... когда уходят вслед за последними посетителями сотрудники, гасится свет и парень-охранник запирает дверь, в темных залах нашей сельской библиотеки начинается удивительная ночная жизнь. Летает на своей метле Хэрри Поттер, бегает по стенам Спайдермен, в детском зале водят хоровод Коты в Шапках и прочие развеселые персонажи Доктора Сюсса, булькает что-то живая протоплазма между полками с фантастикой, с ученым видом рассказывает про Большую Шахматную Доску тень Збигнева Бжезиньски, хозяйки кулинарных книг разных народов обмениваются секретами приготовления пиццы, чоп сви и джамбалайи, неотличимые девицы из отдела Romance прихорашиваются перед свиданиями с Джеймсом Бондом, Суперменом и гришамовским юристами. Но основная публика, конечно, это бесчисленные Чайники и Полные Идиоты, увлеченно рассказывающие друг другу о тайнах Виндоуз ЭнТи, составления резюме, биржевой игры и секса.

Ну, всех не переслушаешь. Наш с вами путь этой ночью ведет к полкам с литературой на иностранных языках. Тут, сразу за за полками, откуда раздается польское "Пщпщ...", и перед книжками на испанском есть несколько полок с надписью Russian. Сегодня здесь назначено заседание Клуба Знаменитых Капитанов - Два. Есть смысл послушать. Почему Два, вроде бы мы помним из детства просто Клуб Знаменитых Капитанов? Сейчас попробую объяснить. Вот, видите ли, некоторое время назад оказалось, что на наших полках много персонажей не русских, а вовсе русскоязычных. Подозрительных по происхождению. Надевших на себя маскирующий наряд русских переводов, чтобы скрыть свою глобалистскую сущность. Пришлось чистить, начиная с Карлсона, которому так и не помогла его "крыша". В том же Клубе Капитанов инфильтрация "малого народа" превысила все нормы, буквально, выяснилось, что русскому человеку не пробиться. Один оказался индусом из французского романа, другой - англичанином ирландского производства, третий немецким бароном, четвертый французским колонизатором, пятый ... . Что говорить, даже в сороковые годы, когда появилась эта радиопередача, удалось-таки космополитизму свить свое гнездо в Детской Редакции Всесоюзного Радио под крылом редактора Розы Иоффе.

Нынче не то, что давеча. Сборник трудов математического академика по вопросам истории и политики открыл глаза рядовым персонажам на "малый народ". Переводные герои, всякие русскоязычные Жаны Вальжаны, Гулливеры, Тевье Молочники, Карлсоны и прочие Красные Шапочки были изгнаны с наших полок и укрылись среди своих родичей на английских, французских, немецких стеллажах. В Клубе Капитанов единственным условно русским персонажем признали летчика Саню Григорьева, да и тот оставлен под подозрением за родственную связь со своим автором, Вениамином Кавериным. Надо сказать, что самого Саню это волновало мало, он у нас больше времени проводит на географической полке у своих приятелей, многоязычных исследователей Арктики.

Но свято место пусто не бывает. Отыскался чисто конкретный мореплаватель лейтенант Жевакин из гоголевской "Женитьбы" с безукоризненной родословной, в том же собрании сочинений обнаружился ветеран Отечественной войны капитан Копейкин, подтянулись и другие персонажи в капитанском или близком к капитанскому звании. Завелся новый клуб, далекий от космополитизма, из чисто отечественных героев. За чистотой рядов строго следит Мандатная Комиссия во главе с большим ревнителем Религии и Народности купринским штабс-капитаном Рыбниковым. Как уже сказано, основными критериями стали: правильная национальная принадлежность, правильное вероисповедание и чин по Табели о Рангах от Восьмого (майор, капитан-лейтенант, коллежский асессор) до Девятого(капитан, лейтенант, титулярный советник), в крайнем случае до Десятого (штабс-капитан, мичман, коллежский секретарь) классов. Особых кругосветных путешествий за этой публикой, кроме как за Жевакиным, конечно, не числится, но зато анкета - комар носу не подточит! Вот этот-то клуб и проведет сегодня свое очередное заседание. А мы попробуем незаметно подслушать.

До открытия заседания еще далеко. Члены и посетители расселись за столами, за которыми днем собирались иммигранты из кружка разговорного английского, и беседуют в неформальной обстановке. Это, на самом деле, со стороны несколько похоже на непротокольную беседу сельских коммунистов перед началом партсобрания.

Максим Максимович 1й: Бездуховные они, американцы эти. Потому, что у них духовности нет, а только фаст-фуд да моргидж. Мне один молодой человек, тоже наш, из Кавказского корпуса, так и говорил, что: "Америке скоро кирдык!"

Копейкин: Кирдык! Умеют же люди сказать! Это из какой книжки будет юноша этот?

Максим Максимович 1й: А он не из книжки. Он с четвертой полки, из видеокассеты.

Штабс-капитан Рыбников: Это очень интересно, что Вы говорите. Мы, русские люди, должны вместе держаться. Против масонов, американцев и прочих. Вы меня с этим молодым человеком познакомьте, пожалуйста. А в какой он части служил? На каком направлении?

Максим Максимович 1й: Чуть попозже познакомлю. Кассета на руках сейчас, вот как вернется.

Хлестаков: Это Вы справедливо заметили, сударь, насчет бездуховности. Ну, видывал ли кто, чтобы американец Гоголя, Булгарина или Пикуля читал? Все свои какие-то книжонки, в которых и букв разобрать невозможно. Небось все пошлость да порнография! Или взять женщины ихние - ни кожи, ни рожи, одна политкорректность. В то время как у нас, в любом медвежьем углу - такие дамы! И духовные - и при теле! Взять вот я, однажды в сердце, можно, сказать, России побывал. Дамы - вне всякого сравнения. И Марья Антоновна, и Анна Андреевна. Да даже простая унтер-офицерша, Пошлепкина по фамилии ... Там с ней эпизод был, якобы ее на теле наказали. При личной проверке обнаружилось - следы слаборазличимые ... Но формы! Буквально, Джулии Робертс не уступят. Куда здешним против тамошних. Вот пари держу - возьмите любую нашу, хоть из земской полиции из любой губернии, и на конкурс красоты пошлите - все ихние красавицы АйКью накроются. Мне знакомый газетчик рассказывал - все эти конкурсы с самого начала так организованы, чтобы наших подсуживать. Которая павой пройдется - ей сразу в мочу какую-нибудь гадость подсунут, судьи нюхают и баллы сбавляют. Да вы, небось, слышали - патриотический журналист Тряпичкин из газет "Анадысь" и "Аллах Акбар".

Ржевский: Ну-ка, ну-ка, Иван Алексаныч, понаглядней опишите, как это у них там. Да плюньте Вы на это старичьё, пойдем пока туда, где господина Сорокина романы стоят. У меня во фляжке есть, прихлебнем, да мне в подробностях все и расскажете. (Удаляются в сторонку)

Акакий Акакиевич: Действительно. Какая уж тут духовность, только и умеют, что "Хай! Хай! " кричать, да улыбаться пластиковой фальшивой улыбкой.

Профессор Г. Гумберт: Ай эм сорри, уважаемый господин Башмачкин, но чем же улыбка плоха? Ведь лучше, если люди улыбаются.

Акакий Акакиевич: А неискренностью. Наш человек, если и не улыбается - то, значит, от полноты чувств. А ваши скалят зубы, как людоеды, а той искренности нету. Одна политкорректность.

Копейкин: Вот и будет вам всем кирдык. Вам, мистер Гумберт, все одно русского человека не понять. А потому, что автор у Вас - космополит, его бы в на Поварскую, в Союз Писателей на перевоспитание к профессору Кузнецову. Сразу небо бы с овчинку показалось! Недаром и Вас-то сначала по-аглицки сочинил, а уж потом на великий, могучий и свободный перепёр ... . И про Николай Васильича Гоголя черт знает что писал! Хуже Абрашки Терца.

Максим Максимович 2й: Вот Вы говорите: "Про Гоголя". Я понимаю, господа, что вы своего автора защищать обязаны. Но я этих хохлов хорошо знаю, наша организация ими после войны крепко занималась. Нету им доверия, все они, бандеры кровожадные, только и ждут, чтоб топор в спину всадить. Да хоть и вашего взять! Когда ему образец для юношества понадобился - кого он изобразил? Полевого командира незаконного вооруженного формирования, практически Шамиля Басаева, только что в годах. То есть, турок, поляков и лиц, ну ... этой ... национальности, конечно, не жалко. Но топить кого угодно без приказа командования, а тем более уходить в рейд по тылам без команды - мы этого потерпеть не можем! И все у него так. Вот Вы, капитан Копейкин, тоже анархизм развели там у себя. Будет приказ - уйдете в лес, не будет - ждите приказа! Вот мне однажды тоже рейхсфюрер дал приказ ... лететь в Кейптаун ... там будто бы очень площадки для тенниса хороши, в смысле, лаун очень зеленый ... ну ладно, вспомню, тогда доскажу. (Засыпает)

Профессор Г. Гумберт: Все-таки, господа, что же вы от встречного на дороге предпочли бы: фальшивую американскую улыбку - или от широкой русской души искренне по физиономии? Я ведь тоже русскому менталитету не чужд, у меня и автор, и Валя, жена моя бывшая, оба из русских эмигрантов. Очень знать любопытно.

Акакий Акакиевич, Копейкин и Рыбников (хором): Да, конечно, искренность дороже всего! Нам для нее и морды не жалко.

Профессор Г. Гумберт: Ну, признаюсь, господа, я сам не без отклонений, не скрываю, но такого странного извращения я еще и не видал. Вы все, конечно, мазохисты, могу понять, но чтобы такое принимать не от предмета страсти, а от первого встречного?!

Штабс-капитан Рыбников: И не поймешь. Потому - ты русскоязычный, а мы простые русские люди, нас хоть с кашей ешь, лишь бы чужие боялись. Мы не то, что жидомасоны какие-нибудь или пархатые янки, или макаки косоглазые. Это называется - особый путь. Соборность. Тебе не понять.

Молчалин: Да, уж Вы бы помолчали, профессор. Тут и постарше Вас чином люди есть - молчат. Мой вот друг юности Александр Андреич стишки часто читал: "Умом, - мол, - Россию не понять".

Гумберт: "А остальными частями тела очень больно"? Да, слыхал, конечно. Всё, умолкаю. Недаром мне Владимир Владимирович говорил ... .

Полутатаринов-Варравин: Как Владимир Владимирович? Сам?

Гумберт: Сам, конечно. Кто же за него?

Полутатаринов: Как кто? Да хоть бы и Их Высокопревосходительство Ястрбжемский. Спикер! Но не в этом соль. Что же он вам говорил? Будут, все-таки, Табель о Рангах восстанавливать? Вы ему скажите, мы все - за!

Маиор Ковалев: Скажите, а вы что, Соросовский профессор?

Гумберт: Да нет, скорей, Фрейдовский. Только что ж вас так взволновало? Мы с Владимиром Владимировичем много встречались. Все-таки - автор.

Полутатаринов: Э-ээ, вот Вы о ком? Ну, этот ... .

Гумберт: Мы в одном семестре с Владимиром Владимировичем в Университете Северной Охламоны лекции читали, он о Пушкине, а я ... .

Ковалев: Ну, это можете при себе оставить. Если про девочек, да позаковыристей - можем и послушать, а лекции Ваши тут никому не нужны.

Молчалин: С толку только сбиваете. Я уж было подумал ... .

Лебядкин: Вот Вы, Ваше высокородие, очень справедливо изволили заметить насчет стихов. Я тут тоже в свободное от службы Отечеству время стишки для нравственного поучения набросал. По следам, таскать, их Высокопревосходительства Гавриила Ивановича. Известные композиторы в очередь стоят - дай, мол, Игнат Тимофеич, рок-оперу на твой текст сочиню. А другой - симфонию. Но свободный бард с ихней ремесленностью дела не имеет. На мои стихи знаете ли, кто писал? То-то же!

Ковалев: Вот я помню, были мы по профсоюзной путевке в Сицилии, представляли там нефтяников Сибири ... .

Молчалин: А Вы, что же, маиор, нефть добывали?

Ковалев: Да нет, откуда в Сицилии нефть? Представляли мы их там, чтобы им от добычи не отрываться. Да и рожи у них в Сибири у всех - ни один комиссию не пройдет, можно зря и не беспокоить. Я как раз двухкассетник закупил - в большой моде были, да на весь райком сувениров. Водка там хорошо шла, и икра тоже. Вообще, хорошая страна!

Жевакин: Так точно, ведь и я в Сицилии был. Интернациональный долг выполняли, в смысле, от якобинцев законного короля защищать. Как раз в семьсот девяносто пятом дело было, под командой Федор Федоровича. Вот и англичане тоже там с нами, однако адмирал ихний, одноглазый, тот по женскому полу с ледями и гамильтонами, а наш больше по духовной части. Так вот там, в Сицилии, тоже все поют, однако же по-нашему не могут - только по-своему, по-французски .... Вроде как "Джамаааай-ка!"

Вернувшийся в компанию Хлестаков: Стихи и песни, это, действительно. Я, конечно, хвалиться не хочу, я и в драматургию-то перешел, потому что понял - за поэзию Нобелевку все одно масоны Бродскому присудят. Но для народа, для юношества - приходится иногда кое-что посочинять. Вот это - Любэ, Земфира, Алсу, Малинин, Киркоров, Пенкин, Хворостовский - это все я в свободное время. Я и сам спел бы, что ж я, усилитель себе не куплю? Но не хочется талант профанировать, разве для вас сейчас.

Все хором: В следующий раз, Иван Александрович, обязательно и с удовольствием!

Хлестаков: Ну в следующий, так в следующий, Я обиды не держу, нынешняя публика еще до моего пения не доросла.

Максим Максимович 1й: Про обиду это Вы хорошо сказали. У меня вот тоже. Сидим, изволите видеть, мы в духане с Печориным. Сами знаете, без чихиря дело не обходится. Хорошо сидим, я ему про былые сражения рассказываю, Бородино, Фер-Шампенуаз, Самашки. Про девушек местных поговорили, кто, мол, краше и белее, Сажа или Бэла? И вдруг, в самом, можно сказать, конце разговора, Григорий Александрович меня оскорбил: "Никогда, говорит, господин штабс-капитан, Вы не станете маиором". Да за что ж это так? Да меня один раз лично Алексей Петрович Ермолов ... . Да меня сам государь хотел назначить главным героем нашего времени, вот только поручик Лермонтов по-своему вывернул. "Да Вам бы, - говорю, - господин прапорщик, мушкет, да послать бы Вас в бой! А Вы тут со мной чихирь пьете! А сами вблизи мортиру или штуцер видали? А, скажем, в штыковую на Старую Гвардию под Малоярославцем ходили?" Очень я на него обиделся.

Акакий Акакиевич: Да ведь и меня обидели, сами знаете. Сами знаете, человек я неразговорчивый, но тут обида говорит! Построил я себе шинель, прямо скажу, хорошая шинелка, кошка на воротнике - от куницы не отличишь. Сам лично господин Шариков мне по знакомству шкурку достал. Вот обмыли мы обновку мою, я же не пью, а тут сразу два бокальчика шампанского, Иду я домой уж заполночь - вдруг на меня лица кавказской национальности, все в усах - отняли шинель. Ну я понимаю, отними у Березовского, у Чубайса, у Гусинского ... да хоть у соседа из нашего подъезда, я лично видел, у него дубленка есть! Я и сам вместе с Шариковым за КаПэЭрЭф голосовал, чтобы все по справедливости делить - но не мою же шинелку?! Побежал в участок - ничем не помогли, жжандаррмы! Сидят там, головы от экрана не поднимут, видать, все в Тетрис режутся. Переписал бездушно мою жалобу, нет, чтоб задуматься, чем, мол, человеку помочь, автомат бессмысленный, только шрифты и выбирает. Да и шрифты-то ... . Разве такие шрифты тут надобны? Ничего не могут, только жалованье получают.
Частный пристав, вместо сразу шинель отыскать, начал вопросы задавать насчет вчерашнего. Ну, при чем тут вчерашнее? Не горбачевские времена граммульку вынюхивать. И все волокитят, все гоняют от Понтия к Пилату. Так на следующий день и пришлось лично к Самому обращаться, чтобы Он по своим каналам. Я, сами знаете, это с виду такой незначительный, а по сути ... . Две докторских, сорок четыре кандидатских только на моем образе защищено. Про меня и теперь пишут, даже и в Интернете. Недавно только в одном альманахе из-за меня поссорились ... .

Жевакин: Неужто помещики, Иван Иванович с Иваном Никифоровичем?

Акакий Акакиевич: Да нет, Публицист, просто приятный, с Публицистом, приятным во всех отношениях. Все разбирались, на кого я больше похож, на Акакия Синайского или на Ксению Петербургскую. По имени вроде бы на Синайского больше, но если по прописке ...

Ковалев: Не отвлекайтесь, Башмачкин, рассказывайте про жандармов. Это всем интересно. Тут с любым может случиться. Вот со мной тоже был случай, можете себе представить, собственный мой нос штуку со мной попробовал выкинуть. Так тоже к частному пришлось идти, и тоже какие-то оскорбительные намеки намекал. Вот я попозже об этом прямо на заседании доклад сделаю. Не уважил ни чина маиорского, ни прошлых государственных заслуг: "На общих, - говорит, - основаниях". Якобинец проклятый. Всех их на подкупе содержат, не масоны - так черкесы с бухарцами!

Профессор Г. Гумберт: Так как же, господа? Вы все давеча говорили, что вам физиономии или, скажем, морды не жалко. А тут ... .

Штабс-капитан Рыбников: Опять этот русскоязычный встревает! Сроду тебе не понять: то - Соборность, а то - шинель! Тупой какой-то. Одно слово -швейцар! Не слушайте его, Акакий Акакиевич, рассказывайте.

Акакий Акакиевич: Вот, стало быть, иду я к Его Превосходительству, думаю, может, он соблаговолит нашу "крышу" к поискам подключить, сами знаете, бандиты, они всегда полиции успешнее ... Чего тебе опять?

Герасим (в одной руке у него поводок, на котором белый в черных пятнышках спаниель, другой он протягивает Акакию Акакиевичу лист бумаги): Му-му-муу ...

Акакий Акакиевич: Вот ведь глухонемая тетеря! Ходит за мной уж пятый день, работать мешает. Сказано ведь, время сейчас неприемное! Вот запишись в очередь, когда подойдет - позовут. Понаехали тут! Совсем эти мужики темные. Вон, еще и бумагу откуда-то добыл. Что он там намалевать мог? Давай-ка бумажку свою. Что там накалякано?
   Нет, почерк разборчивый ... так ...Герасима-дворника ... заявление ... прошу мне помочь, защитить мою собачку от злой барыни ... . Какую еще собачку?

Герасим: Муму ...

Акакий Акакиевич: Ну и что, что Муму? Устроил тут, понимаете ли, "Записки охотника"! Действительно, защита животных - это по нашему департаменту. Но я сейчас занят. Сначала заседание. Потом я Его Высокопревосходительства важную бумагу перебелить должен. Потом лично для себя копию снять. Коллекцию собираю, господа. Уже одиннадцать чемоданов насобирал. Хочу на аукцион Сотби выставить. Такие адреса интересные, такие документы! Вот помню, перебелял я Их Высопревосходительства письмо вятскому губернатору, насчет порки тамошних мужиков после "картофельного бунта" - изволил генерал меня тогда наградить, премию выписали шестьдесят рублей к Дню Рыбака. (Упавшим голосом) Вот тогда я свою шинелку и затеял ... .

Штабс-капитан Рыбников: Так что ж Сотби, Акакий Акакиевич? Аукцион дело ненадежное. Вот, если не возражаете, мы с Вами после заседания чемоданчики Ваши посмотрим. Я вам солидного покупателя и подыщу. В шиншиллях будете ходить!

Вы, наверное, скажете, чего, мол, у тебя вдруг Башмачкин разговорился? Николай-то Васильевич, небось, получше тебя знает. А у него так и обозначено: "Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич..." Еще вот - "Того-этого..." И всё. Ну, ведь это так в департаменте. Вы-то с Николай Васильичем, небось его встречали в Петербурге или Москве, в министерских коридорах, где на каждой табличке обозначен Заместитель Министра, по крайности, Член Коллегии. Мне же довелось наблюдать его и "на местах" - в Сургуте, Печоре да Туймазах, где он появлялся в свите Значительного лица, либо с командировкой по непосредственному руководству производством. Вот откуда что берется? "У нас, - говорит, - сложилось мнение, что вы тут пустили дело на самотек ... Так дело не пойдет, иначе придется заняться кадровым вопросом ... Что вы тут киваете, мол, технику в срок не прислали? С техникой и дурак построит, а мы вас тут держим, чтоб решали вопросы ... Как у вас обстоит дело с развертыванием соревнования к годовщине? ... Мы поручим институту, чтобы просчитал мою идею ..." И так далее. Так это еще с людьми, у которых может вдруг проснуться чувство собственного достоинства, и они пошлют департаментскую крысу к едрене фене. Мне пару раз таки приходилось, да и производственники при мне, случалось, ставили клерков на место. А тут - глухонемой мужик. То есть - совсем безответный. Вот он и, того-этого, развернулся на полную. Так ведь и Хлестаков в департаменте мелкая сошка, а "на местах" - помните?

Герасим: Му-му-у.

Акакий Акакиевич: Сколько ж тебе раз говорить, деревня, что не до тебя сейчас? И вот интересно знать, кто тебе, сиволапому, бумагу-то накатал? И еще разборчивым почерком. Хоть все равно некрасивым, во у "Бэ" хвостик не так загнут. Так кто, отвечай?

Герасим: Му-му-у му-му-му муму! Му-му-му.

Хлестаков: А это он, Акакий Акакиевич, все около капитана Григорьева терся. Тот же сам из немых вышел. Вот, рыбак рыбака видит издалека - спелись. Григорьев и накатал, больше некому.

Полутатаринов-Варравин: А где, кстати говоря, сам Григорьев? Почему он заседаниями манкирует? Тут повыше его чином есть - ходим, не противопоставляем себя коллективу. Есть все-таки в нем эта каверинская закваска, выделиться как-то, показать, что он лучше всех со своим пропеллерами и парашютами. "Бороться, мол, и искать". Не наш он, все-таки, человек. Вы, Рыбников, приглядитесь к нему получше. А то он в прошлый раз хотел сюда вообще капитана Дикштейна протащить

Капитан Копейкин: Так он в госпитале, Ваш-дит-ство.

Полутатаринов: В каком еще госпитале? На каком основании?

Kaпитан Копейкин: В Бурденке, Ваш-дит-ство. Я когда на процедуру в ветеранский день ходил, так его видел. Он, Ваш-дит-ство, газом отравился. Но, говорит, скоро выпустят.

Молчалин: Вот всегда вы, отечественных войн ветераны, друг друга покрываете! Разбаловал вас Леонид Ильич покойный. Недаром ему Его Высокопревосходительство Павел Афанасьич Фамусов докладную записку подавал, что не надо бы баловать. Я, помню, и составлял, да тот все: "Малая Земля, Малая Земля!" Вот и распустили народ. При Николае Павловиче, помню ... или взять наприклад, при Иосифе Виссарионовиче, не к ночи будь помянут ...

Полутатаринов: Рыбников! Когда Григорьев из госпиталя вернется - взять у него объяснительную, что и как. Где у нас тут молоток?
   Заседание откры...

Герасим: Му-му-у му-му-му, му-муму!

Полутатаринов: Титулярный советник Башмачкин! Да возьмите Вы у него эту бумагу, а то он так и будет мычать. (Понизив голос) Выкинуть в корзину всегда успеете. Что Вы, в самом деле, с письмами трудящихся разучились работать, что ли? Не первый раз, все-таки!
   (Снова погромче) Разговоры там, на камчатке! Ржевский, сейчас прикажу удалить. Жевакин, разбудите осторожно штандартенфюрера. Да не дергайте, уважайте чин и звание!
   Открываю открытое собрание Клуба Знаменитых Капитанов, посвященное трехсотлетию изобретения Табели о Рангах. Слово для доклада имеет капитан Лебядкин.

Боже мой, какой кошмар! Я ведь еще в пятьдесят седьмом письмо посылал на Всесоюзное Радио с ответами на вопросы. По радио так и объявили, что, дескать: "Пионер Сережа Э. из города Черниковска Башкирской АЭсЭсЭр правильно ответил на все вопросы нашей викторины. Он принимается в число Друзей Клуба Знаменитых Капитанов и ему будет выслан диплом Юнги Дальних Странствий". Прислали диплом со всеми подписями, от Немо до Дика Сэнда, такое было счастье!. Странствия, действительно, оказались не ближними. От Дальнего Востока до Среднего Запада. Но этакого я еще не слыхал. Не буду я слушать никакого заседания этих самозванцев, вот сейчас встану из кресла и уйду.

Что такое? Это же не библиотека! Ну, конечно, кто ж меня в такое время туда пустит, там давно все двери на запоре и детекторы на аларм поставлены. Это я дома перед собственным компом заснул, вот и приснился кошмар. Конечно, этого же никогда так быть не может. То-то я никак не мог понять - Копейкин, Максим Максимович, да и Жевакин, флота лейтенант, боевые же офицеры, фронтовики, что ж они все поют под дудку этой канцелярской сволочи, что их какой уж век подставляет? То под пули горцев, то под японскую шимозу - и каждый раз либо патронов не завезут, либо сухари гнилые. Вот у нас в Краснознаменном Дальневосточном в феврале шестьдесят девятого тоже был случай ... .

Ну, да Бог с ним, со случаем этим. Хорошо, что этого всего не было, что мне сейчас приснилось. Никаких гонений на инородцев на нашей книжной полке не бывало. Знаменитые Капитаны по-прежнему готовы помогать мальчишкам вырастать в мужчин. Эти же все персонажи помнят свое место, которое им классики определили, где без них, действительно, никак не обойтись, без них русская литература совсем не полная будет. Все хорошо.

Саня вот только, капитан Григорьев, никак из госпиталя не выйдет после газа этого. Друг-то старый, уже лет сорок пять знакомы. Надо бы к нему в Бурденку съездить, морса принести и яблок. А как? До Москвы семнадцать часов лета с пересадкой, погранконтроль и таможня.