В конце мая случился повод съездить в Стамбул. Говорю "повод", потому что необходимость если и была, то не для всей компании. Забрать оттуда мою маму, гостившую у друзей, - с этим справился бы кто-нибудь один. Но уж очень хотелось обязанность превратить в праздник! Подумали, будет ли ещё такая возможность, решились - и отправились на неделю.
Мы живём в Тузле. Это тоже Стамбул, отдалённый, очень отдалённый район на побережье Мраморного моря. Попав сюда первый раз в дни российско-украинского конфликта из-за одноимённой косы, я недоумевала и веселилась: надо же, какое совпадение. "Тузла - это же смешно". Теперь та редко упоминаемая черноморская Тузла ассоциируется у меня со стамбульской - с этим странным и гостеприимным местом, где были недолго, а прикипели душой крепко.
Вообще говоря, прикипели душой ко всему Стамбулу - в том объёме, который успели вобрать.
Есть нечто расслабляющее и волшебное в коротких поездках, когда не живёшь, трудишься, корпишь, а лишь наблюдаешь, как живут и трудятся другие, которые никогда не станут "своими"; когда "их" жизнь невольно примериваешь к своей, и находишь не десять, а мильон отличий; когда звон будильника по утрам не вызывает досадного нежелания вспоминать, какой сегодня день недели - ах, понедельник, еще целая неделя впереди - а вызывает бодрость и радость пробуждения: "Понедельник, ещё целая неделя впереди!"
Чужая жизнь, чужой мир. Почувствовать себя в этом "чужом" в своей тарелке - благословенная задача путешественника. Если это чувство появилось, значит, ты съездил не зря. Ты вернёшься, но что-то в тебе останется тамошнего, а какая-то часть тебя - у них.
Сама дорога в город из нашего квартала приятна. Час на скоростном рейсовом автобусе не тяготит, остатки нерастраченного напряжения слетают, как только ступишь на паром Кадикёй - Эминёну, чтобы плыть через Мраморное море в Золотой Рог, из азиатской части в Старый город, что в Европе. Это не туристический паром, а самый что ни на есть демократический, рейсовый - для внутригородского сообщения. Пользуются им люди, не имеющие машин, и не только; так быстрее попасть с одного берега на другой, чем по побережью и через пару проливов. Паром собирает значительную толпу на пристани, но почему-то эта толпа разительно отличается от таковой в московском метро или электричке. Приходилось ли вам садиться в поезд Москва-Тула на Курском вокзале? Нет? Вам повезло.
Стамбульская очередь - самая организованная и спокойная из тех, что мне встречались. Да, здесь приходится подождать-потомиться, а как же: на автобусной остановке, особенно конечной, ещё кое-где. Очередь в Стамбуле - это и не очередь в Лондоне, где народ подчёркнуто становится на расстоянии друг от друга, чтобы случайно не задеть соседа или не услышать, что говорит в окошечко тот, кто впереди; это и не наша родная очередь, которая моментально превращается в сметающую толпу. Турки спокойны; их место не займут. Турки просты; можно их коснуться и потрогать. Они помогут взойти, справиться с билетом - "акпилем", их не раздражает медлительность или вид "чужого". Когда сидячих мест в автобусе не останется, можно не спеша выйти и остаться на тротуаре или скамеечке в ожидании следующего рейса - вы останетесь первым, даже если народу прибавится втрое. Всё это способствует расслаблению, умиротворению даже.
Не слишком ли хорошо и умильно я говорю о них? Нет, не слишком. Ни разу не пришлось поволноваться из-за ерунды, из-за места, взгляда, слова. Исключая недоразумения. Манера советовать и подсказывать, даже если ничего не знаешь, (вполне детская) очень для турок характерна.
Сидишь на пароме и наблюдаешь: за разносчиком чая, дымящегося в стекле стаканчиков на аккуратном подносе, за шаловливой девочкой, рыжеватой, в кудряшках и веснушках - ну, вся в отца - словно сошедшей с картины старых мастеров. За шеренгой жирных чаек, переваривающих обед на длинном волнорезе; волнорез сейчас закончится, и величавая панорама - Голубая мечеть - Айя-София - дворец Топкапи - на холмах Старого города напомнит, где находишься. Замри: просто посмотри.
Но я не удерживаюсь от ещё одного снимка. Ведь сегодня другие облака, чем были вчера, и Айя-София подсвечена по-другому... и корабли слева на рейде...
Паром разворачивается перед заходом в Золотой Рог, и по правому борту открывается вид на Босфор. Из нашей компании кто-то справа, кто-то слева, только моя мама под крышей каюты - поближе к выходу. Мама инвалид, путешествует с "ходунками" на колёсиках.
Сейчас мы сойдём по мосткам в Эминёну, пройдём по причалу, вдохнём запах жареной скумбрии - и переглянемся с ней. Мы любим и этот жуткий запах, и безумные крики торговцев, и весёлую толчею. Толчея, однако, быстро рассредоточивается на просторной набережной и площадях у подножия мечетей, по-близнецовски похожих, вырастающих, словно наросты-великаны, на крутых берегах Золотого Рога, даже цветом - выгоревшего камня - напоминающих осиные гнёзда. Живописные в своей одинаковости, они мне нравятся. Минареты застыли в балетном движении, на расстоянии от стен мечети: такое движение руками - в сторону - вверх - делает танцовщица.
"Veriyom, veriyom, veriyom!" - кричит жарщик рыбы, и мне слышится: "берём, берём, берём!" Мы возьмём рыбки с луком и лавашом - потом, а вечером я спрошу у нашего хозяина, Акина, что это за "берём".
- "Я даю", - объяснит он.
- А что значит "кызым", - спросит моя мама, - ты часто говоришь это Киззи.
- "Моя дочь", - ответит он.
Киззи два с половиной года. Воспитание актуально.
Мы в старом городе, в Константинополе, в святая святых истории, географии и многих других наук, искусств и культур. И религий. Мы едем на трамвае, оборудованном кондиционером, пользуясь всё тем же "акпилем", единым проездным, что и на пароме, и в автобусе. На площади Султанахмет мы совершим традиционный ритуал всех туристов, фотографируясь у колонны Константина и другой, более древней, египетской, зайдём в Голубую мечеть посидеть на коврах, озирая с любопытством и изумлением её великолепие. В руках у нас пластиковые сумки со снятой обувью - выдают при входе. Вход бесплатный - это не музей. Никаких ограничений для женщин, иностранцев, чего поначалу ждёшь. И довольно много туристических групп. Расхаживают по периферии: центральная часть и михраб, указывающий на Мекку, огорожены.
Позже мы сделаем снимки, обойдём мечеть снаружи, разлучимся ненадолго, и к каждому из нас подойдут с предложениями посмотреть и купить ковры, "настоящие ковры". Подойдут не цыгане и не торговцы, а служители и охрана.
Мы засмотримся на Айя-Софию - Святую Софию - от Голубой мечети. Они ведь расположены визави. Прекрасный вид, если смотреть от одной - на другую. Из других точек перспектива недостаточна. Как ни хороша Голубая мечеть, а не удалось ей обойти свою старшую сестру - ни солидностью, ни тайной.
"Айя-София, - здесь остановиться
Судил Господь народам и царям!
Ведь купол твой, по слову очевидца,
Как на цепи, подвешен к небесам".*
За этот купол, не превзойдённый по размеру при попытках утвердиться в собственных, а не христианских стенах - много рук султановых зодчих было поотсечено.
Мы войдём в неё (только мама останется отдыхать в сквере, она уже бывала) и поначалу не будем знать, что смотреть. С экскурсией легче, а путеводитель краток. Смешение магометанской и христианской символики будет сбивать с толку, стропила реставраторов - система стержней, уходящих под купол - казаться неуместными (бесконечные восстановительные работы ведёт ЮНЕСКО). Начнёшь воспринимать сначала огромные плиты под ногами, неровные и истоптанные (это вам не ковровое покрытие Голубой мечети), объём, немыслимый и захватывающий. Пространство. Потом время. Старее этого в христианском православном мире ничего нет. И больше. Самое древнее, самое монументальное. Пережившее землетрясения и века. Смену религий. И дошедшее до наших дней, чтобы ты удосужился, наконец, приехать и тихо постоять здесь.
Потом догадаешься обратить внимание на детали, если можно назвать деталями те самые 107 колонн с ажурными резными капителями, что из храма Артемиды, одного из семи чудес света. Достались в наследство - религиозная преемственность?
"И всем векам - пример Юстиниана,
Когда похитить для чужих богов
Позволила эфесская Диана
Сто семь зелёных мраморных столбов".*
Топая по этим плитам, продвигаясь дальше, дальше в полумраке полукружий от махфиля эпохи одного султана до библиотеки - другого, вдруг заметишь обозначение места коронации византийских императоров - и снова как будто ухнешь на тысячелетие вглубь, от древнего к древнейшему. Спешить не стоит. Только здесь дано почувствовать время вот так.
Мы подойдем к алтарному закруглению - апсиде: там, на головокружительной высоте - одно из самых искусных, самых ранних и самых трогательных изображений Марии с Младенцем. Молодой Мандельштам не мог его видеть в 1912 году, когда писал свои стихи - храм был превращён в музей гораздо позже (Ататюрк!), после чего мозаики бережно расчищались от штукатурки, так же, как когда-то бережно покрывались ею.
Краски не поблекли, это керамика, она вечна, и сколов на самом изображении почти нет. Совершенство образа, ликов, взглядов, уведённых в сторону от зрителя, складок одеяний, ножек ребёнка в сандалиях, пальчиков его стоп - пропорций фигур и трона - достигается на сферической поверхности. Искажения неизбежны, и мастер учёл это. Что, как не осознание божественной миссии дало ему такое умение в те годы?
"Но что же думал твой строитель щедрый,
Когда, душой и помыслом высок,
Расположил апсиды и экседры,
Им указав на запад и восток?
Прекрасен храм, купающийся в мире,
И сорок окон - света торжество.
На парусах, под куполом, четыре
Архангела - прекраснее всего.
И мудрое сферическое зданье
Народы и века переживёт,
И серафимов гулкое рыданье
Не покоробит тёмных позолот".*
Путешествие не закончено, мы ещё поднимемся выше, на балкон, проделаем путь византийских императриц, четыре с половиной винтовых марша - не лестницы, а дороги, вымощенной всё теми же камнями.
Мы на верхнем ярусе, чтобы убедиться в скудости своей фантазии. Глядя снизу, ничего такого и представить себе нельзя - да тут не одна пара карет может свободно разъехаться! Прямо Елисейские Поля какие-то...
Здесь во время богослужения надлежало быть женщинам. Не наследовало ли раннее христианство иудаистскую традицию в этом вопросе? А вот и место императрицы посередине, напротив алтаря. Царская ложа.
Мы обойдём всю балюстраду вокруг, подивимся недосягаемой высоте так поразившей нас мозаики Богоматери, которая при самом большом приближении к ней, с боков, почти не ощущается ближе. Увидим другие мозаики, недоступные для обзора снизу, и самое главное, - Deisus, "молитву" - Спасителя и две фигуры, Иоанна по левую и Марии по правую руку, перед Страшным судом молящих Его в великой скорби о прощении людей. Скорбь на их лицах, на Его - строгость. Огромная по площади мозаика сохранилась фрагментами, но уцелели руки и лики. Деисусный чин в алтаре русских церквей - отсюда, из "молитвы" Св. Софии.
Пора! Через мраморные двери Синода возвращаемся назад и спускаемся вниз. У выхода развлечение: потеющая колонна, к которой прикасаются руки всех проходящих. Не руки, а палец - надо просунуть его как можно глубже в дыру в камне, а ладонью описать круг как можно более полный... ну и так далее. Желания сбудутся. Похоже, что именно эта загадочная колонна смутила Бродского; влажная поверхность показалась отвратительной.
Обратный путь долог, и мы возьмём такси, но не из Старого города, а из Кадикёя. Таксист не подведёт, и за оговорённую плату будет добросовестно искать наше пристанище в Тузле. По счётчику он бы накрутил больше.
А до этого мы перекусим, пообедаем в "Сарае", облюбованном в Кадикёе кафе, возьмём пышнейший и нежнейший "су борег" - водяной пирог, который нигде не готовят так, как здесь. Мы уж знаем. "Су борег - чебурек", - отреагируют филологи среди нас. Сходство только лингвистическое, не вкусовое. Но это после парома, после длинного маршрута вверх-вниз от Айя-Софии к пристани на Золотом Роге. Разумеется, по дороге мы зайдём на Большой Базар (крытый рынок, знаменитейший), поднявшись вверх, вверх, в гору - хватит сил и у мамы, - чтобы дать радость глазам, деньги рукам и иллюзию выбора мозгам. Мы поторгуемся, потратимся и, так же кружа в толпе, двинемся вниз к Эминёну. Все улочки от Базара до набережной - это сплошная торговля, беспорядочная только на первый взгляд. Покупатель здесь в основном свой, местный, он сориентируется быстро и выберет, что надо. Нам ничего не надо. Мы наслаждаемся праздностью и необязательностью действий. Выбираем яблочный чай, к которому привыкли здесь, в Турции.
Чай - одно из многих слов-пересечений с русским. Когда меня, повторявшую "Tea, tea" по-английски, понял, наконец, кельнер в кафе, и закивал, и произнёс в подтверждение: "çay, çay", - я подумала радостно: "Надо же, по-русски научился!"
Оказывается, что самые торговые, крикливые и оживлённые места - в непосредственной близости от тех самых мечетей, поразивших меня при первом взгляде с воды. Торгуют буквально всюду, начиная от паперти. Чем обусловлено такое соседство, какой национальной, культурной или религиозной традицией? Во всяком случае, поначалу это удивляет.
Мы будем выбираться в Город каждый день, не спеша и с толком узнавать его в деталях и детальках, складывая невозможный "паззл". Из этой мозаики что-то выйдет.
* * *
Моя мама будет путешествовать с нами три дня подряд, а до этого денёк мы проведём в Тузле, чтобы получше узнать мир её обитания в течение последних двух месяцев. Она здесь у своих друзей. Акин - турок, а Ровена - филиппинка. Она и пригласила сюда свою бывшую преподавательницу по гос. университету в Маниле - "visiting professor", на их манер, - когда узнала про её несчастье. И мама не отказалась. Дети помогли с билетами, а хозяева встретили со всем радушием и весельем, на которые способна азиатская душа, и не приняли денег на питание ("для нас гость в доме - это радость").
Гости в доме - действительно радость. Побольше их, побольше! До нас тут успела побывать - снялась с места и примчалась на пару недель - ещё одна бывшая мамина студентка и закадычная подруга Ровены, откуда-то из Европы. Когда ещё повидаться всем вместе!
Здесь всё хорошо для выздоравливающего человека: дети в доме - двое; мир между родителями; просторно и уютно; непринуждённый режим - Ровена сейчас не работает, и после 6 лет, проведённых в очень жёстких временных и стрессовых условиях на службе в ООН, в доме часов не держит.
Мы пойдём в этот день на море; побережье, как на курорте, с променадом. У мамы своя программа: "полигон", как я его называю, - идеально ровный и горизонтальный, на котором можно восстанавливать навыки ходьбы и даже накручивать километры. Днём здесь никого нет, кроме ребятишек с нянями на детской площадке, рабочих, следящих за поливом газонов, чистильщиков тротуаров с пылесосами, наподобие наших - в метро, да пары-тройки праздношатающихся, как мы. Зато вечером всё оживится - и рестораны на обочине, и аллеи вдоль набережной, и даже каменные глыбы - на них засядут рыбаки, а убогий инвалид устроится на газоне со своими удочками напрокат.
Здесь легко заводятся знакомства и начинаются разговоры. Местные пенсионеры любят выяснять, откуда мама, и восхищаются её "ходунками", купленными в Москве.
Мы прогуляемся туда-сюда, возьмём свой чай в кафе (их много, и все работают, хотя посетителей днём почти нет), свернём с шоссе вглубь старинных улочек Тузлы, набредём на греческий квартал, изумляющий ветхостью, поговорим на непонятном языке с его обитательницей, выглянувшей из окна. Проинспектируем местные магазины, здесь - в лучших традициях - ювелирные лепятся к ювелирным, а продуктовые - к продуктовым. На обратном пути пройдём мимо "нашей" мечети, крошечной, с одним минаретом, каких большинство. Рядом, в центре небольшой площади, фонтан для омовений, которым в доисламские времена мог любоваться тогдашний архиепископ, а теперь утилитарно пользуются все.
Эту мечеть, минарет и, особенно, зазывный крик муэдзина в записи через громкоговоритель я запомню - ещё бы: соседский пёс, подвывая ему, будил меня по утрам.
* * *
На другой день мы посетим Топкапи, старый дворец султанов, и больше всего будем поражены не историей, не великолепием и не красотами места - Топкапи раскинулся на стрелке между морем и Золотым Рогом - а небольшим помещением музея, называемым дарохранительницей. Воистину, кое-что в исламе начинаешь понимать, когда прочитаешь интереснейший документ, перевод письма, оригинал которого - вот он, тут же, охраняемый как зеница ока, ведь это письмо самого Пророка вождю одного из коптских племён. Оно представляет собой тончайший, как папиросная бумага, ветхий от времени, с неразличимой вязью текста кусок не то пергамента, не то папируса (знаток бы определил).
В пересказе своими словами - переписать не успела, а фотографировать нельзя - этот документ содержит призыв к предводителю и его народу присоединиться к исламу, каковой (призыв) повторяется трижды с нарастающей силой убеждения. Попутно объясняется, какие кары и беды обрушатся на головы неверных, если они не поймут своего счастья и не уверуют, что нет Бога, кроме Аллаха, и не подчинятся, и не поклонятся Ему. Если же всё-таки они не последуют за Словом и не примут единственно правильное вероисповедание, то "пусть знают: мы - мусульмане".
Я не видела белого стиха более впечатляющего.
В этой же витрине содержатся: волос из бороды Пророка - несколько экземпляров, вправленных в стеклянные ампулы; два волоса с головы; отпечаток ноги Пророка (в камне); и, в закрытом ларце, его мантия. В других витринах представлены реликвии, тоже связанные с Магометом и Меккой, в том числе мечи Пророка и его четырёх воинов, дары султанов и истёршийся медный контейнер для камня Каабы. Экспонаты - священные для мусульман, о чём предупреждают таблички при входе. Впечатление было бы не полным без голоса муэдзина, сидящего за конторкой справа от входа и читающего в микрофон суры Корана. Он отделён от публики стеклом.
Экспонаты менее значимые, реликвии христианские и иудейские - в помещении попроще, где нет ауры святости. Фрагменты сухой руки Иоанна, посоха Моисея и чаши Соломона - это можно чуть ли не пощупать. Так уверяет тот из нашей компании, кто уже был в Стамбуле, сейчас же, к сожалению, эта часть дарохранительницы закрыта. Надеюсь, что не навсегда.
* * *
В Стамбуле случился день рождения одного из нас. По этому поводу была намечена развлекательная программа: морская прогулка по Босфору, а с утра - поход на "египетский" рынок (специй), чтобы убить время. Но именинник закапризничал и убивать время на рынках в свой день не захотел. Так мы попали в Ортакёй - одно из самых красивых и приветливых местечек моей памяти. Здесь, на босфорском берегу, три храма - мечеть, синагога и православная церковь - соседствуют на пятачке плоской земли между стамбульскими холмами. Место весёлое, сувенирно-туристическое: уличная торговля - эти бесконечные "глаза" от сглаза, столики кафе и ресторанов, вода плещется у самых ног... Старинная пристань Ортакёй. Живописность картины довершает знаменитый подвесной мост через Босфор - гордость строительной науки, изящество и функциональность.
Вообще сегодня событийный день. Поздно вечером на стадионе Ататюрка состоится футбольный матч - финал кубка европейских чемпионов, а в Москве произойдёт энергетическая авария. Об аварии мы узнаем днём по мобильному.
Но мы не там, а здесь. Перед нашими взглядами группы фанов обеих команд, они везде - и у Айя-Софии, и на причалах, и в кафе Ортакёя. Мы "отмечаем", они - готовятся. Миланцы - сейчас - подавляют численностью и весельем ливерпульцев, будущих триумфаторов. То ли будет завтра!
Мы здесь, и мы плывём на кораблике, у нас небольшой круиз, полчаса туда, полчаса обратно - до следующего моста. Европейская сторона Босфора - сплошные набережные, азиатская - виллы, уходящие сваями прямо в воду. Путеводитель утверждает, что воды Босфора - самое мифологизированное место на свете. И разве не так? Здесь было похищение Европы, и история с Ио, ещё одной возлюбленной Зевса, случилась здесь. Лучшего места для любовных и военных подвигов в воображении не найти.
Известно, что Константинополь - лакомый кусок - выдержал больше осад, чем любой другой город мира; ну ему и доставалось!
Бродский, помимо воли, тоже посодействовал мифологизации, уже в новейшей истории, - одной картиной авианосцев, медленно идущих "из Третьего Рима сквозь ворота Второго, направляясь в Первый".
А я всё больше и больше привязываюсь к мысли, что историческому самоощущению нужны не логика и факты, а "легенды", которые историю и делают.
Яхта прижимается к берегам, мы видим всё до мельчайших подробностей. Говорят, что ближе к Чёрному морю местность всё дичает и дичает, а само черноморское побережье, "берег Турецкий" - дик и безлюден. Но здесь это не чувствуется, берега кишат жизнью, и нам весело.
Веселье возобновится вечерком, и праздник продолжится с нашими друзьями в ресторанчике в Тузле. Именинника, кроме подарков, будет ждать сюрприз - пирог со свечками, специально организованный хозяевами со всяческими предосторожностями.
* * *
Новый дворец султанов Долмабахче, расположенный в Новом городе на берегу Босфора, запомнился больше всего тем, как мы туда проникли. Там работает знакомая Ровены. В намеченный для посещения день приятельницы на работе не было, созвониться с ней, чтобы отрекомендовать нас, у Ровены не получилось, но она наказала нам всё равно туда явиться, билеты не брать, сослаться на знакомую сотрудницу и придумать повод: например, мы несём для неё письмо, она велела оставить ей его во дворце и т.п.
Мы честно принялись отрабатывать номер - овчинка стоит выделки, билеты во все музеи дорогие, а халява - она и в Турции халява.
Прошли секьюрити-контрол (пост безопасности) и, вместо того, чтобы встать за билетами, отправились петь песни про Нилгун, которая ждёт весточки от нас. "Щас", - сказали нам, - "мы выясним". Мы ждали на стульях, потом на скамеечке на воздухе, а они звонили и звонили по разным внутренним номерам, чтобы убедиться со всей категорической неизбежностью, что Нилгун сегодня не будет, нет, и через час не будет, и после обеда не будет. И вообще, она на научной конференции в Мадриде. Каждый вновь подходивший сотрудник любезно интересовался, в чём дело, откуда мы - о, из России... Какая погода в Москве? Вы - загорелые, а вот вы - скорей красный... Мы улыбались, приветливо шутили, и ждали окончательного и постыдного разоблачения. Мы хотели уйти, мол, подойдём позже. Но нет! "Сейчас", - сказали нам в который раз, - "сейчас вы пойдёте во дворец", - торжественная пауза: "Без билетов!"
Йес! Мы не зря мучились.
Тут же появилась ещё одна сотрудница, велевшая следовать за ней, и очень быстро и без помех нас присоединили к английской группе, то есть к экскурсии на английском языке. Уфф...
Один вопрос, который после пережитого мучил меня, - это почему нельзя было сразу решить, что бог с ней, с Нилгун, пусть идут. Это сократило бы наши томления! Но зато не было бы так интересно для них. В чём интерес, я так и не раскусила, лица участников были серьёзные.
Вся ситуация показалась нам какая-то родная, знакомая. По Зощенко, что ли, или по коллективному бессознательному опыту.
И мне вспомнилась другая история, контрастный пример организации дела и мышления. В Британском музее Лондона, кроме знаменитой библиотеки, имеется несколько огромных внутренних помещений научного назначения. Там можно ознакомиться с "единицами хранения" из запасников. Мы ничего такого не знали, когда я по простоте душевной начала интересоваться у служительницы зала, скажем, N130, постерами Тулуз-Лотрека. В моём представлении они должны были быть тут, где-то близко. Оказалось, что "нет проблем" - она мигом направила нас через скрытую дверь в служебное помещение, где без волокиты и проволочек нам было предложено записаться в солидную тетрадь - без документов, только записать, кто, что, откуда, с какой целью - и пройти. Мы отметились домашним адресом в английской транскрипции, цель не забыли указать - Тулуз-Лотрек, постеры. Вступили в огромное помещение да ахнули от неожиданности. Музей в музее, город в городе, студия и мастерская. Дневной свет сквозь застеклённые своды. Нам уже было отведено место, и были доставлены постеры в неподъёмных альбомах большого формата, установленных на длиннющих столах со стойкой посередине, старых и удобных, как всё в Англии. Пожалуйста, смотрите, делайте свои научные записи. Мне было немного жаль, что я не учёный.
Для справки - вход в Британский музей, как и во все национальные галереи Англии, бесплатный. Великая держава всё-таки.
Путеводители поругивают дворец Долмабахче за эклектизм, роскошь в дурном вкусе и прочие небезупречности. Что ж! Вкус плохой, но роскошь таки впечатляет. Много света, много южного солнца. Красота. Недаром туристы ломятся. Кстати, великий реформатор, Ататюрк, провёл свои последние два года здесь, здесь и скончался. А где же ему было жить?
Что кольнуло - бессчётное количество пейзажей, всех этих видов Босфора, Золотого Рога, Мраморного и Чёрного морей кисти Айвазовского. В ужасающем состоянии.
* * *
- Были ли вы в церкви Хора? - спрашивает нас вечером Акин.
- Нет, а что это?
- Церковь Хора - греческое название, турецкое - Кахрие. "Церковь на окраине". Там византийские росписи; побывать стоит, это музей.
Хора - это такое стёклышко, которое ни в какую мозаику не вставляется. Она сама по себе, самоценна своей уникальностью. Наверное, в названии заложена судьба - отдельности, не одинаковости. Вообще-то Хорой назывался монастырь, стоявший на том месте с 5-го века, а церковь Спаса - более позднее и единственное сохранившееся сооружение монастыря - унаследовала имя.
Здесь много необычного - хотя что может быть "обычного" в дошедших к нам с таких времён свидетельствах? Пусть даже с 14-го века: то, чем любуешься в нынешнем виде, - поздневизантийский период.
Удивительна сохранность мозаик - ведь они тоже были заштукатурены или перекрыты деревянными створами, когда церковь стала действующей мечетью (а может, это и спасло?). Уникальна история - при восстановлении монастыря в 14-м веке у него был "спонсор", чьё имя известно - Теодорос Метохитос, желавший и получивший то, что желал - имя в веках и пристанище на старости лет. С этим последним, однако, вышла злая ирония. Впавшего в немилость вельможу-просветителя сослали доживать сюда свой век простым монахом.
Но не его изображение в большом тюрбане, коленопреклонённого, с макетом церкви в руках, перед Христом, поразило меня больше всего, и не творческая зрелость мастеров, выполнивших с такой искусностью и исторической точностью мозаики и фрески - всех евангельских сюжетов не перечесть, коими украшены стены внутри храма, и много здесь выдающихся шедевров. Меня поразила часть сооружения, называемая параклессион, где в подкупольном пространстве, связующем Престол Господень с миром, нашлось достойное место для деятелей искусств - Косьмы, Дамиана, Иосифа, Феофана - ремесленников, учёных и поэта - в момент творческого служения. По канонам это место евангелистов.
Мы проведём здесь не меньше полутора часов, не торопясь и не подгоняя друг друга, и самый "усердный" из нас задремлет на каменной скамье. Разыскать его будет непросто.
Ничего, он быстро встряхнётся на прогулке. Непосредственно за историческими деревянными строениями, окружающими Хору, отреставрированными и взятыми под охрану, начинается тот самый "Стамбул, город контрастов", где на улицах - "гражданочки" образца бессмертной комедии, и только автомобили 21-го века, а жители и жилища - 19-го. Беднейшие кварталы (хотя почему "беднейшие", они не выглядят неопрятными - традиционные, или очень старинные) тянутся по кручам вдоль каменной византийской стены Феодосия - недаром "окраина"...
Молодые женщины-турчанки в европейской одежде взялись проводить нас до остановки, но они спешили, а мы отстали - и таксист вывез нас отсюда.
* * *
Новый город - обязательный и типичный элемент в стамбульской мозаике, без него представлению никак не сложиться. Из Кадикёя сюда можно попасть так же - паромом на Бешикташ. Но мы пойдём туда, прогулки ради, из Старого города по мосту через Золотой Рог, обсиженный и облюбованный рыбаками. Под мостом - многочисленные рыбные рестораны с местной добычей. Меню на всех языках. В полдень здесь никого, но двери открыты, зазывают.
Старый и Новый город - это всё Европа, от которой разит Азией. "Новым" район между Золотым Рогом и Босфором считался в византийские времена и был традиционным поселением иностранцев и иноверцев, поскольку уж очень неудобен для жилья и застройки - слишком круты берега. Сейчас многие улицы переходят в лестницы. Предки нашего друга, Акина, в 19-м веке отказались от султановой "милости" - земли на самой верхотуре, в районе Таксима, нынешнего делового центра - и остались при своей черноморской глубинке, зато с ощущением свободы.
О первых поселенцах нового города, генуэзских купцах, напоминает Галатская башня, о последней русской врангелевской эмиграции - отдельные названия ресторанов и кафе. "Чайна-таун" с воротами-пагодой тоже здесь - где же ему быть, как не в Новом городе? Но нам он ни к чему, как и русская кухня; мы пройдём лучше по знаменитой улице, бывшей Гранд Рю де Пера, из конца в конец, убеждаясь в похожести всех пешеходных улиц мира. Стамбульская отличается особой горбатостью и тем, что гуляют по ней не исключительно иностранцы, а и турки тоже. Минуем район Галатасарай, пройдём насквозь экзотический пассаж, где столики кафе соседствуют с рыбными прилавками, и даже заглянем в католический костёл, не случайный в этом районе иностранных консульств.
Лоточников здесь нет, но в боковых улочках нам встретится торговец бубликами ("симитами"), очень популярными в Стамбуле. Его истошные вопли в безлюдном переулке нас озадачат, ответом станет круглая корзина, спускаемая откуда-то с верхних этажей. Секунда - и корзина плавно поплывёт вверх, уже с бубликом.
Домой мы вернёмся в этот день не рано, и будем приглашены ещё на одно мероприятие. Знакомая наших друзей отмечает удачную сделку - она маклер, стала им после выхода на пенсию. Почему бы не погулять узким кругом? Недалеко от Тузлы есть для этого уютное охраняемое местечко, дом отдыха с рестораном. Наша молодая деятельная пенсионерка после ужина позовёт всех к себе домой на кофе. Будет гадание на кофейной гуще - хозяйка очень опытна и в этом - и каждый услышит для себя что-то такое, от чего вздрогнет.
* * *
Акина не случайно интересуют наши передвижения. Его интерес неподдельный, ведь он - дипломированный экскурсовод, периодически проходит аттестацию, совершенствуется. Это по увлечению. По основной же специальности Акин - инженер-судостроитель, работает на верфи, руководит проектом. Большая ответственность и большая головная боль. Когда проект близок к завершению, заказчик торопит, и Акин всё больше времени проводит не в конторе, а в мастерских и на стапелях, он обрастает щетиной - чтобы быть ближе к народу и подчинённым (авторитет достигается разнообразными путями). Когда корабль будет спущен на воду и будет устроен грандиозный праздник, Акин бреется. Он не любитель распущенности.
Верфи располагаются на побережье в Тузле. Поэтому они с Ровеной здесь и поселились.
Мы сидим, беседуем после позднего ужина наверху в гостиной, кто-то на террасе курит, кто-то залез в компьютер.
- Почему вы не хотите признать геноцид армян? - спрашивает русский турка по-английски.
- Потому что это вопрос не совести, а политики, как с той, так и с другой стороны. Если признать - на этом дело не остановится, последуют другие требования - экономического плана, разговоры о компенсациях и так далее. Не стоит выпускать джинна из бутылки.
Темы интересные и переходят на российское послевоенное этическое наследие, как его понимают прибалты и правозащитники. Как легко мы находим общий язык, какое царит единодушие! А я думаю... вот разговор представителей двух наций, привыкших повелевать и бесконечно сражаться в своей истории - за влияние, за территории, за веру. И вспоминаю, с какой охотой давеча в музее фотографировались наши мужчины на фоне двухметровых мечей крестоносцев и изящных оттоманских клинков.
Иное дело Ровена. Если хотите увидеть народ, не питающий экспансионистских намерений, не устаёт повторять она, - взгляните на карту и найдите Филиппины. Ровена - из семьи интеллигентов-подвижников, живущих на островах далеко от столицы. Она училась в Маниле, стажировалась в Москве и Иокогаме, где и познакомилась с Акином. Там же, в Японии, начала свою работу, связанную с поездками - в Африку, в Азию. Ровена - убеждённый антиглобалист. Она смеётся над американцами и заставляет покатываться со смеху окружающих, она высмеивает своих соотечественников, студентов, подрабатывающих во всех американских посольствах мира уборщицами и посудомойками. Она имеет право, потому что имеет опыт общения - и с американскими, и с японскими, и с европейскими бюрократами.
"Как вы смеете (how dare you)?" - осаживала она в своё время представителя ООН, о-очень важного, срывавшегося в гневе на технические службы за какие-то ничтожные промашки, - "Вы будете часами пить пиво в дорогих буфетах, пока мы будем редактировать и переделывать пятисотстраничные тексты к завтрашнему утру. Идите и не мешайте нам работать!"
Есть люди, которых даже деньги не портят. Это Ровена. И в своём благородном гневе она, как лев или львёнок - чёрная густая шевелюра из прямых волос, - встаёт на защиту всех неамбициозных, всех добросовестных и простых тружеников земли. Она смешно морщит носик и прикалывается, когда вспоминает об американцах и всяких прочих политкорректных гусях, и только об одной вещи Ровена говорит серьёзным тихим убедительным голосом, абсолютно беспафосным: об угрозе экспансии китайской - экономической и силовой.
Мы запомним слова Ровены - на всякий случай.
Саму Ровену забыть просто невозможно.
* * *
Я перечитаю дома в Москве Бродского о его путешествии. Он напишет под конец: "Наверное, следовало взять рекомендательные письма, записать, по крайней мере, два-три телефона, отправляясь в Стамбул. Я этого не сделал. Наверное, следовало с кем-то познакомиться, вступить в контакт..." и так далее. Наверное, он прав.
Наш "паззл" ещё не сложился, но мы уезжаем. Мы возьмём свой багаж субъективности: воспоминание о Топкапи - старом дворце султанов, о Долмабахче - новом дворце в Новом городе, о самом Новом городе с Галатской башней, мостом через Золотой Рог, пристанью Ортакёй на Босфоре, возьмём прогулочный катерок, который живописно украшает любую воду, даже босфорскую. Набережную в Тузле. Возьмём фанов Ливерпуля и Милана, всех этих торговцев - мидиями, каштанами, бубликами. Мы возьмём Айя-Софию - в версии Мандельштама - и сентиментальные чувства к прародине нашего православия, пусть я сама его не придерживаюсь.
И мы возьмём Ровену с Акином. Ведь правда - Стамбульская мозаика сильно проиграет без маленькой женщины-стамбульчанки с Филиппин.
![План Города [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/map.jpg)
![Панорама Голубая мечеть - Айя-София [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/101.jpg)
![Айя-София с моря [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/102.jpg)
![Голубая мечеть [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/103.jpg)
![Мозаика Богоматери [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/105.jpg)
![Виды и сцены Кадикёя [Павлов]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/106.jpg)
![Греческий квартал в Тузле [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/112.jpg)
![Тузла. Кораблик, весёленький такой; девочка скучать не хочет; тайм-аут в магазине; мирный вечер [Павлов]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/113.jpg)
![Вид на Новый город из дворца Топкапи [Павлов]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/127.jpg)
![Ортакёй: пристань, мечеть и церковь []](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/119.jpg)
![Босфор: набережные европейского и виллы азиатского берега; крепость на европейском берегу; там, дальше, Чёрное море []](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/120.jpg)
![Бирюза Босфора [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/122.jpg)
![Церковь Хора (музей) [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/124.jpg)
![Стамбул, город контрастов [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/125.jpg)
![Золотой Рог и мост из Старого в Новый город; меню на 8 языках [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/128.jpg)
![Лестницы нового города [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/130.jpg)
![Вид на Таксим со стороны набережной Босфора [Павлова]](/img/p/pawlowa_m_o/istanbul/131.jpg)