Павлюченко Зинаида Васильевна : другие произведения.

Здравствуй, Лиза!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта повесть для семейного чтения.В ней рассказывается о преданности, верности и любви. О надежде на скорую встречу с любимым, пропавшим на войне, а ещё Вы прочитаете здесь о счастливом детстве, которое конечно же было, несмотря ни на что.

  
   ПАВЛЮЧЕНКО ЗИНАИДА.
  
   ЗДРАВСТВУЙ, ЛИЗА!
   РАССКАЗЫ ДЛЯ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ.
  
   МОЕЙ СЕМЬЕ ПОСВЯЩАЮ.
   Опять бессонница. Кто ею мучился, тот знает, что бороться с нею
   бессмысленно. Она не уходит, как не старайся. Закрываешь плотно глаза, не двигаешься и надеешься уснуть, но не тут-то было. Глаза сами открываются, тело всё затекло, подушка лежит неправильно. Всё плохо. Перестилаешь постель, взбиваешь подушку, укладываешься снова и... опять неудача. Ругать себя или уговаривать, считать овец или яблоки бессмысленно. Сон не идёт. А ночь такая длинная! Я не борюсь с бессонницей, я полностью в её власти. Лежу в темноте и вспоминаю своё детство. Просто лежу и просто вспоминаю. Детство было такое беззаботное и прекрасное, что постепенно я засыпаю, и мои воспоминания плавно переходят в сон, где я всё ещё маленькая девочка, мама и друзья окружают меня. Так что бессонница приносит мне воспоминания и я благодарна ей за это.
   ПЕРВАЯ КНИЖКА.
   Вот я маленькая девочка, кругленькая, белоголовая. Бегу навстречу маме. Она идёт с работы, она устала. Целый день стояла у станка, нарезала дощечку для ящиков. Дорожка, по которой я бегу, каменистая, неровная. А я руки раскинула, представляю себя птицей в небе. Машу руками, под ноги не смотрю. Бах! И прямо носом в камни. Заливаюсь горючими слезами:
   -А-а! Больно!
   Мама уже рядом, поднимает меня, успокаивает:
   -Не плачь, доча! Как же ты так?
   -Я - птица!
   -Ну, вот и прилетели, на дорожку сели!
   Мама шутит, а у самой лицо озабоченное. Да как же тут не испугаться, у её любимой дочурки на лице сплошная ссадина. Я чувствую испуг мамы, и заливаюсь слезами ещё сильнее. Ору уже так, что останавливаются прохожие. Одна старушка подходит, гладит меня по голове:
   -Не плачь, Лизонька, не плачь, До свадьбы заживёт.
   Я замолкаю. Старушка в моих глазах превращается в Бабу Ягу. Она старая, сгорбленная, с палкой в руке, а изо рта торчит всего один зуб. Седые волосы космами висят из-под платка. Однажды я видела Бабу Ягу на картинке, она летела на метле и у неё были такие же чёрные скрюченные пальцы. От ужаса я молчу и только таращу глаза на женщину. Она достаёт конфету и протягивает мне. Я стою, как в столбняке, потом срываюсь с места и прячусь за маму. Мама берёт конфету:
   -Спасибо, Ивановна. Ну, что теперь делать, намазать йодом?
   -Да ты что, Даша, само заживёт.
   Я слышу слово йод и опять начинаю орать. Тогда мама расстёгивает кофту и говорит:
   - Посмотри, Лиза, что у меня есть.
   Я заглядываю под одежду и вижу книжку. Мама даёт мне книжечку:
   -Бери, она твоя! Забываю тут же о своей боли и страхе, беру книжку, открываю и сажусь прямо на дорожку.
   -Ой, мама, здесь курочка и цыплятки.
   Мама поднимает меня на руки, целует и несёт домой. Сердечко моё радостно стучит, я бережно прижимаю к себе своё новое сокровищ
  
  
   НАША ХАТА.
   Дом наш рядом. Это маленькая хатка, наполовину вросшая в землю, с соломенной крышей, с малюсенькими окошками. Ох, уж эти окошки! Они были такие маленькие! Каждое стёклышко не больше тетрадного листа, зато оконных переплётов в каждом окне было целых восемь штук. Как только я научилась считать до десяти, я их пересчитала. Наша хибарка состояла всего из двух малюсеньких комнатушек, да и то мы жили в одной, в другую комнатку даже заходили редко. Там у нас был зал. Глиняные полы чисто смазаны глиной, простелены самотканые половики, марлевые занавески на окнах накрахмалены. Бумажный ковёр на стене - с плавающими по озеру лебедями. Деревянная старинная кровать, ещё прабабушкина, с подушкой и покрывалом из разноцветных лоскутков. Стол и два стула, плетённых из ореховой лозы, да ещё огромный сундук, с разными ящичками, накрытый вышитой салфеткой.
   Вокруг всей хатёнки была глиняная завалинка, что-то вроде фундамента. Каждый год мама ремонтировала её камнями и глиняным раствором.
   -Вот, доча, подправим завалинку и будет у нас в хате зимой тепло, а летом будем на завалинке отдыхать.
   Часто вспоминаю, как я помогала маме. Подносила воду, возилась с глиной. Было, так испачкаюсь, что "живого" места на мне нет. А однажды я влезла на ещё сырое мамино творение и начала прыгать. Завалинка обрушилась. Мама очень сильно расстроилась. Она села на чурбак, посмотрела на меня, на свои труды и... ничего не сказала. Больше всего в детстве я боялась не наказания, а маминого молчания. Кругом такая красота: солнышко светит, на плетне воробышки чирикают, кошка спряталась за старой бочкой, охотится. И вот, когда всё так здорово, мама молчит.
   -Мама, посмотрите, а она завалилась,- говорю издалека, боюсь подходить, а то буду бита.
   -Вижу, Лиза, всё вижу... Это ты её развалила.
   -Нет, она сама упала,- говорю тихонько, а сама смотрю на мамочку.
   -Вот возьму хворостину, тогда узнаешь, как мамке врать.
   Мама начинает всё с начала, к вечеру завалинка готова.
   -Лиза, сюда не подходи, пока не высохнет. Смотри, а то получишь.
   Я потихоньку подхожу к завалинке, трогаю её пальчиком и говорю:
   -А она уже просохла!
   -Отойди, а то хока вылезет и тебя схватит. Меня, как ветром сдуло. Хока - это что-то страшное, это то, чего я боюсь больше всего.
  
   ПОЗДНИЙ УЖИН.
  
   -Пойдём в хату, будем ужинать. Ты что будешь есть?
   Я долго думаю, ковыряю пальцем в носу.
   -Хочу картошку!
   -Тогда помогай собирать дровца. Затопим плитку и нажарим картошки.
   Собираю по двору разные щепочки, а мама приносит из сада сухие ветки.
   -Открывай дверь, Лиза!
   Дверь у нас особенная: она плохо открывается, зато сама собой закрывается. Я держу нашу своенравную дверь изо всех своих детских силёнок. Мама знает, что дверь может вырваться у меня, поэтому торопится проскочить с большой охапкой дров в сенцы.
   -Бросай!
   Я отпускаю дверь, и та начинает свой полёт. Входим в комнату. Там кромешная тьма. Мама бросает дрова к плитке и начинает искать спички, чтобы зажечь керосиновую лампу. Она шарит рукой по столу, по припечку. Я мёртвой хваткой держусь за её юбку - боюсь темноты.
   -Лиза, где спички?
   -Не-е, не знаю.
   А я знаю, ещё как знаю, потому что брала спички почистить кошке ушки, но кошка не захотела наводить марафет, оцарапала меня и убежала, а коробок со спичками остался на улице.
   -Раз ты не брала и я не знаю, где эти спички спрятались, значит, ужинать не будем . Просто ложимся спать. Всё!
   -Мамочка, не ругайте меня...Спички на улице.
   Наконец-то, лампа горит, печка топится, картошка скворчит на сковородке.
   До сих пор помню этот непередаваемый аромат жареной картошки на постном масле. Но мне уже ничего не хочется, глаза просто слипаются.
   -Не хочу картошку, дайте чаю,- тру глаза и хнычу.
   Мама наливает мне душистый травяной чай, отрезает ломоть хлеба, я ужинаю, и бегом в кровать.
  
   НОЧНЫЕ СТРАХИ.
  
   -Картошка готова, Лиза, вставай, будем ужинать,- мама уговаривает меня, но я не хочу. Я сплю и не сплю, потому что жду маму, когда она поест, обмоется и придёт спать. Мы спим вдвоём на маленькой кровати, потому, что я боюсь спать одна. Мама ляжет со мной, на самом краешке и будет чутко оберегать мой сон. А если вдруг мама встанет ночью, я тут же просыпаюсь:
   -Мама, вы куда?
   -Я здесь, доча. Спи! Я сейчас приду.
   Какое там "спи", я не усну ни за что. И даже не замолчу.
   -Мама, мама, ма-а-мочка!- всё громче и громче.
   Мама часто вставала по ночам, видно ей тоже было страшно: то собака залает, то заскрипит калитка, то стукнет ветер ставней - мама уже не спит-прислушивается. Да к тому же и дверь наша сантиметров пятнадцать не доставала до косяка. Мама подкладывала под неё топор, ставила вёдра с водой и подпирала тяпкой, но это были запоры от честных людей. И вот однажды пришёл пьяный мужик, толкнул дверь, все запоры разлетелись. От шума и грохота вёдер мы с мамой проснулись, но это было только начало. Тяжеленная дверь самостоятельно пустилась в обратный путь и с размаху ударила непрошенного гостя прямо в лоб. Раздался отборный мат и он, не солоно хлебавши, отправился восвояси. А я с перепуга так раскричалась, что даже икать начала, еле меня мама успокоила. На утро мама занялась дверью вплотную: кое-что срубила, кое-что стесала и дверь стала закрываться почти плотно, зато и биться стала ещё сильнее - места для разгона получилось больше.
  
   МОЯ ТЁТУШКА.
  
   Я очень любила, когда к нам приходили гости. Вот тогда мне была вольная - волюшка. Взрослые разговаривали, а я чудила: носилась, как угорелая по комнате, визжала, лаяла, наряжалась невестой в старую занавеску. Совсем было весело и раздольно, когда приходила в гости тётя Катя - мамина двоюродная сестра со своим сыном Лёней. Мы с ним -одногодки, но я на два месяца старше, поэтому заводилой была я.
   Тётушка моя была настоящей красоткой. Брови она всегда выщипывала, а потом рисовала их чёрным карандашом, губы красила настоящей помадой, пользовалась кремом "Метаморфоз" и пудрой в белой картонной коробочке. От неё всегда пахло духами "Серебристый ландыш". Она любила мужиков и никогда не была одна. Но я недолюбливала свою тётку и даже боялась её в детстве. А всё потому, что у тёти Кати не было одной ноги, а вместо ноги была выструганная деревяшка, деревянный протез, который крепился поясом на талии. С годами я просто перестала замечать этот тётушкин недостаток и мы стали с нею настоящими друзьями. Да и она сама всегда старалась жить и работать так, чтобы ничем не отличаться от всех окружавших её людей. Сама сажала и копала, белила и стирала, ходила по воду с вёдрами на коромысле. В общем, делала такую работу, что некоторым и здоровым людям не под силу. Мама рассказывала, что тётушка попала под поезд во время войны. Никаких подробностей я не слышала и, несмотря на моё извечное любопытство, никогда в жизни я не задавала тётушке вопросов об этом трагическом событии. Теперь её уже нет, пусть покоится с миром.
  
   ПРО КАБАНЧИКА.
   А в моём сне -полусне, навеянном бессонницей, мы с Лёней играем в пограничников, и я, как наяву, слышу тётин глуховатый голос:
   -Сэстра, а ты чула?
   Тут уж я всё внимание переключаю на взрослых, люблю послушать тётушкины рассказы.
   -Ну, так вот. Приходит он и говорит, налей, мол, мне бутылку, а я тебе поросёнка принесу. Я ж ему отвечаю: как принесёшь, так и налью. Счас, говорит этот обормот и уходит. Ждала я его часа два, не меньше. Слышу, свистит. Выхожу, а сама намарафетилась. Вижу, стоит, в руках мешок держит. Тяжё-о- лый! Взяла я у него, попробовала, правда тяжёлый. А бутылку я ещё раньше вынесла, под забором припрятала. Тут меня совесть 6 начала мучить. Думаю, человек мне поросёнка принёс, а я ему, как последнему пропойце - бутылку в зубы и иди дальше. Ну, говорю, заходи! Посидим, поговорим. А он как-то странно бочком-бочком да за калитку. Мне, говорит, сегодня некогда, в другой раз. Бутылку схватил и чуть ли не бегом от меня. Ну, думаю, грэць с ним, понесу поросёнка в сарайчик, а то вон как вырывается. Мы все сидим, затаив дыхание. Тётя замолкает и, как настоящая артистка, держит паузу.
   -А дальше? - я не выдерживаю.
   -Дальше? - тётя хитро щурит свои зелёные глаза,- приношу мешок в сарай, вываливаю кабанчика на пол, а он как зарычит. Мама смотрит на тётю, а потом говорит:
   -Правда, зарычал?
   -Ага!
   -Поросята не рычат, они хрюкают!
   -А мой не только рычит, но и лает, Лизок!
   Мама уже всё поняла, она улыбается одними глазами и говорит:
   -Это порода такая, новая, в шерсти вся и лает.
   Тётя сокрушенно кивает головой:
   -Обманул меня дядька. Вместо поросёнка притащил собаку. Рыжую, худую. Хотела выгнать её за двор, а она не уходит. Спряталась под веранду и сидит. Ладно, сиди! Будешь дом охранять. Так что смотрите, когда в гости придёте, будьте осторожными, чтобы собака вас не покусала.
   -Мама, пойдём, посмотрим на собачку! Я хочу играть с нею.
   -У неё блохи и большие зубы. Возьмёт и укусит тебя.
   Ну, нет! Такая перспектива меня не устраивает. Я сразу пугаюсь и больше не пристаю.
  
  
   ТРАПЕЗА.
   -Что, гости дорогие, есть будете?
   Лёня отвечает:
   -Будем, будем.
   Но у него получается плохо, потому что он заикается и, прежде чем сказать слово, хватает воздух ртом:
   -Ам-ам-буем.
   Я тут же его передразниваю и говорю:
   -Надо сказать - будем!
   Тётя обижается за сына и ворчит:
   -Ну, ты всё знаешь, говоруха...
   Мама, чтобы не обострять обстановку, вмешивается в нашу перепалку:
   -Лиза, неси ложки. У нас есть толчёнка (теперь это блюдо называется красиво - пюре), огурчики, помидорчики. А, может, кто будет борщ?
   Тётя Катя притворно кривится:
   -У нас борщ и дома есть.
   Женщины смеются. Это тётя вспомнила, как мы с мамой пришли к ним в гости. Тётушка стала нас угощать. Предложила суп и холодец. Но я сказала:
   -Суп у нас и свой есть. А вот холодец я буду.
   Мы дружно садимся за стол. Едим пюре с салатом. Табуреток у нас всего две, так что мамы держат детей на руках, тарелок две и всего три ложки. Поэтому сначала едят дети, а уже после - мамы. Я знаю, почему у нас нет посуды.
   -Приходили чужие дядьки и посуду забрали,- так мне объяснила мама.
   А тётя сказала прямо:
   -Ворюги, чтобы им руки поотсыхали. Хорошо, что хоть две тарелки оставили.
   -Грязные стояли, помыть не успела,- говорит мама грустно.
   -Вот чистюли, побрезговали!- тётя смотрит на маму, а мама на неё. Молчат. И вдруг начинают весело смеяться. Сквозь смех тётушка говорит:
   -Никогда не мой посуду, а то воры утащат.
   А я сразу же представляю двух дядек, в каких-то длинных чёрных пальто, в белых туфлях, в фуражках, надвинутых на глаза. Они ходят по комнате и складывают всё, что им нравится в большой чемодан. Я видела такой однажды в городе на автостанции. И только грязную посуду брезгливо отодвигают в сторону.
   -Они ещё придут?- смотрю на взрослых круглыми глазами.
   -Придут и тебя заберут в мешок, если не будешь слушаться, поняла?
   Да, я всё прекрасно поняла - нужно слушаться, но как же это трудно.
  
   ПРАЗДНИК.
  
   Сегодня праздник. По радио с самого утра поют песни. Мы с мамой собираемся на митинг. Я знаю, что это такое. В центре станицы поставят большой деревянный помост, будет много людей, все будут поздравлять друг друга с Днём Победы, а потом будет самое главное - привезут мороженое, в бумажных стаканчиках с деревянными плоскими палочками. Прошлый раз мне мороженого не досталось. Всегда мороженого всем не хватает. Хорошо, что какая-то тётя со мной поделилась. Она подошла к маме:
   -Даша, как дела? А это твоя Лиза такая большая выросла?
   Сама разговаривает, а сама ест палочкой мороженое. Оно такое белое!
   Я держусь за мамину руку, а сама не спускаю глаз с этой палочки, которая в очередной раз отправляется в рот и глотаю слюнки.
   -Мама, пойдёмте!- дёргаю маму за руку. - Я хочу домой, пошли.
   Женщина перестаёт есть, смотрит на меня и говорит:
   -А ты уже съела мороженое, Лизонька?
   Я прячусь за маму.
   -Да не хватило нам,- маме неудобно.
   -Лиза, возьми, вкусно,- протянула мне женщина стаканчик.
   Мне очень хочется, но стыдно почему-то и я отворачиваюсь. Мама хорошо меня понимает и говорит:
   -Бери, тётя тебя угощает!
   Я протягиваю руку, хватаю этот бумажный стаканчик и молчу.
   -Скажи тёте спасибо!
   Но я молчу. Мама знает, что теперь это "Спасибо" из меня и клещами не вытащить. Поэтому она благодарит женщину сама, долго с нею разговаривает, а я ем мороженое и витаю в облаках. Так было в прошлый раз.
   Сегодня опять праздник и я нервничаю с самого утра. Мама одевается, я наблюдаю за нею и не закрываю рот ни на секунду:
   -Я сегодня не пойду на митинг, буду ждать мороженое, а то мне прошлый раз не хватило.
   -Да тебя ж там затопчут.
   -Не-а, я буду первая!
   Наконец, мы выходим. Мама в чёрной юбке, в белой кофточке, на плечах у неё красивый платок, в чёрных туфлях и в белых носочках. Она немного подкрасила брови, красиво уложила волосы. Я смотрю на маму и не узнаю её:
   -Мамочка, вы, как Золушка!
   Мама улыбается и говорит:
   -А ты настоящая куколка.
   Я с гордостью осматриваю себя, глажу руками новое платье, отставив ногу, смотрю на свои новые сандалики и с удовлетворением киваю: Ага!
   Платье на мне тоже новое, мама ночью его пошила из своего старого платья.
   Оно красное, ярко жёлтыми цветами. На голове такая же ленточка. Мы идём по улице. Ярко светит солнце. Кругом празднично шумит народ.
   -Вот и вы! Здравствуйте!
   Это тётя со своим Лёней. Они тоже нарядные. На тётушке новое платье в красно-жёлтую клетку. Она так "наштукатурилась", что лицо выглядит белой маской. Спереди волосы уложены волнами, а сзади заколоты красивым гребешком. Лёня в вельветовых брючках, в белой рубашке, а на голове у него тюбетейка, вся расшитая цветными нитками. При виде этой тюбетейки я просто столбенею, а потом срываю её у Лёни с головы, и надеваю на себе, а он, не долго думая, вцепляется в тюбетейку обеими руками.
   -Ли - за! Ли - за!- мама говорит тихо, но я сразу отпускаю руки.
   -Ну, и не надо. Жадина!- шепчу Лёне тихо.
   Мы все идём к трибуне. Начинается митинг. Здесь много людей с медалями.
   Они так красиво блестят на солнце! Женщины вокруг плачут, и я тоже начинаю всхлипывать. Мама берёт меня на руки и я вижу, что у мамы всё лицо в слезах. Я вытираю своими ручонками мамины щёки, прижимаюсь к ней, обхватив за шею, и уговариваю, как маленькую:
   -Не плачьте, мамочка, не надо, я с вами.
   Мама смотрит на меня своими синими добрыми глазами:
   -Не буду, я не буду плакать.
   Мы уходим от трибуны к ларьку, где стоит огромная толпа, сверкающая и переливающаяся разными цветами радуги.
   -Опять нам не хватит мороженого,- я начинаю всех расталкивать, пытаясь пробраться вперёд, но меня никто просто не замечает. И тут, о чудо!
   Прямо из самой толчеи появляется тётя Катя. Причёска её растрепалась, губная помада размазана по всему лицу, зато в руках она держит два мороженых. Она отдаёт мороженое мне и, невесть откуда появившемуся Лёне.
   - По два в руки давали,- тётя огорчённо вздыхает.
   Отходим в сторону, садимся на скамейку около колхозного амбара. Мы с Лёней быстро справляемся с мороженым, тут тётя и говорит:
   -Ой, как хочется мороженого, просто слюнки текут. Дайте, дайте попробовать.
   -А больше нет...
   Тётя закрывает лицо руками и притворно плачет. Мы смотрим на неё во все глаза. Лёня подходит к матери и гладит её по руке. Сказать он ничего не может, хватает воздух ртом, весь дёргается, а слова застряли где-то в горле. Мне жалко их обоих и я громко говорю:
   -Тётя, не плачь, когда Лёня вырастет, он купит тебе целый ящик мороженого!
   Тётю я всегда называла на "ты", а вот маму на "вы" и эта привычка осталась навсегда. Праздник заканчивается. Люди расходятся по домам, нам тоже пора.
  
  
   В ГОСТЯХ.
   Тут тётушка и говорит:
   -А пойдёмте к нам обедать! Я петуха вчера зарубала, борща вкусного наварила.
   Мама отказывается, зато я хочу мяса и поэтому начинаю канючить:
   -Давайте зайдём, ну, давайте, мама. Я буду слушаться.
   Мне вообще-то не нравится тётина стряпня, у неё всегда то недосолено, то пересолено и борщ у неё невкусный, но мясо я люблю.
   -И вареников наварила с щавлём!
   -А они вкусные?- спрашиваю.
   -Вкусные, с мёдом.
   -С мёдом?
   Я такие вареники не пробовала. Мама варила с картошкой, а тётя Мотя с творогом.
   -Ну так пошли, попробуешь с щавлём.
   Мы идём из центра станицы вниз по улице. Тетушкин дом недалеко. Он достался ей от родителей. Дом стоит на высоком фундаменте, три больших окна с красивыми ставнями выходят на улицу. Крыша, правда, соломенная, но это его не портит. Во двор выходит открытая веранда. Чтобы подойти к двери, нужно подняться на высокое крыльцо, сделанное из толстых дубовых досок. Мы поднимаемся на крыльцо и через просторные сени входим в комнату. В тётином доме тоже две комнаты. Но зато какие!
   -На коню можно йиздыть- так всегда говорит тётя. В первой комнате, тётя называет её "хатой", много места занимает огромная печь. Тётя Катя белит её всегда двумя цветами: синим и зелёным. Белит алебастром, за которым ходит далеко за станицу. Голубой цвет получается от синьки, а зелёный от медного купороса. На окнах у тётушки висят настоящие занавески, ситцевые, мелкими цветочками. Земляной пол она мажет красной глиной, за которой тоже ходит специально "до родника". Во вторую комнату ведёт резная дверь со стёклами. Туда нас, детей, не пускают. Мне всегда кажется, что за дверью кто-то прячется и тайком наблюдает за нами через стекло. У тёти много посуды, хватает всем. Обедаем молча, только ложки стучат.
   -Вот проголодались, да-а! Ну, как борщ? Как вареники?
   -Угу,- только и могу ответить с полным ртом.
   Мы с Лёней осоловели от еды, просто засыпаем за столом.
   -Иди, сестрица, делай свои дела, а я Лизу вечером приведу.
   Мама переносит нас с братцем на большую кровать, застланную красным ватным одеялом, и потихоньку уходит.
   Тётя не работает, поэтому жалеет маму, знает, что ей завтра опять на работу. Стараясь не стучать своим протезом, она убирает со стола, моет посуду и садится у стола с каким-то шитьём. Когда мы просыпаемся, то видим такую картину: тётя сидит с иголкой в руке, шитьё валяется на полу, а она спит, привалившись спиной к стене. Стучат ходики, в комнате светло. Солнце заходит и ярко освещает спящую тётушку и всё, что в комнате. Мы начинаем толкаться и хихикать. В конце концов, падаем с кровати вместе с большой подушкой. Тётя просыпается, ворчит и ведёт нас на улицу "по маленькому". У неё нет уборной. Была, да Лёня спалил. Играл со спичками и случайно поджёг. Теперь большую и малую нужду они справляют в грязное ведро в сараюшке, а потом тётя выносит и выливает всё в яму.
  
  
   СТАНИЧНАЯ УЛИЦА.
   Мы идём по дороге, здесь трудно выбрать ровное место, потому что вся дорога - это сплошное месиво из булыжника, мелких камней. Песок и глина в этой части давно вымыты дождями. Поднимаемся всего на несколько метров выше, поворачиваем за угол и попадаем в объятья сплошной непролазной грязи, размешенной на дороге колёсами бричек.
   -Ну, что, поплыли?- тётя шутит, а я смотрю на свои новенькие сандалики, потом снимаю их:
   -Поплыли!
   Можно было бы пройти и по каменистой дороге, в обход, через центр станицы, но так на много дальше, и тётя выбирает путь покороче. Что меня всегда удивляло, так то, что кругом сухо, а этот кусочек дороги всегда был сплошной непролазной грязью. Тётя осторожно пробиралась по-над забором, а мы с Лёней, прыгая, как козлята, с кочки на кочку, давно миновали болотистый участок и поджидали её на краю не просыхающего болота. Хорошо, что идти-то было совсем недалеко.
   С одной стороны дороги - колхозный двор с мастерскими. А с другой-маленькие, белёные хатки. Они как будто играют с прохожими в прятки, спрятавшись за сливами и вишнями, только соломенные крыши торчат из-за заборов. Воробьи живут в этих крышах стаями. Они понаделали себе там гнёзд и крыши, все, как одна, чернеют дырами воробьиных квартир. Сворачиваем за угол, вот и наша с мамой завалюшка. Но я радуюсь, как путешественник, вернувшийся из дальних стран. Последние лучи заходящего солнца отражаются в крошечных окошках нашей хаты и, кажется, что она подслеповато щурится, улыбаясь уходящему дню.
  
   ОГОРОД.
  
   Как хорошо дома! Вкусно пахнет тушёной капустой с салом. Соседи резали свинью и угостили нас салом. Мама отварила картошку.
   Я люблю её есть с постным маслом. Налить в тарелочку масла, хорошо посолить и макать в эту вкуснятину картошечку - просто царский ужин. Ещё лучше, когда есть хлеб, но и без хлеба хорошо. Мама порезала в капусту сало ме-е-ленько, хорошо его выжарила и теперь оно аппетитно хрустит на зубах. Хоть на улице уже и весна, а у нас ещё много картошки в погребе, да и капусты почти полная кадушка в кладовке. Картошку и капусту мама сама выращивала на своём огороде. Они у неё всегда вырастали. Особенно удавалась капуста. Мама каждую весну делала небольшой рассадничек: обкладывала маленькую грядочку булыжниками с межи, насыпала внутрь перепревшего навоза, сверху засыпала землёй - вот и готово. Как только солнышко пригреет, камни начинают нагреваться, можно сеять семена. Тётя Катя всегда удивлялась:
   -Вот, сестра, всё одинаково делаем, у тебя капуста есть, а у меня нет! Почему? Объясни!
   Но этот феномен так и остался неразгаданной маминой тайной. Мама сажала на огороде всё, что росло по тем временам в наших краях: морковку, свёклу, огурцы, лук, чеснок, а укроп рос сам, его приходилось даже выпалывать, так буйно он разрастался. А вот помидоры не росли во времена моего детства на нашем огороде. Помидоры мама всегда покупала. Теперь - то много разных сортов, помидоры выращивают и в предгорных станицах. Когда я была маленькая, мама всегда брала меня с собой на огород, рассказывала и показывала, как нужно полоть, окучивать, пересаживать. Тётушку это очень сердило:
   -Опять Лиза по огороду топчется? Сестра, зачем ты пускаешь дитя в огород?
   -Пусть помогает мамке!
   -Да какая с неё помощь, один вред!
  
   Но мама в этом вопросе была непреклонна:
   -Пусть учится, пусть помогает.
   За это я всегда благодарна своей мамочке, она не вырастила из меня белоручку, а научила всему, что знала сама. Так точно я поступила и со своими детьми.
   Спать мы ложились рано, потому что мама вставала затемно. Утром она готовила завтрак, уходила к восьми часам на работу, а меня замыкала.
   Днём я не боялась быть одна в комнате. У меня было много кукол, я с ними любила играть.
  
   МОИ КУКЛЫ.
   Куклы у меня были самодельные. Мама мастерила мне их из разных тряпок. Были любимые, а были и нелюбимые. Для лица мама пришивала белую тряпочку и разноцветными карандашами рисовала глаза, рот, нос, брови. От частого использования цвета быстро стирались, тогда я сама брала карандаши, послюнив хорошенько, подкрашивала своих любимиц. Поэтому все мои куклы были косоглазые и криворотые. Среди них были девочки и мальчики. У девочек были волосы из ниток, а мальчики все, как один, были лысые. Мама шила им наряды по ночам из обрезков ситца, которые приносила из швейной мастерской. У моих кукол была кроватка, стол и стульчики, мама выпилила их на своём станке, на работе. Иногда на меня нападала хандра и тогда я просто лежала в кровати до самого обеда. А чаще весело щебетала, как маленькая пташка, со своими куколками, рассказывала им сказки, пела песенки. Игра же у меня была почти всегда одна и та же: я - продавец, а куклы- покупатели. Мои куклы были страшные сладкоежки. Они всегда покупали только конфеты и мороженое. Мама приходила обедать и после обеда выносила мой ящик с куклами во двор, там я и играла до самого вечера. Иногда приходила поиграть со мной соседская девочка, школьница. Но мама не разрешала ей брать меня к себе:
   -Варя, ты играй с Лизой у нас, а домой к себе её не води, а то привыкнет, и будет бояться дома одна. Что я тогда буду делать? Мне ведь работать надо.
   У нас в станице было много родни, но у каждого были свои дети, свои проблемы, своя жизнь. Мама была гордая и упрямая, всё хотела делать сама и всё делала сама. Так и меня воспитала.
  
   НА ЛАБЕ.
  
   Опять бессонница и опять я в своей любимой станице Ахметовской.
   Вот бегу я босиком следом за своей двоюродной сестрой Ниной по лесной дорожке. Реву во весь голос, потому, что хочу, чтобы Нина несла меня "коськом", на плечах, а она не может. Руки у Нины заняты чёрной надутой камерой от автомобильного колеса. Мы идём купаться на Лабу. С нами Нинина подруга Вера, она замыкает наше шествие. Дорожка глинистая, утоптанная, петляет по берегу. Нина часто брала меня с собой на речку. Она усаживала меня к себе на спину и заходила в воду, осторожно окуналась и сразу выходила на берег. Но сегодня у девчат есть камера и они в предвкушении интересного купания. Девчонкам по шестнадцать лет. Они уже взрослые! Выходим на берег реки. Сегодня воды много и река яростно ревёт на перекатах, видно в горах прошёл дождь. Сильно припекает солнце. Зелёный лес стеной подступает почти к самой воде. Кругом ни души.
   Вера первая спускается с крутого берега в воду. Она держится руками за ветки орешника, но поток сильнее её, волна сбивает девочку с ног и вот уже Вера плывёт среди бушующих волн.
   Мы с Ниной спокойно стоим на берегу и ждём. Через несколько минут Вера возвращается:
   -Ух, ты, какая сила! Сегодня много воды!
   -Пошли выше, там ручей впадает в Лабу.
   Подруги с полуслова понимают друг друга. Мы опять идём тем же порядком: впереди Нина, за ней я, сзади Вера. Тропинка то углубляется в лес, то возвращается к реке. Вокруг высокие заросли папоротника, пахнет прелью. Вот и ручей, совсем маленький и не глубокий, а в том месте, где он впадает в реку, образовалась небольшая заводь. Девчата ложатся на камеру, я влезаю Нине на спину, обхватываю её руками и ногами так, что ей нечем дышать. Нина хрипит мне через плечо:
   -Лиза, отпусти горло, а то задушишь. Я не отпускаю, и тогда сестрёнка отцепляет мои ручонки своими руками и говорит: -Держись за лифчик. Теперь я вцепляюсь в лифчик. Как сейчас помню, что он был чёрный, а пуговица белая, пришита чёрными нитками. Девчата руками гребут к реке. Наша камера медленно приближается к бушующему водовороту. От страха я зажмуриваюсь .А когда открываю глаза, то вижу, как мимо проносятся склонившиеся к воде ветви деревьев. Девчонки визжат от восторга, им весело, я ору громче их, но только от страха. Впереди перекат, здесь русло расширяется, делясь на рукава. Девчата направляют наш кораблик в один из таких рукавов. Здесь тихо и спокойно и совсем не глубоко. Вера осторожно сползает с камеры, чтобы мы не перевернулись, снимает меня и вот мы уже снова на лесной тропинке, вьющейся по берегу.
   -Ну что, ещё разок?- спрашивает Нина.
   -Давай!
   Мы опять бежим по тропке, чтобы ещё раз прокатиться по бушующим волнам.
   После купания медленно бредём домой. Дорога всё время в гору, а тут нужно ещё нести меня и камеру. Девчата несут нас по очереди, меняются, потому что я тяжёлая, а камера лёгкая. Камеру несут, боясь проколоть об острые камни, а меня, потому что никакие уговоры и обещания не помогают. Шлепки ниже спины тоже не приносят пользы, я устала и идти не хочу. Сажусь посреди дороги и сижу прямо в пыли грустная и молчаливая. Нина садится рядом, гладит меня по ногам и говорит:
   -Маленькие ножки набегались... Пойдём потихоньку, а? Лиза - Лизонька, моя кисонька!
   Я подхватываюсь с земли, как будто мне огня подложили. Нина не успевает и охнуть, как я уже верхом на ней. Бедная моя сестричка, она ещё сама почти ребёнок, медленно поднимается вместе со мной, говорит подружке:
   -Вер, ну ты глянь, как клещук уцепилась, не оторвёшь.
   -Давай её здесь бросим. Вон, смотри, дядька на бричке едет, сейчас отдадим ему Лизку, пусть везёт подальше.
   Ну, теперь оторвать меня от сестрёнки можно только с мясом.
   Вот так мы и возвращаемся с речки: кто пешком, а кто верхом. Когда Нина совсем выбивается из сил, меня несёт Вера. Мне всё равно, кто будет нести, лишь бы не идти.
  
   ТЁТЯ ТАНЯ.
   А идти нам очень далеко и всё время в гору. Дороги, можно сказать, совсем нет. Сплошные ямы и колдобины, поднимающиеся круто на взгорок. Мы идём по самому краю глубоченного оврага, где пешеходы протоптали узенькую тропку. Весь его склон зарос мать-и-мачехой и высокими стеблями хвоща. Кто-то перегородил плетнями текущий внизу ручеёк, чтобы овраг не размывало дальше, а мне кажется, что это огромный страшный зверь спрятался внизу и скалит свои острые зубы.
   -Нина, я боюсь!- прижимаюсь к ней ещё крепче.
   -Не бойся, дурёха, всё нормально. Скоро придём домой, и будем обедать.
   Тётя Таня встречает нас словами:
   -Ну что накупались? И на камере наплавались?
   -Накупались...Теперь вот Лиза проголодалась, есть хочет.
   Я же молчу, если проболтаюсь, что девчата катали меня по Лабе на камере, то они меня больше никогда с собою брать не будут. Так они мне сказали, и я им верю, поэтому и молчу, чтобы не проболтаться.
   Тётя Таня - родная мамина сестра. Она почти совсем не ходит, всё время сидит или лежит. Она болеет. А дело было так: пошли они с соседкой уже поздней осенью за Лабу в лес за дровами. Туда прошли нормально, а на обратном пути "висячая кладка" через реку раскачалась, тётя Таня не смогла удержаться и вместе с вязанкой дров упала в воду. Она выплыла, но после такого купания заболела, воспалились суставы. Руки и ноги распухли, пальцы перестали сгибаться. Кроме Нины у тёти есть ещё дочь- Тоня, но она уже замужем и живёт где-то под Астраханью. Есть и сын-Ваня, но он уехал на заработки. Вот и бедуют они вдвоём, одна больная, а другая ещё почти совсем ребёнок. Мы обедаем козьим молоком с пышками. Закусываем большими спелыми грушами, которые Нина приносит из сада. У них большой сад.
   Старые высокие деревья в этом году увешены плодами. Тётя Таня еле передвигается, опираясь локтями на табурет, но старается всё делать: и груши, яблоки собирать, готовить кушать, доить козу. Коза у них настырная и "бодучая". Так и старается пробраться в огород и там похозяйничать. Я вижу, как Розка стоит посреди капустной грядки, жуёт капусту и внимательно прислушивается к нашим разговорам. Нина схватила палку и бегом в огород. Коза увидела Нину, рога выставила и стоит, приготовилась к бою. Но Нина её не боится, она подбегает с боку и начинает хлестать Розку по бокам так, что та забывает про драку и галопом улепётывает с грядки.
   -Гони её в закутку, всё равно скоро будет смеркаться. Пойду, подою, да буду идти в хату.
   Тётя Таня встаёт с большим трудом и вместе с табуреткой, на которую опирается, медленно уходит. Я люблю гостить у своей родной тёти. Она очень добрая, никогда меня не ругает, не наказывает и все мои выходки прощает. Нина же у меня лучшая подруга, мамка и нянька. Лето я обычно провожу с Ниной, потому что маму и всех женщин из "Артели инвалидов", где мама работает, летом забирают на покос, увозят далеко в горы на заготовку сена. В Артели много лошадей, на них возят большие брёвна из леса для пилорамы. Вот и заготавливают рабочие летом сено.
  
  
   ВОЗВРАЩЕНИЕ СЫНА ВАНИ.
  
   Сегодня у тёти Тани и у Нины неожиданная радость. Вернулся с заработков Ваня да не один, а с молодой женой. Её зовут Клавдия. Мне она сразу не понравилась. Толстая, огромная, с грубым мужским голосом. Лицо её, как будто вытесано топором.
   Светло-голубые маленькие глазки прячутся под насупленными, совершенно белыми бровями. Говорит мало, строго, как будто отдаёт приказы. И всем своим видом показывает, что теперь она здесь хозяйка. Мы сидим на улице под раскидистой сливой. Клавдия зычно отдаёт первый приказ:
   -Нинка, что это сливы под ногами валяются, а ну быстро собери! Я пойду козу подою, а ты на стол чего-нибудь собери, а то целый день в дороге, йисты хочиця.
   Тётя тихонько говорит, что коза бодается.
   -У меня не побалуется!- грубо отвечает вновь испечённая невестка и уверенно отправляется в сараюшку.
   Тётя украдкой вытирает слёзы и смотрит жалостливо на сына, она хочет его о чём-то спросить, да только качает головой. Ваня тоже не торопится с разговорами. И так всё ясно и понятно.
  
   Нина.
  
   Вот так появилась в нашей жизни Клавдия. В тот памятный вечер мы с Ниной ушли к нам, потому что в их маленькой хатке не нашлось всем места. Среди ночи кто-то осторожно постучал в наше маленькое окошко-это мама, их ночью привезли с дальнего покоса. Я сейчас уже не помню, как мама познакомилась с Клавдией, о чём они говорили, да только Нина осталась у нас. Мама всем любопытным говорила:
   -Девочке далеко ходить в школу. Ну-ка, попробуй, каждый день в такую даль, походи! А уроки когда учить? Она же у нас отличница!
   Моя мама очень гордилась своей крестницей и хотела, чтобы Нина училась дальше, на учительницу.
   Ваня, Нинин брат, изредка заходил к нам, приносил гостинцы, рассказывал о тёте Тане, но в гости никогда не приглашал, да и Клавдия тоже никогда не заходила.
   Нина иногда бегала проведать мать, но возвращалась почему-то всегда быстро, была молчаливой и сразу садилась за уроки. Они с мамой часто, почти каждый день говорили о том, что же делать Нине дальше: учиться или работать?
   -Пойду работать! Как я поеду учиться, если у меня нечего надеть и обуть? Ну, как? Год поработаю, приоденусь...
   -Да где ж ты будешь работать? В колхозе не платят, а у нас в "Артели" работа трудная, а зарплата сама знаешь, какая.
   -Маленькая... Всё равно на платье и туфли за год заработаю.
   Они обсуждали это почти каждый вечер и не обращали внимания на меня.
   -Нина, возьми моё новое платье, а?
   Если сестричке не хватает для полного счастья только платья, я отдам ей моё. Мне тут же становится жалко, и я добавляю:
   -Поносишь, потом мне отдашь, ладно?
   -Ладно! Только оно будет на меня маленькое.
   -А ты его перешей. Мама перешивает мне.
   Мама с Ниной переглядываются и улыбаются.
   -Вот молодец, не жадная Лиза.
   Нина обнимает меня и гладит по голове. Я вырываюсь и сержусь:
   -Чего смеётесь?
   Нина окончила школу на одни пятёрки и сразу же устроилась на работу, туда, где работала мама, в "Артель инвалидов".
  
  
   НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ.
   С мамой на работе произошёл несчастный случай. Женщины ремонтировали контору. Мама стояла на лестнице и белила самый верх, где как раз проходил электрический провод. Её ударило током.
   Мама упала и наделась ногой на кованый завиток, стоявшей прямо в этом месте, чистилки. Лодыжка была полностью разворочена. Хорошо, у нас в станице была, она и есть сейчас, своя больничка, и был доктор, который разбирался в хирургии. Он из клочьев мышц и кожи собрал мамину ногу.
   -Полежать придётся долго, Дарья Васильевна. Может пару месяцев, но зато потом даже танцевать сможете.
   Мы с Ниной ходили проведывать маму каждый день. Она всегда припасала для нас, что-нибудь вкусненькое. Хорошо помню, как мы стояли под окном больницы и рассказывали маме, что ели, что делали.
   А мама лежала бледная и грустная на койке и улыбалась еле-еле.
   Мне так хотелось влезть через окно к мамочке, прижаться к её тёплой руке, но доктор не разрешал, а злая тётка в синем халате кричала на нас. И пахло из окна больницы, чем-то резким и противным. Это был запах хлорки, который я невзлюбила до глубины души, он стал для меня символом больницы, символом боли и страдания, на всю жизнь.
   КТО, КТО В ТЕРЕМОЧКЕ ЖИВЁТ?
   Нина готовила сама, убирала, стирала, каждый день ходила на работу, а по вечерам вместе с подругами отправлялась в клуб. А как же я? По вечерам подруги Вера и Рая приходили и совместными усилиями укладывали меня спать. Очень хорошо помню, как я засыпаю под девчачий щебет. Потом они потихоньку выходят из комнаты и начинают хохотать за дверью. Гремят замком так, что я просыпаюсь. Они убегают, а я заливаюсь горючими слезами. Нина знает, что я не сплю и поэтому долго не задерживается. Чтобы я не плакала, сестрёнка оставляла мне на припечке карандаши и тетрадку. Вот я снова одна в еле освещённой тусклой керосиновой лампой комнатке, всхлипывающая, раскрашиваю картинки, которые Нина нарисовала простым карандашом. Сестра возвращалась из клуба, рассказывала, какое было кино, и мы ложились спать. Но долго так продолжаться не могло, и мама попросила Ваню, чтобы он привёз тётю Таню. Он сначала рассердился:
   -А что люди скажут, что я родную мать, больную, калеку из дома выгнал? Нет! И не проси!
   -Вань, а не дай Бог, с девчатами что-нибудь случится? Дураков полно.
   -Мать тоже не сможет их защитить. Она сама, как ребёнок, да ещё и без движения.
   -Всё ж-таки взрослый человек в хате будет.
   Ваня не соглашался ни в какую. Тогда мама стала просить его:
   -Заберите девчат к себе, а то я за них боюсь. Эти слова стали главным аргументом. На следующий день Ваня привёз тётю Таню на подводе. Он занёс мать на руках в комнату, уложил её на единственную кровать, принёс костыли, узелок с её одеждой и быстро уехал. Он даже не поговорил с нами, не сказал ни одного слова. Так в нашем " теремке" появился ещё один жилец, чтобы остаться в нём на долгие годы. С лёгкой руки соседки я стала называть свою тётю - баба Таня, считала её своей бабушкой. А она и не была против. Тётя Катя с Лёней часто приходили к нам. Тётушка успевала сходить в больницу, проведать сестру, сходить в центр, узнать все новости, зайти к нам и обо всём рассказать. Мы с бабой Таней не скучали, а по вечерам Нина могла спокойно уходить в клуб с подружками.
   В один из таких приходов тётя Катя, скромно опустив глаза, рассказывала бабе Тане, что "сошлась" с каким-то Петром.
   -Не серчайте, нянька, на меня. Теперь я замужняя жена, некогда рассиживаться, а то приедет мой с работы, а меня дома нет. Ещё подумает что-нибудь плохое.
   Её новый муж ездил на подводе. По рассказам тётушки, денег в дом он не приносил, а всё время допытывался у неё, где она деньги берёт.
   --А я ему и говорю, рисую.
   -Тётя Катя, а ты чем их рисуешь, карандашами? Покажи, какими.
   Я несу полную коробку карандашей. Нина смеётся:
   -У тебя, Лиза, таких карандашей нет. У неё они горькие.
   Я тут же пробую язычком карандаш и разочарованно тяну:
   -Н-е-ет, мои не горькие.
   Мне обидно до слёз, что у меня нет нужных карандашей.
   -Тёть Кать, дай нам свои карандаши, пожалуйста! Нина умеет красиво рисовать, она сделает денежки не хуже тебя.
   -Они уже все закончились, исписались,- говорит баба Таня.
   Нина фыркает и тихонько говорит:
   -Самогонкой называются.
   Наконец-то маму выписали из больницы. Я очень хорошо помню тот день. Была уже осень Погода стояла ясная и тёплая, цвели яркими кострами георгины и разноцветные астры. Я играла во дворе с куклами.
   Нарвала разных цветов, сделала домик для кукол и украсила его лепестками. Я громко разговаривала с куклами, меняя голоса, а баба Таня полулежала на кровати в комнате у окна и смотрела на меня в окошко. Если я подходила к калитке, она громко звала меня:
   -Лиза, за двор не ходи, вернись.
   В самый разгар игры калитка скрипнула. Я подняла голову и закричала:
   -Мама, мамочка!
   Бросилась к маме, чуть не сбила её с ног и затараторила:
   -Куклы меня не слушают! Посмотрите, что они наделали, всё разбросали. Я их поставила в угол.
   Только потом я заметила, что мама пришла на костылях и Нина поддерживает её под локоть. Я замолкаю и растерянно смотрю по сторонам. Мама наклоняется и целует меня в щёку, гладит рукой по волосёнкам, торчащим во все стороны. И мне становится хорошо и спокойно: мама дома - это главное.
   Мама неуверенно и осторожно идёт на костылях в комнату, целует сестру, садится на табурет, кладёт рядом костыли и говорит:
   -Ну, что, девчата, будем жить дальше?
   -Будем!- отвечаем почти хором и начинаем жить.
  
  
   ПОДУШКА.
  
   Для начала перетаскиваем старый топчан из чулана в комнату. Переставляем сундук, на его место ставим топчан. Я тоже помогаю, путаюсь под ногами. Потом Нина идёт в кладовку и приносит старые рваные фуфайки, одеяла и всё это аккуратно складывает на топчан. С верху всё это барахло мама накрывает чистым рядном из сундука и получается ещё одна постель, широкая просторная хоть и жёсткая.
   Мама садится на неё и зовёт:
   -Лиза, а ну, попробуй, как тебе будет спаться здесь?
   Нина говорит:
   -Да хорошо ей будет, а то на печке она не любит, боится пауков.
   Я влезаю на топчан и говорю:
   -А где подушка?
   -Тебе ещё и подушку подавай! Ты что барыня?
   -Я не барыня! Ты сама попробуй. Без подушки плохо.
   Нина стоит посреди комнаты и говорит:
   Мамашка, я сейчас сбегаю к Ване и принесу мамину подушку.
   -Нет! Не надо!- наперебой говорят взрослые, я же кричу всё громче и громче:
   -Не буду спать так, хочу подушку! А-а-а!
   Баба Таня расстраивается больше меня:
   -Даша, возьми мою подушку, я всё равно на ней не сплю, голова от подушки болит.
   Из-за моего крика мы даже и не заметили, как в комнату зашла тётя Катя. У неё в руках большой узел, она не спеша его развязала и извлекла оттуда, в торжественном молчании, старенькое ватное одеяло, покрывало и ... подушку. От удивления мы все молчим. Первой приходит в себя мама:
   -Сестра, ты что, ясновидящая?
   Тётя смеётся и говорит:
   -Вы тут так кричали, что я дома услышала. Мне стало жалко Лизу, как же она будет спать без подушки, вот я и принесла.
   Я радуюсь больше всех, прыгаю, как козлёнок по топчану, укладываю и так и сяк подушку, закутываюсь в одеяло. Взрослые смотрят на меня и тоже улыбаются.
   -Спасибо тебе, Катя, спасибо, сестрица! Одной проблемой стало меньше.
  
   РАССКАЗ БАБЫ ТАНИ.
   В этот вечер мы укладываемся пораньше, но почти до самого утра не спим. Взрослые разговаривают, а я слушаю их сквозь сон.
   -Как же так получилось, Таня, что тебе похужало?- мама говорит очень тихо.- Ты, всё ж-таки ходила, а теперь даже не встаёшь. Клавка говорила, что ты скоро без костылей ходить будешь.
   -Да мало ли чего она говорила, - проворчала Нина.
   -Это было перед тем, как ты в больницу попала, в начале лета. Вывел меня Ваня на улицу, подышать свежим воздухом, усадил на табуретку и говорит:
   -Посиди тут, мама, а как жарко станет, Клава отведёт тебя в хату.
   Дело было рано утром. Ваня пошёл на работу, а я сижу. Время уже к обеду, тут невестка и говорит:
   -Я счас сбегаю по воду в колодец, приду и буду тебя кормить. Как пошла, и нет её и нет. А тут дождик зашёл. Гроза, молния, а я всё сижу да ещё под деревом. Взялась за табуретку, хотела идти, как всегда ходила, обопрусь локтями на табурет, ноги переставлю. Да, видно, заспешила. Табуретка упала, а я на неё. Ударилась сильно, потом вся грудь была синяя. Как оказалась спиной на земле не помню. Так и лежала посреди двора под дождём, пока Ваня с работы не пришёл.
   -А Клавка где была?
   -У своей кумы сидела, дождь пережидала. Сказала, что грозу боится.
   -А Ваня что?
   -А что Ваня! Говорит, сама виновата! Не надо было торопиться. Так мне теперь даже лежать больно, не то, что шевелиться.
   -Не плачь, сестра. Я у людей порасспрашиваю, чем такую болячку лечить надо. Завтра медсестра придёт, я у неё спрошу. Доктор обещал заходить, может какое лекарство пропишет, а самое главное, по-моему, нужно двигаться, а то будет хуже.
   И вот уже с самого раннего утра в нашей хатёнке началась борьба за жизнь. Мама сама на костылях, но бодрая и весёлая, подбадривает Нину и бабу Таню. Они повернули больную поперёк кровати и хотели опустить её ноги на пол. Но колени не сгибаются и ноги, тонкие, как палки, с огромными шишками на суставах, торчат вперёд. Тёте больно, у неё слёзы катятся по щекам. Мама с Ниной шёпотом совещаются о чём-то:
   -Вот и хорошо! На сегодня пока хватит. Теперь каждый день будем делать растирания, надо эти шишки немного разбить,- мама, как настоящий доктор, осматривает сестру.
   Ровно двенадцать лет потребовалось маме, чтобы её сестра снова смогла ходить.
   Я не сплю, а внимательно наблюдаю за тем, что происходит в комнате. Больная тихонько стонет, но этот стон у меня до сих пор стоит в ушах. И вдруг я вижу, что у мамы на ноге весь бинт в крови и красная струйка медленно стекает вниз.
   -Мама, у вас кровь, посмотрите! Кровь!- кричу, захлёбываясь воздухом.
   Мама пугается моего крика, костыли с грохотом падают на пол.
   -Лиза, доча, ты что, крови испугалась? Не бойся...
   Нина бегом приносит табуретку, мама садится на неё и они о чём-то тихонько говорят.
  
  
   Сергеевна.
  
   Через некоторое время Нина приводит Сергеевну. Эта женщина лечит людей молитвами и травами. Сергеевна входит в комнату, крестится и ищет глазами иконы, но их у нас нет. Женщина смотрит на маму , ничего не говорит, крестится ещё раз и что-то шепчет. Сергеевна одета в широкую чёрную юбку, тёмно-синюю кофточку, на голове белый платок, завязанный под бородой на узел. Волос не видно. Лицо у неё белое, брови и глаза чёрные, она не старая, а приятная и симпатичная женщина.
   Сергеевна снимает чувяки у порога, подходит к маме и начинает снимать бинты.
   -Ты, Даша, не бойся, больно не сделаю.
   Опять она что-то шепчет, я могу разобрать только "Господи, помоги".
   Сергеевна внимательно осматривает мамину ногу и говорит:
   -Хорошо, что шов разошёлся. Глянь, Даша, сколько здесь гадости.
   Почти всё вышло. Нужно очистить рану. Соседка достаёт из кармана маленькую бутылочку с какой-то коричневой жидкостью:
   -Это хорошая настойка, меня мамка научила её делать. Тут травки разные, на спирту настоянные. Уже года три стоит, вот как раз и пригодилась. Я со своего топчана хорошо вижу, как Сергеевна осторожно раздвигает края раны и щедро поливает её настойкой.
   -Больно?
   Мама молчит несколько секунд, прислушивается к своим ощущениям:
   -Нет, ничего не чувствую.
   Сергеевна улыбается:
   -Вот видишь, какая хорошая настоечка. Она и от зубов хорошо помогает.
   Женщина разговаривает с мамой, а сама ловко орудует над ногой: двигает стопу, прощупывает мышцы, сгибает, разгибает ногу в колене.
   Потом говорит:
   -Так, Дарья, слушай внимательно. Вот здесь образовался нарыв, сейчас он лопнул и гной вышел, но не весь. Я приложу тебе травку, чтобы вытягивала черноту, а ты тоже не сиди, а старайся, лечись. Костыли брось, ногу не береги, наступай на неё хорошо, твёрдо. Старайся ходить, как можно больше. Нога опухнет, ложись, полежи, ногу повыше подними, одеяло подмости или подушку. Отдохнёшь, вставай и опять ходи.
   Сергеевна достаёт из своего необъятного кармана какие-то травы, мнёт их в ладонях и накладывает на рану. Потом она завязывает мамину ногу чистой тряпицей и присаживается на краешек топчана. Только теперь она замечает, что на кровати кто-то лежит, присматривается:
   -Танька, ты что ли, подруга? А я тебя сразу и не разглядела! Ты совсем на себя не похожа, узнать трудно. Что это с тобой такое приключилось?
   Баба Таня молча машет рукой, даже не машет, а еле-еле шевелит.
   Мама рассказывает Сергеевне обо всём, что случилось. Та внимательно слушает, потом, перекрестившись, говорит:
   -Безбожница ты, Танька, вот и маешься. Связалась с субботниками. Попробую тебя полечить, но молитвы не помогут, как бы хуже не стало, а вот какими травами лечиться, какие компрессы прикладывать- расскажу.
   Сергеевна долго рассказывает, как и что нужно делать, потом добавляет:
   -Чуть не забыла, самое главное - не лежи. Сначала просто ноги опускай, сиди на кровати, а потом вставай. Руками двигай, пальцами шевели, головой крути. В общем- двигайся.
   Баба Таня согласно кивает. И только сейчас, испытав на себе заболевание суставов, я понимаю, какую адскую непереносимую боль испытывала моя любимая тётя, и сколько понадобилось ей терпения и мужества, чтобы в конце концов преодолеть болезнь.
   Женщина уходит. У нас в комнате тишина, каждый думает о своём, -Ну что, щебетуха, примолкла - это спрашивает Нина. -Не надо, они грязные, у меня есть получше и показывает сверток.
   -В больнице бинтовали, а я чистые не выбрасывала, складывала в наволочку , чтобы доктор не увидел. Он такой строгий, каждый день проверял тумбочки, чтобы ничего лишнего не было. Мама смотрит на меня и говорит:
   -Лиза, смотри, доча, никому не говори, что Сергеевна приходила меня лечить.
   -Почему? Почему не говорить, а, мама?
   Все молчат, не знают, как объяснить мне, что нельзя рассказывать про это лечение, что медики не признают народной медицины и считают всех целителей шарлатанами.
   Нина берёт меня за руку, ведёт на улицу и тихо-тихо говорит:
   -Лизонька, ни кому ничего не рассказывай , а то доктор отрежет твоей мамочке ножку и будет она, как тетя Катя ходить на деревяшке.
   Ну, теперь меня можно даже пытать, я никому ничего не скажу.
  
   ДОКТОР.
  
   Мама через день ходит в больницу на перевязку и всегда рассказывает в деталях об этом:
   -Доктор сам снял бинты, и очень удивился, что нога не красная, почти без отёка.
   -Вы что занимаетесь самолечением?
   -Я так испугалась, думаю, закроет больничный. И так спокойно ему отвечаю, что Вы, доктор, какое самолечение?! Я даже сама бинты дома не снимаю. А он смотрит исподлобья и говорит:
   -Я не так бинтую, свою повязку я всегда узнаю.
   -Ой, так повязка же было сползла, и я перемотала сама.
   -То-то же " перемотала", разве так бинтуют?
   Доктор успокоился и начал промывать рану, приложил какую-то мазь и забинтовал. Потом помыл руки и сказал:
   -Всегда удивляюсь человеческому организму. Дай ему побольше нагрузку и он сам начинает бороться с болезнью. А то ведь два месяца не заживало, я уже думал, что ногу придётся ампутировать.
   -Спасибо, доктор, что вылечили!
   Мама ничуть не кривит душой. Она на самом деле благодарна доктору за его умелые руки, за доброту, за профессионализм, но, не смотря на это, мама каждый раз после перевязки, дома снимала повязку с мазью и прикладывала травку Сергеевны. Дело быстро шло на поправку. Мама уже могла свободно передвигаться по дому, готовить, убирать, стирать. Через месяц, когда доктор закрывал маме больничный, он уговорил её рассказать, какими травами лечила её Сергеевна, чтобы рекомендовать их всем, кому потребуется. Мама сначала боялась говорить и отнекивалась, но врач очень просил, и мама всё ему рассказала. Через много лет наш доктор стал известным в стране врачом гомеопатом.
  
   Новая мамина работа.
  
   Мама почти выздоровела, но работать у станка уже не могла, и тогда её перевели в сторожа. Её поставили охранять артельский двор по ночам. А в том дворе, чего только не было: пилорама, станки, большая столярная мастерская, сапожная и швейная мастерские, бочарня, кузня, парикмахерская, веничный цех, контора, склады, а между всеми этими зданиями штабеля досок и горы брёвен. Всё это изобилие освещалось двумя лампочками, горящими только до двенадцати ночи. Хорошо, что была тёплая осень, без дождей. Мама сделала себе скамейку в укромном месте, оттуда просматривался весь двор и сидела там по ночам. Её начальник частенько приходил проверять дежурство, но маму не заставал врасплох, потому что видела его и подходила к конторе со стороны двора. Не знаю, как мама согласилась на такую опасную работу, видно, выхода у неё не было.
   Однажды мама пришла с работы сильно расстроенная: в бондарный цех залезли воры. Они выставили раму, натаскали бочек, а вот унести не смогли. Бдительная сторожиха их поймала. К вечеру мама успокоилась и рассказала о происшествии:
   -Сижу я , как всегда на своей скамейке за досками, слышу, где-то разговор: бу-бу-бу, какой-то стук. Я тихонько встала и пошла на голоса.
   Никого не могу найти. Темно, свет уже отключили, а ночь безлунная. Потом думаю, дай-ка я замки проверю на цехах. Тихонечко подхожу к одной двери, к другой- замки на месте, а слышу голоса изнутри. Ага, думаю, через окно влезли. Окна в цеху большие и до земли низко. А там бочек ребята наделали, штук пятьдесят. Я бегом в конюшню, там у конюха ружьё. Зову его тихонько, а он, старый пень, не слышит. Как закричу во всё горло: Петрович, ты где? Отзовись! Смотрю, а он рядом стоит:
   -Ты чего, Дарья, раскричалась?
   -Воры в бондарке, бочки тянут.
   -Пошли!
   Подошли к забору, а ворюги уже бочки перекидают. Петрович снял ружьё с плеча да как гаркнет:
   -Стой, стрелять буду!
   Воры в штаны наложили, как рванули через огороды, через плетни, только треск стоял. Вызвали директора и милиционера. Пересчитали бочки- все на месте, а то пришлось бы мне за них платить. А у Петровича, оказывается, ружьё-то не заряжено было, ему даже и патроны не выдают. Мама смеётся, а баба Таня вытирает слёзы. Я тоже, глядя на неё, начинаю плакать.
   -Лиза, не плачь! Ты чего, а?
   -Боюсь! Боюсь!
   Мама ложиться немного поспать, я укладываюсь рядом и всё время выглядываю, осторожно, одним глазом, не идут ли воры. Тогда баба Таня берёт в руки костыль и говорит:
   -А у меня ружьё. Если воры придут, я их убью. Не бойся. Лучше вставай, будем завтракать.
  
   ЗАВТРАК.
  
   У бабы Тани около кровати стояла табуретка, на ней в тарелке всегда лежал наш завтрак: варёные яйца, картошка, хлеб. В большой банке ароматный травяной чай. Яйца и картошка уже почищены. Это Нина утром завтракала и нам наготовила. Снова вижу себя босой, шлёпающей по земляному полу. Я иду завтракать. Баба Таня пытается самостоятельно опустить ноги вниз, у неё не получается и тогда она просит меня:
   -Лиза, возьми осторожно мои ножки и помоги опустит . Только не бросай, как прошлый раз.
   Но и сегодня получается также. Я беру ноги, кладу их на косынку, которую держу двумя руками, и тащу сразу обе ноги к краю кровати. Баба Таня опирается скрюченными пальцами о постель и немного сдвигается к краю. Я продолжаю тащить ноги и как только вижу, что они уже за краем постели, бросаю косынку. Ноги ударяют по полу пятками и стучат, как деревянные.
   -Ой, ой, не бросай! Я же тебя прошу, не бросай, а опускай потихонечку!
   Но уже всё, дело сделано, ноги на полу и я с чувством выполненного долга усаживаюсь на маленькую скамеечку рядом с табуретом, начинаю завтракать. Тут я замечаю, что Нина забыла поставить нам соль, иду к столу, набираю из пачки щепотку соли и несу к табурету. Соль просыпается между пальцами и в руке ничего не остаётся. Так и хожу несколько раз туда-сюда, на полу появляется дорожка из соли. Не раздумывая долго, беру веник и начинаю усиленно заметать. Соль всё равно видно, тогда голой ногой разгребаю её по сторонам. Понимаю, что мама будет ругать и собираюсь уже зареветь, а тут баба Таня говорит:
   -Молодец, Лизонька. Помощница растёт, хозяюшка, чистюля. Давай сначала чайку попьём, а потом будешь убирать.
   А меня распирает от гордости от похвалы, какое там питьё, я уже придумала себе другое занятие:
   -Нет, баба Таня, мне сейчас некогда, я буду стирать своим куклам платья, а то они такие грязнули, всё испачкали.
  
   ПОСТИРУШКА.
  
   Я выхожу в сенцы, беру там пустое ведро, из другого ведра наливаю в него воды кружкой и заношу в комнату.
   -Ты что, Лиза, в чистом ведре будешь стирать? Лучше возьми тазик, а то ведро испачкаешь.
   Но мне не хочется идти во двор за тазом, беспечно машу рукой и складываю в ведро кукольные одёжки, беру мыло и начинаю стирать.
   Я так азартно тру, что мыльная пена у меня уже и на носу. Моё собственное платье мокрое спереди и мыльная вода капает с него на земляной пол. Я мурлычу весёлую песенку и пританцовываю вокруг ведра. В результате посреди комнатки образуется грязная лужа. Баба Таня не выдерживает:
   -Что ты наделала? Сейчас мамка проснётся и тебя накажет. Выноси быстрей ведро да сполосни его.
   Я не успеваю ничего убрать, просыпается мама. Она молча смотрит на моё безобразие, потом встаёт и шлёпает меня пару раз ниже спины. Потом говорит:
   -Сейчас же всё убери. Одёжки развесь на плетне, грязную воду вылей, ведро ополосни.
   Я хватаю ведро с мыльной водой, выскакиваю, как оглашенная в сенцы, и выливаю грязную воду в ведро с чистой водой, стоящее на скамье. Что тут со мной происходит! Я начинаю кататься по полу в сенях, биться головой и вопить диким голосом. Мама выбегает в сенцы:
   -Ну, что ещё натворила, чего орёшь дурным голосом?- мама спрашивает строго, а у самой руки дрожат и лицо белое, как мел. Я уже ничего не вижу и не слышу, просто продолжаю выть. Баба Таня кричит из комнаты:
   -Даша, что с Лизой? Даша, что ты молчишь?
   Мама не выдерживает такого крика , берёт меня на руки и заносит в комнату. Баба Таня гладит меня дрожащей рукой по голове и приговаривает:
   -Ну что ты, деточка, успокойся. Успокойся моя хорошая.
   Я уже не плачу, а только всхлипываю. Мама относит меня на топчан и говорит:
   -Как же не плакать, вылила грязную воду в чистую, вот и вопит, чтобы я её не наказала. Теперь пойдём по воду, ни капли чистой не осталось. Собирайся!
   Баба Таня жалеет нас обеих:
   -Поешь, Даша, а то пойдёшь голодная.
   Мама садится к столу и наскоро перекусывает. Потом берёт коромысло с вёдрами и мы отправляемся по воду на Лабу. Я тоже иду с ведёрком - банкой из-под консервы на верёвочке. Мы выходим со двора и спускаемся по узенькой тропке, протоптанной по склону оврага. Наша улица превратилась в настоящий овраг с большими голышами на дне. Я смотрю вперёд и говорю:
   -Мама, так далеко идти, а у меня ножки болят.
   -Безобразничать не болят? Пошли, не выдумывай.
   И мы начинаем своё путешествие. Идём долго, потому что река далеко, да и скорость моя совсем маленькая. В том месте, где мы подходим к Лабе, в неё впадает грязная речушка, протекающая через всю станицу.
   Летом мама заходит в воду подальше и набирает чистой прозрачной воды. А сейчас осень, вода холодная и мы с мамой идём вверх по течению реки, переходим по доске грязную Яцоку и заходим в прибрежный лесок. Тропинка заканчивается у большого дерева, вымытые корни которого напоминают ступеньки. С них удобно набирать воду. Это место называется "Пятачок", здесь набирают воду жители всех прилежащих улиц. Лаба шумит и булькает, мне нравится её весёлый разговор. Пока мама набирает воду, я бегаю под деревьями и кричу, пытаясь перекричать шум воды, но у меня ничего не получается.
   Сегодня река ревёт. Я часто вспоминаю именно тот осенний день, шум реки, опавшие листья под ногами и неповторимый запах осени.
   Мама всегда набирала себе полнёхонькие вёдра и несла их так, чтобы не расплескать. А мне она набирала в банку немного воды, чтобы я не облилась. И вот мы уже идем обратно, мама впереди, а я сзади со своим ведёрком.
   -Мама, опять вы мне набрали мало водички! Я хочу полное ведёрко.
   Но мама не слышит. Я смотрю ей в спину и, не долго думая, возвращаюсь, спрыгиваю на корни , наклоняюсь всё ниже и ниже, пытаясь зачерпнуть воды своим ведёрком. Течение здесь сильное, банка моя никак не тонет. Наконец, она в воде. Бурный поток вырывает у меня из рук ведёрко и я чуть сама не лечу за ним следом. Кто-то подхватывает меня под руки и ставит наверх на тропинку. Голова у меня кружится и я не сразу соображаю, что происходит. Оказывается, это мама поставила свои тяжёлые вёдра и бегом вернулась за мной. Мама отвешивает мне пару хороших шлепков по "мягкому" месту:
   -Лиза, так не делай больше, а то утонешь. Ты видишь, какая бурная наша Лаба?
   Я вдруг осознаю, какой опасности себя подвергла и начинаю плакать.
   -Не плачь! Чего ты плачешь?
   -Ведёрко жа-ал-ко! В чём я буду водичку носить?
   -А меня не жалко, что я буду без тебя делать?
   Мама берёт меня за руку и уводит с опасного места. Мы идём
   обратно. Путь домой ещё труднее. Дорога всё время в гору, а у мамы полные вёдра на коромысле. Мама идёт стараясь не расплёскивать воду, а я бреду следом, всхлипывая и размазывая слёзы по щекам:
   -Ведёрко жа-а-ал-ко!
  
   ПОДРУЖКИ.
  
   Впереди у забора лавочка. Я обгоняю маму, влезаю на скамью и молча сижу, устала. Напротив, у забора, в большой куче песка играют дети. Одни девочки. Они все примерно моего возраста. Мама ставит вёдра на скамью и зовёт меня:
   -Лиза, пойдём, поиграем с девчатками .
   Она всегда так делает, даёт мне возможность хоть несколько минут поиграть с детьми. Этих девочек я знаю. Мы подходим к ним, дети строят в песке замки, дороги, мосты. Меня принимают в игру, дают в руки палку-копалку и разрешают строить пещеру. Мама присаживается рядом с нами, сидит, молчит, наблюдает, как мы играем. Отдыхает. Потом встаёт:
   -Пора, Лиза, домой!
   Но я ещё не наигралась и идти не хочу, начинаю плакать и бегаю от мамы вокруг песка. Сейчас вспоминать об этом и смех и грех. Мои подружки тоже бегают за мной, песок летит в разные стороны. Вера, самая старшая из детей, рассудительно говорит:
   -Тётя Даша, пусть Лиза ещё поиграет с нами, мы её потом приведём.
   Мама боится меня оставлять и стоит в растерянности:
   -Правда, приведёте?
   -Приведём, приведём!
   Мама уходит, а я остаюсь с девочками. Они все станут моими подругами на всю жизнь. Где вы теперь мои Вера, Таня, Надя, Лена, Тоня? Разбросала нас жизнь, но я часто вспоминаю вас, мои верные подруги детства.
   СБОРЫ В ДЕТСКИЙ САД.
   Вечером баба Таня сказала:
   -Ну, вот, Лизок, ты уже стала взрослая, сама на улицу гулять бегаешь, подружки у тебя уже есть. Как время быстро летит!
   Мы садимся обедать вокруг табурета, рядом с бабой Таней. Взрослые ведут серьёзные разговоры, а я тоже не молчу, за что мама частенько выпроваживала меня из-за стола:
   -Поела, Лиза? Иди, играй со своими куклами. Нечего в наши разговоры встревать.
   Чаще всего речь заходила о детском садике, который должен был скоро открыться. У нас в станице были две колхозные "площадки", так называли детские сады для детей колхозников. А теперь вот должен был открыться детский сад для детей служащих. Мама, как работник "Артели инвалидов", попадала в категорию "служащие" и хотела отправить меня в детский сад.
   Вспоминаю, как мы сидели и плановали, как и в чём я буду ходить в детский сад.
   -Зима на носу, а у Лизы нет тёплого пальто и ботинок,- мама тяжело вздыхает. -В чём в садик водить ума не приложу. Ладно, закажу завтра в швейной Лизе пальтишко, а в сапожной - ботиночки и завтра же схожу в совет, напишу заявление.
   -Конечно, ей нужно с детьми играть,- баба Таня поддерживает маму,
   -А то дитё всё время со взрослыми, как маленькая старушка. Лиза, будешь в садик ходить?
   -Ой, а как там хорошо! Кукол много и конфеты обещают давать. Ты же любишь конфеты, правда?- мама улыбается и ласково смотрит на меня. Я долго думаю, потом с глубоким вздохом отвечаю:
   -А как же баба Таня без меня? Кто ей ножки будет опускать?
   Но тут я соображаю, что без садика не будет пальтишка и ботинок.
   -Ла-адно! Буду ходить в ваш садик!
   А сама уже мечтаю, как оденусь зимой, и буду бегать по снежку.
   -Мама, а где мои саночки?
   Мама с тётей переглядываются.
   -Ты же знаешь, где. В сарае на гвоздике висят. Зачем они тебе эти саночки?
   Не понимают меня взрослые! Я начинаю объяснять:
   -Помните, когда был снежок, вы, мама, катали меня на санках?
   -Помню.
   -А в чём я была одета?
   -В чём?
   -В вашей кухвайке и в ваших ботинках, помните? Вы с тётей Катей повезли нас с Лёней на горку кататься, у вас ещё руки замёрзли, вы их снегом тёрли, помните?
   -Помню, конечно, помню. А ты помнишь, Лиза, как потом заболела и в больницу тебя хотели положить?
   -Помню! А тётя Аня мне уколы делала. Ох и болючие!
   Мама прижимает меня к себе:
   -Ладно, Лизок, не пропадём. Закажем тебе ботинки, пальтишко и будем зимой кататься на санках. Да?
   -Ага!
   -И будем в садик ходить?
   -Ладно!
   -Ну, иди, играй со своими куклами, а я сейчас затоплю плитку да буду бабе Тане процедуры делать.
   Мама всегда так говорит "Процедуры". Я знаю, что это значит. Мама будет растирать сестру, переворачивать её, поднимать, сгибать и разгибать баба Тане руки и ноги. Потом сядет в изнеможении на табурет, вся мокрая от пота и скажет:
   -Чувствуешь, сестра, у нас сегодня лучше дело?
   Мама так говорит каждый раз, стараясь подбодрить сестру, вселить хоть маленькую надежду на выздоровление.
  
   Я ИДУ В ДЕТСКИЙ САД.
  
   На следующий день мама возвратилась с работы расстроенная.
   -Опоздали мы, Лиза, с заявлением в детсад.
   -Почему?
   Вот что мама рассказала:
   -Прихожу в Совет, подаю председателю заявление, а он и говорит:
   -Поздно Вы обратились, детей уже набрали, что же Вы так поздно пришли? Ладно, сходите к заведующей, если она возьмёт, я буду не против.
   -Прихожу в садик. Заведующая, знаешь кто?
   -Кто?- баба Таня заинтересована не меньше меня.
   -Бывшая наша соседка, Маша. Помнишь, какая она была маленькая шустрая?
   -Помню, как она упала и лоб разбила.
   -Вот по этому шрамику я её и узнала.
   Она меня тоже узнала, поцеловала. Помнишь, сестра, как мы её приютили, ещё мама наша была жива, когда мать Машина умерла.
   -Да чего ж не помнить, конечно, помню. Долгенько она у вас пожила, пока не нашлись родственники.
   -Забрали девчушку тогда в Лабинскую, а вот теперь она выучилась и приехала, будет у нас работать.
   Помолчав, мама продолжила рассказ:
   -Согласилась Маша принять Лизу, завтра с утра поведу. Они ж, оказывается, всем детям заказали в швейной одинаковые костюмчики. Так что мы сейчас пойдём с Лизой мерку снимать, закажем и костюмчик для садика и пальтишко. А я лежу под одеялом, укрылась с головой, выглядываю в дырочку, и сердечко в груди радостно бьётся:
   -Ура! Я иду в садик!
  
   ПЕРВЫЙ БЛИН КОМОМ.
  
   На следующий день мама подняла меня пораньше и мы отправились в детский сад. Идти не очень далеко, но мама не хочет опаздывать в первый день и поэтому поторапливает меня:
   -Давай ручку, Лиза, и пойдём побыстрее.
   Я важно шагаю рядом с мамой, всем встречным ещё издалека кричу:
   -Здрасьте! А мы идём в садик!
   Люди улыбаются, шутят со мной и с мамой. В общем, не смотря на плохую погоду- с утра моросит мелкий осенний дождь - у нас приподнятое настроение. Мы проходим мимо дома тёти Кати, мимо библиотеки, мимо амбулатории.
   -Вон, видишь, дом с зелёными ставнями? Это детский садик.
   -Где? Где?- я осматриваюсь по сторонам и даже поднимаю голову вверх, смотрю на хмурое мокрое небо.
   -Лиза, да ты совсем не туда смотришь! Ну, ладно, не вертись, мы уже пришли.
   Входим в дом. В первой комнате никого нет, а из-за двери, слышны детские голоса, чей - то смех и громкий плач. Я сразу же вцепляюсь в мамину руку. Дверь открывается и на пороге показывается женщина. Я не вижу её лица, даже и не смотрю на неё. Всё моё внимание приковано к белому халату, в который одета воспитательница.
   -Здравствуйте, тётя Даша! Здравствуй, Лиза!
   Женщина делает шаг ко мне. Я смотрю на неё, как на привидение, пячусь задом к стене и начинаю рыдать да так, что даже падаю на пол.
   Мама поднимает меня, пытается успокоить:
   -Лиза, это воспитательница Мария Ивановна. Она хочет с тобою познакомиться. Поздоровайся, скажи: " Здравствуйте, Мария Ивановна!"
   Какое там! Я реву безутешно и горько.
   -Что случилось? Расскажи, доча.
   -Не хочу, там уколы делают, это не садик, вы меня обманули.
   Сквозь слёзы это звучит непонятно.
   -Что ты говоришь? Я ничего не пойму.
   -Это больница,- наконец-то более внятно лепечу я. Это больница, здесь делают детям уколы. Мама, пойдёмте домой, я не хочу здесь быть.
   -Вот теперь всё понятно, - мама поворачивается к воспитательнице, - она испугалась белого халата.
   -Лиза, ты помнишь, мы ходили с тобой в магазин? Там тётя-продавец тоже была в белом халате, но ты же её не испугалась, правда?
   Да, это правда! В магазин ходить мне нравилось. Недоверчиво смотрю на маму, но уже не плачу, а только всхлипываю. Мария Ивановна говорит маме:
   -Заходите в игровую, посмотрите, где дети играют.
   -Пойдём, Лиза, посмотрим!
   Да не тут-то было. Я решаю, что мама хочет меня обмануть и уйти, я опять закатываю истерику, цепляюсь за маму руками, прямо как кошка, карабкаюсь к ней на руки.
   -Рёва-корова, дай молока...,- слышится от двери чей-то голос. Я моментально замолкаю, поворачиваю голову и вижу толстого, стриженного на лысо мальчишку. Он корчит мне рожи и кричит:
   -Рёва - корова, дай молока!
   К нему подбегают ещё дети, они все смеются надо мной и показывают пальчиками.
   Воспитательница говорит:
   -Дети, идите, мойте руки, сейчас будем завтракать!
   Все убегают, а стриженый мальчик продолжает дразнить меня. Я не обращаю на него внимания и начинаю осматриваться по сторонам. В комнате нет никакой мебели, только посредине стоит длинная низенькая скамейка. На стены прибиты маленькие дощечки с крючками, на них висит одежда. На каждой дощечке картинка, причём картинки все разные. Мария Ивановна замечает мой интерес и говорит:
   -Это, Лиза, раздевалка. А вот твоё место.
   Она показывает мне крючок с цыплёнком.
   -Сюда мы вешаем одежду, а вот сюда ставим обувь.
   Но я уже не смотрю, а зарываюсь носом в мамин платок и шепчу ей на ухо:
   -Мамочка, не оставляйте меня здесь. Я боюсь. И дети какие-то противные. Пошли домой! Я не хочу здесь, хочу домой!
   Взрослые о чём-то тихо говорят, потом Мария уходит, но быстро возвращается. В руках у неё красивая кукла, с длинными белыми волосами, заплетёнными в две косы. На кукле пышное платье и красивые туфельки.
   -На, Лиза, поиграй с куколкой, а завтра приходите вместе.
   Я не знаю, как мне поступить. Кукла просто сказочная, я такой даже и не видела никогда:
   -Ма, можно?
   -Бери, доча, только завтра её нужно обязательно принести, а то будет куколка плакать за своими подружками. Мама прячет куклу под плащ, ведёт меня за руку и всю дорогу молчит. Я тоже молчу, переживаю свой позор.
   -О, а что это вы так быстро? Не приняли?- баба Таня начинает нас расспрашивать. Я молчу, а мама повторяет в лицах сцену в раздевалке.
   Она даже садится на пол, стучит головой в стену, в точности повторяя все мои движения. Мы с бабой Таней смеёмся до слёз. Я уже не молчу, а рассказываю про лысого мальчишку и показываю, как он меня дразнил.
   Как сейчас помню, ту забавную сцену, которую показывала мама.
   У нас было такое веселье, такой смех, что мы даже не заметили, как в комнату вошла тётя Катя. Она молча стояла на пороге, а потом засмеялась, да так громко, так неожиданно, что в комнате мгновенно воцарилась тишина.
   -Катя, вот ты нас напугала. Заходи!
   Тётя заходит в комнату, целует бабу Таню, гладит меня по голове и даёт пряник.
   -Чего развеселились? Я думала Лиза в садике, а они дома и смеются, заливаются. Расскажите, что у вас за радость.
   Мама начинает рассказывать всё ещё раз, мы опять смеёмся, а я громче всех.
   -Ты, Лиза, не бойся, уколы в садике не делают, я тебе правду говорю. А вот спать днём укладывают. Я как-то заходила, мне нянечка рассказывала и спальню показала. Там такие мягкие кроватки, на сетке, каждому одеяльце и подушка. Пододеяльники и простыни белые- набелые, наволочки цветочками. Я бы сама в садик пошла, только чтобы спать на такой кроватке. И кормят хорошо, три раза.
   -Катя, когда ты успела?
   -Да вот успела.
   -Бери куколку, поиграй, завтра отведём её в детский сад и посмотрим спальню, если ты, конечно, не устроишь опять рёв. Будешь так плакать, нас с тобой и на порог пускать не будут.
   -Вот, Лизонька ты опозорилась, да-а!- это баба Таня включается в разговор. Нагнали на совесть совместными усилиями.
   -Да не буду я больше плакать, чего вы в самом деле?- машу рукой и понурив голову иду к топчану, где лежит куколка-красавица. Но переживаний надолго не хватает и вот я уже строю домик для куклы, разговариваю с нею, пою песенки. Ничего не вижу и не слышу вокруг, даю взрослым обсудить свои проблемы.
  
   ВОТ И ЗИМА.
  
   Зима в этом году наступила рано. Выпало много снега. Наконец-то мама принесла из швейной моё новое пальто. Я каждый день надевала его, когда шла в детский сад, оглаживала его руками, осматривала со всех сторон. Пальто было просто замечательное, из ярко-оранжевого вельвета, длинное, до самых пяток. Рукава приходилось подворачивать два раза, чтобы не доставали до колен.
   Помню, как баба Таня очень удивилась такому размеру:
   -С кого же мерку снимали, а?
   И как мама ей ответила:
   -Семь раз отмеряли и один раз отрезали. Лиза, может, отнесём пальто обратно?
   Я прижимаю ладошки к груди:
   -Не надо, мамочка, не надо!
   Нина не выдержала, рассмеялась:
   -Пойдём, Лизок, быстрее, а то отберут пальто и отнесут в мастерскую. Они такие!
   Нина каждый день водила меня в садик и забирала обратно, потому что у мамы было очень много хлопот. А самая главная проблема была - дрова. Всё лето мама проболела и не заготовила дров. В ту холодную зиму мама выписала на работе обрезков, каждый день рубила их и складывала под навес. Кучка под навесом никак не хотела увеличиваться, топить-то приходилось два раза: утром и вечером, потому что больная мамина сестра всё время мёрзла.
   Вот мы с Ниной выходим на улицу и останавливаемся, поражённые красотой. Все деревья покрыты инеем, плетень тоже в белой шубке и в шапке набекрень. Мороз не очень крепкий, но чувствительный, щиплет щёки и нос.
   -Лиза, давай ручку, а другую прячь в карман, а то замёрзнет.
   Мы с Ниной идём по дорожке, снег под ногами скрипит, всё вокруг белым-бело, а небо над головой голубое и прозрачное. Красота! Мне не холодно. Я в своём пальто до пят, тёплых ботинках, в тёплых шароварах, да ещё укутана тёплым маминым платком. А вот Нина быстро замерзает.
   На ней фуфайка с короткими рукавами, юбка, на ногах резиновые сапоги. Она хоть и надевает на два носка, но всё равно ноги быстро замерзают. Чтобы совсем не замёрзнуть, Нина подхватывает меня на руки и пускается бегом по снежной дороге, укатанной санями.
   В детском саду тепло и уютно. Две огромные круглые печи отапливают всё здание. Нина сдаёт меня воспитательнице и бегом отправляется на работу.
  
   НИНЫНА РАБОТА.
  
   Я была у Нины на работе, поэтому хорошо помню, как там всё было.
   Нина работала в "Артели инвалидов", вместе с мамой, только не сторожем, а в веничном цеху, где вязали обыкновенные веники. Зимой и летом там стояла пыль столбом, летом хоть дверь можно было открыть, а зимой от этой пыли не было спасения. Женщины и девушки, работавшие там, закутывали лицо платками до самых глаз, чтобы не дышать пылью, но это помогало мало, после работы многие подолгу кашляли. Вместе с Ниной работали и обе её подружки: Вера и Рая. Они не смогли сдать экзамены и вернулись в станицу.
   После работы Нина забегала за мной в детский сад, а я была ей так рада, как будто мы не виделись сто лет. Каждый месяц Нина отдавала маме зарплату:
   -Мамашка, возьмите деньги, я сегодня получила.
   Мама брала, прятала и не тратила ни копейки:
   -Пусть лежат, летом поедешь поступать, пригодятся. Мы с твоей мамой хотим, чтобы ты училась дальше. Одеться надо хорошо, обуться.
  
   КОКЛЮШ.
  
   Тот Новый год я запомнила на всю жизнь. Мне было уже почти шесть лет. Мама пошила мне марлевое платье. Сделала красивую корону из ваты и стеклянных игрушек. Я была снежинкой. В детском саду мы выучили танец Снежинок. На утреннике дети танцевали и пели весёлые песенки. Дед Мороз был во всём белом, с длинной бородой, но почему-то у него был голос нашей няни Ани. После Нового года в детском саду началась эпидемия коклюша. Я, конечно, тоже заболела и всю зиму была дома. Болезнь не поддавалась никакому лечению. Кашель был такой, что я иногда теряла сознание. Вся моя семья старалась облегчить мои страдания. Каждый день баба Таня играла со мной в "магазин". Деньгами были обёртки от конфет. Я была продавцом.
   Очень быстро я научилась считать. Баба Таня закончила один класс церковно-приходской школы, она читать умела, а вот считала плохо. Ей не верилось, что такая крошка в счёте перегоняет её, и тогда баба Таня начинала проверку:
   -Так. Два рубля да ещё два- четыре, отняли один да ещё прибавили три всего пять.
   Не-а! Ты ошиблась! Не пять, а шесть! Вот смотри,- я начинала на пальцах объяснять.
   -Ой-ой-ой! Как же я ошиблась! Конечно шесть.
   Спорить со мной было нельзя, потому что я начинала доказывать свою правоту до хрипоты, а иногда и до приступа надоедливого кашля, после которого я очень обессиливала и могла только молча лежать.
   Весной, когда молодая зелень украсила окрестности, пришла Сергеевна.
   Она, как обычно перекрестилась на несуществующие иконы, достала из своего необъятного кармана горсть сухих трав и рассказала, как их нужно заваривать и пить, чтобы отступил коклюш:
   -Ещё, Даша, выноси каждое утро дитя во двор. До восхода солнца. Укутывай хорошо, чтобы не заболела и выноси. Пусть она с часок поспит на воздухе. И так каждый день до полного выздоровления.
   После этого Сергеевна собралась уходить, но в дверях остановилась и строго спросила у мамы:
   -Твоя Лизавета крещёная?
   -Нет!
   -Почему?
   -Да кто сейчас крестит? Теперь-то и в Бога никто не верит.
   -Знаешь, Дашка, ты, вроде баба не глупая, а мелешь такую чушь. Я так тебе скажу- не верят, а детей крестят. Вчера батюшка покрестил на дому внука председателя. До-ма! Тайно! Но покрестил. Не веришь? Мне матушка сказала по секрету.
   Я вижу, что мама не верит:
   -Какой председатель, колхоза?
   -Нет, не колхоза, а сельсовета.
   -Да ну-у! Не поверю, я его хорошо знаю, столько лет уборщицей в Совете проработала! Он и церковь старую приказал закрыть.
   -Не он это приказал, а начальство из района. Ладно! Веришь, не веришь-твоё дело, а вот Лизку покрести. Господь ей поможет. Ну, всё, я пошла, а вы хорошенько подумайте. Как это так, ребёнок не крещеный, грех какой!
   Баба Таня молчит, что она скажет, она субботница. Приходит на обед Нина и все начинают обсуждать, кого взять крёстными, говорят, как о само собой разумеющемся и решенном деле. Конечно, решающий голос за мамой:
   -Возьму я кумом Ваню, а кумой Харитинку.
   -Вот и правильно. У Вани своих детей не будет, а Харитина добрая, у неё самой дочка без отца растёт,- баба Таня согласна.
   Нина тоже вставляет словечко:
   -Может Клавка подобреет, а то злющая, как змея.
   Все замолкают, каждый думает о своём.
  
   КРЕСТИНЫ.
   И вот однажды в начале лета, мы с мамой идём в церковь. Там уже поджидают нас Ваня со своей женой Клавой и мамина подруга Харитина.
   Мама остаётся во дворе, а мы заходим в церковь. Людей нет никого, только худенькая старушка в белом платочке подходит к нам и что-то говорит взрослым. Я внимательно смотрю по сторонам. Кругом горят свечи, на стенах картины. Есть большие, есть маленькие. Под потолком я замечаю огромную круглую люстру с маленькими свечечками, они не горят. Люстра подвешена на толстых цепях, покрашенных в жёлтый цвет.
   Я спрашиваю у будущих крёстных:
   -А как она зажигается?- и показываю пальцем на люстру. Старушка сразу же делает мне замечание:
   -Не показывай пальцем, это - грех.
   Теперь я смотрю на старушку и спрашиваю у неё:
   -Ну, как они зажигаются? Как?
   Старуха укоризненно качает головой и отходит в сторону. Клавдия шипит, как гадюка:
   -Замолчи, чего разоралась?
   Но не тут-то было.
   -Мама! Мамочка!- кричу так, как будто меня режут и бегу к двери. Дверь тяжёлая, мне не поддаётся, бьюсь об неё, как птичка в клетке:
   -Мамочка, заберите меня отсюда, я не хочу, я боюсь.
   Все уже собрались вокруг меня и пытаются успокоить. Подошёл священник в длинной чёрной рясе. Он что-то говорит старушке и та открывает дверь, выпускает меня на волю. Я бегу к маме со всех ног, обнимаю её, она сидит под старыми ясенями на скамейке, целую и начинаю рассказывать, почему я плачу. Подходит старушка:
   -Дарья, поведи дочку сама, покажи, расскажи всё, а мы пока приготовимся.
   Мы идём с мамой в церковь. Я не забыла, что меня интересует больше всего и тяну маму к люстре.
   -Мама, как они зажигаются?
   -Да очень просто: дедушка звонарь крутит вон ту ручку и люстра опускается. Зажигают свечечки, и дед крутит ручку в другую сторону, люстра с горящими свечами поднимается вверх.
   -Её нужно зажечь!
   -Нет, Лиза, не выдумывай. Это делают только по большим праздникам.
   -Ну, мама!
   -Ни каких "Ну, мама". Смотри, будут люди над тобой смеяться. Скажут, какая Лизка капризная.
   Это для меня самый главный аргумент. Ну-ка, надо мной будут смеяться, как будто я дурочка. Проходим по церкви. Я рассматриваю иконы, надолго останавливаюсь перед распятием Иисуса Христа.
   -Мама, кто его прибил такими большими гвоздиками?
   -Плохие люди.
   -Бедный дядя, ему больно же.
   -Ну, всё, Лиза, пойдём и больше без фокусов.
   Мама смотрит строго, глаза, как две льдинки. Я знаю, что она сердится, и молча подчиняюсь. Обряд крещения проходит без происшествий.
   Мы выходим, крёстные держат меня за руки, а я подпрыгиваю на месте,
   поджимаю ноги и так вишу несколько секунд, потом прыгаю, то на одной ножке, то на другой и всё время кручу головой, смотрю то на крёстного, то на крёстную.
   -Живая?
   -Да ладно, Даша, не ругайся. Давай лучше поцелуемся, кумочка!
   Это говорит Харитина. Все обнимаются, целуются, мне тоже перепадает ласки, и начинают называть друг друга:
   -Кумочка, куманёк, кума.
   Идём гуськом по узкой тропинке домой. Я - впереди, всё время оглядываюсь и кручусь на пятке. Круть, круть, а потом шлёп.
   -Лиза, перестань, а то нос разобьёшь.
   Да, нос у меня самое ранимое место, когда я падаю, то обязательно достаю носом землю. И это, при том что носик у меня маленький и аккуратненький. Крутиться я прекращаю, не хочется в такой день ходить с расквашенным носом.
   Нина уже накрыла стол, приодела бабу Таню и они ждут не дождутся нас из церкви. По этому случаю у нас курочка, картошка, солёные огурцы и помидоры. Крёстные тоже принесли еду. Так что на столе и домашняя колбаса, сало, жареная рыба и даже козий сыр. Посреди всего этого великолепия стоит бутылка водки и большой графин с домашним виноградным вином. Приходят тётя Катя с Лёней. Они принесли пирожков и конфет. В нашей комнатушке тесно и весело,
   всем нашлось местечко, никто не обижен. Мы с Лёней сидим за столом вместе со взрослыми.
   -А это что за вино, нянькино, что ли?- тётя Катя не утерпела.
   -Это ещё с осени осталось, помнишь, Мотя с Егором приезжали? Не допили, стояло, вот и пригодилось.
   -Как они там поживают?
   -Было недавно письмо, купили себе хатёнку в Лабинской, в гости зовут. Нина собирается поехать на толкучку, нужно купить кое-что из одежды, а то совсем обносилась дивчина. Вот и зайдёт к нашим. Картошки повезёт им на гостинец. Я письмо написала Моте, чтобы Нину встретил Лёня на автостанции, а то ей самой тяжело будет нести.
   Я внимательно слушаю, знаю, о ком говорят. Тётя Мотя - родная мамина сестра, дядя Жора - её муж, Лёня - их сын. Вообще-то, у тёти Моти детей много, но я их всех не знаю, они живут далеко на севере и уже все взрослые. Тётя Мотя с Лёней и дядей Жорой недавно переехали, жили сначала в каком-то бараке, теперь купили себе хатку.
   Тётя Катя подвыпила, ей всё интересно:
   -Сколько ж лет они жили на севере?
   -Двадцать два. Десять отбывали срок, а потом ещё двенадцать кум пенсию зарабатывал.
   Мама крестила Лёню, поэтому называет сестру и зятя кумовьями. А Лёня зовёт её мамашкой. Так же и Нина и Тоня, дочки бабы Тани, всегда звали маму мамашкой. А я своих крёстных звала маманька Харитинка и папка Ванька. Так меня научили, так обращались друг к другу. Спросить бы сейчас, почему так, да не у кого, давно нет со мной моей любимой мамочки, заступницы и помощницы, нет крёстных, нет тётушек. Осталась только неумолимая память, подбрасывающая и подбрасывающая дрова в костёр бессонницы.
   -Ну, заробыв пензыю?- тётя Катя одна в нашей семье балакае.
   -Заработал, уже получает.
   Гости слушают их разговор, не вмешиваются. Все знают грустную историю жизни Матрёны и Егора. Харитина, наклонившись к бабе Тане, тихонько спросила:
   -За что ж Жорку посадили тогда?
   -А кто его знает, за что. Сказали: " Враг народа" и дали десять лет лагерей. За что , мы не знаем.
   -Я слыхала, что будто бы он партию и правительство ругал. Один человек слышал и заявление написал,- тёте Кате не терпится показать свою осведомлённость.
   -Хватит об этом! - мама смотрит на нас с Лёней, - ну-ка, дети, полезайте на печь, поиграйте там. Я лампу зажгу, поставлю на припечек.
   Потом поворачивается к тёте:
   -Сестра, что ты болтаешь при детях?
   -Даша, не обижайся. Здесь же все свои, да и время сейчас другое,- тётя оправдывается. Все согласно кивают. Клавдия заводит песню, Ваня подхватывает. У них получается слаженно и красиво, все замолкают, а потом подхватывают, да так, что окошечки начинают дребезжать.
   Роспрягайтэ, хлопци, конэй,
   Тай лягайтэ спочивать,
   А я пиду в сад зэлэный,
   В сад крэнычиньку копать.
  
  
   ПРИПАДОЧНАЯ.
  
   Кашель меня совсем замучил, хотя и лечили меня все: доктор, Сергеевна, крёстные, тётя Мотя. В ход шли не только лекарства, но и травы и разные заговоры. Один случай, связанный с этим проклятущим коклюшем, я не могу забыть. На другой улице, за углом, жила многодетная семья. У них была такая же хатёнка, как и у нас, зато было шестеро детей и все девчата. Я любила ходить к ним играть, там всегда было весело и многолюдно. И вот однажды я играла у них. Мы так бегали, так хохотали, что у меня начался приступ кашля, да такой жестокий, что я начала задыхаться и потеряла сознание. Когда открыла глаза, то увидела над собой белое, как полотно, лицо мамы.
   -Лиза, доченька, вставай, поднимайся! Поднимайся, моя красавица. Ты что, забыла, тебе нельзя кричать.
   Я до сих пор помню, как мама хотела поднять меня, но у неё не получалось. Я сделалась, как тряпичная кукла, выскальзывала у мамы из рук, а сама пошевелиться не могла. Помню, как я прошептала маме:
   -Мамочка, не ругайте меня, я сейчас встану. Я больше не буду.
   -Дурёха, ты моя маленькая, за что же я буду тебя ругать?
   Наконец, маме удалось приподнять меня и усадить, оперев спиной о плетень. Я стала озираться по сторонам:
   -Я, что заснула прямо на земле?
   Потом увидела своих подружек, которые сбились в стайку и о чём-то шепчутся. Я хотела встать и подойти к ним, а они вдруг с громкими воплями, убежали в хату. И тут я услышала, как самая старшая девочка сказала:
   -Прячтесь! Видите, Лизка припадочная, она нас покусает.
   Мама сделала вид, что ничего не слышала:
   -Пойдём, Лизок, домой, а то баба Таня за тобой уже соскучилась. И мы пошли, мама крепко держала меня за руку и я чувствовала тепло её натруженных мозолистых ладоней. Не успели зайти в комнату, я бросаюсь к нашей больной старушке и спрашиваю:
   -Баба Таня, а что такое припадочная?
   -Ты чего такое спрашиваешь? Где слышала такое слово?
   Я машу рукой и кокетливо повернув головку набок отвечаю со вздохом:
   -Да это меня так назвали девчата, мои подружки, что живут за углом.
   -Баба Таня вопросительно смотрит на маму:
   -Даша, что случилось? Что это нашу дивчинку обижают?
   -Ой, сестра, и не говори! Иду я с работы, устала. Слышу, Лиза закашлялась. Думаю, где это она, что так хорошо слышно? А она у девчат, только видно мне, головёнка белеет. Потом раз, исчезла и тишина. Я бегом туда. а она лежит на земле и не дышит. Я давай тормошить, переворачивать. Видно, слюной подавилась.
   Дальше мама уже не может говорить, она обнимает меня и плачет, да приговаривает, как по покойнику. Баба Таня тоже начинает плакать.
   -Вы чего? Умер кто-то?- вбегает в комнату Нина. Она ходила по воду в Лабу и в руках у неё коромысло, вёдра она оставила в сенцах.
   -Да вы чего в самом деле, голосите так, что на углу слышно. Я уже думала мама умерла.
   Нина присаживается на край кровати и обнимает одной рукой свою больную мать, а другой притягивает меня к себе. Баба Таня потихоньку рассказывает Нине, что произошло.
   -Лиза, не плачь, мы тебя вылечим. А с ними больше не играй. Сегодня Вера говорила, что у Дуси тоже был коклюш и они его вылечили. Мамашка, представляешь, они вылечили коклюш утренней зарёй.
   -Чем?
   -Утренней зарёй. Надо рано утром, ещё до восхода солнца, выносить больного на улицу, пусть спит и дышит свежим воздухом. Давай завтра же и попробуем.
   -Умница ты наша!- мама целует Нину в щёку,- а я помню, что об этом говорила Сергеевна, но я как-то не поверила.
   -Ты не поверила, а люди на себе уже испытали. Так что завтра начнём!
   Всё было так, как сказала Нина. На следующее утро я проснулась на
   улице. Ласково светило солнышко, пели птички, рядом разрывался весёлым криком наш красавец - петух. Край неба позолотили первые солнечные лучи. Я сразу даже и не сообразила, что происходит, где я. Мама была рядом, она окучивала картошку и всё время поглядывала в мою сторону.
   -Лиза, ты проснулась? Полежи, подыши свежим воздушком. Я здесь, рядом, буду тебя охранять, не бойся.
   Я снова засыпаю и просыпаюсь уже в комнате.
   -Баба Таня, ты спишь?
   -Нет, уже не сплю, а ты?
   -И я не сплю! А где мама?
   -Ушла.
   И этот ритуал дыхания на рассвете мама будет делать так долго, пока ненавистный кашель не отвяжется от меня навсегда.
  
   ПЕРЕМЕНЫ.
  
   Весной наша станица стала меняться прямо на глазах. Почти не осталось соломенных крыш. Солому безжалостно сбрасывают на землю и жгут. Перекрывают хатёнки кто шифером, кто железом, кто дранью. Центральную улицу засыпали глиной, а потом гравием. Нашу улицу тоже ремонтируют. Тётя Катя говорит:
   -Делают грейдер.
   В центре на площади открыли новый магазин. Он такой большой и красивый, что просто глаз не оторвать. И чего там только нет! Мама водила меня туда всего один раз:
   -Стыдно от людей! Всё ей надо, всё купи! Куклу увидала, сразу в рёв. Будешь сама деньги зарабатывать, так и будешь всё покупать.
   -У меня есть денежки! Вот так! Сама пойду в магазин.
   -Покажи, мы посмотрим, хватит на куклу или нет,- мама с бабой Таней переглядываются и улыбаются.
   -Не покажу! Сама пойду.
   Память снова подбрасывает мне картины детства. Вот я шмыгаю носом и роюсь в своём ящике с игрушками, нахожу фантики от конфет и зажимаю их в ладошке.
   -Всё, я пошла, - и бегом к двери.
   -Лиза, постой, я тебе говорю. Куда? Мама перехватывает меня уже около калитки. Я вырываюсь, брыкаюсь и ...разжимаю руку. Ветерок подхватывает бумажки и разносит по всему двору.
   -Мои денежки!
   -Доча, это куколкины денежки, в магазине на них ничего не продают.
   Мы с мамой бегаем по двору и собираем фантики.
   -Почему не продают?
   -Потому что они игрушечные, а нужны настоящие.
   -А... Тогда не надо! Не нужны они мне. Это просто бумажки от конфет. Не надо, не надо, не надо!
   Я рву свои фантики, а обрывки бросаю на землю и топчу их босыми ногами.
   -Зачем рвёшь? Будете ещё с бабой Таней играть в магазин,- мама пытается меня остановить.
   -Не хочу, не буду- сажусь на завалинку и надуваю губы.
   Всё-таки иногда мама покупала кое - что в Новом магазине. После получки она однажды принесла три куска ситца.
   -Смотрите все, будем шить обновки. Выбирайте, кому, какой цвет нравится.
   Я выбрала себе светло-сиреневый розовыми цветочками, баба Таня - белый с голубым горошком, маме достался розовый с белыми цветами.
   -А что Нине?- мне не терпится всё узнать.
   -Нине мы заказали в швейной мастерской красивое платье.
   Баба Таня как-то судорожно глотнула и еле слышно прошептала:
   -Дорогое, наверное...
   -Не очень дорогое, сестрица, но зато красивое. Нина сама фасон выбирала. Обещали за неделю пошить. Потом ещё закажем.
   Баба Таня всхлипывает:
   -Бедная девочка, из-за меня ничего хорошего в жизни не видела. С детских лет всё работа да работа, одёжи нормальной не сносила, то недоноски чьи-то, то перешитое старьё...
   -Да что ты, Таня! Разве дети в обиде на тебя? В самые трудные годы ты их уберегла, сама не доедала, не досыпала, а все твои дети выросли, людьми стали.
   А сейчас, смотри, как хорошо: еда есть, работа есть, теперь вот и обновки появились. Нина - умница у нас, боевая, она нигде не пропадёт, никакой работы не боится.
   -А Ваня? А Тоня? Я им совсем не нужна.
   -Как не нужна? Кто это тебе такое сказал? Тоня письмо прислала, обещает приехать. Ваня вчера приходил, вон сколько гостинцев принёс. Ты, что,забыла?
   -Ничего я не забыла,- сестра отворачивается лицом к стене, но больше не плачет.
   Мама берёт ткань и начинает придумывать фасоны. Мне она хочет пошить платье с рукавчиком " фонариком", "татьянкой"и с пояском., сестре рубашку, а себе кофточку. Уже через пару дней я щеголяю в новом платье. Мама шила руками по ночам при свете нашей маленькой керосиновой лампы. Нина иногда помогала, но чаще мама отправляла крестницу в кино или на танцы, говорила при этом всегда одно и то же:
   -Иди, погуляй, и так за день наработалась.
  
   Тётушка - самогонщица.
  
   Тётя Катя стала редко к нам приходить, потому, что она устроилась на работу в "Артель инвалидов", стала работать вместе с мамой. А вот как это произошло я сейчас расскажу.
   Однажды, поздним вечером, уже было совсем темно, пришла к нам тётушка, постучала в окошко:
   -Сестра, не бойтесь, это я.
   Мама сразу же открыла дверь:
   -Катя, что случилось? Что-нибудь с Лёней?
   -Да не с Лёней, а со мной! Ой, горе какое!
   -Рассказывай, что случилось?
   -Слышу, стучит кто-то вечером в дверь, да сильно так стучит. Вышла в сенцы, кричу, кто там, чего грохочешь?
   -Открывай, милиция!- я чуть не упала.
   -Какая такая милиция? Чего надо?
   -Открывай, а то дверь сломаем!
   -Счас открою... Хоть оденусь, а сама в хату бегом, самогонку в четверти в печку засунула, бутылки пустые под кровать покидала, суечусь, не знаю, что и делать. А совсем забыла, что у меня возле печки бражка в кастрюле стоит, поставила поближе, чтобы она не остывала. Ой, что делать? Накинула одеялом кастрюлю, ещё и подушку сверху положила. А милиционер опять стучит. Дверь там еле-еле держится. Вышла, откинула крючок, заходите. Входят: милиционер и два дружинника.
   -Где самогон? Где аппарат?
   -Да вы что, какой самогон, какой аппарат? Я не варю.
   -Так. Сейчас сделаем обыск, если что-нибудь найдём, составляю протокол и отправляю дело в район.
   -Кто вам сказал, что у меня есть самогон? Вот люди... набрешут же такое!
   -Па-а-прошу без оскорблений!
   Тётя рассказывала всё так подробно и правдиво, что мы все сидели с открытыми ртами, ждали продолжения.
   -Дальше... Сел он за стол, приготовил бумагу, ручку. А те двое, дружинники, начали шнырять по всем углам, а сами, вижу, пересмеиваются, перемигиваются. Четверть в печке сразу же нашли, вынесли молча во двор, а милиционеру сказали, что ничего нет.
   -Плохо искали, я вам сейчас покажу, как надо работать. Подошёл к кастрюле, одеяло с подушкой сбросил:
   -А это что такое? Ну-ка, помощнички, вынесите сейчас же эту гадость и вылейте на землю.
   Дружинники замялись, жалко добро выливать, а он как заорёт:
   -Я кому сказал? И матом...
   Хлопцы кастрюлю схватили и бегом на улицу выскочили. Молодцы, хоть не всё вылили, а так, чуть хлюпнули, для запаха, остальное под крыльцо спрятали. Дружинники вышли, а милиционер мне и говорит:
   -Даю тебе двадцать четыре часа, если через сутки не принесёшь справку, что работаешь, дам делу ход. Пять лет получишь. Там никто смотреть не будет, что ты инвалид, учти! Отчеканил, встал и ушёл, а я к тебе бегом. Сестра, выручай, устрой на работу!
   Почему-то мне очень сильно запомнился именно тот вечер, когда так быстро и круто изменилась тётушкина жизнь. На следующий день тётя Катя уже работала разнорабочей в "Артели". Двадцать лет они с мамой проработали бок о бок.
  
   НА ПРОПОЛКЕ.
   Весной всех женщин, работающих в "Артели инвалидов" посылали на прополку "веников". Это высокое растение, похожее на кукурузу, только с метёлкой на верху. Женщины называли его "сарго". Чтобы метёлка была хорошая, а ствол не очень толстый, его сеяли густо. Зимой веничье чистили и вязали веники. Мама иногда брала меня на прополку, как она говорила:
   -Развеяться.
   Поле было далеко, распаханная лесная поляна. Ехали туда на бричке. Обычно собиралось много женщин, все в белых платочках, в белых кофточках, в длинных чёрных юбках, с тяпками и с сумками. Ехать было далеко, дорога шла то в гору, то с горы, а в одном месте нужно было переезжать неширокую, но полноводную и очень быструю речушку-Бешенку. Название соответствовало её нраву. Во время дождя речка превращалась в ревущего зверя, вырывала с корнем и несла огромные деревья-"карчи". Каждый раз, подходя к речке, лошади останавливались и сначала пили воду, потом поднимали головы, смотрели на быстрый поток, фыркали и трясли головами.
   Ездовый махнёт, было, кнутом да прикрикнет:
   -Ну, пошли...но-о,- дёрнет за вожжи и почмокает губами, как-то по- особенному. Лошади потихоньку с опаской входили в бушующую воду. Бричка отодвигалась от берега и все разговоры замолкали, слышно было только, как шумит вода. Больше всего я боялась, что наша телега оторвётся от лошадей и поплывёт, как корабль, по речке. Мне было невдомёк, что мы можем попросту перевернуться и оказаться в бушующей ледяной воде. Наконец, переправа окончена. Проезжаем небольшой лесок, и вот оно- поле. Посеяно "сарго" рядами, которые уже хорошо видны. Женщины выгружают свои вещи, складывают всё на траву под огромным деревом и сразу же приступают к работе. Для меня мама устраивает уютное гнёздышко между корнями дерева из своей тёплой кофты. Я некоторое время спокойно сижу, смотрю, как женщины работают. Сначала кофточки и платочки белеют в один ряд, все идут вместе. Но чем ближе к обеду и чем сильнее начинает припекать солнце, тем быстрее меняется картина. Вот уже несколько человек впереди, есть середина, есть последние. Здесь, среди леса, на поляне ветра нет, воздух горячий и влажный, как в бане.
   -Лиза, Лиза, иди сюда!- мама машет мне рукой и я бегу по строчкам рядков.
   -Вот смотри, кого я нашла!- мама показывает зайчонка,-Видишь, какой маленький.
   -А где его мама?
   -Не знаю. На, возьми зайчика, поиграй с ним.
   Мне не хочется уходить, одной скучно:
   -Я здесь побуду, ладно?
   -Иди в тенёк, а то головку напечёт, заболеешь.
   Обратно я еле бреду, всем по пути показываю зайчонка. Но полольщицы торопятся, им некогда распотякивать. До обеда нужно дойти до леса и вернуться обратно. Наконец начинают подходить к нашему стану разгорячённые и уставшие женщины. Обязанности давно и чётко распределены: одни собирают сушняк и разводят костёр, другие накрывают импровизированный стол, третьи заваривают чай разными травами, которые и собирают тут же на поляне. Обед проходил шумно и весело. Главным рассказчиком была тётя Катя:
   -Дивчата, а вы чулы?
   -Ни, ны чулы, расскажи!
   Смех, шумные разговоры, иногда шутливая перебранка. У тёти одна и та же тема, но она неиссякаемая- ЛЮБОВЬ. Я не понимала, о чём речь, но если все вокруг смеялись, то хохотала громче всех.
   -Ты глянь, Катерина, дитё над тобой смеётся.
   -О то ж, бачитэ, яки щас диты?
  
  
   У ЛЕСНОГО РОДНИКА.
   После обеда женщины укладывались отдохнуть в тени. Мне не хотелось лежать и я тянула маму в лес к роднику. Этот родник удивительно красив. Среди густого кустарника - круглое блюдце воды, прозрачной и ледяной. В середине озерка видны ключи. Песок и мелкие камешки, как будто кипят. В нём нет больших камней, бережок вокруг песчаный. С одного края озерцо подступает к деревьям, которые отражаются в нём, как в зеркале.
   Кажется, что родник мелкий, но там лошади по грудь. С того края, где лес, упало в воду большое дерево. Давно упало. На берегу его ствол сгнил и превратился в труху, а в холодной воде сохранились даже маленькие веточки. В этом месте живут тритоны. Я люблю смотреть, как они важно плавают, шевеля зубчатыми хвостами. Однажды мама поймала маленького тритончика, но мне он показался настоящим чудовищем.
   Ладно, Лизок, я его отпущу, пусть плавает. А ты стань вот сюда и посмотри, какие они разные и красивые. Мне нравилось ходить с мамой к озерку. Мама рассказывала мне обо всех растениях, которые встречались нам на пути. Показывала, что можно есть в лесу, а чем можно отравиться.
   -Даша! Ау!
   Мама ведёт меня обратно, усаживает между корней, а сама почти бегом спешит к женщинам. Вечером, когда мы едем обратно, женщины спрашивают:
   -Лиза, где же зайчик? Ты что, потеряла его?
   Я-большая фантазёрка и выдумщица, отвечаю, даже не моргнув глазом:
   -Его мама пришла, наказала за то, что он убежал из дома и забрала его с собой.
   Мне стыдно признаться, что я совсем забыла о зайчонке и не знаю, где он. Женщины начинают задавать разные каверзные вопросы, а я молчу, как воды в рот набрала. Смотрю на небо, на горы, на дома и делаю вид, что ничего не слышу. Ездовой поворачивает голову, взмахивает кнутом и строго говорит:
   -Чого цэ вы до дитя прэчипылыся? Щас як хлысну по спынам, зразу замовчитэ.
   Все бабоньки смеются. Начинаются разные шуточки в адрес мужика:
   -Ишь, расселся, как барин. Как же тут не зазнаться, столько баб и все одна другой краше!
   -Дэвысь, ни наробылысь, ржуть, як кобылыци...
   Возница сплёвывает, а сам украдкой улыбается. Зовут его Матвей. Он худой, как щепка, часто кашляет. Мама говорит, что это после ранения.
  
   ЛЕЧЕБНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ.
   Мама была очень упрямая. Если бралась за что-то, то всегда доводила дело до конца. Так было и бабой Таней. Мама заставляла сестру двигаться, растирала ей руки и ноги. И её труды не пропали даром. К лету баба Таня начала сама садиться на кровати, шишки на руках и ногах стали заметно меньше. Мы радовались её успехам. И вот однажды Матвей привёз откуда-то большую деревянную бочку, сделанную из целого ствола дуба - чаплык. Мама с Ниной наносили в него воды, накидали разных трав и стали греть воду камнями. Плитка топится, а на ней лежат лабяные голыши, нагреваются. Потом мама берёт их по одному и осторожно кладёт в бочку. Вот уже над чаплыком поднимается ароматный парок.
   -Сестра, поднимайся потихоньку, сейчас будем тебя сажать в воду. Лиза, иди, погуляй. Нина, раздевай мать.
   Я выскакиваю во двор и прилипаю носом к маленькому окошечку. Мне интересно, как это они смогут посадить бабу Таню в бочку. Больная становится с кровати на маленькую скамеечку и садится на деревянный край бочки. Нина осторожно берёт мать за ноги и поворачивает их в воду. Мама поддерживает сестру сзади. А потом всё просто: баба Таня осторожно становится на дно, держась руками за края. Нина сразу же ставит внутрь табуретку. Старушка садится и начинается процедура.
   -Как ты, сестрица? Пора вылезать, а то как бы хуже не сделать.
   -Мне так хорошо! Добавьте горяченькой водички.
   -Нет, хватит на первый раз. Давай, спинку потрём, да голову помоем. Будет тебе баня. Теперь снимай рубашку, поднимайся. Будем тебя вытирать и тащить обратно.
   Я уже давно в комнате. Бегаю бестолково под ногами, мешаю.
   -Лиза, сядь, посиди спокойно.
   Баба Таня встаёт на ноги и всё повторяется в том же порядке. Я первый раз вижу её голой. Она такая маленькая, худенькая. Груди у неё высохли и висят, как кожаные сумочки. Сквозь прозрачную белую кожу просвечиваются синие жилки. Мне почему-то становится страшно, и я прячусь под одеяло. Мама вытирает сестру полотенцем, надевает на неё новую рубашку и укладывает в кровать. Нина уже перестелила постель, взбила подушку.
   -Спасибо, родные мои. Теперь и помирать можно!
   -Ну, здрасьте! Мы тебя лечим, чтобы жила, а ты помирать собралась.
   -Я, может, года два некупаная.
   -Что ты, мама, говоришь... Я тебя обтирала тёпленькой водичкой...- Нина обиженно отворачивается.
   -Да разве то купание? Вот это настоящая баня.
   -Отдыхай, сестрица. Мы сейчас всё уберём, а потом за тебя примемся.
   Это значит, что опять будут растирать, двигать, поворачивать и поднимать.
  
  
   ПОСИДЕЛКИ.
  
   Я не знаю, что помогло, но бабе Тане стало легче. Почти год она провела в комнате. И вот наступил момент, когда мы повели её во двор, подышать воздухом. Это был настоящий праздник. Пришли проведать больную близкие и дальние родственники. Все сидели во дворе и рассказывали о своих делах.
   -А вы чулы?- начала свой рассказ тётя Катя, - что дают всем, кто хочет, деньги на стройку? Ссуда - называется.
   В разговор вступает моя крёстная - Харитинка:
   -Я уже и документы все оформила. Завтра поеду в райцентр, бумаги подписывать. Может, и деньги сразу получу.
   -Да ты что! А отдавать чем будешь?
   -Как, чем? С зарплаты будут удерживать. Дают на десять лет. Понемножку и выплачу.
   -А вдруг помрёшь, кто платить будет?
   -Чего мне помирать? Я ещё пожить хочу. Доча у меня маленькая, а теперь и крестница есть. Да, Лизок? На работе я уже договорилась: как получу деньги, сразу Василь Борисович бригаду пошлёт.
   -Харитина, ты всех опередила. Мы ещё ничего не знаем, а ты уже строиться собираешься,- с завистью говорит Клавдия.
   Потом, говорят о ценах, о погоде, о хлебе. Мама передаёт всем привет от старшей сестры Моти и зятя Егора. Самая старая женщина на наших посиделках - бабушка Варя - мамина родная тётя, говорит:
   -Спасибо за привет. Пусть заходят, когда приедут.
   Потихоньку гости расходятся. Остаётся тётя Катя с Лёней. Тётушка достаёт из кармана резинового зайчонка:
   -Лиза, иди сюда. Глянь, что я тебе принесла. Бери. Это тебе вместо живого, что на поле потеряла.
   -Я не потеряла. За ним его мама пришла!
   -Ладно, ладно! Верю. Я два зайчика купила: одного тебе, другого Лёне.
   Потом тётя поворачивается к маме:
   -Вот жаднюга тётка Варька! Хоть бы больной принесла медку. Да и знает, что тут дитё маленькое.
   -Сестра, сытый голодного не разумеет.
   -У них и корова есть и свиньи. Хоть бы тогда молочка или сальца принесла. А то пришла проведать больную с пустыми руками. Есть же такие люди!
   -Хватит, Катя! - мама глазами показывает на бабу Таню. Мол, не расстраивай.- Что нам их богатство? Оно и им радости не приносит. Видишь, какая нянька худая? Говорят, у неё какая-то плохая болезнь.
   -От жадности!- тётушка не хочет уступать. Мама машет рукой:
   -Тебя не переспоришь.
   Они подходят к бабе Тане, берут её вместе с табуреткой и несут в комнату.
   -Нянька, ну, ты и тяжёлая,- тётя Катя тяжело дышит.
   -Это кости тяжёлые, а я лёгенькая, как пушинка. Только не летаю.
   Все смеются и нам с Лёней весело.
  
   КЛАД ПОД КРЫШЕЙ.
   Тётя Катя решила не отставать от Харитины, взять ссуду и перекрыть крышу.
   -Дом у меня хороший, крепкий, а крыша соломенная. Хочу сделать железную. Говорят, железом покрыть - не очень дорого. Что ты, Даша, посоветуешь?
   Тётушка сидит на табуретке рядом с бабой Таней. Вся раскраснелась, глаза блестят. Мама долго раздумывает:
   -Конечно, перекрыть надо! Но я думаю, что шифером лучше. Он не ржавеет.
   -Ой, да что там "ржавеет". Найму - покрасят, вот и будет сто лет стоять.
   Сказано - сделано. Хорошо помню тот солнечный день, когда пришли кровельщики и начали перекрывать крышу.
   Мы с Лёней бегали по двору и ждали, когда же начнётся работа.
   -Лиза, Лёня, идите в сад. Сейчас дядьки будут кидать солому с крыши. Пыль будет лететь, ещё в глаза попадёт!
   -Мамочка, мы хотим посмотреть.
   -Смотрите из сада! И так всё увидите.
   Мама отводит нас под раскидистую грушу:
   -Сидите здесь и не рыпайтесь. А вон там будет костёр.
   -О! Ещё и костёр! Здорово!
   -Сидите и смотрите, а я пошла.
   Мужчины взбираются на чердак, проделывают дыры в кровле и сбрасывают старую, местами почерневшую, солому вниз. Женщины набирают большие охапки и носят на костёр. Мы тихонько продвигаемся всё ближе и ближе к дому. Молча набираем соломы в руки и несём к костру. Пыль стоит стеной. Взрослые нас не прогоняют, а наоборот похваливают:
   -Какие молодцы! Мамкам помогают! Помощники растут!
   От похвалы мы с братцем стараемся ещё больше. Какое это счастье - трудиться вместе со всеми. Но внезапно наша работа прерывается.
   -Лиза, глянь, что я нашёл! В руках у Лёни клубок ниток, перевязанный чёрной верёвкой. Он тянет за верёвку, она разрывается и клубок падает на землю. Я быстро наклоняюсь, хватаю находку и убегаю в сад. Там прячусь за толстым стволом старой яблони. Лёня ищет меня, бегает между деревьями и кричит во весь голос:
   -Лизка, отдай! Отдай!
   Потом начинает реветь. Мама не выдерживает, подходит и отбирает у меня злополучный клубок. Я не отдаю, а начинаю бегать вокруг дерева, наматывая нить на ствол. Нитка заканчивается. И на землю падают скрученные в трубку бумажки. Их много. Мы выхватываем друг у друга эти бумажки и орём на весь сад. Тяжело опираясь на свой деревянный протез, подходит тётя Катя. Мама молча стоит и смотрит на нас. Тётушка отбирает у нас всё:
   -Казала я мамке, царство небесное покойнице, давайтэ гроши, а то с голоду помрэм. А вона упэрлася - нэма. Бачишь, заховала пид стрэху. можэ и сама забула дэ воны в нэи заховани булы.
   Потом уходит, что-то бурча себе под нос. В тот день мы нашли ещё два таких мотка с деньгами.
   Через два дня крыша была перекрыта. Железо покрасили, трубу поштукатурили. Как только всё было сделано, тётя устроила пир на весь мир.
   Я помню, как вполне мирное мероприятие, чуть не закончилось дракой. После третьей рюмки разговор заходит о войне. Мужчины начинают о чём-то спорить, матерятся. Готовы вцепиться друг другу в горло. Мама бесцеремонно вмешивается в их разговор:
   -Так-так, мастера уважаемые! Пора и честь знать.
   -А ты молчи! Ты здесь не хозяйка, так что нечего распоряжаться.
   -Хозяйка - не хозяйка, какая разница. Выпили, закусили, отправляйтесь по домам. Скоро Василь Борисыч придёт, работу проверять. А вы тут пьяные базякаете. Вот он вас премии и лишит. Вы же его знаете!
   -И то правда! Пора, мужики, по домам. Спасибо, за хлеб - соль. Инструменты завтра заберём.
   Мужчины уходят, как-то бочком. Стараясь, не смотреть друг на друга.
   -Даша, ты зачем их разогнала? Пусть посидели бы ещё.
   -Они бы передрались!
   -А за что они завелись, я не поняла.
   -Вспомнили про войну: кто как воевал, да кто что делал. В одной роте они были. Что-то плохое вспомнили. Я тоже не поняла.
   Женщины моют посуду и тихонько поют:
   Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...
   Я не люблю эту песню. Мама всегда плачет. когда её поёт.
   -Мама пойдёмте домой, а то баба Таня уже соскучилась за нами.
   -Сейчас закончим и пойдём.
   Тётушка горестно вздыхает:
   -Война... война... Будь она проклята.
   Песня продолжается, а моё маленькое сердечко сжимается в груди от жалости к этим родным женщинам.
  
  
  
   ПОХОД ЗА ЩАВЛЕМ.
   Это было весной. Мама с Ниной уже посадили картошку. Зацвели деревья. Дни стояли жаркие, но почти каждый день шли дожди. Лаба ревела и бушевала. Грохот воды был слышен далеко. В воскресенье мы с мамой, тётей Катей и Лёней пошли на "Верхнюю" поляну за щавелем. Нужно было переходить Лабу по новенькому, совсем недавно построенному мосту. Как здорово стоять на мосту и смотреть вниз на бурлящую воду!
   -Лиза, Лёня! Не смотрите вниз, а то головка закружится.
   Сквозь шум и грохот воды слов не слышно, мама просто открывает и закрывает рот. Так смешно! Но женщинам не до смеха. Мост ещё не достроен. Дощатый настил без всякого ограждения. А мы подходим к самому краю и пытаемся заглянуть под мост. Мамы в испуге оттаскивают нас от края, и мы идём дальше, держась за руки. Идём по новому настилу, по жёлтым, ещё не почерневшим доскам. Дальше - каменистая дорога, ведущая в лес. В лесу, как и в станице, всё цветёт: дикие груши и яблони облиты белым цветом. Мама, по своей привычке, начинает рассказывать обо всём, что растёт вокруг:
   -Это кизил. Видишь, на нём уже маленькие ягодки.
   Мама срывает несколько. Я сразу же пробую ягодку на зуб. Плоды горькие и терпкие.
   -Фу, какая гадость!
   Тётя смеётся:
   -Когда поспеет, тогда вкусный.
   -Лиза, я сколько раз тебе говорила, что нельзя тащить всё в рот?
   Я таращу глаза и развожу руками. Это означает одно: а как я всё узнаю? Идём дальше. Мама показывает на маленькое цветущее деревце:
   -Это боярышник. Чувствуете, как он пахнет?
   Я начинаю усиленно вдыхать воздух, бегаю вокруг боярышника. Лёня не отстаёт. Он всё в точности повторяет за мной. Весело и незаметно мы подходим к поляне. Стоим на тропинке, затаив дыхание. Перед нами открывается солнечная лесная комната. Мы стоим на её пороге и не решаемся сразу войти. В обрамлении цветущего боярышника, поляна кажется зелёным ковром, усеянным яркими цветами. Порхают невероятно-голубого цвета бабочки, звонко и разноголосо поют невидимые птицы. На несколько секунд мы замираем в восхищении.
   Тётушка взяла с собой мешок и собирается нарвать его полный, что бы заготовить щавеля на зиму.
   -Зимой зелёный борщ такой вкусный! Да, сынок?
   -А-а-га!- Лёня, как всегда, заикается и говорит с трудом.
   Мы с мамой рвём щавель в небольшую дерматиновую сумку, в которой мама берёт себе на работу обед. Щавеля так много, что через несколько минут сумка уже полная. Усаживаемся посреди поляны отдыхать. Мама показывает мне чабрец. Я опять нюхаю и запоминаю навсегда этот аромат.Чтобы не сидеть без дела, помогаем тёте. Мама подшучивает над сестрой:
   -Катя, ты бы лучше чувал взяла. Туда больше влезет.И охота тебе возиться?
   -А ты не смейся. Небось, придёте зимой борщ со щавелем есть! Возиться не хочется, а есть хочется!
   Пока женщины заняты, мы с Лёней влезаем в самую гущу боярышниковых зарослей.
   -Лиза, идите сюда! Вдруг там гадюка?
   Я змей боюсь просто до ужаса.
   -А-а-а! Мама, мама,- бросаюсь напролом сквозь кусты. Острые шипы впиваются в моё ветхое платьишко. Вот я уже на свободе, а у платья вырван огромный клок. Мама качает головой:
   -Горюшко ты моё. Ладно, зашьём дома или выбросим. С Лёни бери пример. Какой спокойный мальчик, просто загляденье. У тебя же, как шило в одном месте,- мама говорит строго, а глаза улыбаются.
   Дорога домой идёт по той самой тропке, по которой мы пришли. Впереди тётя с почти полным мешком щавеля на плечах. За нею - мы. Тётушкина деревянная нога глухо стучит по утоптанной лесной дорожке. Катерина идёт довольно-таки быстро. Она - высокая крепкая женщина. А мы с братцем бегаем кругами. На мосту мама крепко берёт нас за руки. На самой середине настила мама останавливается. Внизу бушует и ревёт река. И, кажется, что мы летим над водой, расправив деревянные крылья. За мостом дорога круто поднимается вверх. Домов не видно. Они прячутся в цветущих вишнях и сливах.
  
   ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЭКСПЕДИЦИИ.
   Доходим до знакомого перекрёстка. Тётя, со своей ношей и с Лёней, идут налево, а мы поворачиваем направо. Идём по дорожке по-над домами. Мне всё интересно, хочется заглянуть в каждый двор. Я подпрыгиваю, то на двух ногах, то на одной, пытаясь рассмотреть, что же там, за забором. Поднимается собачий лай, да такой, что слышен за версту. В сопровождении собачьего хора, мы с мамой подходим к хатёнке моей крёстной Харинины. Она стоит у калитки и, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, всматривается в идущих:
   -О! Здравствуйте! Я уже думала, лиса в станицу забралась, что собаки такой лай подняли. А это свои идут. Лизок, где вы были?
   -Ходили на " Верхнюю" поляну. Я платье порвала... Вот, глянь.
   -Ого! Дырка большая,- крёстная гладит меня по волосёнкам.
   -Щавеля нарвали. С Катей ходили, да вот задержались,- говорит мама.
   -Ну-у! Небось, она мешок брала!
   -А ты откуда знаешь, кума?
   -Догадалась! Женщины весело переговариваются, а я уплетаю пирожок, которым угостила крёстная. Он с яйцом и с луком. Мой любимый.
   -Всё, кумочка. Будем идти дальше. Что там дома творится?
   -Всё там в порядке. Я мимо шла, видела Нину. Таня сидела на улице, мы с нею поговорили. У меня ж, кума, радость. Дали ссуду. Уже деньги получила. В Совете план выделили рядом с "Мужичьей" школой. Участок небольшой, зато сад хороший и вода есть.
   -Вода-это хорошо! Мы здесь, как в пустыне: для стирки дождевую воду собираем. В Лабу каждый раз не набегаешься.
   -Представь, там колодец во дворе и речушка рядом протекает.
   -Я знаю это место, кума. И от центра недалеко, и на работу Любе - рядом.
   Люба - дочь моей крёстной. Она маленькая кругленькая хохотушка, полная копия своей матери. Люба работала санитаркой в нашей больнице. Она мне запомнилась длинной чёрной косой и маленькими, кукольными ручками, нежными и красивыми. Нет уже на этом свете моей крёстной, нет и её дочки Любы. А я помню тот весенний полдень и вкус пирожков и разговоры о будущем, мечты и планы, многие из которых исполнились.
   -Пойдём, доча, хватит прохлаждаться. Мамке завтра на работу, опять всё будет дома неделю стоять.
   -Ну-у...
   -Пойдём, пойдём... Там нас в огороде ждут огурчики, аукают:
   -Где наши хозяечки?
   Уходить мне не хочется, но мама решительно берёт меня за руку и мы идём домой. До ночи мама успевает сделать тысячу дел. Нина тоже не отстаёт. А мы с бабой Таней играем в "Магазин". Вечером за ужином родные начинают разговор о ссуде, о куме Харитинке, о стройке. Говорят долго. Я начинаю клевать носом, но всё-таки успеваю сказать своё слово:
   -Я тоже хочу новую хату, а то наша скоро завалится.
   -Не бойся, не завалится. Она ещё сто лет простоит. Мой ноги и ложись спать. А то упадёшь под стол. Вот мы будем смеяться.
   Я терпеть не могу. когда надо мной смеются. Это вызывает у меня настоящую ярость и долго незабываемую обиду. Поэтому, потихоньку сползаю с табуретки, мою ноги и бегу на своё место: под стеночку, на топчан.
  
   ПОЕЗДКА В ГОСТИ.
   Сегодня мы едем в Лабинск, в гости к тёте Моте. Едем всем "колхозом": мы с мамой и тётя Катя с Лёней. Он едет в город впервые. Я была там уже много раз, поэтому знаю дорогу от автостанции к дому родственников. Я вприпрыжку бегу впереди, и вот мы уже у цели. Тётя Мотя не очень-то рада гостям. Хатёнка у них маленькая, а тут ещё приехала дочка Люба с Севера с двумя детьми и с мужем.
   -Вот гостей понаехало! Где я вас спать буду укладывать?
   Пока мама с тётушкой достают гостинцы, хозяйка немного успокаивается:
   -Будете спать на полу, а кто не хочет, тот пусть едет домой,- и смотрит на меня. Я побаиваюсь мамину старшую сестру и согласно киваю. Дядя Жора совсем другой. Он весёлый и добродушный:
   -Не горюй, Лиза, все поместимся.
   Тётя Катя тоже реагирует на замечание:
   -Прости, нянька, что вот так заявились без предупреждения. Захотелось с Любой увидеться. Познакомиться с её мужем и детьми.
   -Хватит оправдываться. Три часа ехали, проголодались. Давайте к столу! Я как раз большую кастрюлю борща наварила. Люба ещё ругалась:
   -Зачем так много? Завтра, что-нибудь другое сварим.
   Вот как раз и поужинаем. Борща всем хватит.
   Я люблю тётин Мотин борщ. У неё он необыкновенный. Никогда и ни у кого я такого вкусного борща не ела.
   -Лиза, тебе добавить?- тётя зорко следит за трапезой.
   -Ага! Вкусный борщ...,- я подаю тёте тарелку. Ем, а сама внимательно рассматриваю детей: Валю и Толика. Они едят аккуратно, молча. Смотрят в свои тарелки. Мы же с Лёней постоянно переглядываемся, толкаемся под столом ногами. Да ещё и влезаем в разговоры взрослых. Тётя Мотя не может терпеть такого безобразия:
   -Дарья, ты свою Лизку избаловала, дальше некуда. Вырастет, на шею тебе сядет.
   За столом воцаряется тишина. Слышно. как зудит муха в паутине. Спасает положение тётя Катя:
   -Да, что ты , нянька! Лиза такая умница. Привела нас с автостанции к вам. Дорогу показывала. Всё знает: куда идти. где поворачивать. И даже деревья около двора запомнила.
   -Приучать к порядку надо. Видишь, что за столом вытворяет?
   Но я уже сижу смирно. Маленьким своим сердечком чувствую, что маме стыдно за меня. Вижу её напряжённое лицо и синюю жилку, бьющуюся на виске. Мама сидит молча. Я встаю из-за стола, подбегаю к ней сзади, обхватываю руками за шею и громко шепчу на ухо:
   -Мама, я хочу "по маленькому".
   Все слышат мой шёпот. Тётя Мотя говорит:
   -Веди её прямо по дорожке. Там для детей мы поставили старую кастрюлю, потом выльешь. А то в уборной дыра большая, не дай Бог, провалится.
   Спать укладываемся на полу. Мама с тётей Катей по краям, а мы с Лёней в центре, что бы не раскатились. Ночь проходит спокойно, если не считать того, что Лёня " наловил рыбки". После завтрака мы всей гурьбой отправляемся на рынок.
  
   ДОРОГА К РЫНКУ.
   Идём толпой. Тёте Моте это не нравится. Она выстраивает нас в шеренгу. Впереди дядя с тётей "под ручку", за ними Люба с мужем Алёшкой и с детьми. Потом тётушка с Леней. Мы с мамой - замыкающие. Лёня бегает от матери к нам, вертит головой, прыгает и со всеми встречными здоровается. Ему трудно говорить. Мальчонка нервничает от избытка чувств, но здоровается довольно чётко. Люди ведут себя по-разному. Одни отвечают весело, другие удивлённо. Тётя Катя стучит по тротуару своим деревянным протезом и говорит громко, всё время шутит и смеётся.
   -Катерина! Не кричи, ты не в лесу,- тётя Мотя делает резкое замечание.
   Мы вчетвером отстаём от общей компании. Мама потихоньку, чтобы никто не слышал, поучает Лёню:
   -Здесь город, племянничек! Люди друг друга не знают, поэтому не здороваются со всеми. Лёня, здороваться не надо. Ты понял? Вон, смотри, идёт дядька какой-то. Ты с ним не здоровайся. Ты же его не знаешь, и он тебя не знает.
   И, правда. Навстречу идёт мужчина. Обе руки у него заняты сумками. Сумки, видно, тяжёлые и человек ставит их, поровнявшись с нами. Лёня подходит к мужчине, останавливается и рассматривает его, как какое-то диво-дивное. Даже обходит вокруг. Мужчина поворачивает голову и молча следит за ребёнком. Потом оглядывает нашу компанию и спрашивает:
   -Откуда вы такие весёлые, а?
   Катерина останавливается. Ей хочется поговорить. но мама подталкивает её рукой:
   -Пойдём, сестра, а то мы и так уже отстали.
   Мы идём дальше. Мимо городского парка по главной улице к рынку.
  
   НА ГОРОДСКОМ БАЗАРЕ.
   Городской рынок оглушает нас криками торговцев, поросячьим визгом, куриными воплями, шумом торговых рядов. Мы с Лёней под полным контролем. Мамки держат своих деток крепко за руки, чтобы мы не потерялись в этой рыночной суматохе. Подходим к прилавкам. Чего здесь только нет! Нас с братцем больше всего интересует клубника. Весь базар ею пропах. Она крупная. Кроваво-красная, с зелёными сочными хвостиками. Я истекаю слюной, как та клубника соком. Но молчу, потому, что дома мама провела беседу:
   -Если будешь хныкать и просить: купи да купи, больше никуда не поедешь. Смотри, не забудь!
   Я не забыла мамино предупреждение. Молчу. Только подолгу стою у самых красивых ягод, смотрю на хозяек и демонстративно глотаю слюну.
   -Лиза, перестань глазеть. Люди подумают, что ты с голодного краю.
   Мама отлично понимает все мои маневры. Но тут Лёня приходит мне на помощь:
   -Ам-ма-ма, а ам-ма, что это такое?
   Я знаю, поэтому кричу ему, как глухому:
   -Это клубника! Она вкусненькая, сладенькая!- и облизываюсь для убедительности.
   Продавщица протягивает нам две ягодки. Они маленькие, но чистые и спелые:
   -Ось, бэрить, диткы, покуштуйтэ.
   Нашим мамам стыдно, хоть сквозь землю провались.
   -Ой, спасибо! Да не надо, что вы...
   Какое там "не надо"! Мы глотаем ягоды целиком, только хвостики выплёвываем. Смотрим выжидательно, а не дадут ли ещё... Но - нет, не дают. Мама сердится не на шутку:
   -Лиза! Ты мне что обещала?
   Тётя Катя не выдерживает:
   -Даша, давай купим дитям по стаканчику клубники. Лёня её ещё никогда не пробовал. Да и мне захотелось.
   Женщина за прилавком сворачивает нам из газеты по кульку и насыпает клубнику. Я помню те огромные кульки с несколькими ягодами и счастье, которым светились Лёнины глаза. Находим спокойное местечко и уплетаем клубнику, не забывая поделиться со своими мамочками. Когда уже всё съедено и только красные и липкие руки указывают на наш пир, подходят родственники. Они купили два ведра клубники и ведёрко малины.
   -Вот наварим варенья, а зимой будем есть,- Люба довольна покупками.
   -Да вы что, варенье будете с собой везти?- удивляется Катерина.
   -А что тут такого? Не на себе же нести. Поезд довезёт.
   -Дорогое удовольствие...
   -Дорого, а детям полезно. Витамины. Мы же не всё будем варить, а что-то съедим сейчас,- Люба осматривает торговые ряды. - Надо черешни купить... Ладно, в другой раз, а то нести тяжело.
  
   МОИ МАЛЕНЬКИЕ РОДСТВЕННИКИ.
   Я внимательно рассматриваю своих маленьких родственников, Валюшку и Толика. Они одеты в матросские костюмчики. Только у девочки - юбка, а у мальчика - брюки и бескозырка на голове. Верхние рубашки одинаковые: с большими воротниками и с галстучками. На ногах красивые носочки и туфельки. Только вот лица у детей какие-то прозрачные. Бледные и скучные. Перевожу взгляд на Лёню. Его праздничный вельветовый костюм давно выгорел на солнце и немного маловат. На голове брата чёрная фуражка. На ногах - потёртые сандалики. Носков нет и в помине. Зато он розовощёк и весел. Перевожу взгляд на свои ноги. Я в тёплых зимних ботинках с ободранными носами. Вместо носков, скатанные вниз бубликом, чулки. Выставляю ногу и некоторое время любуюсь ею:
   -Ма, мне жарко. Можно я разуюсь?
   -Потерпи, доча! Здесь босиком ходить нельзя, дядя-милиционер арестует,- мама говорит так, чтобы я послушалась с первого раза, не начала ныть и канючить.
   -Тётя, а вы снимите с неё чулки. Будет прохладнее, - вносит предложение племянница.
   -Да ты что, Люба! Она тогда сотрёт ботинками ноги и придётся мне её нести. Я думала сегодня купить Лизе какую-никакую обувку, а магазины все закрыты. Ты не знаешь, где здесь продают обувь?
   -Знаю. Я своим покупала во-он там, - Люба машет в сторону длинного здания с множеством дверей.
   -Ну, мы пойдём туда, а вы домой?
   -Домой. А то и клубника наша потечёт.
  
   ПОКУПКИ.
   Мы расходимся в разные стороны. Люба издалека кричит:
   -Обедать придёте или сразу на автостанцию?
   -Придём... Только сходим за билетами.
   В небольшом магазинчике, куда мы заходим, все товары навалены кучей. Здесь и обувь и одежда, посуда и конская упряжь. Выбирай - не хочу, как говорит тётя Катя. Я помню почему-то все наши покупки. Мне мама купила сандалики, себе и Нине - "мелкие" калоши. Узконосые и чёрные с ярко-красной серединой. Бабе Тане тоже калоши, только тупоносые и большие, что бы их было легко надевать на тёплый носок.
   -Ну, вот... На вёсну все обуты,- мама с удовлетворением осмотрела ещё раз покупки,- а чувяки закажу в сапожной.
   Тётушка тоже покупает и не только для себя. У неё целый список от родственников и знакомых. Получается полная сетка разнокалиберной обуви.
   -Ты что, сестра, все станице загадала, что будешь в город ехать?
   -А ты не смейся. Проверь лучше по списку, всем купила?
   -Да ладно! Нашли дурочку. Сами, небось, тоже в город ездят, да что-то тебе ничего не привозят.
   -Теперь будут привозить!
   -Да! Жди с моря погоды.
   Женщины перешучиваются и подтрунивают часто друг над дружкой.
   Тётя Катя взваливает на плечо огромную сетку со своими покупками и наша компания отправляется на автостанцию. За билетами. От рынка до автостанции не очень далеко. Все встречные с удивлением рассматривают нашу весьма экзотичную группу. Распарившихся женщин в тёплых платках и жакетах с огромными авоськами. Деревянную тётину ногу, мои тёплые ботинки и прыгающего, как козлёнок, мальчонку. Мы идём под взглядами горожан, и от этого становится, как-то весело и стыдно.
   В сутолоке автостанции на нас никто не обращает внимания. Там все такие, как мы. С сумками и баулами, с авоськами доверху набитыми городскими покупками. Мамы относят свои сумки в "Камеру хранения" и торопятся в кассу за билетами. В маленьком станционном зале яблоку негде упасть. Работает всего одна касса и пассажиры с разных направлений толпятся у одного заветного окошечка. Мама отправляет нас с Катериной на улицу, а сама остаётся в очереди. Я помню мамин растерзанный вид, когда она подходит к нам с билетами. Платок свалился с головы, на жакете не хватает двух пуговиц, чулки и туфли затоптаны. Но, несмотря на такие лишения, мама рада и довольна. Билеты у нас, вечером поедем домой. Теперь нам нужно проделать путь от станции до Революционной, где живут родственники. Голодные и уставшие, мы еле бредём. Солнце здорово припекает.
  
   ВОЗВРАЩЕНИЕ К ТЁТЕ МОТЕ.
   -Ось, дэвысь, скоро, наче, будэ гроза,- тётя смотрит на небо, приложив руку козырьком к глазам.
   Мы ускоряем свои шаги, но весенний дождик быстрее нас. Сверкает молния, грохочет гром. Приходим к тёте Моте мокрые, как курицы. Вода стекает с нас ручьями.
   -Даша, раздевай детей. Возьми сухое, переодень. А то ещё заболеют! Знаю твою мызаную дочу, сразу ангину подхватит,- тётя Мотя говорит так, как будто сердится.
   -Не ругайся, нянька! Мы спешили, но дождь быстрее нас бегает.
   -Переоденьтесь и вы с Катериной. Люба, дай им что-нибудь. Мокрое развесим под навесом, оно быстро высохнет.
   Весенний дождь пролетел. Умытая листва сверкает на солнце. Скворец запел свою песенку на крыше своего домика. Воробьи чирикают в виноградных лозах. Красота! Садимся обедать во дворе.
   -На свежем воздухе аппетит лучше,- говорит мамина старшая сестра.
   А у нас он и так отменный после такого путешествия по городу. За столом я пристально рассматриваю Валентинку. У неё узкое кукольное личико, ясные голубые глаза и кудрявые волосы. Кучеряшки такие мелкие и многочисленные, что ни один гребешок их не берёт. Поэтому Валю всегда стригут коротко. И всё равно непослушные пружинки торчат в разные стороны. Я любуюсь Валиными волосами, а потом протягиваю руку и глажу её по голове. Оказывается её волосы мягкие и шелковистые. Мне хочется притронуться к ним ещё раз. Но Валентинка резко отодвигается:
   -Не надо!
   -Я не буду дёргать, только поглажу...
   -Не надо, я не хочу.
   Мы смотрим друг на друга: я с удивлением, а Валя с каким-то отвращением, как будто увидела паука или жабу. Так до сих пор я и не знаю, за что она меня так сильно невзлюбила в детстве. Во взрослой жизни мы иногда встречались, хоть и очень редко. Но с возрастом отношения не стали теплее.
   В тот весенний день взрослые долго сидят за столом. Пьют сладкое тётино Мотино вино и разговаривают. Мама расспрашивает у сестры обо всех племянниках: о Мане, о Васе, о Лёне. А мы - дети играем под большой раскидистой яблоней. Валя верховодит, потому что она старше всех нас. Мне это не нравится, но я терплю. Лёня всё время поглядывает в мою сторону. Он не узнаёт меня. Дома я уже затеяла бы драку и доказала своё превосходство. Всё очень просто: я боюсь тёти Моти, её едких замечаний и поэтому стараюсь вести себя тихо. В самый разгар застолья приезжает на велосипеде сын тёти - Вася с двумя дочками: Наташей и Валюшкой. Объятия, поцелуи. Разговор вспыхивает с новой силой. Вася подводит дочек к нам. Малышки бросаются к Вале. Они её хорошо знают. Весело щебечут, рассказывая о каких-то своих делах. Наконец - то наступает мой черёд. Я тихонько зову Лёню и Толика:
   -Айда, за двор! Там такой тутовник растёт, объедение!
  
   ЗА ДВОРОМ.
   Мальчишки с радостью кивают головами, и мы тайком отправляемся на улицу. Тётин домик стоит в глубине двора. Это когда-то была летняя кухня. Потом хозяевам понадобились деньги. Они отгородили часть двора сеткой и продали. Чтобы выйти на улицу, нужно было обогнуть угол соседского дома, пройти по узкому проходу прямо под окнами. Открываешь тугую металлическую щеколду и вот она - свобода. С улицы тётин дом не было видно. Зато, когда проходил дождь, вся вода с крыши большого дома устремлялась во дворик, переливалась через низкий порожек и плескалась в коридорчике. Тётя Мотя по этому поводу всегда говорила:
   -Не хоромы! А крыша своя над головой.
   Помню, как мы высыпали за двор: с криком, визгом. Улица в этом месте была широкая. Шоссе засыпано гравием, а тротуар - песком, плотно утоптанным множеством прохожих. Пространство между проезжей частью и тротуаром было засажено разными деревьями. Вот среди этих деревьев и рос молодой тутовник. Сначала мы собирали ягоды с земли, а потом влезли на дерево. Тонкий стволик не выдержал нас троих и сломался. В это же самое мгновение в калитке появилась рассерженная тётя. В руках у неё змеился тонкий прутик:
   -Ну-ка, слезайте, негодники! Поломали дерево, справились... Лизка, это ты научила по деревьям вешаться?
   Я слезаю с дерева без всякого раскаяния. "Вжик"- прутик врезается в мягкое место. От удивления и боли я даже подпрыгиваю. Мама часто обещала наказать хворостиной, но не била, а вот тётя, без всяких угроз, сразу ударила.
   -Ты плохая тётка, я тебя не люблю,- сажусь прямо на траву, усеянную чёрными спелыми ягодами. Натягиваю подол на колени, обхватываю ноги руками и тихонько плачу. Тётя в сердцах бросает прутик на землю и уходит, хлопнув калиткой. Мальчишек давно нет рядом. Почуяв, что запахло "жареным", они убежали во двор. Выходит мама:
   -Пойдём, Лиза, извинишься перед тётей Мотей. Зачем ты ей нагрубила? Она на тебя обиделась.
   -Ну и пусть. Она меня ударила... Никуда не пойду.
   Я отворачиваюсь от мамы и смотрю на дорогу. По ней иногда проезжают машины, велосипедисты крутят педали. Интересно...
   Мама долго что-то говорит, убеждает меня, а я ничего не слышу. Сижу, думаю о своём и никак не реагирую на её долгие речи. Мама смотрит на меня, кивает головой:
   -Вставай, пойдём...- наклоняется, берёт меня за руку и хочет поднять с земли. Но не тут-то было. Я падаю на бок, потом на спину и начинаю отбиваться свободной рукой и ногами. Ору при этом, как резаная. Мама отпускает меня и, не говоря ни слова, идёт по тротуару, но не к калитке, а совсем в другую сторону. Её спина быстро удаляется. Я смотрю маме в спину и представляю, что сейчас мама повернёт за угол и исчезнет. Я её больше не увижу. Подхватываюсь с земли и бросаюсь следом. Душераздирающий вопль потрясает окрестности:
   -Ма-а-мочка-а-а!!! - догоняю маму, хватаю её за руки, потом - за ноги, чуть не опрокидываю на тротуат.
   -Ну, всё, Лиза, пошли обратно, хватит дурить. Испугалась, что мамка уйдёт? В другой раз - уйду, вот увидишь!
   Мы разом поворачиваемся, чтобы идти обратно. То, что мы видим впереди, достойно кисти художника: вся наша родня стоит каменной стеной. Малыши - впереди, за ними - взрослые. Все молчат и смотрят, как мы приближаемся. И тут начинают говорить разом, но я их не слышу. Я смотрю на маму, держусь за её руку и ощущаю такое счастье, что всё остальное просто ерунда. Лёня подбегает ко мне и шепчет на ухо:
   -Мы думали, тебя машина задавила...
   -Ёщё чего!?
   -А ты зачем так громко кричала?
   -Надо было, вот и кричала...
   Лёне непонятно моё объяснение, но и то хорошо, что всё хорошо закончилось. Остальные молчат, Только тётя укоризненно качает головой.
  
   ДОРОГА ДОМОЙ.
   В жизни мне много раз пришлось уезжать из дома и возвращаться. Но так остро чувствовать и радоваться возвращению можно только в детстве.
   Наконец-то, мы сидим в автобусе. Людей битком. Все с сумками, с сетками, мешками. В город привозили: фрукты, овощи, птицу, сало. Из города везли обувь, одежду, макароны, разные крупы и даже хлеб. У нас в станице была пекарня, но хлеба всем не хватало. Ехать нам долго, три часа. Дорога никудышная, а автобус и того хуже. Разбитый и дребезжащий. Некоторые окна заделаны фанерой. Нам с Лёней повезло, окна целые рядом с нами. Можно смотреть на меняющийся пейзаж, как в кино. И с самого начала поездки я не отрываюсь от окна. Переезжаем через железную дорогу и медленно катим в сторону гор. Дорога проходит вблизи железнодорожного полотна, и нам сегодня повезло.
   -Лёня! Смотри, поезд! Да смотри же, смотри...
   Брат и так смотрит в окно не отрываясь, но я всё равно кричу, стараясь перекрыть дребезг и лязг разбитой колымаги. Владимировская осталась позади, скоро мостик через канал, а за ним Засовская. Эта станица привольно раскинулась в долине Лабы. Слева её надёжно охраняют невысокие безлесые курганы, покрытые изумрудным покрывалом весенней зелени. На остановке много людей выходит, дышать становится легче.
   Самое интересное начинается дальше. Дорога петляет по равнине, поросшей огромными кустами шиповника и ежевики. Потом начинается лес. Он подступает к гравийке со всех сторон. Наклонившись, мама показывает мне рукой, мол, смотри вперёд. Я и сама знаю, что сейчас слева у дороги появится вросший в землю камень. Не просто камень, а огромная глыба, неизвестно когда упавшая с вершины придорожной скалы. Я вытягиваю шею и впиваюсь взглядом в бегущую за окном дорогу. Вот и камень. Он как бы поворачивается, приветствуя путников.
   -Лёня, смотри! Смотри!- опять тормошу брата, кричу во всё горло и с победным видом оглядываю уже полупустой салон. Как я горжусь собой! Как будто в этой красоте, проплывающей за окном, есть и моя заслуга. Камень, поросший ярко-зелёным мхом, скрывается за поворотом. Начинается крутой подъём на перевал. С вершины видна Лаба. Она несёт свои мутные воды далеко внизу. Рёва весенней реки не слышно за скрежетом и завыванием старого трудяги-автобуса. Я боюсь высоты, и поэтому стараюсь не смотреть в окно. Одного случайного взгляда мне достаточно, чтобы сердце убежало в пятки. Спускаемся вниз. В центре Каладжинской автобус останавливается. Ещё выходят люди. Желающих ехать в Ахметовскую остаётся всё меньше и меньше. За Каладжинской дорога идёт по равнине, полого поднимаясь вверх. Ужё и хутор Гофицкий остался позади. Горы открываются взору путешественников. Рядом они высокие и лесистые. А на самой линии горизонта видны скалистые Кавказские вершины, покрытые ледниками, сверкающими в лучах заходящего солнца. Ахмет-скала теряется на фоне этого великолепия. Чем ближе к станице, тем выше становятся окружающие горы, дальние исчезают, скрываясь за ближними. Ахмет-скала вырастает до своих обычных размеров. Ура! Мы дома! В горах темнеет очень быстро. Почти нет сумерек. Ночь наступает сразу за заходом солнца. В темноте идём домой. Я так устала, что бреду за мамой с закрытыми глазами. Хорошо, что хоть идти недалеко. Вот и наш терем-теремок. Баба Таня и Нина встречают нас радостными возгласами. Начинаются разговоры.
  
  
   Разговоры.
   При свете керосиновой лампы ужинаем. Нина убегает к подругам. Баба Таня сидит на кровати, свесив грустно голову.
   -Сестра, ты чего загрустила?
   -Да, так... Сама не знаю. Тоска какая-то напала.
   -Слушай дальше,- мама хочет рассказать, как ходили на рынок. Но я вмешиваюсь. Поднимаю подол платья и показываю след от хворостины на попке. То, что след есть, я точно знаю. Рассматривала тайком свой зад в большое зеркало ещё в городе.
   -Посмотри, баба Таня, как меня побила тётка Мотька. Видишь?
   -Лиза, не жалуйся! Сама виновата. Лучше расскажи, за что получила,- мама одёргивает моё платье.
   -А ни за что! Куда там, залезли на тутовник. Так скорее бить.
   Баба Таня молчит. Я чувствую её поддержку и начинаю тарахтеть без остановки. Всё валю в одну кучу: обед, рынок, покупки.
   -Даша, что там случилось?
   -Ничего страшного. Просто расстроилась сестра, да и всё. Залезли дети на дерево, ветки обломали, ягоды оббили. А Мотя собиралась варенье с тутовника сварить. Там же город, всё покупное.
   -Да что ему сделается, тутовнику? На следующий год ещё лучше будет,- старушка гладит меня по голове, потом прижимает к груди. - Ничего, Лиза, не грусти. До свадьбы заживёт.
   Я усаживаюсь на маленькую скамеечку и, подняв голову, перевожу взгляд с одного лица на другое. Слов почти не слышу, дальняя дорога даёт о себе знать. Только чувствую интонацию и в такт разговору киваю головой. О чём-то долго говорит баба Таня и я слышу новое, незнакомое для меня слово-"вербовщики". Тут же встряю в разговор:
   -Вербовщики, они что с вербой ходят?
   -С какой вербой?- мама не сразу понимает ход моих мыслей.
   -Ну, с ветками, и всех вербуют. Бьют, значит.
   Как тут не рассмеяться? Женщины смеются.
   -Нет, они без вербы.
   -А как же вербуют?
   -Просто уговаривают ехать далеко-далеко, работать там, деньги зарабатывать.
   -А почему тогда "вербуют"?
   -Ну, началось... Ложись спать. Нина тебе завтра всё объяснит.
   -Какое слово непонятное... Я его и забуду. Ты мне, баба Таня, это слово завтра напомни, ладно?
   -Хорошо, хорошо, моя умница... Обязательно напомню.
   Я укладываюсь спать, а все рады-радёшеньки, что удалось отделаться от моих бесконечных вопросов, которыми я часто ставлю взрослых в тупик.
  
   ЗАСТУПНИЦА.
   Начинается новая рабочая неделя, не только для взрослых, но и для детей. Мы с Лёней ходим в детский сад. Каждый день встречаемся на углу, около библиотеки, берёмся за руки и идём в садик. Мамы стоят на дороге и лишь машут руками, когда кто-то из нас оборачивается. Ходим сами, потому что мы уже подросли, стали самостоятельнее. В садик идём чистые и нарядные, зато вечером возвращаемся совсем другие. Особенно я.
   -Лиза, я сколько раз тебе говорила, не валяйся по земле! Глянь, какая ты замурзанная, как хрюшка.
   Я критически осматриваю своё платье. Оно в чёрных пятнах и зелёных разводах. Начинаю с виноватым видом тереть пальцем Становится ещё хуже.
   -Да не три ты его. Ой, горе ты моё, Лиза-грязнуля. Посмотри на Лёню. Какой он аккуратный, чистенький.
   -Ага! Он сидел целый день на крылечке, а мы с Сашкой, с Витькой и с Машкой полезли в яму, собирать пистоны. Смотри, сколько много набрали.
   Я разжимаю ладошку и показываю, что у меня есть.
   -В них можно свистеть... А Лёня не захотел с нами.
   Во дворе детского сада была глубокая траншея, в которой старшеклассники учились стрелять. Они приходили на занятия, когда у малышей был "тихий" час. Мы им не мешали. Тётушка гордится своим сынком: приглаживает ему волосы, снимает невидимые пылинки с плеч.
   -Лёня, а почему ты не играешь с детьми?
   -Они его дразнят. Такие противные дети,- я не могу помолчать и минутку,- мы с Васькой сегодня подрались. Я ему, как дала куклой по голове, он сразу заревел. Будет знать, как Лёню дразнить. Да, Лёнь? Ты видел?
   Обнимаю брата и смотрю на взрослых.
   -Ты не плачь, а дай кулаком по голове. Будут знать.
   -Лиза, драться нельзя!
   -А дразнить можно?
   -Тебя не переспоришь,- машет рукой мама.
   У тёти Кати совсем другое мнение:
   -Правильно, Лизок! Заступайся за братика, а то совсем его заклевали. Не знаю, что и делать. Воспитательница говорит, что Лёня плохо привыкает к коллективу. Лиза говорит, что его дразнят. Пусть, может, дома побудет, а? Наталья обещает побыть с ним. Даша, что посоветуешь?
   -Поводи хоть с месячишко, может, привыкнет. Наташку вашу я знаю: сегодня соглашается, а завтра шлея под хвост подскочит, скажет - не хочу.
   -Этого и я боюсь,- тётя смотрит на сына и по её взгляду видно, что она на самом деле не знает, что же ей делать.
   -Тётя Катя, ты не думай! Я за Лёню буду заступаться, всем дам по голове!- сжимаю ладошку в кулак и показываю, как буду всех бить.
   -Лиза, успокойся! Я тебе сто раз говорила и ещё раз скажу: драться нельзя. Лучше скажи воспитательнице, пусть она разбирается.
   -Ага! Чтобы меня дразнили: ябеда - корябеда! Да ни за что!
  
   КАК НИНА УЕХАЛА ПО ВЕРБОВКЕ.
   Не успев открыть калитку во двор, начинаю громко и требовательно звать Нину:
   -Нина, Нина, ты где?
   -Что случилось, непоседа?
   -Что это такое: вербовка?
   -Мамашка, я даже и не знаю, как объяснить, - Нина беспомощно разводит руками.
   -Лиза, я же тебе сказала, что это уговаривают людей ехать куда-то далеко. Работать, деньги зарабатывать. Вот и Нину нашу уговорили, она скоро уедет.
   -Нет, никогда! Я Нину не отпущу,- бросаюсь к ногам сестры и обхватываю их мёртвой хваткой. Потом начинаю плакать и причитать, как маленькая старушка.
   -Ну, зачем сказала? Мамашка, я же тебя просила, не говорить Лизе, а то будет плакать. Так бы потихоньку уехала и всё.
   Нина поднимает меня на руки, вытирает мокрые от слёз щёки:
   -Пойдём в хату, я тебе сейчас кое-что покажу.
   В комнате на столе лежит маленький чемоданчик. К ручке привязан ключик. Нина снимает ключ и даёт мне:
   -Поиграй, только не потеряй.
   Я тут же начинаю отмыкать и замыкать чемоданчик. Входит мама, видит такое безобразие, отбирает игрушку:
   -Дай быстро ключик. Нина, не давай дитю, вдруг потеряет или сломает, что тогда делать? А ты губы не дуй. Ишь, взяла моду, чуть что, сразу обижаться и дуться. Лиза, поиграй во дворе, мы сейчас тоже выйдем.
   Мама старается не показывать, что переживает за Нину, но я всё хорошо чувствую, поэтому без всяких пререканий молча ухожу. Выхожу, сажусь на завалинку и слушаю, о чём говорят в комнате.
   -Вот, Нина, все твои деньги, что ты заработала за год. На них нужно много чего купить,- говорит негромко мама. В разговор вступает баба Таня:
   -Нина, доченька моя родная, прости меня... Прости... Я думала, ты учиться поедешь, а оно вон как всё складывается. Что ты такое надумала? Откажись. Христом Богом прошу.
   -Мама, как ты не понимаешь, я не хочу учиться. Не хочу. Там другая жизнь, люди другие... Стройка. Молодёжи полно. У меня здесь даже и парня нет, ты же знаешь. Не плачь, мама, так будет на много лучше. Я буду вам деньги присылать, посылки. Мамашке станет легче.
   В комнате раздаются с трудом сдерживаемые рыдания моей больной тёти. Я не выдерживаю и начинаю реветь во весь голос. Мама выбегает во двор:
   -Ой, что же мы наделали? Напугали ребёнка своими слезами. Не на век же расстаёмся, в самом деле. Лиза, Нина привезёт тебе куколку. Красивую. Такой ни у кого нет.
   -С косичками?
   -Конечно, с косичками и в сарафане. Точно такую, как тебе в Лабинске понравилась.
   -Правда, Нина, привезёшь?
   -Обязательно! - Нина прижимает меня к себе, целует в щёчки. -Не плачь, куколка, всё будет хорошо.
   И я понимаю, своим детским умишком, что Нине трудно оторваться от нас. Я обнимаю её, и шепчу на ухо:
   -Приезжай быстрее, я буду тебя ждать.
   Через несколько дней большая группа станичной молодёжи уехала на строительство железной дороги на Украину. С ними уехала и моя любимая сестричка Нина. Слёз было много. Расставание получилось тяжёлым.
  
   РАССКАЗ МАМАНЬКИ ХАРИТИНКИ.
   После отъезда Нины наша дружная семья заскучала, загрустила. Особенно переживала баба Таня. Спасибо, добрые люди не оставили нас. Маманька Харитинка забегала каждый день. Её веселый смех звенел колокольчиком в нашей хатёнке. Рассказывала она всегда, как продвигаются у неё дела на стройке. Да так забавно, что все смеялись до слёз.
   -Ой, ну, мужики! И смех, и грех. Одно просят налей, да налей по рюмочке. К вечеру все на четвереньках стоят. А стройка не движется. Пришлось Василь Борисычу пожаловаться. Ну, думаю, гады, будете работать, как миленькие. С утра не дала им выпить, до обеда кое-как дотянули. Сели под грушей и сидят. Сумки достали, вроде обедают. Я собираю в кучу щепки, обрезки. Смотрю, идёт Василий Борисович. Мужики сидят, калякают о чём-то. Думаю, сидите, сидите, счас подхватитесь. А время-то уже пол-второго. Начальник только подошёл - сразу в крик. Я схватила ведёрко и бегом на речушку, чтобы не слышать, как он их "крестит". Возвращаюсь, его уже нет, а мужики, работнички мои, бегают, как заведённые. Так и снуют взад-вперёд. За пол- дня сделали больше, чем за неделю. Теперь Пал Палыч - учётчик, будет каждый день работу принимать. Ой, умора! Как гляну на них, так смех разбирает. Губы пораскатали, слова не скажут. Обиделись.
   -Кума, ты сама виновата. Зачем с первого дня сразу наливала? Почувствовали слабинку и давай кочевряжиться.
   -Конечно, сама. Пожалела на свою голову, а они и рады стараться. Теперь больше ни капли до самого конца. Ну, а вы тут, как без Нины? Лиза, наверное, скучает.
   -Все скучаем.
   -Ладно... Побежала, а вы крепитесь. Не век же дивчине сидеть около ваших юбок. Пусть хоть посмотрит, как люди живут.
   -Ой, кумочка, везде хорошо, где нас нет. Работать везде надо. А здесь - дом. Ты же знаешь, что дома и стены помогают.
   -Помогают, когда есть за кем. А нет мужика, так и помощи ждать неоткуда. Только на себя надо надеяться. Да не падайте вы духом, всё будет хорошо.
  
   НЕОЖИДАННЫЕ ГОСТИ.
   Однажды нежданно-негаданно заглянули к нам в гости папка Ваня и маманька Клава. Я их так называю сразу после крестин. Почему? Не знаю. Зову так и всё. Крёстный придумывает мне разные ласковые имена: Белочка, Козочка, а Клавдия называет только по имени -Лиза, а чаще Лизка. В тот день Клавдия, как обычно никого не слушает, ничего интересного не рассказывает, а только жалуется на Ваню. Такой, сякой, все деньги пропивает, пьяный валяется под заборами, бьёт её.
   -Папка, ты дерёшься?- мне не верится, что такой добрый и ласковый человек может кого-то ударить.
   -Не верь ей , Белочка, она выдумывает.
   Как это не верь? Я что, брешу?- взрывается Клава криком негодования.- Вот, смотрите, - закатывает рукав и показывает огромный синяк.
   -Ваня, сынок, не надо...
   -Да ладно, мам. Она сама напросилась.
   -Конечно, напросилась... Бегала, как дурочка, искала его пьяного. Сами знаете, какая у нас там дорога: ручьи да овраги. Думаю, упадёт головой в воду и утопится. Нашла, лежал в яру. Говорю, где деньги? А сама рукой в карман полезла. Он как подскочит, да кулаком по руке. Думала, и кости переломал. А идти не может. Хорошо, ехал на бричке сосед. Помог. Уложили, как бревно, и домой доставили. А теперь, видишь, говорит, что сама напросилась. Весь аванс пропил, до копеечки.
   -Ну, не весь, а три рубля. Остальные потерял.
   -Как потерял? Все деньги потерял? - баба Таня начинает плакать. Ей жалко сына.
   -Ничего, ма, с голоду не помрём. Скоро зарплата.
   Клавдия сердито смотрит на свекровь, потом выпаливает:
   -Хорошо тебе тут сидеть, у сестры. Пьяной рожи не видишь. Вырастила алкаша. Иди домой и воюй с ним сама. Вот так.Если не вернёшься домой, я брошу его и уеду к родителям. Пусть сдохнет, как собака, под забором.
   Все онемели. Мама сидит, сложила руки на коленях, не знает, что сказать.
   -Клав, не надо, пошли домой.
   Они встают и молча выходят, даже не прощаются.
   Я выбегаю на порог и громко кричу:
   -До свидания! Спасибо, что зашли! - так мама всегда провожает гостей. Я даже интонацию её копирую. С чувством выполненного долга возвращаюсь в комнату. Мама с бабой Таней ничего мне не говорят, только переглядываются. Потом начинают смеяться:
   -Ой, лышенько, "спасибо, что зашли", - мама даже хлопает себя по бёдрам. - Сестра, ты слыхала?
   Женщины смеются, а я стою, как поражённая громом. Ничего смешного не было.
   -Чего вы расхахакались? Проводила гостей, как надо. Вы же, мама, всегда так говорите.
   -Это мы не с тебя смеёмся. Просто смешинка в рот попала.
   -Да-а? Откуда она взялась?
   Этот случай стал в нашей семье настоящей легендой. Все родственники знали, как Лиза провожает гостей, и часто смеялись над этой забавной историей. Даже однажды Клавдия вспомнила про тот случай, но как всегда совсем с другой стороны:
   -Ну, и змея ты, Лизка. Ещё была от горшка два вершка, а уже издевалась над людьми: " Спасибо, что зашли"...
   Это было что-то вроде комплимента с её стороны.
  
   ПОДГОТОВКА К ОТЪЕЗДУ.
   -Посмеялись и хватит. Давай думать, что будем делать дальше, -больная мамина сестра начинает серьёзный разговор.
   -А что тут думать? Ваня сам пропадёт, сопьётся. Завтра увижу Данилу, попрошу, чтобы заехал за тобой. Поезжай домой. Посмотрим, будет из этого, какой толк или нет.
   -Боюсь, с Клавкой не уживусь.
   -Нечего бояться. Мы здесь и место тебе всегда найдётся. Так что не волнуйся, поезжай. Если не вернёшься, Клавка будет считать виноватой тебя.
   -Чует моё сердце, что я по любому буду виновата. Видишь, она меня никак не называет, будто я и не мать вовсе.
   -Не обращай внимания. Тебе сына надо спасать от водки. Как стал работать печником, так совсем спиваться начал. У нас же люди какие? Сделал тебе человек доброе дело - печку сложил, скажи ему "Спасибо" да заплати. Так нет же. Бегом рюмку подносят - дешевле обойдётся. А человека нет, спился. Кто не хочет выпивать, значит, жаднюга, скряга. А пьёт - хороший. Вот и хороший! Я Ване много раз говорила:
   -Не пей, лучше деньгами бери. Так он стесняется. Говорит, а вдруг у человека денег нет? Выпил, утёрся рукавом и пошёл домой.
   -Что его учить, не маленький,- баба Таня грустно качает головой.
   Я слушаю и делаю свой вывод:
   -Все нас бросают. Сначала Нина уехала, теперь ты. А как же мы?
   -Мы будем дома гостей ждать, - мама грустно улыбается, - бабу Таню будем ходить проведывать.
   -Далеко...
   -Сейчас быстренько сбегаю по воду в Лабу, принесу воды, искупаем бабу Таню, заплетём, ногти срежем и завтра отправим её домой, - мама уже гремит вёдрами. Она уходит, а мы остаёмся вдвоём в нашей маленькой хатке. Осторожно шаркая ногами, старая женщина ходит по комнатке. Ноги у неё не гнутся в коленях, и каждый шаг даётся с большим трудом. Она не жалуется. Затапливает печку и разговаривает со мной. Советуется и внимательно слушает то, что я говорю. Иногда соглашается, иногда нет. Зато я люблю доставать свою бабу Таню вопросами:
   -А конёк-горбунок бывает?
   -Нет. Он только в сказке.
   -А баба Яга?
   -Тоже нет.
   -А ведьма?
   -Нет, не бывает.
   -Тогда почему мама сказала на маманьку Клавку, что она настоящая ведьма?
   -Она так сказала? Я не слышала.
   -Как не слышала? Ты ещё головой кивала.
   -То ты, Лиза, не поняла. Она сказала "вредная", а не ведьма.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -Сама ты не поняла. Я всё поняла.
   -Лиза, ведьма - это плохое слово, ругательное, его детям нельзя говорить. Будешь повторять, тебя мамка накажет, поняла?
   Я киваю головой. Мама не любит, когда я говорю плохие слова. Вечером мама искупала сестру, надела на неё всё чистое, заплела две косы, подвязав их "корзиночкой". Достала из сундука новый платок. Собрала и сложила в узелок нехитрые пожитки. Потом села на табуретку, сложив руки на коленях.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -Вот, сестра, ты и готова.
   На следующий день вечером к нашему двору подъехал на бричке, запряжённой парой лошадей, Данила. Дно было завалено свежескошенной травой - фуражом на ночь коням. Старым одеялом мама накрыла траву, проверила рукой ложе:
   -Будешь, сестрица, как на перине.
   Я всё время крутилась рядом. Сразу влезла на бричку и уселась на одеяле:
   -Правда, мягко! Я тоже хочу поехать с бабой Таней.
   -Завтра в садик! Слезай, не выдумывай.
   Начинаю тереть глаза, набираю побольше воздуха и собираюсь испустить оглушительный вопль, но не успеваю.
   -Даша, а что, пусть и Лизонька с нами поедет,- баба Таня смотрит на маму жалобно и просительно.
   -Будет там мешаться под ногами, нос свой везде совать.
   -Не буду, честное - пречестное слово. Мамочка, отпустите, ну, пожалуйста.
   -Хочется дитю прокатиться. В воскресенье придёшь, заберёшь.
   Мама колеблется, но не долго. Она видит, что сестра хватается за меня, как утопающий за соломинку, предчувствуя безрадостную встречу со снохой.
  
   ПУТЕШЕСТВИЕ НА БРИЧКЕ.
   -Ладно, поезжай. Да, смотри, веди себя хорошо, никаких фокусов, а то больше никуда не отпущу. Слезь, мы сейчас усадим бабу Таню.
   -Не-а. Я вот сюда отодвинусь,- перебираюсь ближе к краю. Слезать не собираюсь потому, что думаю, уедут без меня.
   -Ой, да сиди, упрямая девчонка.
   Начинается самое трудное: усадить больную на бричку. Влезть и сесть сама она не может. Ездовой становится на траву, подхватывает её под руки, а мама поднимает снизу и баба Таня, как пушинка взлетает вверх. Потом её осторожно опускают, и вот она уже сидит на травяном ложе. Можно даже лечь. Данила сразу замечает это:
   -Дарья, принеси что-нибудь под голову, пусть тётя Таня ляжет. Так ей будет удобнее. Ты же знаешь, какая там дорога. Лизка, садись рядом, смотри, не выпади. Держись крепко.
   Мы готовы, можно отправляться в путь.
   -Дань, а ты поезжай по грейдеру, а там повернёшь.
   Мужчина задумчиво чешет в затылке, сдвинув фуражку на лоб.
   -Можно и так. Только там бугор большой. Я поверну раньше, в проулок, что мимо колхозной площадки.
   -Поезжай, да не очень быстро, девчат моих по дороге не растеряй, мама шутит и улыбается, а глаза у неё грустные.
   -Не волнуйся, довезу в целости и сохранности. Но-о! Пошли, красавицы!- Данила взмахивает кнутом, но лошадей не бьёт. Наша карета начинает подпрыгивать так, что, кажется, возница задался целью вытряхнуть из нас душу.
   -Ложись, Лизок, рядом, так будет лучше,- баба Таня обнимает меня одной рукой и тянет к себе. Дальше едем лёжа и рассматриваем облака.
   -Во-он, видишь, тучка на барашка похожа.
   -Вижу. Беленькая и кучерявая.
   -А вон другая. На что похожа?
   -Не знаю.
   -На скалу. Приглядись получше, сама увидишь.
   -Правда! Даже блестит вся.
   -Ну-ка, пассажиры, держитесь крепче, сейчас будем болото переплывать, - весело кричит Данила.
   Под колёсами булькает жидкая грязь. Яма в этом месте глубокая, но лошади легко справляются с препятствием. Они сытые и холёные. Так что продолжаем путь без задержек. Дальше идёт разбитая колёсами телег грунтовка, зато здесь меньше трясёт. Я усаживаюсь, чтобы видеть всё вокруг. Хотя ничего интересного нет. Ободранные мазаные хаты, соломенные крыши и повалившиеся плетни. Чем дальше от центра станицы, тем хуже. Да ещё кусты бузины, вперемешку со сливовыми и вишнёвыми зарослями. Такое впечатление, что здесь люди не живут. Переезжаем маленький ручеёк и, наконец, мы у цели.
   -Станция Березань, кому надо вылезай,- шутит ездовой. Он легко спрыгивает с брички, берёт на руки бабу Таню и осторожно ставит её на землю. Она бедная так устала, что вся дрожит, как в лихорадке.
   -Баба Таня, ты замёрзла? - я стою наверху, уцепившись в одеяло руками.
   -Смотри, Лизка, ничего не забудь,- смеётся Данила. Потом берёт меня вместе со всеми вещами и снимает на землю. Лихо запрыгивает наверх, машет кнутом и отъезжает. Никто не выходит нас встретить. Во дворе никого не видно, а на двери висит огромный замок. Мы тоже не торопимся заходить во двор. Баба Таня закутывается в одеяло и садится на лавочку около калитки. Я прижимаюсь к её горячей руке и тоже сижу некоторое время. Так и сидим: одна старая и больная, а другая малая. Я, конечно, долго усидеть не могу. Начинаю бегать вокруг и собирать разные палки, щепки, даже пытаюсь отломить ореховый прут из плетня. Всё это добро тащу к скамейке.
   -Сейчас будем печку топить, а то холодина какая! Бедненькая наша бабулечка совсем замёрзла,- повторяю в точности мамины слова и интонацию.
   Солнце почти зашло, скоро стемнеет. Становится на самом деле прохладно.
   -Куда они подевались?- баба Таня озадачена. -Пойдём, Лизонька, во двор, поищем ключ.
   -А я есть хочу...
   -Правда? На, вот хлебца. Мамка на дорогу нам дала. Поешь, она тяжело поднимается и медленно идёт к калитке.
   -Лиза, подай мне во-он ту палку. Видишь?
   -Зачем она тебе, драться будешь?
   -Не драться, а опираться. Вот смотри, я с палкой быстрее пойду. Надо было взять костыли... Да, чего уж там!
   Мы заходим во двор и тут, как по мановению волшебной палочки, появляется Клавдия. Она выскакивает откуда-то из-за сарая и сразу же начинает кричать:
   -Что, заявилась, старая дура? Прямо тут тебя только и ждали!
   -Ты чего, Клава? Сама же звала, вот я и пришла.
   -Возят её, как королеву, туда-сюда. Куда чи не больная! Притворяешься больше!
   Я не могу вынести такого:
   -Баба Таня не претворяется, и не кричи, ведьма.
   -Как ты сказала? Ну-ка повтори!
   -Ведьма ты и дура. Я папке Ване всё расскажу, тогда узнаешь...
   -Да я тебе сейчас...
   -Не смей трогать дитя, не то я тебя сама огрею,- свекровь замахивается палкой на свою строптивую сноху.
   -Что тут у вас за шум?- за калиткой стоит соседка Вера. -Ты чего, тёть Клав, расходилась? А дядя Ваня где?
   -Я не знаю, где его черти носят. Сказал, что пойдёт на Лабу, удочки из орешника вырежет, и нет до сих пор. Уже можно целый воз прутьев нарезать.
   -Придёт, куда денется? - Вера беспечно машет рукой. - А ты так и будешь людей держать посреди двора? Они, небось, уже и проголодались. Давай, впускай в хату, корми.
   -Чего ты тут раскомандовалась? Иди отсюда!
   -Ой, злющая ты, тётка... Пойдёмте к нам. Найдём, чем и покормить, где и спать уложить,- Вера берёт меня за руку и ведёт к калитке. Баба Таня тяжело шаркает сзади, опираясь на палку. Клавдия стоит посреди двора, уперев руки в бока, и что-то зло бормочет себе под нос. Потом, как будто просыпается, бежит следом:
   -Мать, куда ты из дома уходишь? И дитё за собой тянешь. Счас же вернитесь! Да что это такое? Явились, обругали и, смотри ты, теперь уходят... Я всего наварила, нажарила, целый день их ждала. А они, бессовестные, и поговорить со мной не хотят.
   Мы останавливаемся, молча все поворачиваемся и смотрим на неё, вытаращив глаза.
   -Вот здорово! Сама гнала, а теперь кто-то виноват,- у соседки от удивления просто нет слов.
   Маманька подбегает, крепко ухватывается за мою ручонку и начинает ворковать:
   -Пойдём, Лизок, посмотришь, какую книжку тебе крёстный купил... А я пирожков твоих любимых нажарила. С яйцом и с луком. Пошли, моя красавица!
   Перед книжкой и пирожками я не могу устоять. Медленно иду с крёстной.
   -Пошли, баба Таня, а то уже так есть хочется...,- я оборачиваюсь и машу свободной рукой.
   -Тёть Тань, если что опять, то приходите к нам. Вот чокнутая, перевернула всё вверх ногами. Попозже зайду, гляну, как вы тут,- Вера уходит, а мы остаёмся.
   Клавдия не обманула. На самом деле были не только пирожки, но и вкусный борщ, мясо, компот. Баба Таня почти ничего не ела. Она всё время поглядывала на дверь: не идёт ли сынок. А Вани всё не было и не было. На улице совсем стемнело и крёстная зажгла керосиновую лампу. Потом постелила нам в кухне на широкой кровати. Наконец пришёл Ваня.
   -Что ж так долго, сынок?
   - Сбегал на речушку. Ставил там раколовку. Проверил. Поймал несколько раков. Завтра Клава сварит.
   -Вари сам! Не нужны они мне твои раки. Да, хай воны посчезнить!
   -Ты хоть бы людей постеснялась...- и вышел, хлопнув дверью.
  
   ЗАВТРАК.
   Утром меня разбудил крёстный:
   -Вставай, доня. Я уже сварил раков, пойдём завтракать.
   Мы сели за маленький столик во дворе. На сливе кричали и дрались воробьи, а на крыше ворковали голуби. Небо было чистое и бездонное.
   Маманька наставила на стол всякой всячины: огромную сковороду яичницы с кусками румяного сала, молоденькие хрустящие огурчики, лук, редиску, сверкающую капельками воды. На самый край стола, на газету, сложила горкой красных усатых раков. Ещё горячих, с прилипшими веточками укропа.
   -Ешьте, что есть,- Клавдия с сердитым лицом суетилась у стола.
   -Я хочу раков.
   -Бери да ешь. Папка специально варил их для тебя.
   -А как? Я не ела их.
   Помню, как Ваня учил меня чистить и есть раков. Мне они не понравились.
   -Фу, какая гадость.
   -Не понравились? Вот и крёстной раки не нравятся.
   Вижу, как наяву, то чистое летнее утро. Как мы сидели за столом, и Ваня с удовольствием ел раков, да нахваливал. Клавдия брезгливо кривилась и ничего не ела. Баба Таня молча пила чай с хлебом и с вареньем.
   -Ма, ты что один чай пьёшь? Ешь...
   -Не хочу, сынок. Я так всегда утром - только чай.
   -Конечно, там у Дашки кроме хлеба и картошки ничего больше нет. Вот и хлебали чай целыми днями.
   Я застываю с полным ртом, потом начинаю кричать, да так, что крошки летят изо рта.
   -А вот и неправда. Мама всегда наставит бабе Тане на табуретку всего, а она не ест, так до обеда и простоит.
   -Не ори, а то подавишься,- Клавдия резко встаёт из-за стола,- смотри, какая заступница нашлась.
   -Клава, что ты такое говоришь? Можно подумать, что сейчас голод... Даша работает, зарплату получает, так что голодные не сидели,- баба Таня говорит спокойно, только руки выдают своей дрожью.
   -Сынок, зайди к Даше, забери мои костыли. Я буду Клаве помогать в огороде...
   -Ещё чего?! - от этих слов сноха просто рассвирепела. - Даже и не думай! Помогать она будет... Ты там больше затопчешь.
   Не солоно хлебавши выскакиваем все из-за стола.
   -Пойдёт она в огород... Обойдусь без помощников.
   Клава ещё долго бубнит себе под нос и швыряет по столу ложки. Всё, что осталось, вываливает в помойное ведро. Я с сожалением смотрю на сало и глазки яиц. Люблю яичницу с салом.
  
   КУПАНИЕ В РУЧЬЕ.
   Крёстный берёт свою сумку и быстренько уходит на работу. Мы остаёмся втроём на целый день.
   -Пойдём, Лизонька, посидим за двором.
   Лавочка сделана в тени, солнце доберётся сюда после обеда. Здесь, на окраине редко кто пройдёт в такой час. Молодые - на работе, старые сидят по домам или в огородах. Мы долго сидим и ведём умные разговоры.
   -Баба Таня, вот ты мне скажи, почему летом жарко, а зимой холодно?
   -Всё зависит от солнышка. Летом оно греет, а зимой нет.
   -А почему оно зимой не греет?
   -Не знаю. Просто не греет и всё.
   -Ничего ты не знаешь... Вот, если бы здесь была Нина, она бы мне всё объяснила и рассказала.
   -Хочешь, я тебе сказку расскажу?
   -Ага! Расскажи про горошинку.
   Баба Таня знала много сказок и любила их рассказывать. Она говорила всегда медленно, нараспев, подражая голосам животных и людей. Но в такой замечательный летний день меня не удержать сказкой. И тут я вижу, что по ручью, который протекает невдалеке, шлёпают двое детишек. Это соседские дети: мальчик постарше, а девочка совсем крошка. Я их очень хорошо знаю. Поэтому кричу издалека:
   -Эй, что вы там делаете?
   -Купаемся! Иди сюда.
   -Баба Таня, можно я пойду купаться?- от нетерпения даже приплясываю на месте, глядя в сторону ручья.
   -Иди, похлюпайся. Сегодня жарко.
   Я бегу к детям, перепрыгивая через колеи на дороге. Ручей промыл неглубокую канаву, а его русло усыпано белыми камешками, мягкими и приятными на ощупь. В тот день он был совсем маленький, еле-еле шелестел на самом дне. Втроём мы сделали небольшую запруду. Вода не очень быстро, но всё-таки набралась. Она мутная и тёплая. Сбрасываем одежду и плещемся в крошечном прудике. Визжим, хохочем на всю улицу.
   -Петя, Оля, идите обедать,- зовёт детей мамка.
   Я остаюсь одна, сразу же становится скучно. И от этой тоски я начинаю крушить всё вокруг, выкрикивая какие-то глупые слова. Потом выбираюсь из овражка и иду к тёте. Она всё также сидит возле калитки.
   -Что уже накупалась? Ой, а вымазалась как! Пойдём, я тебя умою.
   Мы заходим во двор. Баба Таня умывает меня под старым ржавым рукомойником, прибитым к тонкому столбику. Вода в нём горячая, нагрелась на солнце. Я не замолкаю ни на минуту. Щебечу, как ласточка под крышей. Потом начинаю оглядываться, вытягиваю шею, становлюсь на "цыпочки":
   -Где маманька? Я есть хочу. Счас, баба Таня, я сбегаю в огород, гляну, может она там.
   Бегу по дорожке, выложенной из старых досок.
   -Маманька Клава, ау! Ты где? Маманька-а!
   Добегаю до самого конца дорожки и вижу свою крёстную. Она полет буряки, красная и потная от жары.
   -Вот ты где...Маманька, я хочу есть. Пойдём обедать.
   -Иди, ешь.
   -Пойдём. Мы проголодались.
   -Что, наработались, лентяюги?
   Я сразу чувствую тоску в желудке. В садике всегда кормили по часам. Не долго думая, поворачиваю обратно и кричу:
   -Я пошла домой, к маме. А то тут у вас и с голоду помереть можно. Всё, баба Таня. Я пошла домой. Маманька кормить нас не собирается... Хочешь, пойдём со мной!
   -Я не дойду, ты же знаешь, Лиза.
   -Тогда оставайся. Я скажу маме, чтобы забрала тебя отсюда.
   Выхожу за калитку и смотрю на дорогу. Идти очень далеко и сама я ещё никогда в такую даль не ходила. Зато с Ниной - много раз. Точно знаю, где поворачивать, где идти прямо. Вот только собаки! Собак я боюсь.
   Из огорода появляется Клавдия. Она выходит за калитку, берёт меня за руку и ведёт во двор:
   -Перестань, Лиза. Не злись. Я пошутила. Сейчас будем обедать.
   -Ну, и шуточки у тебя,- как взрослая качаю головой и поджимаю губы.
   Баба Таня улыбается, гладит меня рукой по голове, потом чмокает в щёку. И я вижу рядом её глаза. Они синие, как небо над головой, добрые и грустные. Такие, что хочется плакать. В то лето я надолго задержалась в гостях. Маму опять отправили поварихой на покос, далеко в горы. Мне пришлось привыкать к странностям крёстной. Но и ей было нелегко с избалованной и вредной девчонкой. Ваня был целыми днями на работе, а по выходным уходил с удочками на Лабу. Часто приносил раков. Иногда ему удавалось поймать форель, что под силу только настоящему рыбаку.
  
   НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД НА РЫБАЛКУ.
   Я всё время просила крёстного, чтобы он взял меня с собой на реку. И вот однажды он согласился. Помню, как мы собирались с вечера. Ваня сделал для меня удочку из орехового прута, накопали червей на навозной куче. Мне было противно брать их в руки, но я не показывала этого. А то вдруг папка передумает. Ранодружелюбная и игривая. Она бежала сзади и всё время хватала меня за голые пятки. Потом отпрыгивала и тихонько взлаивала - звала поиграть. У меня от ужаса сжималось сердечко.
   -Не бойся, Лиза. Пальма хочет с тобой играть.
   -Уйди вредина! Отстань!
   Собака не уходит. От страха я постоянно перебегаю с одной стороны дорожки на другую. За мной Пальма. Так и крутимся: туда-сюда. В конце концов, я падаю, зацепившись ногой за траву. При этом попадаю лицом на острый камень, который как будто поджидал меня в засаде и теряю сознание. Крёстный бросает свои удочки, сумку с едой и бегом возвращается. Хорошо, что отошли от дома недалеко, всего несколько дворов. Кровь хлещет у меня из раны, чуть выше виска.
   -Лиза, Лизонька, открой глазки!- сквозь какой-то шум слышу голос бабы Тани. Рядом кто-то причитает, как по покойнику. Я пытаюсь открыть глаза, но веки не поднимаются.
   -Клава, что ты, не голоси... Глянь, она живая. Видишь, реснички дрожат.
   -Клади холодную тряпку на лоб, кровь почти остановилась,- голос у папки Вани какой-то хриплый и незнакомый.
   -Ну, Лиза, открывай глазки. Не пугай нас так. Ничего страшного нет. Лобик разбила. До свадьбы заживёт.
   Снова пытаюсь открыть глаза, и я смотрю им прямо вверх, на чистое голубое небо. Две головы разом склоняются ко мне.
   -Лизонька, ты меня видишь? Видишь?- баба Таня берёт меня за руку.
   -Ага, вижу,- мне становится смешно, что она у меня такое спрашивает, и я тихонько хихикаю.
   -Что, смешно, Ваня улыбается, - Ах, ты, козюля маленькая! Смешно ей... Посмотрите, а...
   Я пытаюсь открыть другой глаз, но тщетно. Поднимаю руку и тру его.
   -Стой, не три, руки грязные.
   -Сейчас помоем, - Клавдия поливает из ковшика мне на руки.
   -Вот это я бабахнулась...- мне хочется поговорить.
   -Крёстная думала, что ты убилась. Слава Богу, всё обошлось. Глаза целые, только ранка на лбу небольшая. А синяк будет на всю щёку, - баба Таня ставит табурет и садится рядом. Я лежу прямо на земле, на старом одеяле. Вокруг всё залито кровью и водой. Стоит неприятный запах.
   -Фу, как воняет! Мне тошнит.
   Крёстный поднимает меня на руки и относит в комнату.
   Я часто вспоминаю сейчас, какими дружными были в те дни мои родные. Общая неприятность сплотила их. Пролежала тогда я несколько дней. Баба Таня рассказывала мне сказки, крёстная готовила, крёстный включал по вечерам специально для меня радиоприёмник.
  
   РАДИОПРИЁМНИК.
   Слушать радиоприёмник мне очень нравилось. У папки Вани был большой приёмник на батареях. Почти каждый вечер он включал его. Крошечная лампочка освещала шкалу, а из динамика доносились разные звуки. Бывало какой-то свист, шум, песни на чужом непонятном языке. Было это обычно ночью, когда вся семья ложилась спать. Крёстный очень долго бродил по эфиру. Так долго, что я засыпала, не дождавшись передачи. Иногда, наоборот, Ваня включал футбольный матч и мы слушали трансляцию. Маманька терпеть не могла футбол.
   -Тебе, что делать нечего. Выключи, я хочу спать. Смотри, какой футболист заядлый!
   -Клав, ещё чуть-чуть... Уже скоро закончится.
   -Кому я сказала? Выключай! Счас, как встану, да бахну по башке тем приёмником, будешь знать.
   -Клав, завтра воскресенье, давай ещё послушаем.
   -Иди на двор, там и слушай.
   -Я тише сделаю... Не кричи, а то все спят.
   -Если воскресенье, так что, дома делать нечего? Вон коза опять загородку разбила, чертяка рогатая. Навоз нужно вывезти от свиней. Забор совсем упал. Когда думаешь городить, зимой, что ли?
   -Да сделаю я всё. Дай матч дослушать!
   Иногда ссора переходила в драку. Мы с бабой Таней тогда не спали до самого утра. Сначала крёстные дрались, а потом мирились: слушали музыку и строили планы на будущее.
   -Давай, Клав, строиться, пока молодые. Все ссуды берут...
   -Давай строиться, только без ссуды. Сами потихоньку самана на речушке налепим и сделаем хату. Она будет тёплая, дров зимой надо мало.
   -Вот это правильно! И дешевле обойдётся, и в долги влезать не надо.
   -Комнаты сделаем большие, чтобы просторно было. Три: кухня, зал и спальня.
   -Ой, Клав, рассмешила. Зачем нам спальня?
   -Ну, как зачем? Чтобы там спать. В зале будет чисто.
   -А мама, где будет?
   -В кухне. Что, в зал её потянешь?
   -Нет, конечно. Ей лишь бы кровать была. Что ей тот зал?
   -Ты опять начинаешь? Она не вечная, твоя мама. Видишь, еле дыбуляет. Может, скоро помрёт...
   -Какая ты вредная! Вечно, как скажешь, хоть стой, хоть падай.
   -Да, по мне, пусть живёт. Мне не жалко.
   -Хватит об этом. Давай спать,- Ваня выключил радиоприёмник, и в хатёнке наступила тишина. Но так было не часто. Обычно крёстный беспрекословно подчинялся и ложился спать, стараясь не доводить дело до драки.
  
   КЛАВДИЯ БЕРЁТСЯ ЗА ДЕЛО.
   Моя крёстная была женщина решительная. Задумали строиться, значит не надо откладывать дело в долгий ящик.
   Вечером следующего дня она вышла за калитку и села вместе с нами на лавочку. Мы с бабой Таней были заняты. Она рисовала на пыльной дорожке палкой буквы, а я их называла:
   -Это - а, это - бэ. А эту букву я забываю.
   -Вэ...
   Клавдия сидит молча, щёлкает семечки, а шелуху выплёвывает прямо на себя. Чёрные, мокрые от слюны, шелушки повисли на подбородке. Я смотрю на эту чёрную дорожку и вспоминаю мамины слова о том, что надо быть аккуратной:
   -Ой, ну ты и заелась, маманька! Вытрись!
   Крёстная поворачивается ко мне, вытирает лицо рукой, отряхивает шелуху с колен:
   -А я люблю так щелкать...
   -Дай семечек!
   -Пойди, возьми на сковородке, а то мне нужно поговорить вон с тем дядькой,- показывает рукой на приближающегося на своих конях Данилу.
   -Стой, Данька, остановись.
   -Тпру-у! Залётные... Чего тебе, Клава?
   -Да, вот хочу спросить: как твой младший, выздоровел?
   -Нет. Болеет пацан. Мы с ним замучились. Ест плохо и понос часто. Из больницы не вылазит...
   -Слушай, что я тебе скажу: его надо поить козьим молочком.
   -Так у нас и козы нет. Где ж того молочка взять?
   -У меня скоро коза приведёт козлят. Буду выделять твоему сынку по стакану в день.
   - У меня лишних денег нет. Чем платить буду? Или тебе чего надо?
   -Просьба есть одна...
   -Дров привезти, что ли?
   -Нет, ни дров. Солома нужна. Скоро уборка начнётся, солома на полях будет. Сможешь привезти?
   -О чём речь, конечно смогу! А много надо?
   -Хотим саман делать, хату новую строить.
   -Да-а... Многовато нужно...Ты спроси у председателя, если разрешит, тогда с превеликим удовольствием.
   -Я спрашивать не буду, мне он не разрешит. Я не колхозница. Ты сам спроси, вроде как для себя. А я уж постараюсь. Козьим молочком буду поить твоё дитё всё лето. Ты же меня знаешь, если что-нибудь пообещаю, то обязательно выполню.
   -Да ты насчёт этого права. Хлопчика жалко. Такой хороший да умный. Сердце разрывается, как он мучится. Ладно, Клава, считай, что договорились.
   -Точно?
   -Ну... А скоро коза окотится?
   -На днях... Может сегодня, может завтра.
   -Но-о! Жди, я своё слово сдержу,- Данила дёргает вожжи. Лошади быстро набирают скорость. Знают, что дома их ждёт свежая трава.
   -Вот и хорошо. Договорились... Теперь, как привезёт солому, раскопаем за огородом ручей, там сплошная глина, и будем делать саман. А на следующий год сложим новую хату.
   -Как саман делать? Расскажи, маманька.
   -Глину водой зальём, с соломой замесим, потом будем набивать в ящик и получатся кирпичи. Мы их высушим на солнце и будет саман.
   Баба Таня вставляет словечко:
   -На словах легко, а на деле трудно.
   -Чего там трудно? Мои родители сами наделали саману и построили себе новую хату. Так они уже старые, пенсионеры.
   Баба Таня не возражает. Она сидит молча, оперлась двумя руками на палку, положила подбородок на руки и тихонько качает головой.
   -Чего ты хочешь, чтобы мы всю жизнь прожили в этой халупе? - крёстная начинает злиться не на шутку.- Сидит, головой качает. Трудно будет! А кому легко? Вот хоть Харитинку взять. Ей разве легко? Кругом одна, мужика нет, а уже почти построилась. Мы разве хуже? Чего молчишь?
   -Да, что мне говорить... Я не против. Стройтесь, раз задумали, но не прямо же сейчас начинать.
   -А когда? Скажи, когда?
   -Года через два - три. Денег подсобираете. Всё, что нужно, заготовите.
   -Ага, ты ещё скажи, лет через десять начнёте строиться. Всё. Лучше молчи и не вмешивайся. Сами знаем, что и как делать.
   -Ване сейчас тяжело. И так работы много.
   -А потом, что будет меньше работы? Все строятся. Он - мастер. Везде приглашают. И так будет долго. До старости или до смерти. А нам - жить в завалюхе?
   -Да не против я. Стройтесь... Пока молодые, любая работа по плечу.
   Клавдия машет рукой и уходит во двор. Там она ещё долго ворчит, но мы с бабой Таней её не слушаем, а играем в буквы.
   -Правильно, запоминай, Лизонька, буквы. Тебе на тот год в школу. Старайся!
   -Я буду стараться. В садике тоже учим буквы, я пока лучше всех, так говорит Мария Ивановна. У нас есть такие дети, что и одной буквы запомнить не могут.
   -Ничего. Научатся. Может, ещё лучше тебя будут всё знать. Жизнь всему научит.
   -Как это?
   -Вырастешь, узнаешь.
  
   СЕМЕЙНАЯ ДРАМА.
   Помню, как однажды крёстный пришёл с работы, немного выпив. Что тогда началось! Мы с бабой Таней сидели на своей кровати и ждали окончания бури. Я боялась крёстную во гневе и, поэтому, сидела тихонько, как мышка. Баба Таня о
  
   е пьяный... Чуть-чуть выпил,- мать говорит тихо и примирительно.
   -Так ты ещё и заступаешься! Чтоб духу твоего тут не было, старая дура.
   Я вспоминаю, как всё было в тот летний вечер, и мне очень горько за своего крёстного, прожившего с Клавдией сорок лет, построившего для неё два дома и не заслужившего за всю жизнь доброго слова. На старость она стала ещё злее и нетерпимее. Всё жаловалась на подорванное здоровье, на тяжёлую жизнь. Сама же ни одного дня не работала в колхозе, не растила детей, их у неё не было. Любила вкусно поесть, красиво одевалась, а когда Ваня умер, получала его пенсию. И опять жаловалась, что плохую пенсию заработал муж. Маленькую. А не прошло и полгода со смерти моего крёстного, Клавдия вышла замуж. Не знаю, жива ли она и как живёт? Надевает ли кто-нибудь ей тапочки, потому что у неё болит спина, как надевал Ваня?
   Баба Таня взяла костыли и собралась выходить. На улице почти стемнело. Звенят цикады. Огромная жёлтая луна заглядывает в окошко.
   -Папка Ваня, куда мы пойдём? Я боюсь, кричу со слезами, но крёстный в комнате не показывается. Никто не обращает внимания на мои крики. Я вцепляюсь в костыль и не отпускаю старушку.
   -Лиза, не плачь, сегодня никуда не пойдём, а завтра раненько пошкандыбаем до мамки.
   Клавдия бегает по комнате, расшвыривает всё, что попадается на пути. Наконец, хватает радиоприёмник и с размаха бросает его на пол. Потом начинает пинать и топтать его. Мы с бабой Таней ложимся на кровать и укрываемся с головой. Старая мать шёпотом успокаивает меня. Она не решается заговорить с невесткой, успокоить её. Разгромив всё в комнате, Клавдия выбегает во двор. Она мечется, как ураган.
   -Ты где, гад такой? Иди сюда. Я сейчас тебя накормлю и напою.
   Гремят вёдра, звенят ложки и посуда.
   -Спрятался! Хорошо спрятался?
   Внезапно наступает тишина. Баба Таня снимает одеяло с головы и прислушивается.
   -Кажется, успокоилась...
   Я тоже прислушиваюсь. Какой-то новый звук раздаётся во дворе.
   -Что это?
   -Не слышу... А-а... Это, видно Пальма воет.
   -Нет, это волки пришли за нами,- я юркаю под одеяло.
   -Нет здесь никаких волков. Не выдумывай.
   Вой усилился. Теперь он слышен хорошо. От этого звука душа леденеет .
   -Неужели волки? Да нет. Они сюда не пройдут. Кругом собаки...- баба Таня успокаивает себя и меня.
   Вдруг раздаётся голос крёстного:
   -Клава, не вой, а то людей напугаешь.
   -Явился, не запылился! Уйди от греха подальше.
   -Что ты так расходилась? Я выпил сто грамм и сразу домой. Конфет тебе купил.
   -Бессовестные твои глаза... У меня сегодня день рождения, а ты, называется, поздравил.
   -Я хотел поздравить, а ты сама скандал устроила.
   -Я во всём виновата... Всегда я... Ой, горичко... Жизнь моя тяжкая-а,- крёстная начинает плакать и приговаривать. Жаловаться на свою тяжкую долю. Мы в комнате вздыхаем с облегчением: это не волки, это Клавка выла по-звериному.
  
   ТЯЖЕЛОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ.
   Рано утром мы с бабой Таней ушли. Никто не вышел нас проводить, и никто не попытался остановить или отговорить. Я несла узелок с вещичками, а старушка, одетая в тёплую фуфайку, чтобы меньше давили костыли, медленно передвигала ноги по заросшей травой дорожке. Мы останавливались много раз, посидеть на лавочках за дворами. Хозяйки выносили нам водички попить, фруктов, хлеба, пирожков - у кого что было. Любопытные женщины пытались нас расспрашивать, но я молчала, а баба Таня объясняла наш поход тем, что Даша на покосе, а дома нет никого.
   -Ой, ну с вас и помощники!
   -Как - никак, а живой человек в хате.
   Пришли домой после обеда. Еле держались на ногах от усталости. Да ещё день выдался солнечный и жаркий.
   -Лиза, ты, как помидорчик красненький.
   Лицо у меня горело. Моя нежная белая кожа на солнце всегда сгорает. Так осталось и до сих пор. А в детстве маме приходилось часто смазывать мне лицо сметаной. Баба Таня знала это, но в тот день под рукой ничего, кроме воды, у неё не было. Она мочила тряпочку и прикладывала на мои багровые щёки. Вечером забежала Харитинка.
   -Ага, Лизок, припеклась? Счас принесу простокваши, намажете на ночь. Водичка есть? Есть. Хорошо.
   Крёстная быстро ушла, не стала нас ни о чём расспрашивать. Родственники знали, какой у Клавдии неуживчивый и скандальный характер. Но мало кому приходилось видеть то, что видели мы. Вечером пришли покормить кур тётя Катя с Лёней.
   -Нянька, как ты в такую даль решилась идти? Что, совсем было плохо?
   -И не говори, Катя! Хуже не бывает...
   -А что случилось? - тётушке не терпится узнать подробности.
   -Что ты допрос людям устроила,- на пороге появилась маманька Харитина. Она принесла нам поужинать и простокваши, как и обещала. Катерина обиделась, поджала губы, но не ушла. Любопытство сильнее обиды. Начала рассказывать о своих сёстрах, а мы с Лёней играли на топчане с моими криворотыми куклами. Я рассказывала, как мы шли, расспрашивала Лёню о детском садике. А он отвечал с большим трудом, больше молчал. Баба Таня сразу заметила, что Лёня стал хуже говорить:
   -А что с Лёней случилось?
   -Он сидел на веранде, а был дождь. Молния ударила прямо в хату. Сынок испугался и три дня вообще не разговаривал. Сейчас ему легче.
   -Лиза тоже грозы боится, под кровать прячется.
   -Куда ж не бояться, силища такая!
   Тётя Катя с Лёней ушли, а мы поужинали и легли спать. Но спали ночью плохо, потому что у меня от солнечного ожога поднялась температура. Я металась по топчану и звала маму.
  
   БУРЯ В ГОРАХ.
   Через два дня неожиданно вернулась с покоса мама. Я к тому времени выздоровела и спокойно играла во дворе под высокой старой грушей. Она была увешена жёлтыми плодами. Дерево была такое высокое, что груши, падая, разбивались. Мама всё собиралась позвать соседа спилить старое дерево, но всё как-то не получалось.
   -Мама, мамочка! - я бросилась к маме, как будто не видела её целый год. На мой вопль из комнаты тяжело вышла баба Таня. Она тоже обрадовалась возвращению сестры.
   -О, а вы дома, бедненькие мои! - мама сразу увидела и мои поднявшиеся волдырями плечи, и бабины костыли у порога. - Что случилось?
   -Мама, она выла, как волк... Мы испугались и убежали,- я начинаю рассказывать, мешая всё в одну кучу. Захлёбываюсь воздухом, кашляю и опять спешу рассказать маме о том, что с нами произошло.
   -Успокойся, не кричи, доча. В хату хоть пустите?
   Наш рассказ не произвёл на маму особого впечатления:
   -Я слышала от соседей, что Клавка бесится иногда. Они уже привыкли к её выходкам. А вот то, что позволила вам уйти, не остановила, не извинилась, вот это плохо... И Ваня тоже... Прятался, как мальчик... Я ему всё выскажу, пусть только попадётся мне на глаза!
   -Не надо, Даша. Я тебя прошу, ничего ему не говори. Ване и так тяжело... Лучше расскажи, как у тебя дела.
   -Нас бы ещё недели две не привезли домой. Работы в горах много. Буря нас прогнала...
   -? ??
   Я сразу же прячусь под одеяло и слушаю мамин рассказ, укрывшись с головой.
   -С утра светило солнце и ничего не предвещало, что будет буря. Я покормила людей завтраком, перемыла посуду и поставила кастрюли на костёр, готовить обед. Из-за Черноморской появилась чёрно-синяя туча. Она быстро двигалась прямо к покосу. Причём, ветер дул от нас, а туча шла на нас. Косари и скирдовальщики собрались все в лагере. Шалаши стояли на ровной площадке, у самого леса. Все поховались в шалашах, отдыхали. Первый порыв ветра был такой силы, что многие шалаши перевернуло и покатились они вниз по склону. Люди остались сидеть на земле без крыши над головой. В ту же секунду ударила молния и попала в сухое дерево на краю леса. Оно вспыхнуло, как свечка. Стало темно, как будто наступила ночь. Гром грохотал не переставая. Молния била где-то рядом. Мужики натянули брезент на бричку. Все, кто остался без крова попрятались туда, а я сидела в своей палатке, тряслась от страха. Думала, унесёт продукты, чем буду людей кормить? Это было только начало. Дождь ливанул, как из ведра. Промокли все в одно мгновение. Потом град. Вся эта свистопляска была где-то полчаса, не больше. Туча ушла, проглянуло солнышко. Все наши труды пропали. Скирды разметало, сено ветер позакидал даже на деревья. Ну, что делать? Остались там пять мужиков, а женщин всех домой отправили. Построят новые шалаши, дня через два поедем обратно.
   Мне страшно под одеялом. Я выбираюсь на белый свет и прячусь у мамы под рукой.
   -Не бойся, Лиза, - баба Таня погладила меня по голове.
   Если бы мы только знали, что придётся нам испытать всего через несколько дней.
  
   ГРОЗА.
   Лето было жаркое и грозовое. Почти каждый день шёл дождь, и сверкали молнии. Я страшно боялась грозы и всегда пряталась, то на кровать, то на печку и сидела там тихо - тихо, пока на улице не успокоится. Однажды налетел на станицу сильный ветер с грозой и градом. Старая груша не выдержала напора и сломалась. Она упала прямо на хату. Хорошо хоть не на жилую её часть, а на чулан. Половина крыши рухнула сразу под тяжестью ветвей. Вторую половину разметал ветер. Дождь довершил дело: потолок раскис и упал. Так, в одночасье, мы остались без нашей подслеповатой хатки.
   После грозы мама вышла во двор, посмотреть, что можно сделать.
   -Всё, дивчата, хата наша скоро упадёт. Давайте перебираться в сарай.
   Через много лет мама рассказывала мне, как я вела себя в тот злополучный день:
   -Ты не плакала, как обычно. Молча смотрела на потоки воды, хлынувшие с потолка. Когда начали отпадать куски глины, залезла под топчан, и выглядывала оттуда, как маленький котёнок. На лице были одни глазинята, синие и круглые. Когда гроза чуть стихла, мы с бабой Таней стали уговаривать тебя вылезти, но ты дрожала вся и не вылезала из-под топчана. Наоборот, забралась в самый угол, сжалась там в комочек и прижукла. Я, не долго думая, раскидала тот топчан и вынесла тебя на руках из комнаты.
   Я этого не помню. Но, зато, хорошо помню, как мы жили в курятнике, а куры - в свинушнике. И как все родные, соседи, знакомые и незнакомые люди помогали нам. Самая главная трудность легла на плечи моей родной мамочки: она решила строиться. И уже к зиме из курятника мы перешли в новую хату. Правда, ещё не совсем готовую, но жить можно было. И мы жили.
   Я снова не сплю. Бессоница уносит меня в мир детства, в мир радости и счастья. В мир солнечный и прекрасный. Я благодарна ей за встречи с дорогими моему сердцу людьми, за встречи с собой неугомонной и строптивой девчонкой:
   -Здравствуй, Лиза! Здравствуй, мама! Здравствуй, детство!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   75
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"