Олимпийцы давно разошлись; одна Гестия сидела у очага. Она всегда была там: в дни советов, в дни празднеств и почему-то даже тогда, когда зал пустел, когда Прометею, потерпевшему неудачу, необходимо было выговориться, сорваться.
А разговаривать с Гестией - все равно что разговаривать со стеной.
- Ты обманул его в Меконе, он взял свое. По закону вы в расчете.
Так сразу и не поймешь, голос это или треск огня в очаге. Прометей дико оглянулся на нее.
- Думаешь, я это для себя делал?
- А разве нет? - вопросом на вопрос ответила Гестия. Она не смотрела на него; она смотрела только в огонь. Всегда в огонь. Больше ее ничего не интересовало. И Прометей никак не мог взять огня так, чтобы она не заметила. А огонь был нужен - не ему, людям, которые остались без света и тепла из-за того, что он посмел уязвить гордость Зевса.
- Нет. Затем, чтобы они жили. А Зевс хочет, чтобы они умерли. Он мог бы сжечь молниями их города, разверзнуть землю, взбунтовать океан. Но он предпочитает, чтобы они умирали медленно, во тьме и отчаянии...
- Смертные - не титаны, - спокойно заметила Гестия, - и не гиганты. Мой брат не будет с ними воевать.
- Значит, пусть подыхают?
- Если ты считаешь, что в этом виноват Зевс - говори с ним. Я не вмешиваюсь в споры моих братьев и сестер.
Прометей исподлобья разглядывал ее. Неброская одежда, сложенные на коленях руки, опущенная голова... Идеал примерной жены, хранительницы домашнего очага. Вот только своего очага у нее никогда не будет. И мужа она себе не возьмет. Что же ей нужно, этой скромнице? Его недаром звали Промыслителем, он умел распознать и силу, и слабость и мастерски воспользоваться ею - как он доказал с Зевсом, сперва приняв его сторону против Крона и титанов, а потом в Меконе устроив все так, чтобы людям досталась самая лучшая, самая питательная часть жертвенного животного, а Зевсу - кости да жир. Он и так бессмертный, да к тому же к его услугам олимпийские нектар и амброзия. Перебьется.
Но Гестию он никак не мог разгадать. Может быть, вся ее скромность показная? Может быть, на самом деле она мечтает о троне своего брата, хочет ставить свои условия? Она может. В ее руках - единственный теперь источник огня в трех мирах, и она может этим воспользоваться.
Он подошел ближе.
- И ты, первородная дочь Реи и Крона, будешь ждать, пока твой младший брат прикажет тебе вернуть смертным огонь? А он это сделает: дым жертвоприношений слишком сладок, чтобы отказываться от него. Но Зевс вспыльчив и нелегко прощает обиды, и может случиться так, что он передумает слишком поздно. С другой стороны, ты, мудрая старшая сестра...
Гестия подняла голову и пристально взглянула на него. У нее были темные, почти черные глаза, и в глубине их вспыхивали отблески огня.
- Не искушай меня, титан. Власть меня не интересует.
- Искушать? - улыбнулся Прометей. - Я лишь показываю тебе будущее... каким оно может стать.
- Если я сделаю что-то для тебя, - подхватила она, выжидательно, как ему показалось, глядя на него.
- Тебе даже делать ничего не придется. Просто посмотреть в другую сторону...
- Огонь, горящий в очаге, дает свет и тепло, - промолвила Гестия, - это верно. Но он же может и обжечь, если ты встанешь слишком близко. Осторожней, титан. Вы бессмертны, но не неуязвимы.
Прометей отступил на шаг.
- Пусть так, - согласился он. - Но подумай о тех, кто и не бессмертен, и не неуязвим. Они почитают могучих олимпийцев - разве олимпийцы им не помогут? Ты предпочтешь, богиня, чтобы твой очаг горел одиноко в ночи, где никто не придет к нему, чтобы согреться?
Гестия молчала, как обычно, но что-то в ее молчании изменилось. Казалось, она смотрит в огонь, лишь бы не смотреть в глаза Прометею. Ободренный, он продолжал:
- Огонь не может принадлежать одному только Зевсу. Дай мне одну искру, и я разнесу весть о тебе по всему свету...
Она вдруг поднялась с места.
- Хватит на сегодня. Ты и так наговорил много неосторожных слов. Если мой брат узнает об этом, можешь забыть дорогу на Олимп.
Теперь она стояла вплотную к нему и смотрела прямо на него, и в глазах у нее полыхало настоящее пламя. Огонь в очаге продолжал гореть, уютно потрескивая.
- Ты сказал правду. Огонь не может принадлежать кому-то одному. Как и я. Своих детей у меня не будет, но я защищу твоих, если ты сумеешь исполнить, что задумал. Ты однажды уже перехитрил моего брата.
Она помолчала и добавила:
- Но тебя я защитить не смогу.
Прометей поклонился:
- Я и не прошу, госпожа.
- Ты не боишься?
Она спрашивала серьезно. Не угрожала, не насмехалась. Будто искренне пыталась понять, что может заставить кого-то противостоять всемогущему Зевсу.
Не просто кого-то. Титана, Промыслителя, подателя земных благ, защитника смертных. Того, который всегда действовал смело, будто точно знал, что иначе нельзя -
- Или ты уже знаешь, чем это закончится?
Показалось ему, или в ее голосе мелькнуло беспокойство?
- Для этого не нужно быть провидцем, - Прометей усмехнулся. - Но я - титан, как ты сказала, я достойный противник. Если Зевса что-то не устраивает, пусть вымещает свой гнев на мне.
Гестия промолчала.
Он осторожно обошел ее - она не посторонилась, но и не заступила ему дорогу - вынул из-за пазухи тонкий стебель и опустился на колени перед очагом. Стебель тростника не вызовет подозрений. Одна искра, больше не нужно. Нехорошо быть жадным. А одной искры вполне достаточно, чтобы раздуть великий пожар -
время которого уже прошло, и вряд ли придет теперь. Зевс никому больше не уступит своего трона. Остались только люди, жалкое, слабое, смертное племя, которых он тоже решил истребить -
Не в этот раз.
Прометей поднялся, пряча стебелек обратно за пазуху. Гестия так же молча дала ему пройти.
Только когда он почти дошел до выхода, был уже готов толкнуть тяжелую дверь, она окликнула его:
- Титан.
И все. Ни имени, ни вопроса.
Прометей улыбнулся, положив ладонь на резную дверь. Гестия была у него за спиной - темный силуэт в отблесках одинокого огня.
- Ты получишь свою долю от каждой жертвы, приносимой над твоим огнем. Твое имя будет забыто только вместе с именами твоих братьев и сестер.
Тишина была ему ответом, и он вышел, позволив двери медленно захлопнуться за собой. Он знал, что богиня хотела спросить его не об этом, но задумываться, о чем - и тем более отвечать - было слишком опасно.