***

Сними изношенную рубашку тела, ну же.
Потом. Сейчас давай ощутим вечность.
Ты жарче, и рыжей, и уже,
запаянная чем в конечность бесконечность.

Клубок себя мотаю ежедневно
и в дымно-чайной горечи старею -  
узнать-проверить-выяснить, наверно,
чего я в этом мире (не)сумею.

Мы все немного странные - и больше.
Тут главное, пожалуй, элегантность.
Нет извращения противнее, чем пошлость
с претензией на новую пикантность.

Но - встречается так часто. И еще чаще.
А я люблю немецкое "ихь"; недоумирать на пике;
болезненнопрекрасность; разрывать на части
и сшивать, как шеллиевский Виктор.

Привыкаешь, потом начинает нравиться.
Мировосприятие - как радиоволна.
Все, что после смерти каждому останется -  
души прозрачность и ее же глубина.

Твой рот для сделки с дьяволом, прохожий.
И для одежды не монашеской - ключицы. 
И в этой жизни мы не встретимся, похоже.
(Как мерзко помнить то, что не случится.)

На нежности твоей - и злой, и преходящей -  
варю тоску я, вместо карамели.
Походкой быстрой, быстрой и скользящей 
все то уходит, что мы не посмели.

И в снах твоих все так же осень, верно?
Шифровки - морем, рельсами, полетом.
Единственный всегда приходит первым - 
улыбку пряча за ухмылкой отчего-то.

Мудрость, и дерзость, и тонкость.
Так не хватает. Так не хватает.
Среди шакалов, среди подонков
что-то окрепнет, что-то растает.

Сними изношенную рубашку тела, ну же.
Сейчас. Потом давай ощутим вечность.
...И пуля очень даже заменяет ужин,
когда на месте голода беспечность.

10-12. 05. 2011