь купишь. И не поминай меня лихом. - Виталик все еще не решался принять деньги. Марю пришлось встать и положить их на журнальный столик:
  -- Проводи меня. - Попросил он. В коридоре, пока Вадим одевался, он не выдержал и спросил:
  -- Ты насовсем отваливаешь, или…
  -- Не знаю. Как карта ляжет. Я понятия не имею, что со мной к вечеру будет, а ты о перспективе интересуешься. В любом случае, если про меня будут спрашивать, от знакомства не отказывайся. Знал мол. Знакомство носило шапочный характер. Иногда встречались, а где, кто, чего, без понятия.
  -- Ладно, взводный, что ты мне все это объясняешь. Я же все понимаю. Не надо ничего говорить, если бы не ты, моими костями в Сумгаите бездомные собаки играли. Сам знаешь, я твой должник, если надо, ты только скажи.
  -- Спасибо. Но, наверное, больше ничего не надо. А о том, что я твоим взводным был, забудь, я же тебя просил. В общем, живи, расти дочку. Не знаю я, что в подобных случаях говорят. Прощай. - Закончил Марь раздраженно.
  -- Прощай брат. - Тихо ответил Виталик. Открыл дверь и выпустил Маря. Вадим пошел вниз, не оборачиваясь. Виталик смотрел ему вслед, пока Марь не пропал из поля зрения. Закрыл дверь и с тяжелым сердцем пошел есть вкусный борщ.
   - 5 -
   Аластор с нетерпением ждал, когда Марь закончит свои дела с Воробьевым. Терпение было единственной добродетелью, которой он обладал. Но эта добродетель была добродетелью паука, поджидающего в свои тенета муху. Когда Марь ушел, пришла пора выступать Аластору на скользкую сцену жизни. Мстителю, обрывающему все концы связи Вадима с этой жизнью. Пришел черед семейства Воробьевых.
   Спустя пять минут он стоял под дверью квартиры номер шестьдесят пять. Аластор наслаждался ситуацией, которую он называл для себя: " Такая забавная жизнь". В который раз он оказывался на пороге очередной жертвы, сразу после Маря. Технически это было просто, но. Но, мистика упущенного, не предсказуемая для обывателя игра судьбы. И кому, как не Аластору, было известно, насколько любой случай, даже самый неожиданный, прогнозируем и подготовлен. Особую пикантность этой ситуации придавало то, что мало кого при жизни учат, эти самые случаи.
   Аластор нажал на кнопку звонка. Через мгновение раздался звук отпираемой двери. Дверь распахнулась. Рыжая, покрытая противными веснушками девчонка открыла ее смерти:
  -- Пливет. - Успела поздороваться она прежде, чем Аластор одним движением схватил ее и свернул тонкую шею. Не прекращая движения, он отбросил от себя конвульсирующее тело, словно куклу.
   Захлопнул дверь и услышал опоздавшее предупреждение Воробьева, главы семейства:
  -- Лиска, задницу надеру! Я кому говорил дверь не открывать?!
   Потом звук отодвигаемого стула, и шлепающие по линолеуму шаги. Аластор поднял пистолет на уровень глаз и прицелился. Как только в коридоре появился Воробьев, пуля, выпущенная из пистолета системы Макарова с навинченным ПБСом, пробила лобовую кость и врылась в мягкий мозг, в котором нет, как говорят, нервных окончаний. Смерть Воробья была легкой, наверное, безболезненной. Аластору было все равно. Переступив через сползший по стене труп, он прошел на кухню. Жена покойника, а значит теперь уже вдова, прежде, чем отправиться вслед за мужем успела сказать:
  -- Что… - и оставшиеся семь пуль, пробили себе путь через ее лицо, грудь, живот.
  -- Так и надо, выдирать целыми страницами, чтобы к концу месяца записная книжка опустела. - Сказал Аластор:
  -- Очень экономично и, что не менее важно, безоговорочно практично. - Он осмотрел кухню. Здесь ничего интересного, кроме борща разлитого по тарелкам не было.
   Прошел в детскую. Тоже ничего особенного. На первый взгляд, делать второй взгляд было лень. Он прошел в комнату родителей маленькой Воробьевой. На журнальном столике лежала пачка зеленых соток:
  -- Ого! Доброму молодцу все к лицу. - Аластор взял деньги. Аккуратно сложил и положил в левый, задний карман джинсов. Задумчиво посмотрел в потолок и сказал:
  -- Добро и зло, суть две стороны одной медали. Как бы ты ее не бросал, как бы она не падала аверсом или реверсом, она никогда не встанет на ребро. У человека нет середины. Нет у него четко очерченных понятий добра и зла. Очевидно, что, именно, поэтому я здесь.
   Вышел из комнаты. Какое-то время стоял над телом мертвой девочки. Голова Аластора была склонена к левому плечу, в глазах интерес. Присел рядом с телом. Положил в маленькую, расправленный смертью ладошку пистолет с пустым магазином. Рукой в черной перчатке попробовал загнуть маленький пальчик на спусковой крючок. Не получилось. Словно, извиняясь, сказал мертвой девочке:
  -- Мне интересно не действие. Меня увлекает мотивация действия. То есть не как что-то происходит, а почему это происходит. Понимаешь? Да, я вижу, ты не успела это понять. - Аластор вздохнул и выпрямился. Посмотрел на свое отражение в зеркале прихожей:
  -- Коллега, нам необходим последний штрих, чтобы совершенство стало совершенным, а экономика, экономной. Твои предложения по этому поводу? А..! - Разочарованно махнул рукой в сторону своего отражения:
  -- От тебя ничего путного не дождешься! Все приходиться делать самому. А ты только и умеешь, что глупо таращиться.
   Аластор размышлял, наморщив лоб недолго. Выбрал на полке под зеркалом темную помаду, принадлежащую хозяйке дома. Небольшое, секундное напряжение, пробежавшее легкой рябью по лицу, а потом быстро и размашисто, через отраженное в зеркале свое лицо написал:
   0x08 graphic
   - Велиал или Велиар. Дух небытия. Это непосредственно к славному некогда семейству Воробьевых относится. Лжи и разрушения, а это уже ко мне. Что же делать? Я таков, каким сам себе себя представляю. - Аластор подмигнул и улыбнулся своему отражению. Бросил помаду на пол и быстро вышел из квартиры, захлопнув дверь.
   - 6 -
   Аркаше удалось выбраться из объятий готовой на все Полины к шести часам вечера. К тому времени Галя и Пушкарев Валентин, которого все, включая Аркашу, на второй день стали называть почему-то Степанидой, ушли. Сашка Феоктистов неудобно спал в кресле, заливистым храпом стараясь исполнить " Соловья" Алябьева. Аркаша тоже рубился. Окончательно не дала ему заснуть Полина, мокрыми губами шептала на ухо трудно понимаемые, сальные мерзости. Привела Аркашу в себя фраза Полины, сказанная чуть более отчетливо, после чего она зубами прихватила его мочку уха:
  -- Аркашенька, Сашка спит. Пойдем в другую комнату, еще раз попробуем. У нас должно получиться. Я и языком могу…
   Лихман вырвался, рискуя лишиться части уха. Встал, бросил учащенно дышавшей Полине:
  -- Попозже. - Та как-то сразу и с готовностью возмутилась:
  -- Что ты о себе думаешь!!! Импотент вяло лежащий!
  -- Тьфу, ты, пропасть! - В сердцах сказал Аркаша. Подумал с какой-то самоедской иронией: " Не везет мне с женщинами. Может, надо подумать о перемене ориентации? Или еще лучше, вернуться к моей самой верной, неразлучно ласковой левой… руке?!" - повторил еще раз, но уже спокойнее, на всякий случай:
  -- Тьфу, ты, пропасть.
   Вышел в прихожую и покинул берлогу Феоктистова с единственным желанием, забраться под душ и содрать с себя кожу пемзой.
   Как добрался до дома, Лихман совершенно не помнил. Он менял троллейбусы, трамваи, автобусы с легкостью неимоверной. Законам элементарной физики его движение не подчинялось. Внутренности общественного транспорта, с полупереваренными пассажирами, сменяли какие-то бескрайние пустыри. Их Аркаша преодолевал с неистребимой верой в конечность любого пути. По наитию переходил с одной стороны улицы на другую, и как сумасшедшая блоха, заскакивал в очередной автобус. Лихмана вел не компас, не удача, а что-то более могучее, не вмещающееся в представление человека о возможном и невозможном.
   Около восьми часов вечера Лихман стоял у своей двери. Полчаса назад он купил в ларьке бутылку минеральной воды и пачку мятной жвачки. В сквере, меж грустных деревьев он тщательно вымыл лицо легко газированной водой из бутылки. Смочив пятерню, постарался создать на месте копны волос некое подобие прически. Получилось плохо. Старательно прополоскал рот. Остатки воды выпил. Открыл пачку жвачки и высыпал в рот больше половины жгуче-ядовитых мятой подушечек.
   Пока добирался до дома, через каждые сто, полтораста шагов запихивал в рот очередную.
   Несмотря на все принятые меры предосторожности, Людмилу Николаевну обмануть не удалось. Аркаша это понял, с трудом вспомнив лицо матери и потому, как она, вместе со своим лицом, незыблемо гордо, словно, флагман императорской эскадры, не говоря ни слова, отплыла на кухню.
   Лихман разделся. Взял в своей комнате свежее белье и направился в ванную комнату. Моцион продолжался почти целый час. Из ванной Лихман вышел, словно Афродита из пены, розовый, чистый и душистый. Мать, прищурившись, предложила ему:
  -- Может быть, тебе обратиться к Алевтине?
  -- А, кто это, Алевтина? - Осторожно спросил Аркаша, чувствуя подлый подвох.
  -- Она венеролог. Кстати, очень хороший. - Ехидно ответила Людмила Николаевна. Аркаша томно закатил глаза:
  -- Ах, оставьте это, маман. Меня счас стошнит с ваших предположений. Ей-ей сблюю.
  -- Мерзавец. - Поставила ему оценку Людмила Николаевна. Аркаша собрался протиснуться мимо нее в свою комнату. Мать посторонилась и уже в исчезающую спину сказала:
  -- Мне, тут, пока тебя не было, телефон оборвали. Колыванов несколько раз звонил. Потом, этот, Вадим. Все они настоятельно требовали, чтобы ты с ними связался, сразу по своему возвращению. Чем же вызван столь бурный ажиотаж вокруг, другого слова не подберешь, твоей гнусной персоны? - Последнюю мысль матери Лихман почти полностью, если не касаться терминов, разделял. Особенно настораживало и пугало внимание Колыванова:
  -- Что говорил Колыванов? - Постарался спрашивать равнодушно Аркаша.
  -- Не знаю. Он только интересовался твоим местом пребывания. Я почти буквально передала ему то вранье, которым ты пытался напичкать меня. Он просил тебя сразу ему позвонить. В любое время.
  -- Спасибо. Я позвоню.
  -- Есть будешь? - Уже по-человечески спросила мать.
  -- Попозже, если можно. - Лихману сейчас было не до еды.
  -- Ну, попозже, сам себе разогреешь. Я тебе не официантка. - Опять голосом робота-полицейского сказала Людмила Николаевна.
  -- Конечно, конечно. - Задумчиво, невпопад ответил матери Аркаша, закрывая перед ее лицом свою дверь.
   Он лег на диван и принялся размышлять, пытаясь делать это логически. По его логике, тоже медвытрезвитель плакал. " Звонить Колыванову?! Бред! А, вот, с Марем не то, что придется, а, пожалуй, необходимо связаться, в самое ближайшее время" Аркаша подтянул к себе телефон, который дважды предпринял попытку вырваться из его рук. Трудно набрал номер мобильного телефона Маря и долго ждал соединения. Наконец голос Вадима в трубке появился:
  -- Вадим, это Аркаша.
  -- Понял, перезвони мне по телефону… - Марь дважды повторил номер и отключился.
   Аркаша со второй попытки набрал названный номер.
   - 7 -
   Ну и куда же ты пропал, блудный сын? - Спросил Марь. В его голосе булькали нотки иронии.
  -- Если ты мне звонил только для того, что бы поинтересоваться местом моего пребывания, я предпочту отключиться и попрощаться. - Аркаша был раздражен и еще больше испуган. Колыванов, перебивший кучу народу, висел на хвосте, а Марь все шутил.
  -- Что Аркаша, не шутите, да не шутимы будете?! Ладно, не ерепенься. Нам надо встретиться и поговорить.
  -- Э, нет. Встречаться я с вами не буду. Звоню я, собственно только за тем, чтобы предупредить, вчера и сегодня мне названивал Колыванов.
  -- И, что?! - Голос Маря был напряжен, как толстая, басовая фортепьянная струна.
  -- Ничего. Меня дома не было. Так, вот, встречаться я с вами не буду. И вообще, ложусь на дно и затихаю. В ил, под землю зароюсь. Пускай с ним компетентные в таких вопросах органы борются.
  -- Ладно, Аркаша, - как-то уж больно спокойно сказал Марь:
  -- Дело твое, Позволю себе в очередной раз напомнить тебе, что Колыванов сам в этих компетентных органах служит. Вытащить такого карася, как ты, куда бы ты не зарылся, для него большой сложности не представляет. Опять-таки, ты сам хозяин своей жизни. Хочешь подыхать, как бессловесная скотина, дело твое и бог тебе судья. Честно говоря, мне на это не наплевать, но смирился бы я с этой потерей довольно быстро. На самом деле, как теперь любят говорить, звонил я тебе по одной причине. Марина настояла…
   Сердце Аркаши замерло. Он не осмелился перебить Вадима, и тот спокойно продолжал свой монолог:
   - … Лишнего говорить не буду. Особых извинений ты от меня не дождешься, да и не особых тоже. Она просила передать, если ты не передумал, наши договоренности по браслету все еще в силе. Ты в доле. Решай сам. Пятьдесят настоящих косых с неба не падают. Их, сам понимаешь, надо заработать. Что скажешь?
   Аркаша молчал. Вадим его не торопил. В трубке было слышно, как он чиркнул зажигалкой и затянулся. Наконец пауза устала, Лихман спросил:
  -- Что я должен сделать?
  -- Сегодня ничего. Завтра мы с тобой встретимся, и я все тебе очно объясню. Придется рискнуть. Без твоей помощи, как бы мне этого не хотелось, нам не обойтись. - Сказал Марь проникновенно.
  -- Во сколько встречаемся? - Деловито осведомился Лихман.
  -- В шестнадцать часов. Все на том же месте, где всегда.
  -- Понял, все. Пока. - Нарочито коротко закруглил разговор Аркаша. Пятьдесят тысяч долларов, куш, из-за которого мог рискнуть и недоучившийся студент-недотепа.
   - 6 -
   - Ну, что он? - Спросила появившаяся в комнате Марина.
  -- А? -Отреагировал Вадим, неохотно отрываясь от раздумий.
  -- Аркаша что сказал? - Пришлось Марине задать вопрос конкретнее.
  -- Все нормально. Тебе никогда не приходило в голову, что твое имя Марина и моя фамилия Марь, не просто созвучны?
   Марина поморщилась:
  -- Вадим, что вы решили?
  -- Успокойся. Все в порядке. Завтра, в крайнем случае, первого апреля все должно решиться.
  -- Что все? Что решиться?!
  -- Завтра я с помощью Аркашки поймаю этого зверя и засажу его в клетку.
  -- Каким образом?
  -- Марина, тебе не надо знать детали. Сейчас будем ужинать. Восхитительные запахи, доносящиеся с кухни, повышают у меня слюноотделение. Итак, ужинаем, ложимся спать. Завтра встаем в семь утра. Я отвожу тебя на дачу.
  -- Зачем? Я не хочу!
  -- Хочу, не хочу, оставь на второе апреля. Когда все это произойдет, я хочу, чтобы ты находилась как можно дальше от места событий. Даже не думай возражать! Вопрос решен. Дача у меня под Сиверской. На самом берегу Оредежа. Места восхитительные в любое время года. Дача оформлена не на меня, и никто о ней не знает. Тебе там придется провести сутки, а может быть, даже гораздо меньше. Все, что необходимо для жизни, там есть. Давай скорее кушать, а то сейчас умру от приступа воображения, осложненного острым аппетитом.
   - Ґ -
   Аркаша спал на своем диване без сновидений.
   Колыванов спал на кожаном, старом, скрипучем диване, в своем кабинете, в Большом Доме. Диван был короткий, у капитана затекли ноги. Ему снилось, что он бежит. За ним кто-то охотится, в темноте. Невидимый и очень опасный. Колыванов бежит, но одеревеневшие ноги отказывают ему, и ужасное нечто прыгает на спину.
   Марь спал, как всегда без снов.
   Марине снилась грязная, весенняя, тяжелая река, и она в ней тонула.
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ. 31 марта. Среда.
   Биссектриса.
   - 1 -
   В десять часов дня Вадим Марь возвращался по Киевскому шоссе в Петербург. На контрольном пункте ГИБДД, в Вакколово его остановил полусонный лейтенант. Марь вышел из машины и предъявил документы. Гаишнику толи очень хотелось денег, толи ему было невыносимо скучно. Он попросил Вадима открыть багажник, мельком заглянул в него. Потом пришла очередь капота. Заглянув в открытую пасть автомобиля, он стал более внимательным. Лейтенант долго изучал номер кузова, тщательно сверяя его с номером указанным в техническом паспорте. Марь успел выкурить сигарету прежде, чем процедура осмотра закончилась. Инспектор вернул документы, козырнул и пожелал счастливого пути.
   Вадим подумал, что гаишники должны извиняться перед водителями, остановив которых они не обнаружили никаких нарушений. Но он понимал, что подобное желание не выполнимо настолько же, насколько не выполнимо желание стать султаном Брунея.
   Марь решил ехать через Гатчину. По объездной дороге Вадим ездить не любил. Через город было короче. " Обратно придется ехать по Пижменскому шоссе. Дольше чем по Киевке, но за то спокойнее" - подумал Марь. План нейтрализации Колыванова сформировался окончательно. Вчера пришлось уговаривать Марину дать ему браслет. Та вначале сомневалась, целесообразно ли использовать браслет, как приманку. Вадим убедил ее простым способом, просто заорал, что в роли приманки будет выступать не золотая с белым железяка, а жизнь Аркаши Лихмана, которому придется вступать в контакт с кровожадным убийцей. Марина не так, что бы пристыдилась, но довод, видимо, убедил ее и она согласилась. Однако ей даже в голову не пришло, поинтересоваться, насколько вся операция опасна для Аркаши. Бог с ней! По расчетам Вадима, сегодня Аркаше едва ли что-нибудь угрожало. Существовала, конечно, проблема того, что Лихман испугается и откажется идти на встречу с Колывановым. Но пятьдесят тысяч это ДЕНЬГИ, и деньги для этой страны немалые. " Так, что все должно получиться. Тьфу, тьфу, тьфу, три раза, чтобы была не моя зараза!" - вспомнил Вадим детскую присказку и рассмеялся. Но смех не смог ослабить напряжения, которое не оставляло его ни на минуту. Слишком много было концов, которые необходимо было связать в один узел. Если все выгорит, четвертого апреля Вадим улетит из Москвы в Германию. И все происшедшее станет лишь достоянием истории. Его истории.
   За двадцать пять минут Марь долетел до Пулково. Скорость увлекла настолько, что все остальные мысли вылетели из головы.
   - 2 -
   Аркаша проснулся сам. Тщательно умылся. Сбрил трехдневную, неопрятную щетину. На кухню явился сущим красавцем. Людмила Николаевна была приятно удивлена. Она накормила Аркашу завтраком и осторожно поинтересовалась о его планах на сегодня. Аркаша проглотил манную кашу с изюмом, хлебнул кофе с молоком и сказал:
  -- До трех часов дня поработаю над дипломом. Потом мне надо будет отъехать часа на три, четыре. Встретиться кое с кем, опять-таки в связи с дипломом. Часов в десять, одиннадцать вечера буду дома. Если задержусь, позвоню.
   Людмила Николаевна, как и всякая мать, не устающая верить, преисполнилась гордости за свое чадо:
  -- Еще что-нибудь хочешь? - Ласково спросила она.
  -- Нет, мамуль, спасибо. Я сыт. Время - деньги. Пойду заниматься. - Лихман расторопно чмокнул мать в щеку, прихватил из вазы яблоко и собрался покинуть кухню.
  -- Аркашенька, - нежно задержала внимание сына Людмила Николаевна:
  -- Ты не забыл, что папа второго апреля возвращается? Ему будет очень приятно, если мы встретим его в аэропорту вместе. У него самолет в два часа дня прилетает. Ты уж как-нибудь скорректируй свое время, что бы поехать со мной в Пулково.
  -- Конечно, мама. О чем речь?! Я с удовольствием составлю тебе компанию. Откровенно говоря, я по нему соскучился. - Чересчур оптимистично отозвался Аркаша.
   У Людмилы Николаевны умиление этой семейной идиллией сменилось удивлением, которое медленно переросло в недоумение. Аркаша не стал ждать, когда недоумение гармонично превратится в подозрение, сбежал в свою комнату.
   Лихман включил компьютер. Винчестер был слабоват. Он трещал, медленно пережевывал. Но если все получится, можно будет купить себе все, что угодно. Наконец возникло зеленое поле рабочего стола. Аркаша подвел курсор мышки к ярлыку: " Основы Гениальности" и дважды щелкнул правой клавишей. Когда на экран монитора выплыло белое поле редактора, Лихман глубоко задумался. Мысли носились со скорость испуганных светом тараканов. Быстро и в разные стороны. Аркаша изо всех сил, с колоссальным напряжением, сумел сбить тараканов в одну стаю и направить их в сторону дипломной работы.
   С десяти часов до четырнадцати он честно колотил пальцами по клавиатуре, всего трижды прерываясь на перекуры. Откровенно говоря, из шести страниц, напечатанных им за это время, стоящее уместилось бы в пяти строчках. Но мучительное сопряжение мыслей со словами вытесняло все остальное.
   В два часа дня он плотно пообедал. Поцеловал мать, но уже в левую щеку. Людмила Николаевна держалась очень настороженно, словно, стояла одной ногой на противопехотной мине. Аркаше мучительно захотелось сбежать из дома, но он мужественно дождался половины третьего. Оделся, попрощался с матерью и покинул квартиру с вяжущим рот ощущением, что уходит отсюда навсегда.
   - 3 -
   На место встречи Аркаша приехал за пятнадцать минут до оговоренного срока. Марь еще не приехал. Аркаша принялся маяться. Выкурил сигарету, решил выпить бутылку пива. Когда эта мысль оформилась, Аркашу настиг отходняк. Почти сутки беспробудного пьянства не могли пройти бесследно. Сердцу необходимо было дать толчок. Но Аркаша не был бы Лихманом, если бы и в этой ситуации не нашел компромисс. Вместо полулитровой Золотой Бочки он купил ноль тридцать три Двойного Золотого.
   Не успел он сделать несколько жадных глотков, убивающих белого червя, как чья-то рука легла ему на плечо. Лихман чуть не поперхнулся пивом. Он испугался, и почему-то не спешил поворачиваться.
  -- Зря ты, Аркаша, до комендантской склянки разговляешься. У нас дела, которые решить с дурью в голове будет невозможно. - Марь опять шутил, но за иронией в голосе слышалось раздраженное напряжение.
  -- Да, я так. Чисто символически. Мандраж что-то колотит. - Попробовал, оправдаться Лихман, пожимая протянутую руку.
  -- Ладно, не оправдывайся. Время у нас есть, а бутылка пива, тем более такая маленькая, погоды не изменит. - Марь подмигнул Лихману:
  -- Пойдем. Время у нас есть, но его, как и денег, никогда не бывает много.
   Они двинулись в сторону Лиговского проспекта.
  -- Ого, - только и смог проговорить Аркаша, увидев какие необратимые изменения, за последние несколько дней произошли с квадратными, белыми Жигулями, превратив их в красную, обтекаемую АУДИ.
  -- Что ты разогокался? Это всего лишь, улучшенный немцами вариант Жигулей. - Попытался унизить в глазах Лихмана немецкое чудо Вадим.
   Аркаша с комфортом устроился в кресле, пристегнулся. Сладко глотнул пива и приготовился к путешествию.
   Они пересекли Невский проспект и понеслись вперед по Лиговскому. Вадим молчал. Лихман пользовался его сосредоточенностью на дороге, беззастенчиво и безнаказанно допивал пиво. Когда бутылку опустела, остро встал вопрос о дальнейшей судьбе пустого стекла.
  -- Положи на пол. Не мельтеши. - Увидев смущение Лихмана, пришел на помощь Марь. Аркаша послушался.
  -- Ну, так, ты готов к встрече с Колывановым? - Словно ушатом ключевой воды, плеснул Вадим вопросом в лицо Лихмана. У Аркаши перехватило дыхание. Сбившимся голосом он сумел выдавить из вмиг пересохшего рта:
  -- Ты это серьезно?
  -- Время шуток кончилось вчера. Друг мой! - Повернул голову к Аркаше Вадим, в машине стало тихо, только неугомонный ди джей ставил в известность водителей о пробках на улицах города.
  -- Нет, Вадим, на это я пойти не могу! - Лихман восстановил дыхание и собрался с духом. Марь удивленно поднял левую бровь:
  -- Тебе надо посоветоваться с шефом? С Михал Иванычем?
  -- Хватит юродствовать! Ты что решил таким оригинальным способом отделаться от меня?! - Аркаша был испуган, но в его положении страх в любой момент мог перерасти в агрессию.
  -- Не городи чушь! Никто не хочет тебе ничего плохого! Да, подожди ты, не перебивай! - Вадим выдержал паузу, прикуривая:
  -- Слушай, я все просчитал. Врать не буду, риск есть. И процент опасности достаточно велик. Но если все выгорит, уже завтра ты получишь пятьдесят кусков и отвалишь на все четыре стороны.
  -- Вы что уже продали браслет?
  -- Нет. Браслет мы еще не продали. Не хотел тебе говорить, но мы с Мариной решили уехать из страны. Там продадим браслет. Честно говоря, я бы тебя кинул, но Марина настояла на выплате твоей доли. Я рассчитаюсь с тобой из своих денег. Они уже лежат у меня на квартире. Сам понимаешь, за просто так я тебе ничего не дам. Так, что решай. Я могу остановиться, и ты пойдешь доучиваться в свой университет. Второй вариант, мы едем дальше, вяжем Аластора, ты получаешь пятьдесят косарей и отваливаешь учиться в свой университет.
   Марь замолчал. Упоминание о Марине больно, но уже тупой иголкой воткнулось в сердце Лихмана. Эта боль была короткой. "Стать обладателем реальных пятидесяти тысяч уже завтра?! Однако Марь говорил, что риск есть. Надо узнать, какой он составил план, а потом отказываться или соглашаться" - подумал Аркаша:
  -- Вадим, я не могу ввязываться в авантюру, не зная всех деталей. Я должен знать соответствует ли степень риска предложенному мне вознаграждению. - Тщательно сформулировал свою мысль в слух Аркаша.
  -- Молодец! - Хлопнул его по плечу Марь:
  -- Правильно! Никогда не следует спешить покупать кота в мешке. Я сейчас тебе расскажу, что придумал, а потом мы хлопнем по рукам или… расстанемся. Идет?
  -- Согласен. - Авторитетно ответил Лихман, закуривая.
  -- Так, вот, сегодня утром я отвез Марину на свою дачу, под Сиверской. В квартире, на которую мы сейчас едем и о которой, кстати говоря, Колыванов сто процентов не знает, мы устроим на него засаду.
  -- Как же мы его туда заманим? - Наивно поинтересовался Аркаша.
  -- Вот в этой части плана мне без твоей помощи не обойтись. - Сказал Марь. Помолчал, выразительно посмотрел на Аркашу, а потом продолжил:
  -- Сейчас мы приедем туда и детально проработаем, как нам вырубить Колыванова. Но, чтобы он туда попал, тебе придется договориться с ним о встрече. Вечером. Если ты вписываешься, то поступим мы следующим образом, ты аккуратно, чтобы сработало безотказно, намекнешь ему о браслете. Скажешь, что он к тебе случайно попал. Если Колыванов начнет задавать вопросы, ответишь, что по телефону на них отвечать не будешь. Договориться о встрече надо будет у кинотеатра Балканы, в десять часов вечера. Он очень уверен в своих силах, поэтому должен клюнуть. Встретитесь у кинотеатра в десять часов. Он оставит машину там, и вы пешочком добираетесь до моей квартиры. Если он предложит на машине доехать, откажись. Говори, что не хочешь, боишься, что на улице чувствуешь себя в большей безопасности.
  -- А, может быть, сказать ему, что я знаю кто убийца? - Неуверенно предложил Аркаша.
  -- Что за бред?! Хочешь, чтобы он грохнул тебя сразу, как встретитесь?
  -- Нет, я в том смысле, что убийца кто-то другой. Подчеркнуть, что я его не подозреваю, думаю на другого.
   Марь задумался.
  -- Нет, не пойдет. - Наконец решил он:
  -- Слишком сложно. Он хитрая тварь, а тут надо играть тонко. Лишнего лучше не нагромождать. - Марь мысленно довольно потер руки, " Аркаша в теме!":
  -- Браслет достаточная приманка. Кроме того, пока он не возьмет браслет в руки, ты находишься в безопасности. От "Балканов" до моего дома идти минут пять, максимум семь. Значит, приблизительно в десять, пятнадцать минут одиннадцатого, вы будете у дверей квартиры. Откроешь ключом, я тебе дам. Разденетесь. Обязательно попросишь его разуться, но тапочек не предлагай, да их и нет. Пригласишь пройти в комнату. Там рядом с кроватью тумбочка, на тумбочке будет стоять деревянная шкатулка. Сам останешься на пороге комнаты, скажешь Колыванову что-нибудь типа, " Браслет в шкатулке. Посмотри сам. Я к нему прикасаться не буду. Сколько людей из-за него погибло!" - импровизация допустима, но в этих рамках. Он пройдет в комнату. Подойдет к кровати. Откроет шкатулку, достанет браслет и примется его рассматривать. Я в это время буду лежать под кроватью, с готовым к употреблению электоршокером. С момента открывания шкатулки, до момента, когда Колыванов начнет рассматривать браслет, я ткну его в ногу шокером. Устройство проверено, осечки не будет. Он падает без сознания. Мы усыпляем его, продолжая беспечную эйфорию. Мне один знакомый химик набодяжил вещество, которое глушит лучше любого хлороформа. Спать он будет полтора часа, но если что, можно ввести повторную дозу.
  -- Что за вещество? - Осведомился Лихман.
  -- Да, хрен его знает, но тоже проверенное. Химик клялся, что безотказное на любых живых организмах. Ладно, не отвлекайся, дальше мы сковываем его наручниками. На всякий случай. После двадцать трех часов вытаскиваем его. Квартира на втором этаже, так что возможные эксцессы почти исключены. Сажаем в машину. Через час, максимум час двадцать мы у меня на даче. Колем там Колыванова. Человек перед смертью становится разговорчивым. Записываем его показания на магнитофон. А потом сдаем его тепленьким, с исчерпывающими доказательствами в ментовку. Таким образом, первого апреля все заканчивается, а ты стоишь с пятьюдесятью тысячами на пороге новой жизни. Ну, как? - Спросил Марь, когда они остановились перед домом:
  -- Машину я вот здесь припаркую. Примерно метров десять от дома. Секунд за пятнадцать бездыханное тело этой твари сможем затолкать в машину. - Сказал Марь, выбираясь из машины:
  -- Каков твой ответ?
  -- Я должен подумать. - Устало сказал Лихман.
  -- Думай, но времени у тебя ровно до второго этажа.
   Поднимались они неспешно. Было что-то смутно беспокоившее Аркашу в этом плане, но что? Он никак не мог ухватить кончик этого волнения. В целом план казался круглым, близким к совершенству. Риск, конечно, был. Прогнозировать поведение сумасшедшего маньяка - дело безнадежное, но Колыванов, будучи маньяком, вряд ли был сумасшедшим, в психиатрическом смысле слова. Он был более чем адекватен. И если они не ошиблись в мотивации его преступлений, браслет - надежная приманка, и Колыванов должен на нее клюнуть. Аркаше никак не удавалось найти хрупкий, смутный сегмент плана, поэтому он решил подобраться с другой, не менее сложной и скользкой стороны, которая не получила освещения в повествование Вадима:
  -- А, что, если Колыванов не начнет колоться? Ведь такая возможность существует?
  -- Существует. - Согласился Марь, отпирая дверь.
  -- И, что тогда?
  -- Тогда мы не пойдем в милицию. Я без всякого раздумья и сожаления пристрелю его, как бешеную собаку. Тебе придется помочь спрятать труп гадины в Чикинском лесу. Так или иначе, все это должно закончиться. Каково твое решение? - Спросил Марь, одной ногой переступив порог квартиры. Он, словно, кислотой въедался взглядом в лицо Лихмана.
  -- Я согласен. - Аркаша вновь был краток. Вадим улыбнулся, довольно фыкнул носом и сказал:
  -- Другого ответа я от тебя не ожидал. Молодец! Проходи.
   Он запер дверь и, входя в роль гостеприимного хозяина, предложил:
  -- Чай, кофе? Чего покрепче пока не предлагаю.
  -- Кофе. - Сказал Аркаша, снимая куртку и разуваясь.
  -- Проходи в комнату, располагайся. - Пригласил Марь, сам скрылся на кухне.
   Аркаша устроился в кресле, включил телевизор. Нашел НТВ и выключил телевизор.
   Вскоре появился Вадим. Он принес на подносе две большие чашки с кофе, тарелку с бутербродами, сахарницу и пакетик сливок. Поставил на журнальный столик перед Лихманом. Сам сел напротив, на угол кровати. Лихман насыпал в свою чашку сахару, капнул сливок и принялся мешать. Рука Аркаши заметно дрожала, выбивая из стенок чашки приглушенную дробь. Заметив это, Вадим улыбнулся. Встал, зашел в проход между стеной и кроватью, присел на корточки перед тумбочкой. Выдвинул нижний ящик и, не поворачиваясь к Лихману, сказал:
  -- Попробую тебя немного подбодрить. - Вернулся к Аркаше в правой руке, словно, взвешивая, держа пачку, помутняющих разум размеров стодолларовых купюр:
  -- Производит впечатление, не правда ли?! - произведенное впечатление распахнуло на лице Лихмана все способное распахиваться, компенсируя потерю дара речи.
  -- Завтра эта грядка вся будет твоей. Видишь, какой небольшой объем в пространстве занимает вероятность новой жизни.
  -- Да-а-а. - Выдохнул Лихман.
  -- Давай, допивай кофе, нам надо еще устроить генеральную репетицию в декорациях. Критиков приглашать не будем.
   Они быстро допили кофе. К бутербродам никто не притронулся. Марь отнес поднос с посудой на кухню, когда вернулся, на его лице гуляла загадочная улыбка.
  -- Что это ты улыбаешься? - Поинтересовался Аркаша.
  -- А, мы с тобой чуть не забыли о самой главной части плана.
  -- Это какой же?
  -- Колыванову позвонить. Вдруг он не захочет принимать участие в нашем спектакле. Может быть, у него свой сценарий написан?
  -- Думаешь?
  -- Не знаю. Звонить надо. Будешь говорить, не старайся скрыть волнение. Это будет выглядеть естественно. Но в диалог не вступай. Постарайся быть максимально лаконичным. Назначай встречу, говори о браслете и вешай трубку. Мол, времени нет. Сначала позвони на трубку.
  -- Можно покурить? - С надеждой спросил Лихман.
  -- Курить, кури, но придется совмещать. Времени у нас чуть больше четырех часов, а надо все по минутам рассчитать. Аркаша закурил. Марь поставил ему на колени телефон.
  -- Набирай. - Сказал Вадим, тоже закуривая.
   Аркаша набрал номер. Через пять секунд, которые каждый, не отдавая себе отчета, отсчитал про себя, Лихман заговорил:
  -- Алло, Слава? Это Аркаша. - Голос Лихмана заметно дрожал.
  -- Понял. Сейчас перезвоню. - Сказал он, нажимая на сброс:
  -- Просил перезвонить на работу.
  -- Да, положи ты сигарету. Что ты, как в идиотском фильме о красивой, заграничной жизни! Все равно уже забыл о ней! - Лихман послушался и добил сигарету, придушив ее о дно белой пепельницы.
   Набрал рабочий номер Колыванова. Трубку сняли сразу.
  -- Это я. Надо встретиться. - Сказал Лихман умирающим голосом.
  -- Нет, говорить не могу. Слава, я нашел этот браслет. Очень боюсь. Приезжай сегодня к кинотеатру Балканы. Знаешь? - Лихман замолчал, напряженно слушая.
  -- Ага, в Купчино, В десять часов вечера. - Опять настороженное внимание.
  -- Слава, честное слово, времени нет. Все при встрече. Не опаздывай. Пока. - Аркаша положил трубку. Молчали оба. В конце концов, Марь решился:
  -- Ну и что он?
  -- Приедет. Вопросов у него ко мне много.
  -- Я его понимаю. Ничего, сегодня ночью мы все получим ответы на интересующие нас вопросы. Ну, да, ладно. Треть дела сделали. Вторая треть будет самой опасной. Давай одевайся, нам надо, по возможности, исключить все нежелательные сюрпризы. Просчитаем все на местности, до секунды. Проведем, так сказать, рекогносцировку.
   Они оделись. Пешком дошли до кинотеатра. Вадим обозначил место, где Лихман должен был ждать Колыванова. Указал возможное направление, откуда Колыванов мог приехать:
  -- На встречу ему не иди. Следи внимательно за проезжающими машинами. Увидишь, что он приехал, сделай вид, что не заметил его. Пускай, сам к тебе подойдет. До дома идите средним шагом. Будет задавать вопросы, постарайся отделаться ничего не значащими, но интригующими фразами. Здесь тебе все понятно? Вопросы какие-нибудь есть?
   Лихману пока все было понятно, и вопросов не было. Что-то смутное продолжало настораживать его в гладком плане Маря.
  -- Так, сейчас идем. Засекай своим хронометром походное время. У тебя твои Касио с секундомером?
  -- Да.
  -- Включай. Ждем минуту. Этого времени вам должно хватить для радостной встречи. Ну?
  -- Прошла.
  -- Тронулись. - Они пошли, переждали на светофоре. Секунд пятнадцать.
   Двинулись дальше. Через шесть минут тридцать семь секунд они стояли перед дверью в квартиру Маря.
  -- Открывай дверь. - Вадим передал Аркаше ключи. Сердце подпрыгивало. Замки открылись легко. Марь и Аркаша вошли в квартиру.
  -- Так, давай быстренько раздеваемся. - Вадим принялся поспешно разоблачаться, как будто и в самом деле время поджимало.
  -- Теперь вторая часть Марлезонского балета. Я забираюсь под кровать. Ты подходишь к тумбочке и открываешь шкатулку. Все должно быть рассчитано до миллиметра.
   Марь сноровисто забрался под большую, двуспальную кровать. На прикроватной тумбе одиноко стояла резная, деревянная шкатулка. Она просто магнетизировала взгляд. Притягивала и завораживала.
  -- Ну, ты что? Заснул там? - Приглушенно спросил Марь, а потом оглушительно чихнул:
  -- Черт! Надо будет все здесь влажной тряпкой протереть. - Пробормотал Вадим и вновь чихнул:
  -- Давай, иди, а то у меня сейчас приступ астмы начнется.
   Аркаша начал движение. Он шел медленно. Кровать стояла от стены на ширину этой самой тумбы. Меньше метра. Это напомнило ему сюжет, который он видел по телевизору, о Чикагских мясобойнях. Корову заводили в узкий загон, гнали ее вперед. Над загоном, в тупике стоял мужик с большим электрическим разрядником. Этой штуковиной он убивал или оглушал будущие котлеты, фарши, сосиски. Потом несчастное, иногда, еще живое мясо крюком вздергивали вверх, и по транспортеру она поступала к следующему палачу, который острым, блестящим ножом перерезал горло. Лихман зябко передернулся. Он преодолел шесть шагов по проходу до золотой приманки.
  -- Доставай браслет. Разглядывай его. - Аркаша повиновался голосу джина из-под дивана.
  -- Теперь, когда ты, а потом он будет держать его, ты должен отвлечь его внимание. К примеру, скажешь, вот он этот мотив! Что-то типа этого. Это сигнал для меня. Давай говори и поворачивай голову к двери, где ты будешь стоять. - Марь осуществлял руководство из очень неудобного положения. Он начал понимать, что такое приступ клаустрофобии. Аркаша, чувствуя себя полным идиотом, невнятно произнес:
  -- Вот, он, этот браслет. - И повернул голову к двери через левое плечо. В тот же момент он почувствовал, как что-то коснулось верхней части его стопы.
  -- БАХ. - Раздалось из-под кровати:
  -- Все нормально. Ему из этого загона никуда не деться. Давай, выходи отсюда, мне не вылезти, если ты здесь стоишь. - Аркаша поспешно вышел из прохода. Марь, кряхтя, выбрался из-под кровати. Он был весь в пыли. Глаза слезились. Марь шумно высморкался в платок. Пошел в ванную, долго и шумно плескался там. Потом вернулся с ведром воды и тряпкой. Встал на четвереньки, и глубоко засовывая руку с тряпкой под кровать, вымыл там пол. Аркаша, наблюдая за его стараниями, разрывался между желанием предложить помощь и полным отсутствием оного. Чтобы как-то занять руки, Лихман закурил.
  -- Сядь, не мелькай. - Свирепо сказал Вадим и засмеялся:
  -- Или лучше иди, достань бутылку и приготовь нам закуски. Для храбрости и за удачу, по двадцать капель выпить не грех.
   Лихман отправился на кухню выполнять распоряжение Вадима. Много времени это не заняло.
  -- Ну, за удачу! - Голосом актера Булдакова произнес Марь. Они выпили, и Аркаша поинтересовался:
  -- А, что это за шокер у тебя?
  -- Называется Ласка - 2. Импортные аналоги у нас запрещены, но в этом вопросе наша промышленность довольно успешно конкурирует с Западом. Напрягает хулигана разрядом до восьми с половиной тысяч вольт. При соприкосновении с телом, даже через одежду, электрод за полсекунды вызовет у нашего знакомца шок. Через две, максимум пять, он, как бык - ляжет в проходе. Достаточно сильная штука, но ботиночную кожу она не пробьет, так что если хочешь, что бы все прошло без сучка и задоринки, сделай так, чтобы Колыванов обязательно разулся. Ну, давай по второй, для храбрости!
   - 4 -
   Без пяти десять вечера Аркадий Лихман топтался у кинотеатра "Балканы". Курил. Дрожало все, что могло дрожать. Казалось, что окружающий мир трясся от страха вместе с Аркашей. Чтобы подавить нервозную вибрацию, Лихман начал прохаживаться. Десять шагов вправо, внимательно глядя в сторону предполагаемого появления Колыванова. Десять шагов обратно, подставляя незащищенную спину тому самому направлению. Время бежало, катилось с горы, летело. Но, тем не менее, шло своим чередом, то есть пять минут растянулись на века.
   Колыванов пришел, когда Аркаша находился спиной к дороге:
  -- Привет, Аркаша. - Голос Колыванова звучал обыденно. Слишком обыденно. Лихман резко повернулся, постарался растянуть вмиг омертвевшие губы в улыбке. Выдавил сквозь них:
  -- Здравствуй, Слава. - Ответил Лихман и посмотрел на часы. Одна минута одиннадцатого. Колыванов усмехнулся и спросил:
  -- Ждешь кого-то или торопишься?
  -- Слава, я в последнее время очень неловко чувствую себя на открытых пространствах.
  -- Совесть нечиста? - все еще ухмыляясь, спросил Колыванов.
  -- С совестью все в порядке, а вот беспокойство за жизнь приняло навязчивый характер.
  -- Хватит лирики. - Оборвал его Колыванов:
  -- Ты зачем-то вызвал меня, будь любезен, покороче.
  -- Покороче не получится. Пойдем.
  -- Куда пойдем? Ты что-то путаешь. В разведчиков играть - это мой способ жизни. Ты переходишь все допустимые пороги секретности. Тайн в тебе, как в бомбе тротила.
  -- Слава, пойдем со мной. Здесь недалеко. Вон в том доме. Мне удалось найти мотив всего этого. Того, что происходит. Браслет Юзовского.
   Колыванов поморщился:
  -- Ты меня уже перекормил своим оккультными забавами. Какой еще браслет?
  -- Пойдем, ты все увидишь и поймешь сам. Не спрашивай меня не о чем сейчас. Я просто хочу, чтобы все это скорее закончилось. И не могу я, пойми, не могу торчать здесь! - Почти крича, закончил Лихман.
  -- Да, ладно, тебе. Успокойся. Пошли, покажешь мне свой загадочный артефакт. Может быть, на машине доедем?
   Аркаша мотнул головой и начал движение:
   Здесь близко, пять минут идти всего.
  -- Ладно. - Согласился Колыванов, направляясь следом. Когда они перешли дорогу, Лихман вытащил кошелек и достал оттуда сто рублевую купюру:
  -- Пока о деле не заговорили, я тебе, вот, возвращаю сотку, которую тогда занимал. Помнишь, когда ты ко мне приезжал, я у тебя занял. - Спросил Аркаша, словно, допускал существование людей, не помнящих о долгах.
  -- Да, в принципе, не к спеху. - Ответил Колыванов безразличным голосом, но деньги взял:
  -- Аркаша, скажи мне, где Марь? - Вдруг очень требовательно спросил Колыванов.
  -- А, мне почем знать? - Слишком быстро ответил Лихман.
  -- Очень много странного связано с Марем. Мне бы встретиться с ним и задать пару вопросов.
  -- Я могу тебе дать номер его мобильника. - Предложил Лихман.
  -- Ты поддерживаешь с ним связь?
  -- Нет. Он мне как-то домой позвонил, оставил номер телефона для связи, но я им никогда не пользовался. Ни разу. -Зачем-то подчеркнул Аркаша.
  -- Говори телефон. - Сказал Колыванов, доставая свой мобильник.
  -- Я не помню. У меня он дома записан, там. В записной книжке, мы уже пришли. Я тебе его дам. - Колыванов очень внимательно наблюдал за Лихманом, который мямлил, словно, оправдываясь, пойманный за руку при занятии онанизмом.
  -- Что ты нервничаешь? - Ласково спросил Колыванов.
  -- Да, я в последнее время, как приговоренный. Смерти жду. - Ответил Лихман, открывая дверь парадной.
  -- С чего бы это? - Колыванов зашел в темное нутро подъезда.
  -- Сейчас сам поймешь. - Аркаша почувствовал, что стал совершенно спокойным. Абсолютно холодным.
   Они молча поднялись на второй этаж. Лихман открыл дверь. Вошел первым и включил свет в прихожей.
  -- Проходи. Раздевайся. Разуйся, пожалуйста. Меня Маринка со своей любовью к чистоте совсем затуркала. - Попросил Аркаша, закрыл дверь, и сам принялся судорожно разуваться.
   Колыванов пока воздерживался от вопросов, хотя ему очень хотелось узнать, чья это квартира и где же эта самая Марина. Он скривился, но разулся. Лихман ждал его, нетерпеливо отбивая ногой такт нервной мелодии. Увидев, что Колыванов разулся, он пригласил его жестом в комнату. Включил свет. Пропустил Колыванова вперед, сам остался у двери в комнату:
  -- Вон он. На тумбочке, в шкатулке. Посмотри сам. Я к нему прикасаться не буду. Из-за него столько крови пролито! - Лихман почувствовал, что фальшивит. Говорил неискренне настолько, что в его игру мог поверить, только очень благодарный, слепоглухонемой зритель.
   Колыванов, таковым и притворился. Неопределенно хмыкнул и вошел в проход между стеной и кроватью, к тумбе. Открыл шкатулку, вытащил оттуда браслет, насколько секунд смотрел на него, потом повернул голову в сторону Лихмана и сказал:
  -- Ого!
  -- Да, вот он, этот браслет. - Очень быстро и очень громко сказал Лихман. В тот же миг он увидел, как рука сжимающая странную, черную коробку вылезла из-под кровати. Почти не различимые усики на торце коробки прикоснулись к ноге Колыванова. Раздался треск, и возникла маленькая огненно-синяя молния. Колыванов инстинктивно задергался и начал валиться вниз, на спину, в проход.
  -- Лови его! - Вывел Лихмана из коматозного состояния голос из-под кровати.
   Лихман кинулся к Колыванову, но не успел. Тело упало, сильно стукнувшись головой об пол.
  -- Тише ты, дурак! Вытаскивай его из прохода! - Прошипел Марь.
   Лихман вцепился в плечи Колыванова и с большим трудом вытащил его к двери, ведущей в прихожую. Марь появился, словно, чертик из табакерки. Из нижнего ящика тумбочки он вытащил черные наручники и одноразовый шприц, с защитным колпачком на игле. Почти бегом Марь оказался рядом с Колывановым. Одной рукой он ловко защелкнул наручники на его руках. Зубами сорвал колпачок с иглы и выплюнул его на пол. Нажал большим пальцем на поршень, выдавливая из мутного, полу прозрачного цилиндра шприца тоненькую бесцветную струйку. Молниеносным движением, почти полностью всадил иглу между основанием шеи и ключицей. Надавил на поршень. Колыванов слабо дернулся и пошевелился. Лихман от ужаса слетел с корточек и больно ударился копчиком об пол.
  -- Спокойно! Все под контролем. Обыщи его! - Повернулся Марь к Лихману.
   Лихман хотел было сказать, что методика этого дела ему не знакома, но выразительный взгляд Маря не оставил ему выбора. Лихман принялся суетливо обыскивать Колыванова. Ничего интересного, кроме мобильного телефона на поясе и Макарова в навесной кобуре, не нашлось. Лихман повозился, вытаскивая пистолет из подмышечной кобуры.
   Марь, пока Лихман обыскивал Колыванова, метался по комнате. В большую спортивную сумку кинул шокер, какой-то продолговатый сверток, прямоугольной формы пакет, блестящий пистолет, почти не глядя, сгреб мобильный телефон и пистолет Колыванова отправил все следом. Из тумбочки вытащил еще два шприца и положил из отдельно, в боковой карман сумки. Сверху всех собранных вещей комком запихал два свитера. Застегнул молнию. Аккуратно поставил сумку рядом с Колывановым, обратился к Лихману:
  -- Выпьешь?
  -- Неплохо бы. - Пересохшим ртом ответил тот. Вадим вышел из комнаты. Кинул Аркаше обувь Колыванова и приказал:
  -- Обуй его пока. Лихман пребывал в полной прострации. Выполнял распоряжение Маря, словно, робот. Единственным осмысленным проблеском сознания было согласие на предложение Маря выпить.
   Левый ботинок наделся легко. С правым пришлось повозиться. Вернулся Марь, в руках у него были большие стопки.
   - Ну, будем. - Они чокнулись и выпили. Марь почти вырвал из рук Лихмана пустую стопку. Отнес обе на кухню. Лихман стоял над Колывановым и смотрел ему в закрытые глаза. Марь вернулся уже одетый. Принес куртку Колыванова. Он просунул ее между скованных рук, закрывая браслеты.
  -- Он жив? - Спросил Лихман.
  -- Жив, жив. Что стоишь столбом? Одевайся!
   Лихман кинулся в прихожую. Путаясь в рукавах, а потом в шнурках, обулся и оделся. Вернулся в комнату.
   - Выключи свет, выгляни на улицу. Да, не в окно. Форточку открой и посмотри по сторонам. - Лихман выглянул в форточку, посмотрел в разные стороны. Реальность не фокусировалась и воспринималась нечетко.
  -- Ну, что там? - Голос Маря дрожал от нервного напряжения.
  -- Ничего. - Нерешительно обернулся Аркаша.
  -- Болван! Людей много, способных нам помешать?
  -- Да, нет, вроде бы. - Все еще неуверенно отозвался Лихман. Марь сильно ткнул его в левую ягодицу:
  -- Отвали-ка. Дай, сам посмотрю. - Лихман уступил ему место на журнальном столике.
  -- Чисто. Давай быстро! - Марю хватило нескольких секунд, что бы оценить обстановку и принять решение:
  -- Берем его. - Они подхватили Колыванова. Тело было тяжелым. Марь перекинул сумку через плечо. Выключил в комнате свет, и все это очень быстро.
  -- Держи его крепче. Ключи от квартиры у тебя?
  -- В куртке. - Вспомнил Лихман.
  -- Хорошо, Приготовь. Выходим.
   Они прислонили Колыванова к стене у лифта. Марь держал его, как обычно держат напившихся до бесчувствия. Прошептал с натугой:
  -- Давай быстрее. Свет выключи в прихожей.
   Лихман выключил свет, в темноте, на ощупь нашел замочную скважину.
  -- При свете ключ не мог вставить? Быстрее, он тяжелый. - Продолжал шипеть Марь.
  -- Темно. Все. Получилось.
  -- Я сам лампочки выкрутил. Давай, бери его. - Лихман подхватил Колыванова слева. Они быстро стащили его по трем лестничным маршам.
   На улице их ждал неприятный сюрприз. Под козырьком, над дверью в парадную стоял старик. Рядом с ним, как безумная, вращая хвостом, скакала мерзкая собачонка. Дед не воздержался от комментария:
  -- Нажрутся до потери пульса. Молодежь! Совсем пить разучилась.
   Лихман чуть было не бросил Колыванова и зайцем не скакнул в сторону. Отрезвил его голос Маря сильный и громкий:
  -- Хорош пи… деть, дед! Человеку плохо, а ты гугнишь! Помог бы лучше.
  -- А, я что? Я ничего. Чем помочь-то?
  -- Вон, видишь, машина красная, открой заднюю дверь. Пожалуйста. - Марь уже снял АУДИ с сигнализации. Дед трусцой, опережая их, кинулся к машине и повозившись, открыл дверь. Попробовал принять участие в загрузке Колыванова в салон автомобиля. Марь охолодил его:
  -- Не мелькай. Сами справимся. Спасибо за помощь. - Старик, что-то забормотав, направился в сторону подъезда. Собака оказалась умнее хозяина и за все время загрузки Колыванова ни разу не тявкнула.
  -- Сумку возьми и садись рядом с ним, с той стороны. - Марь протянул Лихману сумку и сел на водительское место. Лихман бегом обежал автомобиль сзади и сел рядом с Колывановым. Тот развалился на заднем сиденье, привалившись головой к стойке. Марь завел машину и тронулся, не поворачивая головы, сказал:
  -- Заметишь признаки жизни, доставай шприц и коли его в ногу.
  -- Понял.
  -- Если хочешь, там, в сумке, во втором боковом кармане фляга, с коньяком. Хлебни и не мандражи! Все путем. Осталась последняя треть, и она не самая трудная.
   Они мчались какими-то незнакомыми Лихману улицами. Он смог сориентироваться только, когда они выехали на проспект Славы. Но по нему ехали недолго. Вскоре опять свернули налево и вновь оказались на неопознанной Лихманом улице. Скоро появился еще один знакомый ориентир, Площадь Победы.
   - На выезде из города, за вторым мостом будет гаишный пост. Остановят, сиди спокойно. Лучше всего притворись спящим, как наш дружок.
   Лихман предпочел закрыть глаза сразу. Он почувствовал, как Марь сбавил скорость, мучительно захотелось посмотреть, но Лихман сдержался. Решил, что откроет глаза только по прошествии пяти минут. Досчитав до шестисот. Лихман успел сосчитать до двухсот пятидесяти, когда услышал голос Маря:
   - Эй, сторож, не спать! Глаза открывай, мы вырвались из города! Следи за тварью. - Аркаша открыл глаза и увидел, что они переезжают через мост, над развязкой ведущей в Пулковский аэропорт.
  -- Дай-ка мне фляжку-то! Только крышечку свинти, будь ласков. - Лихман передал флягу Марю. Он дважды глотнул. Протянул ее между сиденьями обратно.
  -- Как, там, наш пациент? - Спросил он Лихмана. Тот осторожно посмотрел на Колыванова:
  -- Вроде спит.
  -- Перед Гатчиной ему в ногу божью благодать воткнешь, не всякий случай. Если он, конечно, раньше признаков жизни не подаст. Следи внимательно.
  -- Хорошо.
   Машин было мало. Марь ехал, особо не торопясь. Обгонял только автобусы и медленно ползущие автомобили. Лихман понимал, что Марь стремится не привлекать внимания. И пока это ему удавалось.
   - 5 -
   Перед въездом в Гатчину Марь напомнил Лихману о повторной, страховочной процедуре над Колывановым. Лихман выполнил ее с безукоризненной точностью, хотя до этого времени уколов ему ставить никому не приходилось.
   В Гатчине Лихман никогда не был. Он до боли в глазах всматривался в улицу за окном машины.
   - Павловский проспект. Центральная магистраль прекрасного города. - Прокомментировал Марь. С правой стороны начался парк, расположенный, словно, в низине. Марь повернул налево. Через пять минут они остановились у железнодорожного переезда. Перед ними стояло две машины. Справа снова был лес. Марь не глушил мотор. Проехала электричка. Остановилась у платформы. Шлагбаум дернулся и медленно пополз вверх.
  -- Через минуту выедем из Гатчины. Поедем через Пижму. Здесь подольше и дорога похуже, но зато гашишников почти не бывает. Не верти головой, следи за Колывановым.
  -- Да, что, он спит.
  -- Аркаша, ты, по-моему, имел возможность убедиться, что он из себя представляет. Держи ухо востро!
   Дорога состояла из поворотов и коротких прямых. Машин было еще меньше, чем на Киевском шоссе. Ехали долго, минут сорок. Прежде, чем сделать еще один поворот свет фар, выхватил из темноты серебряную с черными буквами таблицу: СИВЕРСКИЙ. Марь опять заговорил:
  -- Почти дома. Осталось двадцать минут.
   Им вновь пришлось стоять на железнодорожном переезде. Пропускали длинный товарный поезд. Потом они еще минут пять ехали мимо какого-то бетонного забора, который за поворотом перешел в металлическую решетку с острыми завершениями на концах. Начались аккуратные коттеджи. Потом пошли обычные блочные дома, а за ними поле, пока фары не высветили очередную надпись: МЕЖНО. Для Маря эта вывеска была, словно, надписью СТАРТ на автомобильных гонках. Он выжал из машины чудовищную скорость. Лихман посмотрел ему через плечо на спидометр, на отдельных участках стрелка дрожала рядом с цифрой 120.
  -- Осторожней, Вадим. - Попросил Лихман.
  -- Все о кей, товарищ Лихман. - весело оскалился Марь.
   Скорость он сбросил только перед перекрестком с большой дорогой.
  -- Киевское шоссе. Осталось десять минут.
   Им не пришлось притормаживать, пропуская машины. Марь пересек дорогу, и их путь вновь стал извилистым. Они ехали, то мимо почти съеденных тьмой деревянных домов, то вдруг на смену домам вставали темные деревья. Справа мелькнул и растворился в темноте шикарный особняк, за высокой кирпичной стеной. Марь ехал настолько быстро, насколько позволял выщербленный большими местами асфальт.
  -- Почти приехали. Сейчас потрясет немного больше. Надо же, уложились! Без пятнадцати ноль ноль. Я Маринке сказал, что к половине обернемся. Как бы чай не остыл! - Сказал Марь и засмеялся.
   Они повернули налево, на грунтовую дорогу. Трясти стало ощутимее. С левой стороны свет фар скользнул по крестам и могильным плитам. Они миновали кладбище и еще какое-то время ехали по лесу. Вдруг он резко, словно, упав, кончился. Перед глазами Лихмана предстала поляна, застроенная домами из разных материалов. Марь повернул направо и поехал по узкой, неровной улице. Повернул налево и остановился перед воротами в заборе, огораживающем аккуратный, двухэтажный, деревянный дом. Дом был последним в линии. Сразу за ним начинался лес.
  -- В двадцати метрах Оредеж. - Задумчиво сказал Марь:
  -- Аркадий, будь добр, передай мне сумку и открой ворота.
   Лихман перекинул сумку на переднее сиденье. Вылез из машины и с удовольствием расправил затекшие ноги. Подошел к воротам. Створки оказались не заперты. На втором этаже, в доме горел приглушенный, красноватый свет. Всю дорогу Лихман находился в каком-то оцепенении, и сейчас близкая развязка добавила ему бодрости. Скоро все кончится. Он распахнул левую створку. Она, вибрируя, открылась на полную и встала. Держась за правую руками, он отошел с ней в сторону, открывая и пропуская въезжающего Маря. Тот подъехал почти вплотную к дому и выключил ближний свет. Заглушил мотор. Вылез из машины и сладко, с хрустом потянулся.
  -- Что-то Маришка не выходит встречать. Может, заснула? Ладно, давай выгружать клиента.
   Кряхтя и вполголоса ругаясь, они вытащили Колыванова не подающего признаки жизни. Лихман не удержал тело, и если бы не Марь, Колыванов бы упал на землю.
  -- Держи, ты, его! Что расслабился! Рано еще не лаврах почивать.
   Лихман ухватился за Колыванова, и они поволокли его к дому. Марь подергал ручку и выругался:
  -- Заперлась. Подержи его. Я сейчас открою. Говорил же, что бы свет на улице зажгла. Курица! - Марь завозился в темноте. Тело Колыванова стало в два раза тяжелее. Щелкнул ключ в замочной скважине. Колыванов стал легче.
  -- Затаскиваем. - Они протиснулись в темный проем двери. Марь как-то умудрился захлопнуть дверь. Очевидно, ногой. Они прошли внутрь помещения на два шага.
  -- Аркашка, подержи его покрепче, я зажгу свет.
   Лихман перехватил Колыванова двумя руками, под мышками. Он стоял спиной к двери. Марь убедился, что Лихман держит Колыванова надежно, отошел назад, к стене. Раздался шорох. Видимо, Марь искал выключатель:
  -- Да, будет свет! - Услышал Лихман, успев зажмуриться от ослепительно жгучего, белого потока.
   Одновременно с закрывающимися глазами он почувствовал, как тупая, толстая игла ударила его в шею под затылком. Выдавливая откуда-то из глубин живота протяжное, густое, утробное:
  -- А-а-а-ах… - тело конвульсивно забилось, вытрясая из глаз неисчислимые тысячи острых, холодных звездочек. Руки Лихмана в спазме вытянулись вдоль пояса и застыли. Колыванов безвольным комком повалился куда-то вниз. Боль толкнула, расслабляя окаменевшее от чудовищного напряжения тело Лихмана, вниз, в пропасть. Вслед за канувшим Колывановым. Пол, появляясь из ослепительной россыпи звездочек, страшно прыгнул навстречу лицу Лихмана. Планета вдруг пришла в непрерывное, замкнутое кольцом, быстрое движение, выдергивая из Аркаши остатки сознания.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. 1 апреля.
   Точка.
   - 1 -
  -- Але, але, Аркашенька! Пора вставать! - Откуда-то из тьмы раздался голос Людмилы Николаевны Лихман. " Приснится же такое!" - подумал Аркаша и получил оглушительную пощечину.
  -- Хватит придуриваться! - Аркаша дернулся от знакомого голоса, как от второй пощечины, понимая, что все происходящее - явь.
   Болело все тело. Лихман попробовал пошевелиться. Оказалось, что его запястья и щиколотки туго привязаны к чему-то, а сам он сидит. Два раза дернув головой, он исчерпал лимит свободы удавки, накинутой на шею. Попробовать сделать третье движение он уже не смог. Веревка яростно вгрызлась в шею. Аркаша попытался закричать или захрипеть, но не получилось. Во рту, кроме языка было еще что-то. Это что-то было большим. Оно занимало весь рот, язык был прижат к низу полости рта, и тоже был лишен возможности шевелиться.
  -- Совсем забыл! Извини! Как же ты откроешь глаза, если они до сих пор у тебя завязаны! Приготовься обрадоваться сюрпризу. - Кто-то больно дернул его за волосы, развязывая узел на затылке. Плотная материя соскользнула с глаз. Аркаша с усилием открыл глаза. Первое время он ничего не видел, яркий свет в неведомом месте ослепил его. Постепенно вернулась способность видеть.
   Он находился в помещении метров пять на пять. В левом от него углу сидела привязанная к стулу женщина. Ей на голову была надета шерстяная, черная шапка, закрывая лицо. Марину Лихман узнал по ее любимому, оранжевому свитеру. В правом, от Аркаши, углу, как и все в этом помещении привязанный к стулу, сидел Колыванов. Рядом с ним находилась крутая, широкая лестница, ведущая к прямоугольному проему в потолке. Они были в подвале, с бетонными стенами.
   Колыванов в отличие от Лихмана предпринимал попытки освободиться от пут. Но все было тщетно. Между Мариной, которая не шевелилась и была, скорее всего, без сознания и яростно вырывающимся Колывановым, у стены, на полу лежало что-то накрытое белой простыней. Материя накрывала нечто, по обводам человеческое тело. Человек под простыней не шевелился.
  -- Ну, ты рад?! Снова в кругу друзей! - Марь вышел из-за спины Аркаши и встал в центре ярко, освещенного подвала.
  -- Знаешь, Лихман, у меня много талантов. Но все-таки особую гордость вызывает наличие идеального музыкального слуха. Я могу скопировать любой голос, который слышал всего два раза. Мне это очень помогло, когда я убивал Ольгу Крылову. Представился ее мерзкому деду соседом Бубабубенко, или как там его? Одним словом, к нему я за несколько дней ошибся дверью, и мы с ним не плохо поговорили. Этого было достаточно. Так вот, звоню я этому деду и голосом Бебабабенко рекомендую себя, как великого водопроводчика. В том, насколько я хороший водопроводчик, славное семейство Крылов сумело убедиться сто пудово. Это я тебе, Колыванов, говорю, для протокола. Ладно, пришло время вам всем открыть глаза. И в прямом и в фигуральном смысле.
   Марь сдернул колпак с головы Марины. Она действительно была без сознания. Марь дважды, сильно ударил ее по щекам, приводя в чувство. Марина открыла глаза, но осмысленности в них не было.
  -- Умница моя. Между прочим, с девяти часов утра в таком положении. Даже в голове не укладывается, как ей удалось перетерпеть большую и малую нужду. Стоический характер, или у каждой женщины есть свои секреты? Так сказать, индивидуальная изюминка. А, Маришка? - Спросил Марь, развязывая глаза Колыванову.
  -- А здесь у нас кто? А, славный капитан! Великий сыщик! Ты, как и все мы, должен радоваться, ведь тебе все-таки удалось сделать те два шага, которые отделяли тебя от разгадки. Правда, эти два шага тащили тебя на себе мы, с Аркашкой, но все-таки. Жаль, конечно, что тебе не удастся упереть эту тайну дальше этого подвала. Друзья мои, прошу простить мне стариковскую болтливость, но у меня, прямо-таки, зуд… так хочется все вам рассказать, но вдохновение необходимо время от времени стимулировать.
   Марь вытащил из внутреннего кармана куртки знакомую Аркаше фляжку и сделал несколько больших глотков. Завинтил крышку и спрятал флягу обратно. Достал из-за пояса пистолет, из кармана глушитель и, навинчивая его на ствол, разразился очередным монологом:
  -- Самым оптимальным для творчества состоянием является положение стрелки барометра между "почти пьяным" и "пьяным". Колебание стрелки влево или вправо, категорически недопустимы. Одно деление в сторону равносильно выстрелу или осечки. Вопрос по-прежнему в одном - в количестве. Оно и определяет качество. Так что, в конечном итоге, именно, сколько, а не какое, имеет решающее влияние на конечное качество продукта. А, может быть, выстрел, подводящий черту подо всем, и есть лучшее решение? - С этими словами Марь плавно на каблуках повернулся к Колыванову и выстрелил ему в ногу. Хлопок выстрела резонансно отразился от стен, получился громким. Гораздо более громким, чем болезненный стон Колыванова из-под кляпа. Лихман дернулся, еще туже затягивая удавку на шее и закрыл глаза.
  -- Тише. - Прошептал Марь:
  -- Начнем с начала. Мне необходим собеседник. Монологи надоели. От этого, - Марь кивнул в сторону приглушенно стонавшего Колыванова, с набрякшей от крови штаниной:
  -- Слова доброго не дождешься.
   Посмотрел на Марину, у нее тоже были закрыты глаза:
   - Марина? Ну, женщина есть женщина, о чем с ней можно говорить кроме как о любви? Придется тебе, - Марь перевел взгляд на Лихмана:
  -- К тому же, ты из них самый эрудированный. Только сразу хочу тебя предупредить, любая твоя ошибка отольется болью в сердцах твоих друзей, и не только в сердцах. Понял?! Если понял, моргни. - Аркаша моргнул три раза подряд. Марь развязал веревку, удерживающую во рту набухшую от слюны тряпку. Брезгливо, двумя пальцами вытащил черный, блестящий комок изо рта Лихмана.
  -- Сплюньте. - Голосом врача стоматолога посоветовал Марь. Аркаша выплюнул воняющую железом слюну. Марь ослабил удавку.
  -- Ты сумасшедший. - Просипел Лихман.
  -- Ошибка! Пол штрафных очка! Еще половина, и я прострелю ногу очаровательной Марине. Здравомыслие определяет судебно-медицинская экспертиза. Да и то с двадцати процентной вероятностью правильного диагноза. Не надо меня обижать. Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из вас, пускай невзначай, обозвал меня. Аркаша, если ты думаешь, что я маньяк, то это еще одна ошибка, но я не буду начислять тебе за нее штрафные баллы. - Лихман сплюнул. Марь, казалось, не заметил этого, продолжая слушать себя:
  -- И потом, маньяки это уже не социальное явление. Явление, в смысле, чего-то из ряда вон выходящего. Это стало обыденностью, такая же серая повседневность, как свинец над головой. Они, то есть, серийные убийцы, к коим, некоторым образом, и меня причислило ограниченное общественное мнение, уже не будоражат воображение обывателя. Не щекочут ему нервы, не заставляют шевелиться в трусах предстательную железу. Люди, человеки, воспринимают их как нечто само собой разумеющееся. Так, что во вселенском масштабе, пассажир, наступивший тебе на ногу в метро и не извинившийся, и Чикатило, явления одного порядка. Чикатило в восприятии может оказаться даже меньшим мерзавцем, чем тот, который принес боль твоей ноге. Ты же понимаешь разницу между болью реальности и чудовищными монстрами телевизионной проекции? Это все лирика. Пора переходить к финальной части нашего представления. Или нет! Не к финальной, а к апогею этой драмы. - Марь закурил. Предложил Лихману. Тот кивком подтвердил свое желание. Марь вставил ему в рот сигарету и поднес огонек зажигалки. Аркаша затянулся.
  -- Я продолжу наше пленарное заседание. Если бы, ты, Лихман, интересовался еще чем-то, кроме древнегреческой истории, развивал свой кругозор, выходя за рамки античных представлений о жизни, эта история могла быть совсем другой. - Марь вздохнул:
  -- Свои знания я почерпнул из великолепной Энциклопедии " Мифы Народов Мира". Там, во втором томе, на букву "М". Озвучиваю по памяти, которая у меня тоже великолепная. Особенно визуальная. Итак, МАРА. В переводе с санскрита, убивающий, уничтожающий. В буддизме, Мара - зло, приводящее к смерти живые существа. Мара, на этот раз употребляемая в женском роде, в славянской мифологии, существо, воплощающее смерть, мор. Все та же Мара - европейское мифологическое существо. Злой дух, воплощение ночного кошмара. В средние века ассоциировалось с суккубами и инкубами. Универсальное понятие для многих культур, ты, не находишь?
  -- Да, уж. - Только и смог выдавить Лихман, который уже выплюнул окурок и во все глаза смотрел на безумца.
  -- Я могу читать мысли. - Улыбнулся Марь:
  -- Не надо меня считать психом, даже в самых потаенных уголках мозга. Я ведь судья, могу накинуть еще пол штрафных очка, и Марина станет перед смертью одноногой. Аркаша, я совершенно адекватен. Четыре года назад, когда я занимался изготовлением этих документов, однажды вечером, листая энциклопедию, я наткнулся на Мару. Мне понравилось созвучие: Вадим Анатольевич Марь. До девяносто пятого года я был известен под другим именем. Не просто известен, а в некоторых местах даже знаменит. Я много воевал и десять с лишком лет назад, под пулями мне пришла не новая, но очевидная мысль. Это было не просто понимание, а нечто вроде просветления, озарения. Я подумал, почему? Я, сильный, умный, смелый и умелый, должен защищать абстрактные интересы государства, убивая людей и не могу, не имею права, все перед тем же государством, убить преследуя свои, пускай, шкурные интересы? Я понял, что никому ничем не обязан. Я продолжал воевать и убивать, защищая все те же государственные интересы. Меня награждали и славили, но уже тогда я стал другим человеком. Я решил жить для себя, отринув все лишнее, общественное. Наверное, я был слишком умным. Впрочем, сейчас таких умников пруд пруди. Я сделал себе новые документы, а тот, старый герой, погиб в Грозном, пропал без вести. В конце концов! Колыванов! Когда наши органы наведут порядок в стране?! Короче говоря, из Чечни выехал Вадим Анатольевич Марь. В руках у него была сумка, которая положила основу моему благосостоянию. Колыванов не даст соврать, сегодня в нашей стране возможно все. Это волшебная страна, надо просто очень захотеть и все воплотится. Я приехал в город на Неве. И начал вживаться, ввинчиваться в кажущуюся мирной жизнь. Я двигался очень аккуратно, мягко и ненавязчиво. Если мне приходилось делать что-то сопряженное с риском, я перекладывал это действие на одного и того же человека. Кстати, он тоже присутствует на нашем вечере встречи.
   Марь, или кто он там, подошел к телу на полу и откинул простынь:
  -- Сходство есть, да? Но, на мой взгляд, это не лучший представитель человечества, он умер от передозировки, хотя тоже был аккуратным и внимательным. - Мертвый человек на полу имел мало сходства с Марем, та же комплекция, тоже брюнет, пожалуй, и все.
  -- В шкуре Аластора ему пришлось побывать всего дважды. Когда он застрелил Наталью Иванову и засунул ей в руку бумажку с надписью Сфинкс. Я его, правда, просил вложить письмо в рот, но он, честно говоря, был туповат. А, во второй раз, он пристроил взрывчатку под водительское сиденье Волги Звягинцева. Жаден был, собака! За Звягинцева запросил, аж пять косых. Отравить его было дешевле. Но я опять забегаю вперед. Эй, Колыванов! Сознание не терять! Грудь вперед! Смотреть орлом! То, что случилось, готовить я начал, примерно, за год. Начаться все должно было в это самое время, только на месяц раньше, в начале весны. Последней весны этого тысячелетия. Я всегда был романтичен. Подпортил планы мне Юзовский. Я хотел начать новую жизнь, а жить заново, оставляя свидетелей прошлого, абсурд! Я хотел поменять вместе с именем и жизнь. Сбросить шкуру, как это делают змеи, чтобы новыми чешуйками по-новому ощущать, впитывать новую жизнь. Но Юзовский, с какой-то дури, подставляет себя под пули ментов. Его воля. Мне пришлось кое-что изменить в своем плане. Первой стала Надежда Лебяжина. Милая в целом девушка. Персонаж продуманный, но случайный. Несколько раз я пользовался ее услугами. Так, третий сорт не брак. Ах, да. - Засмеялся Марь:
  -- Вас же, всех, мучает вопрос, причем здесь древнегреческие мифы?! Ни при чем! Это-то и смешно. Мне захотелось как-то скрасить серую рутину действа. Так сказать, за ложным смыслом спрятать подлинный, настоящий. Действие не всегда должно отягощаться смыслом. Любое движение, лишенное смысла, выглядит гораздо загадочнее, чем что бы то ни было мотивированное. В чем вы и имели возможность убедиться. Я запомнил написание всяких древнегреческих, мифологических чудищ, из все той же энциклопедии. А зачем они еще нужны, кроме, как для того, чтобы черпать из них бесполезные, мертвые знания? Но мертвое, мертвым. А когда все это случилось с Юзовским, мне пришло в голову назвать себя Аластором. Все тот же глубокий смысл бессмыслицы. Милиция облегчила мне жизнь, убив Юзовского. Лебяжина открыла серию. Баженов меня всегда раздражал. Клейким нутром. Может быть, ты, Аркаша, считал его ангелом, но в нем всегда было слишком много дерьма для того, чтобы полететь. Его невесту Ольгу Крылову я несколько раз встречал в его компании в кабаке, в котором иногда ужинал. Она мне понравилась. Прежде, чем убить Баженова, я решил сделать ему больно. По-настоящему больно. Всколыхнуть море дерьма внутри него и заставить его страдать. Кажется, мне это удалось. Лихман, ведь ты знаешь, что такое потерять любовь?! - Задорно спросил Марь, Дернул головой в сторону Марины и лукаво подмигнул Аркаше:
  -- Я все узнал про нее. Это было не трудно. Баженов мог говорить о ней часами. Убил ее и ее стариков, в этом для следствия был элемент загадочности. Маньяки так не поступают. Но я пошел на это сознательно, что лишний раз доказывает моё здравомыслие. После этого я поехал на встречу с Звягинцевым. Он мне рассказал о Юзовском подробнее. Хотя я имел представление о некоторых странностях в этом деле. Мистика на поверку, там оказалась только в одном. У Юзовского был пистолет, полностью идентичный с табельным пистолетом Макарова, закрепленным за Фрунзенским РОВД. Но я творец и не сторонник застывших форм. Эта мистическая подоплека подсказала мне новый, пикантный поворот моего сюжета. Я уехал из города, по пути подцепил студентку, проживающую в Гатчине. Что поделаешь, приходилось подбирать актеров по ходу действия. Убил ее недалеко от ее родных мест. Мертвое мертвым. Пару дней отсиделся здесь, на дачке, давая возможность событиям хорошенько перебродить. Вернулся и убил Баженова. Несколько переборщил с его головой в унитазе и изнасилованием мужского трупа. Увлекся. С кем не бывает? Но тебе, Лихман, мне так показалось, эта интермедия понравилась?
  -- Сволочь! - Почти крикнул по нисходящей голоса Аркаша.
  -- Нарушение. - Металлическим голосом сказал Марь, поворачиваясь к Марине и прицеливаясь ей в ногу из пистолета.
  -- Не надо! - Закричал Лихман.
  -- Ладно, ладно. - Притворно испугался Марь:
  -- Только не кричи, а то я ее убью. Продолжаю. Покатался по городу, приехал к вечеру к своему дому и инсценировал покушение на себя. Честно, было чертовски больно и сложно пырнуть ножом самого себя. Я был несколько раз ранен прежде, но когда сам в себя всаживаешь нож, руководимый корыстными интересами, это я тебе доложу, что-то. Слава Богу, или как его там, наш участковый собаку выгуливал, а то мог голос сорвать, прося о помощи у наших добросердечных граждан. - Марь глянул на Аркашу и процедил сквозь зубы:
  -- Воздержись от замечаний и вообще, воздержись. Отвезли меня в больницу и приставили вертухаев. Я был польщен. Чтобы зацементировать мое алиби и превратить меня в безоговорочную жертву, этот мертвый урод подстрелил в подъезде Наталью Иванову. Лихман помог сбежать мне из больницы. Аркаша, спасибо тебе. - Марь приложил правую, с пистолетом руку к груди, и склонил голову:
  -- Без тебя я ей-ей не справился, ты очень хороший помощник, о чем тебя не попроси. И здесь сюжет совершает немыслимый поворот. Лихман знакомит меня с Мариной! Оказывается, мир и вправду тесен! Юзовский оставил ей пресловутый браслет. У меня возникла, соглашусь, не лучшая идея придать всему мистический привкус. Чуть не пережал. В конце двадцатого века страшные, волшебные истории проходят с большим трудом. Все из-за телевизора, газет и этого гребанного Интернета. Прошу прощения, это была скоропалительная импровизация. Я не сторонник импровизаций, но такова жизнь. Браслет, кстати, стимулировал мою деятельность. Я счел его совсем неплохим призом, тому, кто придет к финишу первым. Сомнений по поводу фаворита ни у кого нет? - Марь оглядел всех присутствующих. Остановил взгляд на покойнике.
  -- Колыванов подобрался слишком близко, день, два и он бы обо всем догадался. Я решил ускорить события и устроить собственную явку с повинной. Правда, не в прокуратуру, а на своей территории. Этот гусь, который, теперь холодный, положил бомбу под сиденье Звягинцева. Мне осталось только нажать на кнопку дистанционного управления. БА - бах -х-х. И человек, который слишком много знал, уже стучится в двери чистилища. Аркаша, хочу тебе признаться. Познакомившись с тобой ближе, решил оставить тебя жить. Ей-ей, ты мне до сих пор симпатичен. Но хороший человек, это не профессия. Марина, со странной для проститутки порядочностью, настояла на том, чтобы отдать тебе твою долю. Я сопротивлялся, но женщины умеют убеждать. Тебе это уже известно. Был еще Воробьев, но этот пример, как нельзя показателен. Во всем, что я делал, не было ничего личного для моего будущего. Все останется в прошлом. Единственный из людей, к которому я испытывал нечто вроде привязанности. Но эта привязанность тащилась из прошлого. Когда-то давно в Сумгаите я спас ему жизнь. Вытащил его раненного из-под самого носа распоясовшихся айзеров. Он был моим должником, но я как бог, могу даровать жизнь, могу ее забирать. Он и его семья погасили старую задолженность. Счета уплачены. Все из-за того, что Воробьев знал обо мне часть подлинной правды, и я об этом сожалею. До него была еще проститутка, Оксана, но это так, спина из массовки. Ах, да! Была же еще моя печальная любовь, Елена. Но не она первая, не она последняя. Я имел дурную привычку убивать всех женщин, которые мне надоедали. Правда, раньше это проходило с меньшей помпой. Этот, во многом похожий на меня, стал двенадцатым. Он часто играл мою роль. У талантливого актера обязательно должны быть дублеры, но в мертвом качестве, он мне приятнее. Здесь у стены лежит Вадим Анатольевич Марь, который замкнет цепь на себе. Так часто бывает с маньяками, наворочав дел, они ужасаются от содеянного и убивают себя. Правда, он перед смертью прихватит с собой еще троих, но это уже не моя забота. Как честный гражданин, я осуждаю любой вид преступной деятельности. Вы прекращаете существование вместе с Марем. Случайностей в жизни не бывает, потому что, дурак надеется, а умный готовится. Я выйду отсюда другим человеком, с придуманной прошлой жизнью, но эта выдумка будет проста и прекрасна. За нее и выпью.
   Марь достал флягу, двумя большими глотками опустошил ее до дна. Бросил на пол, она глухо звякнула. Живые глаза присутствующих сосредоточились на ней. Марь подошел к Колыванову:
  -- Я мог бы стать выдающимся политиком современной России, но не захотел. Политик во многом лишен возможности воспринимать жизнь физиологично. Он может послать на смерть десятки тысяч людей, но никогда не узнает удовольствия слышать хрип и чувствовать, как твои руки вырывают жизнь из подыхающего врага. С этим чувством конкретной некрофилии не сравнится ничто.
   Марь положил руку с пистолетом на плечо Колыванова:
  -- Ничего личного. Расценивай свою смерть, как дань уважения к своим профессиональным способностям, своего рода награду. Если бы все оперативники обладали твоей интуицией, хваткой и умом. А, главное, неподкупностью, нам бы удалось задушить гидру преступности уже к началу второго тысячелетия, то есть к двух тысячи первому году. Прощай, Колыванов! - Марь поднес пистолет к переносице Колыванова:
  -- Говорят, мозг не способен чувствовать собственную боль, потому что в нем нет нервных окончаний. Все будет недолго, памятуя твои заслуги в Афгане…
   Лихман закрыл глаза, весь сжался, ожидая выстрела.
  -- Нет, так все слишком просто! Жизнь это игра. Кто из вас троих?! - Спросил Марь обводя глазами невольно присутствующих на этом шоу.
  -- Давайте устроим викторину. Подвал чудес! Нового все равно ничего не придумать. Все циклично. Сейчас я напишу кое-что маркером на стене, тот, кто первым прочитает и переведет написанное, попадет в рай. Сразу и безболезненно. Выбывшие познакомятся с путеводителем по аду боли еще при жизни. Я оставлю вас на мгновение. Мне надо подготовить декорации. Надеюсь, Аркаша и Славик будут вести себя, как джентльмены? Особенно это относится к тебе, Лихман. Колыванову сейчас не до баб. Впрочем, мой мертвый друг присмотрит за тем, чтобы поведение живых не покидало рамок пристойности. Я не заставлю вас ждать себя долго. - Марь поднялся по лестнице наверх, к темному прямоугольнику в потолке. Когда его ноги исчезли, Аркаша перевел взгляд на Марину. Ее лицо было мокрым от слез:
  -- Я сейчас, подожди. - Лихман принялся раскачивать стул, к которому был привязан. Если ему и удалось продвинуться в сторону Марины, то это были какие-то жалкие миллиметры. Стул раскачивался все сильнее и сильнее. В какой-то момент Лихман не сумел сохранить равновесие и с грохотом упал на пол. Плечо отозвалось сильной, парализующей болью.
  -- Черт! - Приглушенно выругался Аркаша. - Но в положении лежа любое движение стало практически невозможным. Послышались быстрые шаги. Марь, словно слетел с аврального штормтрапа, умудрившись при этом удержать в руке большой черный маркер.
  -- О, да, вы никак решили потанцевать?! Лихман, это белый танец. Дамы приглашают кавалеров! Так, что твоя инициатива не просто излишня, но и со стороны кажется смешной. А поскольку это смешно, я не стану никого наказывать за этот опрометчивый поступок. Вот, только участие в нашей игре тебе придется принять, находясь в неловком положении. И потом, может быть Марина не хочет танцевать с тобой?! Неужели, ты забыл слова, сказанные Мариной в припадке откровенности? Откровенность для проститутки, согласись, большая редкость. Пора переходить в " Мою Игру"!
   Марь повернулся к стене и принялся маркером выписывать на стене, довольно громко напевая:
  -- Пусть всегда будет солнце!
  -- Пусть всегда будет небо!
  -- Пусть всегда будет мама!
  -- Пусть всегда буду Я!!!
   Потом речитативом сказал:
  -- И подписал в уголке… для папы места не нашлось. Странно. Подозреваю, что эту песню распевал Иисус на кресте. Кто же был его папой? И почему такая неблагодарность со стороны любящего сына? Ответ один, Бог - жесток.
   Марь отошел от стены. Постоял, посмотрел, склонив голову к левому плечу:
  -- По-моему, получилось не плохо. На бетоне не больно-то попишешь маркером, но в любом случае читаемо. Марине рот развязывать не будем? Она все равно греческого не знает. Колыванов, человек серьезный, ему не до наших игрищ. У тебя Лихман есть шанс. Меня сложно обвинить в предвзятости, я просто учитываю все возможные сопутствующие обстоятельства. Итак, Лихман, напрягись и отвечай.
   0x08 graphic
Марь отошел, и Аркаша увидел написанное на стене:
  
  
   0x08 graphic
А немного ниже еще одно слово:
  
   Лихман молчал, хотя прекрасно разобрал каракули Маря. Тот не выдержал и заговорил первым, с разухабистостью завзятого шоумена:
   Я повторяюсь, такую же надпись я хотел сделать на месте взрыва Матвея Звягинцева. Но и значение написанного настолько хорошо, что я не прочь повторять его по несколько раз на день. Итак, Лихман, говори. Или я выстрелю Марине в глаз. - Марь подошел к Марине, вытаскивая на ходу пистолет и приставляя его к лицу Марины.
   Аркаша быстро заговорил:
  -- В переводе это означает, Сошествие в ад. А подпись дьявол, что в переводе с греческого буквально означает Клеветник.
  -- Бинго!!! - закричал Марь:
  -- Участник нашей игры, под номером тринадцать, сорвал куш! - Он убрал пистолет от лица Марины. Потом долго и с непонятным интересом, как на жука смотрел на Лихмана. Наконец, очень проникновенно сказал:
  -- Я думаю, свой выигрыш ты подаришь единственной женщине в нашем коллективе? Пойми, я убиваю не потому что мне это нравится, а потому что мне этого хочется. А хочется не всегда того, что нравится или приятно. Или мне убить ее прямо сейчас?!
   Марь быстро приставил ствол к виску Марины.
  -- Нет, не делай этого. Ты все равно убьешь меня тем или иным способом. Сделай это, а ее отпусти! Она ни кому ничего не расскажет. - Взмолился Лихман.
  -- Это, точно. Так или иначе. Но она может уйти отсюда только моей женой. Верной и преданной. Ты, ведь, понимаешь, Марина, что я вкладываю в эти избитые понятия?
   Марина закивала. Из ее глаз продолжали ползти ленивые слезы.
  -- И, то верно, Марь умирает, но кто знает? Может быть, он найдет свое продолжение в Марине? Ты, Лихман, образец рыцарства и благородства. Я восхищен!
   Марь засунул пистолет за брючный пояс. Зашел за спину Аркаши, чем-то пошелестел там и появился, уже сжимая в руке нож Юзовского.
  -- Марина, сейчас я развяжу тебя, вытащу кляп. Надеюсь, вступление в законный брак со мной будет отмечено достойным поведением. Я не выношу шума.
   Марина закивала головой. Марь разрезал путы на ногах, потом освободил ей руки. Последним вытащил кляп.
   - Вставай, моя девочка! - Марина попыталась, но судорога в ногах не позволила ей подняться. Марь одной рукой придерживая ее помог подняться. Крепко прижимая Марину к себе рукой пропущенной под ее грудью, второй рукой он с неуловимой легкостью сковал ей руки наручниками.
   Лихман наблюдал за происходящим, как в домашнем кинотеатре. Он, словно, смотрел страшный, кровавый фильм, но почему-то был уверен, что все кончится хорошо.
  -- Ну, вот, перефразируя Виктора Степановича Черномырдина, хотел, как лучше, а получил, как всегда. Невеста у меня какая-то вялая. Ты не находишь, Аркашка?
   Марь поддернул Марину вверх. Та, очевидно, потеряла сознание от боли. Тонкая ниточка крови стекала по подбородку из прокушенной губы. Она боялась кричать. Может быть, это была еще одна причина, по которой сознание покинуло ее. Марь подмигнул Лихману. Снова, сильно, рывком попытался поставить Марину на ноги. От резкого движения голова Марины откинулась назад.
  -- Я передумал. Супружество не входит в мои планы. - Лихман закричал, когда увидел, как Марь отпустил руку, и Марина почти бесшумно упала на пол. Хищник склонился за ножом Юзовского, оставленным у ножки стула к которому была привязана Марина. Потом переместился и присел у головы Марины, закрывая ее от Лихмана спиной. Лихман продолжал кричать, видя пилящие движения, которые совершал Марь над головой Марины. Лихман рыча, бился в путах. Ему показалось, что веревка на левой ноге ослабла. Да и кисти рук, которые затекли и уже ничего не чувствовали, вдруг стали двигаться более свободно. Лихман закрыл глаза, продолжая рычать, широко раскрыв рот. Марь отскочил от тела Марины, и, на ходу схватив с пола кляп, забил его в разверзнутый рот Лихмана, тот от неожиданности открыл глаза и увидел, что Марь вновь стоит над телом Марины и, склонив подбородок к груди говорит:
  -- Сома умирает. Пневма улетает. Сарк остается. Так всегда было и будет. Жизнь уходит, потом ты умираешь. Так говорил классик. Могу ли я уподобиться Иисусу и оживить мертвого Лазаря? Могу. Лихман, хватит на меня таращиться, бери пример с Колыванова, вырубился пятнадцать минут назад и как нет его. Посмотри на свою любовь. Я велик, как господь. В моей власти даровать и забирать жизни. Все это игра!
   Лихман посмотрел на тело Марины. Не было крови, не было ожидаемой страшной раны на шее. Она была жива, но все еще без сознания, как и Колыванов, который ослаб, потеряв много крови.
  -- А, ты, как хотел? Пристроиться круглым задом к теплой кухне? Так не бывает. Ты, модифицируя популярную некогда поговорку, перепутал торт Прага с коровьей лепешкой. Недавно я спросил тебя Лихман, почему в Мерседес садятся, а Жигули залезают? Для тебя ответ был примитивно очевиден. Я сформулирую вопрос иначе: для чего человек живет?! Не мучайся ответом, все равно любой из них окажется банальным, даже если бы ты ответил, не знаю. Даже мой ответ на это вопрос банален и пошл до оскомины, но я подтвердил его правильность и правдивость своей жизнью. Жить, Лихман, надо ради ВЕЧНОСТИ!!! Не важно, как ты будешь стремиться добраться до этой вечности. Писать картины, музыку, книги или убивать. Главное, избежать замкнутости повседневности. Нельзя разменивать свою жизнь на убогие, серые, трупные будни! Если не можешь фонтанировать идеями, взрывайся кровью!!! Пусть не своей, и это даже предпочтительнее. Лихман, ты все равно бы свел счеты с жизнью. Потому что вся эта жизнь не для тебя! Ты относишься к неосознанно маргинальному типу людей. Для индивидуумов данной группы характерно стремление познать жизнь, в стараниях от нее убежать. Я не знаю, было ли когда-нибудь твое время, будет ли? Уверен в одном: животрепещущее сегодня не твое! Я сумел сравняться с богом. Я творил жизнь и убивал ее. Но господь испытывает нас. Люди испытывают терпение Господа. Меня тошнит от этого замкнутого круга недоверия. Я разорвал его и сам стал богом. А теперь, поиграв с вами, я возвращаю вас вашему спасителю. Я был жесток и милостив. Я не убью вас. Все то время, в течение которого я уйду, будет поделено между вами и вашим богом. Если он справедлив, он поможет Вам, если нет… я умываю руки. Все в руках его, но не моих. - Марь основательно сбил дыхание. Отдышавшись, он продолжил совершенно спокойным тоном:
  -- Да, чуть не забыл. В силу того, что я равен Господу, я ограничил ваше время. У вас после моего ухода останется пять минут. После чего дом взлетит на воздух. Будешь лететь, не толкни веселого бога на облаке. Не знаю, сгорите ли вы. Разорвет ли вас на части, а может быть, даже останетесь в живых. Но из этого дома не выйдет никто из тех, кто жил в прошлой жизни. Здесь умрут все. И Лихман в любом случае тоже.
   Марь направился к лестнице. Поднялся до ее середины и вновь повернулся к Аркаше:
   - Я прощаюсь, Аркаша. Улыбнись если сможешь и загляни в завтра. Завтра уже второе апреля. А сегодня первое. А первого апреля, как известно, никому не верю. Я живу все время в первом апреля. Слушай, может быть, я ошибусь на одну, две минуты в плюс или минус. Мы ведь боги, большие забавники. Человек надеется на одно, а получает двадцать седьмое. А иногда и ничего. Отсчет начнется, когда я громко хлопну дверью в новую жизнь. Прощай, передай моей привет Маришке и Славе.
   Марь быстро поднялся по лестнице и исчез. Наверху раздавались его торопливые шаги. Потом все смолкло. Лихман напрягся, ожидая неизвестно чего. Вдруг тишина в доме оглушительно лопнула. Марь, хлопнув что было силы, закрыл дверь.
   - 2 -
   Марина, словно, только и ждала этого сигнала. Она открыла глаза полные осмысленности:
  -- Где он?
   Лихман замычал, пытаясь выдавить языком изо рта вонючую тряпку. Марина на четвереньках подобралась к нему. Цепляясь скованными руками за Лихмана, дотянулась до его рта и выдернула из его рта тряпку.
  -- Ушел, совсем. У нас пять минут. Может быть меньше. Потом все взорвется!
   Марина запаниковала. Видимо пока она лежала на полу без сознания, ее руки и ноги немного отошли. С трудом она поднялась, все еще опираясь на привязанного Аркашу и сделала первый шаг по направлению к лестнице.
  -- Стой! Ты, куда?! Разрежь мне веревки. - В голосе Лихмана было больше приказа, чем мольбы. На Марину это подействовало. Как плохо запрограммированный робот, она повернулась и пошла по направлению к ножу.
  -- Быстрее! У нас нет времени. - Закричал Лихман, чувствуя, как от неизбежного сокращается предстательная железа.
   Марине со второй попытки удалось подобрать нож с пола. Еще десять секунд ей потребовалось, чтобы преодолеть расстояние до Лихмана. Потом она начала резать веревки. Неловко, скованными руками, операция растягивала секунды, но сознание превращало их в песок, утекающий сквозь пальцы. Наконец, спустя почти целую минуту правая рука Лихмана оказалась свободной. Деревянными пальцами он выхватил у Марины нож и немного быстрее освободил левую руку. Разрезать веревки на ногах оказалось делом гораздо более быстрым. Пока Лихман разрезал веревки, Марина не стояла без дела. С трудом, цепляясь скованными руками, она почти выбралась из подвала. Внутренний метроном, огромным молотом отбивал секунды жизни, используя в качестве наковальни мозг Лихмана.
  -- Подожди! Поможешь мне вытащить Колыванова.
  -- Нет, - сказала Марина уже исчезая:
  -- Он мертвый, ему не поможешь. Спасайся сам.
  -- Славка!!! - Колыванов был в коме. Лихман не стал терять времени на то что бы привести его в чувство. Он Быстро разрезал скотч, которым Колыванов был привязан к стулу и сдернул безвольное тело на себя. Боже! Каким Колыванов был тяжелым!
   Секунды ускользали. Если Марь и подвинул стрелки в какую либо сторону, не приходится надеяться, что в плюс. Значит, осталось не больше минуты. Лихман начал подъем по лестнице. С Колывановым на плечах это было равносильно восхождению на Эверест, без специальной подготовки и соответствующего снаряжения.
  -- Он запер дверь. - Раздался сверху голос Марины.
  -- Прими у меня Славку.
   Марина свесилась вниз до пояса и схватила Колыванова за шиворот. Общими усилиями они втащили его, словно, на пик Коммунизма. Отдыхать на вершине не было времени. Его не было вообще!!! От люка в подвал до ближайшего окна было три метра. Окно было большим. И слава создателю, состоявшим всего из одной рамы. Под окном стоял стул, на котором лежала спортивная сумка Маря. Лихман в один прыжок преодолел расстояние с пола до стула. Схватил сумку и перекинул ремень через шею. Закончил это почти круговое движение на спинке стула. Отступил на шаг, одновременно вздымая стул вверх. Со всей сил он ударил плашмя стулом по раме. Зазвенели выбитые стекла. Отломилась ножка от стула. Рама устояла. Лихман ногой принялся бить по вертикальной перекладине. Пять ударов он сделал ровно за шесть секунд, почти не слыша грохота. Все застилал розовый, вязкий туман, в котором отчетливо слышались щелчки отмиравших секунд на невидимом таймере. Пятый удар выбил деревянную перекладину из шипов. Проход был открыт. Лихман обернулся назад и увидел, что Марина почти подтащила тело Колыванова к нему.
  -- Давай в окно! Примешь там Колыванова.
   Он помог Марине спуститься на улицу. Им удалось проделать это очень быстро. Несмотря на опасения Лихмана, Марина послушно осталась ждать под окном. Лихман натужно, с протяжным стоном вздернул Колыванова вверх. Сразу выцеливая максимальное продвижение его через окно на улицу. Колыванов свесился из окна, как убитый немец из танка. Лихман, собравшись в пружину, одним толчком перелетел через него, больно ударившись макушкой о раму. Марина едва успела посторониться, чтобы не попасть под этот фугас. Лихману удалось устоять на ногах. Он повернулся к дому, одновременно закричав:
  -- Хватай его! - Общим, единым усилием они сорвали Колыванова с окна. Лихману пришлось приложить все силы, чтобы все устояли на земле.
   Они подхватили Колыванова, и почти так же как тащили его с Марем в дом, потащили его с Мариной от дома. Взрыва все не было. Лихман думал, что Марь установил часы ровно на пять минут, значит, секунд их осталось не больше десятка. За эти десять секунд они успели оттащить Колыванова за пределы участка Маря.
   - В канаву! - Приказал Лихман Марине. Они стащили тело Колыванова в дренажную канаву. Лихман укрыл и Славу, и Марину сверху, собой. А взрыва все не было. Но не мог же Марь так над ними подшутить. Зачем? Зачем было крошить тех, кто мало его знал и давать возможность тем, кто знал про него все, остаться в живых? Это было невозможно. Но взрыва все не было.
  -- Почему не взрывается? Тихо спросила Марина.
  -- Не знаю, может быть, это еще одна шутка новоявленного, самопровозглашенного бога. Сейчас посмотрю.
  -- Осторожнее, Аркаша.
   Лихман поднял голову. Вместо посмертного отсчета в ушах, где-то вдалеке выла собака. Лихман собрался было встать, когда столб бурого на темном фоне пламени разорвал деревянный дом изнутри. Сразу, когда чудовище достигло неба, раздался оглушающий грохот и рев огненного дракона. Лихман кинулся на своих подзащитных. С неба ему на спину начали падать деревянные дымящиеся ошметья человеческого жилья. К счастью, крупные останки пролетали мимо. Через несколько секунд и дракон и грохот им порожденный пошли на спад. Обыкновенное, разве что большое, пламя дружно пожирало остатки узилища. Лихман сполз с Колыванова и Марины. Пользуясь освещением от так кстати возникшего пожара, раскрыл сумку Маря. Там лежал пистолет Колыванова, его мобильный телефон и скомканная бумажка, на которой ровным, аккуратным, почти женским почерком было написано:
  
  
   ЛЮБЛЮ, ЦЕЛУЮ. ВАДИК.
  
  -- Сука! - Выругался громко Аркаша и скомкав бумажку забросил ее в лес. Вдруг застонал Колыванов.
  -- Славка! Как по твоей трубе вызвать нам помощь? Ты слышишь?! Мы выбрались. Нам нужна помощь!
  -- Нажми тринадцать. - Едва слышно сказал Колыванов.
  -- Что? - Из-за радостного, шумного обжорства огня Лихман не расслышал.
  -- Нажми тринадцать, он сказал. - Вместо Колыванова ответила Марина.
   Аркадий Донатович Лихман нажал на трубке цифры в указанном порядке "1" и "3".
   - 3 -
   Первой на место пришествия приехали пожарные, но у них, как это часто бывает в краю прудов, рек, озер и болот, не оказалось воды. Пока они набирали воду в Оредеже, сгорело семнадцать домов и выгорела опушка леса. Второй прибыла скорая. К счастью, и врач, и необходимые медикаменты, и знания врача оказались на месте. Колыванова быстро доставили в Рождественскую больницу и оказали ему там первую помощь. На следующий день Вячеслава перевезли в Санкт- Петербург. Ногу ему удалось спасти, а вот от бодяги, которой его накачали Лихман с Марем, пришлось отходить долго. Через час прибыла патрульная машина. Они сгоряча, видимо, под воздействием жара от пожарищ вначале надели наручники на Лихмана, но через пятнадцать минут прибыла следственная группа из Питера. Лихмана и Марину расковали. Впрочем, до тех пор, пока не пришел в себя Колыванов, их держали в следственном изоляторе на Литейном проспекте. Устраивали очные ставки, вели допросы и не верили ни одному слову. На месте дома, который сгорел дотла, был обнаружен труп мужчины. Сильно обугленный, но судебно-медицинская экспертиза, с большим трудом, но все-таки сумела идентифицировать тело погибшего в огне, как Маря Вадима Анатольевича. Домик в деревне, кстати, был оформлен на умершего год назад Реутова Константина Михайловича. Показания Аркадия Лихмана, Марины Николаевой и Колыванова Вячеслава не отличались доказательностью и во многих деталях не совпадали. Умный следователь списал все это на шок, пережитый потерпевшими в ночь с тридцать первого марта на первое апреля. Дело " Грека" закрыли, по факту гибели главного подозреваемого. А то, что в огне погиб, именно, этот изверг именовавший себя Аластором, сомнений у следствия не было. Тем более, что сразу после его гибели страшные убийства с греческими надписями закончились.
   - Ґ. -
   Колыванов уволился из органов. Особых проблем не возникло. После ранения в ногу он прихрамывал. Спустя полгода он открыл частное сыскное агентство с громким названием "Истина". Агентство не процветало, но и не тонуло. Сам шеф заслужил уважение своих подчиненных. Они ему даже прощали некоторую помешанность на серийных преступлениях, совершенных на сексуальной почве. У каждого в башке свои тараканы. Человек без причуд скушен.
   Марина Николаева сразу по окончании следствия исчезла, и о месте ее пребывания в настоящий момент не известно ровным счетом ничего и никому.
   Аркадий Лихман блестяще защитил диплом, но от предложения поступить в аспирантуру категорически отказался. Устроился в бульварную газетку журналистом. Пишет под псевдонимом страшные рассказы и под другим псевдонимом криминальные очерки. Пользуется успехом. И вроде, как процветает.
   ВМЕСТО ВСЕГО.
   Отрывок из рассказа, опубликованного в газете "Потустороннее" 17. Февраля. 2000 года. Подписанной именем: Мурза Умогильный.
   … они умерли. Но злой дух без устали ходит. Он алчет теплой крови и свежей боли. Никто не может противостоять ему, потому что имя ему ЛЕГИОН. Бойся его! Беги! Пытайся спастись! Тщетно! Он настигнет тебя, и окровавленная морда зверя погрузится в тебя, как в пустоту…
  
   P.S. Автору этих строк неизвестна дальнейшая судьба человека именовавшего себя Архиманом. Доподлинно известно, что это имя происходит от Авесты, в Иранской мифологии так именовали верховного повелителя сил зла, тьмы, смерти. Автору этих строк доподлинно не известна дальнейшая судьба чудесной диадемы. Некоторые вещи имеют мистическую способность переживать своих хозяев. А, некоторые из некоторых этих вещей предпринимают, прямо-таки, титанические усилия, чтобы это осуществилось…
   P.P.S. Автору совершенно ДОПОДЛИННО известно одно, что последней умирает не надежда! Последним умирает человек потерявший НАДЕЖДУ!
  
   Конец .
  
  
   14 апреля 1999 года - 29 марта 2002 года. СИВЕРСКИЙ - ГАТЧИНА - ДАЙМИЩЕ.
  
  
   Так Марь называет статью 222 нового УК РФ о незаконном хранении и распространении оружия.
  
   - 136 -
  
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"