Жизнь текла, я собрался и уехал на Севера, в нефтяную столицу Нижневартовск, сменил узкую специализацию, став из нефтехимика специалистом по подготовке нефти на промыслах и, более конкретно, по нефтяному газу. Получил квартиру, привез семью. Живем. Работаем, по осени собираем грибы и ягоды, солим на зиму рыбу и капусту, привожу я из командировок по полному абалаковскому рюкзаку московской еды. Сынок растет, каждое лето его вывозим к морю. Иногда к Черному, но более к Балтийскому, в Палангу, в латвийские Саулкрасты и больше всего в Пярну. Да я еще все время катаюсь в командировки: Краснодар, Тюмень, Москва, Куйбышев. Или по Западной Сибири от месторождения к месторождению, от факел к факелу с приборами для измерения расхода газа. Когда летом посуху, а когда зимой и по уши в снегу.
Вот так уехал однажды недели на три, а по возвращению жена меня спешит обрадовать, что в наш город приехала моя старая приятельница, уехав с БАМа, где она провела несколько лет. Я, вообще-то, в Москве их не знакомил. Не был уверен, что этот богемный дом так уж понравится моей подруге. А тут полный восторг и всевозможное покровительство. Во всяком случае, я увидел приезжую в своей старой куртке, а потом, ближе к зиме в старой синтетической шубке моей мадам. Я, признаться, несколько сомневался в прочности ихней дружбы, но пока что -
Майский день, Именины сердца! Вообще-то приезд Лики и ее последнего мужа Валеры (
мне как-то помнится, что его звали Валерой, или Витей?) именно в наш город был очень разумным поступком, хотя я не уверен, что она об этом много размышляла. Дело в том, что ее отец, Василий Мефодьевич, инспектор либо даже старший инспектор Комитета Народного Контроля Союза курировал наш район. Не по моим делам с ресурсами газа, а по строительству и промышленности. Он приезжал, мы с ним даже встречались и как-то поговорили на общие темы. Понятно, что с трудоустройством у Лидии Васильевны проблем не было. Она стала работать по началу у одного из моих приятелей, что-то типа по ПиАру. Должна была писать брошюру, воспевающую ихнюю деятельность. Потом перебралась в Центральную Научно-Исследовательскую Лабораторию - ЦНИЛ при объединении нефтяников примерно на такую же работу.
Поселились они с Валерой в малометражной квартирке в восьмиэтажном доме для специалистов у нас во дворе. Мы у них были несколько раз. Роскошью эта хата не блистала, но Лика, как мне кажется, на всю жизнь сохранила "антимещанские" идеалы оттепельных времен, когда полированную мебель полагалось рубить дедовской чапаевской шашкой. Вообще, она была, конечно, человеком не без недостатков, но корысти в ней не было совсем. Если есть деньги - то надо их прокутить с друзьями. Такое вот отношение, немного в духе героев Фазиля Искандера. Валера же ... ну, про него и сказать особенно нечего. Какой-то он был заторможенный, более в кильватере за женой. Во всяком случае, два первых мужа моей приятельницы нравились мне побольше. Как-то более в них ощущался интеллект.
Но чаще бывала она у нас. Моя благоверная ее прикармливала, напяливала на нее какие-то шарфы, и вообще утеплители, которых у той не было, несмотря на то, что в Нижневартовск она приехала не из Сухуми, а из Тынды. Ну, я ж говорю - несколько не от мира сего.
Однажды в наш город к матери приезжал подросший Валерочка. Ликиного у него не было абсолютно ничего. Чувствовалось, что его воспитали бабка и дед. О дедушке своем, выше упоминавшемся Василии Мефодьевиче он мог говорить только в духе докладов, посвященных юбилею трудовой деятельности и сняв шапку. Я правду сказать, считал того, как и всех его коллег по Народному Контролю, заслуженными деятелями броуновского движения, но по правде сказать, того же мнения я был о членах Политбюро, руководстве правительства, Госплана и министерств, в общем, вообще о Советской Власти. Да уж и видно было, что она дышит на ладан. А Валерочка производил устойчивое впечатление юноши, настроенного на карьеру любыми путями и любой ценой. Не в пример матери.
Как то летом произошло одно из тех, можно сказать, что комических событий, которые все время возникали на ее жизненном пути. Бывают такие люди, к примеру, мой московский, потом нижневартовский и снова московский приятель Гарик, которые, как громоотвод, притягивают к себе электроразряды (
здесь). Тут отмечала моя старая знакомая свое сорокалетие. Положение у нее в ЦНИЛе было достаточно привилегированное (помните о Василии Мефодьевиче?), так что она устроила на работе пир с избранными людьми конторы. После этого было ясно, что домой она может и не дойти, так что директор отправил ее до подъезда на своем УАЗике. Юбилярша пришла домой и обнаружила, что куда-то делось то самое удостоверение молодого дарования при московском ЦДЛ. Сразу вас успокою, что наутро оно нашлось за сапогами и ботинками в углу прихожей. Но она-то этого не знала и начала судорожно искать. С моей бы точки зрения быть молодым талантом при удостоверении с фото и печатью в сорок лет уже немного и неудобно, но тут и свободный проход в знаменитый ресторан, где "однажды ел тушенку и увидел Евтушенку", и еще какие-то возможности, мне просто неведомые.
Шофер? Но он уже уехал. В голову Лики пришла сильная идея подключить к этим поискам городскую Власть. Так что в час ночи у нас звонок в дверь. Я выхожу в трусах - Лика в какой-то странной шапке-ушанке, что по лету как будто и не к сезону. Не знаю ли я домашний телефон нашего предгорсовета Ивана Ященко? Тот, действительно, жил в нашем доме и, сказать по правде, мне бы Ваню и не было жалко, но я его номер, действительно, не знал. Я объясняю, но убедить собеседницу не могу. Тут мне в голову пришла не совсем, конечно, высокоморальная идея перевести огонь на другую цель. Я говорю: "Наверное, Витя знает". Это наш общий приятель, ее сослуживец по ЦНИЛу, он живет в одном квартале от меня. Ей это, видимо, понравилось и она исчезла.
Наутро я узнал от Виктора что было дальше. Уже в два ночи наша приятельница появилась у Вити. К двери подошла его жена Нина, но не открыла, а через дверь спросила, что, мол нужно. "Мне нужен Ваш муж", - "Зачем?" - "Он знает телефон Ященко". Ну, Нина - дама суровая. Она не открывая объяснила собеседнице, кто та такая, не особенно подбирая выражения.
Днем я иду по главной улице города, конечно улице Ленина. А навстречу мне шагает директор ЦНИЛа, крепкий, невысокий, спортивного сложения и широколицый улыбающийся корееец Володя. Я с простой души ему говорю: "Вова, вы, говорят, вчера юбилей отмечали". И вдруг вижу, как мой собеседник подпрыгивает на месте где-то на метр. "Эта! сука! где-то сумела добыть телефон председателя горсовета и всю ночь звонила то мне, то ему. Требовала, чтобы мы ей нашли какую-то ее ксиву. Ну, а утром уже он мне позвонил и слов не выбирал!" И ведь понятно, что при всем своем гневе он ей ничего не сделает. При таком-то папе.
Как-то после этой истории она ушла из круга моей информации. Тем более, что успела поссориться с моей женой, не помню уж в связи с чем, но достаточно серьезно, с некоторым скандалом. Ну, и перестала приходить. А у меня начались такие времена на работе в связи с моими цифрами по количеству горящего на факелах газа, что и не передохнешь. То меня увольняют с работы, то комиссия из Миннефтепрома вынуждена со мной соглашаться, то у меня поручение от обкома партии по проведению измерений по всему региону. А там Перестройка, я участвую в учредительной конференции Демплатформы, организую в городе партклуб, меня выбирают председателем Совета Трудового Коллектива нашей конторы. В общем, "хватай мешки - вокзал отходит". А Лика с мужем, сколько я знал, уехали в Москву.
Для очистки совести скажу, что может быть и намного более романтический взгляд на пребывание Лики в нашем нефтяном городе. Вот ссылка на
текст моего хорошего многолетнего знакомого Игоря Кириллова. Тут, как увидите, все более пафосно и духовно. Ну, я уже отмечал, что у меня на голове эти шишки - романтики, восторга и вообще воспарения развиты крайне слабо. Я, наверное, отбыл свой период духовной приподнятости еще в 60-х.
Во времена повышенной гласности и полной демократизации у меня появились новые друзья из редакции районной газеты "Ленинское знамя", где я печатал статьи об защите окружающей среды, о программе Демплатформы, а какое-то время даже вел на общественных началах рубрику "Рецепты Анжелы" с рекомендациями о том, что можно приготовить из продуктов, еще встречавшихся в магазинах. Одна из журналисток, милая толстушка Наташа, рассказала мне о своей дружбе с уехавшей Ликой и в том числе о тоже совершенной безумной приключившейся с ней истории. Будто бы так, что сидели они у Наташи в ее квартирке в 5-м микрорайоне, ну, выпили, конечно. Гостья вдруг засобиралась домой. А на следующий день с дрожью в голосе сообщила, что недалеко от Натиного дома она в темноте свалилась в снежную яму. Там обнаружился некоторый гражданин, упавший туда же раньше нее. Он сразу объяснил, что выбраться не удастся. Он уже пробовал. Потом предложил, что он встанет товарке по несчастью на плечи, вылезет и потом поможет выбраться ей. Так они и сделали. Однако коллега по несчастью выбравшись отряхнул снег и быстро пошагал, наверное, к себе домой. А Лика осталась в яме и вытащили ее уже много позже какие-то припоздавшие прохожие.
На этом всякое веселье заканчивается, потому, что следующим сообщением, дошедшим до меня из Москвы, было то, что Лика умерла. Запущенный рак легких. Умерла, как мне сказали, быстро, мало мучилась, но умерла. Ну, что тут скажешь? На нее, конечно, похоже, что она регулярные проверки никогда и не делала. Ну, много кто умер. Земфиры тоже уже нет.
Вот, кроме анекдотов и вспомнить, в общем, почти нечего. А ведь была очень талантливая девочка. Стихи, надежды ... . Но тут пожалуй ничего и не добавишь к словам Некрасова: "Не предавайтесь особой унылости. Случай предвиденный, чуть не желательный ...". Ну, а лучше всего о людях, талант которых губят невезуха и богемный образ жизни писал, конечно, Мюрже:
"Богема - это испытательная пора в жизни всякого художника; это предисловие к Академии, к больнице и к моргу".