|
|
||
Звенящую, промороженную тишину нарушал только скрип снега под ногами, да рокот снегоуборочной машины, ленивым жуком ползущей по посадочной полосе. Несколько человек возились у мотосаней, заканчивая погрузку оборудования, ещё трое стояли на краю базы и молча смотрели в заснеженную пустыню, куда уходила хорошо натоптанная и наезженная дорога - уходила и обрывалась гладкой, нетронутой пеленой снега. - Вот будет номер, если не откроется, - сказал Бобров, гипнотизируя взглядом сугроб, в который упиралась дорога. - Это да, - согласился Мелёшкин. Сорин молчал. Подошёл Свенссон с часами, встал рядом, хлопая заснеженными ресницами. Помолчали. Неясный гул прокатился над белой пустыней - не столько слышимый, сколько осязаемый где-то глубоко под кожей. Воздух над обрубком дороги замерцал, пошёл рябью, словно бы сгустился и наконец застыл перламутровой плёнкой в форме обрезанного снизу эллипса. - Точно по расписанию, - сообщил Свенссон и пошёл обратно к саням. - Это да, - подтвердил Мелёшкин. Сорин с облегчением вздохнул: "дверь" открылась, значит, можно заняться делом и какое-то время не ощущать, насколько он здесь чужой и, возможно, лишний. Проклятый характер. В карман не спрячешь. Вроде и ничего особенно дурного, но и хорошего - тоже ничего. "Неудобный человек", вспомнилось ему случайно подслушанное ещё там, на Большой Земле. Этот предназначенный кому-то другому обрывок фразы залип в памяти и мешался там, как неудобная одежда, которую невозможно снять. - А что, - сказал Мелёшкин, провожая взглядом Свенссона, - когда уже разрешат оставаться внутри Пространства на период коротких отключений? Приборы вроде позволяют... Мелёшкин был с группой исследователей, нашедших "дверь", и у него выработалось несколько собственническое отношение к находке, словно он сам её подстроил. Он даже собственноручно сделал и вбил в лёд палку с табличкой "Вход в параллельный мир, вытирайте ноги" и теперь сгорал от нетерпения в ожидании долгосрочной экспедиции, надеясь, не иначе, обнаружить там Плутонию с динозаврами. А нашли проход случайно, когда два биолога заинтересовались, куда всё же уходят пингвины, направляясь в одиночестве вглубь материка: некоторые особи время от времени безо всяких видимых причин бросали стаю и насиженное место на побережье и отправлялись в паломничество. Неизвестно, куда. Неизвестно, зачем. Про пингвинов ничего путного так и не выяснили, кроме того, что они погибают, исчерпав запас сил, там, куда успели дойти. Во всяком случае, те, кого удалось отследить, поступили именно так. Некоторых потеряли из виду, но полагали, что их судьба не сильно отличалась от судьбы собратьев. - Ты приборы-то со своим организмом не равняй, - отозвался Бобров так лениво, что становилось понятно: разговор происходит не в первый раз и теперь катится по привычной колее. - Кто знает, что там с живым объектом делается, пока "двери" закрыты. - Так вот и надо проверить! Хоть бы лайку какую прислали... - Ты, пожалуйста, при иностранных коллегах этого не предлагай, - усмехнулся Бобров, - они и так думают, что по орбите собаки с советских времён до сих пор летают... - Зачем собак, - сказал Сорин ровным, без интонаций голосом, - можно ближайшего пингвина. - Это ты, типа, собак пожалел? - уточнил Мелёшкин. То ли удивился, что Сорин в состоянии кого-то пожалеть, то ли просто подтрунивал. - Это я про запрет на собак вспомнил и про доступность пингвинов. К слову, я слышал, один как раз в "паломничество" отправился, - поймав устремлённые на него взгляды, добавил равнодушно: - Всё равно сдохнет. Бобров с Мелёшкиным переглянулись. - Ну что ж, - решил Бобров, - свяжусь с берегом, может и согласятся. Если этого блудного пингвина найдут ещё... А нам пока и без него есть, чем заняться, - и он кивнул на "дверь". Все невольно посмотрели туда же. Исследования шли довольно медленно. Периоды, на которые появлялся проход, были непостоянны и у группы наблюдателей ушло довольно много времени, чтобы выявить цикл полностью. В какой-то момент "дверь" закрывалась почти на три месяца, потом открывалась на двое суток, чтобы после этого закрыться на десять часов, и далее в таком же духе. Весь цикл занимал почти год, так что успели обустроить капитальную базу, занимаясь одними только наружными наблюдениями. Соваться внутрь до завершения программы строго настрого запретили и до недавнего времени счастливчиков, побывавших внутри, можно было пересчитать по пальцам, благо список ограничивался группой первооткрывателей. Мелешкин до сих пор любил вспоминать, как они, дурачась, шагали то внутрь, то наружу - из тьмы кромешной на яркий свет и обратно. Пока вдруг "дверь" не схлопнулась у Мелёшкина за спиной. Повезло, что он был с нужной стороны. Повезло, что все были с нужной стороны. Базу разбили в стороне и на некотором расстоянии от "двери" (а ну как оттуда что-нибудь вылезет), аэродром находился ещё дальше, поэтому мешок с пингвином подвезли на санях вместе с другим барахлом. Когда "паломника" вытряхнули наружу, вид у него был довольно помятый и изнурённый, со взглядом, явно говорящим, что он перенёс немало страданий в мешке, но всех их прощает и вообще устал от жизни. - Может, покормить? - предложил кто-то. - Чтоб не загнулся раньше времени, а то эксперимент насмарку. Вроде на складе рыба была какая-то. - Той рыбой сейчас убить проще, - отозвался Мелёшкин. - Да и не станет он, у него ж башню снесло. Пингвин меж тем помотал башкой, проморгался, встал, пошатываясь, и вдруг со всех ног, растопырив крылья и приоткрыв клюв, помчался прямо к "двери". Кто-то присвистнул. - Не, ты поглянь, - возрадовался Мелёшкин, - таки сюда они все идут!.. - Это несколько преждевременное утверждение, - ответил Сорин, хотя и сам склонялся к той же мысли. - Держите! - опомнился Бобров. Сорин с Мелешкиным бросились за пингвином, но тот уже вкатывался на животе в "дверь". Они проскочили через "плёнку" и оказались в сумраке той стороны. - Вот же мелкий мерзавец, - не выдержал Мелешкин, включив фонарь и торопливо оглядевшись. - Ищи его теперь. Пингвина как не бывало. Свет фонарей выхватывал из мрака только кучу оборудования, сложенную недалеко от входа, лёгкий ветерок гнал позёмку. Здесь всегда было темно. Может быть, исследователи застали местную полярную ночь, а может, они находились в гигантской пещере - из-за недостатка данных мнения по этому поводу расходились. Под ногами, как и снаружи, лежал лёд, прикрытый несколькими сантиметрами слежавшегося снега. А более в доступной близости ничего и не было. Только фантазии Мелёшкина, которыми он щедро делился с окружающими, включая Сорина. Фантазии казались довольно наивными, но Сорин не возражал. Возможно, он их просто не слышал. - Давай, я с той стороны, ты с этой, - предложил Мелёшкин. - Далеко не отходи. Не найдётся - так и чёрт с ним. Сорин кивнул. И двинулся налево, во тьму. Где-то там запущенный в прошлый заход лидар нащупал стену - местные горы или торосы, это выяснить пока не успели. Сорин прошёл по краю утоптанной людьми площадки, кое-где изъеденной свежими лунками, словно оспинами, но ничего примечательного не обнаружил. Вернулся. Встретился посередине с Мелёшкиным, сердито бормотавшим про тело жирное в утёсах. Через дверь, белевшую в отдалении, вкатились мотосани с оборудованием. - Ладно, пора уже и делом заняться, - сказал Мелёшкин с досадой. - А то, наконец, радар прислали, а я тут, с пингвином... - он покосился на Сорина, тот стоял с непроницаемым лицом. Свенссон с Дюкре сгружали с саней большой зелёный ящик. Рядом ковырялись в багаже российские геологи. - Медленно работаете, - сказали они Мелёшкину. - Спорим, мы подлёдный рельеф раньше снимем? - Тьфу на вас. - Сбежал? - сочувственно спросили они. - Собака он, - подтвердил Мелёшкин с жаром. Геологи засмеялись. - Эй, Мелёшкин, - в дверь просунулась "голова", не опознаваемая в контрсвете. - Вашу милость там снаружи просят. - Иду! - он нашарил лучом фонарика Сорина, всматривающегося в следы на снегу. - Брось его, он наверно уже далеко удрал. - Угу, - рассеянно отозвался Сорин. - Ну ладно, - Мелёшкин потоптался, неуверенно поглядывая на Сорина, и пошёл к выходу. По пути окликнул геологов: - Присмотрите тут за ним, мало ли. Геологи, не отрываясь от своих буров, махнули ему рукой. Сорин снова прошёлся вдоль площадки - подальше, где снег лучше сохранился, и на этот раз нашёл отчётливый пингвиний след, точно по прямой уходящий в темноту. Оглянулся на копошащихся неподалёку геологов и пошёл по следу: обнаруженное лидаром препятствие было довольно близко и вполне могло статься, что пингвин сейчас топчется перед ним. Дикой фауны тут не водилось - анализы не показали никакого наличия жизни: ни земной, ни какой-либо ещё. Лед, взятый недалеко от входа, был практически такой же, как и снаружи. Не исключено, что он снаружи и наполз. "Дверь" светилась лучше всякого маяка, едва стоило обернуться. Вскоре в свете фонаря показалась ледяная стена, припорошенная снизу крупным рассыпчатым снегом. В одном месте сверху насыпалась пологая горка. Приблизившись, Сорин увидел, что следы пингвина уходят по насыпи вверх и исчезают в дыре, заросшей в нижней своей части льдом и снегом. У дыры были подозрительно правильные очертания, а под слоем льда угадывался непонятный материал. Это уже было интересно. Прежде чем возвращаться назад с докладом, Сорин забрался по насыпи и заглянул в дыру, за которой обнаружился обледеневший туннель, уходивший немного вверх. Чуть поодаль он то ли поворачивал, то ли обзор перекрывал снежный горб. Перехватив фонарь поудобнее, Сорин полез дальше. Добравшись до горба, посветил фонарём. Лаз уходил насколько хватало света, и пингвиньи следы вместе с ним. Удовлетворившись увиденным, он собрался возвращаться, но тут пласт снега под ним дрогнул и заскользил, всё убыстряясь. Сорин потерял равновесие и полетел вниз. Очнувшись, он не сразу понял, где находится. И кто он вообще. Темно. Холодно. Тела словно и нет - настолько оно окоченело. Мысли тоже замёрзли и пробуксовывали на месте. С одного бока холоднее. Нет, поправился Сорин, это с другого теплее. Пингвин привалился к нему всей тушкой и, кажется, дремал. Когда Сорин пошевелился, тот встрепенулся. - Греешься? - спросил у него Сорин, голос был хриплый и чужой. - А я, вот, читал, во времена золотой лихорадки некоторые книжные персонажи отогревались при помощи тёплых собачьих внутренностей. Спорю, пингвины для этой цели тоже годятся. Пингвин не верил, смотрел устало. Или Сорину это мнилось - видеть он мог лишь смутные очертания. Спасибо и на том, хоть какой-то свет. Пятно "двери" исчезло. От осознания этого, казалось, коченели мысли. Сорин попробовал вспомнить, на сколько времени должно было закрыться в этот раз Пространство. Не смог. С трудом распрямившись, сел. Тело ломило - от холода или отбил при падении, уже не разберёшь. Пневмонию небось заработал, мрачно подумал он. Фонарь не включался и пришлось довольствоваться непонятным местным освещением. Вернувшись по своим следам к лагерю, Сорин оглядел покинутую кучу снаряжения, темнеющую на снегу, и окончательно убедился, что остался совершенно один. Неописуемо, тотально один. Как, наверное, те пингвины, бредущие по ледяной пустыне навстречу неведомому зову и собственной смерти - возможно, даже не понимая этого. Или, напротив, понимая, что ещё хуже. Пингвин опять куда-то пропал. Оставленное на снегу оборудование казалось брошенными мёртвыми останками. Сорину бы поискать в нём какой-нибудь набор для выживания, наверняка занесённый внутрь запасливыми полярниками "на всякий пожарный", но странное чувство ирреальности происходящего сделало это несущественным: он словно попал в сновидение - реалистичное, но всё равно не настоящее. Вот как, наверное, происходит, когда мозг не готов осмыслить реальность, подумалось ему. Он повернулся и побрёл обратно к пингвиньему лазу. Если уж ему суждено тут помереть - то хоть узнать напоследок, куда так рвался маленький негодник. Будь тут Мелёшкин, он бы наверняка предположил, что это инопланетный космический корабль, а пингвины были на нём питомцами. Только инопланетяне вымерли, не выдержав суровых местных реалий, а пингвины нашли лазейку на Землю, где и прижились. Как-то так. Представив, с каким запалом Мелешкин бы всё это выдал, Сорин даже почти улыбнулся. Про себя. Наверно, у него сотрясение мозга, решил Сорин, заметив это. И полез в туннель. Тот был не слишком длинным, но всё одно выматывающим. Самым неприятным образом он напоминал гигантскую сливную трубу, что тоже не придавало бодрости, и в находящееся за туннелем относительно большое помещение Сорин вывалился почти без сил. В проредившейся темени угадывались белёсые фигуры - не то статуи, не то сталагмиты, испускавшие лёгкое свечение. Сорин привалился к одной из них, чтобы отдышаться, вгляделся в плавные агатовые разводы. На миг ему показалось, что те сплетаются в неведомые письмена, шепчут сиплыми промороженными голосами. Любопытно, оживился Сорин. Посмотрел на себя как бы со стороны, оценивая. Пришёл к выводу, что если и повредился головой, то пока не очень критично. Что лучше, подумал он, - поднапрячься ещё, истратить запас сил, но зато придать своему пребыванию здесь хоть какую-то видимость полезной деятельности, или сесть отдохнуть, поберечь силы с риском замерзнуть? И посоветоваться не с кем - все остались там, снаружи. Всё человечество осталось снаружи. Да что там, всё живое осталась снаружи. Кроме одного пингвина со снесённой башней, но и тот бросил его, Сорина, в одиночестве. Вспомнился суровый товарищ Иванцов, с которым Сорин имел беседу перед отправкой в экспедицию. - Знаете, почему принята ваша кандидатура? - спросил тот, глядя на Сорина бесцветным изучающим взглядом, в котором словно льдинки плавали - Сорину даже показалось на миг, что он смотрится в зеркало. - Моя жена говорит, что самая прекрасная вещь во вселенной - когда исполняется настоящая мечта. Даже, скажем так, истинная. Та, которая лежит где-то в сердцевине естества, так далеко, что многие и не замечают. Когда исполняется такая мечта, во вселенной начинают звучать особые струны. Правильные. - Иванцов помолчал, глядя на собеседника с выражением, от которого тот обязан был почувствовать себя совершенно неправильным, если бы не делал этого с самого начала, и продолжил: - Я считаю, всё это чушь собачья. А приняты вы потому, что утверждённый специалист... в общем, не смог. Да и мечты в вас, мне кажется, нет никакой. Хочу только заметить, Антарктида - не то место, куда имеет смысл убегать от себя и своих проблем. Всё равно притащите их за собой, ещё и коллег нагрузите. - А если я не от себя бегу? - спросил Сорин. - А наоборот. К себе. Иванцов окинул его внимательным взглядом. В котором не было ни капли веры. - Ну, дай-то бог, - сказал он равнодушно и уткнулся в бумаги, потеряв интерес и к разговору и к самому Сорину. Напрямую своего отношения он не демонстрировал, но было понятно и так. Как и здесь сразу было ясно, что ждали вместо него другого, привычного и удобного. А это что вы нам прислали? Интересно, что бы Иванцов сказал теперь, когда нехотя утверждённая им кандидатура загибается тут как полный дурак, которым, если подумать, и является? Сорин явственно представил его слегка брезгливый взгляд, словно бы говоривший: "Ну, я так и знал". Надо всё же подняться и пойти. Лишь бы только вспомнить, куда. Колонны-сталагмиты продолжали шептать своё непонятное, сбивая с мысли. Додумать это Сорин не успел, провалившись в тяжёлое, тягучее забытьё, в котором вокруг шныряли пингвины. Они толкались и стрекотали ему в ухо, говорили: "смотри, как я умею", шили юркими телами воду, невидимыми нитями сплетая её в толщу корабля. Его борта росли и уплотнялись, а пингвины всё вились и вились. Корабль получался сильный и умный, в нём было место для гнёзд, было место для кусочка океана - родной воды, которую пингвины собирались взять с собой в путешествие. И Сорин тоже плавал в этой воде и знал, что здесь его дом, в этой воде никто не мог причинить ему зла. Кроме холода, который нарастал и нарастал. Какой-то звук вывел его из транса. Сорин подождал, вслушиваясь в тишину. Крик повторился, и теперь было очевидно, что кричит пингвин. Тяжело поднявшись, Сорин пошёл на звук и вскоре увидел его - осунувшегося и потерянного, скорбной статуей застывшего перед очередной непонятной формой из причудливого сочетания выпуклостей и углублений, на этот раз горизонтальной - Сорин почему-то сразу подумал, что это должен быть пульт управления. Или тренажёр, по которому пингвины могли кататься на пузе - чисто для повышения жизненного тонуса. Как и вертикальные фигуры, "тренажёр" испускал слабое свечение, вгонявшее в сонливость гораздо больше темноты. - Что? - спросил Сорин. - Дошёл до навязчивой цели и теперь не знаешь, что с нею делать? Подошёл и встал рядом с пингвином. Непонятная конструкция притягивала взгляд. Настолько чужеродная технология, что непонятно, как она может быть связана с такими простыми и свойскими пингвинами. Сорин изучал взглядом сложную поверхность в поисках закономерностей и представлял, какая неведомая цивилизация могла это создать. Он вдруг явственно увидел чужой мир, очень похожий на Землю, и в то же время другой. Настоящий Эдем, только без людей. В нём царили пингвины, беззаботные и счастливые, как дети во время летних каникул. Пока их безмятежный мир не начал замерзать. Пингвины приспосабливались к холоду, но планета замерзала быстрее, и однажды стало ясно, что скоро она замерзнет совсем. И тогда они построили корабль. Или, скорее, пересадочный модуль, по которому выжившие перешли в другой мир, чтобы переждать в нём оледенение. Корабль плавал тут, на поверхности ледника, сотни тысяч лет, а может, и миллионы, терпеливо поджидая своих создателей - вернутся же они когда-нибудь проведать родной мир. Но никто не приходил. Океан в этом мире оказался не так безопасен, и пингвины, занятые выживанием, забыли что-то важное о себе... Наверное, где-то с другой стороны есть похожий выход в тот, другой мир, или он заразился от Мелёшкина глупыми фантазиями и вообще спятил, подумал Сорин. Провёл рукой по гладкой лаковой поверхности, отгоняя видения. Где бред, где реальность - как понять?.. Мелёшкин, бледный и беспокойный, приплясывал у "двери" в ожидании заветного часа. - Прекратить суетиться, - в очередной раз велел ему Бобров, но добился только того, что Мелешкин устремил на него тоскующий взгляд, от которого Боброву стало тошно. Он переключил внимание на поисковую группу и повторил в сотый раз: - Группа Дюкре отправляется на поиски, остальные выполняют свои задачи и если к тому моменту ситуация не прояснится, идут помогать искать. - А может лучше сначала все будут искать? - предложил в такой же сотый раз Мелёшкин. - Вдруг это пещера - ещё вызовите обвал своими взрывами? - Взрывы маленькие и узконаправленные, - с терпеливой улыбкой заверил его Свенссон. - Тебе тоже надо закончить со своим радаром, - строго велел Бобров. - Потом можешь присоединяться к поискам, если будет необходимость. Парень вроде смышленый, - добавил он не очень уверенно, - запросто может оказаться, что сидит спокойно у входа ждёт. Пространство знакомо замерцало и "дверь" сплелась на привычном месте. Полярники дружно бросились внутрь. Вопреки надеждам, пропажа не сидела прямо под дверью, и спасатели отправились на розыски, остальные - по рабочим местам. - А я следы нашёл! - крикнул кто-то. - Похоже, он возвращался сюда, а потом снова ушёл! Геологи разбежались по местам, торопясь закончить плановое исследование и тоже присоединиться к поисковой группе. - Не взрывайте! - заорал вдруг Мелешкин. Но было поздно. Свенссон как раз нажал на кнопку. Волна коротких и каких-то куцых взрывов прокатилась по лагерю. Больше вроде бы ничего не происходило и Мелешкин подумал, что зря поднял панику, но тут лёд под ногами задрожал. - На выход! - заорал Мелёшкин, обжигая горло холодным воздухом. - Все на выход быстро! Бегом! И они послушались. Наверное, не столько Мелешкина, сколько волны искусственного, но тем не менее действенного ужаса, выкатившегося из темноты вместе с бьющим по ушам гулом. Дрожь под ногами усиливалась, подгоняя. Мелёшкину показалось, что на пределе видимости, где-то на самом краю, вздымается горизонт. Полярники высыпали из "двери" и бежали дальше, свернув с прямой линии вместе с дорогой. Унесли за собой поражённого Боброва, который должен был руководить работами снаружи, но слишком интересовался результатами поисков, чтобы уйти на базу. Следом за полярниками из "двери" вырвался язык льда и снега, полетел далеко вперед - в отличие от дороги, по прямой. К ужасу своему, зрители увидели, что на переднем конце этого языка то ли бежит, то ли летит вместе с ним одинокая фигура. Сворачивать было поздно. Можно было лишь мчать изо всех сил и надеяться, что поток выдохнется раньше, чем настигнет, подомнёт под себя. На исходе лавина подхватила фигуру и подбросила кверху. Описав дугу, Сорин шлёпнулся в снег, выронив по пути пингвина - тот так и покатился, ошеломлённый. Все дружно бросились к Сорину - жив ли? - О, нет, - застонал он, отчаянно щурясь, - выключите солнце!.. - и, спохватившись, прижал руки к глазам. Какое счастье, что на свете есть неудобные, но такие чудесно толстые рукавицы. Народ радостно хлопал его по плечам и куда попадётся, а Сорин надеялся, что все эти люди просто обознались, скоро поймут свою ошибку и оставят его в покое. - Мужик! - сказал Мелёшкин с такой гордостью, словно сам воспитывал, и констатировал очевидное: - Во я охрип... - Мужик, - согласился Бобров с нервным смешком. - И сам вылез и дружка своего прихватил. Давайте теперь в медчасть его. И объяснить мне кто-нибудь, что это за... за... - Он выпростал руку в сторону кучи льда, словно Ленин на броневике, и яростно шевелил бровями (но из-за капюшона этого никто не видел). - Отрыжка? - подсказали ему. Бобров поискал взглядом остряка с намереньем отчитать, но остряком оказался Свенссон и Бобров сдержался. Тем более, что Свенссон развил свою мысль: - Я так полагаю, это... Пространство выплюнуло из себя всё, что было в нём постороннего, - и он скорбно поглядел на торец зелёного ящика, торчащего из-под увесистой глыбы льда. Бобров обратил внимание на испорченное оборудование и пригорюнился. Пингвин тоже горевал. Свесив голову, он отрешённо рассматривал снег перед собой на предмет: а не лечь ли помирать прямо здесь? - Ты почему кричал не взрывать? - спросили у Мелёшкина. - Нашёл что-нибудь интересное? - Угу, - прохрипел Мелёшкин, - интересное: стены и потолок. Правильных геометрических очертаний, с правильными технологическими отверстиями. Я подумал: вдруг какие механизмы в полу повредятся... Народ примолк и задумался. - Яма какая, - грустно сказал кто-то, - теперь неудобно будет в "дверь" ходить. - Если она вообще откроется... - А ты в дверь не ходи, ты куда положено ходи... - А вам говорили - нефиг взрывать раньше времени!.. - Да кто ж знал-то! Сорин слушал их препирательства и ему было так хорошо, что не описать. Он даже не предполагал, что так бывает. Лежишь на снегу, весь целиком отшибленный, причём не первый раз за день, голодный и уставший, болит всё, что можно (а порой, и что нельзя), над тобой стоят и ругаются о своём суровые полярные люди, а тебе внезапно хорошо. Бывает же. Вот бы мечту - такую, чтоб из самого нутра, как Иванцов говорил, невпопад подумал он. - Ты как там, внизу? - с заботливой хрипотцой спросил Мелёшкин. - Спать хочется. Кое-как поднявшись, Сорин педантично отряхнулся и пошёл в сторону пищевого склада, стараясь не ковылять хотя бы пока на него смотрят. - Куда это он? - спросил Мелёшкин. - Наверно рыбу размораживать, - флегматично отозвался Бобров, с трудом отвлекаясь от мысленного подсчета убытков. - Ту, которой убить проще. Мимо, вдоль кромки ледяного языка брели скорбные геологи, временами выдергивая на свет божий какие-то обломки. - Это ничего, - сказал Бобров, рассеянно поглядев вслед стремительно удаляющемуся Сорину. - Он тут быстро оттает. - Это да, - ухмыльнулся Мелёшкин. Сорин шёл, сердитый и нахохленный, злясь непонятно на что, но в основном, конечно же, на себя. Следом, такой же нахохленный и целеустремлённый, ковылял пингвин.
|