7 августа 1803 года при большом стечении народа из Кронштадта вышли в море два парусных шлюпа "Надежда" и "Нева". Первой командовал Иван Федорович Крузенштерн, на второй капитаном был назначен Юрий Федорович Лисянский. Так началась первая российская кругосветная экспедиция. Путешествие продолжалось три года, и благополучно закончилась летом 1806 года.
Кроме команды на кораблях были естествоиспытатели Телезиус и Лансдорф, астроном Горнер, живописец Степан Курляндцев, камергер Николай Петрович Резанов. Кстати, Николай Петрович Резанов прервал свое путешествие с Крузенштерном. Выполнив миссию по установлению дипломатических отношений с Японией, он добрался до берегов Америки, купил корабль "Юнона" и на нем отправился в далекий путь, в Калифорнию, на встречу с дочерью коменданта Сан-Франциско Кончитой Аргуэльо. Впрочем, эту историю пусть напишет кто-то другой.
Среди прочих на корабле "Надежда" присутствовали несколько молодых "благовоспитанных особ". Каким образом в списки путешественников попал гвардии поручик Преображенского полка Федор Иванович Толстой, никто не знает. Также было не ясно, как молодого двадцати одного года от роду графа Толстого могли причислить к "благовоспитанным особам". Федор Толстой слыл в ту пору самым НЕблаговоспитанным человеком во всем Петербурге. Задира, скандалист, пьяница, картежник, дуэлянт!
Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцами набирались годы. Море награждало за смелость, море наказывало за ошибки. Путешествие складывалось не просто. Даже небольшой поход в маленькой компании не всегда заканчивается мирно. А тем более такая длительная экспедиция.
"Наблюдали стаю китов. Эти огромные животные, коих мы насчитали до двадцати особей, окружив "Надежду", сопровождали нас долгое время, то и дело выныривая из воды. Такая туша легко могла перевернуть наше судно, зайди она нам под дно...". Иван Федорович Крузенштерн сидел у себя в кают-компании, делая очередную запись в бортовой журнал.
-- Иван Федорович, позвольте? - в дверях стоял мичман Фаддей Беллинсгаузен.
-- Слушаю Вас, мой друг, - ответил капитан.
-- Вы посмотрите, что творит этот баламут Федор Толстой. Они давеча приняли на борт местного короля аборигенов. Теперь Толстой кидает палку с борта в море, и дает королю команду: "Апорт".
-- И что же? - Иван Федорович улыбнулся.
-- Тот сигает с борта в море, и в зубах приносит Толстому палку, - возмущенно сообщил мичман.
-- Зачем он приносит ему палку?
-- Толстой ему за это наливает мадеры!
-- Ну, что я могу поделать, голубчик, молодость. Ничего, скоро уходим дальше, - успокоил Иван Федорович своего младшего товарища. Кстати сказать, того самого будущего открывателя Антарктиды адмирала Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена, - пойдемте-ка лучше чайку попьем.
И офицеры вышли из каюты.
***
Через неделю на корабле "Надежда" разразился жуткий скандал. Вернувшись с капитанского мостика к себе в каюту, Иван Федорович Крузенштерн обнаружил, что все его записи залиты чернилами.
Один из матросов сообщил, что видел, как поручик Толстой учил обезьяну, которую подобрал на одном из островов, лить чернила на бумагу. А потом потихоньку запустил обезьяну в каюту капитана. Крузенштерн был в бешенстве. Наутро на лодке двое матросов доставили Толстого на борт шлюпа "Нева".
Ночь на "Неве" прошла спокойно.
Рано утром в каюту капитана "Невы" Юрия Федоровича Лисянского постучал мичман Берх.
-- Да, да, войдите, - отозвался капитан.
-- Господин капитан, Вы посмотрите, что вытворяет прибывший вчера с "Надежды" поручик Толстой, - в сердцах докладывал мичман.
-- Да что там случилось?
-- Да Вы только гляньте, что он делает, они пьют с отцом Гедеоном.
Иеромонах Гедеон был корабельным священником. Сейчас батюшка в рясе, с большим крестом на длинной цепи, сидел прямо на палубе, рядом полулежал Толстой. Между ними стояла бутылка портвейна и две кружки. Отец Гедеон крутил головой, раздавая в разные стороны крестные знамения. Молодой граф лишь озорно улыбался, не отводя глаз от батюшки.
-- И за здравие командира нашего, - поднял кружку Федор Иванович.
-- Многие лета, - запел отец Гедеон, подняв правую руку над головой. Левой он твердо упирался в палубу.
Толстой тут же вставил священнику в руку кружку.
Выпили.
Поручик чуть вытер губы шелковым белым платочком.
Отец Гедеон грохнул пустой кружкой по палубе, затем грохнулся седенькой, почти лысой головой сам. И остался лежать неподвижно.
Море было спокойным, волны чуть шуршали по борту судна. День только собирался начинаться.
Толстой ловко поднялся на ноги, быстро скрылся за дверью, ведущей к каютам. Через минуту он вернулся к безвольному пьяному телу святого отца. Поручик склонился над иеромонахом.
Прошло три часа. Хмель стал выходить из ослабленного организма священника. Очень болела голова, рот пересох так, что язык прилип к нёбу. Он с большим трудом открыл глаза. Его взору предстали доски палубы и до блеска начищенные сапоги у самого его носа. Батюшка попытался поднять голову с палубы, дабы привести себя в надлежащий сану вид, но борода не оторвалась от досок.
-- Ха-ха-ха, - задорно ржали начищенные сапоги.
Батюшка изогнулся, устремившись взглядом, как смог, вверх. Над ним стоял бравый поручик Толстой. Затем Гедеон скосил глаз на бороду. Борода священнослужителя была сургучом прилеплена к доскам палубы.
-- Тихо, тихо, батюшка, нельзя сургуч ломать, видишь, печать на нем капитанская! - строго предупредил Толстой.
-- Ох, ох, миленький мой, а что же делать? - взмолился отец Гедеон.
-- Уж, я и не знаю, батюшка, как Вам помочь, - иронизировал Толстой.
-- Какой позор, что же делать, - причитал иеромонах.
-- А давай бороду рубанем, - предложил поручик.
-- Да как же это можно, не положено это, - завозражал Гедеон.
-- Ну нет, так нет, тогда помолись, авось отпустит, - и Толстой развернулся, чтобы уйти прочь от приклеенного им к палубе святого отца.
Батюшка сморщил лоб, голова раскалывалась от боли. Он попытался перекреститься, но только обозначил привычные движения.
-- Внимание всем! - громко прокричал молодой поручик, снимая с пожарного щита топор, - Внимание всем! Начинаем спасение пресвятого иеромонаха Гедеона от греховных оков! Подходите поближе, господа, располагайтесь поудобнее. Прошу полную тишину! Прошу барабанную дробь!
На палубе вокруг несчастного священника собралась толпа. Народ по-разному реагировал на происходящее. Офицеры недолюбливали Гедеона. Сам капитан неоднократно отменял вечерние и утренние молебны, называя не очень убедительные причины.
Толстой взмахнул топором. Хлоп. Борода с сургучом осталась прилеплена к палубе, святой отец повалился на спину. Теперь он лежал распластанный с раскинутыми в разные стороны руками и ногами, глаза, полные слез, смотрели в небо, вместо бороды торчал неприличный огрызок.
К нему подскочили матросы, помогая подняться на ноги.
А Федор Иванович Толстой уже шел куда-то подальше от этого места, замышляя новые "благовоспитанные" поступки.