- Отрежь еще немного.. нет.. я все думаю, смотри, ведь получается, у них допустим есть килограмм 200 картошки ежедневно, из которых в конце дня остается максимум 15, и они отнимают и получают 185 кг проданной картошки, умножают это на 4, 80 и получается в результате примерно такая картина, как та, которую мы можем видеть с площади каждый новый день, что просыпаемся. Как ебаные крысы, как этот блядский мозоль на пальце, от ножа, погоди-ка, я не понимаю. У него на шее засосы, или это не засосы, я оставлял на тебе такое же когда душил ремнем в ультрафиолетовом номере борделя где-то в восточной части города, я бесился. Бесился разве мог я не беситься от того двойного вызова которым от тебя с пяти лет веяло, ты им с ног до головы пропах еще в младенчестве..
когда у Руда начинается бред, я, сколь бы опытным пользователем ни был, не могу не соскальзывать всякий раз вслед за ним, не могу не пытаться в этой безразмерной метафоре наконец изыскать начало и конец - так же, как и он сам, о чем свидетельствует извечное выражение мучительной сосредоточенности, с которого у полковника обычно начинается буйство. Возможно, через полчаса в комнате не останется ни единого целого предмета, а в список этих предметов первым делом войдет мое лицо, и несмотря на естественную по поводу такого дисбаланса грусть я чувствую себя очень спокойно, потому что отдаваясь своему хаосу Руд намного превосходит мои аналитические способности, то есть я не могу предсказать ни выводов его, ни реакций. Может быть, нападет, а может и не напасть. Плюнет-поцелует, одно за другим без малейших пауз - тоже случалось неоднократно. Он тощ, как спид-фрики, и выглядит как человек, позабывший о сне в результате дофаминового изобилия, которое побуждает его описывать вокруг меня нервные круги, жестикулировать яростно и говорить бурно
- с годами понемногу создается впечатление, что привязываться к вещам вредно, не столько для меня самого, сколько для вещей, я имею в виду людей в первую очередь, знаешь, хотя это же касается и продуктов. Никогда не мог придерживаться одной марки сигарет или вина, потому что как только я позволял себе к ним пристраститься, они либо теряли в качестве до полной непотребимости, либо исчезали из продажи нахуй, а уж что касается женщин и подавно, или ты хочешь сказать что выбираемые мной для привязанностей женщины просто сортируются по одному признаку - что я их выбираю по этому признаку?..
момент опасный, я бросаю картошку, которую чистил - ту самую, что навлекла его на сложные арифметические подсчеты парой минут ранее - и наливаю полную чашку портвейна, чтобы его отвлечь, потому что мне всегда хочется от подобных вещей Руда отвлечь, самое лучшее - на себя, но если я начну сейчас его трогать, вечер рискует разрешиться весьма брутально, когда он решит, что я пытаюсь таким образом его заткнуть или утешить, что неизбежно случалось всякий раз, когда я подчинялся первому порыву. Он выпивает залпом и глядит, возвышаясь надо мной, с пристальной неприязнью - мне приходится заставлять себя отвести взгляд, потому что с самого детства, еще когда я ночи тратил на ревность и до психозов его ненавидел, в любом состоянии и в любой ситуации зрелище создавалось слишком прекрасное, чтобы я мог не смотреть. Чтобы я мог позабыть или превозмочь желание прийти снова, чтобы увидеть. Место, где тебя гарантированно ожидают красивые вещи, неважно насколько болезненно они могут на тебе отражаться.
- Я даже не знаю каких конкретно из всех этих женщин ты имеешь в виду, - говорю в ответ уклончиво и правдиво, главное медленно и вяло, чтобы он не смог придраться к интонации и не счел, что я боюсь - тогда дело снова будет в шляпе, и я никогда не мог назвать эту шизофреническую игру утомительной. Конечно правдиво, кроме того что ни об одной женщине из всех этих блядских толп мне не хочется и никогда не хотелось задумываться. Он закуривает еще раздраженно, а дым с первой тяги выдыхает уже совсем растерянно. у нас тут праздник хаоса, как никак. если бы я мог вылизать из него все эти рассованные по карманам проблемы, из раза в раз прорастающие в подобные сбои, я пролизал бы в нем дыру или стер нахуй весь язык в попытках это сделать, но полковник никогда не доверял мне достаточно, чтобы хоть раз позволить добраться до той области, в которой прячет причины. Вытесняет, переносит, драпирует и с упоением теряется в догадках до полной неспособности соображать. Я бы тоже был растерянный, даже здесь, в тесном помещении заброшенной котельной, которое он с чужой помощью привел в относительный порядок - за окном как всегда живописное разнообразие сияющих на полуденном солнце хромовых труб и непонятного назначения сложных механизмов со слоями ржавчины и прочими следами запустения, а еще дальше - краснокирпичная стена с пустыми оконными проемами, наглухо заросшими к середине июля уютным ковром виноградных лоз. Если бы не насекомые, привычно шастающие по растениям и вьющие там свои кавайные гнезда, я заменил бы такой картиной каждое окно, уж слишком хороша в любое время года. На столе его очки, отражают нас двоих в психоделической перспективе, и я не могу не отметить старое-доброе еканье недоверчивого восторга по поводу того что мы оба в одном кадре.
- У меня до сих пор такое чувство, будто я все проебал еще в тот раз, когда мы впервые столкнулись с этой проблемой вскоре после Тамарыных похорон.
о черт, я-то надеялся, что ты в тот раз был-таки слишком пьян, чтобы что-то запомнить. Как раз начал припоминать, да - это и был пик доверия, в котором я мог бы всерьез изменить все в обоих случаях, если бы мы выпили еще немного больше, или позволили себе окунуться в состояния немного сильнее, или налегли бы на другие грани упрямства, если бы мы вообще могли на что-то еще налегать. мы не спали три дня или больше мы не спали с того момента как ее закопали в ебаную землю у нас на глазах, мне было двенадцать а ему двадцать с лишним, и пили мы при этом поровну, так что я накидался чертовым коньяком до той стадии в которой и стоять уже прямо нихуя не мог, только отключиться как обычно себе не позволил, мне просто некуда было отключаться до того почернело все вокруг еще когда я увидел в ее руках револьвер, а когда она спустила курок у меня в груди стало пусто, как если бы я никогда не существовал, и осталось только чувство странного голода, какое иногда отзывается в хребте в первый момент падения на спину, когда ушибаешь спинной мозг и теряешь на какой-то момент способность дышать, в такие моменты все вокруг становится странно красивым, необъятно огромным и чужим, а сам ты лежишь и понимаешь что просто очень сильно устал, что можно прилечь отдохнуть прямо здесь, некоторое время я проебал, потому что прилег и отключился в подобие кататонии прямо над трупом, потому что мир завершился а вместе с ним и все что я мог чувствовать и все что делало меня живым и все что давало мне безопасность и все что было мне дорого, как мне казалось, пока туда не явился Руд, вот тогда и началось самое жуткое что только можно себе представить, опыт равносильный наблюдению единственно существующего на земле человека под пытками, только без пыток, когда он встретился с этим апокалипсисом в лоб, внезапно и по ебалу, а в моей власти не было никаких средств для вмешательства, одна лишь пленка из кататонии, которая не снималась и только комкалась на лице от попыток очнуться и успеть поймать след ускользающего из моей жизни сияния. Мы вернулись туда после поминок, там было уже совсем чисто, никакой тебе крови на полу и холстов на мольбертах, мягкий осенний свет отпечатывал на дощатом полу витые тени кованых решеток из окон сквозь такой же точно сочно-зеленый виноград, тоскливо-праздничное настроение первого сентября, когда окружающее неспешно вступает в празднование грядущей смерти, золотистые пылинки в воздухе, неудержимое желание залечь и никогда больше не вставать, до самой весны; Руд уединился ненадолго в ванной, по собственному выражению - вымыть руки, а вышел уже готовый, я только боялся как бы он не дозанулся после всего этого спиртного изобилия прямо на том же месте где парой дней раньше лежала Тамара, на котором он немедленно расположился и сквозь клубы дыма однообразно ругался речитативом только для того чтобы в помещении не было той могильной тишины, которая все время норовила повиснуть и воцарилась-таки в конце концов, когда я отхлебнул еще этого дьявольского пойла, которое мы таскали за собой в пластике, я сидел над Рудом на полу, так что целовал его сбоку, почти как делают при искусственном дыхании, это произошло до такой степени спонтанно что за момент до встречи моих губ с его скулой мою голову успело посетить множество странных мыслей, как обычно бывает при аварии, когда время замедляется и позволяет вдоволь насладиться собственными потайными возможностями, я успел даже удивиться на что способно отчаяние порой сподвигнуть даже такого труса как я, а потом Руд спьяну спутал меня из-за волос и ракурса с Тамарой и все вокруг размазалось как акварель по мокрому листу когда он поймал меня за голову и поцеловал так как обычно целовал ее