А ты знаешь, сколько в твоем городе мостов? Я тебе скажу. Вот если город-миллионник, например, то мостов там никак не меньше миллиона. Понимаешь, к чему я клоню? Давай по порядку. Что же такое мост? Это приспособление, позволяющее беспрепятственно перебраться из точки А в точку Б. Под мостом дороги пролегают, проулочки, иной раз реки или моря даже, всякие мелкие местные переправы. Строить мост трудно, необходимо все это преодолевать, да еще и работать над строительством параллельно, зато результат оправдывает затраченные усилия - можно передвигаться туда и обратно, не имея препятствий. Но мосты имеют свойство портиться или и вовсе рушиться. Тогда его или восстанавливают, или пускают все на самотек, или разбивают за ненадобностью или из-за невозможности восстановления из-за устаревшей небезопасной конструкции, а может, берега, на которых мост стоял, рекой размыло, или ветер там небезопасный, что не учли проектировщики - да множество причин. Но, как бы там ни было, мост предполагает наличие двух точек переправы. И если ты без цели сейчас, и тебе кажется, что ты вне моста, вспомни о конечности своей жизни. Стало быть, две точки намечены, а значит - ты на мосту. И вот ты строишь мост, преодолевая переулки и мелкие дороги и переправы, а потом задумываешься. Не легче ли было возводить мост над более гладкой поверхностью? Над морем сложно, ясное дело; а зачем возводить мост над полем? Можно было просто по полю идти, на колоски и любоваться. И тоскливо становится, хоть и ясно, что это сказки, мечты. Правда, есть загвоздка. Посмотри на меня. Я стою на небольшом участке дороги на балке, за мной мост неумолимо рушится, а передо мной он еще не достроен. Я смотрю вперед - горизонт размыт, я смотрю вниз - там туман и бездна, а назад мне смотреть не хочется. Вот, что бывает, когда пытаешься строить мост над полем.
Не было видно луны за облаками - расплывчатый бледно-серый свет, казалось, шел из ниоткуда. Фонари давно уже потухли. В редких окнах горел свет. Город спал. На пешеходном мосту, как раз в том месте сбоку, где был выломан забор, сидел на корточках человек, обняв свои колени. Он, не моргая, смотрел в то место, где за облаком пряталась луна. Его бледноватое в этом свете лицо ничего не выражало, затем он улыбнулся и едва заметным движением, не меняя своего положения, приблизился к краю моста, так, что половины его стоп стали свисать. Он несколько минут смотрел вниз, затем глубоко вздохнул, глянул прямо перед собой, и, продолжая улыбаться, поднялся и побрел домой. Эти мостом он не пользовался никогда, предпочитал обходить его. Лишь только ночью он доходил до середины моста на место без забора, а потом возвращался обратно. Полностью мост он так и не пересекал.
Обрати внимание на чашку
1.
- Да что же ты такой бесполезный идиот! О чем ты вечно думаешь? Витаешь в облаках! Ты даже сейчас не слушаешь меня!..
Да, жена была права, Женя её не слышал даже... Он не знал причины ругани, не кивал ради приличия, а всем своим существом выказывал абсолютное безразличие. Это рутина, это его жизнь, на которую он подписался, и ничего тут не поделаешь. Стоп! Как это не поделаешь? Евгений каждый раз думал о такой ситуации, чтобы жена сказала сгоряча что-нибудь задевающее чувства, что-то колкое, тонкое, страшное. А он бы сделал вид, что обиделся, обиделся всерьёз и надолго, и ушёл бы.
- Что ты стоишь, молчишь, олух? Ответь что-нибудь, тряпка! - не унималась женщина.
"Фу-у, какой муветон, придумала бы что-нибудь оригинальное уже, я не знаю", подумал Женя и слегка улыбнулся.
- Ах, ты смеешься! Посмотрим, как ты будешь хохотать, когда я скажу, что изменила тебе!
- Хм... Даже так. А с кем, если не секрет?
Женщина замешкалась:
- Э-эм... А тебе какое дело? Помнишь Свету? С братом её подруги, адвокатом, он одинокий мужчина.
"Боже, как она неоригинальна, душно с ней, плохо. Хотя, о чем это я? Вот он, тот самый момент, которого я так долго ждал! Время кардинально менять обстановку! Выяснять что-то я не буду! Сказал - сделал, не для того я её терпел!"
Евгений не сказал ни слова. Он взял маленькую сумку, положил в нее только предметы первой необходимости. Он не слышал ни её плача, ни ругани, он не думал ни о чем, кроме того, что его может ожидать. Женя не стал брать ключи от квартиры. Он просто вышел в мир.
Оба супруга знали о том, что измены не было.
2.
Вот то, чему Женя придавался в своих романтических фантазиях. Ни гроша за душой. Свобода от СМИ, свобода от гнетущих людей, обрыв всех связей со всеми, ведь он не взял телефон, взял просто мизерное количество денег. Хоть он и вышел на свободу, но пока еще не знал, как ею распорядиться. Так легко мечтать перед сном, но так сложно справиться с этой махиной на деле. Невольно пришла мысль о работе. Если Женя не сможет долго нести бремя своей свободы, то он всегда может найти что-нибудь временное. Но он отбросил эти мысли, ведь свобода - это свобода. Ото всего. От всех пут. Это одновременно и всё, и ничего. Даже можно и так сказать, что ничего - это всё. Именно это прочувствовать и хотел Женя, он готов к этому. Идти, куда глаза глядят, делать то, что первое пришло на ум. Да, это то, что нужно. Смелее! Ты так этого хотел! Не время отступать!
Должно быть, уже где-то одиннадцать вечера, Женя не взял часы. Он шел по городу часа два. Он хотел новых встреч, новых людей. Он был уверен, что своим новым образом мышления, своей новой жизнью, он будет притягивать необычные ситуации и необычные умы. Но, при этом нельзя быть пассивным и ждать с моря погоды. Нужно тоже сделать шаг навстречу неизведанному, и неизведанное ответит взаимностью. Только вот куда ступить первым делом? Вечер, завтра будний день. Решение! В бар! Перед будними днями там немногие обитают, и обычно у этих немногих есть на то причины. Тем более так положено по законам жанра: поздним вечером в баре, обычно в одиночестве либо за барной стойкой, на краю, либо в самом темном углу за столиком сидит или крутой парень, или грустный тип, или кто-то в этом роде. В любом случае, к нему можно подсесть и разговорить. Так должно быть. Законы жанра еще никто не отменял.
3.
Ну, вот и бар. Там мало людей, все кучкуются небольшими и не очень шумными компаниями. В основном простые парни и мужики с уставшими лицами, редко девушку в будний день в баре встретишь. А вот и он! Тот, кто нужен! Иначе и быть не может, точно - он! В дальнем углу, куда слабо доходит тусклое освещение, где нет окна, сидит одинокий человек с маленькой чашечкой и курит.
- К вам можно?
- Конечно, садитесь. Я думаю, имен не надо. Вы не местный, я здесь часто бываю, мы и не увидимся больше, зачем лишней информацией мозги засорять?
- Справедливо.
- А знаете, я работаю. Я работаю и думаю.
"Вот она, сила первого шага!", радостно подумал Женя.
- Я думаю, и хочу, чтобы то, что я надумал, не пропало, поэтому вам расскажу. Я не сумасшедший, просто не местный в такое время в будний день в баре подсаживается к одинокому человеку, это значит, вы ищете и готовы воспринимать. Вы же не против?
- Нет, что вы! Я охотно выслушаю.
Ведь именно для того, чтобы слушать, Женя выбрался на свободу. Жену он не слушал, она тормозила его, она - балласт. У Жени была жажда слушать, которую он не мог утолить на протяжении пяти лет брака.
- Я в детстве как-то с бабушкой, покойной ныне, кино смотрел, уже и не помню, какое. Была там фраза, которую я на то время воспринял буквально. Уставшая женщина на экране перед тем, как спать лечь, сказала, что как было бы хорошо заснуть и не проснуться никогда. Я повторюсь, что воспринял эту фразу буквально, и сказал бабуле, что это действительно было бы классно, но она ответила, что я очень глуп, и нельзя так говорить. Только спустя несколько лет я понял, о чем была эта фраза, и почему больная, умирающая бабуля так отреагировала. Но сказанное женщиной с экрана засело в моем уме именно в детском первоначальном буквальном смысле. Я думаю об этом. Вот ты работаешь, устаешь, а еще у тебя семья, бытовуха, груз ответственности. И ты ждешь отпуск. А ведь отпуск - это обман! Это как карман в пространственно-временном континууме. Ты живешь своей рутиной, а потом уходишь от проблем и этой самой рутины на море, скажем. И для тебя вроде как идёт время на море. А вот после возвращения, рутина продолжается. Ты возвратился к той точке, на которой закончил. Рутина - это прямая, а отпуск - это карман в другом измерении, где время течёт лишь для тебя, а для всего остального не двигается. Одно дело, когда ты месяц на море. А другое, когда спишь. Во сне ты не думаешь, ничего не гнетет тебя. Ты не стареешь во сне, работа организма замедляется. Спящего не будят, его сон оберегают. Время идёт, а ты спишь. Во время сна проблемы перекладываются на плечи времени. Ты просыпаешься, и проблем нет. Вот, что я думаю. И, если ты хочешь сказать, что это точка зрения слабого человека, то взгляни на часы. Уже за полночь, а я не сплю. Я не использую и те жалкие шесть часов забвения, что мне полагаются. И если ты хочешь всё спереть на бред пьяницы, то обрати внимание на мою чашку, там кофе.
Женя внимательно слушал. После рассказа он молча встал из-за стола и направился к выходу.
- Так я и думал! - крикнул ему вслед мужчина, - Но, если хочешь, я пробуду здесь еще около часа, а затем собираюсь пройтись по городу!..
Как забавно, думал Евгений, выходя из бара, это единственный круглосуточный бар на это улице, а напротив его единственная круглосуточная аптека на этой же улице. "Подумаю об этом позже".
Через десять минут Женя вновь был у барной стойки и заказывал две чашки кофе без кофеина. Он снова подсел к одинокому мужчине.
- Я в вас не ошибался, вы все-таки вернулись.
- А разве я могу бросить столь интересного человека? Я даже кофе нам заказал. Не знаю, как вы пьете, я взял по своему вкусу, с двумя ложками сахара.
- Как раз так, как надо. А бегали вы, поди, за деньгами домой? - мужчина улыбнулся.
- Почти, - Женя изобразил невеселую улыбку.
Мужчины болтали обо всём и ни о чем около получаса, затем одинокий зевнул и резко провалился в сон. Женя сел рядом с ним, обнял его, голову положил себе на плечо.
- Знаешь, друг, а ведь ночной сон - это тоже великий обман! С той лишь разницей, что после отпуска мы возвращаемся в рутину через месяц, а после ночного сна через несколько часов, поэтому возвращение не столь болезненное. Я надеюсь, ты не очень злишься на меня, девушка в аптеке сказала, что пары капель хватит на часов шесть беззаботного сна.
Мужчина поудобней устроился на Женином плече и немного его приобнял, как ребенок. Женя осторожно положил мужчину на диванчик, на котором они сидели, и спросил бармена:
- Это же круглосуточное заведение? Пускай он тут поспит.
- Ничего страшного, - ответил бармен, - не в первый раз такое с посетителями.
Жене от вечерней беседы спать совсем не хотелось. Он вышел на улицу, вдохнул свежего ночного воздуха и шагнул в темноту.
1100 символов.
1100 последних символов. Что же сказать? Может, подождать лучшего момента? Нет, планшет скоро сядет, и неизвестно, когда я смогу его зарядить. И я чувствую, что я должен сказать сейчас. Эти символы грузом лежат на мне. 1100 последних символов, на большее не хватит памяти, а мне нечего сказать. Все сказано в предыдущих записях. Когда что-то подходит к концу, будь то жизнь или символы, понимаешь, что все предыдущее имело мало смысла, но удалить уже не поднимается рука. Я допишу и оставлю записи здесь, чтобы не возвращаться и не думать о них. Война прошла, а я в лесу на обломке бетонной трубы скрываюсь от жары бабьего лета; поваленные деревья и обломки кирпичных стен поросли мхом, вокруг ни души, птиц не слышно, только ветер шумит верхушками деревьев. Будто войны и не было. И я не понимаю, ветер ли говорит со мной или деревья. Скорее всего, тело и разум природы пытаются забыть, что произошло, либо природа показывает свою силу и надменность, нарочито не беря во внимание разруху. Может, кто-то найдет мои записи - на здоровье... Эх, закурить надо бы...
А кто ты?
Вот, опять я сижу здесь, на скамеечке, а передо мной стол, стало быть - беседка. А как меня зовут - так вот здесь написано: Иваном Ильичом. Признаться, я стар, и без этих записок и не вспомню сразу имя-то свое. Да я так стар, что и запискам этим не доверяю, вообще мне кажется, что я потерял свое место. Знаете, как бывает - делаешь повседневные дела не задумываясь, а как только задумываться начнешь - так сразу и забываешь не только дела, но и способ их исполнения даже. Вот и я так же - последние силы трачу, чтобы не думать, чтобы не заблудиться. Зато место, куда хожу, всегда хорошо помню, как-то оно не приедается, не становится обыденным. Это место на отшибе, здесь много таких беседок, да и просто лавочек всяких; отсюда открывается хороший вид на город - верхушки домов и мост. Я сижу здесь каждый вечер, с незначительными "прогулами", и не один. Почти все лавочки и беседки заняты. Здесь все друг друга знают, хоть и не помнят имен. Мне тут нравится - тихо и спокойно, что еще надо для старика? С моими знакомыми мы обо всем уже поговорили - говорили до тех пор, пока не поняли, что это пустое, теперь мы созерцаем в тишине, просто созерцаем, не думая ни о чем. Каждый глядит в своем излюбленном направлении. Здесь ничего не осуждается и не обсуждается; здесь я ощущаю спокойствие, а бесконечное одиночество старика помогает преодолеть пусть и молчаливая, но компания. Мы здесь все в одинаковом положении.
Вот и все, что я могу сказать о себе и о прилежащем положении дел. Вот так я сидел бы и ни о чем не думал дальше, но появилась одна вещь, занявшая мой расслабленный разум. С моего места прекрасно виден верх моста. И все бы ничего, но там каждый вечер и даже ночь, как раз в том месте, где выломана часть забора, идущего вдоль моста, сидел на корточках ты. С некоторых пор для меня исчезло все, включая "я". Но потом появился "ты", а дальше - хуже, вновь родился "я". Ты привлек мое внимание, ты внес частичку хаоса в мое спокойствие, ты стал хаосом для меня. Из-за тебя я стал задумываться и терять дорогу обратно, из-за тебя я прекрасно помню путь сюда. Так кто ты? Ты сидишь и смотришь там, ты смотришь как раз в мое направление, ты попадаешь в направление моего взгляда, и иногда я воображаю себе, что ты видишь меня, что ты приходишь каждый вечер на свое место, чтобы увидеть меня так же, как я вижу тебя. Иной раз я даже позволяю моему разуму обмануться, я с трепетом думаю о том, что ты действительно видишь меня, и будто новая жизнь наполняет меня. Я еще не знаю, радоваться мне, наслаждаться новым чувством жизни, или же нет - или это самообман, увлекающий меня все дальше и дальше в свои путы заблуждения и приливов мимолетного счастья, подобно наркотику. Я индульгирую в своем противоречии, от этого крепнет мой разум в своем умении размышлять, но разрывается моя душа. Ты просто сидишь там и смотришь. Смотришь в мое направление. Кто ты?
Семья
1.
Обычная неинтересная семья. Мама, папа, маленькая трехлетняя дочка, мама мамы. Все бы ничего, да только мама мамы водить умеет, а папа - нет, а машина есть. Не машина, а целый автомобиль. Мать жены - женщина грузная... А так - все как обычно - средненькая мама, средненький папа, средненькая дочка и полная шестидесятилетняя женщина.
Отец. Обычный мужчина тридцати лет. Семейная жизнь сделала его почти лысым, пузатым и с волосатой грудью. По молодости был обаятелен, женственен, нравился девушкам. Его всегда недолюбливали сверстники. Бывало, издевались даже. Школа жизни - мир жесток. Часто он ничего не мог сделать в ответ, в силу своей слабости. Никто не учил его не бояться. Он приходил домой и выдумывал совершенно сказочные планы мести. С каждым днем он усыплял жажду оной. В конце концов, она задремала и успокоилась. В семнадцать лет он встретил девушку, красивую, под стать ему. Был ревнив, но не показывал этого. Он понимал, что ревность - глупое чувство, а уж тем более его ревность, основанная ни на чем. Это говорила в нем дремавшая, не уснувшая, но все же жажда - мести. Встречались три года, свадьба, десять лет вместе, поздний ребенок. Он души в ребенке не чаял. Ненавидел, когда дитя наказывали, когда к нему строги. Словом, ненавидел тещу.
И вот таким он предстал перед нами - смуглый, поджарый, представительный мужчина в семейных трусах и майке. Потому что утро. Он поцеловал жену, своё дитя. Он рано вставал на работу, но, тем не менее, мама мамы уже на ногах. У обоих вмиг стерлась улыбка с лица, он угрюмо направился в ванную комнату. Не заметив, что она намеревается попасть туда же.
- Входите, Анна Ивановна, - сказал он.
"Прямо, как мать этого деспота", - подумал про себя.
Она только одарила его презренным взглядом и медленно вошла.
Спящая жажда всё-таки дремала... И он, как обычно делал, когда был ребенком, представил, как стягивается шланг от душа на ее морщинистой шее, всей в складках, и она пускает последний пузырек в пенистой воде...
Он выпил чаю, покурил на балконе (никогда не курил в квартире), забыл это и успокоился.
В общем, все типично. Теща, зять - ненавидят друг друга, а мать с дочерью любят все.
Но не о мирной обычной жизни сей семьи моё повествование. А то оно начинает напоминать дешевую туалетную литературку или глупую мыльную оперу.
В один прекрасный зимний день, когда снег пытался ровным белым слоем ложиться на запачканный грязью, песком и солью черный лед, но у него это отчаянно не получалось, когда муж был на работе, когда дочь, наконец, самостоятельно завязала первый шнурок и когда небо и земля были одинаково серыми, равно как и все яркие арки в этот день и лица людей, три женщины из сей незатейливой, типичной, обыкновенной семьи собрались выехать за покупками в крупный магазин, именуемый "супермаркетом" - то есть исполнить самый типичный и обыкновенный для семей замысел. Все бы бесхитростно, но за одним исключением: автомобиль ведет мама мамы.
Завелись. Поехали. Приехали. Скупились. Радостные и веселые домой. Девочка лижет мороженое - в кои то веки уговорила маму пойти на этот шаг - позволить мороженое зимой. Все обсуждают покупки, девочка тоже обсуждала бы, но она слишком занята.
Увлеченная беседа, скользкая дорога, женщина за рулем. Букет предвкушений. К сожалению, трагически оправдавшихся.
Впереди едущая машина набирала скорость. Глупая женщина тоже, продолжая вести интереснейший разговор о Петровне, купившей такой же халат на рынке за пятьсот, а не за тысячу рублей, и выслушивая доводы дочери о качестве сего предмета и довольно е причмокивание лижущей мороженое внучки.
Впереди едущая машина успела проехать на желтый сигнал светофора, а автомобиль глупой женщины решил затормозить на большой скорости, на скользкой дороге, на желтый сигнал прямо на черте. И, естественно, соблюдая законы физики, автомобиль вылетел на середину перекрестка, где, так же не успевший притормозить грузовой автомобиль ударил в бок машину глупой женщины с той стороны, где сидели дочь и внучка...
Время замерло для бедной глупой женщины. Ее дочь умерла мгновенно - ее висок проткнул осколок стекла. У внучки выпало мороженое и ударилось в противоположное стекло. Она потянулась за ним, но ей мешала дверь автомобиля, прижавшая ее ногу намертво в неестественном положении к заднему сидению. От обиды дитя пустило слезу. И умерло, спустя пару минут отчаянной борьбы за мороженое с диванно-дверным капканом.
Теща осталась жива.
Зеваки вокруг фотографировали смерть.
Милиция. Скорая.
Кто-то что-то быстренько ухватил из разлетевшихся покупок и ушел восвояси с видом, будто ничего не случилось, или они настолько заняты, что их не интересует типичная зимняя катастрофа...
Типичная катастрофа... Типичная смерть... Типично стенающая от одного трупа к другому, еще не плачущая и не осознавшая происшедшего типичная мать и бабушка...
2.
Теперь всё глупо. Анна Ивановна и муж потеряли к жизни всякий интерес. Муж. Слабый. Винит того, кто близко к нему. Кто пытается ухватиться за него. Кто прожил долгую жизнь и не отдал полностью накопившуюся в сердце любовь. Того, кого легче угнетать. Она, глупая женщина, виновата во всем. Эта мысль гнетет, убивает его. Проснулась дремлющая жажда мести. Он хочет уйти из жизни. В силу его слабости. Но не может. Прежде - отомстить. Он теперь не делает, как в детстве, не представляет себе жестокое убийство ненавидимого человека. Следовательно, месть не отпускает его, жрет его постоянно.
Из СМИ, из уст бегающей за ним, теперь уже худой, постаревшей, почти убитой женщины, он узнал давно все подробности происшествия.
Но он боялся осознать, что не в чем винить больше бедную старую женщину. Он чувствовал превосходство над ней, отвечая на все попытки заговорить с ним холодным взглядом.
В таком мучении прошло больше года. Обитатели этой квартиры заметно постарели и похудели. Анна Ивановна, потеряв надежду на прощение, но все еще с любовью приготовила завтрак зятю. Он безучастно съел его, и, как обычно, не поблагодарив, ушел. Но не собираться на работу, а в свою комнату. Там просидел он до вечера. Бедная Анна Ивановна хотела и порывалась было спросить, что он там делает, но не решалась. Пытаясь смотреть телевизор, читать. Она снова вспомнила катастрофу... слезы боли и отчаяния навернулись на ее глазах. Она сделала, наверное, миллионную перестановку в комнате, где раньше спала обычная хорошая семья. Но она смогла лишь сдвинуть стол немного и поменять местами пару стульев... В бессилии она рухнула на кресло и уставилась на люстру стеклянными глазами... Не было сил уже плакать.
Зять сидел в комнате в праздничном черном фраке и напротив зеркала и курил. Фрак сидел на нем необычайно красиво и стройно. Он заметно похудел, и черты его вновь обрели прежние обаяние и женственность. Лицо его не выражало ничего. Он вынашивал план, чтобы, наконец, вовеки утешить свою жажду мести. Он решил сделать это сегодняшним темным зимним вечером. Спустя ровно год и сорок дней после происшествия. Он позвал анну в комнату.
"Заговорил со мной! Что же он скажет? Может, что-нибудь личное, откровенное, что давно хотел сказать?.. - думала она, поднимаясь с кресла, - может, он простил меня..." - боязливо додумала она.
Исполненная надежд Анна Ивановна робко вошла в комнату.
Он сидел в кресле, во фраке. Черный фрак, белое лицо, взгляд исподлобья. Букет предвкушений. Комната была тускло освещена парой свечей. Напротив его кресла стояло еще одно, так, чтобы сидящий смотрел на зятя. За креслом зятя зеркало...
- Григорий, Гоша... - сказала Анна Ивановна со всей нежностью, но сама удивилась грубости своего голоса.
Он указал рукой на кресло напротив, она, боясь, как ребенок, села. На ее глазах навернулись слезы. Она хотела кинуться к нему, обнять, но его железный взгляд сковывал ее движения и сердце, и без того небольшое, до боли, заставляя чувствовать себя, как лабораторную крысу перед лицом злого гения.
Будто не слыша ее бормотание, он произнес тихо, разборчиво:
- Я ненавижу тебя. Ненавидел всегда. Ты не достойна просто смерти. И этот театр со слезами не растрогает меня. Не бойся. Я не оборву твою жалкую жизнь, чтобы потом еще сидеть за тебя.
Слезы высохли на ее щеках. Она вслушивалась в тихий металлический голос, даже не моргая красными воспаленными глазами.
Григорий из нагрудного кармана фрака извлек белый носовой платочек и аккуратно взял нож, лежащий рядом с ним. Он продолжил без эмоций свою страшную речь:
- Это нож, сохранивший твои отпечатки. Ты утром готовила бутерброд. Им я убью себя. Так как я самоубийца - моя душа неприкаянна. Она останется здесь и будет с тобой. Будет наслаждаться каждым моментом твоей окончательно испорченной жизни. Ведь блюстители закона обвинят тебя в моей гибели. За сим, бывайте, Анна Ивановна, - закончил он и, улыбнувшись, пронзил левую часть груди.
Анна увидела себя в зеркале и ужаснулась. Она вдруг почувствовала себя свободной. Сначала испугалась этого чувства. Потом расхохоталась и упала без сознания.
3.
В глазах темно. Что-то противно пикает в ушах. Смутно различимые белые стены. Толстый лысый маленький человечек в белом халате, накинутом поверх пиджака, сказал:
- Здравствуйте, Анна Ивановна! В больничку пожаловали, сердечко шалит. Соседям спасибо скажите. Они крик услышали, смех, а потом стихло всё. В дверь ломились, скорую вызвали. А вы сильная бабуля, - произнес человек, сменив тон на тихий, вкрадчивый, - Экого мужика ухандокали. После больницы вам мало чего хорошего светит. Хотя, если сделать ссылку на почтенный возраст, можно устроить вас в жёлтый домик, хи-хи... Эх, - добавил он трагично.
- Я не... - хотела сказать бедная женщина. Но не смогла. Не хватило сил. Отчаяние, боль... смысла нет... Жизнь пронеслась перед ее глазами. Счастливое детство, юность, родители, родственники, муж - покойник, дочь, внучка, забавные распри с зятем... Она не могла плакать. Не было сил вытолкнуть слезу.
Вдруг все оборвалось. Она услышала смех. В углу, у потолка. Он на миг заглушил все вокруг. Ища спасения, она глянула на человека, лицо которого превратилось в худое, бледное с впалыми глазами, щеками и острым носом его лицо. Оно весело улыбалось
Человечек вышел из палаты. Темно. В кромешной тьме разрасталась белая точка. Она ослепительно сияла. Три силуэта явились очам Анны. Женский, мужской и совсем маленькой девочки. Она узнала свою дочь, внучку и мужа.
Белоснежный платочек Анне протянула девочка. Мама мамы почувствовала его и поняла, что всё. Но не испугалась, а наоборот. Она торжествовала.
- Ей четыре года уже... - сказала женщина, - подожди пару минут, сейчас закончится.
Мужчина подошел к изголовью Анны, жены своей, и отключил все приборы. Анна медленно поплыла к родным.
- Я скучал. Ты ослепительно красива, как всегда, - сказал муж и поцеловал ее робко, как когда-то в шестнадцать лет.
Анна взглянула на свои руки, провела ими по лицу своему. Морщинки исчезли, белоснежная кожа, стройный стан. Ей никогда не будет темно и больно. Она тихо ушла. Ее тело обнаружили улыбающимся с мирно закрытыми глазами.
Неприкаянную душу Григория наполнили отчаяние и злоба. Он проклинал Бога и Сатану. Он кричал, вопил, но его не слышали и не видели. Все могло быть совсем иначе. Он рыдал, злился. Совсем один.
Там, в раю, они не помнили о земной жизни, не знали Григория, милостивый Господь воссоединил их вместе и избавил их от воспоминаний.
Григорий помнил всё. Он всегда возвращался в ту квартиру, проклиная её жителей. Жажда мести удовлетворилась. Проснулись другие страшные чувства. Проснулись, чтобы не спать вечно. Чтобы жить в этой душе, питаться ею, размножаться и веселиться, истязая её...
Александр Федорович понимает, что в его жизни что-то не то.
Александр Федорович встал утром с постели и смутно ощутил, что с ним что-то не так. Вернее, не с ним, с ним самим было все в порядке - он выспался и вообще хорошо себя чувствовал, и голова не болела. Впрочем, наш герой даже и не вспомнит, когда у него последний раз болела голова. И это утро не отличалось бы от предыдущих, если бы ни одно "но" - в подсознание, видимо, через черный ход забралось предательское ощущение, что что-то не так. Хотя это все вполне может быть ненасытная эгоистическая сущность человека - если дела идут хорошо, то вместо наслаждения она требует больше, лучше, она все время не удовлетворена. Ее надо или признать, или проигнорировать, или заглушить с помощью здравого смысла. Вот так и думал Александр Федорович, и от мыслей этих его было нахмурившееся лицо вновь украсила улыбка.
Затем герой повествования отправился делать свои постоянные утренние заботы. Он вообще любил мелочи, заботы и постоянство. Ведь целое складывается из мелочей, не так ли? Сложно поспорить, если вы не философ, конечно, или еще кто похуже. Но, как бы печально это не было, мысль об эгоизме натуры лишь ненадолго притупила ощущение, что в житии Александра Федоровича присутствует некий казус. Во время приема утреннего душа, бритья и других процедур, составляющих утренний туалет, мужчина понял, что проблема эта таится ни в неразрешаемых вопросах относительно смысла его, Александра Федоровича, жизни, а как раз в мелочах - в этих бытовых заботах, которые ему так нравятся. Пуще всего эти нелегкие думы настигали нашего героя во время завтрака - любимого и важнейшего приема пищи. Вот кофе из кофейника н наливает в чашку, вот добавляет сахар, а вот и на аккуратно отрезанный ломтик белого хлеба он намазывет тонкий слой сливочного масла - казалось бы, что может быть лучше. Ан нет! Нехорошие думы не дали насладиться этим процессом. Наш герой принял решение - подождать до завтра, и если и завтра не отпустит это ощущение, то он примет радикальные меры, а какие - этого он еще не знал.
Следующее утро для Александра Федоровича выдалось не столь радужным: мысли о том, что что-то не то, не давали ему спать. Они вызывали в голове зуд и даже туповатую боль, подобно разболевшемуся на ночь зубу. Снова убедив себя в том, что эта напасть временна, и вполне себе может быть вызвана погодными условиями (к слову сказать, была осень - туман и почти голые деревья с парой-тройкой коричневых листиков на каждом). Убеждение работало некоторое время, оно притупило жужжащее и сверлящее ощущение в голове, чтобы можно было привести себя в порядок и позавтракать.
Вот так и прошло несколько дней для нашего героя. Череда жужжаний и затиший. Но как-то раз случилось так, что Александр Федорович смог жить с этим чувством, а все потому, что ему в этом помог друг.
Как-то раз Александр Федорович решил подремать после обеда, и представьте его удивление, когда он обнаружил, что проснулся не один. Представили? А вот зря! Ведь он совсем и не удивился. Он сел на кровати и посмотрел на шкаф, стоящий напротив него. А одна дверь шкафа была зеркальной. Вот оттуда, из самого этого зеркала, и глазел на Александра Федоровича его старый новый друг. Старый, потому что уж с чем, а со своим отражением мужик знаком всю жизнь, а новый - потому что это отражение еще не выступало в такой роли.
- Ну что же, проснулся наконец? - молвило отражение и подмигнуло.
- Проснулся, - растерянно ответил Александр Федорович и тут же спохватился, - Эй, так а ты же это, да? Ну, как... Ты же отражение мое! Так я что, того? С катушек съехал, стало быть? Ведь я же сейчас сам с собой разговариваю.
- Вот-вот, а теперь рассуди по уму. Ты понимаешь, что я отражение. Более того, ты понимаешь, что я - это ты и что ты сам с собой говоришь. То, что ты не воспринимаешь меня отдельно от себя и все осознаешь, это, стало быть, ты не поехал. Все люди имеют внутренний диалог, а ты просто вылил его в удобную форму - в разговор с отражением. Кстати, будем знакомы. Я - Федор Саныч!
- А ты знаешь место, - говорил иногда Федор, - где даже самый буйный психбольной успокоится и умиротворится?
- Нет, - простодушно отвечал Александр.
- О! А ответ и близко, и далеко! - воодушевленно начинал Федор Саныч издалека.
- Ну-ка, просвяти-ка меня скорей, я весьма заинтригованный.
- Ну конечно же это космос! Представь дурочка в космическом пространстве! Там и пусто, и полно, там царит всеобъемлющее спокойствие, там гармония, там гармоничен даже хаос! И сколько чувств пробудит пребывание идиота в космосе, а выразить их некому, да и не за чем. Вот и будет там, разинувши рот, космос бороздить последний балбес царя небесного, пребывая с мире и покое.
- Надо же! А ведь сие не лишено смысла!
Вот так и болтали они дни напролет, и Александр федорович совсем бы и позабыл новое для себя ощущение неудовлетворенности, но оно вновь его настигло. Что ж, сказал он сам себе, теперь-то я не один, у меня есть помощник - вместе мы решим мою проблему, тем более помощничек-то появился неспроста именно во время, когда меня терзали нелегкие мысли - и рассуждение это было вполне логично.
- А знаешь что, любезный друг, Федор Саныч?
- Не могу знать, Александр Федорыч!
- Вот гложет меня ощущение какое-то неприятное и думы оно за собой несет недобрые.
- Относительно чего, дорогой, такие чувства? Уж не о жизни ли ты задумался?
- И все-то ты знаешь, Федор Саныч! Именно проблемы житейские бытового характера. Вот чувствую я, что в моей жизни изъян, что тут что-то неладно, а что именно - понять не могу. И знаю, что вопрос не глобальный, ошибка где-то на поверхности, так сказать, в материи, в мелочах. Не пойму я, так давай вдвоем и разберемся.
- А давай! В конце концов друзья не только для веселых бесед даны, друзья и выручать должны.
- И с чего начнем? Есть мысли, как к проблеме подступить?
- Начинать всегда следует с начала. Давай вспоминать, как проходит твой день. Ведь если проблема кроется в мелочах, то пошаговый анализ распорядка дня должен принести результаты.
- Да делал я уже такое - без толку. Я не только вспоминал, я и специально по ходу дня подмечал свои действия - все одно, только голова сильней болеть стала.
- Посуди сам: то ж ты один был, а сейчас-то за дело взялись две головы. Одна неглупая весьма, а другая такая же самая, только еще и свежая.
- Что ж, давай! Авось, что и выйдет. Ну вот, положим, пробудился я, потянулся и встал. Затем пошел, я извиняюсь, в туалет справлять нужду - большую и малую. После этого в ванной я мою руки. Затем иду на кухню, где меня ждет завтрак - обычно вареное всмятку яйцо, кофе и ломтик белого хлеба с кусочком масла. Затем я принимаю душ. Потом я читаю что-нибудь легкое и художественное, я предпочитаю игру воображения кинематографу. Затем я обедаю - обыкновенно горячий супчик и второе, а так же чай с булочкой. После обеда я люблю вздремнуть, а после сна я занимаюсь физическими упражнениями - в основном отжимаюсь, но иногда и приседаю. После я слушаю радио и смотрю в окно. И мир мне кажется таким живым, таким же живым и полным силой, как я после физических упражнений. Ну а дальше ужин и сон. Вот я это говорю, и чем больше я говорю, тем сильнее начинает болеть голова. Я, конечно, упускаю детали из разряда походов в туалет в течение дня либо умывания, мытья рук, но...
- ...все, что нужно, ты уже сказал. Мне кажется, я знаю причину твоей головной боли. Но я хочу, чтобы ты сам дошел до ее причин, тогда наше с тобой решение проблемы даст плодотворный результат. Поэтому, я буду задавать тебе некоторые дополнительные вопросы относительно ведения твоего быта, а ты будешь на них отвечать. А если ты ответить не сможешь, то мы, чтобы не терять время, перейдем к следующему вопросу, помнишь, как в школе?
- Да, какой интересный способ ты придумал. Конечно, мне прямо не терпится распрощаться с этим зудом в моей голове.
- Скажи мне, пожалуйста, любезный Александр Федорыч, сам ли ты готовишь себе завтрак?
- Нет, когда я иду завтракать на кухню, он уже дожидается меня там.
- А откуда он, стесняюсь спросить, берется?
- Так а мне жена его обычно оставляет, Татьяна. Она медсестра у меня - рано уходит, поздно приходит, но обо мне никогда не забывает позаботиться - святейшая женщина!
- Как замечательно тебе повезло с женой! А всегда ли у тебя горячий и свежий обед?
- Конечно! И ужин тоже! Вот, нашел, что спросить! Я же говорю - святая женщина!
- А видел ли ты, как твоя жена готовит тебе обед? Ведь свежий горячий обед уже дожидается тебя на тарелке, а жены нет как нет.
- Ну вот, у меня снова начинает болеть голова! Я думал, мы решаем мою проблему, а не вызываем у меня мигрень!
- Ничего-ничего, не думай об этом, перейдем к следующему вопросу. Где ты работаешь?
- Да временно безработный я. А так - в университете работал.
- А почему же перестал?
- Взятку взял. И совесть загрызла.
- Ну да, есть в этом некое благородство. Ты не утомился от моих вопросов?
- Нет, тем более, если это поможет делу.
- Дальше мои вопросы будут простыми и, может, глупыми, но все же отвечай на них. Ты, как человек образованный, должен понимать, что нельзя недооценивать простые вопросы. Скажи мне пожалуйста, на чем ты сидишь сейчас.
- На диване.
- А куда ты смотришь?
- На тумбу с зеркальной дверцей.
- А это единственная такая тумба в твоем доме?
- Да.
- И находится она строго напротив дивана?
- Да, господи, что за вопросы за такие!
- А ложишься спать ты на какой предмет мебели? - Федор Саныч был увлечен приближающейся развязкой, он не замечал возгласы Александра Федоровича.
- Да на кровать же, ну, на двушку - для меня и жены.
- А перед сном мы говорим с тобой?
- Да.
- И при этом ты видишь меня,
- Да!
- То есть, когда ты ложишься спать в свою кровать, повернувшись на бок, лицом к тумбе, я нахожусь напротив тебя, стало быть, в отражении зеркала в дверце той же тумбы?
- ДА!
- Ты что, во время физкультуры после сна в обед не отжимаешься, а мебель переставляешь? - спросил Федор Саныч вкрадчиво.
- Н-нет... - ответ прозвучал не так уверенно, как предыдущие.
- А сколько комнат в твоей квартире?
- Одна. Ну, санузел еще и кухня.
- Когда ты идешь на кухню либо в санузел, мы с тобой не перестаем разговаривать и смотреть друг на друга, ведь так?
- Так... - Александр Федорович начал совсем обмякать. Он запутывался все сильнее, однако же голова его уже не болела.
- А теперь подумай, чисто гипотетически, исходя из нашего разговора, есть ли у тебя два разных предмета мебели?
- Выходит так, что он один, если подумать логически.
- А есть ли у тебя санузел и кухня?
- Получается, что и их нет...
- А теперь я попрошу тебя держать эти выводы в голове, встать с дивана, подойти к тумбочке и повернуться ко мне спиной.
Александр Федорович повиновался.
- Так, хорошо, а теперь смотри внимательно.
Внезапно комната стала менять свои очертания. Спинка дивана куда-то исчезла, а вместо толстых подлокотников образовались два металлических перила. Да и вообще диван заметно уменьшился в размере, а вот ножки его вытянулись, он весь стал белого цвета - словом, он превратился в больничную койку, а квартира - в палату.
- Что ты видишь? - спросил незнакомый голос за спиной Александра Федоровича.
- Это... Что это такое? Я кровать больничную вижу.
- Обернись!
Приказной тон заставил нашего героя вздрогнуть. Мужчина медленно обернулся. То, что он увидел, повергло его в шок окончательно. За его спиной находилась прибитая к стене полка, на которой стояли цветочный горшок с папоротником и что-то, похожее на радиоприемник. "Рация!" - догадался Александр Федорович!
- Игорь Семенович, по-моему, вот сейчас было жестко. Не нужно было ему так резко приказывать.
- Нет, Тань, сейчас надо было поймать момент прозрения, пока он снова не стал входить в прошлые кондиции и не увидел свой диван.
- Вы правы. И что теперь?
- Посмотрим за реакцией. Тут или пан, или пропал. Либо встряска ему пойдет на пользу, как говорится, клин клином; либо... Вот зараза, он надумал в обморок падать!
- Сейчас я его на кровать положу, Игорь Семенович.
- Нет-нет, Танюсь, не надо. Пусть очнется на том же месте, где и упал, возможно тогда он вспомнит, почему здесь лежит.
Александр Федорович проснулся на полу в своей квартире. Голова его гудела. "Господи, какой кошмар! Что вчера было? Как мне не стыдно, я же профессор университета, хоть и бывший. Говорил же я Тане, ну не надо звать гостей на день рождения, отметили бы вдвоем, в кругу семьи". Такие мысли, несмотря на головную боль, вызвали улыбку у бывшего университетского работника. Хоть он не молод, но еще может веселиться так, чтобы ничего не помнить утром. Да и аппетит у него проснулся зверский. Александр Федорович пошел на кухню. Танечка, жена, святейшая из женщин, оставила ему горячий питательный завтрак. Наш герой не помнил, когда в последний раз его голова болела, пока не наступило это утро. Но эта боль вместо печали только вызвала у него улыбку. Ведь все шло хорошо, и дай бог каждому так жить, что даже больная голова - это повод улыбнуться.
В поисках космоса
- Скажешь еще! В таких вопросах ни в чем нельзя быть уверенным, но я точно говорю тебе - ты не прав, брат.
В комнате сидели двое. Двое вполне обычных парней, внешне ничем не выделяющихся, на вид им что-то около двадцати шести. Некоторый интерес представляла комната, где они находились, являющаяся небольшим помещением, заваленным всяким хламом, и скорее походившая на подсобку. За окном было темно, а комнату освещали глобус с подсветкой да свет от монитора компьютера. Компьютер, кстати сказать, не имел коробку системного блока, его "внутренности" были разложены в емкости, напоминающей ящик, прямо под столом. На стенах красовались плакаты с героями фентези, несколько плакатов с рок-группами и бесчисленные космические принты самых различных размеров Под потолком висел провод с патроном, но лампы в нем не было. В углу, на комоде тихо трещало радио, треск иногда сменялся отрывистыми звуками музыки либо обрывками фраз.
- Это почему же я не прав? Я тебе толкую, и не безосновательно, что космос внутри нас - это и называется микрокосм!
- О, ты все ссылаешься на доводы этих недоученых, философов, или вообще на религиозных фанатиков! А вот каковы лично твои ощущения, или ты просто принял на веру понравившуюся тебе идею? Вот я, например, никакого космоса в себе не ощущаю!
- Конечно, не ощущаешь, ты вообще ничего не ощущаешь. Ну разве что твоя жопа ощущает, что ей мягко, когда она на диван уселась.
- Но-но, не надо в свои споры мои части тела втягивать. Посуди сам, если я космос, ну, точнее аналогия, или еще точнее, проекция космоса... Хотя нет, не так! Я даже не могу понять, как я, набор мяса, костей и жидкостей, могу быть проекцией гармоничного спокойного и вообще прекрасного во всех отношениях пространства?
- Мне прямо страшно от того, как узко ты мыслишь! Окромя всего, что ты назвал, у тебя же есть психика, нервы, мозг, мысли... Да и вообще - наш организм, являющийся набором всего, сказанного тобой - он же гармоничен, организован, как космос.
- И что с этого? Не убедил, брат. Вот давай не будем уходить в абстракции: я хочу увидеть космос в себе, такой космос, какой вот он здесь на плакатах представлен.
- Эх ты, темный человек. Космос - это же не только темнота и звезды, это принцип красивого, это организация, это гармония, это мир, это принципы существования мира - и все это есть в тебе!
- Это самообман. Твои абстракции и какие-то неясные принципы - попытка убедить себя в вещах, которые ты не можешь увидеть и показать другим, чтобы убедить и их.
- Я вот, чего не понимаю. Мы постоянно ведем этот разговор, и заканчивается он всегда на одном. Но сегодня я хочу его немного продлить, хотя заранее уже знаю, что результатов это тоже не принесет. Я спрашиваю: мы же ведь видели космос?
- Видели.
- И не говорит ли это о том, что космос в нас?
- Хм, нет. Это говорит об игре воображения, основанной и наложенной на наши представления о космосе.
- Тем не менее, ты воображаешь то, чего не видел на картинках или в фильмах, то, чего не читал в книгах. На основе представлений о космосе ты видишь картинку, о которой не знал раньше. Выходит, что эта картинка в тебе, выходит, что она и есть ты. И она такая же реальная, как и объективный космос, тот самый, о котором ты и говоришь.
- Какое интересное замечание. Признаться, на минуту ты ввел меня в заблуждение. Но давай отвлечемся от космоса. На основе птицы, розового цвета и маленькой лошадки твое воображение может создать розового летающего пони. И это значит, что пони в тебе, что пони - это ты, и боле того, что это образ реально существующего розового летающего пони!
- Какой грязный софизм. Хотя, если взять теорию о множестве миров, в которых...
- Так, стоп! Я говорю о том, что я могу посмотреть и что я могу ПОКАЗАТЬ другому! Меня не интересует множество возможных миров. Ты совсем уже все усложняешь! И у меня уже начинает болеть голова. Представляю, как болит она у тебя в твоих попытках усложнить и запутать. Все, что просто - красиво, и наоборот, все красивое - просто. А значит простое равно космосу. Космос прост, и не надо строить теорий, что он во мне. Я его не вижу в себе. Во мне нет планет, звезд. Во мне есть кишки и кости. Единственное, что роднит меня с космосом, так это то, что внутри меня темно. И то, я пропитаюсь светом, если мне вспороть живот.
- Ты неисправим.
- Поздравляю, ты тоже.
- И мы снова ни к чему не пришли.
- Именно, но не томи же.
Один из парней достал сверток и затолкал содержимое в папиросную бумагу. Ребята переглянулись, улыбнулись друг другу и раскурили содержимое свертка. Затем они оба уставились на стену с космическими плакатами и отправились бороздить бесконечное пространство - один обнаруживал портал туда в своем воображении, а другой - в себе самом. Но суть была одна - до космоса добрались оба.
Девять утра
Ой, проснулся! Сколько там на часах? Раньше будильника, ну да ладно, все равно скоро вставать. Сон какой-то непонятный приснился еще. Вроде в общих чертах помню, но, когда пытаюсь прояснить, он от меня ускользает. Ну и ладно, спасибо ему, что разбудил безболезненно.
В общем, день мой проходит обычно, правда, несмотря на рутину, довольно уютно. Находясь в одних и тех же местах, можно замечать что-то новое при должном настрое. Ну или просто расслабиться, ведь гораздо удобней расслабляться там, где ты все знаешь. Вот и расслаблялся я сначала в универе, а затем на работе. Потоки новой информации на старых местах - что может быть приятней отслеживания их, только лишь позволение самому себе расслабиться и подумать о чем-то своем, либо вообще не думать. Ну, так или иначе, день рутинный и событиями не насыщен.
И вот, собственно вечер. Люблю вечера перед выходными, можно прогуляться не спеша, задуматься, задержаться. Поздняя осень на дворе, темнеет рано, листья с деревьев почти облетели, народу мало, лавочки пустые, свет фонарей и проклевавшейся через облачное небо луны отражается в окнах домов. Такой густой, объемный вечер, вполне себе детективно-нуарный или даже мистично-постапокалиптичный, короче - атмосфера, уносящая меня за пределы мира. "И вот он идет и смотрит исподлобья точно перед собой, не замечая случайных прохожих, а прохожие не обращали внимания на него. У всех были свои заботы и темные дела, и никто не хотел знать насколько черна душа того, чей плащ развевается, делая темную ночь еще темнее". Вот это я выдал мысль! Но надо в магазин заглянуть и на остановку, а то как-то зябко стало.
Да что ж такое, ни одной маршрутки, битый час тут стою, да и людей на остановке нет. Хм, а ведь действительно нет. И вокруг нет. И машин нет. Окна в домах не горят. Я что, забылся, вздремнул что ли? Да нет, вроде не обворован, покупки со мной, кошелек, ключи, телефон - все на месте. А времени-то сколько? Девять. Зябко как-то. Эх, придется домой пешком идти. Вот только я развернулся и прошел пять метров, показался автобус, как это обычно бывает, классика. Неясная маршрутка, номера нет, может, не остановится, подожду. О, порядок!
- Здравствуйте! А по какому маршрут едете?
- Здравствуйте, а куда вам надо?
- Мне на *ую улицу, это остановка Энская получается.
- Ну садитесь, поедем!..
В автобусе были пассажиры. Да разношерстная компания такая, длинноволосый парень, у другого волосы взъерошены, третий - азиат какой-то, правда, он мне знакомым показался, да они все похожи. Помимо них еще несколько человек, все размещались по одному на сидении. Я тоже сел на пустующее место у окошка. В автобусе были шторки и желтый уютный свет лил с крыши. Музыка не играла, вообще все было тихо, только изредка раздавались шажки одного паренька и его тихий голос - он переходил от одного пассажира к другому, о чем-то говорил с каждым по паре минут. Ну, может, сектант, кришнаит, например. Ну, если на остановке не заснул, то здесь имею все шансы, так что этот паренек меня спасет.
- О, привет, новый пассажир!
Слева от меня нарисовалась физиономия "кришнаита".
- Привет, - говорю - ты тут всех пассажиров встречаешь?
- А чего не встретить хороших людей, на этом маршруте у нас тут не так уж и много человечков. Ты вот лучше мне расскажи, с чем сюда пожаловал.
Вот так не ожидал. Такой парень хороший, и гопник оказался, тогда чего его другие пассажиры не гнали?
- Домой еду, покушать прикупил вот.
- Покушать - это хорошо, - сказал парень неожиданно грустно, а затем прибавил с уже возобновившимся огоньком в глазах, - да я не про это спрашиваю! Растолкуй мне, что тебе снилось сегодня!
- Да я как-то и не помню. Ничего, наверное. Хотя, да был сон какой-то...
Так, стоп. Зачем я ему это говорю. Зачем он завел этот разговор. Как он узнал, что мне что-то снилось? Хотя, может просто ткнул пальцем в небо. Ну, необычный разговор с людьми не в себе уж точно не даст мне заскучать и заснуть.
- Не беда, что не помнишь. Отодвинь шторку.
Я отодвинул. То, что я увидел, поразило меня. Нет, ошеломило. Или какое там слово помощнее. Мимо проплывали горящие деревья, люди сражались: кто-то сидел в окопах, кто-то бежал вдоль дороги, до меня доносились мягкие и приглушенные звуки боя, чем-то напоминающие стук колес, как ты его слышишь, когда едешь в поезде.
- Ну, кто там с кем воюет? - поинтересовался "кришнаит", на лице его играла добрая заискивающая улыбка, в глазах горел огонек.
- Я не знаю, не понимаю, не могу разобрать...
Внезапно я понял. Это же картины моего сна! Я вспомнил все детально! Вот я дома, слышу приглушенный раскатистый звук, выхожу на балкон, там клубы пыли застилают глаза, забираются в ноздри и уши, закрывают солнце. Вот я уже в гарнизоне, с автоматом в руках, полный разгруз... А вот я в окопе уже, сверху на меня валятся люди, мои люди, я смотрю вверх, а там все то же черное небо, все та же пыль, я смахиваю пыль с часов - девять часов. Саня, Саня, сколько времени? - ору я. Девять ноль одна - отвечает Саня. Это я и сам вижу, девять чего? УТРА! Это слово отпечаталось у меня в мозгу, оно въелось в мой ум, мне стало страшно. Чувство ледяного сковывающего страха окатило меня с головы до самых пяток. Я замер, вытянулся в струну, в голове послышался свист, ни одного звука, только свист, а затем я обмяк, стал ватным. Это чувство длилось долю секунды. УТРА! Я с ребятами лежу на холме, вокруг пыль, песок, земля, гарь, дым, пепел, темнота. Я вижу нечто, я чувствую страх в горле, я стараюсь не дать дойти ему до головы. Из пыли и тумана доносится нарастающий грохот. Я смотрю на ребят, нас слишком мало, я уже знаю, что нас слишком мало. Очертания невообразимых фигур проявляются из тьмы. Тьма, которая скрывает в себе еще большую тьму. Метра под три ростом, несметная орда чудовищ мчится на нас. Я встаю. Встает отряд из ста человек. Я опускаю оружие, я смотрю, как завороженный на чудищ, чудища топочут и визжат. Ребята стоят и молча смотрят. Одни. Во тьме. В безысходности. Но не в страхе. Это расслабленность и полное отсутствие мыслей. Это то, к чему стремятся монахи в своих медитациях.
Я увидел в окне себя, ребят, чудищ, только с другого ракурса, я проехал мимо этой картины. Я смотрел ей вслед и не мог оторваться.
- Ну, кто воюет-то?
- А ты выгляни в окно.
- Да там все едино в окне - ландшафт один: леса, луна да небо. И вообще, я не ханжа к каждому в окно заглядывать. Мне интересно, что ты сам скажешь.
- Не могу сказать, не знаю, мы воюем и... И тьма.
- Страшно?
- Не знаю.
- А ты сражаешься?
- Да.
- Ну, значит, вовремя пресекли.
- То есть?
- То есть - на твоем веку сражение. Было бы... Короче, сам все поймешь, устраивайся пока, нам долго ехать.
Вот блин! Да я и забыл, я ж домой еду. Я в маршрутке, я с пакетом из магазина, я после работы, я после учебы, я перед выходным!
- Эй! Что за паника в глазах? Посмотри на ребят - другие же не паникуют, - парень все так же улыбался, - кстати, никого знакомого тут не видишь?