Странное дело - механизм воспоминаний, непредсказуемые игры нейронов... Запах капусты- и вот вы в студенческой столовке далеких лет - и всплывет, как живое, беспокойство перед завтрашним экзаменом. Обрывок старой мелодии - и вы на пол секунды плавитесь от любви к тому, вроде-бы уже забытому, чужому. Доктора Пуджара я вспомнила через много лет в кабинете другого доктора - тоже индуса. Оказалось достаточно одного жеста, впрочем не очень приличного.
Мне надо было взрезать десну и отпилить кусочек кости - иначе что-то там не вытанцовывалось с постройкой мостика. Мой дантист - единственный зубной врач, в кресле которого меня не бьет дрожь, такие операции не производил.
- Ну, пожалуйста, сделай это сам! - мы много лет были с ним уже на "ты".
- Нет, надо к ортодонту.
- Ну ты что, неужели никогда этого не делал?
- Один раз. Теще.
- Ну вот! И что?
- Что-что... Жива.
Он отослал меня в офис к ортодонту. Отступать было некуда. Важный ортодонт, индус, терпеливо ждал пока я трясущимися от страха руками заполняла подписку, что я не буду иметь претензий, ежели не дай Бог... А также всю свою подноготную: тип страховки, имеется ли эпилепсия, шизофрения, венерические заболевания, аллергия, алкоголизм, наркомания... Телефон человека, которому звонить, чтобы забрал тело, ежели не дай Бог...
Я подняла глаза на доктора - он безмятежно почесывал место, которое при дамах не почесывают.
На кафедре неорганической химии шептались: прибыл экзотический аспирант - аж из самой Индии. Приказал называть себя "доктор Пуджар". Было это его имя или фамилия никто не знал. Недоумевали: если он уже "доктор ", так за каким дьяволом ему нужна кандидатская степень? Но, проявляя традиционную петербургскую сдержанность, никто прямых вопросов ему не задавал. А косвенные намеки он игнорировал.
Доктор Пуджар - с вашего разрешения так его и будем называть в дальнейшем - был темнолиц, алогубен, малого роста, умеренно кривоног, общителен не без надменности и имел интересную особенность общения: разговаривая, он меланхолично почесывал у себя в паху. Смотреть было неудобно, хотелось отвести взгляд, но глаза всегда невольно приковывались к тому месту. Поэтому у говорящих с доктором Пуджаром глаза постоянно блудливо бегали - влево, вправо, вниз - и снова по тому же маршруту. Наблюдать за собеседником доктора Пуджара было не менее занятно, чем за ним самим. Удостоившиеся беседы отходили с красным лицом.
Чалму доктор Пуджар не носил, но рассказывали, что она белоснежной уступистой горкой красовалась у него в комнате на монографии по теории катализа. Эта чалма не нуждалась в изощренном искусстве наматывания - она была сооружена по принципу популярного у маленьких начальников навечно завязанного галстука, крепящегося к шее резинкой для трусов. Очевидно это была портативная походная чалма для отдаленных и малоцивилизованных мест. Ни к книге, ни к чалме - вещам, наглядно подтверждающим его высокий статус - он не прикасался, лишь изредка сметая с них пыль мягкой щеточкой.
Индуса поселили в относительно чистую, почти без клопов, двухместную комнату с кротким аспирантом-физиком Колей Синицыным. Подобрали хорошо отапливаемую, чтобы обеспечить привычные температурные условия. На другой день доктор Пуджар поставил в известность заведующего кафедры, что над ним нависла реальная угроза потери касты. Он ведь, на всякий случай, не кто нибудь, а брахман, в то время, как Синицын - человек без касты, то есть, практически, неприкасаемый. Пребывание с этим презренным низшим существом в одном помещении для брахмана чревато. Скажем, ложится спать - каста на месте, а утром проснулся - где она? О, боги, уже нет! А с вечера еще была целехонька.
Вообще-то, по уму, следовало послать доктора Пуджара на общеизвестные три буквы, обогатив заодно его небогатый словарный запас. Но заведующий кафедры, большой любитель экзотики, профессор Лука Стоянович Лилич, воспринял беду, нависшую над аспирантом, как свою личную.
Лука Стоянович был по национальности черногорец, жил в России чуть ли не с самого рождения, но из пижонства настаивал на своем иностранном происхождении, для чего изо всех сил старался делать в словах неправильные ударения. А в целом, он был человек семейный и незлобивый. Сотрудники не жаловались. Однако, за глаза, все в имени Лука делали ударение на "у", а в отчестве - на второе "о". Возможно, Лилич втайне считал себя западноевропейским человеком - тоже нечто вроде высокой касты. Во всяком случае, опасения доктора Пуджара он принял близко к сердцу. Впечатлительный Лука в панике пулей помчался в жилищный отдел с требованием оградить представителя дружественной Индии от большой неприятности, могущей вызвать осложнение международных отношений, и предоставить в порядке исключения Пуджару отдельную комнату. Шутка сказать - касту аспирант потерять может!
Тем не менее, даже после беспрецедентного получения отдельной комнаты, у доктора Пуджара было очень много оснований для недовольства.
Во-первых, русский язык, чьи склонения и спряжения казались ему излишними. Высказываемые им рекомендации по улучшению русского языка во внимание не принимались, что доказывало дикарское упрямство и низкий интеллектуальный уровень университетской публики. Во-вторых, неприятно поражала позиция научных сотрудников кафедры, каковые должны были, оставив свои ничтожные дела, бросить все силы на изготовление его диссертации. Ибо человек без касты обязан угождать высокородному господину, о чем, солидно почесывая меж ног, он доводил до сведения этих ленивых людей. Раздражал российский запрет примерно наказывать непокорных палкой.
Огорчал и профессор Лилич, который все менее внимательно и даже с некоторым недоброжелательством на лице, выслушивал жалобы на его нерадивых слуг.
Единственной отрадой была полненькая четверокурсница Лида, благосклонно разделившая с ним комнату. Мучнисто-белое, круглое лицо Лиды было покрыто прыщами - от ярко-розового до темно-вишневого цвета, отчего напоминало тарелку сметаны, обильно посыпанную земляникой.
Вахтершу тетю Настю доктор Пуджар уважал наравне с Лукой Стояновичем. Ибо женщина, не занимающаяся физическим трудом; женщина, сидящая недвижно, подобно Будде, в стеклянном храмике; женщина, которой вручена власть пропустить человека или же отказать - это, безусловно, что-то вроде российского брамина.
- Ну, как тебе с русской-то? - интересовалась вахтерша тетя Настя, - никак, жениться собираешься, или как?
- Да... Никак. Я имею в Джайпуре супругу Дристи из почтенной подкасты вайшнава. Два мальчика: Айай и Амбар. Почему вы, уважаемая тетя Настя, смеетесь?
- Ах, грех какой! Прямо так их и зовут?
- Да, это прекрасные, благородные имена. Я рад, что вам они понравились.
- Уж да, что и говорить! А как с Лидой-то, с русской-то?
- С Лидой, да, хорошо, очень-очень хорошо, - закивал он.
- Выходит, вторую жену в Джайпур повезешь?
- Нельзя жениться на женщине без касты, - поднял нечистый палец доктор Пуджар и свободной рукой грустно почесал в излюбленном месте.
- А в койку , стало быть, можно? Как насчет этой твоей... касты, что-ли? Не мешает?
Доктор Пуджар, обеспокоенно посмотрел на часы и удалился несколько более поспешно, чем приличествовало представителю высшей касты.
Через пару месяцев жильцы общежития с удивлением отметили, что земляничная поляна на лице Лиды заметно поредела, а потом и вообще исчезла, словно и не цвела никогда.
Средство доктора Пуджара! - восхищался народ.
Греховное нарушение кастовой стерильности брахмана, доктора Пуджара, не осталось незамеченным богами. То ли Вишну, то ли Кришна, то ли сотрудники их канцелярий, возмутившись, примерно наказали отступника перед самой защитой диссертации. В то время, когда диссертанту положено нервничать по поводу автореферата, суетливо вербовать авторитетных оппонентов, оформлять горы анкет и справок, доктор Пуджар слонялся по коридорам общежития, горестно вопрошая встречных - не находил ли кто случайно его священный пояс.
Все с притворным сочувствием требовали от него подробностей. Пуджара не любили.
Как выяснилось, священный пояс, расшитый по золотой парче синими и оранжевыми охранными письменами и изображениями слонов, доктор Пуджар носил на чреслах. Это вызвало радостное оживление в массах.
- Отлично выглядишь, не пользовалась ли ты, случаем, средством доктора Пуджара? - резвились в курилках представительницы прекрасного пола, - пошарь за кроватью, может завалялся у тебя поясок-то? Верни, неблагодарность отвратительна...
Священный поясок так и не нашелся. Боги амнистию не дали.
Благодаря вмешательству представителей идуистского пантеона мне удалось протолкнуть в университетской типографии срочное изготовление автореферата моей коллеги и приятельницы Т.Т. У нее уже была назначена дата защиты диссертации. Сама Т.Т. круглые сутки кусала локти в другом городе: без отпечатанного автореферата защита состояться не могла, а типография была подобна Сфинксу - хранила загадочное молчание на неподвижном челе. Кто оказывался в подобной ситуации - поймет и вздрогнет всем телом. Надо было выручать беднягу. И я, положивши в конверт три красненькие десятки, отправилась в типографию.
Нежно-розовая, как наилучшая ветчина, типографская администраторша (средство доктора Пуджара?) доброжелательно выслушав меня, покачала головой: видите ли, в первую очередь мы печатаем рефераты иностранцев, так как у них может кончиться виза. В частности, сейчас в работе автореферат аспиранта из Индии Диперендры Пуджара (ага, Диперендрой его зовут!). Так что, жаль-жаль-жаль, но помочь, извините, ничем не можем. Сочувствую.
Я невзначай положила на угол стола конвертик. И у меня на глазах был произведен восхитительный цирковой трюк: конвертика не стало. Как бы и не было. Аплодисменты я все же сдержала.
- Минуточку!- улыбнулась волшебница, - Я вспомнила: виза у аспиранта Пуджара кончается через месяц, но в принципе, он, если постарается, сможет ее продлить. Мы, пожалуй, можем Пуджара слегка отодвинуть. Подождет. Позвоните через неделю - будет готово.
И Вишну с Кришной ехидно ухмыльнулись.
На полпути обратно в лабораторию мне стало худо. Вдруг показалось, что вместо конвертика с тремя десятками я положила на стол точно такого же вида конвертик со ссылками на интересующие меня статьи по научной теме. Похолодев, представила как в эту секунду типографская дама, прикрыв дверь, с летучей улыбкой извлекает из ящика конвертик... Медленно так, с удовольствием вскрывает и...
Злой ветер с Балтики хлестал по моему лицу колючим дождем. Прислонив свой раздутый портфель к выступу стены какого-то дома, я, обливаясь потом, стала перерывать, вытряхивать, открывать, перешвыривать, потрошить... Руки тряслись, шапка съехала набок, холодные струи затекали за шиворот, попадали в портфель, перчатка упала в лужу - ай, наплевать! Конверта с деньгами не было! Уф! Пронесло.
У Вишну с Кришной, оказывается, своеобразное чувство юмора.