Погорелов Роберт : другие произведения.

Детство и юность Элизы.1915-1934

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первые десятилетия Советской страны.Так их увидела латышка Элиза, родившаяся в России.
  
  
Предисловие Роберта к Воспоминаниям Элизы
  
  Мой тесть, Аркадий Тимофеевич Кожемякин написал воспоминания о своей жизни в буржуазной Латвии и в советсткое время. Коротко о себе и родных.
  Одна из любимых его внучек, уже в Америке, куда она уехала в поисках трудного счастья, оформила эти воспоминания с большим портретом на обложке. Красиво. Много над этим оформлением потрудился её муж Том.
  
  "Мама, -обратился я к своей матери много времени спустя после появления этих Воспоминаний в нашей семье, - напиши о своей жизни, я помню часть того, что ты рассказывала, но могу ошибиться. Как я смогу рассказывать твоим внукам о прошлом нашей семьи?"
  Мать согласилась, а через несколько дней сказала: "Я буду писать, но не буду смотреть как написаны воспоминания Аркадия Тимофеевича."
  И она приступила к работе. Но так как в её обязанности входили и домашние работы, то времени у неё было немного и работа над воспоминаниями растянулась на долгое время.
  В то время у нас уже появился компьютор и я, в восторге от этой машинки, принялся оформлять свои многочисленные записи в печатном тексте. Начал печатать и воспоминанаия матери. Дело шло довольно туго. Количнство страниц черновиков подошло к четырем сотням и продолжало расти.
  Большую помощь мне в ускорении этой работы оказало мое опрометчивое начинание - обпубликование начала Воспоминаний на форуме Мембраны. Из многочисленных форумцев нашлось два десятка читателей, кого эти Воспоминания затронули,кому они понравились. От меня требовали продолжений. Это заставляло меня возвращаться к рутинной работе редактирования текста и публикования.
  
  15 сентября 2004 года я закончил оформление основной части (до 1947 года) Воспоминаний и принес матери первые печатные листы в качестве подарка к её 89 годовщине дня рождния.
  
  На продолжение руки у меня пока не поднимаются. Да это и хорошо - сейчас (май 2007 года) Элиза дополняет и изменяет послевоенные воспоминания. В ходе работы строение повествования изменялось и сейчас Воспоминания представляют собой множество отдельных рассказов о жизни тех времен с единой канвой - судьбой моей матери Элизы.
   Май, 2007. Роберт.
   P.S. Спустя год я решил объединить четыре части воспоминаний в одно общее собрание рассказов. Одновременно оставляю и прежнее разделение воспоминаний на четыре части.
   Май, 2008. Роберт.
  
  

Детство и юность Элизы.1915-1934

   Первые десятилетия Советской страны.Так их увидела латышка Элиза, родившаяся в России.
  

Моя родословная и немного о себе.

  
   Я, Зельман Элиза Карловна, родилась 15 (2) сентября 1915 года, в деревне Ушаковка Жадовской волости Карсунского уезда Симбирской губернии в царской дореволюционной России. По национальности латышка, крещена в лютеранской церкви.
  
   Мой отец, его родители, братья и сестры.
   Мой отец Карл Яковлевич Зельман родился в 1877 году в поселке Айнажи (Видзиме). Его родители Екабс и Юла Зельман были бедными крестьянами. Землю арендовали.
   Семья была большая - 6 сыновей и 1 дочь. Сыновья: Карл, Эрнест, Роберт, Янис, Август, Петр. Дочь звали Бертой.
   Жили так небогато, что зимой детям, чтобы прокатиться на санках с горки приходилось ждать очереди, так как зимние сапоги были одни на всех. Иногда один шел в сапогах, а другой, если было не очень холодно, бежал босиком. Скатившись на санках, оставлял их обутому и убегал на печь греться.
   В бане мылись каждую неделю, а зимой иногда по два раза в неделю, чтобы сэкономить на еде. После бани дольше спали и ели не три раза, а два.
   В один год был неурожай, и семья переехала в Валмиерский район, волость Кокмуйжас, хутор Вилюм. Там вновь стали арендовать землю.
  
   Судьба братьев и сестры Карла. .
   Роберт, Эрнест и Берта остались работать на земле.
   Янис за революционную деятельность в 1905 году был арестован, посажен в Цесискую тюрьму, потом перевезен в Нерете и расстрелян.
   Август пошел в Латышские стрелки, был тяжело контужен в боях под Перекопом. Впоследствии он приехал к Карлу и несколько лет у него прожил. Вскоре умер в госпитале.
   Пётр учился в г. Корсунь в России, потом в 1918 году оформил отъезд в Латвию. По пути заехал навестил нас. В 1927 году он написал нам письмо, что поступил учиться в Латвийский Университет.
  
   Семья моей бабушки проживала в Яункалнавас. Мой дедушка по матери Лапиньш Андрей, бабушка - Лапинь Мелания. Моя мать Мелания была их старшей дочерью, родилась в 1887 году, младшую звали Анна.
  
  

Карл и Мелания.

  
   Карл
   Мой отец Карл в 1892 году с 15 лет стал жить отдельно. Работал на паровых молотилках и малых лесопилках, ремонтировал, читал пособия по слесарному делу и технике.
  
  
   Первое сватовство Карла.
   1901 год. Прекрасным летним днем 23-летний Карл стоял около крыльца хутора в растерянности. Из раскрытых окон были слышны женские голоса:
   Статный, молодой рабочий с мастерских Кокмуйжас (Деревянного имения), не пьющий и не курящий, спокойного характера считался на местных хуторах, среди молодых красавиц завидным женихом.
   О нем хорошего мнения на лесопилке и в мастерских. Год назад, на Лиго познакомился Карл с молодой красивой девушкой с местного хутора.
   Вы знаете, что такое праздник Лиго?
   Летом на селе работают много, но на Лиго все работы прекращают и празднуют два дня.
   Праздник начинается 23 июня. Молодежь празднично одета. У девушек на голове веночки из полевых цветов. Венки из дубовых листьев уже сплетены заранее.
   Всем Янисам одевают эти венки на голову, да иногда и не Янисам.
   Идут компанией к дому ближайшего Яниса любого возраста, славят Яниса и хозяйку дома, поют Лиго песни.
   Их хорошо принимают, угощают пивом и тминным сыром. Когда они уходят, то с ними идет дальше и молодежь этого хутора.
   Идут с песнями в другой дом или хутор.
   К вечеру на полянах и около рек организовываются костры.
   Около них песни, танцы, шутки, массовые игры, веселье всю ночь до утра.
   На утро 24 июня все расходятся по домам отсыпаться.
   В этот день очень часто идет дождь. Есть даже такая поговорка: лист ка Яню диена (льет как на Янов день).
  
   Вот на такой Янов день и познакомился в прошлом, 1900 году Карл с молодой красивой девушкой, танцевали, веселились, а потом проводил её домой.
   Начали встречаться.
   К весне Карл решил, что пора жениться. Назначили день, когда он придет и сделает предложение и познакомится с родителями.
   Настало это воскресенье, Карл одел новый костюм и отправился к хутору будущей невесты.
   И вот Карл стоял около крыльца хутора в растерянности. Из раскрытых окон были слышны женские голоса. Было тепло, пахло летними цветами.
   По прибалтийской пунктуальности пришел Карл на полчаса раньше, он уже поднялся на крыльцо и сейчас не знал, что делать.
   За приоткрытыми окнами разгорался скандал.
   "Дриз Карлис янак... Скоро Карл придет меня сватать, а ты еще мои туфли не почистила!.." Женский голос потише оправдывался: "Я прибирала, готовила..."
   Карл тихо сошел с крыльца. "...Надоела ты мне, выйду за Карла замуж, служанку найму! Вот тебе!" На крыльцо сквозь приоткрытую дверь вылетела и упала туфля.
   Карл кашлянул и решительно ступая поднялся по ступеням крыльца, прошел мимо лежащей туфли в комнату. Там уже было тихо. Будущая невеста стояла около матери и успокаивала её: "милая мамочка, ты устала, у нас уже все готово! Вот Карл о котором я тебе рассказывала! Встречай дорого гостя! Я сейчас обуюсь.". Мать тихо пригласила Карла войти.
   "Не беспокойтесь, - ответил будущий жених, - я зашел на минуту проститься и сказать, что свадьбы не будет.
   Я не хочу, чтобы моей женой и матерью моих детей была женщина, которая бросает туфлей в свою мать. Я уезжаю отсюда навсегда. Прощайте"
  
   В этот же день он уехал в город Венден (сейчас - Цесис).
  
   (Я вспоминаю эту семейную легенду и сочувствую той далекой во времени латышской красавице. Очень ей хотелось замуж за красивого парня! Понервничала перед приходом жениха, и все нарушилось... Благодаря той далекой, нелепой для неё случайности я имею сейчас возможность писать эти строки. - Р.)
  
   Карл в одном из технических журналов нашел адрес машиностроительных мастерских Дома Рейтер в Вендене. Вот туда он и отправился. Показал управляющему свои журналы. Рассказал о предыдущих местах своей работы. Его приняли.
   С 1901 года по 1910 год он учился и работал в Машиностроительных мастерских Рейтера в г. Цесис (Венден).
  
   Мелания
   Ему было 28 лет когда он познакомился с 18-летней Лапинь Меланией Андреевной. Сохранилась фотокарточка Мелании примерно тех лет.
   Три девушки и два латышских парня сидят среди зелени, у ребят в руках мандолины.
  
  
[]
  
  
Мелания с друзьями в 1908 году. Она в верхнем ряду.
  
   Родители Мелании жили в Мадоне. А учиться её послали в Венден (Цесис).
   В первом классе её спросили на уроке русского языка: 'Назови рыб, которых ты знаешь! - Рыба, щука, ящик! - А почему ящик? - Ну, а как же? Его всегда берут, когда ловят рыбу'.
   После окончания четырех классов школы она попала в Дом Рейтере. Работала там девушкой.
   Помогала по дому, пекла в праздники печенье, была в этом Доме как у себя дома.
   Её свадьба с Карлом была сыграна в этом же доме.
  (Вот свадебная фотография - много народа, впереди седобородые деды, красивый дом, красивые люди. - Р.)
  
  
[]
  
  
  Это произошло спустя пять лет после знакомства Карла и Мелании, 28 ноября 1910 года. Венчались в Вендене в Яня базнице.
  
   (Много лет спустя мы зашли как-то с моей матерью в эту большую и красивую церковь. Шла служба. Народа было немного. Мы посидели на скамейках с высокими спинками, послушили. Потом тихо вышли .
   В прихожей церкви задержались, мать захотела положить в большой ящик пожертвований деньги, но 25-рублевки было трудно всунуть в узкую щель. Почти сразу за нами вышел служка, он внимательно посмотрел на старания моей матери.- Р).
  
  

Переезд в Россию.

  
   Знакомый из Дома Рейтера пригласил Карла на стройку лесопильного завода в местечко Хотимск Могилевской губернии. Карл и Мелания согласились.
  
  
  
[]
  
  
  
Карл и Мелания.
  
  
   (Мне мама рассказывала, что по дороге в Россию моя будущая бабушка впервые увидела продающиеся на пероне очень красные яблоки и попросила мужа купить их. Карл объяснил ей, что это не яблоки, а томаты. Но купил, Мелания попробовала и в этот первый раз томаты ей очень не понравились.
   Спустя несколько лет томаты врач порекомендовал ей есть к большом количестве без соли, чтобы рассосались камни в почках. Помогло. - Р.)
  
   В Хотимске у них в 1912 году родилась дочь Лайма . ("Счастье" в переводе, а также, богиня удачи. - Р.) В том же году хозяин Хотимского лесозавода стал строить ещё один лесозавод и как подрядчик Московско-Казанской железной дороги пригласил Карла на новый завод.
  
   Юрловский завод.
   Юрловский лесозавод строился в 20 км. от ст. Барыш, 10-ый км. Тупик Патрикеевской ветки. Карл руководил строительством. Не было ни инженеров, ни мастеров был только один главный механик - Карл Яковлевич Зельман. Бывших крестьян он учил строительным и заводским профессиям.
   Завод построили, и заработал он хорошо.
  
   Мельница, семья, жизнь.
   Квартира, в которой жила его семья, была хорошая, но средств уже хватало и Карл в 3-х км. от завода купил хороший дом с надворными постройками, большим огородом и полуразрушенной водяной мельницей. Эту мельницу восстановили, чему жители села Ушаковка были очень рады.
  
   В 1913 году родился сын Эволд. На следующий год началась война и смутное время. Карл свои сбережения - 2000 рублей золотыми монетами, чтобы не пропали, положил в Государственный Банк.
   (Карл накопил эту сумму золотыми монетами (400 штук, если пятирублевиками). Я как-то взвесил пятирублевую золотую монету. Её вес, помнится, оказался равным 4,25 грамма, следовательно, Карл отнес в царский банк 1,7 килограмма золотых монет. - Р.)
  
  
  
[]
  
  
  
Карл, Мелания, Лайма, Эволд и приехавшая погостить сестра Мелании Анна в 1915 году.
  
  
   15 (2) сентября 1915 года родилась дочь Элиза. Это - я.
  
   Моих родителей жители деревни уважали. К маме приходили как к доктору. Она приготовляла из желтка яйца, подсолнечного масла (ложка) и муки (ложка) мазь, которая очень помогала при нарывах. Она примерно так же действовала как мазь Вишневского. Мама помогала лечить простуду и желудочные нарушения. Все это, конечно, делалось бесплатно.
   На войну папу не взяли, так как у него было трое малых детей. Много крестьян и рабочих забрали, и жить стало хуже. Поля плохо обрабатывались, деревни нищали.
  

Новое время - новая жизнь.

   Репатриация.
   После Февральской революции 1917 года хозяин завода уехал, и Временное правительство прислало директора.
   В 1918 году было объявлено - желающие латыши могут уехать в Латвию. Карл собрал нужные документы и отдал их директору завода для отправки их в Москву. Ждет месяц, другой - директор говорит, что ответа ещё нет. Карл оформляет документы ещё раз и идет сдавать в волость, но оказывается, что уже поздно. Директор, желая сохранить нужного специалиста, не отослал документы. Так Карл с семьей остался в Советской России.
   Летом 1918 года брат Карла Петр, обучавшийся в г.Корсунь, по пути в Латвию заехал к нам. Оставил нам скрипку и часть вещей. Когда мы его провожали на станцию, Пётр нес меня на руках. Мама говорила мне - иди, дочка, ножками, а Петр - нет, я понесу её. (Элизе было почти три года-Роберт П.)
  
   Неурожай.
   В 1921 году была засуха, неурожай и особо трудно было первую половину следующего года. Озимые были засеяны, ждали урожая, люди ели лебеду, дикий лук, несли последнее зерно на мельницу.
   Приехал из госпиталя бывший латышский стрелок Август. Стал работать у нас на мельнице. По указанию Карла он бесплатно молол зерно тем, у кого кормильцы были на войне или погибли.
  
   Починка мельницы.
   Весной 1922 года прорвало дамбу, пруд вытек, мельница встала. Пришла делегация крестьян и говорит: "Карл Яковлевич, мы, мужики, возобновим дамбу, покорми нас".
   Зарезали свинью, стали готовить еду, печь хлебы. Сделать еду помогали две соседки.
   Когда дамбу починили, дали работавшим продуктов. Вскоре дамбу прорвало в другом месте.
   Снова пришла делегация мужиков. Стали просить восстановить дамбу и обещать, что найдут виновного.
   Карл ответил: "виновных искать не надо, восстановите дамбу, буду хорошо кормить, дам муки домой. Но, если будет сделано плохо, и прорвет ещё раз, то больше восстанавливать не будем, мне платить больше нечем и третьей свиньи нет. Обойдусь без мельницы, и вы будете ездить как раньше за 30 км."
   Больше дамбу не прорывало.
  
   Денежная реформа.
   !921 год и следующий для деревни были очень тяжелыми. Многие разорились, но были и нечестные люди, которые разбогатели.
   Одна история того времени.
   Один крестьянин с большой семьёй, с малыми детьми несколько лет строил новый дом, экономил, отказывал себе во всем. Летом 1921 года дом построили, но случился неурожай, и он продает дом богатому соседу. Часть взял сразу зерном, чтобы засеять озимые, а на остальное в волости выписали вексель.
  
   В это время объявляется денежная реформа, и большие миллионы превратились в рубли и копейки. Крестьянин пришел к Карлу и в ужасе рассказывает, что сосед принес 1рубль и 90 копеек и требует расписаться в погашении долга.
  
   "Что мне делать, Карл Яковлевич? Помоги! И дома нет, и с голода помрем!" - просит он Карла.
   Карл пошел с ним в волость к судье.
   Судья распорядился: произвести срочную выплату долга зерном, а иначе будет суд и зерно конфискуют. Крестьянин получил своё зерно. Мужики были довольны восстановлению справедливости.
  
   Контузия Августа все больше ухудшала его здоровье. Иногда он пробовал играть на скрипке, которую оставил Пётр, но что это были за звуки! Голова у него болела всё сильнее. Он лег в госпиталь и оттуда не вернулся.
  
   Налаживание жизни.
   Осенью 1922 года и последующие годы урожай был хороший. Вернулись с войны уцелевшие мужчины. Земля была поделена по количеству едоков в семье. Все крупные предприятия были национализированы.
  
   Брюшной тиф.
   Жить стало легче, но пришла новая беда. Эпидемия брюшного тифа - тяжелая заразная болезнь. Люди заражались через воду и пищу. Поднималась высокая температура, начинался бред. Многие умерли, но многих и вылечили. После болезни нужно было соблюдать диету, можно было есть только каши и бульоны. Тех, кто съедал ржаной хлеб или острое, кислое, спасти было нельзя.
  
   Оспа.
   К весне 1923 года эпидемия тифа утихла. Прошел слух, что приближается эпидемия оспы. Приехала целая бригада врачей, стали делать прививку. Наша семья и многие другие жители сделали прививку, а часть людей не сделала, многие даже прятались.
   Оспа пришла. У заболевших тело покрывалось сыпью, которая чесалась так сильно, что не было сил удержаться от жедания расчесать. После почесывания пузырьки сыпи лопались и у выздоровивших оставались глубокие ямки, рябь.
  
   Умирали не все. Наши соседи Семины не сделали прививку. Заболела старшая дочь и наш приятель, её брат Гриня. После выздоровления сестра стала рябой, а её брат нет. Мы повстречались с ним, он не рябой, улыбается. Мы удивленно спрашиваем "Гриня, ты не рябой?" - "Рябой! Но не там!" - отвечает он и показывает свои ноги и живот - все рябое. Гриня не хотел, чтобы над ним в будущем смеялись и когда нестерпимо зудело лицо, он чесал ступни и живот. Ему было всего 8 лет. Оспа закончилась.
  
   Быт.
   В деревнях ещё не было колхозов и жили своими продуктами. Немного своих продуктов продавали, чтобы купить керосин, соль, мыло, спички, керосиновые лампы и фитили для них.
  
   Были лампы пяти, семи и 10 линейные. У нас дома была лампа 20-и линейная, так называемая 'Молния' и висела она над столом в столовой. Дома кроме 10-и и 7-и линейных ламп был и керосиновый фонарь под стеклом 'Летучая мышь', чтобы ходить на конюшню и коптилка для бани.
  
   Те, кто работал на заводе или занимался ремеслом - кузнецы, гончары, плотники и зажиточные крестьяне покупали одежду и обувь.
   Безлошадные (бедняки) покупали мало и одевали такую одежду только по праздникам и в церковь. В обычные дни ходили в самотканой одежде из конопли и льна.
   Чтобы сделать такую одежду из самотканной ткани надо было: посеять, убрать, выдергивая с корнем, лен или коноплю Снопы немного высушить и обмолотить, затем отмочить, высушить, в деревянной мялке мять небольшими частями, чтобы твердая часть стебля - кострика ломалась и отпадала и оставалось волокно. После этого начиналась работа с волокном.
  
   Расчесывали гребнем и на прясле (доска для сиденья с гребнем с одной стороны) пряли веретеном нить.
   Женщины и девушки длинными зимними вечерами собирались вместе на 'посиделки' пряли, вязали и пели песни. Весной на деревянных станах вручную ткали полотно, потом стирали, расстилали на траве под солнцем отбеливать. Из льняной ткани делали полотенца, скатерти, кофточки, из конопляного холста бельё, из грубого холста мужские штаны. Красили корой ольхи или купленными красками.
  
   Многие носили лапти - довольно удобную и прочную обувь сделанную из лыка молодых лип. На ноги надевались шерстяные чулки и онучи (портянки) из холста и зашнуровывались веревками (как у римлян) от ступни до колена.
  
   Школа.
   В Ушаковке была 3-х классная начальная школа, а за 7 км. на Румянцевской фабрике была 7-летка. Когда моя старшая сестра Лайма закончила 3-й класс, её подруги не пошли учиться дальше и она тоже захотела остаться дома и учиться прясть. Родители настояли на продолжении учебы. Лайму вместе с соседней девочкой возили в дальнюю школу.
  
   НЭП
   1923,1924 годы были годами НЭПа, Новой Экономической Политики. Они принесли народу ощутимое облегчение. Была разрешена частная торговля, мелкое и среднее предпринимательство по патенту. Торговля и мелкое производство расцвели.
  
   Ярмарка.
   Недалеко от Ушаковки на пригорке стояла церковь и Жадовский мужской монастырь с большим садом, обнесенным каменным забором с узорными металлическими прутьями. Перед входом в церковь была большая площадь Пустынь, на которой три раза в год устраивалась ярмарка.
  
  
[]
  
  
   Эту гравюру мне прислал один из двоюродных внуков Лены - подруги Лаймы и Элизы - Шарагин Евгений. Недавно мне пришло от него письмо, в котором было сказано: ...Я правнук мельника Чекушкина Константина, который жил в Вашем доме в д. Ушаковка. Дом до сих пор стоит. А рядом лежат жернова с мельницы. Монастырь сейчас востанавливают. Вновь обретена икона Жадовской богоматери. Тетя Дуня упомянутая в тексте, это моя прапрабабушка, а Лена это жена старшего брата моего деда. Так что земля очень маленькая и все так в мире взаимосвязано. С уважением, Шарагин Евгений г. Саранск. - Роберт.
  
   На Петров день, 30 июня по старому стилю на площади Пустынь проходила ярмарка. Помню такую первую ярмарку во время НЭПа.
  
   Ещё накануне к вечеру, со всей округи и из окрестных волостей съехались на лошадях торговцы, поставили палатки с дощатыми стенами, прилавком, брезентовой крышей. Те, кто победнее - просто палатки из брезента.
   Построили большую харчевню со столами и скамейками. Кроме прочего там подавали воблу, вкусные пышки и бесподобные калачи, пили чай и самодельный лимонад.
   Ставили временный театр - балаган. Представление давали два приезжих клоуна, им помогали два брата с нашего завода и их сестра.
   Зазывала кривлялся и приглашал зайти. Я была с мамой на таком представлении. Комедийные кривляния были не умные и грубые, мне не понравилось. Но публика смеялась и веселилась.
   Рядом с балаганом была настоящая карусель, с бархатной крышей, с которой свисали гирлянды стеклянных цветных бус. Садились на лошадей и удобные скамеечки. В середине карусели за пологом играла шарманка с барабаном и звонкими тарелками.
   Хотя плата за катание была небольшой, у многих деревенских мальчишек нечем было заплатить, и хозяин брал их наверх крутить карусель.
   На следующий заезд они садились вниз, а крутили уже другие ребятишки. Все занимали свои места, хозяин начинал крутить шарманку, помощник бить в барабан, Ребята начинали крутить карусель, сначала тихо, потом быстрее, барабан бил всё громче.
   Сердце замирало в груди, все неслось мимо по сторонам. Потом вращение замедлялось, музыка стихала, карусель останавливалась и так повторялось до позднего вечера.
   Из развлечений для более взрослых были 5 лодок- качелей и шаги - гиганты. К высокому столбу к вращаемуся на его верхушке железному кольцу были привязаны четыре веревки с петлями - сиденьями. Надо было сидя бежать и затем лететь, пока ноги не прикоснуться с землей. Это было очень весело.
  
   Продавали китайские бумажные игрушки, птички из глины, свистки, губные гармошки.
   Шум толпы, свистулек, гармошек, смех.
   Продавалось мороженое в нескольких местах по 3 и 5 копеек. Это недорого, но покупали его немногие. Деньги считали по-старому на миллионы, а платили по-новому - рублями и копейками.
   Подошли мы с мамой к мужикам торгующим с лотка фруктами, мама спрашивает: - 'Сколько стоит лимон?' Ей отвечают, - 'Двадцать пять лимонов!'
   Мы купили лимон, отошли, а я спрашиваю у мамы, как это понять. Оказывается, так называли миллионы.
  
   Праздники.
   На рождество папа приносил сосну и мы наряжали её самодельными игрушками. Лили из бараньего сала свечи, мама пекла печенье, папа приносил из магазина большую банку монпансье (леденцы). Зажигали свечи.
   Прибегали деревенские ребятишки, спрашивали, - 'Христа славить?' - 'Славьте, славьте,' - отвечала мама. Ребята начинают петь - 'Рождество твоё Христос, Боже наш - и так дальше. - Со светлым праздником вас!' - 'И вас тоже!' - отвечает мама и дает всем печенье и конфеты.
  
   Зимой, за 7 недель до пасхи в воскресенье было Заговенье, праздновали Масленицу. Пекли блины и варили кашу, обильно смазывая скоромным (сливочным) маслом. Была поговорка ' Кашу маслом не испортишь!'
   Катались на лошадях с санками, под дугой звенел колокольчик, веселились, пели песни. Ребятишки катались с горки на санках и ледянках.
   В 'чистый понедельник' наступал Великий Пост, длившийся 7 недель. Говели, т.е. не ели ничего скоромного (молочного и мясного). Ели хлеб, овощи, грибы и постное (растительное) масло. Рыбу можно было есть в понедельник, среду и пятницу.
  
   Через 6 недель поста наступало Вербное воскресенье. Ломали прутья вербы и в шутку хлестали друг друга, приговаривая:
  
   Верба бела - бьет за дело,
   верба красна - бьет напрасно,
   верба хлёст - бьет до слез.
  
   Последняя неделя называлась страстной. В это время рыбу есть не разрешалось. Верующие ходили на исповедь, получали прощение грехов. Мне мама тоже разрешила сходить с подружками на исповедь. Подружки мне объяснили, что попу надо рассказать про свои грехи и потом на все (!-Р.) его вопросы отвечать ' грешна, батюшка'.
   Так я и сделала, отвечала : "грешна батюшка".
  
   После отпущения грехов целуется рука попа и крест, причащаются хлебом и кровью господней - сладким слабеньким вином.
   На пасху ещё в субботу мама специально варила много яиц с луковыми перьями, клала их в большое решето в кухне на стол.
   Когда народ возвращался из церкви, ребята подбегали к нашему дому и весело провозглашали - 'Христос воскрес! - Воистину воскрес!' - отвечала мама и давала каждому крашенное яйцо. Эти убегали, прибегали другие, всё повторялось. Мама улыбалась, всем было весело - Праздник!
  
   Религия.
   Каждый год в начале июня происходили "Провода".
   Провожали икону Казанской Божьей матери в Казань. Шествие было красивое. Крепкие нарядные парни (служители церкви) несли большую икону в золоченой раме, несли хоругви, пели псалмы. Идти было далеко - 20 км. до станции Барыш, поэтому весь путь шли не все. От Барыша везли поездом в Казань.
   Позже икона снова появлялась в нашей церкви.
  
   У церкви была пристройка, небольшая белая с голубым часовня. Ниже часовни был крутой спуск под гору.
   А из горы бил родник с чистой водой, дно его было выложено светлым камнем. На Крещенье женщины с детьми шли сюда за святой водой, набирали в бутылки и ставили дома за иконы на божницу.
  
  
  
[]
  
  
  
Так выглядел источник в довоенное время. Прислано Евгением.
  
  
  
  
[]
  
  
  
Так выглядит этот источник сейчас.Прислано Евгением.
  
  
   Мы - лютеране.
   У нас дома не было ни святой воды, ни божницы с иконами. Мои родители были лютеране. У мамы была одна книга в красивом переплете с крестом на обложке на латышском языке, старинный шрифт. Я в это время ещё не умела читать ни по русски ни по латышски.
   В нашей семье посты не соблюдались. Как-то на вербное воскресенье мама напекла пирожков с мясом, ватрушек и булочек. Зашла к нам одна крестьянка, поздравила с праздником и спрашивает, - 'Андреевна, (в деревнях женщин звали по отчеству), чем у тебя так вкусно пахнет?'
   Мама пригласила её к столу. От пирожков и ватрушек она отказалась, а булочек поела, похвалила и вдруг спохватилась 'Ой, наверное, они скоромные, на молоке с яйцами? Согрешила!' 'Не беспокойся, - говорит мама - ты же не знала, пусть это будет грех на мне'. 'Ну, прости тебя господь', - гостья перекрестилась и заулыбалась.
  
   В церковь мои родители не ходили, а вот поп к нам 2 раза приходил.
   Один раз пришел зимой и спрашивает 'Карл Яковлевич, ты наверно знаешь когда будет пасха, я был в волости, там не знают, а в уезд ехать не решаюсь. Ты человек грамотный, всё умеешь, скажи, какого числа будет пасха, чтобы я мог рассчитать, когда объявить Масленицу и Великий пост'. Папа попросил придти чуть попозже.
  
   У нас был старый дореволюционный календарь с очень подробными сведениями восхода и захода солнца, луны, расчет фаз луны, что очень важно при расчете времени Пасхи.
  
   Расчет такой - после 22 марта (дня равноденствия) в первое полнолуние еврейская Пасха, в первое воскресенье после полнолуния лютеранская и католическая. Если полнолуние попадает на понедельник или вторник, то в первое воскресенье обе Пасхи бывают вместе, а если полнолуние в среду, то православная отступает на неделю. Папа объяснил попу, тот узнал дату и был этим очень доволен.
  
   Крестный ход с молением дождя.
   Другой раз поп тоже приходил за советом.
   Была весна 1922 года. Голодное время, всходы были хорошие, но было сухо и жарко. Поп пришел и рассказал, что бабы замучили его требованием сделать крестный ход, чтобы молить бога о дожде.
  -Как думаешь, Карл Яковлевич, будет сегодня дождь, или нет?
   Папа подумал и ответил - нет, сегодня дождя не будет, но скоро должен быть, зайди завтра утром.
   Папа знал народные приметы и был наблюдательным.
   На следующий день папа сказал ему - сегодня будет дождь.
  После утренней службы (обедни) поп объявил крестный ход.
  
   Звонили колокола, впереди шествия шел поп и кропил землю святой водой, пономарь читал псалмы, певчие пели молитвы, парни несли икону и хоругви, за ними шли верующие. Прошли в поле, затем повернули в деревню и в это время яркая солнечная погода стала портиться.
   Небо нахмурилось, подул ветер. Шествие было уже в нашем конце деревни, когда пошел дождь. Люди идут, поют, идет дождь, а со стороны из ведер ещё и поливают идущих, потому, что была примета, чем больше их обольешь, тем больше будет дождь. Дождь после крестного хода прошел очень хороший.
  
   Игра в деревенскую Сходку.
   На площади, где мы играли в разные игры, стояла трибуна. Как-то кто-то из девчат вспомнил, что осенью был сход и на этой трибуне 'выступали'. Мы стали играть в сход.
  
   Вначале степенно, как мужики подходили к трибуне, начинали мужицкий разговор. 'Урожай осенью был хороший, я всё убрал, засеял озимые и хлеба хватит до нового урожая'. Другая продолжает - 'Я тоже все убрал. На днях был на мельнице, смолол рожь и баба спекла хлеб. Чистый, без лебеды и желудей'. Третья - 'И я был на мельнице, ободрали мешок пшена, баба сварила молочную кашу, как на масленице'.
  
   Потом одна из девчонок забегает на трибуну и кричит - 'Тихо! Собрание считаю открытым! Выступаем по очереди. Да здравствует пятая годовщина Октябрьской Революции!'
   Её сменяет следующая, потом еще одна.
   По очереди забегаю на трибуну и я, тоже кричу - 'Да здравствует пятая годовщина Октябрьской Революции!' За мной вбегает другая, и так по несколько раз мы бегали на трибуну.
  
   Это была только пятая годовщина!
  
   Хозйские заботы.
   Урожаи 22-го и последующих лет были хорошие. Мельница работала в полную силу. Но надо было за ней следить.
   Был только мельник, нанятый по найму, других работников не нанимали. Основная папина работа механиком Юрловского завода требовала от него всё его внимание. В 1924 году папа, посоветовавшись с сельским советом Ушаковки, решил продать мельницу с домом и огородом. Купить захотел Серебряков, хозяин старой ветряной мельницы, находившейся в 20 км. от Ушаковки. По договору Серебряков должен был выплачивать долг за всё это в течении трех лет, с условием, что если за это время всё не будет выплачено, то договор будет считаться недействительным. Мы переехали на жительство в поселок Юрловского завода. На три км. ближе к месту работы папы, куда он ходил, начиная с 1913 года по тропинке через лес, сокращая путь на один км. Переехали вместе с коровой, собакой и кошкой Старушкой.
  
  
   В поселке Юрловского завода.
   Квартиру дали хорошую двухкомнатную, с большой кухней и кладовой, с электрическим освещением, погребом, конюшней, сараем для коровы и сеновалом.
   Дом был 4-х квартирный, за ним ещё такой же, а дальше сосновый лес. Напротив, через площадь стоял дом директора.
   На площади было место наших игр. С самого утра к нам прибегала младшая племянница директора Галя, которая вместе с сестрой Ниной приезжала к нему летом гостить из Ленинграда, присоединялись другие дети.
   Нам оборудовали настоящую детскую площадку - поставили Гиганы (Гиганты), качели. Мы играли в лапту, чижик, пятнашки.
   За директорским домом была контора, конный двор с двумя выездными лошадями, тарантасом и санями. У директора был персональный кучер Александр.
   Вдоль подходящей к заводу железнодорожной ветки стояли дома рабочих лесозавода. Был небольшой клуб с самодеятельным театром, работала начальная школа с одной учительницей. Больных кучер Александр отвозил на директорской лошади к фельдшеру или в больницу за 7 км. в поселок Румянцевской фабрики. Это был культурный центр нашей волости. Там были почта, театр, больница, 7-летняя школа, в которой мы все трое - Лайма, Эволд и я учились.
  
   Зимой нас возили на санях, весной, когда дороги были плохие, жили там. В другое время ходили 7 км. пешком и это мне не казалось трудным. Через поле, лес, село Жадовку, опять через поле и селение Румянцевской фабрики.
  
   Лечение Крайновых.
   В первые годы Советской власти на некоторых заводах зарплату выдавали каждую субботу. Если рабочий болел, то больничный листок не выдавали, но зарплату платили полностью. В основном люди дорожили своим рабочим местом, работали добросовестно, но были и исключения.
  
   На Юрловском заводе было четыре рамы, каждую раму обслуживала бригада рабочих с опытным рамщиком. Два рамщика были братьями из семьи Крайновых. В этой семье было еще два брата, сестра и мать и все любили выпить.
   (Это они на ярмарке подрабатывали балаганными актерами).
   Начинали пить в субботу, в понедельник, в похмелье посылали младшего брата на завод сообщить, что они больны.
   Однажды братья пили до среды, а вышли на работу в четверг. Им говорят, что в следующий раз их повезут в больницу лечить.
  
   В следующий понедельник Крайновых опять на работе нет. Помощник директора сам идет к ним домой, они стонут, мол, мы больные. Помощник идет на фабрику, приезжает на тарантасе, говорит, что директор приказал вести их к доктору.
   Привез их к фельдшеру, с которым было заранее договоренность. Тот осмотрел их и сказал им: 'дааа, вы больны, я дам вам лекарство и вы выздоровеете' - и дал им выпить касторки.
   Обратный путь для братьев был очень тяжелым. Касторка подействовала очень сильно, и всю дорогу братья бегали в кусты. На завтра они были на работе и больше по понедельникам не болели.
   Эту историю я узнала позже, когда мне было уже 10 лет. Жена директора, дружившая с моей мамой, рассказала эту историю ей, а мы с Галей играли рядом с ними и всё это слышали.
  
   Буря.
   Мы с мамой ходили в лес за грибами и ягодами. Однажды, мама и мы с Лаймой пошли за ягодами. В лес в сторону Ушаковки. Светило солнце, было тихо. Но вот подул ветер, солнце спряталось, на небе появились какие- то странные облака, что- то в них крутилось. Мы почти побежали домой.
   Уже пробежали завод, как сзади раздался сильный грохот - свалило заводскую трубу. Когда мы были почти у самого дома, меня приподняло и бросило прямо на забор. В дом мы добрались, держась за забор. Потом пошел град, разбивавший стекла окон. Некоторые градины были с куриное яйцо. Но продолжалось это не долго. Засверкало солнце, ветер стих, и мы выбежали на улицу. Таял град, валялись доски с крыш.
  
   Когда пастух пригнал стадо, то он был удивлен тем, что творилось в селе, оказывается, ураган прошел очень узкой полосой.
  
   Катание яиц.
   Ушаковские девочки собирали в лесу землянику и приносили нам на продажу. Мама покупала ягоды, угощала девочек булочками и ватрушками (она их пекла каждое воскресенье) и однажды спросила, как там наш бывший дом и не видели ли они нашу пропавшую кошку.
   Девочки рассказали, что в доме живет мельник Чекушкин с женой, а под крыльцом дома наша кошка принесла котят. Мы с Лаймой решили как-нибудь сходить посмотреть. Собрались на Пасху. Мама дала нам по паре яиц, и мы пошли. Посмотрели на дом, зашли к соседям.
  
   Нам рассказали про наших подружек и про нашу кошку Старушку (так её мы звали). Лайма осталась играть с Леной, а я с Клавдией пошли смотреть как девушки (взрослые) катают яйца.
   Катают их с большой деревянной лопаты для выпечки хлеба немного наклоненной. На полтора метра от лопаты полукругом чертится черта (кон) и желающие играть ставят свои яйца на кон. Яйца по очереди ставят на лопату и отпускаются, если задевает какое-нибудь на кону, то катающая забирает его себе и катает дальше.
  
   Девушки очень старались, но не понимали, что яйца не могут катиться прямо. Я так внимательно смотрела на игру, что одна из девушек предложила мне как гостье поиграть с ними. Первый раз я направила не совсем точно, учла это и во второй раз выиграла яйцо, потом ещё и ещё. Мне стало не по себе, и я сказала девушкам, что больше играть не хочу и не знаю, что делать с яйцами. Два отдала маленькой Вере (она была круглая сирота, жила очень бедно с тетей), а остальные три поставила на кон. Распрощалась с девушками и в очень хорошем настроении пошла с Лаймой домой.
  
   Новое назначение.
   В начале лета 1926 года директора вместе с механиком (моим отцом Карлом Зельман) вызвали в Москву. На обратном пути папа в вагоне попил чаю с мёдом, простудился и тяжело заболел.
   Пеницилина и сульфодимезина тогда не было, и от воспаления легких многие умирали. Болел он тяжело, выздоровел только к осени.
   В Москву директора и папу вызывали на собеседование. Рядом с заводом лес был уже вырублен и его через два года собирались закрыть, а вместо него построить Васильевский лесокомбинат, недалеко от Казани, немного выше по Волге. На место механика было решено назначить Карла Яковлевича Зельман.
   Отъезд планировался на лето 1927 года.
  
   Отъезд.
   Летом следующего года пришло распоряжение из Москвы: прибыть на новое место работы в июле месяце.
   Вместе с нами уезжала ещё одна семья - Барыниковы. Нам выделили по одному товарному вагону. Паровоз привез их со станции Патрикеево близко к нашему дому, и мы погрузили все свои вещи и скот.
   Часть вещей нам пришлось погрузить в вагон Барыниковым. В нашем вагоне папа отгородил место для нашей коровы Вербочки, оборудовал ясли - кормушку, положили запас кормов и даже опилки для пола. Получилась чистая комната.
   В другом конце оборудовали место для себя. Погрузили вещи, продукты, комнатные цветы и даже ящик с розами.
   Эти розы росли у нас в Ушаковке под окнами в палисаднике. Оттуда мы перевезли их на Юрловский завод, а сейчас они поехали с нами в Васильево. Розы были очень красивы, и хотя листья и были как у шиповника, но бутон был полный и сам куст был похож на вьющуюся розу. Цвели эти розы всё лето.
  
   Прощальное угощение.
   Почти всё погрузили.
   За пару дней до отъезда мама, (я и Лайма ей помогали), напекла наше фирменное печенье - сухарики.
   Рецепт такой:
   растирается сливочное масло с сахаром, хорошо перемешивается с яйцами, добавляется изюм, мука, ещё раз перемешивается и в форме белого батона хлеба, чуть тоньше и длиннее, испекается в печи. Полностью остывшие готовые булки нарезаются ломтиками и на протвине (противне) наполовину подсушиваются в уже немного остывшей печи. Получаются сухарики и хрустящие и мягкие, вкусные и долго сохраняющиеся.
   Мы их напекли много и в дорогу и для гостей, пришедших на наши проводы.
   Напекли также много пирогов с мясом, ватрушек, разных булочек. Зажарили всех кур, а их у нас было много.
  
   Папа разобрал дощатую стенку между кухней и столовой, сделал длинный стол и короткие скамейки (чтобы удобно было садиться и выходить).
   На столе было много разной еды - ветчина, жареные куры, грибы, пироги. Пили чай с вареньем и немного водки. Её наливали два раза по стограммовой стопке. Перед папой тоже стояла стопка с водкой, когда было нужно, он поднимал её и подносил к губам, но к концу застолья она так и осталась полной.
   За столом была приятная атмосфера, вспоминали годы совместной работы и жизни. У папы было хорошее настроение. Одних гостей сменяли другие, ставилась новая еда. Мама и Лайма обслуживали.
   Было жарко, двери распахнуты настежь. Многие пришли просто попрощаться, но папа выходил, встречал их и приводил за стол. Так продолжалось до вечера. На утро пришло ещё несколько человек проститься, мы их тоже угостили.
  
  
Прощание с родиной детства.
  
   Днем пообедали, унесли последние вещи в вагон, привели корову Вербочку.
   Я забралась на верхнее сиденье у окна, выходить больше не хотелось. Я мысленно прощалась с Юрловским заводом и Ушаковкой.
  
   Проверка родителей.
   Здесь я родилась, здесь прошло моё детство. Вспоминала игры в куклы, сделанные нам мамой, как купались в речке ниже мельницы.
   Речка была не глубокой, в глубоких местах лишь до пояса, но с пиявками. Один раз я забралась, где поглубже и выскочила оттуда вся в пиявках, больно не было, но страшно. Поэтому обычно мы купались там, где помельче и играли на чистом песочке.
   Когда мне исполнилось семь лет, я с подружками стала ходить купаться на пруд, там мы учились плавать в тех местах, где помельче.
   По берегу пруда было несколько деревенских бань, в них по субботам парились парни и голыми бегали в пруд, уплывали далеко и вновь возвращались париться.
   Однажды мы с подружками прибежали на пруд, сняли одежду, бросили её прямо на траву, а одна положила на кустик, чтобы не запачкать. Вдруг на тропинке показались какие-то парни, мы голые выскочили из воды и, спрятавшись в кустах, стали одеваться. У той подружки, которая так берегла платье, оно зацепилось за куст и порвалось. Девочка заплакала. 'Боюсь, - говорит, - идти домой, меня за порванное платье будут бить'.
   Я очень удивилась и сказала, что меня дома никогда не бьют. 'А если что-нибудь порвешь?' - удивились подружки.
  
   Чтобы проверить я решила порвать свою одежду. Платье пожалела, очень уж оно мне нравилось, порвала переднюю вышитую часть рубашки в узкие ленты. Так пришла домой и сразу к маме, говорю ей - 'у меня порвалась рубашка, ты меня будешь бить?'
   Мама говорит - 'сама рубашка так порваться не может, зачем ты её порвала?' - 'Я хотела узнать, будешь ты меня бить, или нет'.
   Мама отвечает, - 'нет, никто тебя бить не будет, но рубашку придется выбросить, ты её не жалей, она всё равно уже износилась'.
  
   Игра в прятки.
   Вспомнился мне случай в Ушаковке с Франтиком, (так собаку звали).
   У этого большего черного дога над глазами были рыжие пятна как брови, а на груди белое пятно как галстук.
   Летом мы играли в прятки, и Франтик тоже бегал с нами. Играли так:
   все, кроме водящего стоят на перекрёстке у нашего дома, а водящий убегает по улице до гумен, возвращается назад и начинает искать спрятавшихся.
   Кто-то сказал 'пусть Франтик тоже водит'. Все встали на обычное место, а я с Франтиком немного впереди, и говорю ему - 'Франтик беги один до гумен и возвращайся, мы спрячемся, а ты будешь нас искать'. Он приготовился бежать и смотрит на меня. Я погладила его рукой и показываю рукой - 'беги один, будешь меня искать'.
   Он понял, побежал до гумен, как мы всё время бегали, мы спрятались, быстро вернулся, нашел меня - 'Гав, гав!' Я побежала, застучалась и говорю - ' ищи других!'
   Он быстро всех нашел, только и было слышно 'гав, гав!' Мы были удивлены не тем, что он понял нас и стал водить, а тем, что, не видя, куда мы спрятались, так быстро нас нашел.
  
   В 1927 году мне было одиннадцать лет, Прощаясь с Ушаковкой навсегда, я не знала, что ещё через одиннадцать лет мне придется побывать в Ушаковке и Жадовке.
  
  
   Поехали...
  
   Подцепили вагоны к паровозу, раздался свисток, состав тихо тронулся.
   Много людей стояло на обочине и махало нам. На ст. Базарное нас подцепили товарному составу и сообщили нам, что поезд будет останавливаться редко и на остановках выходить не рекомендуется. Через сутки наши вагоны отцепили от состава и поставили в тупик. Пообещали после обеда прицепить к другому поезду.
   Мы, дети, вышли побегать. Рядом стояли и смотрели на нас два мальчика. Мама спросила у них, есть ли у них корова, услышав в ответ, что нет, сказала им - 'пусть ваша мама придет сюда, захватив с собой ведро, и я дам вам молоко бесплатно'. И села доить.
   Корову надо было доить два раза в сутки, молоко было некуда девать. Надоила, налила женщине почти ведро парного молока и сказала, что если к двум часам мы ещё будем здесь, пусть приходит ещё. Женщина была очень довольна. В два часа мама дала ей ещё молока.
   Вскоре нас прицепили к товарному поезду и мы поехали дальше.
  
   Ночь, день ещё ночь, утром папа сказал нам, что подъезжаем к Свияжску, а потом переедем через Волгу, большую реку России, которую в песнях называют Матушкой - Волгой.
   После Свияжска поехали по мосту и мы впервые увидели такую широкую и красивую реку. Через несколько километров пути наши вагоны на станции Васильево отцепили.
   Дальше ехали по железнодорожной ветке до самого завода и остановились у самой проходной. Папа сходил в контору, поговорил с директором Трещалиным. Ему дали несколько помощников, выделили два дня на устройство. Папу назначили механиком завода.
  
  

Юность.

  
   Новый дом.
   Дом, в котором нам выделили квартиру, был недалеко от завода. В одноэтажном доме было четыре раздельные квартиры. Наша квартира была угловая, имела отдельный вход.
   Крыльцо, тамбур, дверь в холодную кладовку и дверь в квартиру. Прихожая, налево от неё кухня, с русской печью, в которой можно печь хлеб, пироги, жарить кур, парить тыкву.
  
   В обычной русской печи заслонка отделяет саму печь от шестка, а в этой комбинированной печи была плита с духовкой и бачком для подогрева воды. В этой печке была вьюшка, в которую, если её приоткрыть, вытягивало весь дым и чад.
   Направо от прихожей столовая, отдельные комнаты. Окна большие трёхстворчатые, в ширину полтора метра, в вышину ещё больше.
  
   В квартире стояла голландская печь. Окна спален выходили на солнечную сторону, под окнами было место для сада и огорода, дальше росли в ряд молодые березки. Через дорогу с главной стороны дома был хороший сарай для дров, а за ним конюшня, куда мы поместили нашу корову Вербочку. За конюшней огород для картошки и овощей.
   Воду брали по-новому из колонок с кранами на улице. Но остались и колодцы с колёсами и бадьёй на цепи. Вода в этих колодцах была холодная и чистая как родниковая, поэтому мы брали её для еды.
  
   Поселок Васильевского лесокомбината.
   Свияжск находится на правом берегу Волги, поселок Зелёный Дол на левом берегу. Наш Васильевский лесокомбинат находился на семь км. ниже этого поселка по течению реки. Еще ниже нашего поселка находился сам поселок Васильево. Из Васильево через Волгу виден силуэт Свияжска.
   От Волги отходил большой и глубокий затон (залив Волги) до самого комбината. На высоком и ровном берегу стояли каменные корпуса цехов завода и собственной электростанции. Центром поселка была контора комбината и поликлиника.
   Рядом с конторой была проходная на завод, пожарное депо, несколько таких домов как наш для семейных работников. Дальше стояли бараки - общежития для одиноких. Еще дальше - снова дома для семейных и снова дома - общежития и так несколько раз до ворот на конце поселка.
  
   Вдоль всей улицы поселка по нашей стороне был сделан дощатый тротуар и посажены берёзки. Недалеко от конторы находился конный двор с лошадьми, телегами, санями и тарантасами.
   Строились дома для руководства комбината и детского сада. Напротив нашего дома была столовая и магазин.
   Работала баня. Был небольшой клуб. Чуть дальше за будущим детским садом поселок разделял на две части глубокий овраг. Его уже начали засыпать. За ним было построено несколько новых хороших домов, и эту часть поселка так и называли 'Новая стройка'.
   Строился большой клуб, на площади перед ним делался сад, были посажены березки и посеяна трава. За забором поселка невдалеке находилось подсобное хозяйство завода.
  
   Повсюду - и вне поселка и в нём росли молодые и постарше дубки. В лощине за новой стройкой текла маленькая речушка Сумка, впадающая через пару км. в Волгу. На нашем берегу Сумки росли дубы и осины, на другом берегу начинались большие луга. За ними дубовая роща и лиственный лес, где было много орехов и черёмухи, росли грибы и ягоды.
   По верху горы Новой стройки по тропинке ходили купаться на Волгу. Наш левый берег Волги пологий с чистым сыпучим песком. Но мы чаще ходили купаться на затон. Туда было и ближе и вода теплее.
   Весной Волга выходила из берегов, заливала луга и часть дубочков. До построек поселка вода не доходила. Мальчишки делали плоты и катались на них, но это продолжалось недолго, скоро вода уходила.
  
  
   Дела с проданной мельницей.
   Из Ушаковки пришло письмо от сельсовета. Новый владелец папиной мельницы Серябряков забросил работу, мельница и дом стоят запертые, крестьянам приходиться далеко ехать на помол. Сельсовет просил папу продать мельницу кому-нибудь другому.
   Папа в ответ сообщил, что Серябряков покупку не оплатил и поэтому сделка считается расторгнутой. Папа написал, что он хочет подарить всё это имущество сельсовету безвозмездно, но надо это документально оформить.
   Через некоторое время к нам приехал представитель сельсовета из Ушаковки и папа вместе с ним отправился оформлять документы в Казань. Через несколько месяцев после этого из Ушаковки пришло письмо с благодарностью и триста рублей.
  
   Школа.
  
  
  
  
  
  
Семья Зельман. Мелания - мать Элизы,Элиза, её брат Эволд, отец Карл и сестра Лайма.
  
  
   В 1927 мы, дети, начали учиться в Казанской железнодорожной школе N 22.
   Я в пятом класс, Эволд в шестом, Лайма в седьмом.
   Школа была недалеко от вокзала на Пионерской улице и размещалась в четырёх зданиях.
   В большую перемену в небольшом буфете можно было получить чай с булочкой. Кроме обычных классов в школе были лаборатория для опытов и большой зал со сценой, где стоял рояль. Здесь проходили уроки пения.
   Еще были большой спортивный зал, поликлиника и интернат для детей работников станций и разъездов. Эти дети жили на полном государственном обеспечении.
  
   На частной квартире.
   Мы жили на частной квартире у знакомых. С ними наша семья познакомилась на лесокомбинате.
   Мельников Владимир Павлович был начальником биржи пиломатериалов на нашем комбинате, а семья - жена и двое детей жили в Казани.
   Платили мы по 20 рублей с каждого в месяц и жили на всём готовом. Характер у Владимира Павловича и его жены Екатерины был спокойный, приветливый, их дети Катя и Шурик были не капризные.
   Трехлетний Шурик так подружился с Лаймой, что после того как она заканчивала делать уроки, не отходил от неё ни на шаг. Она иногда ходила с ним на детские сеансы в кино.
   У Екатерины была сестра Лена десяти лет. Домработницей у них была молодая деревенская девушка Еня.
   Нас было девять человек, но я не слышала грубого тона или попреков ни в чей адрес. Был такой случай.
  
   Еня оставила мясо на столе, а их большая собака Джимка стащила и съела мясо. Еня рассказала об этом Екатерине, а та её успокоила, 'иди, - говорит, - скорее в магазин купи ещё мяса, попробуем успеть к обеду'. Шурика попросили не говорить об этом папе.
   Звонок дверного колокольчика, я открыла дверь Владимиру Павловичу. Шурик бегом к отцу - 'Папа, папа! Джимка мясо не съела, а кости за умывальником лежат!'
   Отец переспрашивает - 'что, что ты сказал?' - Шурик повторяет. Владимир Павлович спрашивает у жены и Ени -'Ну, чем-нибудь покормите, а то мы все проголодались?' - 'Да, есть, - отвечает Шурик, - мама с Еней уже всё сделали'. - 'Вот и хорошо, что управились. Как вкусно пахнет, пойдёмте все обедать!'
  
   По вечерам читали, играли в шашки, пробовали играть на пианино, играли вместе с Екатериной в лото.
   На Рождество бывала большая ёлка. Её украшали самодельными и настоящими игрушками, яблоками и конфетами. Приходили знакомые хозяев квартиры с детьми. Ходили вокруг ёлки с пением 'В лесу родилась ёлочка:', плясали, рассказывали стихи. Было весело.
  
   В школе учились 6 раз в неделю. На выходные бывали дома. В понедельник в Васильево мы поднимались рано и шли коротким путём (2 км.) по железнодорожной ветке на утренний пригородный поезд в Казань (30 км.).
   Длинным путем (4 км.) не ходили.
  
   С вокзала шли прямо в школу. В субботу после школы садились на поезд и ехали домой. Там нас уже ждали папа и мама, дома кипел самовар, на столе лежали только что испеченные пироги.
   Лайма бралась за пироги с мясом, Эволд любил ватрушки с корицей, мама ватрушки с вареньем, а мы с папой любили всякие пирожки и плюшки. Мама умела вкусно готовить, и всё делалось из добротных продуктов.
  
   1929 год. Школьные дела.
   Так прошло два года. Лайма уже училась в 9, Эволд в 8, а я в 7 классе. Мне было 14 лет. В школе поменялись учителя математики и русского языка, Горланов и Трифонов. Очень хорошие и справедливые учителя.
   У Трифонова Алексея Алексеевича летом на реке Казанке, впадающей в Волгу утонул сын Алёша, весной окончивший школу. Жена умерла, увидев мертвого сына, а сам Трифонов тихо помешался. (Как просто разрушаются жизни. - Р.)
   В седьмом классе ввели новые предметы - татарский язык и немецкий. Пожилая преподавательница немецкого научила нас началам немецкого языка и петь Интернационал на немецком языке.
  
   Не высокая ростом, лет тридцати учительница татарского языка вела себя странно, высокомерно и грубовато. Вызывая нас к доске, говорила - 'Эй, ты:' далее шла фамилия. Часто называла нас 'дунгус', что, как мы узнали у татарских ребят, означало - свинья.
   На одном из уроков я не выдержала грубости этой учительницы. Как всегда, она вошла в класс, не поздоровавшись, только махнув рукой. Положила раскрытый журнал на первую парту, где я сидела, и начала опрос присутствия учащихся.
   Тычет пальцем в ученицу и спрашивает её - 'Капралова, ты здесь? - 'Здесь' - отвечает та. И так далее, дошли до меня. Тычет в меня пальцем, - 'Зельман, ты здесь?' - 'Нет, - отвечаю, - меня нет'. 'Как нет? Вот же ты сидишь! - снова тычет в меня пальцем и спрашивает -Зельман, ты здесь?' 'Нет, - отвечаю, - меня нет'. 'Хорошо, я ставлю тебе прогул. Иди к доске, будешь отвечать урок' Спокойно отвечаю - 'меня на уроке нет, как вы отметили в журнале. Не могу же я одновременно отсутствовать на уроке и отвечать'. Она поставила неуд и побежала в учительскую.
  
   Она потребовала исключить меня из школы, как великодержавную шовинистку России против Татарстана. На педсовете я держалась спокойно, подробно объяснила происшедшее. Меня не наказали, даже родителей в школу не вызвали. На следующем уроке татарского языка учительница вела себя по-другому, выражений 'Эй, ты!..' мы больше от неё не слышали.
  
   По математике нам дали слабую учительницу. Объясняла она плохо. Поэтому нам часто помогал наш лучший ученик по математике Патрушев Владимир. Позже учителем математики у нас стал Ремизов, простой, скромно одетый, хорошо знающий свой предмет. Он ходил с нами на разные экскурсии, держался с нами как старший товарищ и наш класс с ним сдружился.
  
   Мы выпускали стенгазету. Большинство из нас вступило в 'Осавиахим', там мы изучали военное дело, разбирали и собирали винтовку, маршировали по улицам.
  
   Развлечения.
   Зимой можно было ходить на каток стадиона 'Динамо'. Вход для школьников был бесплатный, играл духовой оркестр соседней войсковой части. Я тоже ходила на каток. Обычно Эволд шел со мной, помогал наладить мне коньки и потом смотрел, как мы катаемся.
   Было весело, мне никогда не забыть этот звук скольжения коньков и запах какой-то особой свежести льда.
   В девять часов вечера оркестр уходил, каток закрывался, и мы с Эволдом возвращались домой.
  
   Другой, платный каток 'Чёрное Озеро' с музыкой и отдельным местом для фигуристов посещали старшие любители катания на коньках. Каток был огорожен красивой изгородью и находился он в красивом парке Чёрное Озеро. Летом там был городской стадион.
  
   1930 год, перемены в Васильево.
   Лайма окончив 9 класс (и школу), подала заявление в Лесотехнический институт. Эволд собрался поступать в техникум. В нашем поселке построили много новых двухэтажных домов. Приехали рабочие с закрывшегося Юрловского завода.
   Закончили строить детский сад и большой клуб.
  
   В клубе был большой зрительный зал, рампа, место для оркестра, сцена, комнаты для гримировки, большое фойе. Это одноэтажная часть клуба, а справа в двухэтажной части спортивный зал, 5 классов с партами для занятий со студентами рабфака и другие комнаты. (В это время в стране открылось много рабочих факультетов, для тех кто хотел окончить школу и поступить в ВУЗ). К нам приезжали учиться, работать и жить в общежитии даже из Казани.
  
   В клубе появился духовой оркестр с настоящим учителем - капельмейстером. Был струнный оркестр, работали драмкружки - русский и татарский.
  
   Малярия.
   В 1930 году пришла малярия, её называли тропической лихорадкой.
   Очень изнуряющая болезнь. Переносится комарами. Малярийные комары по-особому сидят на стене, но я, сколько не смотрела, отличия между комарами не нашла. (У сидящего на стене простого комара туловище параллельно стене, а у малярийного с резким углом -Р.)
  
   Особенностью малярии является ярко выраженная цикличность болезни и самочувствия больного. Пока микробы растут в красных кровяных шариках, человек чувствует себя нормально. Потом эти шарики одновременно разрушаются, и микробы распространяются по организму. Начинается приступ, в начале его человека трясет от холода, зубы стучат о стакан с горячим чаем, его укрывают одеялами и шубами, но ничего не помогает. Температура тела доходит до 40 и 41 градуса.
   Бактерии внедряются в новые кровяные тельца, озноб прекращается, человек всё с себя сбрасывает. На утро чувствуешь себя здоровым, только нет аппетита и сил.
   Ровно через двое суток в то же время начинается следующий более сильный приступ.
  
   Мама, я и Эволд переболели малярией. Мама заболела весной 1930 года, пыталась лечиться своими средствами от простуды, но не полегчало. Приступы стали ежедневными.
  
   Она ослабела, ничего не ела, тошнило. Стала принимать лекарство от малярии - хину, очень горькую. Как выпьет хину, так сразу вырвет. Лайма и Эволд были в Казани. Папа ушел на работу, я осталась с мамой.
  
   Мама говорит 'дочка, мне так плохо, дай что ни будь, чтобы вырвало'. Я вспомнила, что иногда дают теплую соленую воду, и дала ей попить (ложка соли на полстакана теплой воды). Мама выпила и сказала, что её не тошнит и хочется спать. Легла и сразу уснула.
  
   Я вышла из спальни и горячо молила бога, чтобы мама выздоровела. (Об этом я некому не рассказала). Позвонил папа, спрашивает как здоровье мамы. Отвечаю - 'спит'. Говорит - 'посмотри ещё раз'.
   Посмотрела, мама ровно дышала, я сказала об этом папе. Вскоре он пришел, вошел к маме, потрогал лоб, увидел стакан и спросил, что она пила. Я рассказала. Папа успокоенный ушел на работу.
   Мама спала день и всю ночь, а на утро встала готовить завтрак. Она выздоровела без приема хины.
  
   Эволд болел малярией в следующую весну. Во время приступов температура у него доходила до 40 и 41 градусов. Между приступами играл с ребятами на улице.
   В один день, когда должен был быть приступ, пришли к нему ребята, позвали играть. Мама напомнила ему, что сегодня должен быть приступ, поэтому надо вернуться домой пораньше.
   Подошло время приступа, а его нет. Мы волнуемся, открывается дверь и входит весь мокрый Эволд. Оказывается плот, на котором он с ребятами плавал, развалился и Эволд упал в холодную весеннюю воду. Дома он переоделся, попил чаю, попросил поесть, а приступ малярии так и не пришел.
   Эволд выздоровел.
   Летом заболела я. После двух приступов два раза выпила хину и вылечилась.
  
   Весной 1931 года началась борьба за искоренение малярии. Самолеты опрыскали водоемы какой-то 'Парижской зеленью'. Мошкара и комары исчезли. Из Казани приехали девушки медсестры, к ним прикрепили несколько местных девушек.
   Каждый день в белых шапочках, с повязками с красным крестом на рукаве они парами по назначенным участкам обходили каждую квартиру, каждому больному давали хину. Хинизаторы (так их называли) не уходили, пока лекарство не было принято. За несколько лет малярия была окончательно ликвидирована.
   Малярия закончилась.
   Осенью 1930 года Лайма поступила в Лесотехнический институт, Эволд в автодорожный техникум.
   Я перешла в восьмой класс. Школу перевели в новое трехэтажное здание, с новыми партами, с большими залами, просторными комнатами.
  
   Уборка яблок.
   Наш класс на две недели послали убирать яблоки в Теньковский совхоз.
   Те ребята, родители которых согласились отпустить их на работу, собрались на пристани через день. Отпустили почти всех. Сели на грузопассажирский пароход и поплыли со всеми долгими остановками вверх по Волге в сторону Васильево.
  
   Ребята пели песни, мы смотрели по сторонам, было интересно. Через несколько часов сошли на берег в 'Теньках' на правом берегу Волги.
   В столовой совхоза нас накормили обедом, разместили в два дома, мальчики в одном, мы в другом. На полу была приготовлена свежая солома. Каждому дали по подушке и два одеяла и отпустили погулять по поселку и саду, поесть яблок.
   Девочки остались отдыхать, а мальчики принесли нам яблок. После ужина улеглись спать на соломе, укрылись двумя одеялами (потом одно сбросили). Было непривычно и интересно.
   Утром начали работу в саду.
   Громадный сад, я таких в жизни не видела. Ровные длинные ряды молодых яблонь с широкими междурядьями, под ногами невысокая зеленая трава. Яблони усыпаны яблоками.
   Мальчики снимали яблоки, а мы укладывали в ящики. В том саду, где мы работали, был очень вкусный сорт яблок - сахарный анис. Плоды большие, сочные и сладкие, немного похожи на наши 'серенки', только вкуснее.
   Есть яблок разрешалось сколько угодно, мы вначале считали, но потом сбились со счета. Были ещё сады, с другими сортами яблок.
   Ребятам разрешили работать на тракторах, там установилась очередь желающих. Погода стояла хорошая.
   Эти две недели пролетели быстро.
  
  
   8-й класс.
   Вернулись учиться в новое уютное здание школы.
   В день было по четыре двойных урока, на дом ничего не задавали, так как у нас не было учебников. Немецкий и татарский отменили.
  
   Лихачество.
   В школу ездила на трамвае. Нравилось ехать во втором вагоне с открытыми площадками. Когда проезжали мимо школы, и я слышала школьный звонок, то спрыгивала на ходу. Однажды я ехала с одноклассницей Настей Малюгиной. Она расспросила меня, как надо прыгать, и попросила меня спрыгнуть, чтобы посмотреть, как это делается. Она пообещала не прыгать, Но смотрю - она тоже прыгнула после меня, а руку от ручки трамвая не отпускает, бежит. Я кричу - 'отпускай!' Она отпустила, упала, но не ушиблась, а только сильно испугалась. После этого я прекратила прыгать, чтобы другие не прыгали, как я.
   В эту зиму на катке я не каталась, брат меня не провожал на каток. Только иногда после школы я делала изрядный круг, чтобы пройти мимо Черного Озера и услышать звук коньков, почувствовать свежесть льда.
  
  
   Лето 1931 года.
   Наша корова Вербочка, привезенная с Юрловского завода, большая и сытая, которая раньше давала вкусное молоко, уже четыре года оставалась яловой (не приносила теленка). Её продали и взяли молодую телку желто-коричневого цвета. Папа, как увидел, сказал: 'красивая как бриедис' (олень). Так её и назвали - Бриедка.
  
   Институт, в который поступила учиться Лайма, перевели в г. Йошкар-Ола, 90 км. от нас по железной дороге.
   Теперь Лайма жила и училась там.
  
   Мама поехала в Казань навестить Эволда и купить одежду, взяла с собой 300 рублей вырученных от продажи коровы. Навестила Эволда, а в магазине обнаружила, что деньги украдены.
   Расстроилась, приехала домой в слезах. Папа испугался, думал, что с Эволдом что-нибудь случилось, а, узнав в чём дело, сказал: 'ну, слава Богу! Все живы, здоровы'. Мама удивилась, что он её не ругает, а он отвечает: 'Зачем тебя ругать? Подумай сама - мы все живы, здоровы, дети учатся, квартира есть, будем считать, что никаких 300 рублей за нашу корову нам не давали, а только новую корову.' И мама успокоилась.
  
   В это лето у нас в Васильево был уже построен стадион с футбольным полем и беговыми дорожками. Построена новая большая баня.
   Я помогала маме, ходила в магазин за продуктами, за водой из колодца, поливала огород и цветы.
   Пионы отцветали рано, а розочки цвели всё лето.
   Босиком бегала с подружками купаться на затон, читала Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова.
  
   9 класс, борьба с безграмотностью.
   1 сентября в школе не висело расписания уроков для 9 класса. На классном собрании представитель Наркомпроса сообщил, что в связи с Законом о всеобщем начальном образовании и недостатком учителей девятиклассники должны помочь в решении этой проблемы.
  
   Половина всех девятых классов Казани, в том числе и наш, будут преподавать первую половину учебного года в сельских школах в начальных классах. Вторую половину учебного года будет преподавать другая половина классов. Мы будем бесплатно обеспечены жильём и питанием. Будет выдаваться зарплата 68 рублей каждый месяц. Кто откажется ехать, будет не допущен к обучению в 9 классе.
   Мне дали направление в школу деревню Бело-Безводную в девяти к.м. от станции Васильево.
  
   Я съездила домой, собралась, поговорила с папой и мамой. Мы долго сидели втроем и разговаривали. Папа всегда умел интересно рассказывать о жизни, я всегда с ним рядом чувствовала спокойно и уверенно. В этом году ему исполнилось 54 года, мне вскоре исполнялось 16.
  
   Я - учительница.
   Утром я пошла на станцию Васильево и, перейдя переезд, по широкой дороге отправилась в Раиху. Семь верст до Раихи и через две будет Бело-Безводное.
   Погода стояла теплая, светило солнце, настроение было хорошее. Дорога шла то через лес, то через поляны. Не заметила, как дошла.
   В Раихе красиво. В сосновом лесу, на большой поляне сад, а в саду белый большой монастырь и белые здания.
   Дальше я шла по небольшой лесной дороге. Бело-Безводное появилась передо мной в солнечный день на фоне зеленого леса. Деревня выглядела какой-то светлой и чистой.
  
   В сельсовете меня направили жить к Бондарёвым, где я буду жить вместе с учительницей (она же и директор) Ермаковской Надеждой Александровной. Ей было около 30 лет, с ней была четырёхлетняя дочь Аллочка. Они приехали из Ленинграда.
   У Бондаревых меня накормили щами и пшенной кашей из печи, Ермаковская немного рассказала о школе.
  
   В школе было три класса, я должна была преподавать во втором. Считалось, что он самый лёгкий, так как они уже умели читать и писать. В нём числилось 40 учеников, обычно присутствовало примерно 35. Возраст разный от 8 до 11 лет.
   По мнению директора, мое имя и отчество будет трудным для ребят и поэтому мне лучше называться Елизаветой Павловной. Закончила так: 'Есть программа, есть учебники, а как преподавать, объяснять не буду, вы совсем недавно сами учились, все помните'.
  
   Вечером я почитала школьную программу и учебник для второго класса.
  
   Учительница Елизавета Павловна.
   Утром мы вдвоем с Надеждой Александровной вошли в мой класс, поздоровались и она представила меня: 'Вот, ребята, у вас будет новая учительница - Елизавета Павловна. Она будет заниматься с вами, а я пойду, у меня свои классы - первый и третий. До свидания'!
  
   Я осталась с учениками одна. Класс большой, парты в три ряда, ребят много и все смотрят на меня. Я, конечно, немного волновалась, но постаралась не показать виду и спокойно сказала: 'Сейчас мы познакомимся и вспомним, чему вы научились в первом классе. Откройте учебник на такой-то странице'.
  
   Подошла к первой парте и спросила у девочки: 'как твоя фамилия и имя'7 - 'Катя Н.'- 'Ну, Катя, читай вслух всё предложение с начала до точки, а все остальные читайте про себя'. Она прочитала,
   - 'Хорошо, Катя, теперь ты'. И так дальше, один читает вслух, другие водят пальцем по учебнику и тихонько читают. Следующим был урок арифметики, я спокойно себя чувствовала, ребята старательно занимались, и мне как-то радостно было с ними.
   На уроке письма я вызвала к доске большого мальчика.
  
   - ' Завьялов, напиши нам какое сегодня число, месяц и год'. - Он смотрит на меня и я, как бы продолжая, говорю: 'Сегодня 5 сентября 1931 года. Пиши цифру 5, теперь пиши - сентября, дальше - 1931, теперь пиши - года'. Он всё написал. - 'Вот, видишь, ты написал. Садись на место, все напишите в тетрадях - 5 сентября 1931 года'.
   Продиктовала ещё несколько предложений из учебника, подходила и смотрела как они пишут. Если было правильно, хвалила, а если было неправильно, негромко и спокойно помогала. Говорила: 'Ты же умеешь, вот посмотри, попробуй'. Показывала, ученик пробовал, и у него получалось.
  
   В первый день занимались не по программе, а как получалось, в следующие дни занимались уже по программе.
   Ребята меня слушали, некоторые из их родителей приходили ко мне домой и спрашивали, не озоруют ли их дети, ведь дома с ними сладу нет. Я отвечала им правду, что у меня в классе нет ни одного нарушителя дисциплины, и их сын (или дочь) также серьёзно занимаются.
  
   Приходила мама Завьялова, рассказала, что он раньше не хотел ходить в школу, его заставили, так как Всеобуч, а ему уже 11, не озорует ли? 'Что вы! - говорю, - можете быть рады за своего сына, он серьёзно относится к занятиям и сейчас он один из лучших учеников'. Она ушла довольная. Я привязалась к детям и в конце обучения было даже жаль с ними расставаться.
  
   В одну из суббот сходила домой, рассказала, как идут мои дела, взяла зимнюю одежду. В начале октября мы с Надеждой Александровной сходили в гости к её знакомой учительнице в соседнее село Большие Ключи (там действительно било несколько ключей).
   В здешней школе было четыре класса, во втором классе преподавала такая же девятиклассница, как я, из Казани. Нам с ней было о чем поговорить. Во время обеда местная директорша очень подробно расспрашивала меня о моих родителях, их заработке, нашей квартире. Так меня никогда не расспрашивали, и я отвечала, но очень неохотно.
  
   Волк.
   К вечеру мы пошли в своё село. Чернозёмная земля после недавних дождей размокла, дороги стали скользкими, идти было трудно. Идем по большому полю, начинает темнеть. Ускоряем шаг.
   Вдалеке показалась наша Бело-Безводная, слева начались изгороди огородов, справа, невдалеке темнеет лес. Уже темновато, но видно как от леса отделилась какая-то тень и двигается в нашу сторону. Я показываю - 'Вон там кто то идет, на овцу не похоже'. Директорша посмотрела - 'ой!' - и перескочила за меня, ближе к изгороди. Пошли ещё быстрее, а я оглядываюсь - на волка и собаку не похоже, да это же телёнок! Мы уже спокойнее пошли домой.
  
   Житейские хитрости.
   Ближе к декабрю Надежда Александровна попросила на время зимних каникул взять Аллу, так как сама она хотела съездить домой в Ленинград. Когда на следующую субботу я на попутной лошади на санях приехала домой в Васильево, то рассказала маме об этой просьбе.
  
   Мама была против, - 'не бери ребёнка не только на две недели, но даже не приводи в гости. Пойми, она хочет подбросить тебе дочь на совсем и не вернуться. У тебя будет ребёнок, а мы с папой уже не очень здоровы и не сможем тебе много помочь'. Я вернулась в Бело-Безводное и сообщила директорше об отказе моих родителей. 'А вы оставьте её здесь', - предлагаю. 'Нет, - отвечает, - в деревне оставлять не хочу'.
  
   Наступил последний день моего преподавания в школе, после занятий я простилась с учениками и отправилась в сельсовет, к председателю. Я сказала: ' Здравствуйте и до свидания, я закончила у вас работу, довольна вашим приёмом и, главное, довольна своими учениками, даже немного жаль расставаться'. 'Да, - сказал председатель, - отзывы о вас хорошие, спасибо за хорошую работу, завтра мы вас на лошади отвезем домой'.
  
  
   Последние месяцы школы.
   Дома отдохнула и в школу. Обучение напряженное. Шесть дней в неделю по четыре сдвоенных урока. Ежедневно были математика и физика.
  
   По пути из школы ходили в кино. Появились первые звуковые картины - 'Путевка в жизнь' (смотрели по несколько раз), 'Праздник святого Иоргена', 'Багдадский вор', 'Мисс Менд' и другие. Билет стоил дешево - 10 копеек, как большое мороженое. Мы с Ирочкой Ростовской сходили в Казанский Большой театр, смотрели 'Любовь Яровая' и 'Собака на сене'.
  
  
   Весеннее катание на лодках.
   Весной во время большого и длительного разлива Волги наши мальчики предложили покататься на лодках.
   Утром, в воскресенье на лодочной станции на разлившейся речке Казанке около Кремля собрались - я, Ира, ещё две девочки и семь мальчиков (среди них Володя Петрушев, Валентин Ильичев и Шишов, фотограф любитель). Взяли две лодки и по разливу мимо распускающихся деревьев выехали в открытую Волгу.
  
   По спокойной воде поднялись вверх по течению к летнему Казанскому пляжу - довольно большому острову 'Маркиза'. Вытащили лодки на берег и расположились на пригорке на сухом, теплом песке.
   Песок чистый, белый, погода теплая, солнечная. Мальчики разделись, загорали в трусах, а мы только обувь сняли, купальных костюмов тогда ещё не было. Играли в мяч, грелись на весеннем солнце, ели белый хлеб с лимонадом и фотографировались. На одном фотоснимке есть и сам наш фотограф - Шишов. Он навел на нас аппарат и прибежал к нам сниматься. Хорошая была поездка.
  
  
   Окончание школы.
   Кончился учебный год 20 июня.
   Было выпускное собрание, поздравили с окончанием школы и сообщили, что в Зеленом Доле (станция) организуется бесплатный пионерский лагерь для детей железнодорожников.
  
   Лагерь почти готов, уже есть штатные работники. Ответственным вожатым будет наш одноклассник Леонид Трубачев. Вожатым одного из отрядов будет другой Леонид со школы станции Юдино (на полпути между Васильевым и Казанью).
  
   'От вашего класса, - сказали нам, - нужен вожатый для другого отряда. Мы решили предложить быть вожатой Зельман Элизе и просим её согласия'.
   Я встала, все на меня смотрят, говорю: ' для меня это так неожиданно, но я согласна'.
   Всех выпускников пригласили приехать в этот лагерь, отдохнуть.
  
   Вожатая в пионерлагере.
  
  
  
[]
  
  
  
Пионерлагерь.1932 год.
  
  
   Недалеко от станции для нашего пионерлагеря выделили два дома.
   В одном разместились девочки, в другом мальчики. Утром умывались и в 9 часов шли завтракать в пристанционную столовую, где на столе нас уже ждал завтрак.
   Потом свободное время, а в 11 шли на Волгу купаться.
   Там мы отделялись от мальчиков и купались ближе к железнодорожному мосту без одежды.
   Волга - быстрая река, довольна опасная. В один из первых дней мы начали купаться и я, как всегда, стала ниже всех по течению, чтобы всех, особенно малых, было видно.
   Возраст ребят был разный - от 8 до 15 лет.
  
   Смотрю - восьмилетнюю Настю хлестнуло волной и бросило в глубину. Я бросилась к ней, старшие девочки закричали ' Тонет! Тонет!' и выскочили на берег.
   Я схватила Настю, а мои ноги уже дно не достают, Настя схватила меня своими ручонками за шею и я испугалась, что мы сейчас утонем. Откуда у меня взялись силы, я рванула с шеи её руки и она обмякла. Схватила её за волосы одной рукой так, чтобы лицо её было над водой, а второй рукой стала грести к берегу. Попробовала ногой - дно уже достаю и пошла, держа её на руках. Девочка держится, не отпускает меня, только на берегу успокоилась и отпустила.
   Потом она купалась рядом с берегом.
  
  
  
[]
  
  
  
Элиза вожатая. Вторая слева в первом ряду.
  
  
   Приехали в гости пятеро ребят с нашего класса. Наш математик Володя Патрушев рассказал, что подал документы в Университет на Физмат, предложил мне и другим тоже подать документы.
   Ребята привезли с собой волейбольный мяч и сетку. Завхоз достал столбы, ребята оборудовали волейбольную площадку, и она не пустовала, желающих играть было много. Они прожили с нами неделю.
  
   Жизнь в лагере шла своим чередом. Ходили в недлительные походы, экскурсии, купаться, по вечерам играли в разные игры, пели песни. Потом делали вечернюю линейку и ложились спать.
  
   На перепутье.
   С окончанием работы пионерлагеря я приехала домой и, поговорив с мамой и папой, я решила подать документы в Казанский Университет на математическое отделение.
   В Казани было ещё два высших учебных заведения - Медицинский и Педагогический институты, но туда мне не хотелось. Поехала, сдала документы, мне сказали, что 15 августа начнутся вступительные экзамены.
   Университет на улице Чернышевского оказал на меня большое впечатление. Красивое белое здание с колоннами, внутри просторно, чисто, как-то торжественно.
   Дома начала заниматься, смотрела свои конспекты, решала, думала. Раздумала поступать, 15 августа съездила в Казань, погуляла по городу и взяла обратно документы.
   Дома папа меня поддержал, сказал, что "нет никакой необходимости учиться на специальность, к которой нет призвания. Если надумаешь, поступишь на следующий год, а сейчас поможешь дома. Когда тебе исполнится 18, сможешь пойти работать. Подумай о работе в конторе. Счетоводство работа ответственная, интересная, работа с людьми". Осенью по совету жены начальника пожарной охраны на четыре месяца устроилась работать телефонисткой.
   По мнению папы, эта работы была не для меня, и он был прав. Работа была однообразной, и неинтересной. Коммутатор был небольшой, на 50 номеров с тремя выходами за пределы завода - станция Васильево, Управление в Казани, милиция. Работа такая - тихий звонок, зажигается цифра над гнездом, включаешь, говоришь в трубку" слушаю", соединишь, с кем просят, а потом разъединишь и так целый день. Звонили не часто, но запрещалось не только читать, но даже иметь при себе книгу или газету. Весной 1933 года уволилась.
  
   Сестра Лайма и Аркадий Одзиевич.
   Лайма окончила институт, и по распределению была направлена работать на север Пермской области в Ныробский леспромхоз на реке Колве. Сообщение туда зимой на собаках, а летом на маленьком самолёте, берущим двоих пассажиров. В Управлении в Перми в кабинете начальника её познакомили с ожидавшим её молодым человеком - инспектором Одзиевич Аркадием Федоровичем. Из Перми Лайма полетела вместе с инспектором (тот летел в командировку и, заодно, должен был ознакомить её с работой) в Ныробский леспромхоз. Сели недалеко от конторы. Инспектор представил Лайму начальству, её познакомили с сотрудниками конторы, отвели на выделенную ей квартиру.
   В последующие дни она вместе с инспектором и местным руководителем ездила по участкам выясняла недостатки, потребности и другие вопросы. За время этой работы Лайма и Аркадий хорошо познакомились и понравились друг другу. Перед возвращением в Пермь Аркадий сделал Лайме предложение выйти за него замуж. Но так как это серьёзный шаг в жизни, то пусть она это хорошо обдумает, поработает в леспромхозе один год, а в начале лета он прилетит за ней, она получит отпуск и они оба полетят в Пермь и там поженятся. Она получит право, не отработав срок направления, уволиться и переехать на место жительства мужа. Так и решили сделать.
   Одзиевич уехал в Пермь, а Лайма вместе с сотрудниками ездила работать на участки и на охоту на специальных санях с собаками. В тайге останавливались ночевать в охотничьих избушках. В них имелись плита-печка, посуда, дрова, спички, продукты. Так прошла зима и весна.
   Укрощение.
   Из Перми прилетел самолет, привез Одзиевича. К самолёту подошла женщина и распорядилась отвести её в Пермь. Лётчик удивился, - 'я не имею права возить посторонних людей!' - 'Я не посторонняя, Я жена директора и приказываю тебе отвести меня! Я пожалуюсь директору!' - 'Жалуйтесь, кому хотите'. Женщина ушла и вернулась с директором. Директор отвёл летчика в сторону, и что-то стал тому говорить. Директор махнул рукой жене, та подошла, лётчик пригласил её в самолёт, пристегнул ей ремни и они полетели. Но недалеко, самолёт сделал круг над поселком, набрал высоту и пошел штопором вниз, потом круто вверх и сделал 'мертвую петлю', развернулся и пошел на посадку, приземлился. Люди подбежали, директор помог вылезти жене из самолёта. Та бледная, еле живая, без единого слова медленно пошла в поселок. Пилот говорит директору - 'пришлите людей кресло помыть'. Вот так директор жену урезонивал.
   Лайма и Аркадий.
   Лайма взяла очередной отпуск и вместе с Одзиевичем улетела в Пермь, где они зарегистрировали свой брак в ЗАГСе.
   Аркадий Федорович Одзиевич, украинец, родился, как и Лайма, в 1912 году.
   На следующий день начальник Управления, посмотрев свидетельство о браке, поздравил их и сказал, что 'это законное основание для увольнения и переезда. А когда пропишетесь здесь, приходите устраиваться работать в Управление, нам специалисты с практическим опытом работы нужны'. Лайма стала работать начальником планового отдела Управления Леспромхозов Пермской области.
  
   Сенокос. Лето 1933 года.
   Нам нужно было запасти сено нашей корове Бриедке, и мама пошла в ОРС к Ивану Агеевичу узнать о порядке получения сена в этом году.
   Оказалось, что необходимо отработать две недели и получить плату за работу и право на покос, но если отработают два человека, то сено доставят им прямо домой.
   Мы с мамой в назначенное время прибыли в назначенное место. Мужчины из ОРСа косили косами, а женщины гребли скошенную траву. Мы с мамой и другие женщины стали легкими деревянными вилами ворошить сено на ближнем лугу. Солнце было за полдень, и мы сели в тени отдохнуть и пообедать. Мама достала хлеб с маслом и холодный чай. Потом ещё поработали часа два.
   На следующей неделе приехал бригадир с мальчиком (моложе меня) на лошадях верхом без седел. Были уздечка и хомут и ещё странная упряжь, для того чтобы свозить маленькие копенки сена в нужное место. Бригадир сошел с лошади и сказал, что дали две лошади, но только одного возчика, спросил: - "Может быть кто хочет поработать на лошади?" Все молчат, женщины уже в среднем возрасте.
   Бригадир обратился ко мне: - "Может попробуешь? Лошадь смирная, послушная". Я смотрю на маму - она достала кусок хлеба и дает мне. Я подошла к лошади, дала ей хлеб и ласково с ней поговорила. Бригадир говорит: "Ну вот и хорошо, садись".
   Я залезла на лошадь и стала держаться за хомут и гриву. Поехала.
   Мы подъезжали к копешкам, там женщины закрепляют копешку, я трогаю лошадь с места, и шагом едем к месту метания стога. С лошади не слезала, только на обед и с окончанием работы. Так я проработала всю неделю. Мне понравилось кататься и понравилась лошадь. Осенью нам привезли сена, и нашей Бриедке хватило еды на всю зиму.
  
   Начало трудового пути.
   Особых дел дома больше не было, учиться я решила не идти, поговорила с родителями. Папа дал умный совет.
   На работу надо устроиться не обращая внимания на величину зарплаты, главное, чтобы работа нравилась и была перспектива роста. Ни в коем случае не идти на работу, где работа сразу приличная, а перспектив нет, как, например, учетчики, продавцы, работники столовой. Не мешает пойти к главному бухгалтеру в контору поговорить о работе, не интересуясь величиной зарплаты.
   Я так и сделала, пошла в контору, зашла в комитет комсомола и встала на учет. Потом нашла кабинет главного бухгалтера, вошла и сказала, что "хочу работать в бухгалтерии, считаю, что это работа интересная, прошу принять меня на работу. Окончила девять классов, живу рядом".
   Он посмотрел мои документы и говорит: - "Нам как раз нужен сотрудник в отдел реализации, идите в отдел кадров, оформляйтесь и выходите на работу".
   Старший бухгалтер отдела оказалась моей знакомой ещё с Юрловского завода Натальей Васильевной Дурандиной. Когда нас стали знакомить, она сказала: - " Мы знакомы, очень рада, что будем работать вместе".
   Показала мне мой стол, дала мне счеты и арифмометр, посоветовала не торопиться и быть в работе спокойной и внимательной. Показала мне, как работать с ценниками, различные операции с получаемыми данными.
   В последующие дни она показала работу всего нашего отдела. Всё было интересно, я с удовольствием работала.
   Через пару недель пришел главный бухгалтер и поинтересовался как дела в нашем отделе. Наташа попросилась в отпуск на две недели, но начальник нашего отдела сказал, что он перегружен и не может взять на себя её работу. Наташа ответила, что Элиза уже освоила работу и будет одна выполнять работу по реализации.
   Эти две недели у меня было много работы, но я справилась.
   Зимой в декабре и январе делали годовой отчет и работали по вечерам. Главный бухгалтер предложил мне по вечерам поработать в сводно-балансовой группе Тоси Казанцевой. (Тося и Наташа окончили по четыре класса и работали уже четыре года). Во время этой работы я изучила счетный план, освоила бухгалтерские термины, разноску. Мне становилось все интереснее бухгалтерская работа.
  
   Паспортизация.
   В начале лета 1934 года в Советском Союзе началась всеобщая паспортизация. Из Свияжска приехал уполномоченный. Зал заседаний завкома сделали кабинетом паспортного отдела.
   Меня направили помогать уполномоченному принимать посетителей, оформлять документы. Документы посетителей вместе с заполненной справкой вкладывались в конверт, записывалось в реестр, ставился порядковый номер и вечером мой начальник отвозил документы в Свияжск, а утром приезжал.
   Так мы работали целый месяц. Потом в Свияжске мы подготовили уже готовые паспорта к выдаче. Закончили работу далеко за полночь. Поспали на столах и утром вернулись в Васильево. Несколько дней выдавали паспорта, потом я вернулась работать в бухгалтерию.
  
  
   Комсомол.
   На первом же отчетно-выборном собрании меня избрали в комитет комсомола. При распределении обязанностей между членами комитета мне поручили быть техническим секретарём, я вела протоколы на собраниях, обеспечивала явку комсомольцев на собрания и мероприятия.
   Надо сказать, что дисциплина в комсомоле тогда была хорошая. На газетах поперёк текста я писала крупными печатными буквами объявления и вывешивала их на столовой и у проходной. Кто не мог явиться, сообщал, что не будет заранее, чтобы мы его не ждали.
   Осенью по воскресеньям мы устраивали "субботники" в подшефном колхозе "Айша" или ходили на уборку овощей в подсобном хозяйстве ОРСа. На субботники шли охотно, работали, шутили.
   В обед нас кормили кашей с молоком. Домой мы шли уставшие, но весёлые.
  
  
[]
  
  
  
Комсомольцы тех лет.
  
   При клубе был кружок Осоавиахима. Приезжавший инструктор из Казани проводил занятия. Изучалась винтовка и теория стрельбы, учились стрелять из мелкокалиберной винтовки.
   Кроме ребят на двухнедельные курсы Ворошиловских стрелков ходила и я с одной девушкой. На зачетных занятиях - стрельба по мишени, лежа с упора, лучший результат был у одного парня и у меня - 37 очков из 50 возможных. А на предварительных стрельбах один раз было даже 47 из 50. Мы получили значок Ворошиловского стрелка (он сохранился и сейчас) и удостоверение "инструктор Ворошиловского спорта". Остальные получили значки и удостоверения "Ворошиловский стрелок".
  
  
  
[]
  
  
  
  
Элиза со значками Ворошиловского стрелка и ГТО.
  
  
   Физкультура.
   Летом после работы тренировались на нашем стадионе, сдавали нормы на значок ГТО (готов к труду и обороне). В 1934 году ездили в Казань на стадион Черное Озеро.
   Было много участников и зрителей. Было интересно, но первое место среди наших было только у Тоси Казанцевой по прыжкам в высоту.
   Среди зрителей оказался и наш математик Патрушев, он окликнул меня, когда мы выходили со стадиона, и мы с ним немного поговорили.
   Зимой мы занимались в спортзале клуба на снарядах, отрабатывали ритмичные массовые движения, пирамиды. Сделали выступление в зрительном зале клуба. Оно проходило так.
   Зрители уселись в два ряда вдоль стен. Мы на сцене построились по росту. Физрук сел за рояль и дал нам команду. Одетые в одинаковую форму - белая майка и темные трусы мы начали выступление. Под музыку, цепочкой прошли по залу и проделали пирамиды и акробатические номера. Нас было много, около сорока человек, но все номера удались и мы ушли, маршируя под несмолкающие аплодисменты. После этого выступления объявили танцы под баян и массовые игры.
   По воскресеньям желающие могли взять в клубе лыжи. Побегать, посоревноваться или просто покататься с горок. У меня, как у многих наших, были свои лыжи. Мне нравилось кататься с горы за столовой, а вечером проехать до ворот поселка и обратно домой.
   А дома уже меня ждало горячее топленое молоко с золотистой пенкой. (Зимой мама каждый вечер, когда заканчивала топить голландку для обогрева квартиры, ставила греться кувшинчик молока).
  
   Сабантуй.
   У нас (комсомольцев) был духовой оркестр с настоящим капельмейстером. Наш комсомольский оркестр играл на разных мероприятиях и в клубе на танцах. Особенно удачно были его выступления на массовом гулянии татарского национального праздника "Сабантуй", который бывает летом. В нашем поселке праздновали за рекой Сумкой, около дубовой рощи на обширной поляне.
   Перетягивали канат, бегали в мешках, лазили по столбу за призом - сапогами.
   Желающих получить даром сапоги всегда было много, но, как я помню, никто никогда не мог залезть даже до середины столба.
   В буфете продавали пряники, квас, пиво. Духовой оркестр играл разные танцевальные мелодии. Мне особенно нравился вальс "Амурские волны", он так красиво звучал над поляной, где мы танцевали в простых ситцевых платьях и в теннисных тапочках. Над поляной звучала торжественная музыка и берущие за душу слова:
  
   Славно Амур свои воды несет,
   Ветер сибирскую песню поет,
   А на заре тихо плещет волна
   Величава и вольна.
  
   Красивы реки берега
   На них золотая тайга,
   Корабли по реке плывут,
   Волны бегут, бегут.
  
   Там, где багряное солнце встает
   Песню матрос над Амуром поет,
   Гордо летит над простором она
   Величава и вольна.
   Хороши Амура волны
   Красоты и неги полны
   Через горы, через долы
   Славой русскою полны.
  
   Немного наивные и бесхитростные слова, а как звучат!
   Я любила этот вальс слушать в помещениях клуба, но когда он зазвучал на поле недалеко от Зеленого Дола, где были видны луга до самой Волги, то музыка как-то особенно торжественно лилась над просторами .С тех пор у меня на всю жизнь запомнилось это ощущение простора и свободы. В то время на этот праздник собирались люди не зависимо от их положения и национальности, со всех ближних селений. Все были свои.
  
   Клуб.
   В клубе были и инструменты струнного оркестра - гитары, балалайки и мандолины. Платного руководителя у нас не было, Виктор Фирсов, имея хороший слух, настраивал инструменты и терпеливо помогал всем желающим научиться играть на любом из этих инструментов. Я тоже пробовала, но без успеха.
   Позже, наши музыканты успешно выступали на вечерах самодеятельности. Фирсов хорошо играл и на рояле. Часто при показе немых фильмов он играл на рояли старинные вальсы или импровизировал.
  
   Драмкружок.
   У нас было два драматических кружка - русский и татарский, а режиссер один - молодой, образованный татарин Хайруллин Валидулла, хорошо владеющий и русским и татарским языками.
   Хороший режиссер, он так понятно показывал, как надо играть роль, двигаться, говорить! Всё это делалось так просто и тактично. Мы его считали не только руководителем, но и своим старшим товарищем.
   Иногда мы смотрели генеральные репетиции татарского драмкружка. Сюжеты часто были несложными, постановки были близки к музыкальной комедии, танцы и песни исполнялись очень хорошо.
   Наш, русский драмкружок был большой, состав был различным по возрасту и внешнему виду. На собрании распределяли роли начиная с главных. Валидулла предлагал кандидатуру и, если не было других предложений, то утверждали. Иногда начиналось обсуждение разных предложений.
   Для лучшего изучения роли я размножала тексты. Чужой текст писала красными чернилами, а роль исполнителя синими. Его текст и действия. Буквы выписывала четко и ясно. Когда я впервые принесла так размноженный текст, то все удивились, как легко ими пользоваться и как легко заучивается роль.
   Играли мы с суфлером. Костюмы и парики брали на прокат в Казанском Большом театре. Делали декорацию. Развешивали афиши. Проводили генеральную репетицию.
   Перед спектаклем мы, возбужденные, одевались и гримировались. Чтобы не волноваться, главное не надо смотреть в зрительный зал, а жить только жизнью пьесы.
   Большой зал клуба на четыреста мест обычно был полон зрителей.
   Мы сосредоточились. Суфлер за кулисами держит в руках открытую пьесу. Занавес раздвигается, начинается спектакль!
   И этот, и последующие спектакли проходили с большим успехом, зал всегда был полон.
   Каждую пьесу играли только один раз. Потом принимались за изучение новой, роли которой я уже размножила.
   Мы ставили много разных пьес, революционных, современных (тех лет) и классику.
   Играли водевили "Медведь", "Предложение" Чехова. Мне запомнились пьесы Горького "На дне", "Васса Железнова", Островского "Без вины виноватые" (там я играла Кручинину).
   В пьесе Шиллера "Коварство и любовь" наш режиссер играл Фердинанда, а я играла Луизу. Пьеса имела огромный успех, меня многие потом называли Луизой.
   Мы играли бесплатно, но нам дали привилегию - на все мероприятия в клубе, в том числе и на киносеансы (два раза в неделю) бесплатный вход и право на выход в любое время, как у хозяев клуба.
   Хотя на наши постановки вход был платный, все равно зрителей было много. На постановки татарского драмкружка зрителей было меньше и поэтому на них вход был бесплатный..
  
   "На сопках Манжурии".
   Один праздник 1 мая мне запомнился особенно.
   Днем, как всегда, была демонстрация мимо трибуны, а вечером в клубе сделали представление. Афиши были написали заранее. Мы, как всегда, развесили их на клубе, на доске объявлений около столовой, на проходной завода и даже около магазина 71, который находился далеко от завода.
   В день праздника мы собрались в клубе заранее. Волнения, последние уточнения очередности ролей. Подглядывание из-за занавеси в зал. Зал полон, шумит.
   Первым номером программы был водевиль А. Чехова "Предложение" (это тот, где спорят о Воловьих лужках).
   Публика с удовольствием восприняла нашу игру, смеялась, аплодировала. Потом выступали две матрешки - Таня Зеленина с сестрой. В русских сарафанах, руки впереди и палец к щеке. Исполняли шуточные куплеты, прибаутки. Приняли их очень хорошо, пришлось им петь дополнительно.
   За ними выступал татарский драм. кружок.
   Девушки и парни под руководством нашего общего режиссера Хайруллин Валидулла спели две мелодичные песни на татарском языке и сплясали национальный танец "апипа"
   Затем Виктор Фирсов объявил: "А сейчас сюрприз!"
   Открылся занавес. Вышел танцевать сам наш общий руководитель Хайруллин Валидулла. Танцевал он русскую и очень умело. На пианино играл Виктор Фирсов.
   Когда начались танцы то обнаружилось, что нет пианиста для игры в перерывах игры духового оркестра. Загулял. Он был не из нашего коллектива, а подрабатывал на таких мероприятиях.
   Фирсов заметил, что в группе пришедших ребят один парень пришел с гармонью и попросил его поиграть в перерывах игры духового оркестра. Парень, его звали Ваня согласился, но с условием, что он сыграет вначале один вальс, который ему нравится и который он хотел сыграть, но не решился попросить разрешения.
   Он начал играть и петь негромким голосом. В зале стало тихо и слова можно было хорошо слышать. Играл он вальс "На сопках Манжурии". Там были такие слова:
  
   Плачет отец,
   Плачет и вся семья,
   Плачет весь русский крещеный народ
   Злую судьбу кляня.
   Тихо вокруг,
   Бледная светит луна
   Ххх ххххх
   Хххх хххх хххххх
   Белеют кресты
   Под ними герои спят.
   Это все Родины нашей сыны,
   Могилы покой хранят.
  
   Звуки вальса завораживали. У меня вставала перед глазами картина горя русского простого народа и тех, кто не вернулся с кровавых Манжурских степей.
   Когда Ваня закончил играть, Виктор подошел к нему, пожал его руку и сказал: "отличное исполнение!"
   В продолжении вечера Ваня играл самые разные мелодии: " Дунайские волны", польку, падиспань, краковяк и другие.
   Вечер закончился, я уже была дома (мы жили недалеко от клуба), когда мимо наших окон шли последние задержавшиеся в клубе. Послышался негромкий звук гармони.
   Я погасила свет и подошла к окну кухни, смотрю через шторку. Шла последняя группа ребят. Они, видно жили на самой дальней стороне поселка Васильево.
   Впереди девушки. Затем два парня, а последним Ваня. Он шел и негромко играл вальс "на сопках Манжурии", и пел также хорошо как пел в клубе.
   На наши улицы опускался вечер.
   Было тихо, лишь негромко звучала прекрасная мелодия.
  
   В нашем клубе по воскресеньям было два сеанса кинофильма. Я обычно ходила на первый сеанс. Ваня с ребятами обычно ходил на второй. Я уже была дома, уже постелила постель. Отец с матерью легли спать.
   И здесь, уже в полумраке становилась слышна мелодия. Она постепенно приближалась. Становилась все слышнее и слышнее. Иногда это были "Дунайские волн", иногда другой вальс. Вот мелодия проходит мимо моих окон.
   А вот звуки гармони и песни становятся все тише и тише. Идти ребятам было, видно, далеко.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"