(Почти всё достоверная правда, чуточку что-то изменено)
Его звали Виктор Иванович Жидков. Вобщем-то звали его по-разному: мама его, тётя Катя, звала Витенькой, мы, пацаны, его школьные и футбольные товарищи звали его Витька, Вика и Вивка, жена Оксана называла его Виктором, вторая жена, Лера, звала его Вива, дети звали папой, а внучка Виталиком. Для меня он был Вивой, Вивкой, Виктором Ивановичем или просто Жидков.
В первый год, когда я только начал учиться в 7-ом классе мужской средней школы N8 города Черкесска, Вивка меня, видимо, не замечал, как и я его, хотя из всех ребят он, наверное, был самым заметным - он был ярко выраженный акселерат - высокого роста, широкоплечий, он в 15 лет начал бриться, голос у него был абсолютно мужской. Он был сильнее всех в классе, сидя на стуле в спортзале, он обеими руками делал "мельницу" с пудовыми гирями. Говорили, что он этими гирями "сорвал" себе сердце. Во всяком случае в футбольных побоищах, которые ребята устраивали до и после школы он участие принимал довольно редко, но уж, если играл, то вихрем проносился по правому краю, делал хороший пас или забивал сам. Но чаще всего Вивка играл в воротах и забить ему было невозможно, так как он всегда забирал в падении мяч в ногах у набегающего нападавшего. В чехарду он с нами не играл, не признавал игру " в знамя" и, уж конечно, не швырял камни по железным крышам и ставням, чем по вечерам занималась наша "кодла".Вивка прилично играл в баскетбол и волейбол, но на турнике, гле наши "мелкие" хлопцы выделывали кренделя,чувствовал себя, как собака на заборе - не было у него этой самой пластичности-эластичности. В последствии он и в прыжках в длину и в высоту ничего не показывал, и диск метать не умел, ядро только толкал и, конечно, прекрасно бегал.
Учился Вивка хорошо и среди нескольких отличников в классе находился во второй половине. У него был безобразный почерк, это его расстраивало, и он на летних коникулах всё лето переписывал страницы какой-нибудь книжки, пытаясь наладить свой почерк. В конце концов ничего у него не получилось, плохой почерк был у него всегда.
.
Я начал учиться в городской щколе,будучи абсолютно деревенским парнем. Это было видно всем ребятам и учителям. Кроме того, я страшно заикался, ничего не мог говорить, только мычал и весь содрогался от усилий что-либо произнести. Когда меня впервые вызвали отвечать урок по химии, и я стал выдавливать из себя безобразные мычания, весь класс грохнул хохотом. Учительница растерялась, покраснела, пыталась мне как-то помочь, по её лицу текли слёзы, а пацаны заливались весёлым смехом.
И тут Вивка рявкнул,обернувшись к классу (он сидел на первой парте)
- А ну, хватит!! Сволочи!
Смех оборвался, класс притих, только кое-кто пырскал в кулак, почти засунув голову под парту. Учительница предложила мне написать на доске формулы и реакции в соответствии с заданным вопросом, я это сделал, и она поставила мне "четвёрку".
Ещё 2-3 раза учителя вызывали меня к доске и, убедившись, что я ничего сказать не способен, получали мои ответы письменно. Это быстро дошло до директора школы Сергея Сергеевича Карамышева. Он вызвал меня к себе в кабинет и провёл со мной беседу. Сер-Сер (так мы его называли) был по-деловому доброжелателен, спокоен и озабочен. Мы с ним "разговорились". Сначала я согласно кивал головой на его вопросы или отрицательно мотал головой, потом говорил "да" и "нет", потом рассказал, как и почему я стал заикаться (в 8-летнем возрасте в пионерлагере я тонул в речке и с тех пор зтал заикаться). Напоследок директор сказал, что теперь я никогда не буду отвечать уроки письменно, что он не разрешает учителям продолжать такую практику. Не знаю, как уж там учителя решали для себя этот вопрос, чтобы и отметки у меня в журнале были и чтобы выполнить директорский наказ.
Вот в это время Вивка взял надо мной некоторое шефство. Он был редактором школьной стенгазеты и, как-то обнаружив, что я неплохо рисую, попросил меня ему помогать. Мы выпускали газету в 7-ом классе ежемесячно, а в 8-ом уже 2 раза в месяц и даже еженедельно. Материалы для газеты мы брали из жизни школы, помещали картинки из "Пионерской Правды", Вивка делал снимки своим "Комсмольцем", мы придумывали к ним комментарии, я рисовал коррикатуры на хулиганов и двоечников, а он подправлял их, стараясь смягчить "коррекотурность". Но отношения наши оставались только деловыми, хотя я чувствовал на себе его покровительство, был за это ему благодарен, но относился к нему без особой теплоты.
Живя в деревне, я много играл с ребятами "в чижа", "в знамя", в лапту, в "кругового" и поэтому хорошо бегал. Но я не умел играть ни в футбол, ни в волейбол, ни в баскетбол, а про турник и говорить было нечего. На уроке физкультуры я сначала слетел с турника и разбил в кровь лицо о пол, потом сверзился с брусьев прямо вниз головой, хорошо , что маты хоть лежали, и наш физрук Михаил Тихонович написал в журнале напротив моей фамилии "освобождён". Никакой врач этого не определил, физрук сам определил. После пяти уроков вместо урока физкультуры я брал свою сумку с книгами и шёл домой.. Было горько и обидно.
Однажды, идя домой и проходя мимо спортшколы, я заглянул в неё, там занималась секция бокса. Тренер Петухов закричал на меня:
- А ты чего опаздываешь? А ну, быстро раздевайся и колоти мешок 20 минут.
Так я стал заниматься боксом. Тренер быстро обнаружил, что я очень слаб физически и дал мне задание ежедневно отжиматься от пола и довести отжимание до 30 раз. Я отжимался добросовестно и уже отжимался 150 раз, выпрыгивал из пролного приседа 400 раз, на тренировках колотил стенку и мешок по 30 минут, работал в спаррингах. Из 8-ой щколы я занимался боксом только один, все остальные ребята были из 6-ой школы, ГПТУ и из интерната, В интернате учились ребята из черкесских аулов.
В конце 8-го класса, когда меня схватил за ухо наш переросток Вовка Климов, я двинул его в челюсть справа, он слетел с ног , и у него глаза к носу сошлись. Парни в классе меня сразу зауважали, а от физкультуры я всё равно был освобождён, что меня очень устраивало.
Вивка Жидков взялся организовывать меня в физическом отноошении. Он ставил меня в ворота (у забора) и забивал мяч с разнах позиций, заставляя лавить мяч и не пропускать. Через этот же забор мы с ним перебрасывали мяч на волейбольный манер, в школьнам дворе мы с ним один на один гоняли в баскетбол. В это время я уже подрос, был одинакового с Вивкой ростом, но , будучи уже достаточно сильным парнем, не обладал Вивкиной мощью. Он садился на велосипед и тихонько ехал, а я должен был бежать рядом. Так мы с ним проезжали-пробегали по 10-12 километров, иногда он разрешал мне держаться за багажник велосипеда (это когда я уже ноги не волочил)
Потом мы занялись танцами.
Танцевальный кружок у нас в школе открыла секретарша директора, молодящаяся старушка. В школе была радиола "Урал" и было несколько танцевальных пластинок. Начали мы с вальса, потом осваивали польку, краковяк, по-д-эспань, па-де- грасс и даже фигурный вальс и мазурку. Мы тогда учились уже в 9-ом классе. На танцкружок мы ходили два раза в неделю, но я ежедневно подолгу танцевал дома с сестрой Галей. Она приходила вечером с танцев или со свидания, и мы с ней под "ля-ля-ля" подолгу танцевали. Она стала мне преподавать танго и фокстрот, напевала незнакомые ритмичные мелодии. В Доме Учителя, где директором была моя мать, тоже была радиола "Урал", но пластинки были не вальсы и не польки, а как раз танго, бостоны и фокстроты. По вечера я бегал в Дом Учителя, заводил радиолу и с упоением слушал "Брызги шампанского", "Твоя песня меня чарует", "Цыган", "Фатум", "Восточнфй фокс", "Иосиф" и всё остальное-прочее.В школе нам этого ни танцевать ни слушать не разрешалось. Вот здесь уже я взял шефство над Вивкой, начал его учить танцевать. Подддавался он туго, но всё-таки мы сним много чего освоили. На коникулах после 8-го класса я утром бежал на стадион, там Николай Иванрвич Борисенко учил нас бегать со старта и прыгать, днём я боксировал в спортзале, а вечером или в нашей школе или в женской 9-ой устраивались танцы. Мы уже танцевали с девочками. Вивка на стадион не ходил, ни в какой секции не занимался и на танцы приходил редко. Он отрабатывал почерк, много фотографировал, ремонтировал велосипед и кроме того он слушал классическую музыку. Он уже знал что-то о Бетховене и Шопене, употреблял слова "ария Кавародоси", "Тонио" и "Канио" и знал, что такое "Могучая кучка". Он осваивал езду на мотоцикле, кторый получил в качестве инвенторя его отец, дядя Ваня (он работал тогда прорабом стройучастка)
Это мотоцикл ещё более сблизил нас с Вивкой. Я садился сзади, держался за дугу, за которую положено держаться, и мы ехали куда-нибудь. Ездили мы по степным просёлкам, заезжали далеко в горы, пересекали речки и речушки, приезжали на берег Кубани и, развалившись на траве или на прибрежной каменистой гальке, глядели в небо и.... курили. Я уж не помню, почему мы стали курить, где мы брали деньги, чтобы купить папиросы. А папиросы мы курили только дорогие: "Пушки" и "Казбек". Мне курить не нравилось, но валяться на траве было хорошо.
Иногда по вечерам я не шёл на танцы, и мы с Вивкой печатали его фотографии и, не имея увеличителя, приспосабливали старенький "фотокор" для увеличения Вивкиных снимков. Фотобумагу мы прикалывали кнопками к стене, "фотокор" приспосабливали на столе, кое-как укрепив его на стопке книг, включали это дело и ложились на пол в ожидании, когда фотобумага воспримет изображение негатива.. Иногда так и засыпали. Вивкина мать, тётя Катя, увидев, что мы спим на полу, накрывала нас каким-нибудь одеяломи и шла к моей матери сказать,что я ночую у них.
Как-то раз я застал Вивку за необычным занятием - он заряжал ружейные патроны. Делал он зто вполне прфессионально, но вместо дроби сыпал в гильзу.... сушёную кукурузу. На мой недоумённый вопрос Вивка коротко ответил:
- Так надо.
Патроны мы растолкали по корманам, разъединили ружейные стволы от ложа, стволы я засунул в корман, для чего в кормане прорвали дырку, и стволы расположились вдоль ноги (теперь нога в колене не сгибалась, но это былоа ерунда), приклад Вивка спятал под кутрку, и мы двинулись. Мы пришли на речку Абазинку, которая протекала по окраине города. Там мы собрали ружьё и стали стрелять....лягушек. Лягушки были здоровенные, их было видно из воды по торчащим глазам и носу, и их было множество. Прицеливаться особенно не приходилось, так как лягушки подпускали вплотную. По расположению глаз и носа лягушки мы угадывали, где находится её тело и били метров с 5-6. Фонтан воды, и развороченная лягушка вылетает на берег. Мы постреляли недолго, и нам стало противно. Потроны ещё оставались - куда их девать? Вивка повесил свою куртку на куст чертополоха, отошёл метров на 15, и .... от куртки полетели ошмётки. Вся кукуруза влепилась в несчастную куртку. Я на своей рубахе ничего такого эксперементировать не стал. Остальные патроны мы потратили на пролетающих мимо щуров-пчелоедов. Одного сбили.
В это время нас стало уже трое - в Черкесск приехала Марина Ивановнм Гусарова, сестра дяди Вани, тётя Вивки, с сыном Гейкой Гусаровым. Получалось, что Гейка был двоюродным братом Вивки, они даже родились в один день. Гейка (вообще-то он был Жорка, так как его полное имя было Георгий) был огромный, мягкий, неуклюжий и совсем не сильный. Он был жизнерадостный, громкоголосый, суетливый, учился он средне, даже по химии, которую преподавала его мать, он никогда не имел "пятёрок". Он влюблялся в девочек и раньше нас стал бегать на свидания. Мы часто втроём садились на мотоцикл, сняв заднее седло и положив вместо него короткую доску с привязанной подушкой. Вивка был за рулём, Гейка сидел за ним, обхватив Вивку за талию, а сзади был уже я, держась за Гейку. Гейка был мягkий и надёжный. Мотоцикл под огромной тяжестью катился ровно и плавно, не реагируя на рытвины и кочки.
Вот сейчас я вспомнил - это Гейка начал курить и вовлёк в это дело нас. Гейка был мишенью для Вивкиного остроумия, на что тот реагтровал добродушной ухмылкой или отвечал какой-нибудь нелепостью.
Ещё в 9-ом классе я, умея танцевать лучше всех и в классе и в школе, не мог приходить на наши вечера ни в нашу школу, ни в женскую,9-ю школу - у меня не было обуви. В школу я ходил в огромных солдатских ботинках, в них же по вечерам я бегал кроссы, даже на занятия танцкружка я ходил в них, но на вечер в них придти было нельзя. Не спрашивая меня ни о чём, Вивка предложил мне надевать его туфли. У него было две или три пары нормальных кожаных туфель, и я надевал одну из них. А однажды, когда вечер намечался в женской школе, Вивка заставил меня надеть свою лучшею пару. Сам он на вечер не пошёл. Он спрятал туфли под крыльцо, я их там взял, на вечере вволю натанцевался, а после вечера вернул туфли обратно под крыльцо, а свои бахилы надел и пошёл домой. Так было несколько раз, а потом мне мама купила туфли.
В этом году в нашем городе проводились краевые соревнования по боксу, это было первенство среди спортивных школ края. Участвовали команды из Пятигорска, Кисловодска, Ессентуков, Минеральных Вод, была команда из Ставрополя и отдельно выступали суворовцы - тоже из Ставрополя. Я был включён в нашу команду вне конкуренции. Был я тогда в первом полусреднем весе, мне было уже почти 17 лет. За время двухгодичных тренировок я сделался здоровенным парнем высокого роста с прекрасной мускулотурой рук, плечевого пояса и ног, обладал хорошей выносливостью как беговой, так и боевой, у меня была отличная реакция, но не было спортивной злости и агрессивности. Мне нравилось выигрывать тренировочные бои, но я никогда не добивал противника, если он после моего удачного удара "поплыл", я мог сбить соперника на пол, но не старался это сделать обязательно. Боксировал я всегда вторым номером, а если атаковал, то только после обстоятельной разведки.
Никакой информации в те времена не бывало, и Вивка по собственной инициативе (а он в это время был комсоргом школы) объявил в школе, что такие соревнования состоятся и что от нашей школы будет участвовать наш ученик Костя Полищук.
Соревнования проводились в театре, ринг был установлен на сцене, а зал и балкон были полны детворы, вход был бесплатный. Это были первые мои соревнования, и я увидел, что боксировать на тренировке с товарищами и на соревнованиях, где каждый хочет тебя обязательно отлупить - вещи разные.
Я боксировал легко, держал левой рукой противника на дистанции, выбирал момент или создавал его сам и пускал в ход правую руку. Я провёл за четыре дня шесть боёв, все выиграл, почти в каждом бою я отправлял противников на пол, а один бой судья остановил ввиду явного моего преимущества. За меня болели все пацаны из обеих мужских школ, из ГПТУ и из национального интерната, свист стоял - крыша театра поднималась. Я занял первое место в своём весе.
Но именно тогда, после такого моего триумфа, я стал охладевать к боксу. Слишком жёстко и грубо определялось моё преимущество над другими. Вообще бокс предстал предо мной в другом свете, мне не нравилось бить людей, на чужой боли добывать себе славу. На тренировки я продолжал ходить, бросал гири, прыгал со скакалкой, лупил мешок и стенку, но о соревнованиях вспоминал с неприязнью. Я ещё несколько раз участвовал в соревнованиях уже в следующем весе, боксировал со взросрыми, не проиграл ни одного боя. Но по окончании школы я боксом уже не занимался.
Однажды летом у нас в школе был организован танцевальный вечер, и вдруг вышла из строя наша радиола. Оказалось, что надо было что-то припаять, а паяльника, канифоли и олова не было. Всё это было у Вивки дома и за этим надо было сбегать. Мы побежали с Вивкой вдвоём. Сначала он бежал рядом, потом приотстал, потом отстал уже сильно. Вивкин дом от школы был приблизительно в полутора километрах. Я прибежал, а Вивка пришёл пешком, дал мне всё, что надо было, и назад я бежал уже один, а Вивка потом пришёл.
Оказывается этот эпизод запал в нежную Вивкину душу, он был задет за живое, он не захотел мириться с тем, что я что-то делаю лучше его (бокс и танцы он за серьёзное не считал). По вечерам мы стали бегать вместе. Скоростные возможности у Вивки были лучше, но я был значительно выносливее. Мы бегали ежедневно, и Вивка уже выдерживал рядом со мной километров по 6-8, потом он шёл домой, а я продолжал бежать. Однажды мы с ним прибежали в станицу Усть-Джегутинскую (Джегута) - это километров 10 от нас и потихоньку добрались обратно. Так мы бегали весь 10-ый класс.
Надо сказать, что бегали не только мы. Лёгкая атлетика вообще пользовалась достаточным вниманием и авторитетом. Соревнования проводились часто, в спортшколе действовала секция лёгкой атлетики, были свои карифеи и среди ребят и среди девочек. Наши Валя Дорохов и Эдик Царёв были лучшими спринтерами в городе, а Люба Колобова из 9-й школы была вообще чемпионкой края среди школьников. Вместе с нами по вечерам бегали Валя Косов, Ваня Ермолюк, Вовка Волков и другие, которые быстро отставали.
На весеннем кроссе определилось кто есть кто. Вивка бежал, поддерживая под руку Сашу Ковтуна (он стал комсоргом школы вместо Вивки), я и Валя Косов бежали рядом из солидарности, а Вовка Волков шпарил впереди всех, намереваясь прибежать первым. Ваня Ермоллюк устремился за ним, где-то там впереди он Вовку догнал и прибужал первым. Из 6-й школы хорошо бежал только Серёжка Попов, но он тоже тащил на себе своего ослабевшего товарища.
После кросса среди зрителей я увидел Оксану Уманскую и был ошарашен её красотой. Всё в ней было прекрасно: высокий рост, цыганско-кавказские черты лица, каштановые волосы. Она была прекрасно одета. Я в этот день был в своих солдатских ботинках и в старом пиджаке, подпоясанным тоненьким ремешком.
Я уже знал, что в 9-й школе появилась какая-то Оксана, но вилел её впервые. Ещё не видя её, я уже ревновал её ко всем, кто про неё что-либо сообщал.
Но красива она была - вот это да!!
Странный он был человек, этот Вивка Жидков - на него Оксана не произвела никакого впечатления. Да и многие ребята тоже относились к ней равнодушно, а я был сбит с ног её внешностью. Нет, я не влюбился, её внешность была недосягаема для меня. Она была из отдельного мира. Я не любовался и не восхищался, я содрогался, видя её, представляя её. В моём представлении она не могла быть милой и обаятельной, она была для меня недоступным сверканием. Я спокойно, без эмоций констатировал этот факт.
Я тогда дружил с девушкой из медучилища, Валей Баландиной. Мы с ней
дружили уже целый год и уже начали целоваться..
Наступила весна, и я залёг в больницу с аппендицитом. Валя проходила практику в больнице и ухаживала за мной. Особого ухода за мной не требовалось, на второй день после операции я уже ходил по корридору, а на третий - выходил во двор. Ко мне являлось целое паломничество из нашей школы и из 9-ой. Ребята с девочками собирались в больничном дворе, веселились, играли в разные игры, влюблялись. Никогда не приходил Вивка и не приходила Оксана. Но почему же она не приходила? Ведь она дружила с Викой Терешковой, с Ирой Черновой - те приходили, а её не было.
Но однажды Валя вошла в палату с небольшим бидончиком в руке и поставила его на мою тумбочку.
- На! Тебе какая-то красавица компот принесла.
- Какая красавица?
- Не знаю. Осетинка какая-то. Отправила я её.
- Почему осетинка?
- Осетинки все очень красивые и эта красавица. Сказала я ей, чтобы она больше не появлялась - космы её крашеные повыдергаю.
- Почему крашеные?
- Ну, не знаю. Очень красивые волосы.
Этот компот отношения моего к Оксане не изменил, она по-прежнему была далека для меня.
Бежать в майской городской эстафете я не мог, так как я и ходил-то с трудом. На первый этап - 100 метров Михаил Тихонович поставил Валю Дорохова, на второй - 200 метров Иру Сыченко, а на третий - 1000 м. -Вивку Жидкова. Мы все удивились: почему не Косова, не Ермолюка, на худой конец почему не Вовку Волкова? На это Михаил Тихонович отвечал коротко и веско:
- Потому что на этом этапе за 6-ю школу бежит Сергей Попов.
Да, Попов был патентованный городской чемпион, но разве мог Вивка с ним справиться? Попов был стройный, стремительный бегун, он участвовал в краевых соревнованиях, а Вивка был домашний футболист с мускулотурой гиревика.
Старт давали на городской площади, дистанция 1000м начиналась уже за площадью и проходила по главной улице недалеко от нашего дома, и мы с бабушкой вышли на тротуар болеть.
Я смотрел вдоль улицы в сторону, откуда должны были появиться бегуны.
Вот появилась красная точка, вот она ближе, вот уже видно, что это бегун в красной майке. Здесь я только сообразил, что это наша команда одета в красные майки. Значит это Жидков!! Вивка приближался всё ближе, кто бежит за ним, не было видно, вот он уже близко, и я увидел, что за ним бежит Серёжка Попов. Они пробегали мимо меня, когда дистанция уже заканчивалась, оба имели вымотанный вид, но было видно, что Попов Вивку не обойдёт. Он был близко, метров 6-7 сзади, но силы его кончились. Я что-то крикнул, Вивка заметно наддал, и Попов стал отставать ещё больше, прямо заметно было. Такого бега ни Валька Косов, не Иван Ермолюк, конечно же , не выдержали бы. С Поповым мог справиться только Вивка Жидков.
Мы учились в 10-ом классе. Впереди по учёбе шли Юрка Усенко, Володя Щербак, Васька Фомин, Николай Гураль и Вивка Жидков. Потом фигурировали мы с Гейкой, а потом большая группа "троечников" и вообще неуспевающих. Но вот начали мы учить немецкий яэык и что тут началось! Всё перепуталось.
Вообще-то мы с 7-ого класса сдавали экзамены по немецкому языку, получали разные положительные оценки, но учить мы его по-настоящему стали только в 10-ом классе. Специально для нас наш директор Сер-Сер Карамышев добыл откуда-то деда Ник-Ник Рязанцева.. Этот дед был крошечного роста, весь лысый и седой, брови у него были огромной длины, они завивались из-под очков. Руки у него были экземные и забинтованные, он едва ходил, таская огромный портфель.
Он ставил нам только "двойки", а за четверть писал в журнале "3", так как нельзя было допустить, чтобы все десятиклассниеи
были неуспевающими. Он добился того, чтобы за 6 дней недели у нас было 7 уроков немецкого языка. А в воскресенье он делал для нас дополнительные занятия, по грязище притопывал в школу, а мы иной раз, подведя стрелки часов минут на 10 вперёд, разбегались до его прихода. Если он плохо себя чувствовал и не мог придти , мы должны были идти к нему домой. Дома его жена, полная румяная бабушка, рассаживала нас на диванах, стульях и скамеечках, Николай Николаевич писал на маленькой доске, а мы переписывали, набивали свои мозги на немецкий лад. После занятий нас угощали чаем с варением и отпускали домой. Это был сплошной немецкий кошмар. Уже, когда я писал русский текст, я употреблял латинский шрифт, уже я мыслил по-немецки.
И вдруг Вивка получил "тройку" за ответ в классе. За ним "тройку" получил я. Потом стали получать другие.
Потом Вивка получил "четвёрку", за ним - я, а больше "четвёрки" никто не получал.
На выпускном экзамене все без исключения, и успевающие и неуспевающие, по немецкому языку получили "пять" Когда комиссия меня уже отпустила, Ник-Ник говорил "подождите, подождите, не ставьте ему оценку, пусть он стихотворение расскажет".Но меня всё-таки выпроводили с "пятёркой", тогда Николай Николаевич вышел вместе со мной в корридор и, зажав в углу, заставил рассказать "Лореляй".
Мы учились, занимались спортом, фотографировали, танцевали и начинали интересоваться девочками. Мне нравилось, что Валя Баландина относится ко мне с теплотой, заботливо и даже с признаками самопожертвования. Особенно это проявилось после того, как я выписался из больницы после операции.
Однажды мы гуляли с ней недалеко от нашнго городского сквера. Хоть это было и в центре города, но после сильного дождя везде были огромные лужи, а тротуары были не везде. Я ещё не мог ходить, бегать и прыгать свободно, как до операции. Поэтому несколько раз перед лужей Валя брала меня в охапку (а я был не маленький) и переносила на сухое место, а сама шлёпала по воде резиновыми сапожками. Валя была очень сильная. А потом нас встретили двое пьяных. Один из них выхватил у меня из рук зонтик, угрожающе замахнулся им на меня и заявил, что он сейчас набьёт мне морду за то, что я на прошлой неделе отнял у него шапку. А я и видел-то этих дураков впервые. Я бы и хотел подраться, но не мог - живот у меня был даже не забинтован, а только заклеен.
Валя сказала, что зонтик принадлежит ей, взяла его из рук мужика, а затем перехватив его как ледоруб, ударила остриём прямо в лицо. Второго правым крюком ударил я - он тоже упал. И мы с Валей ушли. Валя была хорошая девушка, она была старше меня на два года, я относился к ней без надрыва, без восторга, без претензий, мирно, тихо и спокойно. Наступила весна, всё зазеленело, мы гуляли на Зелёном острове, Валя популярно разъяснила мне и показала, что такое мужчина и женщина, какими должны быть их взаимоотношения, и я её почти полюбил, но она сдала гос. экзамены и уехала куда-то в Чечено-Ингушетию, написала два письма, и всё пркратилось. Я пострадал недолго, а затем размечтался об Оксане Уманской. Так почему же всё-таки она принесла мне компот? А почуму же она посетила меня отдельно от других? А вдруг я ей как-то запал? Я по-всякому комбинировал эти вопросы и возможные ответы на них, не замечая того, что меня затягивает и засасывает эта Оксана, как удав кролика. Так сложилось, что мы стали встречаться, сначала эпизодически потом ежедневно, а потом я уже жить без неё не мог. Но бывает ли полное равенство двух влюблённых? Конечно же нет! Влюблён был я, а Оксана, видя это , относилась ко мне со снисходитетьной благосклонностью.
Вивка во всех вопросах старался соригинальничать, а уж в девичьем деле он достиг невозможного - он воспылал чувствами к Светлане Дубовой. Конечно эта Свелатлана обладала рядом достоинств: она была дочерью второго сегретаря горкома партии , была во все годы круглой отличницей и говорила басом. А кроме того она была вся короткая: небольшого роста,коренастая, широкоплечая, с тонкой талией, с большой, уже совсем женской грудью, с кривоватыми мощными ногами, большое круглое лицо, широко росставленные голубые-голубые глаза, яркие губы и прекрасные пепельные волосы. Светлана шепелявила, язык унеё во рту был какой-то лишний. Она крепко прихватила Вивку. Он проводил с ней всё свободное время, только на пробежки со мной уделял ежедневно полтара часа. Они были постоянно вместе - или шлялись куда глаза глядят, или сидели в Светкиной комнате. Мама Вивки, тётя Катя, была в панике, она было вся в гневе, ругала Вивку, шепелявила, передразнивая Светку. Но Вивка был всё-таки Вивка - маму свою он уговаривал и успокаивал, а мы чувствовали, что критикрвать Светку при нём абсолютно не безопасно, Вивка уже дважды это доказал, и Гейка познал это на себе. Светка училась в 9-ом классе 9-ой школы, была абсолютной отличницей, при своей бомбообразности она прекрасно бегала и совсем не умела танцевать, они с Вивкой и на вечера не ходили.
Так мы и жили - у меня Оксана по несчастью, у Вивки Светлана, А у Гейки Люба Колобова, Лина Матушевская, Тамара Лисовская, Тоня Уварова, Лида Заммлер и др..
Я уже осознавал, что имею постоянную потребность всем, что я как-то воспринимаю, поделиться с Вивкой, не с Гейкой, с которым я общался не меньше, не с Валей Косовым, которого я любил за то, что он был добродушный и ласковый, не с Валей Баландиной и ни с кем из числа моих многочисленных друзей и товарищей, с кем я тренировался, рыбачил и просто пересекался в своей простенькой жизни, а именно с Вивкой Жидковым. Когда я ему сообщал о каком-то своём переживании - будь то очередное снижение цен на продукты, или результаты Владимира Сухарева в спринте, или последний матч "ЦДКА" - "Динамо", или оригинальное, не по учебнику, доказательство теоремы по геометрии, я ощущал, что положил свои чувства во что-то мягкое, доброе и что они там по-доброму восприняты, их не осмеяли, а просто поставили рядом с другими чувствами и ощущениями, и теперь эти чувства как равноправные находятся рядом.
Вивка тоже тащил ко мне свои переживания и взгляды, но я видел, что мелкий душевный мусор он оставляет при себе, не то, что я. А я просто растворился тогда в этом Вивке Жидкове. Понятие и слово "друг" как-то не подходило, это было что-то большее.
И наши выпускники, и девочки из 9-ой школы всю свою студенческую будущность связывали с Москвой. А потом как-то, то ли родители ума вложили, то ли сами стали что-то соображать, но в Москву поехали только Вивка, Васька Фомин, Ира Воронова и Соня Лагучева - все, кроме Вивки, золотые медалисты. А мы разбрелись по всей европейской части нашей необъятной Родины от Еревана до Ленинграда: Пятигорск, Краснодар, Ставрополь, Ростов, Таганрог, Харьков, Одесса, Воронеж, Гомель. Вот по всем этим городам разъехались наши ребята и девочки. Оксана Уманская, Вика Терешкова и Ира Чернова поступили в Краснодарский медицинский институт, Гейка, разругавшись с Вивкой в поезде до Москвы не доехал, вышел из вагона в Харькове и поступил в железнодорожный институт, а я после трудных мытартв с военным училищем поступил в Ростовский Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта - РИИЖТ.
Но это было потом, а до того мы ознаменовали наше окончание школы двухдневным спортивным праздником.
В первый день в перерыве между футбольными таймами должна была состояться "шведская" эстафета между школами города, а во второй - футбольный матч между Юным "Динамо" и Юным "Спартрком". Ребята нашей школы почти поголовно были в Юном "Динамо" (и я в том числе), только лучшие наши футболисты Эдик Царёв и Валя Дорохов демонстративно играли в "Спартаке", они уже играли за взрослых. Юный "Спартак" весь состоял из рябят 6-ой школы, и только лучший их игрок Юрка Барабанов играл за нас. Почему так получилось - не известно.
Наш Мих-Тих (то биш Михаил Тихонович) снова колдовал над составом эстафеты. Мы должны были выставить две команды - отличных бегунов у нас хватало. Эстафета была "шведская", т.е. 800+400+200+100. Ну, понятно, что на первых этап первой команды поставят Вивку. А кого на второй? Сам Вивка настаивал, чтобы 400м. бежал я, но Мих-Тих поставил Валю Косова, а дальше - Царёва и Дорохова, хотя их-то и надо было бы поменять местами , но физрук был уверен в успехе. Сформировали вторую команду: Ваня Ермолюк, я, Витя Литвинов и Славик Антадзе.
Сейчас, когда мы с Вивкой должны были бежать в разных командах, мы разминались отдельно друг от друга, и я не находил в себе сил подойти к нему просто так, поболтать, поулыбаться. Он тоже бегал отдельно и в мою сторону не смотрел.
Дали старт! Верный себе Вивка Жидков сразу вышел вперёд и взял очень сильный темп. За ним компактной группой бежали Серёжка Попов, который в майской эстафете всё-таки отстал от Вивки, Ермолюк и Султан Пшнатлов из интерната. Эта компактная группа не отставала. Прошли первый круг. Вивка бежал впереди легко и мощно, но за ним вплотную неслись преследователи с решительными лицами., Вивка наддал, ребята не отставали. На последнем вираже Вивка сдох, но остальные тоже сдохли. На финиш первым набегал Вивка, за ним вплотную - Попов, буквально рядом бежал Ваня Ермолюк и почти не отстал Султан Пшнатлов. Я догадался посторониться на дорожке, чтобы без толчеи взять палочку у Ивана.
Взяли!! Пошли!!
Впереди лупил Валька Косов, на него буквально наваливался своей громадой Герка Полосов из 6-ой школы, за ними бежал я. Герка сдал быстро, метров через 150 я его обошёл и видел перед собой только крепенького Вальку с его короткой стрижкой, с короткой шеей и длинными красивыми нагами. Мы закончили 300 метров и входили в последний поворот, когда я обошёл Вольку. Он ещё похрустел своими шиповками где-то недалеко сзади, а потом отстал совсем. Я передал палочку Вите Литвинову, и он колобком покатился вперёд, первым передал Славке Антадзе и - всё! Наша вторая команда прибежала первой, а Вивкина первая - вообще третьей, т.к. наши Царёв и Дорохов проиграли Барабанову и Шерешкову из 6-й школы.
На все "охи" и "ахи" Эдик Царёв провазгласил с широкой улыбкой: - Ерунда! Основное питание!
Между прочим мы с Вивкой ощущали некоторое время взаимное отчуждение. Чувствовалось, что он сильно задет своим проигрышем. То, что он на своём этапе был первый, он за главное не считал, он был сильно раздосадован проигрышем своей команды.
На другой день состоялся матч молодёжных команд. Сиадион снова был полон.
Тройка нападающих Юного "Динамо" громила в первом тайме ворота своего юного сопернико. Вивка проносился по правому краю, хорошо держа мяч в ногах и пасовал либо в центр Вите Литвинову, либо на левый край Юрке Барабанову. Так же играл и Юрка, с его подачи Вивка забил гол, по голу забили сам Юрка и Литвинов. Наши Царёв и Дорохов, играющие за "Спартак", оба прекрасные спринтеры и футболисты, не имели передач и болтались без толку где-то в середине поля.
Во втором тайме картина резко изменилась: против Жидкова персонально поставили Эдика Царёва, убрав его из нападения. Царёв не давал Вивке вздохнуть, мельтешил у него в ногах, перехватывал пасы, обводил, отнимал мяч. Вивка оказался без мяча, наше нападение развалилось, а Царёв с Дороховым по своему левому краю пасовали друг другу, иногда Царёв, оставляя Вивку, поддерживал атаку, и счёт сравнялся. В один из моментов, когда ослабела Эдькина опёка над Вивкой, он снова забил, но соперники сразу же ответили голом. Со счётом 4 : 4 матч закончился.
Я, сидя на трибуне, слышал реплики футбольных завсегдатаев, которые были возбуждены и хором галдели, что игра молодых команд значительно превосходит взрослых по всем параметрам - по темпераменту, технике, тактике и результативности.
Итак, мы все, и мальчики и девочки, разбрелись по всей стране, девочки поступали в меды, в педы, фармацевтические и в финансово-экономические институты. Ребята поступали в технические вузы и в военные училища. В военные училища поступила почти половина нашего класса. Меня мать тоже активно агитировала поступить в военное училище, я не соглашался, но она привела мне главный довод: наше материальное положение было слишком затруднительное, и помогать мне она не смогла бы. Я согласился и отдал свои документы в военкомат, который должен был устраивать мою судьбу. Военкомат за дело взялся решительно - скоро я был вызван в краевой военкомат, где меня должны были определить в какое-нибудь училище. Мы с Мишей Ткачёвым поехали в Ставрополь. Наши документы были уже там. Нам сказали:
- В Ярославское железнодорожное хотите? Завтра отправка.
Мы были в шоке, никак не ожидали такого быстрого развития событий.
- Нет не хотим.
- А в Московское общевойсковое. Будете Кремль охранять, у Мавзолея стоять. Отправка через неделю.
- Нет, не надо.
- Тогда в Горьковское радиотехническое?
- А когда отправка?
- Через месяц.
- Ладно, согласны.
Итак, я должен был поступать в военное училище, но вмешался мой старший брат Женя, который отвоевал войну, прослужил 5 лет после войны и почему-то не хотел видеть меня военным. Он мотивировал тем, что жизнь военного слишком регламентирована и что человек достоин более свободной жизни. Женя пытался вызволить мои документы из военкомата, но ничего у него не получилось.
Время шло, скоро надо было ехать в Горький, и вдруг из Ростова-на-Дону (а мой брат Женя жил именно там) пришла телеграмма, где брат сообщал мне, чтобы я бросал всё и мчался в Ростов поступать в РИИЖТ, что, если я вступительные экзамены сдам, институт берётся освободить меня от военкомата, так как в институте есть военная кафедра.
Вивкин отец дядя Ваня, и Вивкина мать тётя Катя, быстро собрали меня, достали по блату ж.д. билет и отправили в Ростов. А где была моя мать? Не знаю. Наверное на партсобрании или на конференции.
Я приехал в институт без паспорта, без аттестата зрелости и даже без заявления о желании поступить в институт. Мне дали экзаменачионный лист и отправили сдавать математику. (Экзамены начинались 1-го августа, а я приехал 10-го.)
Я сдал математику - 5, физику - 5, немецкий - 5, литеротуру - 5, химию - 4. Набрал 24 балла, а проходной балл был 20. Я поступил в институт. А через полгода из Ставрополя по институтскому запросу прибыли мои документы.
Всё было другое: знакомые, друзья-товарищи, режим питания, темп жизни, условия и стоящие передо мной задачи. Но всё это заслонила моя любовь к Оксане. Мы с ней переписывались, причём первой написала она. Я отправлял ей письмо и начинал считать дни, через 10 дней я получал ответ. А через 10 дней снова, и через 10 дней снова. А однажды на 10-й день письма на раздаче не было, и я помчался на вокзал, чтобы уехать в Краснодар, но по дороге меня кто-то увидел и сказал, что взял письмо, чтобы отдать мне.
Я посещал лекции, принимал участие в семинарах, чертил чертежи, решал эпюры, ежедневно тренировался на стадионе, выступал на соревнованиях и выступал успешно (боксом я уже не занимался), дружил с ребятами, танцевал на вечерах - и всё это было задёрнуто какой-то туманной дымкой, а впереди всего этого была ОНА.
Я уже сам начинал понимать,что веду себя не нормально,что живу плохо, что эта любовь жрёт меня изнутри, что я долго так не выдержу. Да и не должно быть так!
Помощь пришла с неожиданной стороны - со мной взялась поговорить Алла Чебышева - девушка из нашей группы. Это же надо, бывают же на свете такие люди! Как это она догадалась, что меня сжирает моя стрость, что я почти болен!? И как это так случилось, что я ей всё рассказал - и про Вивку, и про Оксану и про всех своих родных! А ей, т.е. Алле Чебышевой, было столько же лет - 19. Алла не навязывалась мне ни в подруги , ни в воспитатели, она встала в позицию "старшего брата"
- Кончай дурью маяться, найди себе бабу! Хочешь, я тебя познакомлю?
- Ну, познакомь....
Алла познакомила меня со своей сестрой Соней, которая в это время разошлась с мужем. Соне было 26 лет, она работала начальником отдела кадров консервной фабрики "Смычка".Она была такая же розовощёкая, как и Алла, но побольше ростом и покрепче телом. Она была весёлая и доброжелательная, ласковая и приветливая, умная, знающая и опытная. Соня оформила нас ,т.е. всех ребят нашей 422-й комнаты, кроме Витьки Акиньшина, грузчиками на полставки и составила нам график ночных дежурств на фабрике. Мы сначала дежурили в ожидании прибывающего сырья, т.е. овощей для изготовления консервов, а потом договорились, что нас будут вызывать и даже привозить на фабрику, если потребуется. Мы получали зарплату, а кроме того нам бригадир разрешал брать консервных банок, сколько хочешь. Это были консервированые борщи, щи, фасоль в томате, разные варенья. Жизнь пошла хорошая. Соня иногда приезжала к нам в общежитие, привозила вкуснятину, даже вино и никогда не претендовала, чтобы нас оставляли вдвоём, пресекала инициативу парней. Мы встречались у неё дома, она демонстрировала меня своим друзьям, которые меня особенно зауважали, когда на праздновании в ресторане дня рождения одной из Сониных подруг я "уговорил" двух дебоширов - боксёрские навыки были ещё свежи.
Однажды, когда в воскресенье я был у Сони дома, пришла её мать Ангелина Львовна. Она с любопытством уставилась на меня.
- А это что же за явление такое? Софья, как ты это объяснишь? У тебя что, детский сад? Это твой амбальчик молоденький? Мне говорили. А, ничего. Вполне приличный. Как Вас зовут, молодой человек? Константин? Ну, уж прямо и Константин! Костенька! Котик!
Я не знал , куда мне деваться, но решение пришло быстро - я решил успокоиться.
- А Вас, простите, как звать-величать? Ангелина Львовна? Можете быть уверены, что мне очень приятно! Мне Алла говорила, что именно так Вас зовут.
- Алла? Так Вы знакомый моей Аллы? То-то я вижу, что Вы здесь расхаживаете в домашних тапочках на босу ногу. Соня! Чай будем пить? У меня торт на всякий случай есть.
- Сейчас, мама.... Соня выглядела несколько растерянной.
После чаепития Ангелина Львоанв сказала?
- Ну, вы идите, куда хотите, равлекайтесь, а я приберу здесь всё по своему вкусу и уйду. Дверь закрою, ключ у меня есть.
За четыре года , в течение которых мы с Соней дружили ( а какое ещё слово применить - не знаю), я с её матерью встречался несколько раз, и дважды с её отцом - генералом Чебышевым.
Соня этак легонько отодвинула Оксану. Загородить её она не загородила, но взяла меня и оттянула от этого яркого и удушающего образа. Слава Богу, что есть на свете такие люди и что они попадаются на моём пути.
Сначала я продолжал писать Оксане и даже не заметил, что её ответы приходили не через 10 дней, а через 12, 15, 18....
На коникулах мы встречались с Вивкой, Гейкой, Оксаной, с Викой Терешковой и Ирой Черновой. После коникул мы разъезжались по институтами и уже почти не писали друг другу.
И всё бы хорошо, но, когда я приехал с коникул после четвёртого курса и уже был пятикурсником, Соня мне сообщила, что выходит замуж. Она тихонько, ласково, но решительно объявила мне об этом, т.е. о своём намерении и о предстоящем отъезде. Я ничего умнее не мог сказать, как:
- Выходи лучше замуж за меня.
Соня не засмеялась.
- Я старуха для тебя, мне уже скоро 30. Ты очень хороший , но слишком молоденький. Тебе вон с Аллкой нашей надо бы.... Ты от Оксаны своей излечился? Вот и хорошо. Не торопись, успеешь.... Да, вот ещё что хотела тебе сказать: вдруг ты увидишь нас с ним где-нибудь случайно - ты уж руки не распускай, такая вот моя к тебе просьба. Он о тебе не знает и, надеюсь, не узнает.
Соня уехала.
Алла Чебышева виновато смотрела на меня.
Я закончил институт, получил направление на Соколовско-Сарбайский горно-обогатительный комбинат и уехал на сборы перед Спартакиадой народов СССР (я был включён в сборную Российской Федерации), отсоревновался и приехал в свой город Черкесск перед отъездом на работу. Здесь я был сбит с ног известием: Вивка и Оксана поженились!!
С какой стати!?
Что такое могло случиться?
Это было извращением и нарушением всех общепринятых норм и понятий!
Что могло быть общего между целеустремлённым комсомольским лидером и верхогдядной расфуфыриной бабёнкой? Её сногсшибательная и неестественная (чтобы не сказать - дьявольская) красота уже определяла,. что ни мне , ни, тем более, Вивке она не подходит - он всегда относился к Оксане иронически и пренебрежительно, короче - отрицательно. А как же Света Дубова, вечно устремлённая в космос, с которой Вивка общался пять лет на самом серьёзном уровне?
Это был кошмар!
Не надо было даже чуточку сомневаться, что я был уязвлён, поражён в самое сердце!
Это чувство имело необъяснимое основание, и сколько ни говори, что я "права не имею" , что я "не должен", что "я тут не при чём, это их дело" и всё такое...., но я был уязвлён. Я уже умел тогда владеть собой и даже в значительно большей степени, чем мои друзья-товарищи и воспринял это известие без видимой истерики. Гейка плевался и матерился, Вика и Ира быстренько растрепались об Оксаниных краснодарских абортах, родители Вивки были ошеломлены и удручены случившимся. На свадьбе, которая по требованию Вивки состоялась экстренно, пока я защищал диплом и соревновался, мать Вивки, тётя Катя, немного выпила, подошла к нему, обняла и проговорила:
- Ох, Витенька, не такая тебе жена нужна, как гляну в её цыганские глазищи - жутко делается. Облапошила она тебя и ещё не раз облапошит!
Это мне потом Вивка сказал, когда они с Оксаной уже разошлись.
Вивка и Оксана учились на 6-м курсе, а я поехал работать в козахскую степь, где ни с того ни с сего обнаружилась железная руда наивысшего качества в огромнейшем количестве, где Советское правительство начало строить огромный , величайший в мире горно-обогатителтный комбинат.
Снова, как и пять лет назад, разительная перемена обстановки, другие ценности и приоритеты, иная жизнь жёстко отодвинули далеко назад в ненужность мои Вивко-Оксанские переживания и остались у меня только родители, институтские друзья и.... Соня. О ней я всегда вспоминал с очень тёплым чувством.
А Вивка где-то раздобыл мой адрес (наверное у моих родителей) и написал письмо. Что-то такое он бормотал, что Оксана ему всегда нравилась, что наши с ней взаимоотношения он считал законченными и ещё нёс какую-то чепуху в оправдательном тоне. Мне не нужно было его письмо, но уж раз оно появилось, я призадумался. Раз он оправдывается передо мной, значит чувство его к Оксане случайное и поверхностное, и он, не признаваясь в этом, шкурой своей ощущает свою ошибку. Он и она приехали на коникулы, когда там нас никого не было - ни меня, ни Гейки, ни Вики с Ирой, ни даже Светланы Дубовой. Они оказались нос к носу - молодые, красивые, немного разочарованные и испуганные, одинокие и потянулись друг к другу. Оксана хорошо представляла, что Вивка по окончании своего авиационного института, останется в Москве или где-то под Москвой, а на худой конец в крупном городе. Она расчитала правильно - Вивка получил направление в Загорск. Ни пылкой любви (вроде моей), ни тёплого отношения (вроде Сониного) Оксана, конечно не испытывала, но не нравиться ей Вивка, конечно, не мог - этакий высокий, сильный, с мужественным лицом и, ведь, умный! С хорошей перспективой. Что она дура что ли влюбляться и бежать замуж за какого-то голодранца!
А Вивка попался. Сильно ему польстило, что эта красавица относится к нему лойяльно, небось, и позволила ему что-нибудь такое.... Он к тому времени и цены-то себе не знал. Да, и не задумывался он об этом.
Вобщем - попался Вивка.
То, что он попался, он узнал через 10 лет, когда сильно заболел и убеждался в этом позже. , когда стал необратимо умнеть, когда стал способен сопоставлять и рассуждать.
А я жил в Рудном Кустанайской области и работал на железнодорожном транспорте ССГОК-а. Там мы встретились с Элей и поженились, а поженившись и заканчивая свадебное путешествие, ехали через Москву и заехали в Загорск к Вивке. У них с Оксаной уже был сынок Женька. Вивка и Оксана встретились со мной напряжённо и только присутствие Эли сглаживала в какой-то мере тягостность обстановки. Оксана явно нервничала, а Вивка изображал из себя добродушного и хлебосольного хозяина.. Теплоты не было, хотелось скорее расстаться. Получалось впечатление, что наша дружба это была только детская глупость, что продолжаться наши отношения в том же ключе не могут, нет для этого причин и условий, а есть наоборот - причины для отчуждения. Лично я не хотел с этим мириться, меня это не устраивало и обижало. Как потом выяснилось, не хотел с этим мтриться и Вивка.
Я работал, проявились способности, которых раньше вроде бы и не было, сделался большим начальником, у нас с Элей тоже было двое детей. Я систематически приезжал в Москву в командировки в своё Министерство Чёрной металлургии и всякий ра приезжал в Загорск. Дважды я не заставал Вивку дома - он постоянно ошивался в командировках то в Оренбургской, то в Астраханской областях, всё налаживал ракетные установки, прицеливаясь на наших врагов. Однажды я застал Оксану беременную, потом по квартире бегал второй мальчуган, Глебик., а потом мы с Вивкой встретились, снова чувствовали отчуждение, но вот Оксана ушла на ночное дежурство, мы остались вдвоём и отчуждённости как и не бывало. Мы проболтали всю ночь, в это время нам было уже под 40. Вивка носил очки, сильно облысел, но был по-прежнему статный и сильный., и от него так и несло столичным лоском. А я был провинциал. Но нам было хорошо. Мы могли бы даже и не болтать - нам бы и так было хорошо. И как в детстве , мы с ним снова уснули на раздвинутом диване. А утром, ещё до прихода Оксаны я ушёл и уехал.
Вивка сильно заболел, у него образовался какой-то синдром, его разнесло до 120 килограммов. Он не ходил, только лежал и смотрел в потолок, даже не говорил. Это продолжалось несколько месяцев, затем около полугода он приходил в себя, а за это время Оксана от него ушла и стала жить со знаменитым тренером по лёгкой атлетике Павлом Скляром. Ребята, которым было 14 и 11 лет стали жить с ней. А Вивыч (теперь я так его буду называть) поболтался около года в холостяках и тоже женился на очень милой молодой женщине Лере. Она была на 13 лет его моложе и была наполовину китаянка, т.к. отец её был китаец.
Я продолжал раз в 2-3 года приезжать в Москву, а Вивыч жил уже не в Загорске, а в Зеленограде. У них родилась девочка Настенька. Вот теперь у нас не было никаких напряжённостей, мы просиживали в разговорах ночи, ездили на Сходню в баню, ездили на рыбалку на Селигер и на Волгу, на рыбалке валялись у костра и могли просто молчать.
Казалось - так будет всегда.
Вивыч курил, а я нет. Вообще-то я мог закурить, и даже были дни и месяцы, когда я выкуривал 2-3 сигареты в день, и мне нравилось закурить. Но я относил себя к котегории некурящих. Мы выпивали водку, иногда коньяк. Вообще-то я либил вино, и из всех вин больше всего нравился мне портвейн "Три семёрки". Все окружающие меня люди, друзья и знакомые готовы были меня презирать, когда я покупал бутылку портвейна, но мне очень вкусно было выпить полстакана этого вина и опорожнить бутыку в четыре приёма. Лёгкое, продолжительное захмеление, никаких глупостей нельзя натворить от одной бутылки портвейна "три семёрки" и утром чувствуешь этакую бодрость. А водкой можно нахлестаться так, что и не вспомнишь, клевало вчера с вечера или нет. Водка, застолье всегда были в Советском Союзе ритуалом встреч, прощаний и времяпрепровождения, и мы были не чужлы эту традицию соблюсти. Тогда уже сложились нормы потребления:
Одна на брата
Две на троих
Строить (т.е. одна на троих)
По соточке
Мы устраивали грандиозные пивные застолья, когда пива выпивалось 2-3 трёхлитровые банки и съедались штук до 10 сушёной воблы.
Жена Вивыча, Лера, относилась ко мне с теплотой и нежностью, а к нашим застольям снисходительно, реденько сиживала с нами за общими разговорами.
Из Рудного я переехал в Челябинск, а из Челябинска в Ташкент, а из Ташкента в Ангрен. В Ангрене я работал в погрузочно-транспортном управлении. Моя работа в это время была уже не техническая, а организационная. Я проанализировал существующую организацию движения поездов, нашёл узкие места и работал над увеличением пропускной и провозной способности станций и перегонов. Работа была очень интересная, творческая и захватывающая. Пока я не получил квартиру, семья моя жила в Ташкенте (это недалеко - всего 103 километра) и ездил пару раз в месяц домой. Вот туда , в Ташкент, приезжал ко мне Вивыч Жидков. Завод, на котором работал Вивыч, курировал строительство предприятия "Алгоритм" в Ташкенте. Вивыч приезжал в командировки, и мы всячески общались.
Мы были уже зрелые производственники и давным давно созревшие мужики, уже были оба деды, а наши жёны были красавицы.
В это вот время я заметил, что Вивыч к выпиванию относится, если не трепетно, то во всяком случае с постоянным заметным интересом. Он не пьянел и не дурел от выпитого, но ему хотелось ЕЩЁ. Оно и не нужно, и состояния нашего не улучшает, но мы выпивали ЕЩЁ. Я старался не выпить, не допить, отказывался, Вивыч настаивал, а потом не настаивал, наливал и выпивал сам.
Встречи наши были желанные, тёплые, душевные, но слишком пьяные.
Наступило время перестройки, промелькнуло время "сухого закона" с его дикими очередями за водкой, время обретения каждым народом Великой Страны национального самосознания, и я уехал из Узбекистана, т.к. мне не хотелось к русскому, украинскому и немецкому и зучать ещё и узбекский язык.
Уехал я обратно в Челябинск. В Челябинске я на металлургическом комбинате работал начальником вагонной службы, и снова требовались мои поездки в Москву и в другие места через Москву. Мы снова встречались с Вивычем, но я с некоторым предубеждением ожидал очередной пьянки. Не то, чтобы я был оголтелый противник выпить, я никогда не был сознательным трезвенником, но мне хотелось выпить вот столько-то, и больше не хотелось.
Шло время, дети переженились, навешали на нас внуков, уже крошечная Настенька родила девочку Аринку, Вивыч стал лысый почти полностью (а я нет), построил дачу, сменил уже третью автомашину и однажды сказал мне:
- Слушай, поехали повидаемся с Оксаной.
Он договорился с ней по телефону о встрече, назначил время и место, и мы поехади. Мы немного опоздывали, но Вивыч был уже до мозга костей москвич,. и он знал самые короткие пути в метро, и мы почти не опоздали. А Оксана опоздала. Она появилась из подземного перехода накрашенная, намазанная, с крашеными волосами, с наведёнными ресницами и бровями. Она что-то такое чувствовала и переживала, т.к. в глазах её стояли слёзы, и она запрокидывала голову, чтобы слёзы не поволокли тушь из глаз по лицу.
- Ой, как же ты постарел! - кинулась она к Вивычу. Лысый, старый, как твоё здоровье, как живёшь?
На меня она внимания даже не обратила, бросила только вскользь:
- А ты как был пацан, так и остался.
Они разговаривали, говорили о своих детях и внуках, об общих знакомых, я почти не участвовал в разговоре. Мы зашли в кафе, что-то заказали, и Оксана вынула из сумки бутылку водки, которую мы тайком из-под стола распили.
Оксана давай рассказывать о себе:
Со Скляром она живёт плохо, почти не живёт, он чем-то сильно болен , чем-то неизлечимым, но ходит по бабам, водит их к себе в дом прямо при Оксане, она страдает, скандалит. Взрослые сыновья открыто её осуждают за то, что она так решительно разошлась с их отцом, внуки её не любят и сторонятся неизвестно почему. Такая откровенность при мне, практически постороннем человеке, была явно неуместна, я даже сделал попытку уйти, но Вивыч меня удержал.
- Вобщем , ты пролетела - наконец втиснулся я.
Оксана долго смотрела мне прямо в глаза, видимо, пытаясь осознать смысл моих слов, и осознала правильно:
- Да, я в жизни пролетела.
После она стала уговаривать нас приехать прямо сейчас к ней домой, видимо хотела что-то Павлу своему продемонстрировать. Вивыч решительно отказался, тогда она пристала ко мне. Я тоже отказался.
Мы расстались. Оксана проводила нас в метро и , вынув из сумки ещё одну бутылку водки, сунула её мне. Мы вошли в вагон, дверь закрылась, Оксана что-то говорила и жестикулировала, глядя уже почему-то на меня, поезд тронулся.
Встреча получилась тягостная и безутешная. Мне было жаль Оксану - она ещё не такая уж старая, на отодвинутая, не нужная, сама это осознаёт, и ничего уже сделать нельзя.
Через два года я снова был в Москве и снова мы с Виктором встретились, обсуждали и рассуждали и потом он сказал:
- Я сообщил Оксане, что ты приехал, она хочет увидеться с тобой. Ты позвони ей, вот тебе телефон. Скляр у неё умер, она живёт ещё с одним мужем и собирается в Америку.
Я позвонил Оксане, она сказала:
- В прошлый раз мне представилось, что ты поумнел за все эти годы и способен трезво и откровенно судить. Думаю, что ты снова будешь жесток, но всё равно хочу с тобой поговорить. Приходи.
Она назвала адрес на проспекте Вернадского, рассказала, как доехать и дойти. Я поехал. По дороге я купил курицу, капусту, яблоки, огурцы, конфеты, коньяк и цветы. Оксана меня встретила у входа в подъезд, она меня увидела из окна и спустилась, чтобы встретить. Она почему-то оставила меня "на минуточку" одного и ушла.
- Сигареты купи! - крикнул я ей вслед.
Пока её не было, я быстро распластал курицу, натёр её солью и, найдя в шкафу подходящую сковороду и масло, поставил жарить и занялся салатом. Салат из капусты с яблоками был моей визитной карточкой, я всегда старался его сделать, будучи у кого-то в гостях. Оксана ходила полчаса, и за эти полчаса у меня было всё готово. Она принесла сигареты, мы закурили, поговорили и сели за стол. Оксана не разрешила мне открывать коньяк, а вынула из холодильника запотевшую финнскую водку. Стали пить , есть и разговаривать.
Да, она сейчас живёт с новым мужем, он еврей, имеет двоих детей в Америке, собирается сам туда, зовёт её, она не знает, ехать или нет, но интервью уже прошла. Он человек исключительно положительный, внимательный, здесь, в России она постоянно наталкивается на непонимание, пренебрежение близких. Это тяжело переносить. Друзей и знакомых с переездом из Зеленограда в Москву она растеряла. Зеленоград (а особенно Загорск) был тёплый и домашний, везде было всё своё, приятное и ласковое, а Москва равнодушно смотрит тысячами глаз и окон и не пытается прочувствовать Оксанино одиночество.
- Ну, говори - ты же такой умный стал.
- Ты же говоришь, что я могу быть жестоким.
- Вобщем, если ты иначе не можешь высказать свои мысли и чувства, говори жестокости, но знай, что в данной ситуации ты проявишь свою примитивность.
- Да, я знаю, что я примитивен и таким был всегда. Скажу коротко: Чтобы что-то выросло, надо это что-то посадить, чтобы что-то иметь, надо сначала дать, чтобы тебя любили, надо любить самому. Если это к тебе не относится, ну и слава Богу. Не сердишся? - Нет, пока не сержусь, я подумаю. Говорю же, что ты умный сильно стал, хоть и остался примитивным.
Я выпил полбутылки водки, Оксана тоже выпила две небольшие рюмки, она похвалила мой салат, мы позвонили Виктору на работу, он обещал меня подождать, и мы с Оксаной простились.
Это была наша последняя встреча. Оксана в Америку не поехала, она снова переехала в Зеленоград, а через некоторое время умерла. Она отравилась, оставив записку "Всё равно я всех вас люблю".
Виктор сильно переживал. Потом мы сходили на кладбище к Оксане, выпили бутылку водки и съели копчёную курицу. Положили цветы.
А потом мы с Элей засобирались в Америку. Получив вызов от родственников моей жены, прошли интервью и улетели с дочерью и её семьёй за океан. Виктор и Лера нас провожали, мы все плакали.
Уже живя в США, я четыре раза встречался с Виктором. Письма мои к нему почему-то не доходили, видимо кто-то их вскрывал, надеясь найти доллары, он мне написал всего одно письмо. Я ему звонил в три недели раз, мы всегда разговаривали по полчаса, поздравляли друг друга с днями рождения, с Новым и старым Новым Годом, с Рождеством Христовым и с Пасхой. Когда я прилетал в Шереметево-2, Виктор с Лерой меня встречали, и мы ехали к ним на дачу, это чорт-те где за 200 вёрст, в Тверской области, в непролазной тайге.
Наши разговоры делались всё более политические. Мы оба пришли к выводу, что Россия всё равно будет великой державой, не смотря на Ельцыных, Зюгановых и прочих Доренко. Чтобы Россия стала великой державой, Виктор для начала проголосовал за блок "Родина". Он в душе остался ярым коммунистом- большевиком. Он доказывал мне, что сначала рухнет Америка, а затем весь капиталистический мир. Я сильно не спорил, т.к. видел, насколько сильно Виктор убеждён в своей правоте. Здесь, на даче, я обнаружил, что у него со здоровьем не всё в порядке. Нам надо было перенести мешки с картошкой из сарая в Викторов "Жигуль". Я взял мешок и понёс, положил в багажник. Виктор тоже взял, понёс, не донёс и опустил на землю, отошёл и присел на ступеньку крыльца. Он тяжело дышал, на лбу был пот. Я перенёс мешки и уложил в машину. Мы приехали в Зеленоград, я перетаскал мешки к лифту, и мы подняли их в квартиру.
Утром, пока все спали, я решил всех удивить своеё хлебосольностью - купил десяток молодых карпов, купил коньяк, шампанское, портвейн "Три семёрки", две "соски" пива "Очаковского" и много всего к салату и просто так поесть. Никого я не удивил: мне от коньяка досталась одна рюмка, плстакана портвейна, шампанское поставили в холодильник, осталось только пиво, на мне пива не хотелось. Виктор никогда не бывал пьян в том понимании, как мы привыкли понимать. Он не ругался, не дрался, не шатался, не бормотал глупости. От выпитого, он делался флегматичным, меланхоличным, мечтателтным и нежным. А потом он лёг спать. Это с утра-то!
Я собрался и поехал в Москву. В Москве я пробыл до вечера, а когда приехал, Виктор ещё спал. Я пригляделся к нему - дышит он или нет, он дышал, значит всё в порядке. Я его поругал, когда он проснулся, он пообещал больше по-стольку не пить и попросил меня сходить и купить "маленькую". Я принёс.
Виктор всегда увлекался музыкой, слушал её с удовольствием, мечтательно глядя в потолок, или на стену, или на меня и покуривая сигарету. Он записывал на магнитофоне, что-либо из "Маяка" или с других кассет. У него уже много собралось музыки, и однажды в порыве добрых ко мне чувств он отдал мне свою музыку - штук пять кассет. Сейчас они у меня, я их перемешал со своими, беру подряд, ставлю, слушаю и , когда играет Вивкина музыка, представляю его перед собой таким, каким он был в те последние дни. Виктор провожал меня в аэропорту, мы приехали туда на такси. Конечно мы снова выпили - он пил "Текилу", а я - "Финнскую"
Это было в августе.
26-го сентября Виктору исполнилось 70 лет, я позвонил ему, поздравил, затем ещё звонил к нему домой и на работу (он устроился работать "ночным директором"), потом поздравил с Новым Годом, а 19-го января Виктор Жидков умер. Они с Лерой поехали на дачу, это зимой-то в такую тайгу, дважды откапывали машину. А когда он поставил машину, вышел из неё и подошёл к крыльцу - упал и умер.
Чорт их туда припёр!!!
Всех подробностей похорон я не знаю, да и писать об этом не хочу.
Я всегда думал, что я молодой и вечный и что всегда буду таким и все вокруг меня всегда будут. Может быть, конечно, кто-то уедет, а может быть и умрёт, но уж Виктор-то Жидков будет со мной всегда. И вот сейчас его похоронили, а я всё равно ощущаю, что он со мной есть.