Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Дорога к родному дому

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Стройный клен под окошком желтеет, И холодный туман на полях Целый день неподвижно белеет... А разве может туман... целый день? Что-то не то у Ивана Алексеевича. А, впрочем... или обаче, как мог бы написать он, если туман в низине, то... И чего тот, в окно смотрящий, обернулся, на меня смотрит? С кем-то перепутал? Но встал, идёт... ко мне: - Здравствуйте. Улыбнулся-то как тепло. Да кто же это?.. Ой, кажется... - Саша, Вы? Присел напротив, улыбнулся еще теплее: - Узнали... Ну и слава богу. Да, помню, помню его, хотя столько лет прошло! И помню потому, что среди моих записок о тех, восьмидесятых годах, есть немного и о нём, - не раз перечитывала и редактировала их, помещая в мемуары. "После пятичасовой записи спектакля вымоталась до чертиков! Стою на остановке, жую яблоко, - оператор Саша Федоров аж целый пакет принес из своего сада, - а тут подходит мужчина лет тридцати пяти в курточке, в шляпе и словно заморенный, - мелкое, худое, напряженное личико. - Дайте яблочка, - смотрит хмуро. - Сегодня еще ничего не ел. Когда вошла в троллейбус, подумалось: хотя бы не подсел! Но как раз рядом и сел. И сразу заговорил: проработал на Севере двенадцать лет и хорошо зарабатывал, но вот потянуло на родину...
  В вагоне электрички было всего несколько человек. З за окном, с яркими вкраплениями оранжевых берёз и клёнов, уже мелькали серые пригороды, а прямо под окнами вагона тянулись такие же серые, отдавшие свой урожай, безлюдные огороды дачек. Вот уж точно, как и у "Бунина: "В полях сухие стебли кукурузы, следы колес и блеклая ботва..." Однообразная картина. Ехать почти с час, так что пока почитаю его стихи, а потом буду радовать свой глаз и душу разноцветьем, ведь скоро въедем в лес, а он так красив осенью!
  Осыпаются астры в садах,
  Стройный клен под окошком желтеет...
  Нет, под такой заразительный смех вон тех девчушек читать стихи о грустной осени просто невозможно. Интересно, замечают ли они её? А, впрочем, помню... еще помню: в таком возрасте в душе всегда весна и лето... А помнит ли о "лете" вон тот старичок? И волосы белые, и бородка... поди, лет семьдесят ему. А читает без очков. Интересно, кто по профессии? Наверное, учитель... Однако, банально я - о нём. Что, раз с книгой, значит непременно учитель? А, может, просто слесарь, но читающий, думающий... как и вон тот мужчина, что смотрит в окно. И смотрит-то не отрываясь. Что видит? А, может, просто думает о чём-то своём?
  Стройный клен под окошком желтеет,
  И холодный туман на полях
  Целый день неподвижно белеет...
  А разве может туман... целый день? Что-то не то у Ивана Алексеевича. А, впрочем... или обаче, как мог бы написать он, если туман в низине, то... И чего тот, в окно смотрящий, обернулся, на меня смотрит? С кем-то перепутал? Но встал, идёт... ко мне:
  - Здравствуйте.
  Улыбнулся-то как тепло. Да кто же это?.. Ой, кажется...
  - Саша, Вы?
  Присел напротив, улыбнулся еще теплее:
  - Узнали... Ну и слава богу.
  
  Да, помню, помню его, хотя столько лет прошло! И помню потому, что среди моих записок о тех, восьмидесятых годах, есть немного и о нём, - не раз перечитывала и редактировала их, помещая в мемуары.
  "После пятичасовой записи спектакля вымоталась до чертиков! Стою на остановке, жую яблоко, - оператор Саша Федоров аж целый пакет принес из своего сада, - а тут подходит мужчина лет тридцати пяти в курточке, в шляпе и словно заморенный, - мелкое, худое, напряженное личико.
  - Дайте яблочка, - смотрит хмуро. - Сегодня еще ничего не ел.
  Когда вошла в троллейбус, подумалось: хотя бы не подсел! Но как раз рядом и сел.
  И сразу заговорил: проработал на Севере двенадцать лет и хорошо зарабатывал, но вот потянуло на родину:
   - Человек должен домой возвращаться к родному дому... просто обязан, - в паузах хрустит яблоком и все рассказывает и рассказывает: - Сменил здесь несколько мест работы, а сейчас опять хоть уходи! По две недели ничего не делаю, а зарплата идет. Но зачем мне эти деньги? Я же хочу честно: заработал - отдай положенное, а не заработал... - кусает яблоко, вяло жует. - Но начальник говорит: "Не уходи. Хочешь, буду еще больше платить? Я ж на тебя положиться могу, ты, когда нужно, все хорошо сделаешь". - И вдруг повышает голос: - Сделаю, да. Умру, но сделаю, если обещал. - На нас оглядываются, и он неожиданно замолкает, смотрит в окно, а потом резко взмахивает рукой с искусанным яблоком: - Помощник мой ни-и-и черта не умеет! А получает семьдесят процентов от моего оклада. "Да не нужен он мне!" - говорю начальнику. Нет, не убирает, по инструкции, видите ли, положено. - Снова замолкает, словно устал: - Когда пришел к нему устраиваться, сказал: "Видишь тот экскаватор? Отремонтируешь - возьмем". Ну, я и отремонтировал. Без всякой помощи, - опять говорит громко, с нарастающей болью и на нас опять посматривают, а он, словно не замечая этого, уже возмущается: - Ни столовой рядом, ни обедов не привозят. Как собаки! - И вдруг бьет себя кулаком по колену: - Девчонка-контролер весь день на холоде работает! - Смотрю на его руки в царапинах, мозолях и большой палец сбит, а остальные скрючены, как в судороге. - Думаешь, грязные? - замечает. - Да нет, вообще не отмываются. - И продолжает: - Так вот... Девчонка эта целыми днями на холоде и сегодня аж посинела вся. А у нее, между прочим, через два дня свадьба. Свадьба у нее! - выкрикивает с болью. - Ведь простудиться может на всю жизнь! А он... - закашливается, молчит с минуту, а потом негромко продолжает: - А он не может ей даже будочку поставить возле ворот, чтоб теплей было и только все: "Давай, давай"! - Опускает голову, с минуту сидит, покусывая яблоко. - Ладно уж мне... я двенадцать лет на Севере оттельпужил и сейчас на своем экскаваторе без окон работаю. Пальцы, думаешь, отчего не разгибаются? От холода. К рычагам приросли... Так вот, ладно - я, а ей за что все это? - снова выкрикивает и на нас снова оборачиваются. - Говорю сегодня начальнику: "Чтоб будку к зиме поставил! По-ста-вишь! Ты меня знаешь"!
  Искусанное яблоко повисает у меня перед глазами, зажатое в кулаке, а потом медленно опускается вниз. Но уже подъезжаем к моей остановке, надо выходить. Он замечает это, с сожалением поднимается:
  - А на родину человек должен возвращаться, - закругляет свой рассказ. - Нельзя без родины, без родных, должен он кого-то любить, кого-то ругать...
  Выхожу из троллейбуса, оглядываюсь: через забрызганное стекло вижу улыбку... нет, гримасу на его маленьком, издерганном личике и взмах руки со скрюченными пальцами, искусанным яблоком..."
  
  А примерно через полгода снова встретила Сашу на той же остановке, и он рассказал, что живёт теперь в родной деревне Фроловке и пробует заняться разведением и продажей скота, но местные власти не дают. "Но почему? - возмущался. - Ведь и мне было бы хорошо, и деревне". Тогда же я рассказала об этой встрече мужу и он, заинтересовавшись (Ну как же, ведь тогда уже "дул ветер перемен!"), поехал к Саше, чтобы написать очерк в его защиту. Да, так и оказалось, и уже местные колхозные "феодалы" через Обком добились, чтобы мясокомбинат не принимал скот начинающего фермера. И написал Платон очерк, но в газету его не взяли, - "Материал частный и слишком острый" - так что не защитил Сашу, и пришлось тому бросить начатое дело. Вот с тех пор и стал он к нам заезжать-захаживать, - видать, была потребность излить душу тем, кто понимал и сочувствовал, - а еще всегда увозил с собой какой-либо томик рассказов или стихов, - "Для меня всё это незнакомо... - частенько слышали при этом, - но постараюсь понять".
  
  И вот теперь мы сидим почти в пустом вагоне электрички. Да, годы берут своё! Конечно, постарел и, как говорила мама, "задубел" наш бывший гость, а лицо, еще храня густой летний загар, стало более напряженным, осунувшимся. Спросить, как и чем теперь живёт? Как-то неудобно вот так, сразу... Может, сам расскажет? И он, после нескольких привычных при таких встречах фраз, и впрямь как-то сразу заговорил:
  - Да-а, расстался я тогда с вами... И знаете почему?.. Нет. Ну тогда... - Опустил голову, посидел какое-то время, словно вглядываясь в пол, потом выпрямился, взглянул в окно, в котором опять замелькали оранжево-веселые кроны леса: - Вот и тогда осень начиналась, когда я... - Пристально посмотрел в глаза, и я прочла в этом взгляде вопрос, обращенный толи ко мне, толи к себе: а стоит ли дальше рассказывать? Но промолчала, по опыту зная, что случайные слова могут сбить рассказчика с взволновавшей темы. - Ну ладно... - Саша махнул рукой и встал: - Перенесу свой рюкзак сюда и расскажу Вам всё, как на духу.
  Медленно пошел по вагону, подошел к своему месту, хотел взять рюкзак, но, взглянув в окно, распрямился и стал смотреть туда, на лес, провожая уже замелькавшие темные сосны.
  
  В те полуголодные девяностые Саша, приезжая к нам, всегда привозил или кусок сала, или цыпленка и его рассказы о житье-быть в деревне, были весьма интересны, особенно для моего мужа-журналиста, - после очередного его посещения Платон помещал материалы в газетах, ведь всё же гласность пробивала себе дорогу. Но с некоторых пор стали мы замечать в госте некую странность, а Платон даже стал поговаривать: ведь и не пьёт, а с головой у него что-то не так, всё кажется ему, что следят за ним гэбисты, ходят по пятам. Да и не только поговаривал муж, но и, как и всегда со своими друзьями, стал спорить с ним, уверяя, что всё это, мол, ерунда, что никому, мол, ты не нужен со своим фермерством, что у гебисты за другими следят. Я же, кое-что зная о признаках паранойи, пробовала останавливать мужа: пойми, если будешь разубеждать Сашу такими доводами, то он скоро и тебя начнет принимать за гебиста. Но Платон не слушал меня. А как-то, уходя от нас, Саша тихо сказал, что больше не будет нам докучать.
  - Почему? Уезжаете куда-то? - спросила я.
  - Да нет... - странно улыбнулся. - Но сказать не могу.
  Однако, объявившись вскоре, попросил Платона, чтобы тот устроил его в газету.
  - Ну, как же, Саша? - удивился он. - Вы же не знаете этой профессии... не работали никогда.
  - Да, не знаю, - взглянул пытливо: - Но если порекомендуете, то возьмут.
  Потом пришел с этой же просьбой еще раз, и тогда Платон сказал ему, что не может рекомендовать и что пусть ищет себе работу по специальности, эксковаторщиком, на что тот бросил:
  - Ну, значит и Вы - гэбист... как все.
  И снова пропал... Но примерно через месяц позвонил: хочет прийти и поговорить именно со мной, попросить совета. И сидели мы вечером на кухне, он все говорил... причем, отвечал на мои вопросы не как всегда, а медленно, словно взвешивая каждое слово, и говорил о том, что уже совсем отравлен его организм, что сестра и мать подсыпают ему в пищу отраву и поэтому сидит он на одной картошке, которую сам варит, что днем и ночью следят за ним гэбисты, и ему приходится ходить спать в поле, в стог сена. Вначале я слушала эти его признания молча, потом стала робко переубеждать, но от моих слов он становился только беспокойней, злее, поэтому начала лишь сочувствовать, но в душе, нарастая, уже метался страх.
  
  Но вот тот самый Саша сидит теперь напротив меня, облокотившись на свой большой рюкзак.
  - Что, снова продукты везёте из города в деревню, как в былые времена? - пошутила, но тут же спохватилась: - А, впрочем, может уже не в деревне живёте...
  - Да нет, в деревне, - улыбнулся, - куда я от своей Фроловки денусь?
  - Но почему же... Многие деваются, так что было бы не удивительно, если бы и...
  - Если бы и я? - прервал. - Нет, для меня такое исключено. Я навек прирос к своей родной деревне и ни на какой город её не променяю. Разве можно вот такое... - кивнул на окно, в котором, после вида темных полос перепаханной земли, вновь замелькала яркая пестрота осеннего леса, - променять на серые камни городов? - И посмотрел на меня вдруг потемневшими глазами: - Ну, если только вынудят, как когда-то... - Помолчал, опустил глаза: - Ведь тогда, в начале девяностых, я в одночасье надолго попал в психлечебницу.
  Удивлённо взглянула:
  - Саша... Как же так?
   - А вот так... Очутился там вдруг, сразу, и только, когда проснулся в палате с такими же... то они и объяснили, где нахожусь.
  Не сообразив, что не надо бы расспрашивать, воскликнула:
  - Как же так?.. Неужели и впрямь...
  - И впрямь, - сказал тихо. - "Психическая дисфункция" или мания преследования как определили врачи. И лечили меня там до-олго... наглотался разных антидепрессантов, транквилизаторов, нейролептиков...
  Встал, постоял, сделал несколько шагов туда-сюда, потом почему-то присел на соседнюю скамью, спиной ко мне, отчего я теперь видела только его седеющие волосы. Так сильно растревожило его воспоминание? Да, наверное. Такое не забывается... Но встал, сел напротив.
  - Ладно, не буду больше - о том... Лучше расскажу, как живу теперь. Вы не против? - И неожиданно улыбнулся широко и открыто: - Ведь выплывать из прошлого... из тяжкого прошлого надо, надо!.. чтобы не мешать себе жить в настоящем. Не так ли?
  - Так, Саша, так... - улыбнулась ответно: - И чем же теперь живёте? Снова фермерствуете?
  - Нет, что Вы! Силы уже не те. Да и отбили охоту тогда, в девяностых, так что живу совсем другим. - Взглянул на томик стихов Бунина, который лежал на столике: - Разрешите? - Взял книгу, полистал, прочитал: - Лес, точно терем расписной, лиловый, золотой, багряный, веселой, пестрою стеной стоит над светлою поляной... - Посмотрел в окно, в котором всё тянулись полосы того самого лилово-багряного леса, помолчал, перелистнул страницу: - Опять холодные седые небеса, пустынные поля, набитые дороги, на рыжие ковры похожие леса, и тройка у крыльца, и слуги на пороге... - Взглянул, мягко улыбнулся: - Да-а, как же любил Бунин всё это... наше. - Ах, старая наивная тетрадь! Как смел я в те года гневить печалью бога? Уж больше не писать мне этого "опять" перед счастливою осеннею дорогой. - Закрыл томик, положил на столик и, не поднимая глаз, тихо сказал: - Но так и не вернулся... к родному. - И посмотрел мне в глаза долгим взглядом: - Знаете... Наверное, еще и встречи с вами подтолкнули меня в другую жизнь. - И я увидела на его лице улыбку, которой раньше не доводилось замечать: - А эта жизнь оказалась именно такой, какая мне и была нужна... которая меня излечила. Верите ли?.. А вот такая. После возвращения в деревню, какое-то время не знал, чем заняться, а потом... Как-то, проходя мимо нашей разрушенной церкви, увидел, что возле неё копошатся люди. Подошел, спросил... и оказалось, что они хотят и пробуют восстанавливать её... своими силами! И даже какие-то деньги для этого уже собрали. Ну, я и стал им помогать. И что ж вы думаете?.. Через какое-то время начали к нам присоединяться и другие мужики, а потом фермер из соседней деревни и деньгами помог... Да-да, нашелся такой. И теперь живу я при этой, ожившей церкви... Да нет, не священником, а читаю во время служения тексты Священного Писания, пою молитвы, а еще, тем, кто их не понимает, разъясняю... Конечно, конечно, до многого пришлось самому докапываться, покупать книги... Нет, не только церковные, а самые разные, из которых у меня в хате теперь настоящая библиотека. - И почти рассмеялся: - Не хата, а прямо изба-читальня! Ведь приходят, просят почитать... - Взглянул в окно: - Ну вот, мне скоро выходить, во-он моя родная виднеется...
  - И сколько до деревни?
  - Шесть... шесть километров. Но ничего, такое расстояние ерунда... - Расправил шлейки рюкзака: - А здесь - хлопнул по нему: - у меня не продукты, а почти одни книги. Друг позвонил, предложил кое-что из своей библиотеки, вот и везу... в свою, пусть люди читают, да и я... Кстати, есть среди этих книг и Бунин, которого Вы... - Поднял рюкзак, накинул на плечи: - Ну, мне пора. Рад встрече. Передавайте привет мужу, я помню... я всё помню, о чем мы с ним тогда... И еще передайте моё извинение за то, что тогда заподозрил его... - Взглянул смущенно: - Бывает. Не так ли?
  Электричка медленно отходила от безлюдной маленькой станции, и я снова увидела Сашу: тяжело ступая с откоса, он спускался в просёлочной дороге, ведущей к Фроловке, и я подумала: а ведь после скитаний всё же вернулся он к родному дому! И вот топает со своей ношей, но чувствует ли тяжесть? Ведь на мой вопрос: а не слишком ли обременительно для него быть "учителем" всей деревни, только что ответил: "Да нет, что Вы! Как раз в этом моя жизнь, моя радость".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"