Аннотация: Сражённый воин в битве пал - Но путь его ещё не кончен. С трудом он очи приоткрыл, Чтоб снова научиться жизни...
Боль... Боль сковала всё моё существо. Лишь осторожный шёпот ветра напоминал мне о том, что я ещё жив. Сколько я лежал? Не знаю. Время давно перестало для меня существовать. Я просто лежал и ждал, когда смерть почтит меня своим присутствием. А посему торопливый перестук копыт показался наваждением, бредом...
Лошади остановились. Я слышал, как двое всадников соскочили на землю. До меня донёсся их стон, полный отчаяния и бессилия. Они хранили безмолвие. Здесь были не нужны слова. Моё сознание ещё цеплялось за этот мир, не желая кануть в небытие, но сил, чтоб закричать, уже не было.
Пришедшие тяжело бродили средь мёртвых. Один из них, повинуясь невиданному чутью (иначе это объяснить трудно), присел возле меня. Приподняв обломок щита моего побратима, коснулся дланью плеча... Я вздрогнул - боль калёной стрелой вновь обожгла мою грудь. Он торопливо отдёрнул руку и коротко бросил:
- Братислав, сюда!
Они оттащили двоих ворогов, сражённых мной, прежде чем хладная сталь всё же коснулась моей плоти. Отмели в сторону обломки оружия и куски доспеха. Уложили меня на плащ.
Я разлепил очи. Свет, едва проступавший сквозь пелену облаков, казался невыносимым. Я силился что-то сказать, но воин приложил палец к губам. Коротко свистнул. Верный скакун, доселе терпеливо поедавший растительность, заспешил к своему хозяину. Доверительно коснулся храпом покрытого кольчугой плеча. Витязь похлопал по шее своего копытного друга, вытащил из сумы, притороченной к седлу, небольшой глиняный сосуд. "Сонное" снадобье приятным теплом окутало горло. "Славным знахарем был создавший его", - успел подумать я погружаясь в дремоту...
Первое, что я почувствовал, когда очнулся, был аромат хвои. Аромат, наполняющий всего тебя даже при малейшем вдохе. Я приоткрыл очи. Посмотрел вверх. Повернуть голову не решался - каждое движение ещё давалось с трудом. Пышная матерь-ель раскинула надо мной свои лапы. Будто хотела обнять. Матерь-ель... Древо, чтимое в моём роду. Такая ель росла там, откуда я уходил. Уходил навсегда.
Тянуло свежестью. Я не видел, но знал - где-то рядом река. И... Костёр. Когда ощущение происходящего начало понемногу возвращаться, я услышал потрескивание хвороста, к которому до определённого момента оставался глух.
Мягкий кошачий шаг. Передо мной вырос уже знакомый дружинник. Братислав, так, кажется, его звали. В нём чувствовалась непомерная сила, но двигался он бесшумно. Привычка бывалого воина.
- Очнулся. Добро. Пить хочешь?
Я чуть заметно кивнул.
Он помог мне приподняться. Поднёс к губам флягу с водой. Моему взору предстала поляна, залитая заходящим солнцем. Посреди неё горел костерок.
- Меня люди называют Братиславом. Его Добромиром кличут, - он кивнул на своего спутника.
- Ратибор, - прохрипел я. Собственный голос казался чужим.
Братислав резко повернулся. Его взгляд скользнул туда, где меж стволов полосой тянулась река. Сидевший у огня Добромир, заметив беспокойство своего побратима потянулся было к лежавшему на коленях шлему. Мгновение - и тревога исчезла. Лица даже тронула чуть заметная улыбка.
Заросли расступились, пропуская девушку и гнедую кобылу, которую та вела под уздцы. Следом семенил огромных размеров пёс. Они поднимались с берега.
- Здрав будь, - мужи с почтением поклонились нежданной гостье.
- И вам поздорову, вояки, - она с интересом рассматривала оружных людей.
Вот её взгляд остановился на мне. Незнакомка подошла. Осмотрела повязки, стягивавшие мою грудь.
- Позволь? - она вопросительно посмотрела на Братислава.
Тот коротко кивнул.
Её проворные пальцы стали разматывать ткань. Из заплечного мешка появилось несколько склянок со снадобьями.
- Эх, вояки, - с укором молвила девушка, останавливая снова проступившую кровь.
Только сейчас я обратил внимание на то, что вместо изрубленного в сече доспеха на мне была чистая рубаха. Когда мои спасители успели позаботиться об этом? Неведомо.
- Как тебя звать, юная целительница? - спросил Добромир, когда она кончила хлопотать над ранами.
- Рада. Я не считаю, что вправе называть себя целительницей. Просто... - девушка на миг замолчала. На её выразительные очи легла тень тоски. - Мой отец был славным лекарем. Братья сызмальства постигали воинское искусство. Я помню тот день, когда они уходили с дружиной. Теперь, если кому из них и суждено вернуться, то возвращаться уже некуда... Я стремилась перенять умение отца, но выучиться всему так и не успела. Край, в котором я родилась, поглотила война. И вот который год я скитаюсь по свету. Помогаю тем, кому могу хоть как-то помочь.
- Не страшишься странствовать одна? От людей лихих тебя и оборонить некому.
- Вот кто меня оборонит, - скиталица с усмешкой указала на лук и колчан со стрелами, висевшие у седла. - Да други верные не оставят,
- она погладила кобылу и потрепала по загривку пса.
Должно быть когда-то длинная тёмно-серая шёрстка лоснилась и блестела на солнце. Нынче же зверь выглядел потрёпанным.
- Радой звали тебя от рождения? - Добромир задумчиво подбросил в огонь сухих веток. Пламя радостно зашумело.
- Нет. Так нарекли меня люди, когда я в странствиях начала слагать песни. Многим по душе пришлось моё слово. В землях Вечных лесов меня называли бардой.
- Спой нам что нибудь, барда, - попросил русич.
Она слегка смутилась, но, смахнув с лица русую прядь, начала петь. На коленях Братислава появились гусли. Я с удивлением наблюдал, как грубые пальцы вояки принялись перебирать струны. Витязь не был знаком с песней юной барды. Необъяснимое чутьё помогало играть музыку, сливавшуюся со словом в единое целое...
Наконец всё затихло. Воины молчали. Я по-прежнему старался не шевелиться. Но боль... Я будто перестал её замечать. Я лишь смотрел на Раду. Её глас пробудил во мне искру, погасшую тогда, когда я лежал убитый на поле брани. Убитый не булатным мечом, не острым копьём. Нет! Осознание краха, бессилия, память о тех, кого не сумел сберечь - вот что сразило мой дух, погасило всякое желание жить. Слова, ещё в полной мере не осмысленные разумом, но уже понятые душой, заставляли сердце биться, разгоняя по телу ярость и силу. Хотелось встать, подобрать клинок, с коим доселе не расставался почти никогда, призывно свистнуть, ожидая, что из-за деревьев с счастливым ржанием выбежит боевой конь, подставить длань верному белому кречету, воздать хвалу Отцу-Небу и мчаться... Мчаться... Крушить лютого ворога. Не ведая страха. Не допустив и крохи сомнения в том, что мы победим! Выстоим!
Брат, поднявший руку на брата, опустит занесённый клинок. Землепашец, встретив чужака, примет его в своём доме, не станет поспешно закрывать врат, прятаться в лесах. Есть то, что не подвластно смерти. Мы будем умирать и возрождаться снова в тех, кому когда-то передали свой меч. Мы будем жить. Ибо есть свет. Настанет день и он как луч солнца озарит всю землю. Настанет миг и мы станем иными, в то же время оставаясь прежними... И песня, как ныне, будет лететь над миром.