Подколзин Борис Иванович : другие произведения.

Как сделать союзниками совесть и кошелек

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта работа впервые была опубликована под названием "Случай чистого опыта, поставленный отечественной историей" в московском журнале "Знание - сила" Љ4 за 1993 г. - одном из флагманов общественной мысли тех лет - и представляет собой попытку дать очерк исторического опыта подлинной демократизации (т.е. вовлекающей в самодеятельность основные массы народа) как средства подъёма России. Это наш отечественный опыт и потому особенно поучителен, более того - удачен и потому несёт надежду. Конечно, теперь он может послужить лишь ориентиром и должен быть превзойдён. Для этого у нас есть все предпосылки, а самоотверженные, увлечённые люди для конкретной работы на благо страны всегда в России найдутся - лишь бы был понят гигантский масштаб и высокий смысл задачи.
  КАК СДЕЛАТЬ СОЮЗНИКАМИ СОВЕСТЬ И КОШЕЛЁК.
  Исторический опыт подлинной демократизации России
  
  
  Новое принималось плохо, старое всякую силу потеряло; неумелый сталкивался с недобросовестным; весь поколебленный быт ходил ходуном, как трясина болотная, и только одно великое слово "свобода" носилось, как Божий дух над водами. Терпение требовалось прежде всего, и терпение не страдательное, а деятельное, настойчивое, не без сноровки...
  
   И.Тургенев "Дым", 1867 г.
  
  
  Известна формула Николая Огарева, ставшая знаменем русского социализма: "Что нужно народу? Очень просто, народу нужна земля да воля". Так вот, мы снова открываем сегодня, что "воли" недостаточно. Даже совместно "земли" (в широком смысле - средств производства) и "воли" тоже недостаточно. Нужна культура. Нужно создание новой общественности. Нужны механизмы для ее создания, мосты, по которым может перейти "частичный" человек советской эпохи в свободу и устроиться там, прочно опершись, с одной стороны, на материальный успех, ат с другой - на нравственную удовлетворенность.
  Итоги истории XX века, кажется, накрепко отучили в таких делах полагаться на теоретические выкладки. Наставником может быть только опыт, желательно отечественный. Например, малоизвестное, но очень поучительное состязание двух социально-экономических проектов, зародившихся в эпоху предыдущего скачка России в "свободу" после достопамятного поражения в Крымской войне. Ход и итоги этого состязания, будь они оценены в свое время вполне, могли бы предсказать исход гораздо более грандиозной битвы, которая развернулась на пространстве почти всего XX века и практически всего земного шара и завершилась лишь в последние несколько лет.
  
  ПЕРВАЯ ПОПЫТКА ОСВОБОДИТЬ РОССИЮ ЛИБЕРАЛЬНАЯ ЭЙФОРИЯ
   И ЕЁ ФИАСКО
  
  В те далекие 1860-е годы - как, впрочем, и во второй раз недавно, в 1990-е, на наших глазах,- отказ правительства от непогрешимости, введение гласности (весьма умеренной), самостоятельности суда, местного управления и кардинальное расширение возможностей частной хозяйственной деятельности, как и следовало ожидать, привели к тому, что ледяная глыба морально-политического единства подданных Российской империи стала подтаивать. И покрываться бороздами сначала тоненьких, а потом все более заметных потоков общественной мысли и общественных движений, начавших прокладывать себе путь в разных направлениях. Наступила эпоха, как сказал бы Тейяр де Шарден, "веера предложений".
  Она открылась либеральной эйфорией. В то, по отзывам современников, "счастливое время" буквально "поэтичеќского" увлечения учением "о полной экономической свободе" все смотрели в будущее с радостными ожиданиями. Оживление литературы, промышленноќсти, торговли, распространение школ - все шло рука об руку и предвещало самые благодетельные результаты. Князь и мужик, отбросив ветхие сословные доспехи, вступали в равную борьбу с одинаковым оружием в руках. Свобода предпринимательства плюс некоторые стартовые средства производства, котоќрые получал в ходе реформ почти кажќдый (крестьяне - землю, помещики - выкупную сумму за её потерю), обещали успех. Чем беспрепятственќнее будет приложение труда и капитала, твердила господствующая общественная мысль, тем справедливее станет распреќделяться богатство, совершеннее удовќлетворяться нужды, полнее развиваться благосостояние, счастливее будет народ и могущественнее государство.
  Однако спустя десяток лет - к концу шестидесятых, от либеральной эйфории не осталось и следа. Промышленность и торговля буксовали и просили подќдержки, крестьянство, несмотря на расќширение его хозяйственной и правовой самостоятельности, бедствовало и разоќрялось, ростовщичество процветало. Соединение рыночных возможностей со связями в кругах бюрократии порождало огромные состояния.
  Более всего поражала гибельная апаќтия, "паралич" широких народных низов. Казалось бы, реформы порвали путы, связывавшие "правильное течение" наќродной жизни, дали каждому возможќность действовать. Однако этого почему- то не происходило, что порождало сложные и напряженные размышления. Размышления приносили плоды в виде новых идеалов и более или менее разработанных предложений о путях дальнейшего развития России. В один только, особенно нас занимающий, 1869 год увидели свет такие прямо или косвенно содержащие социальный проект произведения, как "Исторические письќма" П. Л. Лаврова (отдельным изќданием) , "Что такое прогресс?" Н. К. Миќхайловского, "Положение рабочего класќса в России" В. В. Берви, "Россия и Европа" Н. Я. Данилевского, "Обрыв" И. А. Гончарова и последние главы "Войны и мира".
  
  Замысел демократизации капитала
  
  В это же время - в самом конце 1869 и начале 1870 года - в уютном и просторном кабинете известного земќского деятеля и экономиста князя А. И. Васильчикова на Литейном проспекте в Петербурге стали более или менее регулярно собираться несколько просвещенных людей, специаќлистов в сфере экономики, финансов и права, земских и думских деятелей. Их сообщество позднее получило в лиќтературе наименование "петербургский кружок". (Мы будем называть их также "васильчиковцами", следуя одному из членов кружка). . Собрало их вместе стремление найти пути продолжения начатого велиќкими реформами процесса.
  Они считали, что столь высоко почиќтаемые ими ценности самоуправления и свободы можно упрочить и обезопасить, только приобщив шиќрокие слои народа к экономической самостоятельности. Дать человеку своќбоду еще не значит сделать его своќбодным. Необходимо создать такие "учќреждения", которые для массы людей, выходящих из векового рабства, сыграли бы роль "приютов для выходящих из больниц и тюрем". Надо предоставить им силы и возможность стать самоќстоятельными и самодеятельными, "приќучить ходить без помочей". Активная поќзиция кружка вытекала из убежденности его членов в том, что в принципе возќможно (и необходимо) вмешательство в хаотические процессы переходного соќстояния страны.
  Любая инициатива в экономической деятельности требует начальных средств. Значит, необходимо вооружить труд капиталом, но не какими-то уравнительными до-наделениями или чиновничьими распќределениями, а по правилам свободной экономики, на основе свободного доќговора.
  Соответствует этим условиям кредит, этот экономический механизм применеќния общественных производительных сил, и в первую очередь, капитала, "по вызову с места", коллективной мощи на службе у индивидуальной инициативы рядового производителя. То есть там, где она может быть испольќзована наиболее эффективно. Именно в таком привлечении капитала - источќник хозяйственного подъема.
  Однако кто же даст в долг неимущему, не имеющему что представить в залог?! Недаром попытки организации широкого коммерческого кредита в общественных низах в тогдашней России (как и в нынешней) неизменно проваливались. Поэтому возникла идея "народного кредита" в форме ссудо-сберегательных товариществ (ССТ), небольшой опыт применения которых в России и Гермаќнии уже существовал. В каждое такое товариќщество вступало несколько десятков или даже сотен лично знающих друг друга мелких производителей, в основном, крестьян, впрочем, уже подрабатывавќших и внесельскохозяйственным произќводством. Такая кредитная артель склаќдывала паевые взносы и под круговую поруку членов занимала деньги у частных лиц или из земских "капиталов" что куда проще, чем найти заем отдельному бедќняку. Полученные средства уже сама артель ссужала своим членам под невыќсокий процент на небольшой срок (до года) на покупку лошади или коровы, семенного зерна, партии шерсти, из коќторой семья зимой будет делать шляпы на продажу, и т. п. Ссуды выдавались без всякого материального обеспечения, в порядке "личного" кредита, то есть в силу доверия к данному человеку. Паевые взносы были рассрочены и не превосхоќдили двух рублей в год, что составляло всего лишь около одного процента.годового бюджета обычќной крестьянской семьи.
  Чтобы не допустить превращения ССТ в кормушку для кулаков, назначался такой же, как и в крупных банках, процент на вклады и вводилась неограќниченная (то есть всем достоянием) ответственность членов по обязательќствам товарищества. А это делало участие в нем для состоятельного крестьянина явно невыгодным и даже опасным. Решения о приеме и исключении членов, заключении и условиях внешних займов принимало общее собрание товарищеќства; все решалось без какого-либо участия волостного или общинного наќчальства.
  Эти тщательно продуманные положеќния устава давали ССТ несколько фундаментальных достоинств. Во-перќвых, ссуды были доступны тем, кто не мог предоставить в обеспечение никаких ценностей, кроме своей добросовестноќсти и умения работать. ("Прежде явился ум,- заметил по этому поводу один из участников начинания,- а потом уж явилось имение, запас средств".) Во-вторых, "слабый экономический элеќмент" становился защищенным как от подавления капиталом, так и от всяких внеэкономических - административных, родственных; коррупционных - воздейќствий. Члены кружка полагали, что ССТ могло превратиться в первичќную клеточку рациональных рыночных отношений, способную продвинуться и удерживаться глубоко в социальных низах российского общества, для того чтобы помочь русскому крестьянину, "самому обремененному и несчастному работнику в Европе, которому кредит необходим", перейти от простого товарќного хозяйства к капиталистическому. (То есть использовать силу капитала, пусть и заимствованного)
  
  Столкновение с социализмом
  
  На первом же публичном выступлеќнии членов кружка (январь 1870 года) их спросили: "А зачем нам пересоздавать общину в товарищество?". Ведь, без сомнения, в товариществе примут участие не все члены общины, а это значит, что остальные не получат ссуды в случае нужды. Почему бы не продолжить традицию кредитных учреждений с участием всех крестьян, учреждений "совершенно общинных", созќдавая их по волостному или сельскому приговору, и поднять всю деревню "равномерно"?
  К этим упрекам, зародившимся, кстаќти, в патриархально настроенной поќмещичьей среде, тут же присоединилась энергичная социалистическая критика. Затея наших "демократов", писал влиятельный журнал "Отечественные записки", приведет лишь к тому, что из ста мужиков только четыре обогатятся, "а девяносто шесть сделаются еще более жалкими беднякаќми". Она подготовит, разве что, богатых фермеров для аренды помещичьих земель и массу батраков для их обработки, чего втайне и хотят зачинатели т.н. "народного" кредита.
  Оппозиционные правительству, а по сути его буржуазным преобразованиям, "властители дум" тогдашней общественности без колебаний представляли первые неприглядные ростки якобы свободќной экономики, оставившей на обочине большую часть населения, первую же генерацию буржуазных предприниматеќлей-компрадоров, возникавшую в разломах сословно-бюрократической системы и паразитиќровавшую на ее структурах, как истинное лицо капитализма. Кто хочет преуспевать как буржуа, читаем мы в "прогрессивных" журналах тех времен, "тот должен отбросить всякую симпатию к людям". Образованная моќлодежь, убеждали они общественность, в массе своей не приняла и не может принять капиќтализм, этот "патологический строй, построенный на обсчитывании рабочих, на недобросовестности на рынке,... фаќтально обреченный на взаимное недоверие, на взаимную эксплуќатацию". Простой русский народ, русское крестьянство отвергает буржуазные отношения. Именно отсюда его заќметная пассивность в "бодрых начинаќниях" либералов и властей. Народу криќчат: "Топи или сам потонешь! Будь щукой, если не хочешь быть карасем!" Но... рука не поднимается на брата. Русский мужик - "социалист по инстинкту".
  Российское общественное сознание - после радужных надежд первого пореформенного десятилетия - всё более отќталкивало свободное предпринимательќство как таковое, не видя прямого и внятного для русской души соедиќнения коммерческой деятельности с высќшими ценностями. Это, по мнению автора настоящей статьи, и стало основой нашей национальной трагедии в XX веке. Капитализм как был до реформ, так и остался пугалом в огороде русского сознания, предметом страхов, обвинений и даже в самых безобидных формах критики - объектом беззастенчивых издеќвательств. В общественном мнении всё более укреплялась "социалистическая мечта". Не то было на практике.
  Опустим несчастный опыт революционќного хождения в народ, закончившийся арестами социалистических проповедниќков, схваченных по деревням зачастую самим же народом. Оставим в стороне и подпольќные организации, объявившие войну властям в отмщение за страдания народа и треќбовавшие от крестьян клятвы беспреќкословно исполнять приказы "совета комиссаров". Отметим только, что именќно в среде боевых социалистов объявилќся и по сю пору живущий тип "ташкентца" - субъекта энергичного, бесцеремонного, который относился к окружающим людям как к материалу для своих "размашистых действий" и охотно разрабатывал жилу внутренней смуты пореформенной России. Тип этот был и назван, и блестяще описан Салтыковым-Щедриным; он же мелькает в современных произведениях Ф. Исканќдера под именем "самозванец". Его идеологическим подспорьем во все времеќна было убеждение, что народ не вполне способен понять свои истинные интересы.
  Хотя проект петербургского кружка в свое время потерпел поражение именќно от революционного социализма, цаќрившего в умах все семидесятые годы, содержательной антитезой ему был проект вовсе не революционный. Проект, предполагавший для России мирный, но самобытный, некапиталистический путь развития.
  
  Свой путь?
  
  К середине семидесятых сложилось "новое направление" общественной мысќли - так назвали его сами сторонники. Народная жизнь, подчёркивали они, не только самобытна, но и устойчива, глубока, осмысленна; крестьянство, отпущенное реформами, приходит в самостоятельное движение. Пусть чрезвычайно медленное, но это не причина им пренебрегать. Только споќсобствуя ему и продвигаясь вместе с ним, можно достичь действительно прочных результатов.
  Коллективизм, присущий русскому наќроду, предопределит эволюцию социальќно-экономических форм "в самом им избранном направлении" как раз туда, где лежит хозяйственный успех,- к крупному производству. Общины перейќдут в коллективные сельские хозяйства, затем наступит очередь возникновения коллективных фабрик. Это ничего, что подобные формы после определенного взлета надежд всегда проваливались на Запаќде. У русского народа они будут иметь успех именно в силу ни с чем не сравнимого своеобразия его цивиќлизации. "Только в нас,- писал публиќцист-народник Червинский, формулируя кредо сравнительно мало известного наќшему читателю русского национального социализма,- впервые является возможќность развития действительно самобытќной культуры, имеющей своеобразный тип народного хозяйства, до сих пор еще не встречавшийся. Коллективное хозяйќствование даст народным массам силу, благосостояние, укрепит их социальное, а затем и политическое лидерство, что обеспечит дальнейшее благотворное развитие российского общества". Таков был замысел второй из двух рассматќриваемых нами попыток последовательно демократического мирного развития страны.
  "Самобытнические" надежды на хозяйќственный и культурный подъем привлекќли немало способных и энергичных людей, причем не только социалистов, но и многих, кто просто не принимал капитализма или не придерживался ниќкаких доктрин, но жаждал подъема русской деревни, сочувствовал простому человеку. Поднялась невиданная ранее, да и позднее, волна интереса к общине, народу, стремление постичь природу его цивилизации, характер его эволюции, чтобы наиболее деликатно и в то же время умело ему помочь.
  В деревне опять появились образованќные люди, начиная от безвестных учитеќлей и учительниц народных школ, земских врачей, волостных писарей и конторщиков и кончая такими талантлиќвыми перьями отечественной литературы, как Г. И. Успенский, Н. Н. Златовратский, П. В. Засодимский, А. И. Эртель. Десятки тысяч верст проделали по российским проселкам статистики, очерќкисты, собиратели народных обычаев. Имена В. Г. Трирогова, А. Я. Ефименко, В.И. Орлова, В. В. Воронцова, С.Я. Капустина вошли в нашу науку, публицистику.
  Шли годы. Был собран обширный материал как по "юридическому", так и хозяйственному быту крестьянства, о жизќни и эволюции общины. Однако о развиќтии или хотя бы появлении коллективных хозяйств вестей не было. Умирала еще одна горячая надежда. Лишь отќдельные, наиболее упорные "экономичеќские романтики", например Воронцов, еще несколько десятилетий "отслеживаќли" коллективистские начинания на селе. Они могли сообщить о, впрочем, доќвольно редких случаях коллективной эксплуатации машин, коллективной заќкупки семян, о коллективной осушке болот, но о коллективном сельскохоќзяйственном производстве - нет. Неќсмотря на теоретическую и практичеќскую поддержку, производительные асќсоциации не приживались.
  После 1917 года смог пройти проверку последний теоретический рецепт т.с. "добровольного социализма"- ставка на социалистическую власть, которая устранит преграды, якобы мешающие крестьянам перейти к коллективному хозяйству. За десять послереволюционќных лет государственные попытки иниќциировать сельскохозяйственную коллекќтивизацию оставили результат по-прежќнему практически нулевым, пока Сталин не перевел процесс в плоскость, весьма далекую от какого- либо самоуправления. Общество, отторгќнувшее частную собственность, оказаќлось неспособным к саморазвитию и, как и в предшествующем веке, осталось ареной для упражнений всякого рода "ташкентцев".
  
  Коллективист или индивидуалист русский народ?
  
  Любопытно, что в России и ранее были крестьянские кредитные учреждеќния, созданные правительством еще в первой половине XIX века под назваќнием сельских и волостных банков. Устроенные обычно на базе общинных или государственных капиталов, они охќватывали всех крестьян села или волоќсти. Большинство из этих банков погибло из-за того, что ссуды систематически не возвращались или основной капитал решением схода делили по дворам. Однако сторонники поголовного кредита взвалили вину за его провал на вмеќшательство государственных инстанций, администрацию, благо этот аргумент в пореформенной России имел гарантиќрованный успех. Но "васильчиковцы" дуќмали иначе.
  "Обязательные" кредитные учреждеќния, как бы продолжавшие традиционќную общину, не могли быть на деле подчинены исключительно коммерческим интересам. Это, как писала тогда одна из газет, были "не настоящие, праќвильные банки, собирающие капиталы и обращающие их к производству, а какие-то благотворительные учреждеќния". Отсутствие коммерческого импеќратива (рациональное использование средств, чтобы обеспечитьсамоокупаемость как условие выживания) лишало определенности правила выдачи ссуд; можно было экономически безнаказанно распредеќлять деньги как угодно и на что угодно. Управление кредитом в резульќтате попадало в руки коррумпированќных клик. Если же кто-то пытался поставить дело на коммерческую осноќву и даже возвращал ссуды с проценќтами - это тут же вызывало сопроќтивление одних и равнодушие большинќства.
  Большинство не хотело ни больќшей свободы, ни большей ответственќности. Воспроизводился коренной порок крестьянской общины - старательный труд и творческий подход не вознагражќдались, а зачастую вообще не были возможны. Причина этого - нерасчлеќненность хозяйственных усилий, неопреќделенность прав и обязанностей в сельќских мирах (не говоря уж о коллекќтивных хозяйствах, предлагавшихся их адептами). Пахота разделялась подворио, но с единым для всей деревни севооборотом и хозяйственным циклом. Так же пользовались общинными лугом и лесом.
  Зыбкость имущественных прав вела к хищничеству. Газеты того времени пестќрят сообщениями о массовых вырубках самими же крестьянами общинных лесов - кто быстрее! Общественные луга с каждым сенокосом забивались и порќтились все более, так как участки на них наделялись каждый год заново и крестьянин старался взять все, что можно и чего нельзя с участка, который косил в данном году. "Всякий боится,- читаем мы в корреспонденции одного из сельских хозяев той поры,- чтобы другие не попользовались обќщественной землей больше него, и спешит поэтому урвать хоть какой-нибудь лишќний кусок". Из-за безразличия и даже противодействия части крестьян община с большим трудом и крайне редко вводила улучшения, и даже введенное, шло прахом из-за безответственного использования. Плохие работники прятаќлись за хороших, а те, в свою очередь, боялись быть выскочками среди соќбратьев.
  "Хочу выписаться из общества",- говорил Глебу Успенскому работящий, крепкий мужик, у которого поселился писатель. Уже дважды он отвоевывал у леса "лядину" под пашню. Лес выруќбит, пни выкорчует, сожжет, только засеет -. приходят односельчане: "У теќбя, мол, больше выходит земли, чем у других,- переделять!" "Но ведь всякий может расчистить свою лядину",- недоумевает Успенский. И получает отќвет: "Только не всякий хочет. Вот в чем дело-то... Один ослабел, другой обниќщал, а третий ленив; есть ленивые, это верно... Я встану до свету, бьюсь до поту, у меня хлеба больше - отнимут, будьте покойны!" Вот и получается: "...ты хочешь, чтобы было хорошо, а соседи норовят сделать худо... А все по закону, земли прибавилось - не одному же тебе, надо всем прибавить, то есть никак не подымешься. Хочу выписаться из общества; тут один мне мужичок сказывал, что будто можно, только не знаю как, много ли денег платить?"
  Из-за идеологических редутов, окруќжающих "потемкинскую деревню" преслоќвутого российского коллективизма, лишь изредка доносился одинокий и робкий голос человеческой индивидуальности, заметны ее творческие попытки. "Вам, конечно, случалось видеть у нас в полях крестьянский пчельник? - писал в 1880 году один из интеллигентных жителей российской глубинки.- Пчельќники исстари почему-то считаются родоќвой собственностью крестьянина, и миру в голову не приходит нарушать этот обычай. Поэтому среди общинных угоќдий они всегда производят отрадное впечатление оазиса в бесплодной степи. Видна любовь, постоянная забота собќственника, сознающего, что право его не нарушится".
  Русский мужик, как видим, не всецело обнимается общностью, к которой приќнадлежит. "В мужицкой душе,- писал в те же годы другой исследователь народной жизни,- живет, по-видимому, такой же дуализм, такая же борьба альтруистических стремлений с эгоистиќческими, как и в нас". И по мере того, как обстоятельства изменяются, мужик "самой чистой русской крови" может явиться таким столпом в охране основ частной собственности, "что утрет нос любому немцу".
  Вблизи городов и по большим трактам с каждым десятилетием всё больше плодится предприимчиќвый, трудолюбивый, сообразительный и обладающий громадным здравым смысќлом "умственный" мужик. Соблюдая свой интерес, но без нахрапа и наќсилия, а только "в правилах", устаќнавливая экономические отношения с другими людьми по принципу максимальќной взаимной выгоды, то есть не смотря по человеку, а смотря по делу, умные люди даже самого простого звания обретали благосостояние и человеческое достоинство.
  Все больше появлялось таких людей, но многие из них опускали руки и озлоблялись при первом же серьезном столкновении с безличной жестокостью коммерческих отношений. Гибельными оказывались и экономические трудности, неизбежные для новичков. Это умножало число сторонников некапиталистического развития России, ведущего назад - в застой и несвободу.
  
  Как сделать союзниками совесть и кошелек
  
  Нужен был "мост", чтобы перейти на новый путь, не только приумноќжив свое состояние, но и сохранив свою душу. И такой мост предложил петербургский кружок. "Ассоциации суть только средства,- утверждали его члеќны.- Они вызываются к жизни услоќвиями быта, неблагоприятными для "единичных сил". И существуют там и поскольку, где и поскольку в них ощуќщается необходимость. Их не надо преќвращать в самоцель, например в нациоќнальную общественную форму, в которой якобы навсегда обречен обитать человек. Была эпоха ассоциаций патриархальных. Теперь наступает потребность в ассоциаќциях иного рода.
  Слов нет, надельную общину нужно сохранить "как краеугольный камень русской гражданственности", устранение которого приведет к "национальному краќху". Но рядом с нею крестьянину нужно дать иной шанс и совсем на иных основаниях.
  Все прежние опыты развития народноќго кредита оказывались безуспешными потому, писал князь Васильчиков, что проводились в замкнутой среде "крепостќной и обязательной" общины и распростќранялись на всех без исключения "обывателей". Между тем как личный кредит, по буквальному своему смыслу, предполагает обращение к "нравственќным и материальным достоинствам лица". Для того чтобы народный креќдит обрел успех, нужно опереться на личность. А для того чтобы это стало возможным, кредитное товарищество должно быть "вольным". Без выбора нет личности. Оно должно быть вольным и на уровне человека, решавшего вступить в ССТ или из него выйти, и на уровне коллектива, без давления извне.
  Характер, размеры, сроки взаимных обязательств строго фиксировались и оценивались в учреждаемых товариществах обращением к эффективноќму и этически нейтральному механизму рынка. В результате парадоксальным образом путь к свободе открывался через более жесткую формализацию хозяйственной сферы, выделенной из слитных, неопределенных, несогласованќных и оттого тормозящих друг друга "патриархальных" отношений. Члены кружка осознавали свое начинание как часть процесса, который позднее Макс Вебер назвал вытеснением традиционной ориентации хозяйственного поведения ориентацией на свободный от нераќциональных стеснений рынок.
  Быть может, еще важнее то, что "васильчиковцы" обнаружили тесную взаимосвязь материального и нравственќного роста, более того - их взаимоќобусловленность. Путь в новое сообщество каждый крестьянин мог проделать только индивидуально и лишь тогда, когда на деле пересматривал отношеќние к своим обязательствам и свой способ хозяйствования. Лишь доверие к способности данного человека нести ответственность открывало для него свободу использования ресурсов. И самое замечательное здесь не в отделении достойных от недостойных, а в том, чтобы подтолкнуть последних к превраќщению в первых. Предполагалось, что успех появившихся товариществ привлеќчет новых членов.
  Тот, кто исполнял все требуемое для материального успеха, "незаметным для самого себя образом возвышался во всем складе нравственной жизни своей". Более того, создавалась ситуаќция, когда для члена товарищества выполнение обязательств - то есть нравственный успех - расширяло довеќрие к нему, а значит, увеличивало предоставляемые в его полную власть ресурсы, влекло за собой успех матеќриальный. А каждый успех материальќный давал участнику возможность правильно и старательно их использовать и тем удосќтоверить свою ответственность, "состоятельќность" и получить признание товариќщей. Новая нравственная и правовая ситуация переливалась в экономичеќскую: происходило накопление капитала. Коллектив в материальных целях поощќрял нравственное поведение. Личность ради признания своих нравственных достоинств стремилась к успеху матеќриальному, так что хозяйственная эфќфективность участника возрастала отќнюдь не только под воздействием экоќномически" стимулов.
  Эта логика резко отделяла "васильчиковцев" от господствующей в эконоќмической мысли и публицистике той эпохи концепции "экономического челоќвека", "столь отравлявшей,- по оценке С. Н. Булгакова,- духовную атмосфеќру XIX века". "Современная политичеќская экономия изучает не настоящего человека,- писал в 1869 году один из членов кружка социолог Е. В. де Роберти,- совершенно особого, созданного ею челоќвека, которого можно назвать человеком политической экономии" и который во всех своих поступках руководствуется только жаждой наживы, только стремлеќнием к материальным ценностям. Но "настоящий" "нормальный" человек ниќсколько не похож на Homo economicus. И собственность, читаем мы у другого члена кружка, составляет для него не конечную цель существования, а только средство для достижения других, более высоких целей, таких, как права своќбодного гражданина, самостоятельность и нравственное достоинство. Эти устремќления личности в ССТ как бы получали устойчивость, что в конце концов формиќровало, как мы сказали бы сейчас, более высокий уровень стратегии общеќственного поведения.
  
  На пороге "новой общественности"
  
  К концу 1870-х годов в России была почти тысяча ССТ. Инициаторы не считаќли это успехом, они рассчитывали на сораздо большее. Хотя сами же предупќреждали о неизбежной медленности процесса. Но раз начатый, он неуклонно продолжался. Постепенно созревали друќгие предпосылки, необходимые для его торжества,- рост рынка и денежного хозяйства, развитие агрокультуры, деќлающее все более эффективными целеќвые капитальные вложения, и наконец, кардинальный психологический перевоќрот в народном сознании в девятиќсотые годы, когда крестьянин стал быстро "отвыкать от начальства".
  В 1910-е годы число ссудо-сберегательных и аналогичных им кредитных товариществ далеко перевалило за деќсять тысяч. Они составляли три четверти отечественной кооперации, охватывая вместе с семьями участников почти четверть населения страны. В деревне шел быстрый подъем благосостояния и одновременно "могущественный рост новой крестьянской общественности", писал в 1913 году известный политичеќский деятель князь Е. Н. Трубецкой. Кооперация создает в широких масштаќбах новый слой крестьянства, мелкоќбуржуазное крестьянство, буржуазную демократию, одинаково чуждую "как идеалам объединенного дворянства, так и социалистическим мечтаниям". Эти кооперативы или ассоциации, состоявќшие из суверенных производителей, связывали отдельные человеческие едиќницы в мелкие социальные тела. И только по выполнении этой предварительќной работы народная масса "становилась восприимчива к дальнейшим прогрессивным начинаниям".
  Все шире созидая новый, более высокого уровня коллекќтивизм, "первичные клеточки... совреќменной системы промышленной свободы" выполняли свое предназначение. "Если правительство со своими мероприятиями не слишком ускорит будущую ревоќлюцию,- пророчески заметил Трубецќкой,- то движение, которое совершается теперь в деревне, приведет к рождению буржуазно-демократической России". Механизм, который задумали в далеќкие зимние вечера 1869-1870 годов несколько просвещенных людей, все мощнее тащил телегу российской жизни из зыбкой почвы переходного состояния. Посконный мужик, стопроцентный русќский человек, выходил на дорогу сувеќренной, буржуазной деятельности.
  Он только через одно не смог переќступить - через великий соблазн раздеќла жирного куска в сорок миллионов десятин помещичьей земли. Вспоминаетќся одна затерявшаяся во тьме времен беседа поселившегося в деревне очерќкиста и талантливого наблюдателя Н. Н. Златовратского с приглашенныќми им "к вечернему чаю" несколькими "обстоятельными" мужиками. Беседа все вращалась вокруг мучившего крестьян вопроса: жить ли и дальше общиной или разобрать землю в вечное владеќние? Выходило, как ни посмотри, что хозяйничать самостоятельно лучше. Но выбор в итоге беседы мужики все же сделали в пользу общины. Она сохраняќла, по их убеждению, святое право на "донаделение", когда "всей этой торговле придет конец", и кто сколько ни заграќбастал земли, все в общий передел пойдет. Они были уверены в том, что такое время наступит.
  И в 1917 году, во время шока от военных поражений, кризиса власти и идейной растерянности, этот спусковой крючок - "черный передел", рецидив "самобытности" - сработал. В открывќшуюся пропасть между тектоническими плитами двух культур ухнули опоры существования, достоинство, "сад дуќши", а во многих случаях и жизнь миллионов людей. Двести лет, как заметил недавно один из социологов, еще со времен Петра развивавшийся в стране личностно ориентированный уклад был сокрушен. Ну а потом, естественно, в ту же яму полетели и все остальные полторы сотни миллионов населения России. Выход на проторенную Европой дорогу формироваќния хозяйственной свободы как основаќния свободы и достоинства человека в тот раз был сорван.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"