Пичугин Никита :
другие произведения.
44.Триптих
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оставить комментарий
© Copyright
Пичугин Никита
(
nagvalhm@yandex.ru
)
Размещен: 13/06/2014, изменен: 06/06/2016. 14k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
,
Драматургия
Скачать
FB2
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
Вариации на библейские темы: 1 часть - Иосиф и Мадонна. 2 часть - бог и Авраам. 3 часть - Ева, соблазняющая змея.
Трагедия в трех частях.
Действующие лица: он и Любовь.
ПРОЛОГ.
О женщина! Подобно даме Бовари, (1)
О счастье бредя, счастья не познала.
И предпочтя огню неистовой любви
Агонию предсмертного кинжала,
Что выкован в истерзанной груди,
И закален в груди невластного пожара,
На кратком жизненной петлей пути,
Сердца мужчин ты словно яблоки эдемские пронзала.
ЧАСТЬ 1.
(Он)
Я вас посмею вопросить:
Что есть живительная сила души прекрасной?
Моим ногам меня уж нету сил носить,
Когда во сне я ночь от ночи вижу замок:
Он на холме, понурый весь стоит,
И в нем, в его глазах стеклянных, плачет дама.
А замок, как лозой - огнем обвит,
Она как будто бы в плену его дурмана.
Она в стенаниях, с мольбой в глазах-ручьях
Возводит руки в твердь небесных сводов,
А через час останется лишь прах
От всей ее таинственной природы.
Уж крысы все сбежали с корабля,
И даже слуги подхватили свои вещи.
Она сидит в огне. Она совсем одна.
Быть может этот сон мой - вещий?
Я открываю глаз во тьме ночной,
И вижу потолка надзор угрюмый,
И весь остаток ночи головой
Я разворачиваю тягостные думы.
А вот еще один, точнее он - трипти'х (2)
В причудливых церквях моих ночных витаний,
Мне снилось трижды, будто я - мясник,
И плоть я женщины как будто бы терзаю.
Во сне я скульптор, что базальт ваяя,
В искусстве глины бога превзошел,
Сизифов камень, брошенный у края,
В груди скалы за то возмездием нашел.
Держу в руках стамесок, долото
И лик Мадонны в камне выбиваю.
Но завершить скульптуру мне не суждено -
Священный образ вечно ускользает,
А я, Сизиф, затеи не бросаю
И в непорочную внедряю долото:
Быть может камень все-таки оттает,
Признает над собою мастерство?
Но недоступной каменной вуалью
Омыто Богоматери лицо.
И вот однажды в зимнюю пору
Я путь держал в заснеженные горы,
И покорив одну огромную гору,
Обрел Мадонну я свою, но горе!
В оцепенении на деву я гляжу:
Судьба, опять жестоко ты играешь мною.
В зубах у скал лежит она одна,
И холод веет с губ ее упрямых,
И одиноко в толщу льда погребена.
Прекрасная!
Алтарь себе нашла в кристальных храмах.
Стою над ней, вгрызаю в камень-лед
Два обезумевших зрачка-доло'та,
Но лик Мадонны в льдах не оживет,
За что нашел я завершенную работу,
Когда она к груди мне не прильнет,
И не познает сладкий грех в покоях грота?
Я достаю мясницкий нож из-за ремня
И режу ремни - с ног, груди, волос, локтей,
Но ужас тот час весь сковал меня:
Кто правит действия порочащих кистей!?
...
(Любовь)
Остановись! Уж больше нету мочи слушать!
Рассказ я твой мечтаю позабыть,
Как Клитемнестра (3) позабыла мужа...
Скажи мне лучше, мог бы ты любить,
Как любит зиму яростная стужа?
Ты лучше лаской всю возьми меня,
И больше не печалься горькой думой,
Ночные грезы все развеет сила дня,
А кровь твоей души впитают мои губы.
И заскользили губы по груди,
И разбивались жаркие засосы,
Как будто буря, что метала две ладьи
И смыла боцмана, натягивая тросы,
Который еще долго, попав в водоворот
Меж двух гигантских рифов,
Кричал и страстно целовал живот
Не замечая Сциллы и Харибды.
Когда рассвет взошел на утро дня другого,
(А может и второй скользнул в дверной проем)
Любовь нашла его совсем по-новому живого -
Столь сладко было этой ночью им вдвоем.
ЧАСТЬ 2.
И он забыл второй свой мрачный сон,
Что был художником оставлен на мольберте,
Где в тишине ночной идут они вдвоем,
А между ними тонкой сетью вьется третий.
И вот, влечет их логово сатира,
Покой лесного духа потревожен,
Из бороды он достает серебряную лиру
И мысль путника терзаньем жутким гложет:
Побег из плена леса невозможен,
Ночные птицы, как на плахе, свисли на деревьях,
И травы с нежных ног сдирают кожу,
Въедаются в мозоль ступни шипеньем:
Стенают в уши страшное 'ты должен!'
И в такт на клиросе архангельского пенья
Грохочут страшное 'достань кинжал из ножен!
И эту жертву принеси в смиреньи,
Хотим жены неверной кровью мы умыться".
И судорогой крови вожделенья
Измялись в небе ангельские рыльца.
А на земле чеканят след копытца...
И вот они идут в лесную глушь,
И где-то воет за луной уже утрата,
Она предчувствием с лица смывает тушь,
А за спиной ее заносится лопата.
Но мы оставим эту ночь ночи,
Где бессознательные демоны воюют,
В последний раз где эта девочка кричит,
И только лес ее забвением горюет.
А день - совсем как вроде день,
Бульвар Тверской облит небесным златом,
В такое утро даже тени лень
Одеть Москву своим подоблачным халатом.
Они идут, вцепившись за руки свои,
Чтоб ни один ненастный хмурый вечер
Не мог размыть их сладкие словесные ручьи
И потревожить их забвенный молчаливый ветер.
Они вдвоем на выставку идут
И смотрят на прекрасные творенья,
Потом в кафе - едят и кофе пьют
Кофейной ложкой разделяя вдохновенье.
И дама вдруг вопит!
Над нею рухнул прогоревший потолок,
Ее разодранный корсет кипит -
Из под него сияет кровяной поток.
Немного дрогнула кофейная рука,
Чуть кофем не залив подол от платья.
'Прости меня' - звенят в его ушах слова.
Улыбка. - Мне стоило придти сюда в халате.
Печальную улыбкой и он сковал свое лицо.
Она в груди насквозь ему верна -
И светом, и сомнением печали,
Она, как реки в море - страстно влюбленна
И корабли готова потопить в его причале.
Они идут в торговый центр,
По раздевалкам, и скоро без гроша...
Она идет. Она б отда'ла все ему до цента,
Доколе были б граждане США.
А вечер вновь придал их страсти,
Как поцелуем агнца предает.
Держа тела в своей жестокой власти,
Обоих в сон ведет Искариот. (4)
ЧАСТЬ 3.
В плену темницы погребен
Каким-то злым напрасным роком,
Дрожат во тьме: она и он,
Свой страх скрывая под нагим пороком.
И пол кишит в темнице той сырой,
В нем гнезда вьют потомки Самаэля, (5)
Она, ступив неосторожно в этот рой,
Ногой попрала жалящего змея,
Который, ветвь ноги обвив лозой,
Губами впился в острые колени,
И плод колен, вкусив, пронзил слезой -
Оплакал ядом жертву исступления.
И он, спустив с цепи безумный вой,
Измене рук своих не веря,
В которых еще теплая она,
В порыве загнанного зверя,
Ревет: постой! Ты мне живая, нежная нужна!
Разжались пальцы будто веер,
Вцепились в щеки, в бедра, в грудь
И разорвали плоть на мягком теле,
Беспомощно стремясь ее вернуть.
Любовь, проснувшись от его ночного вскрика:
То был лишь сон, не надо ему верить -
Глаза Любви в ночи так ласково смеются:
Когда ты в сон войдя, проламываешь двери,
И вот уже повсюду духи вьются,
Зачем ты борешься с бессильным страшным зверем?
Когда тебе пристало лишь проснуться
И не тревожить закоулки подземелья,
Что в подсознании растит отросток куцый.
И вот настал последний выходной,
Он озарил прекрасный парк вблизи жилого дома.
В него пошли, дыша весенней красотой,
Два путника, томимые любовную истомой.
Они в его зеленых рощах плыли
И слушали ручьи, что кисти рук лизали,
Совсем они о времени забыли,
Пока в траве друг-друга лобызали.
Пока закат, пыхтя и отдуваясь,
Разочарован в пьедестал небес,
Величье сохранить свое пытаясь,
На облако воздушное не слез.
Она смотрела на закат в его объятьях
И в неге утопая, нехотя',
Промолвила, избитые веками:
"Я беззаветно так люблю тебя".
И страшным шумом вдребезг разлетаясь,
Хранимая в столетиях гвоздем,
Внемлить стенаньям дамы не пытаясь,
Крыша рухнула, съедаймая огнем.
А дама в тех обломках схоронилась,
С собою свои тайны унося,