Силлиум в сотый раз оглянулся, снова убеждаясь, что за ним никто не следит. Главным для него было выйти в старую часть города, где политические предрассудки имели значительно меньшее влияние. Старожилы Аладура не интересовались ничем, кроме своевременной посадки и сборки урожая и другими, исключительно бытовыми проблемами, давно убедившись, что в дела "вышних мира сего" лучше не соваться. Может быть, именно поэтому узников поместили там, иначе разъяренные люди могли привести приговор в исполнение раньше назначенного срока.
Вот как уже два дня Аммира находилась в заключении, а значит уже в этот день ее могли увести в здание арены, поэтому добраться до нее нынешней ночью было просто необходимо. Шел он осторожно, вполне осознавая, что, попадись он на глаза кого не следует, сам в ближайшее время разделит с ней участь. Лунный свет достаточно хорошо освещал все вокруг, а то, что не видели глаза, восполняла память, ведь все они нередко пользовались этим путем. Он вошел в старую часть города.
Эти места давно считались ненужными, загрязняющими величие обновленного Аладура. Дороги здесь лежали давно разбитые, от половины домов оставались лишь руины. Все испытывали глубокое безразличие к тому, в каких условиях пребывали местные жители, закрывая глаза на то обстоятельство, что именно из под их рук рождался хлеб, которым кормился весь город. Налаживая массовое производство, люди ждали, когда эта половина вымрет, постепенно она им оставалась за ненадобностью И действительно, все это отражалось в виде разваленных стен, обвалившихся крыш и поедающего рассудок чувства запустения.
Внезапно внимание Силлиума привлек шорох, доносящийся из тени рядом стоящего дома. Скоро он сменился невнятным бормотанием, а уже потом, пугающим вопросом:
- Могу я поинтересоваться, куда ты направляешься? - прозвучало это с деланной вежливостью хриплым, грубым голосом.
- Кто вы?
- Уполномоченный на то человек. - теперь послышалась угроза. Или предупреждение?
Стали слышны легкие позвякивания ножен о кольчугу. Незнакомец видимо уснул, сидя на земле и облокотившись о стену. Не составляло труда предположить, что патрульный, напившись с друзьями, решил не попадаться в неподобающем виде на глаза начальству и продолжил нести свой долг, мирно высыпаясь в развалинах старой части. Теперь же он проснулся и, то ли от остро выраженного чувства патриотизма, то ли просто от излишних недобрых качеств, тут же приступил к нехитрому делу надзора за безопасностью.
Секунда на размышления. Если Силлиум останется и, пытаясь объяснится, придумает даже нечто подходящее, то все равно стражник заметит черную рясу под накидкой. Это накинет на их общество недобрую дымку подозрения, и поставленные на то люди начнут уже более пристально присматриваться к ним. А ведь им не так легко далось положение вполне законного, безобидного клана. Если же попытается убежать, то у него есть шанс скрыться от наверняка мучимого похмельем стражника и, доставив необходимое Аммире, добраться к своим. В пользу второго варианта играл тот момент, что он сам находился в тени, а значит, тот не мог увидеть чего-то существенного. Чего уж там, ничего кроме контуров! Он готов был поклясться, что и заметили-то его только из-за шумящих под ногами обломков каменных стен. Решение не заставило себя долго ждать.
Силлиум прикинул, что сбивать с ног стражника, уже вставшего на ноги и собирающегося принять какие-то действия, ему не хочется, а поэтому быстро побежал в обратную сторону. Тот что-то крикнул ему вдогонку и попытался последовать за ним, но, судя по звуку, упал. Ночного проходимца это не могло не радовать, и он, петляя между домами, вышел прямо за то место, где и совершилась неприятная встреча. Для верности он не стал сбавлять темп и, лишь удалившись на безопасное расстояние, позволил себе перейти на шаг, оглядываясь при этом еще чаще, чем прежде.
Хоть подобные неприятности и не являли собой редкую случайность, все равно после подобного пульс учащался, а сердце обволакивал страх. Слишком уверенным мог быть только тот, кто в Аладуре оказался совсем недавно, и, следовательно, не ведает, на что способно руководство местной охраны. Они не хотели работать исправно, но, тем не менее, любили выглядеть в глазах горожан строгими и бдительными, а потому неизвестным образом всегда выходили на нарушителей порядка и жестоко наказывали. Все это при том, что настоящий преступник все еще находился на свободе. К сожалению, это произошло и с Аммирой...
Вся эта необоснованная жестокость, когда-то вызывавшая у Силлиума приступы злости, теперь заставляла его лишь смиряться. При каждой новой новости об очередном успешно завершенном деле охраны, глаза его печально опускались, а сам он надолго уходил в себя. Вызвавшись отправиться к Аммире, он хотел доказать себе, что способен сделать хоть что-то, а не только уныло провожать день за днем, размышляя о несправедливости жизни. Но, к сожалению, легко ничего никогда и никому не давалось. Так и сейчас он боролся с инстинктом самосохранения, запрещающим ему идти в самое их логово.
В старой части размещалось только одно здание охраны. Да и оно не было сильно востребованным и редко оправдывало себя. Ее держали в камере, находящейся в подвале. Оставалось лишь благодарить Наона, что окна, пусть и совсем маленькие, все же выходили наружу, иначе пришлось бы лезть прямо внутрь.
Скоро он уже был на месте. Стоя перед знакомым фасадом, он все собирался духом. "Вот, что значит теоретик... Столько мнимого благочестия, а на деле лишь мокрые штаны" - пронеслось в голове. Мысль помогла ему решиться и он, перебежав освещенную часть, двинулся вдоль стены. Во всех окошках, расположенных едва выше земли, не горел свет. Силлиум испугался, что уж не найдет нужного, но внимание его привлек маленький обрывок ткани, высунутый из одного окна, ближе к крайним, и слабо колышущийся на ветру. Он быстро подбежал туда и, к великому своему счастью, не прогадал. Ему пришлось полностью лечь на землю, чтобы заглянуть внутрь, ведь окна - сильно сказано, на самом деле они являли собой продолговатые щели, высотой в ладонь.
- Аммира! Аммира, ты тут?
- Сил? - послышался жалобный голос изнутри. И уже более выражено, почти счастливо: - Это ты?
- Тише, тише... Да, это я.
Она как могла просунула руки. Силлиум, положив голову на плечо, тоже засунул свою и коснулся ее. Она больно сжала кисть, а после, распрямив его ладонь, приложилась к ней. Он почувствовал мокрую от слез щеку и сам едва не расплакался.
Где-то послышался крик, он интуитивно попытался высунуть руку, но она не пускала.
- Я принес тебе кашицу с ядом... Плотная, можешь ее спрятать. Это на случай, если... Ну, ты поняла. - торопливо и неуверенно сказал он, пытаясь поскорее уйти отсюда. Он мучился, не зная как смотреть на человека, которому предписано такое, боролся с собой как мог, стыдясь своей трусливости,
- Мне так страшно, Сил. Не уходи, пожалуйста...
- Возьми это, - он нервно обернулся.
- Я не хочу становиться самоубийцей!
Силлиум вжал голову в плечи, боясь, что их услышали.
- Не глупи, может быть, ты еще пожалеешь о своем решении. Возьми...
- Сил, не уходи, прошу тебя... Побудь со мной побольше. Не уходи, - жалобно молила Аммира охрипшим, тихим голосом.
Изнутри послышался металлический звон засов, перебиваемый пересмешками двух или более мужских голосов.
- Нужно идти, - сказал Силлиум и, вытащив руку, уже собрался, как вспомнил о своей цели. Снова нагнувшись, он протянул маленький кусочек, и, опять заглянув, случайно встретился с ее глазами. Двумя бездонными пропастями, отражающими всю боль мира, всасывающими в себя его душу и всякое чувство в ней... "Не уходи" - едва слышно повторила Аммира.
- А вот и наша девочка! - послышалось из камеры. Было слышно, как со скрипом проворачивается ключ в замке...
Охваченный новым порывом страха Силлиум побежал. Углы домов, редко горящие окна, фонари, случайные прохожие, иногда даже постовые - все слилось в единую размытую картину с неясными очертаниями. Бежал не от погони, которой на самом деле не было, и даже не от того обстоятельства, что, иди он не спеша, мог попасться в руки кого не надо - бежал от самого себя, испуганный состоянием своей души. Как будто все пять лет его жизни в братии, пять лет совместных усилий в попытке научиться видеть в мире то, за что его можно любить или жалеть, казалось, прошли даром... Он не научился любить, не научился доброте, а так и остался трусливой крысой, видящей в зеркале сильного, мудрого слона, а на деле являющейся лишь мелкой пуганой сошкой. Он с трудом верил в то, что это тело, жизнь в нем, вся гнусность внутри, принадлежат ему. Это он сейчас, а не кто-то другой, пожелал проигнорировать такую трагедию, более испугавшись за свою безопасность. Хотя ему почти ничего не угрожало.
Ноги несли его как могли быстро и, что странно, не уставали, но отдышка никуда не подевалась. Поначалу размеренное дыхание перешло в беспорядочную серию вдохов и выдохов. У двери он уже лежал в полумертвом состоянии, не чувствуя ничего, кроме сильной боли в горле и легких, все было сосредоточено на обеспечении организма достаточным количеством кислорода. Мышцы живота резко сократились, рот непроизвольно раскрылся, и его вырвало. После он поднял дрожащую руку и как смог сильно постучал в дверь, но вышло все равно очень тихо. По милости Наона на дежурстве стоял Рохан, всегда отличавшийся бдительностью, он немедленно отворил. Вначале лицо его испуганно дернулось, но он быстро сориентировался и, подозвав помощь, затащил Силлиума, уже начавшего приходить в себя.
Глаза его наливались чем-то мутным, неприятно ощущалась пульсирующая на шее вена, а в ушах гулко отдавались удары сердца. Скоро все прошло. Все, кроме неприятного чувства ненависти к себе. Он поднялся на ноги, заверяя жестами напуганную братию в том, что с ним все хорошо. Те не желали ему верить, поэтому он просто их растолкал и, наконец оказавшись в своей комнате, запер дверь. Как и следовало ожидать, скоро кто-то в нее постучал. Он уже хотел было грубо попросить их уйти, но раздавшийся голос заставил его передумать.
- Открой дверь, Силлиум, мне нужно узнать... - прозвучало как просьба.
- Я донес ей! - раздраженно крикнул он в ответ.
- В этом я не сомневаюсь. Открой и поговорим.
Силлиум нехотя открыл. На пороге стоял главный управляющий и он же, основатель их общества. Не смотря на свое положение, в обычной рабочей одежде... Его взгляд прошелся с головы до ног и обратно.
- Ушел ты другим, нежели вернулся, - наконец сказал он, прикрывая за собой дверь.
- Вы что-то хотели узнать, - опять таки раздраженно напомнил Силлиум, приседая на кровать. После такой нагрузки не чувствовать опоры на ноги было для него наслаждением.
- Тебя что-то смутило, испугало? С Аммирой все в порядке?
- Какой порядок, если она ни за что оказалась за решеткой и завтра понесет наказание?!
- Значит в этом дело? - говорил он спокойно, не обращая внимания на напряженность разговора.
- И в этом тоже... - тихо ответил тот, ложась на кровать, пряча глаза, наполняющиеся слезами. - Я не хочу разговаривать.
- Но тебе нужно.
- Я так не считаю... Выйдете, пожалуйста, - послушник уже плакал, что было бы заметно даже невнимательному человеку, не смотря на все его ухищрение скрыть это.
Оба молчали. Лишь тихо потрескивала свеча на столе, доживая последние минуты. До утра оставалось более половины ночи, а значит, еще было время отдохнуть и подготовиться к тому, что должно произойти. То, к чему жизнь никогда не подготавливает заранее, что всегда бьет ножом в спину. Промолчав, Силлиум все же сказал:
- Я испугался, когда уже был на месте. Только не за нее. За себя.
Стоя неподалеку, тот смотрел в окно. После некоторой паузы ответил:
- Это дело каждого из нас. Это всего лишь говорит о том, что ты еще не достаточно готов к принятию чего-то подобного. Вот и все... Мы часто считаем себя способными на разные подвиги, а что на самом деле есть, ты уже увидел.
- Мне легче не стало.
- И не должно было... - с этими словами он взял записку со стола, которую не так давно Силлиуму было положено ему доставить, и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
А он так и остался лежать, обиженный на других и злой на себя, так и не поняв цель такого ненужного, бесполезного визита.
Братия держалась кучкой, протискиваясь сквозь плотную толпу. Как Силлиум и предполагал, казнь решили провести на арене. Чтобы все видели, чтобы всем место хватило...
На их лицах большими буквами было написано "Ничего хорошего". Это читалось в их глазах и в полном отсутствии какой-либо мимики. Только впереди идущие смотрели не под ноги, а перед собой, остальные же, опустив взгляд, неохотно шли за ними, краем зрения выбирая себе дорогу. Никто не хотел являться на подобное, но, увы, в мир иной должны были проводить Аммиру все без исключения. Да и ей должно было бы быть легче в присутствии людей, с которыми она не один год училась любить, но мир до последней минуты внушал ей обратное. Даже кончину судьба ей выбрала не спокойную, лежа в постели, а... Иную.
Шум стоял невообразимый. Голоса раздавались одновременно отовсюду, сливаясь в один общий непрерывный гул. Силлиум боролся со злостью на всех этих людей, пришедших посмотреть на смерть несчастной девушки, словно на интересное зрелище. Как выяснилось, обвинялась она в соблазнении принца в корыстной цели завладения высоким положением. "Как бы не так! Помешанный подонок снова пойман с поличным и вновь отмывает себе имя!" - подумал он. И действительно, трудно было представить целомудренную, девственную Аммиру за этим гнусным делом. Да и незачем, когда все давно убедились во лжи этого заявления. Однако, идти нужно...
Скоро они вошли под широкую арку, оказавшись у барьера арены, по контуру обходившем ее. Только с противоположной входу стороны каменная кладка упиралась в железные ворота, откуда выпускалась жертва. Жертва вечного порока общества, во все времена желавшего лишь хлеба и зрелищ. Развлечений и возможности ими наслаждаться... А что еще нужно людям?
Пройдя на положенное для них место, вся их немногочисленная группа села. Силлиум слышал, как каждый тихо молил Наона о быстром избавлении Аммиры от мук, уготовленных ей. Он огляделся по сторонам и едва не расплакался. Люди бодро, недовольным голосом обсуждали предстоящее событие. Собеседники поддакивали друг другу, яро все время дополняя, иногда посматривая вперед и подслушивая других. Ни дать, ни взять, ждут не дождутся возможности крикнуть какую-то хулу в адрес осуждаемой, по возможности кинуть чем-нибудь. "Да как вы... Да как вы смеете осуждать ее?! Вы же ничего не знаете!!!" - возмущение его достигло предела и он снова, не выдержав внутреннего напряжения, заплакал. Кто-то похлопал его по спине.
Скрипнули ржавые петли и железный затвор начал медленно подниматься. Вопль прокатился по всей площади арены. Вопль яростного ожидания, нетерпения, ненависти... Колеса тяжелой деревянной платформы показались на свет, а за ними стоящая на ней Аммира. Она была привязана к вертикально, но с легким наклоном назад, расположенной металлической сеткой. Руки находились в горизонтальном положении, ноги раздвинуты в стороны. Порванное грязное тряпье почти не прикрывало обнаженное тело, а на внутренней стороне ляжек красными дорожками виднелись засохшие следы крови. Увидев это, Силлиум до боли в зубах сжал челюсти. "А вот и наша девочка", - пронеслось у него в голове.
Он опустил голову, обхватив ее руками, и шепотом молил Наона, чтобы Аммира не повернулась в его сторону и не посмотрела ему в глаза, с застывшими в них болью и стыдом. Чуть было не вырвалась ненависть ко всем осуждающим ее, но мысли о его собственной подлости не давали развиться внутри чему-то другому, кроме чувства вины...
Улицы после начала казни стали более или менее просторными, стражи как таковой вокруг тоже не наблюдалось. Это дурное правило являться в последний момент настолько раздражало Адриана, что, выполняя уже наверное сотое задание, хаял он его как и в самый первый раз. Это, кстати, тоже правило - высказать как можно больше мыслей и чувств, пока добираешься до места. Потому что потом думать будет нельзя, и не только из-за недостатка времени на излишние размышления, нет. Просто само действо наделено таким характером, что Адриан лишь даст начальный толчок ему, а дальше - дело тонкой мистической манипуляции.
Впрочем, и человеком он себя назвать уже давно не мог, а потому излишняя спешка в делах не влияла на качество результата. Иначе он бы не стал наемным убийцей. Адриан подобно ветру несся по узеньким закоулкам Аладура навстречу несправедливости и злости, коих посланник смерти не может позволить ни себе, ни другим. Лишь на первый взгляд может показаться, что он и его братья не руководствуются ничем, кроме суммы оплаты за услугу. Только не они... Ряд строго определенных правил был вынужден соблюдать каждый член их общества. В том числе и он.
Ноги быстро отсчитывали камни, из коих была выложена дорога. Лук с колчаном, плотно прижатые к спине застежками, нисколько не стесняли движений, а легкие удары о ноги ножен с короткими кинжалами в них прибавляли уверенности. Вот и края арены показались на том конце улицы и он прибавил ходу - предстояло выбрать место для выстрела, а оно, как известно в его кругах, определено заранее. Остается найти его, что само по себе, тоже не так-то просто.
Вот Адриан и на месте... Он остановился, обводя глазами и изучая пространство вокруг. Решение не заставило себя долго ждать - невысокий, жилой двухэтажный домишко, принадлежавший по-видимому какому-то зажиточному крестьянину, стоял неподалеку, и Адриан почувствовал ту тягу, то неизвестно откуда берущееся знание, что именно отсюда предстоит сделать то, ради чего он здесь. Разбежавшись, он вскочил на выступавший из стены подоконник и, пока не потерял инерции движения вперед, прыгнул, зацепившись за выглядывающий деревянный брус. Подтянулся, упер колено, и буквально в следующую секунду он уже стоял на нем обеими ногами. Снова прыгнул, зацепился за парапет, опять подтянулся и вот он уже на крыше. Посторонних наблюдателей вокруг не оказалось и это не могло не радовать.
Не теряя времени он выхватил лук; недолго нащупывая стрелы, выудил нужную, и подошел к краю дома, ближнему к арене. Взглянул вперед и вверх, рассчитывая траекторию. Вот перед ним это здание, эти стены, обводящие овальное пространство внутри с выложенными арками по вверху, откуда и пролетит его подруга. Вот нужная арка, далее, как он помнил, места для людей и округлый барьер, за которым уже находилась сама арена с жертвой на ней. А дальше дело другого плана...
Он взял стрелу и, приблизив к лицу наконечник, провел взглядом каждый завиточек руны на его искривленной поверхности. Провел по руне большим пальцем, чувствуя рельеф узора, легко обвел ладонью оперение. Наложил стрелу на тетиву, натянул и прошипел на древнем диалекте слова, всегда дающие ему уверенность в том, что он все делает верно: "зло редко осмеливается обернутся лицом смерти, поэтому я здесь". И, недолго прицеливаясь, отправил стрелу отдать принесенное им сегодня юной девушке, над которой несправедливо свершился безбожный суд. Стрела быстро взмыла вперед, пролетела арку, едва не задев волосы принца, сидящего на лоджии сверху и с довольной ухмылкой наблюдающего за происходящем. Адриан отдал часть себя этому выстрелу - чтобы попасть в мишень, которой не видишь, требовалась хоть и малая, но жертва. Ветер неожиданно подул со стороны, грозясь направить стрелу не туда, но Адриан всей душой воспротивился этому, изо всех сил сохраняя траекторию. Взяв немного против направления ветра на расстоянии около двадцати метров до Аммиры, он выплеснул всего себя вперед с такой силой на которую только был способен. Силы, удерживающие стрелу от отклонения, исчезли, и ветер сам подправил нарочно взятую Адрианом погрешность, доставив стрелу прямо в сердце девушки.
Руна вспыхнула огнем, отправляя душу Аммиры в руки Наона без излишних чувств, эмоций и мыслей, легко, словно погружая в сладкий сон. Туда, где ей должно быть лучше... Адриан облегченно выдохнул. Ему удалось это сделать...
Спрыгнув с крыши сразу на землю, он помчался прочь от арены. И, к великому своему стыду, расплакался...
Силлиум не знал, то ли ему радоваться, то ли плакать. Он уже готов был убить себя, слушая приговор и наблюдая за искаженными лицами людей в слепой, злой радости кричащих, когда объявляли о пытках, коим должна была подвергнуться Аммира перед ее окончательным убийством. С застывшими, но все же восторженными глазами он взглянул на владыку, сидящего немного ниже. Адреса посланцев в Аладуре наверное в первый и последний раз были записаны на бумаге, пусть то и маленький огрызок на столе в комнате обычного послушника.