Аннотация: ... Dance me on and on Dance me very tenderly And dance me very long, We're both of us beneath our love, We're both of us above, Dance me to the end of love... Leonard Cohen
КНИГА 1. Путь Артемиды
... Dance me on and on
Dance me very tenderly
And dance me very long,
We're both of us beneath our love,
We're both of us above,
Dance me to the end of love...
Leonard Cohen
Лида вывихнула ногу, поэтому второй день сидела на камералке. Настроение у нее было неважное, да и не удивительно: всего несколько месяцев назад внезапно умер от сердечного приступа отец. И хотя Лида не так часто с ним виделась в последние годы, избегая, насколько возможно, общения с мачехой и сводным братом, смерть отца ударила ее очень сильно и потеря была невосполнима. Рухнула главная опора, пропал камертон, который задавал тон всей ее жизни, и надвигающаяся защита кандидатской уже не радовала Лиду вовсе: отец не дожил!
Но успел прочесть основное - Лида с душевной болью вспоминала выражение отцовского лица, когда он отложил ее рукопись: радостное и несколько удивленное, как будто не ожидал, что из дочери может получиться настоящий ученый. Всю жизнь, всю жизнь она стремилась доказать, что достойна отца - археолога с мировым именем! И вот теперь доказывать стало некому.
Лида вздохнула, и взяла очередной нуклеус. Черная полоса, думала она, это просто черная полоса жизни. Ничего, я справлюсь. Ничего. Она умела собираться и концентрироваться, вот и сейчас ей удалось отвлечься, помечая и описывая находки, но голос Захара, донесшийся откуда-то из-за угла школы, служившей им базой, опять заставил ее отвлечься. С этим справиться было гораздо труднее.
Лида давно уже ни на что не надеялась - да, собственно, почти никогда и не надеялась. Она знала себе цену. Синий чулок, старая дева. Мымра в очках - нет, на самом деле, без очков, но какая разница. Когда она только собиралась поступать в аспирантуру, подслушала нечаянно разговор матери с подругой, которые чаевничали на кухне:
- Ой, да зачем она идет в аспирантуру! Нужна ей эта кандидатская! Лучше бы замуж вышла, детей нарожала!
А мать грустно сказала:
- Ты же видишь, какая она! Ей только в аспирантуру.
Лида тогда страшно расстроилась, даже поплакала: если уж собственная мать считает ее полной уродиной, на что же ей рассчитывать! Ей было почти двадцать, когда она познакомилась с Захаром Клейменовым - в такой же экспедиции, как эта. Познакомилась и влюбилась, как дура. Лида наивно советовалась со старшей и более опытной подругой - тогда у нее еще были друзья! - что делать и как себя вести. А старшая и более опытная подруга, как довольно скоро выяснилось, уже вовсю встречалась с Захаром и собиралась за него замуж. Вот они, наверно, потешались надо мной - мрачно подумала Лида, узнав, наконец, всю правду.
Замуж за Захара подруга-таки вышла, а Лида долго выбиралась из этой несчастной влюбленности и, как Людмила Прокофьевна из "Служебного романа", тоже "ликвидировала всех подруг". Брак Клейменовых продержался всего несколько лет, и бывшая Лидина подруга крыла бывшего мужа на чем свет стоит, а Лида...
А Лидина угасшая было влюбленность вдруг ожила, питаемая извечной женской надеждой: пусть у него не сложилось с сотней других женщин, я - особенная, не такая, как они, и у нас все получится! Не получилось, хотя Захар весьма ласково ей улыбался, многозначительно заглядывал в глаза, нежно обнимал за плечи и однажды даже поцеловал - Лида неумело ответила. А потом, на обмывании чьей-то защиты в институте археологии Лида нечаянно услышала, как уже основательно поднабравшийся Захар обсуждает ее, Лиду, с Федей Левкиным, который Лиде вообще-то слегка нравился, и которому - что гораздо существенней! - нравилась она сама:
- Михайлова-то? Да брось, о чем ты?! У меня с ней ничего. Нет, если б я только захотел...
- И что?
- Да влюблена, как кошка! Только свистни - прибежит. Но не в моем вкусе, нет. А ты что? Хотел приударить? Ну, флаг тебе в руки!
- Да она вроде ничего...
- Я тебя умоляю! Она же постная, как... как доска. Доска и тоска. Зануда, одним словом. Но зато полезная - везет, как рабочая лошадка, и добавки просит. Улыбнешься лишний раз, она и рада, дура.
Лида окаменела.
Потом, обретя способность дышать, повернулась и ушла из института. Она не спала почти всю ночь - такого позора и унижения она не испытывала еще никогда. Захар просто использовал ее влюбленность себе во благо, да еще и обсуждал это с приятелями. Лида вспомнила их единственный не слишком удачный поцелуй и заплакала: как ей теперь с ним общаться, как?! А общаться придется: в экспедицию хочешь - не хочешь, а ехать надо; для диссертации найти другого оппонента по ее теме, кроме Клейменова, трудно...
Ладно, я должна это пережить, решила Лида к утру. Потом горе от смерти отца заслонило собой все остальное, но какая-то часть ее души тоже умерла в ту бессонную ночь. Лида знала, что держится прекрасно - никто, включая самого Клейменова, не подозревал, какие именно чувства Лида к нему испытывает - все были неколебимо уверены в ее вечной и безответной любви к Захару. Пусть их! Пусть думают, что хотят. В экспедиции ее жалели, потому что Захар совершенно беззастенчиво крутил один роман за другим у нее на глазах. Вот и сейчас у него была юная блондинка с пышными формами - именно ее Лида сменила на камералке, и блондинка унеслась галопом прямо в объятия Захара.
- Лида, ты человек! Нет, ангел! Просто ангел! - сказал Захар, проникновенно заглянув ей в глаза, пока блондинка нетерпеливо переминалась у машины - они собрались в Трубеж, якобы за продуктами. Лиду затошнило от его фальшивой интонации: и как только она могла покупаться на это раньше?! Ореол несчастной любви окружал Лиду легкой таинственностью и служил прекрасным оправданием ее одиночества, которое на самом деле тяготило ее все больше и больше, но как разорвать этот холодный круг, очерченный железным циркулем, Лида не понимала: она больше не верила никому. Только детям.
В этой экспедиции их было четверо: близняшки-десятилетки Мотя и Тотя, подросток Ванечка и шестилетняя Ксюша, внучка поварихи Анны-Ванны: крошечная девочка в белокурых кудряшках была любимицей всей экспедиции, а Лиды - в особенности. Повариху на самом деле звали Анной Ивановной - большая, громогласная, с вечно красной физиономией в капельках пота, она была столпом экспедиции, и Лиде казалось: если однажды Анна-Ванна не придет к ним кашеварить, все тут же развалится, да так, что и не собрать. Молодые знать не знали, откуда взялось это прозвище поварихи, и почему она зовет их поросятами - кто ж теперь помнит стихи Квитко: "Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!". Но Лида знала. Глядя, как Лида возится с ее девочкой, Анна-Ванна сказала как-то:
- Их, девка! Что ты с чужими нянькаешься, тебе своих пора заводить! Плюнь ты на козла-то этого, что ли мужиков больше нет? Замуж не хочешь - так я тебя понимаю. Хрен с ним, с замужем! Баба и одна справится, вон я - троих вырастила, а муж что был, что нет, пьяница проклятый. Но ребенка-то надо завести, как без дитяти! Заведи, да и все, кому какое дело. И без мужика вырастишь, ничего: даст Бог зайку - даст и лужайку!
Замуж Лиде и правда не хотелось - брак ее собственных родителей был плохим примером: отец Лиды ушел из семьи, когда ей было десять. Лида запомнила на всю жизнь разговор в школьном дворе: отец сам ей обо всем рассказал и, как ни странно, Лида прекрасно его поняла - она давно ждала, что этим кончится, настолько разными людьми были папа с мамой, да и поженились они в общем-то случайно. Людмила - Люсик, как ее звали подруги - приехала в отцовскую экспедицию волонтером за компанию с кем-то из друзей. И как-то так получилось, что через девять месяцев на свет появилась Лида.
Отец продержался целых одиннадцать лет. Спасало то, что он все время уезжал - то в экспедиции, то на конференции, да и работал допоздна. Лида редко его видела, но боготворила и понимала, что папе совершенно невозможно жить среди маминых ковров и хрустальных ваз, с которых Лиде приходилось сметать пыль метелочкой из розовых перьев. Люсик любила принарядиться, повеселиться, а тут - книжки, пыльные камни, грязные плошки...
Отец ушел в никуда, оставив им квартиру. Несколько лет Лида страстно мечтала, что у папы каким-то образом наладится жизнь, и он заберет ее к себе! Жизнь у папы наладилась: когда Лиде исполнилось пятнадцать, папа женился на своей аспирантке, у которой уже был ребенок - мальчик, а отец всегда мечтал о сыне. Так что Лиде совершенно не было места в новой папиной семье, хотя он по-прежнему брал ее в экспедиции и зазывал в гости, но Лида никогда не любила навязываться.
Лида с матерью жили в состоянии холодной войны, временами переходившей в "горячую": Люсик давно уже оставила попытки воспитать из Лиды "настоящую девушку" и с отвращением смотрела на ее бесконечные джинсы и кроссовки, а Лида - с не меньшим отвращением на материнские кудряшки и оборочки. Так что семейная жизнь Лиду привлекала мало. Она привыкла надеяться только на себя. Она бы и с ребенком прекрасно справилась. Но как его завести? Как будто это щенок! Ребенка на Птичке не купишь. Как его заведешь - одна?
Задумавшись, Лида не сразу осознала, что давно уже слышит какой-то надсадный, все приближающийся звук, как вдруг источник звука - большой черный мотоцикл - вылетел из кустов и резко затормозил у школы, взметнув гравий. Мотоциклист - Лида даже подумала про него: "всадник", уж больно резво тот "прискакал", - мотоциклист слез, снял шлем, повесил на руль, расчесал пятерней взлохмаченные волосы и с чувством потянулся. Потом огляделся по сторонам, увидел Лиду, сидевшую под "грибком" и направился к ней.
Это был молодой высокий мужчина в джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами - точно такой же, как на Лиде, только у него рубашка была заправлена в джинсы, а у Лиды - завязана узлом под грудью: жарко.
Подойдя поближе, он тоже это заметил и засмеялся:
- И Музе я сказал: гляди - сестра твоя родная! - и сел напротив. - Привет, сестра! Надо же, какие мы с тобой одинаковые! А это что - бандитская пуля?
Он кивнул на ее повязку, и Лида тут же убрала ногу под стол, в панике подумав, что эластичный бинт наверняка грязный. Она потянулась было развязать узел рубашки, чтобы опустить полы - неприкрытый живот вдруг показался ей крайне неприличным, но опомнилась: да что это со мной, в самом-то деле?!
- А мы что, знакомы с вами? - холодно спросила она, покосившись на его руки, находящиеся так близко от ее собственных - столик для камералки был маленький. Руки как руки - обыкновенные мужские руки, сильные, загорелые, со светлыми волосками. И чего я уставилась?!
- Нет, мы с вами не знакомы, - он мгновенно принял подачу, нисколько не смутившись: пожалуйста, раз ты предпочитаешь общаться так, я готов! - Я Шохин. Марк Шохин.
"Я - Бонд, Джеймс Бонд" - молнией пронеслось у Лиды в голове, и она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться - но, похоже, он этого как раз и добивался.
- Я приятель Захара Клейменова, знаете такого? - и, заметив, что она еще больше заледенела, тут же поправился:
- Ну, не то, чтобы приятель - скорее просто знакомый. Я многих тут знаю - каждый год приезжаю к ребятам, а вас вот ни разу не видел. Я из Трубежа. Не были у нас в музее?
- В музее? Нет...
У Лиды вдруг что-то щелкнуло в мозгу, и она, наконец, поняла, кто это - ну да, конечно же, Марк Шохин! Реставратор из Трубежского музея. Она была наслышана о нем и его великой безответной любви - экспедиционные девицы перемыли Шохину все кости, дожидаясь его приезда. Те, кому повезло увидеть загадочную Шохинскую Александру, недоумевали, что он в ней нашел - самая обычная, ничем не примечательная. Правда, говорит так, что заслушаешься, это да. А в остальном... Но все дружно сходились на том, что это о-очень романтичная история! И каждая втайне мечтала заполучить мужчину, умеющего так долго и верно любить.
Марк заметил, что Лида внезапно оттаяла, и догадался: она знает! Знает, кто я и знает про Александру, поэтому и расслабилась, решив, что я не стану к ней клеиться. Это его слегка удивило - обычно девушки с ним кокетничали, а тут... Ах, черт! Так это же, наверно, та, которая безнадежно влюблена в Захара - Марк тоже был в курсе экспедиционных сплетен. И почему это тонких, интеллигентных девушек привлекают такие хамоватые Захары, подумал он. И правда - сестра по несчастью...
- А я Лида Михайлова, - весьма неожиданно для себя самой Лида Михайлова протянула Марку Шохину руку над столом с нуклеусами и отщепами. Она никогда никому не подавала руки! Марк улыбнулся, они на секунду встретились взглядами, и Лида поняла: Марк знает про нее и Захара.
- Ну, вот и познакомились, - Марк нахмурился: его охватило странное чувство, что все это уже однажды было - дощатый стол, "грибок", камералка, серьезный взгляд... Лида испытывала такое же ощущение и пыталась понять: почему Марк кажется ей таким знакомым?
- А мы не могли с вами раньше встречаться? - спросил Марк очень просто и в то же время заинтересованно - Лида видела: это не заигрывание, он и правда пытается вспомнить! Как странно...
- Я бы вас запомнила, мне кажется, - ответила Лида и тут же покраснела, потому что прозвучало так, словно она сама с ним заигрывает.
- Странное ощущение это дежавю, правда? Ладно, пойду к народу. Еще увидимся!
И Марк ушел, а Лида склонилась над очередным артефактом, с трудом удержавшись, чтобы не оглянуться ему вслед. Вот черт его побери! - мрачно думала Лида. Как он это делает?! Строишь-строишь бастионы и крепостные стены, а тут прискачет принц на черном коне - и все, конец Золушке! Не-ет, я не дамся. Мне совсем не надо в него влюбляться, еще не хватало. У него есть своя собственная принцесса, так что Михайлова - ты свободна. Ты нисколько ему не понравилась, успокойся. А не можешь - иди, посмотри в зеркало на свой унылый нос! А еще лучше - вспомни, что сказал твой любимый Захарчик: "Постная дура, доска-тоска, полезная зануда"! Тебе мало было?! И довольно успешно приведя себя в чувство, Лида тоже отправилась к народу. В тот же вечер, когда Лида читала, сидя за длинным обеденным столом под тусклой лампочкой, покачивающейся на ветерке, Марк подошел к ней и сел напротив:
- Привет!
Лида невольно улыбнулась - невозможно было не улыбаться, глядя на него.
- Что вы читаете?
Лида показала - Марк присвистнул:
- По-английски читаете?! Здорово!
- Я английскую спецшколу закончила.
- А почему вы решили стать археологом?
Лида видела, что ему на самом деле интересно.
- У меня отец был археологом, ну и... как-то так.
- Был?
- Он умер в конце февраля. Внезапно.
- Инфаркт?
- Да, сердце.
- Горе! А мой отец болеет, - Марк вздохнул. - Очень тяжело. Перспектив никаких. Недолго осталось. Я вырвался на пару дней, там мама с ним...
- Рак?
- Да.
Лида молча смотрела на Марка - она не знала, что говорить, да и вообще не очень умела утешать. У него было серьезное лицо, и разговаривал он с Лидой совсем не так, как с экспедиционными девицами: Лиде все время казалось, что Марк посмеивается про себя, глядя, как они лезут из кожи, чтобы привлечь его интерес.
- Даже не знаю, что хуже, - произнесла она задумчиво, - Когда человек мгновенно уходит или когда ты знаешь, что должно случиться...
- Для того, кто уходит, конечно, лучше мгновенно! Без мучений. А для остающихся... Не знаю. Все равно до конца невозможно в это поверить. В прошлом году сестра папина умерла, тетя Даша, ей 87 было. Долгая жизнь, а все равно... все равно - горе. Она хорошая была, добрая. Вот тетка Рая, та суровая. Ей почти девяносто! Но в полном рассудке, газеты читает, политикой интересуется!
- Сколько же у тебя теток?! - Марк мгновенно отметил это ее невольное "ты", но не подал виду:
- Семеро!
- Да ты что!
- У отца еще трое братьев было. Большая семья.
- И что, вы все вместе жили что ли?!
- Да нет, что ты! Я вообще-то и не застал половину - кто на войне погиб, кто так. И тетя Даша с нами только последние пять лет жила - одинокая была, без детей. У нас дом огромный, все время кто-нибудь жил, то родственники, то друзья.
- А кто твой отец?
- Работник милиции, - Марк как-то помрачнел, и Лида подумала: что я вдруг полезла с расспросами! Вот дура!
Они молча смотрели друг на друга, и Лиде казалось, что в пространстве между ними и вокруг них строится какая-то призрачная конструкция, невидимая паутина, связывающая их друг с другом все крепче и крепче. Она кашлянула, пытаясь избавиться от наваждения, и спросила:
- А ты что реставрируешь?
- Масляную живопись. Картины. А так вообще все могу - мебель, фарфор. А что делать - приходится.
- Ничего в этом не понимаю!
- Ты знаешь, это чем-то похоже на археологию. Только в микроскопическом масштабе.
- Реставрация картин?! И чем?
- Ну вот, смотри - раскоп, да? Вы снимаете наслоения, делаете стратиграфию, всякое такое. А представь себе картину или икону - там же тоже много разных слоев: холст, грунт - а бывает грунт многослойный, имприматура - это такой цветной грунт, потом рисунок может быть на холсте подготовительный, правильно? Дальше - красочный слой, он тоже разный бывает, лессировки, лак...
Лида заслушалась: Марк так увлекся!
- А еще бывают записи - знаешь, что это?
- Записи?
- Это не то, что ручкой по бумаге, это краской по авторской живописи, понимаешь? Кто-то другой взял и записал: может, авторская живопись повредилась как-то, может, для продажи взял да "улучшил"!
- Но это же подделка, нет?
- Вот видишь, ты понимаешь! Реставратору надо сообразить, где - автор, где - поздние записи и что-то удалить, а что-то, может быть, и оставить. Собрать в единое целое. В живописи много загадок, очень интересно! Иногда на рентгене такое видно, что только удивляешься. Вот я был на конференции в Москве, так представляешь, какая история: прижизненный портрет Пугачева, он всю жизнь висел в музее на экспозиции, и считалось, что написан поверх портрета Екатерины II. Даже что-то вроде расчистки было сделано, так что лицо ее виднелось из-за плеча Пугачева, а потом провели исследования, и выяснилось, что это вовсе и не Екатерина, а какая-то посторонняя дама, и сам Пугачев написан гораздо позже, в конце XIX века! Или Даная Рембрандта - помнишь, как в Эрмитаже какой-то псих Данаю кислотой облил? Так во время реставрации выяснилось, что...
- Да, интересно! - Лида поднялась, прижимая к груди книжку: ей вдруг стало страшно. Марк разговаривает с ней так, как будто они и правда друзья. Ты забыла? У тебя нет друзей. Друзья предают. Всегда. И Марк - он уедет через день и не вспомнит о тебе. А ты будешь собирать себя по кусочкам.
- Поздно уже. Я пойду, пожалуй. Спасибо тебе за... Ну, в общем, спасибо.
Марк проводил ее внимательным взглядом и еще долго сидел в качающемся круге света, задумавшись и разглядывая сучки в дощатой столешнице. Потом пошел спать.
А Лида долго не могла заснуть, вспоминая сегодняшний день - она прекрасно видела, как рады Марку мужики, как виснут на нем девицы, как бегают за ним дети, и говорила себе: видишь, какой он? Обаятельный, открытый, доброжелательный, искренний... Теплый. И причем тут ты?! Он слишком хорош! Такие мужчины не обращают внимания на таких мымр, как ты, Михайлова, так что - остынь! Но сколько Лида не убеждала себя, что Марк не имеет к ней никакого отношения, не испытывает по отношению к ней ничего особенного, что он ведет себя так со всеми - не помогало. И каждый случайный взгляд, каждое сказанное мимоходом слово, каждое нечаянное прикосновение словно пробивало новую брешь в ее броне.
И если бы она только знала, что этот обаятельный и привлекательный мужчина, этот принц на черном коне думает про нее то же самое: остынь, она слишком хороша для тебя! Москвичка, интеллигентка, почти кандидат наук, по-английски, вон, читает. Отец - известный археолог. А ты кто? Провинциальный реставратор с незадавшейся личной жизнью. Только и умеешь, что обольщать недалеких девиц...
На следующий день, в субботу, все колготились на речке. Лида не хотела было, но потом взяла себя в руки и тоже пошла: ладно, просто позагораю. Она боялась опять подвернуть ногу, которую и вывихнула, выбираясь из воды на скользкий глинистый берег. Улеглась на бережку с книжкой, стараясь не слышать, как орет и визжит на реке экспедиционная молодежь. Вдруг солнце загородила какая-то тень - она посмотрела из-под руки: это был Марк, совершенно мокрый и голый, в одних плавках. Он сел рядом с ней прямо на траву:
- Можно, я тут около тебя посижу? А то замучили.
- Посиди, - Лида усмехнулась. - Я что, буду вместо пугала?
- Ну что такое ты говоришь?! - Марк возмутился. - И вообще, почему ты так к себе относишься?
- Как?
- Наплевательски!
- Откуда ты знаешь, как я к себе отношусь?!
- Я вижу.
- Послушай, знаешь что! Иди-ка ты к своим девицам!
- Ты что, ревнуешь?
Лида вскочила - как он смеет так с ней разговаривать! Но Марк схватил ее за руку:
- Пожалуйста, сядь! Мы привлекаем внимание - все решат, что мы ссоримся.
Лида села. Она вся кипела.
- Нет, что ты о себе вообразил?!
- Прости! Ну, пожалуйста, прости! Не знаю, что на меня нашло.
- Что тебе от меня надо?!
- Да собственно ничего.
Господи, мы же ссоримся, как любовники! - подумала Лида.
- Ладно, ты тоже прости. И что я взвилась на пустом месте, не знаю.
- А я тебе артефакт принес, - Марк протянул ей мокрый камешек.
- Да какой же это артефакт! Это просто камень.
- Ну вот! А я-то думал, археологическое открытие совершил.
- На босую ножку похож, надо же! Маленькая каменная ступня с растопыренными пальчиками. Где ты его взял?
- В реке нашел. Наступил на него. А я подумал, может и правда обломок скульптуры, уж больно натуральная ножка.
- Да нет, вряд ли. Каких камней только не бывает.
- Возьми себе, на счастье.
- Ладно, спасибо...
И Марк ушел. А Лида смотрела ему вслед, сжав в руке камешек-ножку. Но потом, когда все разошлись, подошла к воде и, размахнувшись, закинула подальше подарок Марка: нет, не хочу я этого. Не хочу. Слишком больно.
Ночью ей приснился странный сон: огромное помещение вроде стадиона и толпы людей, снующих туда-сюда. Но все они были какие-то одноцветные и плоские, и только два человека посреди этой странной толпы выглядели живыми: она и Марк. Лида видела все как бы сверху и чуть сбоку - две трехмерные цветные фигурки бродили среди серых теней и никак не могли найти друг друга, то сближаясь, то расходясь - она закричала и замахала руками, показывая, куда им идти, чтобы встретиться, но напрасно...
- Лида! Лида, ты спишь?
Лида подскочила, резко очнувшись:
- Кто это?!
- Это я, Марк. Выйди на минутку, пожалуйста!
Сердце у Лиды заколотилось так, что она прижала руку к груди - вдруг выпрыгнет. Она натянула ветровку и вышла из палатки - хотя большинство народу жило в школе, Лида предпочитала существовать отдельно ото всех. Марк стоял, держа шлем в руке, с рюкзаком на плече - он с легкой улыбкой взглянул на испуганное и еще сонное лицо Лиды и ее спутанные волосы:
- Извини, что разбудил.
- Ты что, уезжаешь?
- Да, пришел попрощаться.
- Ну, пока. В смысле - прощай. То есть - до свиданья, - Лида покраснела: что я бормочу, как полная идиотка!
- Надеюсь, еще увидимся.
- Я тоже...
Марк смотрел ей прямо в глаза, очень серьезно, и Лида никак не могла отвести взгляд.
- А ты не хочешь... прокатиться со мной? - Марк все эти дни без конца катал визжащих девчонок на своем "черном коне".
- Нет! - у нее вдруг пересохло в горле. - Спасибо, не стоит.
- Боишься? Я хорошо вожу мотоцикл!
Лида опустила голову, но потом справилась с собой - обоим было понятно, что говорят они вовсе не о поездке на мотоцикле:
- Мне кажется, ты возил на нем слишком многих.
Марк помолчал, потом усмехнулся:
- Что ж, это верно. Да, ты достойна быть единственной... пассажиркой. Ну ладно, пока. Удачи тебе, Артемида! - повернулся и ушел, помахивая шлемом, а Лида смотрела ему вслед: почему - Артемида?! Почему?
Она вернулась в палатку, влезла опять в спальник, заткнула руками уши, чтобы не слышать постепенно удаляющегося звука Шохинского мотоцикла, и часа два приводила себя в чувство: ты все сделала правильно. Только вспомни, как ты страдала раньше. А ведь то, что казалось тебе влюбленностями - даже в Захара! - не идет ни в какое сравнение с этим чувством, которое ты даже не знаешь, как назвать. Все, что было раньше, это так - рябь на воде, а это...
Подводное землетрясение!
Ты не успеешь глазом моргнуть, как цунами сокрушит тебя напрочь.
Так что все правильно.
Ну, подумаешь, пострадала немножко. Значит, еще живая.
Все нормально, ты справишься!
Она, конечно, справилась, но не сразу - как нарочно, еще долго все разговоры так и вертелись вокруг Марка Шохина:
- Ах, какой обаятельный!
- Такой романтичный!
- Ты подумай, влюбился в эту свою Александру чуть ли не мальчишкой!
- И до сих пор верен своему чувству!
- Ну да, как же, верен! - прокомментировал, посмеиваясь, все тот же Захар. - А сам трахает все, что движется! А то - романти-ичный! Знаем мы этих романтиков. Везет дураку, бабы сами на шею вешаются.
- А тебе завидно? - спросила Лида.
- Что, и ты влюбилась?
- Разве можно в него не влюбиться? - спокойно ответила Лида, и Захар предпочел промолчать: в последнее время он как-то ее побаивался, сам не понимая, почему.
А Анна-Ванна поманила Лиду к себе на кухню и тихо сказала:
- Ты, девка, не слушай никого. Марк Шохин парень хороший, надежный, а что обаятельный - так это ж лучше, чем хмырь болотный. Главное, не бабник. Этот козел твой правильно сказал - бабы сами Марку на шею вешаются, а не он за ними бегает.
- Так что ж хорошего, если вешаются?!
- А чуют настоящего мужика! Умная женщина с этим справится.
- Да мне-то какое дело до Марка Шохина!
- А то никакого?
Лида пожала плечами и ушла, а Анна-Ванна только вздохнула ей вслед: ой, девка-девка!
Зимой Лида защитилась. После двух недель безудержного счастья - я свободна, свободна! - она задумалась: что, вот это и есть моя жизнь? Все те же раскопки, все та же работа - только уже над докторской, все те же статьи и конференции? И всё? Ну, еще книга, которая вот-вот выйдет из печати - музей издал. Материалом, правда, заинтересовались англичане, но будет ли английское издание, бог весть...
О Марке она почти не думала - выкинула из головы и сердца эту блажь, это наваждение. Ничего, справилась. Вовремя унесла ноги. Но мысль о том, что ей нужен ребенок, не оставляла Лиду. Это была мощная и неодолимая физическая потребность - как голод или жажда. Она думала об этом постоянно, оглядывалась на всех встречных младенцев, представляла себе крошечное родное существо, нянчилась с ним в необычайно ярких и реальных снах, после которых просыпалась в полной тоске. Иногда ее даже посещала иррациональная мысль, что с такой страстью вымечтанный ребенок каким-то неведомым образом вдруг материализуется. И сама над собой смеялась: Михайлова, ты окончательно сошла с ума!
В ее душе постепенно зрело решение, которое она словно скрывала от себя самой: одна Лида старалась не думать об этом вообще, а другая упорно возвращалась и возвращалась к мысли: если в это лето Марк приедет, то я... попробую. Что ему стоит? И с ним не страшно. Ему, пожалуй, можно доверять! Или тоже нельзя? Но я ни на что не буду надеяться, ничего не буду ждать от него, да мне ничего и не надо! Пусть он живет своей жизнью, пусть спит, с кем хочет, любит, кого хочет - только бы подарил мне ребенка! Потому что у меня не получится больше ни с кем. Только с ним.
Лида окончательно осознала все это лишь недели полторы спустя после начала полевого сезона. Она почему-то все время нервничала и дергалась, а потом проснулась посреди ночи - примерещился звук приближающегося мотоцикла - и заплакала: господи, я же жду Марка! Какая я все-таки дура...
А Марк все не приезжал. Это был тяжелый год для Шохиных: умер долго болевший отец - отмучился, как сказала его 90-летняя сестра:
- А про меня вот Господь забыл, видно...
Но через пару месяцев последняя сестра все-таки догнала брата - сжалился Господь. Марк с матерью остались вдвоем в огромном доме, где еще бродили призраки ушедших жизней, и Марк с тревогой наблюдал, как мать превращается в бледную тень былой красавицы: она никак не могла смириться со смертью мужа.
Вот Марк и затеял с размахом отметить материнский юбилей, чтобы как-то ее отвлечь от грустных мыслей, хотя дата была не круглая - 65. Ольгу Аркадьевну в Трубеже хорошо знали и любили: она преподавала в училище и в художественной школе, читала в музее лекции по искусству, а Шохин-старший был фигурой еще более значительной: много лет возглавлял местное ОВД.
"Великая любовь" Марка - Саша Никанорова - тоже пришла на праздник. Ольга Аркадьевна, не одобрявшая этого увлечения сына, с печальной иронией называла Александру "дамой сердца" своего непутевого сына. А увлечение было давнее: первый раз Марк увидел Сашу в детстве. Конечно, тогда он не знал, что это Саша - просто девочка, шедшая рядом с бабушкой. Девочка в яркой клетчатой юбочке и с таким же клетчатым бантом в длинной русой косе. Марк никогда не видел раньше бантиков в клеточку и удивился.
Они с приятелем - Сережкой Синельниковым - бежали в парк на летнюю веранду, где должен был вот-вот начаться концерт школьной самодеятельности в честь Дня пионеров. Ребята участвовали в танцевальном номере и уже опаздывали, а бабушка с девочкой загородили всю дорогу. Девочка обернулась посмотреть, кто там шумит, и показала им язык, а Марк, пробегая мимо, дернул ее за косу. Она хотела треснуть его папкой, но не успела.
А потом Марк увидел ее на сцене - маленькая, серьезная, она вышла и села на стульчик перед огромным черным роялем. Нахмурилась, потом решительно наклонила голову вперед - словно боднула воздух перед собой - и заиграла. Марк удивился. Он никак не ожидал, что эта малявка в белых гольфах с помпонами будет так уверенно колотить по клавишам: девочка играла что-то быстрое, динамичное - может, это был "Венгерский танец" Брамса? Ее маленькие руки так и порхали над раскрытой пастью рояля, полной белых и черных зубов, и Марку казалось, что рояль - это кит, который сейчас проглотит девчонку.
Окончив играть, она встала, вышла к рампе и поклонилась, а потом так улыбнулась, сморщив нос, что зрители засмеялись, а Марк засвистел - он классно умел свистеть. Девочка увидела, кто свистит, и уже из кулисы опять показала ему язык. Марку было двенадцать, и девочка - он запомнил ее мальчишеское имя: Саша, Александра! - совершенно поразила его воображение. Она словно зацепила его острым крючочком, привязанным к тонкой невидимой леске, и потом он долго пытался в каждой девчонке найти Сашу - похожа, нет? Все были не похожи.
А когда они встретились в следующий раз, Александра уже была замужем. Марк узнал ее сразу - коса, улыбка, взгляд серо-зеленых глаз, манера морщить нос, все выдавало в ней ту девчонку с клетчатым бантом. Александра его не узнала, да и с чего бы. И Марк ринулся ее завоевывать, покорять, отбивать, пока - довольно скоро - не понял: бесполезно. Саша не обращала ровно никакого внимания на все его маневры, держалась с ним спокойно и отстраненно, хотя не могла не видеть, что Марк влюблен. Со временем между ними образовались странные отношения, которые Ольга Аркадьевна обозначила по-французски: amitié amourette - любовная дружба.
Сашиного мужа, обожаемого ею "Толичку", Марк ненавидел: казалось, тот не ценит Александру, не понимает, какое сокровище ему досталось - муж был физик, и не находил ничего интересного в ее искусствоведении. Марк решительно не понимал, почему, почему она любит этого Толичку, за что?! У них же нет ничего общего! А с Марком - сколько угодно: они читали одни книги, им нравилась одна живопись, они смеялись над одними шутками, они каждый день курили вместе, болтая обо всем на свете!
Со временем Марк смирился, но тот острый крючочек, который впился ему когда-то в сердце, так там и застрял. И леска была прочна. Марк бился на этой леске, как форель в ледяном горном ручье. Сто раз он пытался сорваться с крючка - ничего не выходило. У него случались мимолетные романы, но стоило Александре только ласково взглянуть на Марка - все возвращалось. Если бы они не работали вместе, если бы не встречались каждый день!
Далеко не красавица, Саша обладала той загадочной манкостью, что привлекает мужчин - недаром ее недолюбливали женщины. Обаяние, ум, начитанность, изысканные манеры, талант рассказчицы, артистизм, некий культурный флёр, сотканный поколениями предков - Саша была из дворянского рода - окутывал Александру и придавал ей притягательность. Но Марк не мог не осознавать, что его "великая любовь" выдохлась со временем, и продолжает он эту игру по привычке. "Мне нужно на кого-нибудь молиться!" - пел Окуджава, а Марк Шохин так жил.
На юбилей Ольги Аркадьевны Александра пришла одна, без Толика, и Марк ходил за ней хвостом, все на что-то надеясь. Но Саша была непривычно грустна и молчалива. Марк выпил пару лишних рюмок, окончательно впал в тоску и ушел в сад, где неожиданно заснул в беседке. Проснулся от звука Сашиного голоса - она разговаривала с кем-то снаружи, Марк так и не понял, кто это. Он прислушался, сел - объявляться было поздно: уже услышал все, что не должен был знать. Со слезами в голосе Саша рассказывала о том, что совсем недавно они с мужем узнали горькую правду: Толя не мог иметь детей - последствия давнего случайного облучения.
- Ты представляешь? У меня все просто прекрасно, а у него...
- Боже мой, какое горе! - ответила собеседница. - А вы не думали усыновить?
- Нет, это не для меня. Чужой ребенок... нет, я не смогу. Бедный Толик! Он так переживает!
Они ушли. Марк сидел еле живой: за пару секунд он пережил такую гамму чувств, что никак не мог придти в себя. Сначала безумная надежда, что ради возможности иметь ребенка Саша оставит Толика и уйдет к нему, к Марку! А вдруг! И полное отчаянье, когда он осознал: теперь она точно никогда не бросит своего прекрасного Толика - она не такая. Нет.
На самом деле Марк уже с прошлого лета знал: та леска, что держала его долгие годы, вовсе не так прочна. Может, пора ее оборвать? А может, ее и вовсе никогда не было, этой лески? Может, он просто привык считать Александру своей "великой любовью"? Вон, и лучший друг Синельников говорит: да ты просто прикрываешься. Выдумал себе "прекрасную даму", чтобы отмазка была от женитьбы. Смотри, так бобылем и останешься! Сам Сережка еще со школы обхаживал Наташку Орлову - они ссорились и мирились по пять раз на дню, успели народить двоих пацанов, и однажды даже чуть было не расписались, но Синельников умудрился опоздать на собственную свадьбу...
Целую неделю Марка одолевала тоска, и в субботу он, наконец, решил поехать к археологам, отвлечься. И, может быть... Да нет, ерунда. Даже себе самому он не признавался, зачем на самом деле едет к археологам. Приехал и попал на какой-то праздник. Сел за стол, незаметно оглядываясь в поисках Лиды, потом увидел - она сидит как раз напротив него, задумавшись и глядя в пространство. Выглядела она довольно мрачно, и Марк удивился - оказалось, что праздник как раз в ее честь!
Лида не любила отмечать свой день рождения, тем более в экспедиции, но деваться было некуда. Она даже не осознала, что за столом появился новый гость - все еще суетились, устраивались, передавали друг другу бутылки и закуску. Аппетитная юная блондинка, жавшаяся к Захару, сказала сладким голоском, кокетливо глядя на Марка:
Вот сучка! - подумал Марк, с состраданием глядя на Лиду, которая по-прежнему его не замечала. А Лида давно уже перестала ждать Шохина, поэтому просто обомлела, услышав его голос:
- Привет, Артемида!
Она сглотнула, досчитала до десяти и только потом подняла глаза: Марк!
- Откуда ты взялся?! Я не слышала твоего мотоцикла!
- Я подкрался незаметно. Поздравляю, у тебя, оказывается, день рожденья! А я без подарка.
Они улыбались, глядя друг другу в глаза. Марк был немного другой, чем она помнила, но Лиду опять охватило уже знакомое по прошлому лету паническое чувство: он читает меня, как открытую книгу! Увидев улыбку Марка, она словно сорвалась с обрыва и теперь падала с огромной скоростью в разверстую пропасть - кровь прилила к щекам и голова закружилась. Лида выскочила из-за стола, убежала подальше к реке и села на берегу, обхватив колени руками и вглядываясь в темноту, где все время что-то шуршало и шелестело. Он придет. Не может не придти. Ее трясло, мысли перемешались, и казалось, что все, сидевшие за столом поняли, почему она сбежала с собственного дня рождения...
Кто-то кашлянул совсем рядом, и Лида, нервно обернувшись, увидела светящуюся точку - огонек от сигареты. Марк пришел.
- Лида?
- Это я. Ты... Ты не дашь мне сигарету?
- Разве ты куришь?
- Так, иногда.
- Прости, эта последняя! Если не побрезгуешь...
Она взяла, пару раз затянулась, и вернула ему:
- Ну вот, мы с тобой раскурили трубку мира.
- Вроде того.
Они помолчали, а потом Марк сказал:
- Слушай, да не расстраивайся ты так из-за этого идиота! Рядом с ним такая женщина, а он все каких-то мочалок выбирает!
Лида не сразу поняла, о чем Марк говорит - господи, он думает, она страдает из-за Захара?!
- Я не женщина, я кандидат наук, - ответила она угрюмо.
- Кандидатскую защитила? Ну, ты даешь! Здорово! Молодец!
- А что мне еще оставалось делать?
- В смысле?
- В прямом! Все вон уже по сто раз женились-переженились, а я...
Какой ужас, я пытаюсь его разжалобить! - думала Лида, но не могла остановиться:
- Я даже не целовалась ни с кем никогда...
Про поцелуй с Захаром она благополучно забыла.
- Ты знаешь, - задумчиво сказал Марк, - это все потому, что ты очень строгая и серьезная. Мужики к тебе просто подойти боятся - мы же трусливые. По тебе сразу видно: так просто не отделаешься. Не то, что Захаровы мочалки - поматросил и бросил. А ты не такая.
- Боятся! И ты боишься?
- Я не боюсь. Но я же не собираюсь за тобой ухаживать... То есть... Я не потому не собираюсь ухаживать, что ты мне не нравишься, ты мне как раз даже нравишься, то есть не в том смысле, что... просто я... у меня... черт! - он совсем запутался и замолчал.
- Значит, ты так это видишь? Что я такая неприступная?
- Ну да. А ты сама что думаешь?
- Я думаю, - она вся сжалась, но выговорила: - Я некрасивая и неинтересная.
- Ты... что?! Некрасивая?!
Марк так удивился, что Лида взволновалась:
- А разве не так?
- Некрасивая! Ну, ты меня достала! Всё! - он разозлился, придвинулся к ней совсем близко и взял под руку, крепко прижав. - Это чтоб ты не сбежала. Я сейчас тебе буду рассказывать, какая ты красивая. Боже, и почему бабы такие дуры!
Лида дернулась было, но Марк держал крепко:
- Сидеть! Значит так. Во-первых, у тебя прекрасная фигура.
- Откуда ты знаешь?!
- Я же видел тебя в купальнике! В прошлом году.
- И разглядывал?!
- Да я всех женщин разглядываю. А тебя так даже с удовольствием. У тебя великолепные ноги...
- Сорок первого размера!
- Да причем тут размер! Очень красивые ступни, а линия бедра просто идеальная, и - прости, если оскорблю твою тонкую и возвышенную душу - весьма соблазнительная задница!
Марк злился, а Лиде казалось, что все это происходит не с ней.
- Так, руки! Руки просто прелестные - длинные пальцы, тонкие запястья...
Марк погладил ее пальцы и запястья, и Лида закусила губу: на его слова и прикосновения тело реагировало совершенно недвусмысленно, и Марк, словно догадавшись, отпустил ее руку и слегка отодвинулся.
- Красивые волосы - с рыжинкой, длинная шея, изящные плечи. Про грудь можно говорить или ты сразу умрешь?
- Можно...
- Великолепная грудь. Небольшая, но очень красивой формы, и ты вполне можешь себе позволить ходить без лифчика, это так сексуально! Так, теперь о грустном.
- Ну вот! Это ты про мой нос?
- Нос? А что не так с носом? Нормальный нос. Ты одеваешься неправильно. Что это за штаны на тебе?
- Удобные...
- Удобные! Узкие джинсы, шорты, мини юбку, майку в обтяжку! Или, наоборот, балахон какой-нибудь экстравагантный - рост тебе позволяет. И прическа! Зачем этот унылый хвост?
- А как?
- Или кардинально короткая стильная стрижка, или греческий узел. В тебе вообще есть что-то античное: Артемида, Диана-охотница! Браслеты, кольца, длинные серьги - но все должно быть такое необычное, понимаешь? Не эти сладкие побрякушки, а грубое, экзотическое. У тебя красота своеобразная, ее надо подчеркивать.
Лида сидела, прижав ладони к горевшим огнем щекам. Это все про нее? Это она - Диана-охотница?! Это у нее великолепные ноги и... и... Она даже про себя не могла произнести этого слова - задница. Нет, мне все это снится!