Аннотация: Я сидел за столом в небольшой комнате, похожей на камеру.
Камера
Посвящается Александру Хуснуллину
Я сидел за столом в небольшой комнате, похожей на камеру. И стул, и стол были привинчены к полу - я проверил. Напротив меня за тем же столом сидел человек в черном костюме и при черном же галстуке. Не обращая на меня ни малейшего внимания, он внимательно читал какие-то бумаги, собранные в желтую папку со скоросшивателем. Стена за его спиной была отвратительного розового цвета, напоминающего об общественном сортире, и коричневая деревянная дверь выделялась на этом фоне грязным пятном. Боковые стены выкрашены в два цвета: унылый серый и еще более унылый зеленый, причем левая стена сверху - серая, а правая - зеленая. На левой стене под самым потолком виднелось окно - узкое и длинное, забранное решеткой и почти не дававшее света. Осторожно повернув голову, я обнаружил, что задняя стена имеет цвет ржавчины. И для довершения картины следует сказать, что беленый потолок пожелтел от времени и потрескался, а щербатые половицы отдавали желтой охрой. На потолке сияли неоновым светом две лампы-трубки без абажуров, одна время от времени мигала и трещала.
Я легонько кашлянул, пытаясь привлечь внимание человека в черном костюме, но он не поднял головы. Тогда я громко спросил, пытаясь унять невольную дрожь - от этой комнаты у меня возникло такое же неприятное чувство, какое возникает, когда кто-то проводит железом по стеклу:
- А почему стены так странно покрашены? Вразнобой?
- Вопросы тут задаю я, - все так же, не поднимая головы, сказал человек в черном.
- Так задавайте уже!
- Всему свое время, - внушительно произнес человек в черном, захлопнул желтую папку, встал и вышел из комнаты. Я тут же подбежал к двери и подергал за ручку - конечно, дверь была заперта. Я несколько раз обошел вокруг стола и снова обреченно уселся на стул. Через некоторое время дверь отворилась, и вошло двое работяг в синих халатах, один нес стремянку, другой - лампу дневного света в коробке.
- Привет! - воскликнул я, но работяги даже не взглянули в мою сторону, словно меня вообще не существовало. Они установили стремянку, и один полез менять лампу. Новая лампа уже не мигала и не трещала, но зато светила более холодным и голубым светом, чем старая, отчего в комнате стало совсем уж невыносимо. Работяги ушли - в дверях они посторонились, пропуская в комнату такое невероятное существо, что я глазам своим не поверил.
Это был невысокий полненький мужчина средних лет, одетый в трикотажную пижаму не по росту. Вернее, в две разных пижамы: штанишки, доходящие до середины волосатых икр, были голубые в белых зайчиках, а верхнюю часть цыплячье-желтого цвета украшали коричневые Винни-Пухи. В довершение картины на ногах у него были ярко-розовые шлепанцы с огромными пушистыми помпонами. Человек в пижаме уселся напротив меня, сладко зевнул, пристроил лысоватую голову на сложенные руки и заснул.
- Эй, товарищ! - я осторожно постучал по лысине пальцем. - Вы кто? Зачем пришли-то? И что вообще происходит?!
- Ах да! - встрепенулся толстяк. - Сейчас!
Он нажал кнопку, вделанную в стол, и через минуту в камеру вошла официантка в черном платье, белом кружевном фартучке и с белой наколкой на пышно причесанных волосах - я уже ничему не удивлялся. Официантка несла поднос, на котором стояла черная бутылка с золотой головкой и изящная рюмка с золотыми каемками и гравировкой. Официантка быстро постелила на стол белоснежную салфетку, поставила на нее бутылку и рюмку и бесшумно удалилась. Толстячок взял бутылку, рассмотрел этикетку, крякнул, передернувшись, потом открыл бутылку и налил в рюмку тягучую жидкость темно-янтарного цвета - по камере тут же поплыл аромат трав и алкоголя. Рюмку он протянул мне:
- Пейте!
Я понюхал, попробовал и поморщился:
- Что это за гадость? Ненавижу ликеры!
"Гадость" была одновременно и приторно-сладкой, и полынно-горькой, да еще и крепкой, как водка.
- Итальянский травяной ликер "Амаро", - важно произнес толстячок, приосанившись. - Обычно подается как дижестив (это слово он произнес по слогам). Аналоги продаются по всей Европе: во Франции это Picon, в Венгрии - Zwack Unicum, в Дании - Gammel... Gammelsdank, в Германии... в Германии - Kräuter... Kräuterlikör, он же Jäger... Jägermeister.
Он говорил как профессиональный гид, но явно спотыкался на иностранных названиях. Я решительно поставил рюмку на стол:
- Не буду я это пить! Воды дайте.
- Не положено.
- А это я пить не стану.
Некоторое время мы с ним молча смотрели друг на друга: ситуация явно зашла в тупик. Потом толстячок почесал затылок, вздохнул, повертел в руках бутылку, снова почесал затылок и, наконец, жалобно произнес:
- Вот же вы какой вредный! А мне что делать? Я должен вернуть эту бутылку пустой, а вы даже одну рюмку выпить не хотите.
- Так сами и выпейте.
- Сам?! - изумился толстячок.
- Ну да. А что такого?
- Не положено...
Толстячок совсем сник и даже пустил слезу, но я был непреклонен и подвинул к нему рюмку:
- Пейте!
Он выпил и закашлялся. Я встал, обошел стол и похлопал его по спине, он благодарно закивал. Отдышавшись, он налил еще рюмку. Я с интересом смотрел. Так толстячок оприходовал всю бутылку и пригорюнился. Лицо его покраснело, на лбу выступил пот. Я подумал, что сейчас он точно заснет, но толстячок внезапно запел негромким блеющим тенорком:
- По диким степям Забайкалья... Где золото роют в горах... Бродяга, судьбу проклиная... Тащится с сумой на плечах...
Он покивал головой, сурово поджав губы, и ткнул в мою сторону бутылкой, которую так и держал в руке:
- От сумы да от тюрьмы, как говорится... Это самое... Не зарубайся! Нет. Не заругайся! Или как?
- Не зарекайся, - подсказал я.
- Воот! Святые слова! Не зарепайся.
Он икнул и продолжил скороговоркой:
- Бродяга к Байкалу подходит... Навстречу родимая мать...
И внезапно взвыл в полный голос:
- О здравствуй, о здравствуй, роднаааая!
В этот патетический момент дверь открылась, и дюжий санитар подскочил к толстячку. Он обрадовался и закричал, протягивая пустую бутылку:
- Мамаша, селёдочки не хотите ли? Селёдочки, мамаша!
Санитар подхватил его и поволок к выходу, а он все бормотал свое "мамаша, селёдочки". Тут я спохватился:
- Эй, постойте! А что со мной будет? Что тут вообще происходит? Товарищ!
Санитар, не оборачиваясь, буркнул:
- Тамбовский волк тебе товарищ.
И дверь за ними закрылась.
Я сидел и ждал появления следующего персонажа, но никто не приходил. Я встал, подошел к двери, подергал ручку и постучал:
- Эй, кто-нибудь!
Тишина. Я задумчиво обошел камеру. Потом еще раз. Потом решил сосчитать, сколько шагов я пройду вдоль каждой стены. Результат меня ошеломил: все углы казались прямыми, и комната выглядела квадратной, но количество шагов оказалось разным! Стена с дверью - шесть шагов, стена с окном - пять, стена ржавого цвета - семь, и последняя - восемь! Я не поверил и пересчитал: все так. Тогда я решил сосчитать не шаги, а ступни, и прошелся по периметру, аккуратно ставя ноги пяткой к мыску. Все то же соотношение. Странно. Не зная, чем еще себя занять, я вспомнил про кнопку на столе и, недолго думая, нажал ее. Через пару секунд дверь отворилась и вошла официантка, которая приносила ликер. Она взяла со стола салфетку с рюмкой и подозрительно огляделась по сторонам:
- А где бутылка?
- Так бутылку этот унес, который в пижме, - ответил я.
- Ага, он унес, а мне теперь отвечать! Козёл.
- Скажите, а как это все называется? - решился я спросить.
- Что - это? - не поняла официантка.
- Ну, это место! Это учреждение!
- Как надо, так и называется, а разглашать нам не положено.
- А как отсюда выйти?
- Куда?
- Куда-нибудь.
- Не положено.
- А в туалет мне выйти положено?
- В туалет можно, - неожиданно согласилась официантка. - Пойдемте, покажу.
Сердце у меня колотилось как ненормальное: неужто я выйду из камеры?! Вслед за официанткой я и правда вышел в коридор и через пару шагов оказался перед коричневой дверью, к которой был прикноплен листок бумаге с криво написанной от руки буквой "М", на соседней двери висела такая же буква "Ж". За дверь оказался обычный учрежденческий туалет, обшарпанный, но довольно чистый. Без окон. Сделав свои дела, я вышел в коридор, но официантка уже исчезла. Я был совершенно один.
Первым делом я подошел к окну: похоже, это примерно третий или четвертый этаж! За окном был двор-колодец, посреди которого стоял маленький уборочный экскаватор ярко-желтого цвета. Дома, окружавшие двор, были из красного кирпича с затемненными окнами. Безрадостная картина. К тому же окно было не только наглухо закрыто, но еще и заклеено полосками бумажного скотча.
Я пошел осматривать коридор: люминесцентные мигающие лампы-трубки, стены грязно-лилового цвета, истоптанные полы, восемь коричневых дверей - по четыре на каждой стороне. На четырех дверях были обозначены номера, некоторые написаны от руки белилами, другие привинчены. Моя камера значилась под номером "8", соседняя - "17", а две напротив - "5" и "21". На последних двух висели таблички: на одной - "Выход напротив", на противоположной - "Выхода нет". В конце коридора нашлось еще одно окно. Я заглянул и изумился: точно такой же двор, что и в первом окне, с точно таким же желтым экскаватором, только стоит он ковшом в другую сторону. Ладно, проверим двери! Все они, кроме той, что вела в мою камеру, были закрыты, так что я тщетно дергал за ручки.
Вздохнув, я пошел изучать наглядную агитацию, в изобилии развешанную по стенам: по три рамки с небольшими выцветшими плакатами в каждом простенке, всего восемнадцать. Подборка меня тоже изумила: на трех плакатах были напечатаны "Правила поведения пассажиров метро" - 64 пункта, большая часть которых обязывала, запрещала и не разрешала, и только девять пунктов сообщали, на что пассажир имеет право. Другие три плаката демонстрировали на картинках разные способы пеленания младенцев. Следующая серия из трех плакатов просвещала по поводу инфекций, передающихся половым путем - хорошо, без картинок.
Остальные девять плакатов поражали разнообразием сюжетов: "Во благо всего мира пей стакан кефира", "Оппортунистам не место в партии", "Как работал, так и заработал", "Нет на свете краше птицы, чем свиная колбаса", "Все на выборы", "Осторожно с цапкой", "Не ходи по рыбе", "Лечите косоглазие очками" и плакат с изображением Пушкина и текстом на узбекском языке: наверху - "САЛОМ СЕНГА, НОТАНИШ, НАВКИРОН АВЛОД", внизу - "ПУШКИН ВАТАНИМИЗНИНГ ГУРУДИР".
По коридору я гулял долго. Изучил плакаты, даже прочитал все 64 пункта для пассажиров метро, не один раз проверил все двери. И вдруг мне показалось, что дверь с номером "21" подалась! Я потянул сильнее, дверь со скрипом распахнулась, и я увидел маленькую комнату-пенал с единственной болтающейся под потолком лампочкой без абажура. В комнату надо было спускаться по ступенькам. Внутри стоял топчан, на котором сидела совершенно голая неимоверно толстая баба с седыми волосами, завязанными в задорный хвостик, точащий на макушке. Она ела ложечкой йогурт из пластикового стаканчика. Мы так и вытаращились друг на друга. Я увидел, как бабий рот, измазанный йогуртом, разинулся во всю ширь, и, не дожидаясь истошного визга, судорожно захлопнул дверь, да еще и навалился на нее всем телом. За дверью, однако, было тихо. Я осторожно приоткрыл и заглянул в щелку - о ужас: голая баба стояла прямо перед дверью! Я с силой надавил на дверь, отскочил и помчался по коридору, собираясь спрятаться в своей камере, но промазал и с разбегу ударился о дверь с надписью "Выход напротив" - она неожиданно распахнулась, я вылетел на лестницу, упал и прокатился кувырком по лестничному пролету до следующей площадки. Падая, я думал: "А я-то, дурак, все двери тянул на себя! Надо было попробовать и от себя..."
- А, вот вы где, - раздался вдруг женский голос. - А я-то вас ищу!
Я взглянул вверх - надо мной стояла давешняя официантка. Она протянула мне руку, помогая подняться, а потом сунула желтую папку со скоросшивателем:
- Идите скорей, вас уже ждут.
- Куда идти-то?
- В камеру номер восемь, куда ж еще. Ну вообще! Понаберут придурков, а ты виновата, - бормотала она, сбегая по лестнице вниз. И я послушно пошел обратно в камеру номер восемь. Дверь в коридор я приоткрыл с опаской, но голой бабы там не было, только валялся стаканчик из-под йогурта. В камере на моем месте сидел тот самый человек в черном костюме, которого я увидел первым. Он благожелательно - даже заискивающе! - смотрел на меня. Я сел напротив него и открыл папку. В ней было подшито множество разнокалиберных бумажек разного цвета с разноцветными же печатями. Попадались белые, желтые, зеленые, голубые и даже одна черная со шрифтом белого цвета и розовой печатью. Кроме печатных документов встречались и рукописные, но все они никак не читались, словно были составлены на иностранном языке. Я закрыл папку и уставился на своего визави. Он наклонился в мою сторону и шепотом сказал:
- Сейчас вы должны спросить, как меня зовут!
- Как вас зовут? - машинально повторил я и вдруг вскочил, осознав, что тут не так. Ну, кроме того, что вообще все происходящее ни в какие ворота не лезет. Главное "не так" было со мной. Я не знал, как меня зовут, кто я такой и откуда тут взялся!
В панике я выбежал из камеры и понесся, не разбирая дороги. Выскочил на лестницу и побежал вниз, но через два пролета меня остановили:
- Стой! Куда это ты намылился?
Это была все та же официантка, она сидела на подоконнике и курила, с любопытством меня разглядывая. Я, наконец, тоже ее разглядел: блондинка с тугими кудряшками - круглые голубые глаза, накрашенный ротик бантиком.
- Чего ты такой вздрюченный-то? - спросила она.
- Ну как же! Я не знаю, кто я такой!
- Да какая разница, - пожала плечами блондинка.
- То есть как?!
- Мне, например, нравится.
- Нравится ничего о себе не знать? Даже имя?
- Живу и ладно. Так даже интересней.
- Ну, не знаю... Как-то тревожно...
- А ты поговори с Автором.
- С кем?
- С Автором. Это ж он все выдумывает. А мы соответствуем.
- Не понимаю...
- Да чего тут не понимать-то? Мы с тобой персонажи. Нас Автор выдумал. Но, наверно, чего-то не додумал. Мне-то все равно, а ты чего-то страдаешь. Так поговори с Автором! Пусть изменит твою участь.
- А где его найти? Автора?
- На самом верхнем этаже. Сидит там, собака, в башне из слоновой кости, кофеек попивает, а мы тут дурью маемся. Хорошего кофе днем с огнем не найдешь! Только ты это... поаккуратнее с ним разговаривай! Особо права не качай. Все-таки он Автор - захочет и вообще тебя вычеркнет.
- Как... вычеркнет?!
- Запросто. Раз - и нету. Вон, взял и вычеркнул толстяка в пижаме! Одна бутылка осталась.
На подоконнике и правда стояла пустая бутылка из-под ликера Амаро. Я задумался. Вычеркнет! Ничего себе...
- Да ты не трусь! Автор - он вполне вменяемый. Можно договориться. Я раньше рыжая была, а попросила - стала блондинкой. Давай, иди уже. Вернешься - расскажешь, чем кончилось.
- А вдруг... не вернусь?
- Вернешься! Ты же главный герой, тебя так просто не вычеркнешь.
- Главный герой?!
Я приободрился и двинулся вверх по лестнице. Шел я долго, даже устал считать этажи и сбился. И вот я на площадке последнего этажа, где всего одна дверь. Хорошая такая дверь: красного дерева, с золотой табличкой "АВТОР" и золотым колокольчиком. Посмотрим, что это за башня из слоновой кости! Я позвонил в колокольчик и через некоторое время из-за двери раздался раздраженный возглас:
- Ну, кто там еще?!
Дверь распахнулась - на пороге стояло хрупкое лохматое существо в джинсах и растянутой футболке с надписью "Не хочу ничего знать". Сначала я принял его за подростка, но приглядевшись понял, что это женщина, даже постарше меня, пожалуй.
- А, это ты... Проходи! - она подвинулась, пропуская меня внутрь. - На кухню иди, а то везде бардак. Заодно кофе выпьем. Не помню, ты кофе предпочитаешь или чай?
Я подумал и ответил:
- Мне все равно.
- А вот это зря! Чем быстрее ты определишься в своих предпочтениях, тем проще нам с тобой будет. Садись вот сюда. Сейчас сделаю кофе.
Я сел и огляделся: обычная кухня в малогабаритной квартире, довольно захламленная - вон, даже немытая посуда в раковине скопилась. Из глубин квартиры появился большой рыжий кот. Он рассмотрел меня с порога, потом не спеша подошел поближе. Я протянул ему палец для обнюхивания, кот благосклонно обнюхал и даже позволил почесать себя за ушком, после чего легко запрыгнул на подоконник и уставился в окно.
- Ага, с кошками ты умеешь обращаться! Уже хорошо, - сказала женщина, ставя передо мной чашку с кофе и блюдце с печеньем.
- А вы кто? - я с некоторой опаской отхлебнул кофе, но оно оказалось как раз по моему вкусу.
- Как кто? - удивилась женщина. - Я Автор. Ты же к автору шел? Ну вот, он я и есть. То есть она. Ненавижу феминитивы, поэтому не смей называть меня Авторкой! Писательницей можно, но это длинно. Давай просто по имени! Я - Дженни, а как тебя зовут?
- Назар, - на автомате ответил я и сам изумился.
- Назар?! Эк тебя занесло! Ну ладно, пусть будет Назар. Слушай, ты меня прости пожалуйста. Я понимаю, что по-свински с тобой поступила: начала рассказ и забросила. Но у меня... понимаешь... Творческий кризис, короче. Мне надо срочно роман дописать - издательство уже на ушах стоит, требует. А я застряла. Но ты тоже хорош!
- А я-то что?!
- Как что? Ты же главный герой, из-за тебя все и затеялось, а ты дурака валяешь.
- Разве от мен что-то зависит?
- Еще как зависит! Я ж просто записываю, что там с тобой происходит. А ты застрял в этой дурацкой камере, по коридору без толку мечешься. Вот дались тебе эти плакаты! Восемнадцать штук! Хотя забавно вышло, не спорю. Особенно с Пушкиным хорошо. Молодец.
Тут в дверях появилась девочка лет шести. Вернее, сначала послышался ее возмущенный вопль:
- Мааааам! А чего он...
Увидев меня, девочка осеклась, потом выпалила:
- Ой! Извините! Здрасти!
И убежала. Дженни тяжко вздохнула:
- Ну? Видишь? И так всю дорогу! Пойду разберусь. А ты пока подумай, как нам разрулить твою ситуацию.
И она ушла. Я честно пытался думать, но невольно прислушивался к происходящему в квартире: до кухни доносились неразборчивые вопли и какой-то грохот. Наконец Дженни вернулась. Залпом выпила стакан воды и присела к столу, пробормотав:
- Поубивать всех...
- А их много?
- Хватает. Муж - это раз. Но он, славу богу, на работе. Кота ты видел, Настю тоже. Еще Гоша и Гриша, близнецы.
- Гоша и Гриша?
- Георгий и Григорий.
- Но разве это не одно и то же имя?
- Нет, - твердо ответила Дженни. - Это совершенно разные имена.
Тут в кухню вошел высокий мальчик-подросток с волосами до плеч и в зеленой шляпе.
-- Здрасти! - сказал он басом и добавил дискантом: - Ну, я пошел!
- Иди-иди, - кивнула Дженни. - Позвони, как доедешь.
Мальчик исчез. Дженни пояснила:
- Это был Гоша. Или Гриша? Нет, точно Гоша. Они у меня курьерами подрабатывают, сегодня Гошина очередь. Так, на чем мы остановились? Ага. Ты придумал что-нибудь?
- Нууу... Не знаюууу...
- Не мямли.
- Например, всё это - сон художника! Всю жизнь он рисовал плакаты и таблички на производственные темы. А мечтал стать Кустодиевым, но таланта хватало лишь на позднего Малевича. А зачем в России два Малевича? Ей и одного Кандинского - за глаза! Как-то так.
- Хм... А зачем России два Кустодиева? Ладно, и что дальше?
- Он отмывал кисти ацетоном, нанюхался, выпил водки, чтобы полегчало и заснул. То есть я заснул. Нет? Не пойдет?
Дженни поморщилась:
- Бытовуха какая-то. Надо что-то более...
- Безумное?
- Более абсурдное, а то скучно. И более волшебное. В общем, давай думай, потом обсудим. Оставайся тут. Я понимаю, там тебе осточертело.
- А я не могу тебе как-то помочь? С творческим кризисом?
- И как, интересно?
- Посуду помою, например.
- О! Это хорошая мысль! Давай, а я пока вернусь к роману. Слушай, а из тебя классный главный герой получится!
Дженни удалилась из кухни, а я встал, повязал цветастый фартук и принялся мыть посуду, думая: "Вот допишет Дженни роман, получит гонорар - надо ей намекнуть, что неплохо бы посудомоечную машину купить..."
...
Идея с Кустодиевым принадлежит Александру Хуснуллину.