Алексей вернулся домой рано утром. Когда полгода назад ему предложили вести ночной эфир, он не возражал: женой и детьми в свои тридцать два он обзавестись еще не успел, с родителями давно жили порознь. В своей передаче Алексей мог ставить любимый джаз, сентиментальный блюз, легкие латиноамериканские мелодии, болтать по душам с ночными сторожами, дальнобойщиками и лунатиками. Его это устраивало.
~
Августовское небо за окном было тяжелым и седым, и в открытую форточку сразу потянулась терпкая дымка. Свет, проходивший сквозь воздушную трепещущую занавеску, покрывал, словно пеплом, белоснежный ковролин, кожаный диван, небрежно накрытый пледом, и низкий журнальный столик, развалившуюся на нем стопку журналов и газет, и даже падал взвесью пылинок в маленькую чашку с высохшими и липкими остатками кофе на дне.
Приняв душ и без особого желания проглотив легкий завтрак, Алексей направился в комнату. Не тронув грязную чашку и не подбирая с пола раскрытой книги, лег на диван. Пощелкав пару минут телевизионные каналы, посмотрев утренние новости, он укрылся пледом и закрыл глаза. Уже третью неделю он не высыпался.
Легкая дрема, в которую он погрузился, принесла необычные образы и видения. Алексей пытался понять их, поймать в сети сознания, дотянуться до них рукой, но они ускользнули в одно мгновение. Он сразу понял, что произошло. Он открыл глаза. Глянул на часы. В объятиях сна Алексей пробыл всего полтора часа, и теперь они были варварски, насильно разомкнуты. Как и вчера. Как и последние две с половиной недели.
Алексей повернулся на другой бок, посильнее вжал голову в мягкий подлокотник. Поворочался. Прикрыл правое ухо рукой. Просунул другую руку под голову и ладонью заткнул левое ухо. Нет, это бесполезно. Помаявшись еще минут пять, он встал и поплелся на кухню. Здесь перебор черно-белых клавиш пианино, проникавший сквозь потолок и, казалось, бивший прямо по нервным окончаниям, слышался заметно слабее, однако дремать на стуле он не мог, поэтому Алексей включил небольшой кухонный телевизор погромче, вскипятил чайник и, попивая крепкий кофе, принялся смотреть какую-то ерунду.
Невыносимые пытки музыкальным инструментом закончились лишь около семи часов вечера, и времени оставалось только на час быстрого сна, бодрящий контрастный душ и еще одну чашку кофе, который уже воспринимался с отвращением, но без него было бы невозможно проработать всю ночь.
Утомленность давала о себе знать - хотелось спать в автобусе, в метро голова сама падала на грудь, и приходилось совершать усилие, чтобы не проспать свою станцию. Но как только он начал эфир, когда поставил свою обожаемую импровизацию Майлса Дэвиса и принял первый звонок от ценителя Би Би Кинга, Алексей забыл про бессонный день и с радостью отдался работе. Сонливость накатилась волной уже в половине пятого, его авторская ночная передача подходила к концу и он, удовлетворенно поставив Эллу Фитцджеральд и выключив микрофон, стал собираться домой. Проиграв сражение с самим собой, Алексей все же заснул в вагоне.
Вернувшись в душную и не слишком просторную квартиру, он не стал принимать душ или завтракать. Он даже не разделся. Сразу плюхнулся на диван, который приятно, мягко спружинил. Немного посидев и окончательно расслабившись, Алексей кое-как разулся, стянул с себя футболку и джинсы, бросил их на пол. Он лег поудобнее, укрылся пледом и немедленно уснул.
Сны почти не тревожили его, какие-то фигуры всплывали перед ним и тут же исчезали. В комнате еле колыхалась от горьковатого ветерка занавеска, газета почти неразличимо шелестела страницами, однако умиротворение вскоре должно было разрушиться. В тот момент, когда сквозь облака вот-вот, казалось, проглянет солнце, внезапно налетела буря звуков. Словно разряд молнии, клацнула откидываемая с клавиш крышка, а затем громоподобно застукали по струнам молоточки. Музыкальным ураганом сразу же унесло даже намек на спокойствие и Алексей, вырванный из сна, повалился на пол, едва не задев локтем острый угол стола.
Возмущению его не было предела. Первым его желанием было немедленно взбежать по лестнице на следующий этаж, выбить дверь в квартиру музыканта и применить на нем приемы, виденные много раз в кино и отрепетированные перед зеркалом. Он даже двинулся в прихожую, но первый порыв прошел, Алексей немного остыл и стал, негодуя, вышагивать по комнате, думая: как ему поступить?
- Нет, я так больше не могу! Как он мне надоел! - шептал он сам себе. - Сколько можно?! Купят пианино и играют себе, не думают о других. А если у меня ребенок? Если я его тут полчаса укачивал, колыбельные пел, чтоб он уснул, а этот как заиграет! Или, может, в моей квартире пенсионерка старая живет?! Только после дневного сериала поспать решила! А если у нее сердце больное? - Алексей в бессильной злобе сжимал кулаки, грозил потолку пальцем. - Небось, ребенку своему слабоумному купили, сами на работу ушли, а этот из школы прибежал и барабанит, не думает ни о ком...
Слегка успокоившись, выпустив пар, он вернулся на диван, щелкнул пультом и стал искать что-нибудь интересное. Время пронеслось довольно быстро, он почти перестал замечать надоедливую музыку, но поспать ему так и не удалось. Алексей собрался, выпил дежурный кофе и отправился на работу. Настроение его было хуже некуда, и пробка, которая произошла из-за какого-то дурака, которому, как назло, приспичило притереться к грузовику, его только усугубила.
Не помогли ни Диззи Гиллеспи, ни девушка, заказавшая в эфир Джей Джей Кейла. Впервые усталость была настолько ощутима, что мешала работать. Он дважды начинал клевать носом, а под конец передачи редактору пришлось настойчиво стучать ему в стекло студии, чтобы разбудить и предупредить о звонке слушателя.
В дороге Алексея застала головная боль, настолько невыносимая, что он еле добрался домой, трясущимися руками выдавил из блистера анальгин, запил его водой и бессильно опустился на диван. Немного посидел, запрокинув голову, и, когда мигрень слегка отступила, принял душ. Выпив крепкого чая, вновь вернулся в комнату, подышал в открытое окно дымным воздухом и, без особой надежды на сон, прилег. Не смотря ни на что, сновидения почти сразу охватили его все еще ноющую голову. Во сне он почувствовал облегчение, и утомленность стала оставлять его.
Благостное состояние разлетелось в пух и прах при первых же звуках классической музыки, пронзивших комнату. Красивые воздушные образы тут же оттолкнули от себя сознание Алексея назад в тиски головной боли, усталости и раздражения.
Ну вот опять, подумал он, это уже становится невозможно терпеть. Неужели они там не понимают, что мешают другим. Соседей нужно уважать. Ну побрынчал часок вечером, как будто этого недостаточно, чтобы не разучиться играть?! Алексей начинал закипать.
Да еще играл бы он что-нибудь пристойное, а то из всей классики выбрал какую-то чушь, унылость. Эта мелодия вообще непонятно что, тоска жуткая, повеситься хочется. Та-ра-дам тара-дам, та-ра-да тара-дам. Тьфу!
Алексей завелся не на шутку. Он делал угрожающие жесты, будто сверху его кто-то мог увидеть, он возмущенно вопрошал - кто он, его мучитель. Неужели этот идиот не мог найти себе занятие потише и пополезнее? Он ругался: интеллигент плешивый, лучше бы он себе гитару купил, нет сил слушать эти заунывные переборы клавиш! При том, что Алексей всю жизнь сам себя причислял к интеллигенции и страшно этим гордился.
Ненависть крепла с каждой новой мелодией, исполняемой настойчивыми, не знающими устали руками, как Алексею казалось, буйнопомешанного музыканта. Чайковский. Алексей сжал зубы до скрипа. Шопен. Он ударил кулаком по столу. Моцарт. На полу оказалась стопка журналов. На Скотте Джоплине об стену разбилась чашка с остатками кофе, а когда вновь заиграла мелодия, автора коей он не знал, но которая каждый день выводила его из себя больше других, Алексей взвыл и бросился к двери в холл.
Та-ра-дам тара-дам. Он распахнул дверь на лестничную площадку.
Та-ра-дам тара-дам. Пронесся мимо лифтов, едва не сбив с ног пожилую соседку с внучкой.
Та-ра-дам тара-дам. Побежал по лестнице, перескакивая по три ступеньки.
Та-ра-дам тара-дам. Последний лестничный пролет он преодолел в два шага.
Там-там. Он уже был возле двери, за которой раздавались переливы пианино.
Там-там. У него жутко зачесались кулаки. Алексей принялся колотить в стальную дверь, одновременно прикидывая - то ли ему начать кричать на старого плешивого маразматичного соседа-садиста, угрожающе размахивая руками, то ли сразу показать всю серьезность своих намерений, пару раз огрев скудоумного молокососа-оболтуса, пытающего соседей, пока его бестолковые родители на работе.
Сообразив, наконец, всю нелепость происходящего, Алексей оставил в покое дверь и позвонил. Почти сразу в ненавистной квартире стало тихо, музыка оборвалась на полуфразе. Щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла девушка. Как показалось Алексею, лет двадцати пяти. Она улыбнулась и что-то произнесла. В ушах звенело, и он не расслышал.
- Вы к кому? - повторила она, и Леша, сбросив с себя оцепенение, ответил первое, что пришло в голову:
- Э, кхм, я хотел бы соли занять, - а про себя подумал: "Боже, какой я идиот!".
Девушка оглядела его, вновь весело улыбнулась, пролепетала
- Я Вам в стакан насыплю, хорошо?
и скрылась в глубине квартиры, прикрыв за собой дверь. Пока ее не было, Леша пытался собрать разбежавшиеся мысли и придумать, что же ему делать дальше. Он сочинил парочку общих фраз, которыми мог бы объяснить свое неожиданное вторжение, однако, когда девушка опять появилась перед ним, потерялся и позабыл все, что хотел сказать.
Она протянула стакан, чуть не до краев полный соли. И вновь одарила его лучезарной улыбкой.
- А Вы ведь мой сосед снизу, да? - спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила. - Я не знала, что Вы сейчас дома. Скажите, я не очень беспокою Вас музыкой?
- Ох, нет, ну что Вы, конечно нет! Я обожаю классическую музыку, правда.
Он, не зная как быть, растеряно проговорил: "Спасибо!", развернулся и пошел к лестнице. Уже спускаясь, Леша обернулся и спросил:
- А что это за мелодия, которую Вы сейчас играли, очень трогательная - Та-ра-дам тара-дам, та-ра-дам тара-дам?
- Это Ян Тьерсен, из фильма "Амели", - смущенно ответила она.
- Правда? По-моему, просто замечательная!
Сквозь разрыв в облаках пробился несмелый лучик солнца. Леша смотрел на девушку, она смотрела на него. Он заметил, что она старше, чем показалась сразу. Она была примерно его возраста.