1
Не знаю, зачем я сделал эту запись-ком. Прапорщик Лебедько посоветовал. Утверждал,
что, если останусь на острове, все забуду.
— А вот прибудет взвод, тогда и проведем досмотр. Не мешай, майор, мне
полоть надо, — услышал я отказ.
Терпению моему пришел конец. Склонился над ухом председателя и тихо, чтобы не
услышали колхозники, спросил:
— В деревне
есть кто живой?..
Десятью минутами раньше я, взяв управление ветролетом на себя, сделал вираж
над деревней, высадил отделение разведчиков и направил машину
сюда к отдаленному полю, над которым уже пролетали и где заметили крестьян.
Женщины — определил их по косынкам — смотрели из-под ладошки
у лба, мужики — в кепках — сходились
в группки покурить. Сейчас поле, из почтения и вежливости, обогнул, ветролет
посадил на сопку поодаль. Крестьяне пололи и внимания к нам уже не проявляли.
Их деревня Отрадное — в трех километрах по уклонному в верх плато
острова. В бинокль просматривалась вся как на ладони: площадь с ратушей по центру
и четыре десятка ютившихся под куполом-ПпТ хижин. Вне защитного укрытия, метрах в ста,
вырисовывалась на фоне отдаленных угодий деревни Быково башня водокачки. Ее первую скроет пыль,
поднятая неожиданным порывом ветра с побережья, ударившим в спины пехотинцам и принесшим
возбужденные голоса поселян третьей на острове деревни Мирное. Ветер подымит песок с
сопки, пригнет всходы на поле, положит не устоявших на ногах колхозников. Но переполох на секунды:
к таким океанским «вздохам» островитяне привычны.
К машине я возвращался, стараясь не ступать по красным цветам, росшим в
гуще высоких по пояс стеблей с цветами желтыми.
— Балаян, — позвал я по комлогу старшину роты.
—
Слушаю.
— Что за
культура такая?
— Мак. За
сорняк выдают. Опий здесь делают.
— Я о всходах с желтыми цветами.
— А хрон его
знает. Не помню. На подсолнух похоже.
— Топинамбур, — вклинился в переговоры сержант Брумель.
— «Земляной
грушей» называли?
— Так
точно.
— Вроде
картошки дохронной. Ладно. Кто за гашетками?
— Я Гек,
слушаю!
—
Cпецназовскими позывными не называться: мы на дружественной
территории.
— Виноват!
Рядовой Коба.
— Купол
видишь?
— Смутно:
пыль, и прицел без оптики — мушка.
— Слева
башня, видишь?
— Водокачка. Сейчас только силуэт
угадывается.
— Не зацепи купол, по водокачке, выше крыши, тремя короткими, огонь.
— Но, товарищ
майор.
—
Выполнять.
—
Есть!
Прислонившись к борту ветролета, покручивая в пальцах сорванный на ходу
цветок мака, я проследил за трассами очередей. «Не пушка это — пулемет
крупнокалиберный».
Перед самым вылетом на задание лазерную
пушку в ротном ветролете заменили турелью неизвестной системы, мне отрекомендованной
как автоматическая пушка САП-КВБ-37. Что оружие скорострельное, сомнений не
было, нет — шесть стволов, вот то, что пушка — да: размер
гильзы кумулятивного снаряда в ленте с виду соответствовал тридцать седьмому
калибру, но боеголовка на разрывную не походила. Генерал-шеф Крепости лично
просил обменяться временно — устроить «резаком» в леднике
штольню под новый «атомный
парник». Заверил, что остров Бабешка — маленький, одинок посреди
Тихого океана, государство Пруссия под протекторатом Крепости,
есть свои Вооруженные Силы, потому пираты там появляться остерегаются. «Так
что досмотр можете, майор Вальтер, провести и с такой пушкой».
Я согласился на условиях выдачи спецназовцам по корзинке огурцов. Опробовать
турель генерал-шеф не дал, объяснив отказ тем, что Форт и Мечеть недалеко —
«…всяк могут среагировать». А летели через океан к острову,
пресек попытку «пульнуть» по воздушному шару с «волчьим»
гербом — боезапаса одна коробка.
«Получишь ты свой пулемет без
патронов: ни одного шара на обратном пути не пропущу», — пригрозил
в сердцах я генерал-шефу.
Напуганные выстрелами, полеводы сбегались к председателю. В поведении же
тех, кто остался на местах — их было человек тридцать
молодых мужчин — я к своему удивлению
не отметил и тени испуга. Бросили полоть, повернули
кепки козырьками назад, достали кисеты, бумагу и ладили самокрутки. Плевать
им на забавы сытых верзил в камуфляже и краповых беретах. Меня несколько насторожило
их поведение как закурили, — подхватив мотыги, попыхивая «козьими ножками»
и поплевывая в цветы, неспешно сходились в углу поля.
— Коба, да ты
же попал в башню! — возмутился Балаян.
— Выше брал,
— оправдывался с удивлением стрелок.
— Пацан! Пуля
— дура: по навесной траектории летит! Не луч лазера.
В бинокль я успел увидеть разлетавшиеся на куски обшивочные панели, обнажившийся
черный металл резервуара, выбившиеся из пробоин струйки воды, и пыль окончательно
скрыла водокачку.
— Пулевые
пробоины, старшина, в резервуаре заделаешь.
Я сделал ударение на слове «пулевые»: Балаян был противником
обмена, уверял, что подсовывают нам пулемет известный как «тридцать
семерка»; варганили такие кустарным способом афганские боевики задолго
до хрона, применяли в горах — обстреливали долины.
— Есть… Слышал, снайпер хронов? — Балаян еще и матюкнулся,
но невнятно и в сторону от ларингофона комлога.
Я укоротил стебель, заткнул цветок за кокарду берета и тут услышал крик
председателя:
— Девочку
мою, Маринку, загубишь, гад!
«Дети на водокачке?!» — опешил я и услышал крик в телефоне:
— Какого хрона?! По нас «крупой» сыпанули!
Ругался сержант Милошевич, командир разведотделения.
— Дети есть в деревне?! — Спрашивая, я лихорадочно перебирал
кнопки электронного бинокля, но и в режиме «выделение контуров»
башня не просматривалась.
— Какие
дети?! Я докладывал: ни души, кроме клячи старой на конюшне.
— На
водокачке смотрел?!
— Мы на крыше водокачки. Нет ни кого, ни здесь, ни в низу.
У меня отлегло от сердца: Маринкой председатель, посчитавший, что обстреляли
деревню, назвал лошадь.
— Хорошо, не по куполу, по башне шарахнули, очереди короткие, и только
одна легла по крыше. И пули, — не верили Балаяну, что это пулемет, —
не разрывные, — совсем успокоил меня сержант.
— Ты с
отделением должен был в деревню проникнуть и там оставаться.
— Были, а пылюга поднялась, вышли: под куполом
ни черта ж не видать. Докладываю, в деревне прусаки, числом взвод.
— Ты же докладывал что ни души.
— Они появились, когда мы деревню покинули. Забрались на водокачку, высматривали
окрестности, тут Николка и засек их. На краю ратушной площади меж постройками, против прохода
под купол из окопов головы торчат. Тридцать девять касок насчитал —
армейский взвод. Офицер — один. Он в фуражке и с пистолетом. Полагаю,
к деревне подошли скрытно, под купол проникли подземным ходом в ратушу, из нее
лазами окопы заняли. Собрался доложить, а тут «крупа».
— Тебя засекли?
— Вроде нет.
— Как на стрельбу среагировали?
Спросил я сержанта,
недоумевая: «Что за дела? Какие окопы? За кого они нас принимают?»
— Офицер, — представляешь, майор, у них мобильники, —
дал команду, и часть касок пропала, но на выходе из ратуши бойцы не появлялись, на балконы не вышли и
в окнах их не видно. Что как не вылазка? Подземного сообщения с водокачкой вроде нет — проверяли.
Ну и сброд, я те доложу. Один… — странно, он мне кого-то напоминает… —
торчит из окопа по пояс, одет в обмундирование парадное, общевойсковое…
как его? Советской Армии. Времен второй мировой. Каска — зеленная
с красной звездой. Не иначе — костюм драматического театра или голливудской
киностудии. Вооружен автоматом «пэпэша». А в соседнем окопе —
малыш, подпрыгивает выглянуть. Перепутали лазы… А, так малыш —
оруженосец, японец с противотанковым ружьем. Знатная вещица: наши кирасы прямой
наводки не выдерживают. У всех под каской гривы до плеч и бороды лопатой...
Николка, ты чего встаешь?! Ты ранен! Залечь! Задействуй сан-ком! Майор, Николка
контужен. Говорил пацану не высовываться… Не лазер погладил —
болванкой по шлему пришлось… Из ратуши что-то выкатывают… Орудия? Плохо видно: дым-завесу
поставили.
Не пушки и не минометы — это точно. Стволов нет. На ракетные и лазерные установки
тоже не похожи. Под чехлами на полевые кухни смахивают. Но... четыре штуки... четырехкотловые...
и на гусеничном ходу.
— Ты чего
несешь, сержант? Кухни на гусеничном ходу, ты где такие видел?
— Прусаки генерацию купола убрали… Но респираторных масок не надели…
Кухни в ряд развернули. Солдаты стоят лицом в вашу сторону. Расчехлять начинают. Артатака? Ты слышишь, майор?!
— Да какая артатака, стрельба по водокачке спровоцировала подготовку к
обороне. Кухни твои — мортиры, должно быть. Вот масок не надели… у них что, как и у нас,
фильтры в носу? И послушай, сержант, ты хоть и земляк, но по связи обращайся на «вы».
Деревню, как и водокачку, я в бинокль не видел, но заметил, как пропал «контур»
купола, а это могло означать, что прусаки действительно сняли генерацию ПпТ-защиты,
готовясь к обороне или атаке.
«Они же знают кто мы: Президента известили о досмотре деревни, —
успокаивал я себя. Но нельзя было сбрасывать со счетов случайные обстоятельства. — Командира
взвода не оповестили по каким-то причинам.
Над океаном «волчьи» шары рыщут, вот он нас
за пиратов и принял».
— Джимми! — позвал я пилота. — Сообщи по громкой связи,
на поле с топинамбуром подразделение ОВМР, в Пруссию прибыло с санкции Президента.
Стрельба по водокачке произведена случайно.
— Не услышат,
— предупредил Балаян, — далеко, и ветер сейчас в нашу сторону. Отдайте приказ разведке
раскрыться.
— Майор, слышишь? Расчехлили… Фе, мортиры. Четырехствольные? Не знаю таких. Нет, постой,
«контура» сниму... «Умка»? Она. Точно.
Батарея «умок»! — докладывал Милошевич.
У пруссаков «УМ-20000ОК», не верил я, да этой артиллерии сейчас нет ни
в Крепости, ни в Форте, ни в Мечети, нет ее и у «волков»
с «мустангами». У «драконов» оставалось несколько единиц, да ядер, слава богу, нет.
Пушечные, минометные снаряды, ракеты, самодельные взрывпакеты, а то булыжник и гравий в стрельбе
применяли. Продали прусакам. Или не те «умки», и, не дай бог, ядра есть.
— Сержант Милошевич, приказываю вывесить штандарт ОВМР. Немедленно
запускай зонд! Чтобы обратили внимание, стреляй в воздух.
Послышались длинные очереди; прервались, и осипший голос Милошевича:
— Упредили. Засекли нас. Из автоматов поливают.
— Зонд
вывешен?
— Зондерница повреждена, Николка голову прикрывал — спасла пацана. Слушай майор, одну
из «умок» развернули прямой наводкой по водокачке.
— Спуститься
на землю!
— Есть! Отделение за мной!.. Конь?.. Здесь на крыше будка с лестницей
вниз, в ней та самая — я докладывал — лошадь. В проходе
стоит, к нам задом. Задом сюда и поднялась? Будка узкая и лестница винтовая.
— Уздечка есть?
— Так я ж говорю, задом стоит. На ляжке тату: «Мав...» «Маринка».
— Гони ее!
— Маринка, но-оо!.. Ни с места.
— Стебани чем-нибудь по заду, — подсказал Балаян.
— Сейчас... Ремнем от винтовки. Но-оо! Пошла! Без толку. С виду —
кляча, но пузатая. Сидит,
как пробка в бутылке.
— Затолкай!
— У-ох!!
— Лошадь взбрыкнула! Копыто в кирасе сержанта застряло. У него нокаут.
У меня с Дмитро Николка на руках, что делать, товарищ
майор? — услышал я разведчика Януша.
— Над крышей шар
завис, на ядро похожий, — простонал Николка.
Послышался
всхлип характерный при стрельбе из «умки».
—
Сматывайтесь! — закричал Балаян.
— Это стопор-ядро! Доспехи — и Николке! —
активировать, забрала опустить, закрыть собой сержанта! Придете
в сознание, лежать тихо, — приказал я одним духом.
— Ох, застебало.
Дробью! Жаркова-аа-то…
— Рожает! — очнулся Милошевич. — Жеребенок копытцами
по шлему бьет. Копыто в кирасе застряло, кобыла меня в будку заволокла и ожеребилась здесь.
Мне на голову. Вспомнил! Майор, тот высокий… с японцем окопы перепутал… Лягается,
сука! Это… Коб… Чу… Чу… А-а-а!!
Я отнял от глаз бесполезный бинокль. Оставалось, взлететь и приблизиться
к деревне на ветролете с опознавательными знаками ОВМР, но тут снова всхлипнула
«умка». По вынырнувшей из пылевой взвеси трассе снаряд послали не по водокачке,
а в нашу сторону. Над противоположным краем поля завис серебристый объект. По форме не шар
— цилиндр, удивило меня. Когда
же цилиндр раскатался ковром, предстоящее испытание
повергло меня в ужас.
С криком: «Воздух!! Ложись!!!» — бросился я к толпе. Но подбежать близко
не удалось: остановила стена — роту накрыл «горшок». Так за схожесть с
солдатской ночной вазой перевернутой под гамаком вверх дном и с таким же под
куполом-ПпТ запахом, что от вазы по утрам, называли боевой щит ветролета. Я корчился от боли:
врезаться в «горшок» — ощущеньице, будто налетел
на крепостную стену в беге с высокой горы, с завязанными глазами и в полном
неведении того, что у тебя на пути.
— Спасти людей… Через двадцать… секунд «ковер»… начнет
атаку, — отбиваясь от лейтенанта-медика,
превозмогая спертое дыхание, тянул я за грудки Балаяна.
И вспомнил, что ЧНП не страшен человеку. Орудие с рабочим
названием «Человека не поражает» в свое время готовилось на вооружение
Российской Армии, назначение этой артиллерии — артобстрел подразделений противника в составе
солдат-роботов.
Мне, курсанту Академии при Генштабе, показали видеозапись испытаний опытного
образца на платформе универсальной пушки «УМ-20000ОК».
С облегчением отпустил я старшину и только расслабился, предоставляя возможность
лейтенанту сделать обезболивающую инъекцию, как ЧНП начал-таки атаку. «Ковер»
полетел, покружил над толпой крестьян в центре поля, сместился в угол, завис, пошел волнами,
сложился пополам и низверг черные трассы. Те развернулись
в черные «платки» и спланировали на мужчин, что после очередей
«тридцать семерки» вели себя бесстрашно.
Побросав мотыги и «козьи ножки» они пытались сорвать с себя покровы, но безуспешно:
укутана голова так плотно, что невозможно
ни видеть, ни дышать; узлом «платок» завязался на темени, а искали на шее.
Оттолкнув медика не успевшего сделать инъекцию полностью, я задействовал
сан-ком: из ошейника комби-кома укололо в шею под затылком —
стероиды, полоснуло по адамовому яблоку — транквилизатор. Боль затихала, гул в
ушах, резь в глазах пропадали, и тело слушалось.
— Джимми, выруби щит и подай машину ближе к людям! — с приказом
пилоту встал я на ноги.
— Есть
отключить ппт-защиту... Не получается! Борт-ком глючит!
— Тва-аю
мать!!
Ругаясь, я взобрался в ветролетную рубку и выкинул из нее пилота. Зная, что блокировка
всей энергосистемы машины в попытке снять генерацию Поля профессора Толкина
ничего не даст, а кодов доступа к останове самого генератора у меня нет, яростно
расстреливал злосчастный бортовой компьютер. Бросив в панель разряженный пистолет,
через аварийный люк выбросился наружу и на сопке показывал крестьянам,
что им делать. Снять и отбросить от себя головной убор — снял и отбросил
берет; задержать дыхание — набрал в легкие, широко раззявив
рот и выпятив грудь, воздух; пасть ниц — пал лицом в песок; голову укрыть —
натянул на ежик ранец со спины; лежать и не двигаться — лежал и не
двигался. Но порывы мои оказались напрасными: колхозники ничего не поняли.
Пехотинцы тем временем по команде Балаяна «саперки вон» делали
подкопы под основание щита, матом покрывали Джимми и его «консервную банку».
В оболочке купола образовывались и вырастали от земли бреши, но пролезть в них
не успевали: песок под саперной лопаткой осыпался, яма в глубину
уменьшалась — брешь затягивало. Не успеть, видел я. Отчаявшись предотвратить
беду, наблюдал за «ковром» и восемью оставшимися
летать под ним «платками». Эти целей не нашли. Проклиная все на
свете, ожидал увидеть новые ЧНП.
— Командир! Срочно за корму! Комиссар ранен, — услышал я призыв
сержанта Брумеля.
По долгу своего назначения, но в нарушение инструкции диспозиции боевого
расчета роты, комиссар стоял один на вершине сопки — с тем, чтобы
видеть и пехотинцев и колхозников, был наготове предупредить
возможные эксцессы с обеих сторон. Он, потребовав узнать предварительно у разведки
оставался ли кто в деревне, одобрил мое решение припугнуть председателя, и подсказал
цель — водокачку. Стоял
в недозволенных пятнадцати метрах от ротного «борта» —
точно на периметре круга, по которому и легла стена «горшка».
Чудом просто остался в живых и единственным из спецназовцев
способным предотвратить гибель островитян. Но я не был уверен в том, что комиссар
заметил и вообще знает о ЧНП. Обхватив руками голову, мотаясь
из стороны в сторону, он огибал купол по направлению к толпе. «Одна
надежда на тебя, комиссар», — торопил я, по комлогу спросил:
— Вильгельм,
я Вальтер. Ты знаешь о ЧНП? Видишь, «ковер» и «платки» летают? Знаешь, что
предпринять людям?!
— Да не
слышит он, — вмешался сержант. — Контузило его, оглох.
Сбитый и отброшенный, комиссар все же сразу
пришел в себя: уберегли от губительного «поцелуя профессора Толкина»
боевые доспехи, активированные им по выходе из ветролета. К тому же, сан-ком
остался в боевом режиме и неповрежденным — не дал потерять сознание.
Не оглох бы, надень он и боевой шлем-ком.
Заметить трассу и ЧНП Вильгельм, должно быть, успел. Но, очнувшись, с земли поднимался
недоумевая, в чем дело. Я видел его растерянность, наверняка не мог понять, отчего такая жуткая тишина
и где подевались колхозники. Увидел толпу, — к ним спросить, что за чертовщина, почему рота под
щитом, кто атаковал. Что творилось в углу поля, заметить уже не
мог — в борьбе с «платками» колхозники попадали в цветы.
Засунул маузер в кобуру и сдвинулся с места неуверенной
поступью пьяного. Огибал купол, взглянул на меня за стеной. Удивленный, приостановился: ротный —
в расхристанном комби-коме,
обеими руками прижимал к горлу краповый берет и, опускаясь на колени, смотрел умоляющими глазами.
Я, мысленно торопя Вильгельма, с трепетом и надеждой, что сломалось что-то и потому не завершает
атаку, поглядывал на «ковер». Валясь с ног, комиссар, наконец, доплелся до
толпы, что-то спросил, ему ответили, он, глухой, не услышал
и начал жестикулировать перед лицом председателя — дескать, ответьте
мне на языке глухонемых. Мужик на это рубанул мотыгой с высокого замаха.
Балаян и Брумель повисли у меня на плечах, я разметал на стороны; пехотинцы подоспели им
на помощь, но я остановил всех жестом руки у спецназовцев означающим абсолютную
тишину и внимание.
Оседая, в предсмертных конвульсиях хватая ртом воздух, комиссар, видимо задыхаясь, скатывал
спецназовскую маску в шапочку, зацепил пальцем ноздрю — в цветы, белым промелькнув
на фоне темного титана кирасы, отскочив от нее, упала
таблетка фильтра. Она бы навела на спасительную мысль,
но я уже понял как оплошал: в сопротивлении старшине и сержанту у меня из носа чуть было
не выпала такая же таблетка. Дышать воздухом с радиоактивной пылью на Земле после хрона
безопасно только на территории Антарктиды, на других материках использовали
респираторы. У крестьян на Бабешке они гражданского образца: маска с трубкой к
заборнику в заплечном ранце; у меня, овэмэровца, спецсредство:
фильтры-таблетки в нос и загубник (в рот который вправляли только в Европе и Америке).
Поэтому-то сразу не сообразил, что под «платками» у
крестьян оказались только маски, тогда как заборники воздуха на спине остались свободными.
До появления других ЧНП и завершения «ковром» атаки, люди могли
поберечься. Прозревший, я вновь обрел надежду спасти островитян.
— Есть еще
время!
Ликующим я бросился на вершину сопки и снова принялся показывать, как спастись:
бросал оземь берет, падал на колени, выкапывал ямку, совал в
нее голову и ссовывал песок себе на затылок.
Остановила меня повторная атака «ковра» — «Не успел! Конец».
На этот раз «ковер», сложившись вчетверо, низверг трассы
белого цвета. На высоте четырех-шести метров распахивались полотнища и пикировали
на выбранную «платком» жертву. Я помнил, в демонстрационном ролике
комментатор испытаний полотнище называл «простыней»: мгновенно пеленала
солдата-робота по рукам и ногам, лишая способности сопротивляться. Сейчас спеленала
человека и перекрыла ему доступ воздуха. Крестьяне погибали
от удушья, все кончено.
Но еще оставалась надежда спасти председателя и уцелевших колхозников.
Те все теснее сбивались в толпу, мужики закрывали
собой голосивших баб и визжащих молодух: пытались уберечь самое дорогое
на острове — женщин. Председатель в безумии размахивал над головой
окровавленной мотыгой, так надеясь отогнать напасть с неба.
— Быстрей копать!! — расчехлил я свою саперку.
Но поздно: прозвучал глухой хлопок, будто от самолета преодолевшего звуковой барьер, —
это «ковер» отработал свое. Развернулся, медленно и плавно опустился одним углом —
завис трапецией. С краев осыпалась бахрома и кисти. Порезался на квадраты, которые тут
же располосовались и разлетелись клочьями. То самоуничтожились блоки электронного обнаружения
противника в шлемах, касках или беретах, и дышащего без задержки (солдаты-роботы,
подзаряжавшиеся от воздуха, дыхание не задерживали).
Значит, солдаты-роботы пленены, а в конкретном горестном инциденте случилась гибель
людей — невинных и наших, овэмэровцев, союзников.
Видеть все правым глазом мне мешала красная пелена. Считал, что это последствие
инъекций сан-кома, пока Брумель не вытащил из-за кокарды моего берета надломившийся
в стебле и закрывший мне полный обзор цветок мака.
Наблюдая за тем как догорали остававшиеся в небе «платки» и
«простыни», я понял почему эти не нашли целей. И атакованы были
только «бесстрашные». Потому, что в армейском взводе солдат-роботов тридцать девять
единиц, а тех оказалось только тридцать один человек; кепки их, повернутые после пулеметных очередей
козырьками назад, сошли за береты; одеты
были в рубахи с расцветкой по зеленому фону подсолнухи и маки — сошли за маскхалаты.
Гражданские респираторы «ковер» принял за легкие солдата-робота, мотыги —
за винтовки, «козьи ножки» — за сигары.
Больше «ковров» не появлялось.
«Насадку ЧНП имеет только одна катапульта из четырех в «умке» и во всей
батареи, или перезарядить нечем», — гадал я.
— Закончилась ли на этом артатака? — гадал Балаян
— Тринадцать катапульт остались. Ядер, раз эту хронью пустили, нет, забросают дерьмом.
Как вторую роту в стычке с «драконами». Не отмоешься, — высказался Брумель.
— Постеснялся бы хохмить. Люди погибли, — урезонил сержанта старшина.
— Джимми, что
с «горшком»? — вспомнил о проблеме я.
— «Железо» вы завалили, пытаюсь с аварийного компа
вырубить!
Щит, то пропадал, то возникал, сдвинуться с места и подъехать
к крестьянам пилот в такой ситуации не мог.
Всхлипнули
залпом все четыре «умки».
— Первому взводу прекратить копать, активировать доспехи, забрала опустить!
Прорывайтесь к толпе, постройте «черепаху» и всех —
под броню! Спасите, кого сможете! Второму и третьему взводам продолжать прокопку.
Поливайте из фляжек, ссыте в песок — не давайте ему осыпаться! Нужны бреши —
людей под купол провести!
— Я рядовой
Коба! Вижу пятнадцать, нет шестнадцать, шаров! Зависли в четырехстах метрах по
фронту!
— Джимми, ну убери ты «горшок»! Рядовой Коба, ядра уничтожить! —
просил я пилота и приказывал стрелку. Совсем забыв, что если даже Джимми и справиться
со щитом, Коба не поразит цели — пулеметом, да еще и с мушкой,
стопор-ядра не взять. В бессилии наблюдал за тем, как
«дробь», лавиной изрыгнутая ядрами, просыпалась
голубыми горошинками по желтым и красным цветам, подрезала топинамбур и мак на корню. Граница
уничтоженных всходов быстро смещалась, подбиралась к толпе все ближе и ближе.
Наконец, когда последний спецназовец первого взвода оказался по ту сторону
щита, купол пропал совсем, но, когда машину и бегущих к ней людей отделяли несколько
шагов, снова возник. За стеной смешались: крестьяне, пехотинцы, цветы, приказы, мат, визг и предсмертные
вскрики. Солдаты набрасывались на колхозников, сбивали с ног и подминали под себя:
взводом собрать всех под «черепаху», чтобы закрыть многократно активированной
броней, уже было невозможно. Да и тех не спасли: «дробь» из «умки» —
не картечь из мортиры, ищет и находит любую лазейку.
Щит, пропав в
очередной раз, пропустил лавину из голубых горошин. Пехотинцы с саперками, набегу под прикрытие
кормы ветролета, активировали доспехи, меня же, оставшегося в ступоре, спас
Балаян — схватил поперек талии и ринулся в просвет передних колес машины.
— Майор, приказ! — требовал старшина, втаскивая за
руку в люк.
— Пилот, вперед! Лейтенант Стас, произвести предупредительные выстрелы!
Приказ выполнили наполовину: машина не стронулась («горшок» снова возник),
пехотинцы дали (нестройно: из положения лежа) залп.
В ответ в
купол угодили и завязли в стене три крупные пули.
— Бронебойными из противотанковых ружей бьют, — определил Балаян. —
С такого расстояния кираса выдержит. Со спины, пожалуй, нет.
— Оруженосцы Ясиро и Уко, приготовить «шмелетницы»!
— Убираться
будем? — спросил Балаян.
— Оставить
трупы? Нет! Я острова не покину, пока не разберусь, кто виноват.
Одного и тут же второго пехотинцев, поднявшихся с трупов,
попаданием в кирасу опрокинуло в цветы.
— Пристрелялись.
— Первый
взвод, развернуться к противнику! Не подставляйте задницы! Леон, Филипп,
доложите! — отдавал команды лейтенант Стас.
— Я рядовой
Филипп! Цел! — отозвался первый.
— Я лейтенант Крашевский. Леон контужен, — сообщил подоспевший
ко второму солдату ротный медик.
— Джимми, что
со щитом?
— Защиту снять пробую «вирусом».
Получилось, но на лишь миг. На этот раз «горшок» накрыл ветролет с гораздо
меньшей, чем обычно, площадью защиты, отсечку «дроби» произведя
по периметру в двух метрах от борта. А тремя секундами позже щит принял свои
обычные габариты, разметав первый взвод.
Балаян сообщил из рубки:
— «Вирус» подвесил щит
намертво, теперь только раскодировка генератора или прокопка по всему периметру
купола поможет.
— Всем в машину! Ясири и Уко, бегом передать оружие. Лейтенант
Стас, приказываю тебе и Брумелю применить «шмелетницы».
Твой выстрел — по деревне, сержанта — по «горшку»!
— Уничтожить щит, — хорошая идея, командир, но по деревне из
«шмелетницы»… прусаки с
ума посходят, — предостерег Балаян.
— А что делать? Комиссар погиб, колхозники погибли. Дальше терять
людей?
— Другого не остается, — согласился старшина.
...Скоро все
было кончено.
Я скрывал глаза за окулярами бесполезного бинокля. Колхозников не спас,
комиссара потерял, боялся, и разведчики не уцелели. С ними я прошел
не одну «мясорубку»: Януш и Дмитро спасли мне жизнь —
раненого и тонущего в болоте вынесли на руках; Милошевич был опытным надежным разведчиком;
Николку, совсем мальчишку, по-отцовски любил.
«Шмелям», пущенным Брумелем, «пища»
оказалась непривычной, потому возились долго. Заметили меня, не вытерпевшего и выбравшегося
из ветролета,
ползшего по-пластунски под днищем машины, — атаковали. Исколотый их жалами и иглами
сан-кома, напролом преодолел истонченную
стенку щита, оторвался и в деревню прибежал первым.
Доспехи уберегли разведчиков от «дроби», но они разбились.
«Шмели», поглодав нарезку стволов «пэпэша» и противотанковых
ружей, еще боеспособные, переметнулись к водокачке и здесь принялись за сварочные
швы в кронштейнах удерживающих на башне резервуар. Тот накренился, и крышу
сорвало пролившейся водою. Милошевич с Маринкой и жеребенком падали
в будке, остались живыми, но скоро кобыла околела, и сержант скончался. Жеребенок
остался, выжил, но после прихрамывал на три ноги.
Была — от чего предостерегал Балаян — опасность тяжкой
контузии у прусских солдат, но взвод погиб. Живую силу «шмели»
поражают множественными укусами с пчелиным ядом, в деревне, вдруг под воздействием
электроники мобильников, начали издавать жужжание такой высокой частоты, что
в простых касках второй мировой войны не вынести.
А отбрось от себя
подальше «пэпэша»
и мобильники, — опухли бы от пчелиного яда, но живы
остались бы. Пруссаки не могли знать о «шмелетницах», оружие это
новое и секретное, применено овэмэроцами было только раз — второй ротой против
«драконов», в ответ на их залпы из «умок».
Лежали погибшие, зажав под касками руками уши, без респираторных масок, но странным это
ни кому уже не казалось:
Балаян и Брумель, ветераны ОВМР, метаясь от одного трупа к другому, опознавали
сослуживцев по полку.
В высоком сержанте узнали Кобзона с спецназовским позывным
Чук — его увидел и признал Милошевич. С горечью порадовался я тому, что названного
брата Кобзона стрелка Кобу — с позывным Гек — оставил за
гашетками пулемета охранять ветролет.
По офицерской фуражке и пистолету «ТТ» нашли
комвзвода. Вытащили из окопа, я обыскал. Из нагрудного кармана полковничьего
кителя достал патронную гильзу, внутри обнаружил — лоскут ручной вязки из
нитки коралла «теплого». Так — не по вспухшему от шмелиных
укусов лицу — узнал я кого погубил…
...Я читал запрос по световой связи (радиосвязь не работала из-за сильных
в эфире помех) с невесть откуда взявшегося над островом дирижабля «Распутин»,
когда мне доложили о приближении к деревне троих человек. Первым узнал Силантия
Лебедько, еще издалека: гигантским ростом и невероятной силой прапорщик славился в
российских воздушно-десантных войсках до хрона. Помнил второго. Кок ефрейтор Хлебонасущенский
на учениях готовил из кораллов так, что даже командующий генерал Запрудный, уж до чего
прихотлив в еде, и тот ел с удовольствием. А третьего, судя по внешности —
китайца, не знал и никогда до этого не видел.
Прапорщик спешил с китайцем на плече и ефрейтора тащил за руку. Не добежав
десяти шагов до уложенных на земле рядами погибших, сбросил с себя ношу,
с ног боты, распахнул медхалат, разорвал по груди тельняшку, содрал с головы
пилотку и, пав на колени, причитая, пополз к полковнику. Оправил на трупе китель,
заправил вывернутые карманы галифе, счистил пилоткой с хромовых сапог «шмелей».
Потом, сев и уложив голову командира себе на колени, гребенкой расчесывал бороду.
Намериваясь как-то утешить уцелевших, я направился к китайцу и коку. Они
стояли неподалеку от скорбящего Лебедько, первый молился, второй размазывал
по щекам слезы — плакал, как ребенок. Подошел к ним и тут же был
сбит: прапорщик, выждав случай, подмял под себя. Я не сопротивлялся и, если бы не вызволили
пехотинцы, наверное, был бы задушен.
Великан, как только меня вытащили из-под него, затих, лежал ничком и сдавленно
рыдал:
— Да если бы ты не был земляком… племянником… Да я б тебя…
После поминок капитан Кныш нашел меня на кладбище и вручил копии радиограмм.
Я прочел:
Тихий океан,
борт дирижабля «Распутин»
-
Fri Aug 9 9:04:51 **32
Генерал-шефу
Крепости
Радиодокладная
МОЛНИЯ
Вынужден прервать погоню за шарами «волков» по причине трагического инцидента на
острове Бабешка. Произошло боевое столкновение роты ОВМР и Вооруженных
Сил Пруссии. Взвод погиб, потери овэмэровцев — 4 чел. Жду указаний.
Капитан
Кныш
Антарктида,
Крепость
-
Fri Aug 9 9:59:56 **32
Радио МОЛНИЯ.
Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу.
Приказываю: готовить похороны с почестями; роте возможность покинуть остров
блокировать. Формируется к отправке комиссия для выяснения обстоятельств и
расследования инцидента.
Генерал-шеф
Крепости
Тихий океан,
борт дирижабля «Распутин»
-
Fri Aug 9 10:42:06 **32
Генерал-шефу
Крепости
Радиодокладная
МОЛНИЯ
Покинуть остров майору Вальтеру нет возможности: рота откапывает поврежденный
ветролет. По трагической случайности погибли посельчане деревни Отрадное.
Прибыл посол
Президента Пруссии, требует ареста виновников гибели граждан. Жду приказа.
Капитан
Кныш
Антарктида,
Крепость
-
Fri Aug 12 1:16:24 **32
Радио МОЛНИЯ.
Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу.
Приказываю:
довести до майора Вальтера полученную мной лучеграмму с приказом командующего
ОВМР следующего содержания: «До окончания расследования инцидента на острове
Бабешка роте спецназначения дислоцироваться на месте. Майор Вальтер
понижен в звании. Ему, комиссару, офицеру-медику, сержантам и рядовым надлежит
восстановить колхоз «Отрадное», остальным офицерам, старшине и денщикам со всем
ротным вооружением и снаряжением вернуться в часть».
Генерал-шеф
Крепости
Я присел у холмика с обелиском и в который раз, не веря глазам, прочел
надмогильную надпись.
ФРАНЦ КУРТ
24.11.2034 Х 09.08.**32
Воин,
полковник, командующий ВС
Пруссии.
Господи, упокой душу Бати.
— Таки
хроновы дела, дядя…
2
Перекусив кораллами цвета крабовой палочки, запив «горькое мясо» сладким кукурузным
отваром, полковник Хизатуллин окинул взглядом экраны контрольных викамов и открыл папку
с файлами служебных текстов. До заступления им на дежурство по штабу оставался
час.
Открыл файл и читал свой рапорт генералу Запрудному:
Небо,
10.08.**32.
Спецподразделения полковника Франца
Курта и майора Франца Курта (в кампании на Земле под марсианским именем
Вальтер) из частей ОВМР, задействованных в «миссии бин», исключены.
Подробности инцидента на Земле изложу, как только получу обстоятельную информацию.
Затем открыл файл с донесением командующему:
Небо,
16.08.**32.
Мне стали известны обстоятельства, какие явились причиной
гибели подразделеня полковника Курта и задержания на Земле роты майора Вальтера.
Вы знаете, после правительственного переворота полковник подвергся аресту в Антарктиде. Сумел
бежать с подчиненными на остров Бабешка, где получил прусское гражданство и основал
Вооруженные Силы Пруссии. Это было удачей: на острове скрывался Капитан бин Немо.
Через знакомого менялу навещавшего Бабешку Курт об этом сообщил генерал-шефу Крепости, с просьбой
передать донесение Вам о возможном исполнении
«миссии бин». Ликвидация террориста наконец-то могла осуществиться, но генерал не поверил
беглецу. Однако, запрошенное Куртом подкрепление — под легендой досмотра деревни
Отрадное на предмет наличия там оружия — послал.
Официально, все Вооруженные Силы Пруссии — взвод пехоты. Во всех трех островных
деревнях — Отрадное, Мирное и Быково —
дислоцировалась личная охрана Капитана бин Немо.
Предположительно, — андроиды, выдававшие себя за крестьян. По замыслу Курта его взвод и подкрепление
с материка должны были объединиться против них,
но что-то не заладилось. Прибытие на Бабешку роты майора Вальтера возымело
трагические последствия — Курт погиб, и погубил полковника племянник.
Возникла угроза скандала. Кроме инцидента уничтожения Вооруженных
Сил Пруссии, в поле, на котором высадился Вальтер,
погибли и жители деревни Отрадное. Предположительно, и андроиды из личной охраны бин Немо
(вскрытие трупов не проводилось, эксгумация пока не возможна). Но после похорон Президент Пруссии
передал правительству Руси свое решение о снятии обвинения в агрессии —
на основании вывода, что Курт
принял десантников за пиратов.
Вашему вниманию предлагаю запись-ком скопированную с комлога Вальтера,
авторская обработка-ком текста сохранена.
Земля, Тихий океан, остров Бабешка,
13.08.**32.
…Власти Америки, Аладды и Руси в Антарктиде прислали
комиссию по расследованию инцидента. Хоронили погибших на третий день.
Русский генерал доставил на вертолете
складные из цинкового листа гробы, для крестьян капитан Кныш выделил погребальные
и спальные мешки из запасов дирижабля. Под могилы выкопали траншеи, надгробья
готовили каждому. В форме из половинок разрезанного
надвое пенала для зарядов к ракетницам сделали девяносто три глиняных
столбика и обожгли огнебаллистой. Заодно сформовали еще один обелиск — для первого
председателя колхоза «Отрадный», погибшего давно при невыясненных обстоятельствах
и захороненного у тропинки в соседнюю деревню Мирное. Рядом с
его могилой и определили место кладбищу.
Островитяне помощи в похоронах не оказали, простится
с соседями не пришли ни из Мироного, ни из Быково. Даже детей погибших,
которые по счастью в день трагедии смотрели в соседней деревне кукольный спектакль,
не привели.
Прибыл только из столичного Быково Президент Пруссии. Слепой, старик сидел
в сторонке, никому не мешал.
Я послал вестового к председателю колхоза «Мирный» с приглашением
на погребение, так вернулся с запиской содержания членам комиссии не совсем
понятного:
Господа адмиралы и
генерал,
вы как прилетели, так и улетите в
Антарктиду. Ты, майор, натворив делов, — слава Богу, детишки гостят
у нас, — тоже улетишь, пусть твой путь к Марсу окажется успешным — там тебя
распнут. Нам же на Земле и острове оставаться по гроб жизни. А манны небесной с
киселем здесь на головы не проливается — лично каждому приходится добывать хлеб
и питье. У меня в страду прополочную каждая пара рук на счету! Нам — больно, но
мертвым — все равно.
Председатель правления колхоза
«Мирный»
Прочли Президенту, тот поскреб в затылке,
но ничего не сказал; достал из
внутреннего кармана френча фляжку, отпил, попросил в Быково к председателю колхоза
«Звездный путь» вестового не слать и отвести отлить.
Надмогильные надписи крестьянам Лебедько нацарапал по дну
алюминиевых мисок, воинам — по дну солдатских котелков. К именам, датам рождения
и смерти первым вырезал кресты и проставил «колхозник», вторым — звезды и
«воин». Обрабатывал огнебаллистой обелискам верхушки и надевал «таблички» на
подрасплавленное «стекло».
Надписи комиссару, командиру разведотделения, председателю, прусскому
взводному, а так же первому председателю колхоза «Отрадный» Лебедько
разнообразил дополнительными сведениями и чем-то вроде эпитафий.
На котелке ротному комиссару вырезал:
ВИЛЬГЕЛЬМ
15.05.***4 X
09.08.**32.
Первый урожденный небен.
Воин, комиссар ОВМР.
Погиб в поле.
На котелке сержанту:
МИЛОШ МИЛОШЕВИЧ
14.02.2059. X 09.08.**32.
Воин, сержант ОВМР, земляк.
А был пчеловодом
Председателю на миске:
ДЕМИДОВИЧ ТАТЬЯНЫ
ИВАН ЕФИМОВ
15.11.2152. X 09.08.**32.
Крестьянин, второй председатель колхоза
"Отрадный".
Господи, за что ему такая
доля?
С дощечки на кресте из тяпищ перенес надпись
на миску:
ХАРИТОНОВИЧ АННЫ
ПАУЛЬ КАСТРО
01.01.2151. X 16.02.**31.
Крестьянин, первый председатель колхоза
"Отрадный".
В прошлом биохимик, нейрохирург,
академик.
Надпись своему командиру Лебедько вырезал
особенно аккуратной клинковой
резьбой:
ФРАНЦ КУРТ
24.11.2034 Х 09.08.**32
Воин,
полковник, командующий ВС
Пруссии.
Господи, упокой душу Бати.
Вильгельм был первым из небенов, родился в Колумбарии Исхода на Небе. Вынули из
пробирки, он, прося грудь, верещал: «Муттер»,
поэтому назвали немецким именем.
Милош Милошевич — земляк: зачат и родился у мужчины и женщины на Земле
до хрона, сто лет спал в Анабиозарии Исхода по пути к Марсу.
У обоих председателей, как и у всех послехронных землян с презрением относящихся
к небенам, которых называли безродными марсианами, в паспортах сделана правка:
сначала прописано отчество, затем имя матери, только потом имя собственное
и фамилия.
Франц Курт — дядя мне. Накануне моей кампании на Землю официально сообщили
о пропаже безвести роты Особенных Войск межпланетного реагирования под командованием
полковника Курта, где-то на островах близ Кубы, но я знал, что, на самом деле,
дядя жив, выполняет секретное задание. Как-то жена связала пару кальсон из
коралловой нитки и подарила нам обоим. В шутку, будто заговоренные от луча и пули, а
всерьез — чтобы не мерзнуть, берегли взять на Землю. Сейчас мои кальсоны
на мне, а от дядиных остался лоскут в патронной гильзе. И погиб он не от луча
и пули, а от нестерпимого жужжания «шмелей».
Направил их на погибель дяди племянник — я. Как после этого мне на Небе смотреть в глаза сестре?
Что прусский комвзвода мне родственник знали только Балаян и Лебедько, первому
приказал, второго попросил молчать. У Лебедько я
попытался узнать, что произошло, почему взвод атаковал мою
роту артиллерийским огнем, при этом, накрыв и колхозников. Спросил, не замечал
ли он за полковником странностей и неадекватного поведения. Прапорщик сплюнул и позже
всем поведением показывал, что тема эта для него табу.
Сразу после прощального салюта Президент изъявил желание отбыть в Быково.
Снимая намордник с дога-поводыря запряженного в велосипед, он попросил
адмиралов придать захоронениям статус «братских» и не забывать живых его сограждан,
лишенных теперь единственной защиты от пиратских набегов. А генерала попросил передать
генерал-шефу Крепости, что
вся вина лежит на нем, пославшем на Бабешку роту спецназа по смехотворному
доносу. План по лекарстворазвестке Пруссией выполнен, а все оружие
в Отрадном — несколько дробовиков, которыми распугивали над колхозными
полями чаек, налетавших на остров во время захода сюда парусников менял;
ружья в прошлый их заход были обменены на сладости детям.
Мне Президент показался странным. Высокий воротник френча всегда застегнут выше
подбородка под самый нос. Перчаток не снимал, хотя погода к вечеру восстанавливалас,
и теплело. Ночи в отведенной ему палатке не спал — уединялся где-то в
сопках с догом. Здоровался и прощался с адмиралами и генералом за руку, не
сняв перчатки. У могил, простившись с членами комиссии, подозвал меня и сказал
утешительное: «Не отчаивайтесь, майор». Растроганный, я предложил
доставить его в столицу на позаимствованном у капитана Кныша мотоцикле. Тот поправил очки
и отказал:
— Нет уж, спасибочки. Меня встречать выйдет вся столица.
Я своим ходом.
Тогда я помог ему сесть на велосипед и с километр катил, удерживая под седло.
Остановил у сопки и, сказав, что дальше дог сам справиться, поблагодарил. Я поправил
упряжь и пожелал счастливого пути. Слепой ноги держал не на педалях, а скрюченными
на раме, опасаясь его падения на съезде за перевалом сопки, я запустил зонд-видеокамеру.
Каково же было мое удивление оттого, что увидел! В самом начале
склона Президент неожиданно затормозил, слез с велосипеда, упал в песок на
колени, снял перчатки, сбросил френч, сорочку, брюки и начал энергично и безудержно
чесаться. В этом ему, лениво лапой по спине, помогал дог. Потом, спустив трусы,
старик онанировал. Пес улегся перед ним — ждал струю...
Отмечу, товарищ генерал, этот
фрагмент записи-ком Вальтера проливает свет на трагические
события, но, главное, дает разгадку неожиданной развязке по
«миссии бин».
Вальтер, удрученный случившимся, невнимательно прочел надпись на
кресте из тяпищ, после на обелиске первому председателю колхоза Отрадный. А ведь
под фамилией Кастро Пауля Харитоновича жила до хрона и на Марсе после хрона
известная нам Сумаркова Пульхерия Харитоновна — Марго, наша с Вами одноклассница
и моя в прошлом жена. В пользу того, что и Марго, как и Капитан бин Немо, скрывалась на
Бабешке, говорит факт: три деревни на острове названы Отрадное, Мирное, Быково — также
как поселки на нашей с Вами родине острове Новая Земля.
В живых из взвода Курта остался его денщик Чон, агент контрразведки Крепости.
Полковник о тайных делах китайца ничего не знал. Задача Чона — выследить
Капитана бин Немо: в скоропостижную от инсульта
смерть террориста начальник управления разведкой Крепости не верил. Чон устроил побег
роте Курта на Бабешку, и сам пристал к беглецам с целью эксгумировать могилу
сподвижницы террориста. Ее исследования по пересадке человеческого мозга андроидам и людям,
навела китайца на подозрение в афере. Труп оказался без
мозга в черепе и бальзамированным. Запечатлел на микрокамеру
все до мелочей. У покойницы на животе и ягодицах была татуировка с картиной
пожирания пираньями пингвинов. Помните, в школьные годы Марго мечтала уехать
на Амазонку, выводить там жароустойчивых пингвинов и скармливать их рыбе?
Одна из маленьких родинок на ягодице аккурат приходилась в месте глаза одной
из пираний, этот факт я включил в перечень опознавательных примет Сумарковой-Кастро
в оперативке по «миссии бин». В донесении шефу Чон высказал предположение,
что мозг Сумарковой-Кастро
пересажен в тело умиравшего Капитана бин Немо. Сегодня я получил подтверждение
этому. Вот уже восемь лет зачинщика «Ультиматума» на Земле не существовало,
осталось только его тело самого с мозгом сподвижницы.
Полковник Курт прибыл на Бабешку в год избрания Марго (уже в теле Капитана бин Немо)
Президентом Пруссии, майор
Вальтер высадился семь лет спустя. Прошло два президентских срока, все годы
Марго не проявляла себя как продолжательница идей и дел террориста,
никак не вынуждала нас доставить на Землю человеческие эмбрионы из Колумбария
Исхода. Чесалась и онанировала. Полагаю, и впредь так будет. Моя бывшая жена за нас таким
необычным способом исполнила «миссию бин».
Теперь помехой нашего возвращения
на Землю остаются «волки», «мустанги» и «драконы»; смею высказать
свои опасения, что — и адмиралы с генералами Антарктиды.
Прошу дать приказ на отозвание Вальтера — он нам нужен на Небе.
Хизатуллин открыл файл с ответом генерала Запрудного:
Небо,
17.08.**32.
Плохо работаем, полковник. Дела на Бабешке обстояли так:
Генерал-шеф
Крепости, восторженный согласием Вальтера обменять лазерную пушку
с ротного ветролета на пулемет, забыл передать майору записку с оперативными инструкциями
полковника Курта. Тот планировал в день прибытия подкрепления
сразу обезвредить личную охрану Капитана бин Немо — андроидов
в Отрадном, после в Мирном и Быково. Пулеметная
очередь по водокачке, произведенная Вальтером с целью припугнуть председателя
колхоза, чтобы добиться его согласия на досмотр деревни, стала началом в
цепи трагических последствий. Немалую роль в несчастье сыграло то,
что Вальтер не знал о предстоящей встрече с однополчанами и
дядей, Курт — кого отправят ему на подкрепление, а генерал-шеф Крепости был в неведении о
родственных связях майора и полковника.
Последний действительно подразделение ОВМР принял за пиратов. Ведь командиру десантников
в инструкции указывалось высадиться на остров по времени значительно позже,
и не на поле, а в самой деревне на ратушной площади при снятом куполе. Открывая
огонь, не заметил Курт колхозников, одетых в одежды под цвет
всходов на поле.
Сегодня я положил на стол Коммандеру Сохрана Исхода лучеграмму с Земли, в ней,
угрожая атаковать ракетой с кассетной боеголовкой Русь, Америку и Аладду,
— знаешь, Крепость, Форт и Мечеть так скучены, что хватит
сотни тяжелых авиабомб, — требуют возобновления переговоров по доставке
на Землю эмбрионов. Подписана лучеграмма Капитном бин
Немо — слепым Президентом Пруссии. Если считаешь, что Марго в теле
Капитана бин Немо бросила онанировать и теперь вынуждает нас к передаче
эмбрионов, то заблуждаешься. Ублюдок закопал нашу Марго! Ее я, получив задание от Коммандера Сохрана Исхода
уничтожить террориста, назначил ликвидатором, ты и Курты, как и сама «миссия
бин» — отвлекающий фактор, ширма. Потому-то «миссия бин» не имела гриф
«совершенно секретно». Блеф.
Вальтер остается на Бабешке, он нам нужен на острове.
Хизатуллин помнил свое состояние, когда прочел эти горькие строки. В замешательстве
и ярости хватаясь за голову, снес дужкой бивикама свое искусственное ухо. Снял
протез совсем, бросил в выдвижной ящик стола и расчесал под виском безобразные
шрамы. Посидев минуту с закрытыми глазами, снова выдвинул ящик и достал увесистую книгу,
раскрыл на середине и из вырезанных в листах отверстий между нотными линейками
выковырял две таблетки. И с кулака,
как это некогда проделывали с табаком или кокаином, втянул поочередно в ноздри…
Захихикал… Захохотал.
Окажись тогда в кабинете полковника майор Вальтер, не смог бы понять смеется или рыдает ее
друг.
Прозвучал зуммер комлога — вызывал командующий. Хизатуллин закрыл
файлы и скопировал все на домашний компьютер
жене. Написал:
Катенька, Франц на Земле под марсианским
именем Вальтер - это рассекречено. В девять вечера, я сменюсь с дежурства, позвони
мне.
* * *
Заступая на дежурство по штабу, Хизатуллин расписался
в журнале, попросил денщика вскипятить и принести кукурузного отвара. По сети в своем
кабинетном компьютере нашел в архивах файл с письмом Франца.
Прощаясь на космодроме Неба, друг сбросил ему на комлог это письмо, дал пароль доступа и
попросил вскрыть только в случае плохих о нем вестей.
Открыл файл и читал:
В кадре «авишки» юноша демонстрирует
оформление куртки и джинсов — это я, Франц Курт в шестнадцать лет. Высок и
крепко сложен не по годам. Может быть, потому, что любил полазить по горам, побегать
по мелководью в отлив, заплыть далеко от берега — летом; стать на лыжи,
искупаться в проруби — зимой. У меня чуть скуластое лицо, высокий лоб, крепкий
с ямочкой подбородок. Нос — греческого профиля, но крупноватый. Уши —
небольшие, правильной формы, как на рисунке в учебнике анатомии. С первым
ничего поделать не мог, а вот уши наполовину скрывал зачесанными назад и
забранными в косичку волосами цвета соломы. Не нравился мне цвет глаз и большой
выступающий на шее кадык, хотя именно последний признак моего возмужания за
каникулы выделили одноклассницы.
А вот и они в кадре.
Высокая, рыжая — Дама Вандевельде — она бегала за мной
с первых классов. Где она сейчас? Жива ли?
Ее подруга Изабелла Баба — эфиопка огромного роста.
Кто мог предположить, кем она станет!
Пульхерья Сумаркова — красавица. Звать по имени ни кто не смел, называли —
с ее благосклонного согласия — Марго. Она сподвижница Капитана бин Немо!
Обязан верить.
Катька Курт — моя сестра. Сорванец в юбке.
Одноклассницы к ней зашли за эскизами новогодних костюмов.
Маша Сумаркова — сестра Марго и
Катькина подруга. Сидит в водяном кресле и дразнит дога Цезаря.
А вот и
пацаны заявились. Эти — ко мне, звать репетировать в школе новогодний
спектакль. Я на антресоли лежу — не найдут.
Салават Хизатуллин — классный авторитет и
мой друг.
Стас Запрудный — толстяк башковитый. Прикидывался
шутом гороховым.
Одноклассницам «здрасте» не сказали — будет
Хизатуллин с ними здороваться, — только Катьке кивнули.
Сейчас должен прозвучать зуммер вызова по викамофону.
Ага… На экране — завуч, попросила поспешить на репетицию и Франца
не забыть. Но они меня и не искали: я играю елку, — безмолвную, за весь
спектакль только и надо раз простонать и вату с себя сбросить, когда рубить
будут, — что там репетировать.
А на антресоль забрался заснять камерой, как Катька обучала молодого попугая
Гошу, подаренного ей на день рождения дядей Францем. У нее до этого уже был
старый Гоша, но утонул, упав с фикуса в фонтан.
Девчонки и пацаны ушли, Маша убежала выгуливать
Цезаря, Катька снова требовала от птицы:
— Гоша, скажи Тим-трим-тум-бум.
Гоша твердил свое:
— Бум-тум-трим-тим…
Я просматривал видеозаписи и думал не о том, как
красивы места, где родился и вырос, каков юноша — атлет и недурен собой, а о
том, какой беззаботной и счастливой была тогда жизнь. Сейчас я с сединой в
потемневших коротких волосах. Цвет глаз не голубой, а серый — с имплантированной
чужой роговицей. Кадык обезображен: шея была неудачно проткнута трубочкой,
чтобы я, подавившийся
собственным языком, не задохнулся. У меня перебита переносица — так что нос
покороче будет и не греческого теперь профиля. Прожил в новом послехронном мире
я недолго — не то чтобы в аду, но и не соотнесешь его даже самый безоблачный
день с самым безрадостным, скучным днем той далекой не забытой юности. Мечтаю о
глотке приморского воздуха и зеленой траве газона у родительского дома.
Я запаковал архив. Хотел поваляться в гамаке, но со двора позвала Маша помочь
занести тюфяки. Шел к ней, в «коралловке» (в сенях поземному) включил
радиоточку. Передавали новости. На китайском языке. Этому я удивился и остановился
послушать. Из «тарелки» пробивало с шумами и треском: «…сегодня
непилотируемым кораблем «Земля-7» наконец-то была совершена удачная
посадка на поверхность Земли. Ландшафты планеты, с орбиты скрытые густой непроницаемой
облачностью, бортовые телекамеры транслировали шесть минут до потери связи.
Песок, один песок — пустыня. Только наличие на планете воды оставляет
надежду на то, что и там есть кораллы…».
Сообщение транслировали не только в Метро, где воспитателями и учителями
китайцы и говорили на китайском языке, но и на Небо, где входу английский и русский
языки. Надо пологать, по чьей-то оплошности.
Подрастут
детишки в норах, прознают, что никакие они не «черви Марса», а люди,
зачатые на Земле, что тогда? Этим вопросом на Небе не я один задаюсь. Ведь
узнают, что, на самом деле, больше века регулярно летаем на планету-мать. На ее
относительно теплых экваториальных островах Тихого океана выращиваем пшеницу,
подсолнечник, овощи, в малозараженных океанских водах ловим рыбу, в джунглях
охотимся на выжившего зверя. На Небе и Уровне все это применяют не просто в
пищу, а как лекарство, иначе люди-земляки сойдут с ума, не прекратят самоубийства, как это случилось и
поступили с собою уже
сотни тысяч переселенцев на Марс. Да и родившимся на Небе небенам, родители чьи
— земляки, проросшие зерна пшеницы всласть. А «червям Марса» муку
подмешивают в «коралловое пюре»: клетчатка, микроэлементы, витамины
и прочее — так необходимое ребенку, чьи предки земляне.
Я выключил «тарелку» и прошептал обычное на
Небе заклинание: «Господи, дай здоровья китайцам»…
3
«Полковник Хизатуллин, слушаю». — «Извени, не позвонила в девять вечера. Закончила правку
первой части, утром придеш, — меня не буди, — можешь почитать:
файл под именем «Повесть дохронных лет»». — «Ночью работашь, куда спешишь?
— «От брата есть что?» — «Я бы сразу позвонил». —
«Смерть дяди утаивал». — «Не я, знаешь… Не знаю, когда Франц вернется,
но непременно вернется, я в этом уверен. Ты жди. Вместе закончите роман. Утром не буду.
Обязан не разглашать, да чего уж там —
все знают… про начавшуюся в Метро революцию. Ожидаем вылазок
по всему периметру Уровня». — «Как же мы допустили такое? И кого уничтожаем?
Людей. Они, как и мы, земляки, — земляне и дети людей». — «Да нет,
себя они называют марсианами, а нас давно уже не земляками, «небенами» зовут,
синоним этому слову — буржуй. Запудрили мозги деткам китайцы! Чтоб им и
впредь пусто было… А Франц вернется — ты верь, как верю я. Спокойного тебе
сна, дорогая». — «Пока».
Екатерина Геннадьевна отключила телефон, встала сходить в кухонный закуток попить на сон,
проходила мимо клетки, Гоша проводил: "Тим-трим-тум-бум", а возвращалась,
попугай, повиснув в кольце вниз головой, твердил:
— Бумбумбумбум.
— Завянь.
— Гошестодвадцатьлет, Гошестодвадцатьлет, Гошестодвадцатьлет…
— Старым, старым ты стал, Гоша: Сто двадцать один. А ну, попробуй сказать.
— Катькатолстаятолстаятолстая.
— Завянь.
— Сто двадцать… одын. Покроши Гоше коралла.
— Завянь!
Взглянула в иллюминатор с видом на Марс. Орбита Неба отдалена от планеты
настолько, что та видна вся. Там, за этим шаром — далеко, далеко — Земля. На ней
остров Новая Земля, поселки Отрадное, Мирный, Быково. Остров остался, поселков нет —
выкосил хрон родных, друзей.
Села за компьютер и открыла файл с тексом:
Небо,
05.07.**29.
—
Докладывайте.
— На Земле
появился необычный наркотик.
— В чем
необычность?
— Благотворно
воздействует на психическое и душевное состояние.
— Испытайте в
«Печальных домах».
— Проведены
опыты, результат положителен.
Принявшие дозу земляки эвтаназии не требуют. Хохочут.
— Вот как. А
попытки самоубийств?
— Не
отмечены.
— Долго… хохотали?
— Ни один из
испытуемых пока в депрессивное состояние не вернулся.
—
Хохочут?
— Да.
— Смеются или
хохочут?
— Смеются во
время приема пищи и сна.
— На буйных
испытывали?
— Испытуемые требовали
эвтаназии, впав в депрессивное состояние.
— Какого
происхождения наркотик, где и кем на Земле производится?
—
Искусственного. Технология производства нам неизвестна.
Распространяются в виде дисков диаметром девять миллиметров, похожих с виду на
таблетки валидола. Называют «валютой».
Лабораторные исследования показали, что основной составляющий наркотика — коралл
цвета героина; предположительно, на Землю с Неба поступает контрабандно. Производится «валюта» где-то
на тихоокенских островах, по всей вероятности, «волками» в Антарктиду завозится — менялами.
— Хохочут. А буйные успокаиваются.
— Разрешите
составить оперативный разведывательный и затратный проекты.
—
Действуйте.
Небо,
04.02.**30.
—
Докладывайте.
— Информация
по наркотику «валюта»… Как наркотическое средство, используются респираторные
фильтры, специально разработанные и производимые нами для оснащения спецназа Особенных
Войск межпланетного реагирования, экспериментальные, секретные. Испытание на
Земле проводила рота полковника Франца Курта. Подразделение в бегах, на тихоокеанском острове Бабешка
живет сельскохозяйственным трудом. На острове оставлена по причине разного рода проблем и с целью
испытания на выживаемость. Фильтры Курту переправляли регулярно.
Случались перебои. Тогда использовались
таблетки подвергавшиеся очистке сверх установленной нормы или не очищались совсем. Эти вызывали раздражение слизистой в носу,
переходящее в смех и неудержимый хохот; опробованные здесь в «Печальных домах», —
галлюцинации. Подавляют боль, страх и мании.
В этой связи — важное
обстоятельство: рота, на сельхозработах не получая все годы необходимого урожая зерновых,
питается топинамбуром и земляной ягодой, произрастающей только на Бабешке. По докладу мне аналитиков
этот рацион наделяет фильтры
наркотическим свойством. С недавнего времени ягода на острове исчезла, но «валюта» в Антарктиду, оттуда на Небо поступает.
Производителем наркотика объективно
являются солдаты подразделения полковника Франца Курта.
— Что ж,
такова их доля.
— Есть
проблема. Благосостояние колхоза «Отрадный» настолько возросло и крепко, что в последнее время там
прекращена трудовая деятельность. Поля не засеваются и не пропалываются.
Деревню под куполом-ПпТ рота не покидает — значит, фильтры не используются.
— Подбросить
идею? Соприте у них купол.
— Как крайняя
мера, идеей вашей воспользуюсь. Выношу на рассмотрение предложение приказать
полковнику Францу Курту испросить у президента Пруссии гражданства и создать на
базе роты Вооруженные Силы государства, которые расквартировать в полевых
условиях.
—
Действуйте.
Небо, 11.
08.**32.
— Не
докладывайте, я знаю… Дядя и племянник…
Поставку «валюты» не прерывать. Роту Вальтера оставьте на острове. Под предлогом восстановления
колхоза «Отрадное».
— Я не докладывала, под марсианским именем Вальтер на Бабешке Франц.
— Что!.. Выполняй указание.
— Дама… ты же любила… любишь его.
— Изабелла, прекрати.
— Мы стольких потеряли. Мы погубили Марго.
— Подготовь приказ за подписью Запрудного и
сегодня же отправь лучеграммой на Землю.
Эту запись ком-переговоров Коммандера Сохрана Исхода с Помощником Екатерине Геннадьевне передала
жена брата; вчера, собирался муж на службу, хотела показать, уже и файл открыла, но... не дал Гоша.
Попугай метался по клетке и орал: «Остановисьостановисьостановись».
Не решилась.
__________________________________
ЗАПИСЬ-КОМ — создавалась КОМЛОГОМ; достаточно было надиктовать смысловую
канву, узловые фразы, термины, прибор сам писал текст, причем, в заданной форме:
например, дневниковой записи, докладной записки, рапорта, донесения и т.п. КОМЛОГ
— портативный носимый персонализированный компьютер, состоявший на оснащении
спецназа ОВМР. ОВМР — Особенные войска межпланетного реагирования.
ХРОН - столетний срок, отпущенный террористами на переселение людей
с Земли на Марс.
КАПИТАН БИН НЕМО — идейный
вдохновитель и глава террористов, организатор ХРОНА.
НЕБО — орбитальное поселение Марса.
СОХРАН ИСХОДА — геополитическая организация, занималась переселением землян
на Марс, после ХРОНА поддерживала на Земле относительный порядок.
КРЕПОСТЬ —
военизированный поселок (город), военно-административный центр государства Русь
в Антарктиде.
ФОРТ —
военизированный поселок (город), военно-административный центр государства
Америка в Антарктиде.
МЕЧЕТЬ —
военизированный поселок (город), военно-административный центр государства
Аллада в Антарктиде.
ЗЕМЛЯК — обитатель НЕБА, человек, родившийся на Земле, во время ХРОНА проспавший
сто лет в Анабиозарии Исхода по пути к Марсу.
НЕБЕН — человек, родившийся (из пробирки) на НЕБЕ.
КОРАЛЛ — универсальный марсианский материалл-продукт,
использовался в пищу, заменял на Марсе и НЕБЕ дерево, металл, стекло, пластмассу и т.п.
МУСТАНГИ, ВОЛКИ, ДРАКОНЫ — американцы, европейцы и азиаты с африканцами,
выжившие и родившиеся на Земле во время и после ХРОНА.
ВЕТРОЛЕТ —
воздухоплавательный корабль; передвигался по ветру, против ветра— на машинной
тяге (безветрия на послеХРОННОЙ Земле нет).
КОМБИ-КОМ —
боевая с активизирующимися доспехами одежда спецназовца ОВМР.
МЕНЯЛА —
сборщик ЛЕКАРСТВ и поставщик их в Антарктиду, от куда они переправлялись на Марс. ЛЕКАРСТВА —
жизненно необходимая пища в рационе ЗЕМЛЯКОВ и НЕБЕНОВ: зерно пшеницы, подсолнечное
масло, щавель и т.п.
БОТЫ —
резиновые сапоги.
МЕДХАЛАТ —
шуточное название ватника (телогрейки, фуфайки), повседневная верхняя одежда на
послеХРОННОЙ Земле, как и БОТЫ — из обуви.
©Владимир
Партолин bobkyrt@mail.ru