Мозес Нефрит положил на холст еще один мазок и отошел от мольберта. Да, пожалуй, так будет лучше, решил он, и добавил пару бликов на воде.
Матушка полагала (эти слова он произносил теперь исключительно про себя, потому что предугадать, когда и откуда появится дедушка, было невозможно, а трёпка следовала немедленно), что благовоспитанный юноша должен не только уметь музицировать, но еще и слагать стихи и рисовать. Стихи у Мо получались недурные, пусть и с присущими юности недостатками вроде рифм "кровь-любовь" (во всяком случае, эта рифма вообще присутствовала, равно как и ритм), рисовал он тоже неплохо. Правда, сам он считал, что этюды его еще недостаточно хороши и неустанно стремился к совершенству. Ну а кроме того, это занятие ему просто нравилось, в отличие от того же музицирования.
(Мо писал в основном природу, потому что натурщиков, не говоря уж о натурщицах, взять было неоткуда, а натюрморты ему опостылели. Кроме того, он старался не афишировать своих увлечений - как оказалось, при дворе молодому человеку совершенно не к лицу было заниматься живописью для собственного удовольствия. Дедушка бы тоже не одобрил "малевания", полагал Мозес, поэтому старался не показываться тому на глаза с испачканными краской пальцами.
Иногда ему удавалось улизнуть в парк и сделать несколько набросков, но работать подолгу на пленэре не получалось - в парке было слишком людно. Приходилось писать картины по памяти, а то и просто выдумывать пейзажи.
Особенно Мозес любил изображать тёмный пруд, заросший кувшинками. Он никогда такого пруда не видел, должно быть, тот ему приснился, а может, воображение разыгралось. Мозес писал его так и сяк, с разных ракурсов, с цветущими кувшинками или едва избавившимся ото льда, ранним утром и на закате, а то еще по ночам - ему нравилось выписывать лунную дорожку.
Иногда ему очень хотелось продемонстрировать кому-нибудь свои работы и спросить, не правда ли, прогресс очевиден? Некоторые из последних картин самого Мозеса поражали живостью: ему удалось, наконец, добиться объемности, хотелось протянуть руку и потрогать листья неведомых кустов, росших по берегам пруда, коснуться холодной (почему-то он был уверен, что вода в пруду непременно холодна даже в самый жаркий полдень), сорвать кувшинку...
А если долго вглядываться в пейзаж, начинало казаться, будто вода живая -по ней словно бы шла рябь, а то будто что-то шевелилось в камышах у дальнего берега... Мозес считал это обманом зрения и усердно трудился, надеясь когда-нибудь получить признание. Может быть, посмертно, иногда закрадывалась мысль, но юношу это не останавливало.
Он почти закончил последний пейзаж - вид пруда в лунную ночь - и теперь придирчиво рассматривал картину. Казалось, не хватает какого-то штриха, но Мозес никак не мог понять, какого именно: то ли лунные блики на воде недостаточно ярки, то ли тени не так густы, как нужно... Вот посмотреть бы на такое место в действительности!
Мозес протянул руку, будто в самом деле ожидал, что сейчас пальцы пройдут сквозь полотно, и он окажется в ином месте, и...
-Гм-гм, - сказал кто-то за его спиной. - Я бы на вашем месте не стал этого делать, молодой человек.
Мозес чуть не подпрыгнул от неожиданности - он был уверен, что запер дверь на все замки и даже кушетку придвинул на всякий случай (юноша бы с радостью придвинул платяной шкаф, но в одиночку справиться с таким подвигом не мог).
Дверь была закрыта, кушетка стояла там, где Мозес ее оставил, а позади юноши, заложив лапы за спину, стоял рослый подтянутый крокодил в старомодном черном мундире.
Кажется, Мозес видел его во дворце, и не раз, и дедушка даже раскланивался с этим... да, точно, крокодил-майором. А грубиян камер-граф Зойсайт отчего-то бывал неизменно вежлив с этим типом, хотя с остальными крокодилами субординацию не соблюдал вовсе.
(Чего стоил хотя бы тот случай, когда камер-граф, стащив у шефа Райбека пару бутылок отменного рома, напоил команду крокодилов-перехватчиков! Мало того, надравшись с ними вместе, камер-граф уговорил крокодилов покатать его... Привлеченные страшным шумом придворные, высыпавшие в парк и на балконы дворца, были поражены удивительнейшим зрелищем: вдребадан пьяный Ксавье Зойсайт, распевая залихватскую песню, верхом на сильно кренящемся ведущем перехватчиков выделывает над дворцом фигуры высшего пилотажа...
Как потом клялись крокодилы, в трезвом виде они бы ни за что на подобное не пошли - и высота не та, и маневрировать негде - башенки, шпили... чистой воды самоубийство!
В итоге камер-графу влетело от наставника, а потом еще и от шефа Райбека, крокодилам - от начальства, но, поскольку никто не пострадал, то дело замяли.)
-Простите, - сказал Мозес, обретя дар речи. - Как вы сюда попали?
-Существуют разные дороги, молодой человек, - назидательно сказал крокодил-майор и поставил на пол черный чемоданчик. - Возможно, со временем вы о них узнаете. А теперь прошу извинить, но я должен выполнить задание.
-Какое?.. - изумился юноша.
-Мне поручено забрать всё это, - крокодил-майор широким жестом обвел развешенные, расставленные и разложенные работы Мозеса.
-Почему?! - возмутился тот.
-Вы, юноши, постоянно наступаете на одни и те же грабли, - вздохнул крокодил-майор. - Все вы одинаковы... Вот вы - где вы видели этот пруд?
-Я не знаю, - обескураженно ответил Мозес. - Нигде, кажется. Я его придумал. Или во сне увидел.
-Вот-вот, - снова вздохнул его собеседник. - Во сне... Да будет вам известно, молодой человек, что далеко не все сны следует воплощать в реальность. Это я вам говорю, как подчиненный Того-Кто-Спит-В-Пруду.
-Э-э... - произнес юноша. - Но это же не более чем легенда!
-Неужели? - восхитился крокодил-майор. - Ну так тем более: некоторые легенды лучше не тревожить по пустякам. А вы вот художествуете - и довольно недурно, - а в итоге в пруду то тина появляется, то вода взбаламучена, то вовсе коряги плавают. Зачем вы вот это написали?
Он указал на один из пейзажей.
-Я хотел изобразить пруд после бури, - ответил Мозес, чувствуя, что сходит с ума. Впрочем, это ощущение в последнее время преследовало его постоянно.
-Вот именно, - хмыкнул крокодил-майор, открыл чемоданчик и принялся сноровисто складывать туда подрамники с этюдами.
Мозес сперва поразился тому, как это в небольшом вроде бы чемоданчике умещаются картины самого разного размера, но потом опомнился.
-Но позвольте! - сказал он растерянно. - Какое вы имеете право?.. Это ведь моё!
-Ваше, конечно, - кивнул крокодил-майор. - А право конфисковать опасные вещи у меня есть, можете не сомневаться.
-Это произвол! Я буду жаловаться! - нахмурился Мозес. - Кто ваш командир?
Позади что-то булькнуло, негромко, но значительно.
Юноша обернулся и уставился на незаконченное полотно. Сейчас оно окончательно стало окном в иное место, оттуда отчетливо тянуло запахом стоячей воды, холодным ветром, еще чем-то непонятным и тревожным...
Лунные блики на воде вдруг замельтешили и кинулись врассыпную, будто стайка перепуганных рыбёшек. Из тёмных глубин - а сейчас Мозес чувствовал, что это не какая-то там лужа, дна у этого пруда может не оказаться вовсе, - на мгновение поднялась огромная черная лапа. Когтистый палец погрозил Мозесу, и лапа скрылась без единого всплеска.
-Вот и командир, - сказал крокодил-майор. Он уже собрал все пейзажи с прудом, не пропустив, кажется, даже крохотного набросочка, и закрыл чемоданчик. - С такими вещами - и особами - не шутят, молодой человек. Мой вам совет: желаете совершенствоваться в искусстве живописца - возьмите другой сюжет. Мало ли красивых мест на свете? А еще лучше - возьмитесь за портреты. Дамы оценят, уверяю вас.
-Д-да... - сглотнул Мозес, косясь на последнюю картину. Теперь она его пугала. - Я, право, не нарочно...
-Вам никто ничего и не ставит в вину, - успокоил крокодил-майор. - Всякое случается, знаете ли. Я лишь предупреждаю на будущее.
-А это... вы тоже заберете? - кивнул юноша на картину. Там было тихо, луна скрылась за облаком, вода снова застыла обсидиановым зеркалом.
-Обязательно, - кивнул крокодил-майор, подхватил чемоданчик, козырнул и направился к мольберту.
-А... - начал было Мозес, но так и застыл с открытым ртом.
Крокодил-майор спокойно перешагнул через край картины, мгновенно оказавшись на берегу сонного пруда, потом сунул лапу обратно, в комнату Мозеса, взял холст за край и...
Юноша так и не понял, что же это было: картина будто свернулась... или втянулась сама в себя. Мгновение - и перед ним пустой мольберт. В комнате - ни одного пейзажа с прудом, и лишь на полу подсыхают влажные следы крокодильих лап...
-Я брежу, - сказал себе Мозес, хотя не верил в это. И он знал, что никогда в жизни не осмелится изобразить место, принадлежащее Тому-Кто-Спит-В-Пруду...
И еще он точно знал: если не совершать на владения шефа Райбека разбойничьих налетов, а просто пойти и вежливо попросить, то тот не откажется налить бледному, как смерть, юноше стаканчик рому.
В конце концов, Мозесу это было просто жизненно необходимо.