Мои жизнеописания будут, наверное, неполными, если опущу эту тему а тема, надо сказать, весьма любопытная, но для описания трудная, во всяком случае, для меня, непрофессионала. Как обойти некоторые "острые углы", чем заменить некоторые, прямо напрашивающиеся, слова, выражения - вот в чем для меня сложность, почему долго и тянул с этой темой, несмотря на уговоры друзей описать то, что знаю.
"О сексе в условиях детской воспитательной колонии"
Как уже писал, довелось мне некоторое время поработать в Атляне, географически ничем не примечательном месте, однако знаменитом тем, что располагалась там детская колония для несовершеннолетних преступников и вот этим фактом Атлян был известен всей стране. Малолетние преступники мужеского пола в возрасте до 18 лет, годами не видящие женщин, кроме колонийской фельдшерицы Верочки и нескольких учительниц, страдали от этого невероятно и восполняли недостаток в женском обществе "подручными" средствами. Пожалуй, не было воспитанника, в кармане которого не нашлось бы нескольких порнографических карточек, бережно хранимых и жадно разглядываемых в удобном и укромном уголке, в туалете к примеру,. Колонийское начальство, сколь регулярно столь и безрезультатно, боролось с этим "злом", пытаясь вытравить "заразу", неожиданные "шмоны" (обыски) не помогали, изъятое непостижимым образом очень быстро репродуцировалось. Как в закрытую зону, при всех строгостях режима, заборах, решетках и т.д. попадала порнопродукция, одному Богу ведомо, да и то, если поверить, что он всемогущ.
В смысле секса самым лучшим вариантом были фильмы, в которых хотя бы что-то можно было разглядеть. Почему "хотя бы что-то", да потому, что фильмы для воспитанников отбирались с таким тщанием, что попытки разглядеть там нечто сексуальное для нормального человека обречены были на провал, но не для молодого колониста, изголодавшегося по женскому полу за долгие годы отсидки. Чуть приоткрывшаяся коленка, мелькнвуший на мгновение локоток, бретелька бюстгальтера, выскочившая неожиданно из-под халатика, чуть задравшаяся юбка, всех этих мелочей было вполне достаточно, чтобы остальное домыслить и насладиться. Однажды, в поисках развлечения попал я в кино вместе с воспитанниками. Был у нас, вольнонаемных, как нас там называли, свой клуб в поселке, но фильмы были редкостью, а в зоне шли регулярно и, при желании, можно было в сотый раз посмотреть "Чапаева" или еще что-то из советской классики. На сей раз шел фильм "Качели"- проходной фильм, убей Бог, если помню, о чем там шла речь, но что-то о любви, как же без нее, и есть там женщина, молодая, симпатичная, которая демонстрирует залу свои самые безобидные части тела. С самого начала я был ошарашен неадекватностью поведения зала, неадекватностью в смысле происходящего на экране и реакцией на это зала, вряд ли зрители вдумывались в суть происходящего, они хотели одного, чтобы героиня больше двигалась, как в том анекдоте про Зыкину, выступающую перед армянской аудиторией: "Ты можешь не петь, дорогая, ты только ходи по сцене, туда-сюда, туда-сюда". Обстановка в зале накалялась, подавшиеся вперед тела, алчные устремленные на экран взоры. Апогей наступил, когда набежавший ветерок оголил до половины бедер ноги героини, качающющейся на качелях ... Тут воспитанники, элементарно, вынули свои рвущиеся наружу органы и начали яростно онанировать, ничто уже не могло сдерживать их, даже присутствие воспитателей. В зале повис крепкий запах конюшни. Я просто ошалел от неожиданности происходящего и еще долгое время потом не мог прийти в себя от увиденного столь вопиюще откровенным и мерзким было это действо.
"Сеансики"
Вообще, все, что могло дать некоторое удовлетворение половых потребностей, называлось "сеансик". Получить "сеансик", значит - сексуально самоудовлетвориться с помощью чего либо. Это и порнокарточки, и кино, вернее те жалкие крохи, которые можно было там уловить. Я уже упоминал о нашей колонийской фельдшерице Верочке. Получив от начальства абсолютно строгие инструкции в смысле отношений с воспитанниками, она строго их соблюдала. Молодая, симпатичная блондинка, в белом халатике, несмотря на все ухищрения скрыть, выдававшем женские прелести, являлась для всей колонии страшным возбудителем. Когда Верочка шла по колонии встречные колонисты замирали, сопровождали каждый её шаг, жадно ловили каждое её движение, раскрытые рты истекали сладосрастной слюной. Верочка была классным "сеансиком", да не всегда и не каждому везло её лицезреть. Чтобы быть точным до конца, нужно упомянуть еще колонийских учительниц,, девушки, закончившие Челябинский пединститут, прибыли на работу по распределению, считавшимся неплохим, хоть и глушь, зато зарплата была повыше, чем где-либо. Как помню, красавиц среди них не было, но молодые, стройненькие и на колонийском-то "на безрыбье и рак, рыба". Рассказывали, как их инструктировали на предмет появления перед воспитанниками. Платья должны были быть максимально закрытыми, с длинным рукавом, каблук низкий, ну, а уж подавать там какие-то знаки внимания, ни-ни, боже упаси, однако, помню, подавали, и какие-то эксцессы, разборки на комсомольских собраниях с формулировкой "за непристойное поведение" были, молодость брала свое, и то, как тут устоять, когда на уроке смотрят на тебя вожделенными взглядами шестьдесят пар глаз.
"Петушиная" тема.
Колония для несовершеннолетних до 18 лет, это официально, но сидят в ней и постарше. Пользуясь отсутствием документов, многие выдают себя за несовершеннолетних, получая по суду скромные сроки и содержание в таких вот колониях, где условия, по сравнению с тюрьмами, несравненно лучше да и "шишку держать" (главенствовать) можно. Не знаю, догадывается ли об этом начальство, наверное, да, и использует ситуацию в своих целях. Все население колонии разбито на отряды, 10 отрядов, в каждом по три "бугра" (бригадира), в массе своей здоровые лбы из вышеописанной категории, держащие, буквально, в "ежовых рукавицах" вверенные им подразделения, привилегией для "бугров" являлась возможность не работать. Любое неповиновение в отряде жестко подавляется, периодически, когда нужно наказать весь отряд и собственных кулаков нехватает, "бугры" объединяются, а это, как минимум, тридцать человек, и "молотят" весь отряд , невзирая на правых - виноватых, всех подряд, все должны бояться, страх- великая сила, особенно, в таких заведениях, называлось это мероприятие - "хашар". Мало того, "бугры" не учились, хотя вся колония обязана была учиться, и очень старались поддерживать в отряде не только дисциплину, но успеваемость в школе и трудовые показатели в рабочей зоне. Если отряд на хорошем месте, можешь наслаждаться жизнью, пользоваться некими благами и привилегиями и тянуть потихоньку срок. Вот где было "соцсоревнование", о таком я , будучи мастером на стройке, мог только мечтать. Так вот, продолжу сексуальную тему в приложении к "буграм". Эти колонийские "аристократы" "сеансиками" удовлетворяться не хотели и принуждали к сожительству обычно слабых здоровьем, не могущих постоять за себя товарищей.
Не знаю масштабов этого явления, но думаю, что было оно довольно распространено. "Потерпевшим" присваивалось "гордое" имя "петух", "смыть" которое не представлялось возможным, оно приклеивалось навечно. Впервые я столкнулся с этим, когда однажды в мебельном цехе, где работал некоторое время технологом, разнимая двух драчунов, не поделивших стамеску, назвал их петухами. Боже, что тут началось, они готовы были убить меня, ярости их не было предела, и то, что я новичок и могу не знать законов колонии, их не волновало. Затем добрые люди объснили мне суть инцидента и таких грубых ошибок я уже никогда не делал.
Была у нас, вольнонаемных, некая возможность заработать отгулы, что для меня, живущего в Челябинске, имело немалое значение. Каждую ночь на кухню назначался дежурный из числа неработающих там постоянно, в обязанности которого входило проконтролировать закладку продуктов, поддержание порядка и пр., вот во время таких дежурств увидел я нечто любопытное, касающееся заявленной темы. Вместе с дежурным и поварами в ночь работали воспитанники, которые убирали, драили столы, мыли посуду. Посуда-алюминиевые битые-перебитые чашки, послужившие верой и правдой не одному поколению воспитанников.
Делалось это так. Очищенные от остатков пищи чашки метались в ванну с раствором хлора,
Метнуть надо было так, чтобы попасть в окно, отделяющее варочную от помывочной, а там уже чашка ударялась о стену и падала прямо в ванну, где вся посуда с диким грохотом подвергалась перемешиванию эдаким деревянным веслом-лопатой , считалось, что она уже помыта и затем, для чистовой помывки, чашки снова летели, на сей раз в ванну с чистой водой, также ударяясь о стену и падая вниз. Непопавшие в окно чашки грохались о цементный пол. Можете себе представить, какой там стоял шум и скрежет. Наутро, ни свет - ни заря, прибегали "раздатчики" от каждого отряда, в задачу которых входила сервировка столов. Они подходили к поварам, наполняли пищей чашки и вот тут начиналось самое интересное. Перед тем, как поставить чашку на место, "раздатчик" наметанным движением "мацал" (щупал) её по днищу и, в зависимости от ощущений ставил её в то или иное место. Затем приходил отряд, по команде садился, ложка своя, персональная, всегда за голенищем сапога, каждый, прежде чем приступить к еде, "мацал" свою чашку и, в зависимости от чего-то, ел или не ел, поднимал шум и требовал обменить чашку. Ларчик открывался просто, у каждого "петуха" было строго свое, "петушиное" место и чашка, вот соответствием чашек и мест "раздатчики" и занимались, и не дай Бог им было перепутать, такие случаи были большой редкостью и заканчивались страшным мордобоем. Так вот, что интересно, сколько раз дежурил на кухне, пытался рассмотреть, что они там нащупывают на днищах чашек, наверное значки какие-то, что же еще, но так и не рассмотрел, настолько битые они были, тут опыт требовался и немалый. У "петухов" было все свое, неприкасаемое. На работе - инструмент, на который никто не посягнет, все личные вещи, которыми никто под страхом смерти не воспользуется, место в столовой и т.д., каста неприкасаемых. Было еще одно правило, тот, кто воспользовался "петушиным", автоматически становится "петухом", но это, правда, проверить не удалось, так что, думаю, может и вымысел, хотя чегож они так боялись всего "петушиного", может как раз поэтому.
"Зарисовочка "Утренний твист"
1957-58 годы. В стране страшная тяга ко всему иностранному. Твист , буги-вуги, фуражка "лондонка" с резиновым козырьком, "кок", галстук-ниточка, подошвы-"манка", "джаз на костях", брюки-"дудочки", жвачки, "стиль", вобщем. Утро в колонии по перевоспитанию малолетних преступников. Сигнал побудки. Изо всех дверей, как ошпаренные тараканы, выскакивают, подгоняемые "буграми", воспитанники, в семейных черных трусах до колен. Торчащие во все стороны мослы. Выстраиваются нестройными, заспанными, ежащимися от утренней прохлады шеренгами на плацу и ждут. На колонийском радиоузле на старый проигрыватель ставится твист записанный народными умельцами на рентгеновском снимке, отсюда и "джаз на костях". Начавшие изливаться из репродуктора энергичные звуки приводят всю инертную массу колонистов в неописуемое движение. Они дергаются как чертики на веревочках, вихляют жидкими задами, кривляются, сливаются попарно, имитируя половой акт, все стриженные наголо, расписанные "наколками", с блатными мордами, зрелище, скажу я вам, не для слабонервных, такая вот зарядка, но начальство довольно, подвигались и ладно.
"ФУРАЖЕЧКА"
Куда бы ни шли - строем и с песнями. Любимая песенка в то время - "Фуражечка", написана была атором для учащихся ФЗУ, однако вот прижилась в колониях, хорошо под шаг ложилась и пелась за милую душу.
Идет отряд - старательно марширующая серо-черная масса, в фуражечках восьмиклинках, черных фуфайках, кирзовых сапогах, крепкий запах карболки и махорки. Не поют - орут, чем громче тем лучше, начальству так-то больше нравится, широко открывая рты, с блатными интонациями, сверкая "фиксами" и очами, как в бой.
... "Фуражечка, фуражечка хвалить тебя не грех,
наденешь так и кажется, что стал солидней всех,
что стал красивей, стал нарядней, стал солидней всех"
Эт-то точно, солидностью от них так и перло, аж за версту. Попав в армию, нашел много общего между армейской и колонийской жизнью и, в частности, что касалось строевых песен. Запевалой у нас был некий Жмурин, явно с блатным прошлым, когда он запевал мне сразу вспоминалась моя колонийская страница жизни, и хоть пел Жмурин - "Краснознаменная, дальневосточная, в боях познавшая радость побед..." а слышалась мне пресловутая "Фуражечка" в исполнении воспитанников Атлянской трудовой колонии.
"Фиксы" - вставные железные или золотые зубы а чаще их имитация, для форсу.
ОБ АМНИСТИИ И "ПЕТУХАХ"
Тема будет неполной, если не опишу, что ж такое представляли из себя "петухи". С двумя из них познакомился я в обстоятельствах необычных. А дело было так. Однажды пришла в колонию радостная весть - амнистия, событие, которого ждала ежесекундно вся колония, ежесекундно - на протяжении долгих месяцев, а кто - и лет. О ней говорили, ею бредили, ею жили. Любое новое в колонии лицо расспрашивалось, в первую очередь, о ней. Радостнее и желаннее этого события не было ничего. Смотрел я на этих людей и думал, вот, казалось бы, прошли уже, в свои невеликие годы огонь и воду, многое повидали, испытали, ничего, казалось, не боялись и обстановка колонийская тюремная стала привычной и родной, в любой обстановке находит человек для себя определенные радости, привыкает, ан нет, ничто не может сравниться со свободой и надо было видеть слезы счастья в глазах тех, кому объявлялась амнистия. В связи с амнистиями, которые для несовершеннолетних были нередкостью, у нас, вольнонаемных, появлялась опция - съездить за государственный счет в любое место нашей необьятной Родины на три дня без дороги. Поскольку все воспитанники несовершеннолетние, во всяком случае, считавшиеся таковыми, требовалось по закону сопроводить их до места проживания и сдать под расписку родителям или милиции. В дороге в обязанности сопровождающего входило всячески опекать, кормить подопечного и т.д. Объявлялись города, Родина наша огромная, а сидели в колонии со всей страны, посему и выбор был большим, что душе угодно. В стольные города ездило начальство, а что попроще нам, смертным перепадало. Зачастую не хватало сопровождающих и амнистировали в несколько этапов. В одну из таких амнистий выбрал я для себя Магнитогорск, по причинам, к теме не относящимся. Дали мне двоих пацанов где- нибудь 10-13 лет, прочитали мораль, чего да как, куда привезти, кому сдать и пр. и, под конец, предупредили: " Оба -"петухи", смотри с ними, аккуратнее, ласковее и так, мол, судьбой битые. Недалек путь от Сыростана до Магнитогорска, но и то хватило пообщаться с пацанами. Сначала замкнутые были, да и я необычно себя чувствовал, ответственность большая, все боялся, не случилось бы чего, а случалось всякое. Рассказывали бывалые, что в дороге ЧП случались и по приезде на место. Как говорится, не отходя от кассы, стырят амнистированные сумку у тетки или ларек гробанут и "пожалуйте бриться", снова в колонию. Ну это, видать, большие любители были колонийской жизни. Подопечные мои постепенно разговорились, оттаяли. Один- коренной магнитогорец, с трех лет без отца, который в бегах, мать - уборщицей в техникуме, еще двое детей поменьше. Мать пьет горькую и приводит домой "кавалеров"- собутыльников. Пацан сам себе предоставлен с младых ногтей. Связался с такими же, а с какими еще, и вместе ограбили пьяного, сперли бумажник, часы, еще какую-то мелочь. Второй -сельский, из деревни какой-то магнитогорской. Рассказывает, ехал с младшей сестренкой на телеге с сеном, заснул и не видел, как сестренка свалилась и разбилась насмерть, вот за это, мол, и сидел в колонии. Надо сказать, пацаны такой вот категории соврут, дорого не возьмут, складно врать могли, жалобно, со слезой, не знаю, что тут правдой было, что ложью, не верилось мне, что за такое "тяжкое" преступление упечь могли пацана на несколько лет, ну да "за что купил, за то продал". Смотрел я на этих пацанов, бледных с синими кругами под глазами и думал о тех, кто сделал их "петухами", это до какой-же степени низости надо было дойти, чтобы сотворить подобное с еще детьми. По приезду, первым надо было сдать горожанина. Стучим в дверь, открывает женщина, всклокоченные волосы , неопрятно одетая, кидается на сына и начинает в голос выть, как по покойнику, пытаюсь успокоить, чего ж выть-то, вот же сын твой вернулся. Осматриваюсь - полутьма, убогость, запах нечистот, разбросанные кругом тряпки, раздрызганная мебель. Из-за дверей комнаты на нас смотрят две чумазые девчушки. Да, обстановочка, не знаю, где и лучше, может, как раз в колонии. Женщина, опомнившись, начинает суетиться на кухне, что-то готовить, но я категорически отказываюсь откушать в этой обстановке и, получив расписку о доставке её чада, отбываю. Со вторым проблем, вообще, меньше, сдаю милиции, которая препроводит его затем в деревню. Все - свободен и я, на целых три дня амнистирован, а ведь не шучу, хоть и был вольнонаемным, но настолько окунался в лагерную обстановку, что зачастую забывал, вольный или ЗЭК.