Аннотация: Непосредственного отношения к автору эта история не имеет...
Как-то светлым и теплым майским утром, шел я по алле у метро - решил по дороге на работу в Останкино прогуляться пару остановок пешком. Дышу клейким, дурманящим ароматом пробивающейся на деревьях зелени.
Гляжу, на лавочке в зарослях лип и берез, сидит троица, разливает по пластиковым стаканам вино чернильного цвета. Двое мужиков и женщина. Ее опухшее, помятое лицо выражало нетерпение.
Она залпом выпила вино, закусила протянутым ей мужиком в промасленной синей безрукавке и белой кепке, плавленым сырком. Его приятель был в пожарного цвета жилетке и дешевых джинсах. Одежда женщины, на фоне "прикида" её приятелей, выглядела довольно прилично. Дутую куртку с надписью "Джонни", голубые джинсы когда-то покупали явно в дорогих бутиках, но теперь она была потертой и помятой, как ее хозяйка.
Лицо женщины показалось мне знакомым. И вдруг я остановился, словно вкопанный. Не может быть, это же моя бывшая! Ну, чудеса.
Когда я впервые её встретил в коридорах Останкино, был поражен её невинной, почти детской красотой, мягкому голосу, светлым, явно без краски, волосам, а глаза... У нее были удивительно выразительные, наивные глаза. Вся целиком она напоминала молодую, грациозную, несколько дикую лань. Из нее чистым родником била энергия, работу она выполняла четко, стремительно. Я прозвал ее Стрелкой.
Не могу сказать, что сразу влюбился в неё, нет, но работая с ней в одном отделе, мы часто пересекались. На первых порах, она даже мне помогала войти в чужеродную телевизионную среду. Именно чужеродную. Останкино так просто никого к себе не впускает. Прежде чем получить его расположение, нужно изрядно потрепать себе нервы.
День за днем мы со Стрелкой сближались. Закончилось тем, что я ушел из семьи и женился на ней. Я был счастлив несколько лет, пока она вдруг не стала уезжать с девочками на какие-пикники, уходить в непонятные походы. Я ей верил. Ей невозможно было не верить с такими глазами, с такой чистой, открытой душой.
Однажды, из очередного похода, она привела в дом какого-то "друга", который был с ней явно накоротке. И я все понял. Мне было так обидно, горько и противно, что я не придумал ничего лучше, чем просто и уйти. Я шатался по Москве до позднего вечера, а когда вернулся и лег с ней рядом, ничего у нее не спросил. В горле застрял ком. Потом она мне сказала, что говорила "другу", что я ее брат и поэтому он напросился к ней в гости. Она надеялась, что я ему скажу сам, что я ее муж и ситуация будет разрешена. Но я совершил глупость - взял и ушел.
Словом, мое счастье подпортили, будто протухшим селедочным рассолом. Да ещё теща. То ли завидовала дочери, потому как была одинока, то ли просто от недостатка ума и образования, она как могла, отравляла нам совместную жизнь.
Так или иначе, после очередного скандала, когда я пришел домой в подпитии, я собрал вещи и ушел к родителям. На излете Союза не то, что купить квартиру по ипотеке, нельзя было даже официально снять комнату. В Банном переулке толклись всякие темные личности - черные риелторы, которые предлагали съемное жилье. Но их цены в те времена были для меня неприемлемы, так что пришлось ютиться у родителей. Это потом, когда телевидение стало коммерческим и начало приносить сотрудникам неплохие деньги, я вздохнул свободно.
Со Стрелкой, после моего ухода, мы виделись редко. Но она по-прежнему сидела в моей душе железной занозой. Я очень сильно переживал, но меня сдерживало от нового сближения, хотя она на это намекала, ее предательство. Она ведь не пошла за мной как декабристка. И потом, я не мог забыть её "друга".
А однажды она мне позвонила и попросила о срочной встрече. Мы сели с ней в одном из баров Останкино и она сказала, что ей нужен развод. К тому времени в отношении нее я несколько успокоился и потому без боли в сердце согласился.
Мы развелись через пару недель спокойно, в Загсе, ведь детей у нас не было. И месяца на раздумье нам , по моей просьбе, не стали давать. Я просто зашел к заведующей Загса, показал служебное удостоверение и проблема была мгновенно решена. Тогда удостоверение центрального телеканала имело магическую силу.
Расстались мы на крыльце Загса. Она сказала, что в жизни может случиться всякое и не исключено, что когда-нибудь мы с ней снова сойдемся. Я кивнул и пошел на автобусную остановку - машину не брал, потому как решил, что непременно выпью. Хоть я и был готов к разводу, горький ком сдавил горло, на глаза навернулись слезы. Я остановился у киоска, смахнул кулаком сырость с щек и, кажется, несколько раз всхлипнул, потому что на меня обернулась пожилая пара, шедшая под ручку. "Может, когда-нибудь снова сойдемся", - повторил я её слова.
С тех пор мы с ней больше не виделись. И вот теперь. Через 20 лет я увидел ее в ужасной компании, в ужасном виде.
Я подошел ближе, спрятавшись, правда, за деревом, чтобы лучше разглядеть её лицо.
Она, точно. Её улыбка, её хрустальный, детский смех.
Смех полостью обнажает суть человека, он его визитная карточка. Можно обманывать словами, жестами, даже делами, но смех в любом случае вскрывает натуру как консервным ножом. Если глаза - зеркало души, речь - мелодия, то смех эхо души.
Встал на остановке, якобы в ожидании автобуса. За мутным стеклом транспортного павильона были видны лишь силуэты троицы. Но я боялся, что она меня увидит и узнает. Что я тогда скажу, как поступлю? Уходить при этом я тоже не собирался, вернее, не мог, ноги стали, словно деревянными, приросли к земле.
Вероятно, "чернила" у компании, наконец, закончились. Тот, что был в белой кепке, встал, сделал шаг в сторону, врезался в ствол дерева, погрозил ему пальцем, ломанулся в кусты, скорее всего, по нужде. Другой, в красной жилетке, приподнялся и свалился с края лавки. Она вновь рассмеялась, что-то сказала, махнула рукой, пошла по протоптанной между зарослями дорожке, ведущей к дому.
Я ударил себя по лбу. Ну, надо же, как я мог забыть, что в этой самой панельке, на десятом этаже я прожил со Стрелкой целых четыре года! Несколько счастливых лет, а потом, когда она стала ходить "в походы с подругами", очень нервных и горьких.
Ноги сами понесли меня. Я побежал по асфальтированной дорожке вдоль шоссе и встретил её у торца дома.
Она смотрела на меня затуманенным взглядом, с прищуром несколько секунд, потом произнесла:
-Ну, чего тебе?
-Не узнаешь? - в свою очередь спросил я.
Сощурившись еще больше, она наклонила вбок голову. Её мозг выполнял явно тяжелую для неё работу.
-Костик из "Жилищника"? - Она наклонила голову в другую сторону. - А, нет, Жора из продуктового.
У меня сжалось сердце: ну и знакомые у неё нынче, а раньше была накоротке с известными политиками, спортсменами, телевизионными обозревателями и комментаторами. Всегда чистенькая, ухоженная, знающая себе цену, при этом никогда не выпячивающая свое "я", как это делают многие девицы, прикоснувшись к элите. Добрая, вежливая, не завистливая, как вся телебратия. Разве что, бывало, проявляла ревность к моим успехам. Но это мелочи. Все бабы самовлюбленные эгоистки. Когда мы с ней поженились, ей было уже 24, но выглядела она словно девочка. Друзья удивлялись, как я могу спать с "ребенком", ей даже не продавали без предъявления паспорта вино в магазине. Теперь Стрелке явно нет необходимости бегать по ликероводочным лавкам, дружки сами приносят и наливают.
-Правда, не узнаешь? - переспросил я.
Она вдруг залилась своим "хрустальным" смехом. Вот он ничуть не изменился.
-Ну как я могу тебя не узнать, Бабочкин, - наконец сказала она, и у меня отлегло от сердца. - Рада тебя видеть.
-И я рад.
Сам не знал - врал я в тот момент или говорил правду. Да, я часто думал о ней, мечтал о встрече, но, разумеется, не о такой.
-Вижу, ты живешь полной жизнью, друзей у тебя уйма.
Она махнула рукой:
-А-а, пьянь бестолковая. Даже поговорить не о чем. Тупые как пробки. А ты все такой же, эффектный. И вообще, напрасно язвишь, я свободна и это главное. Сколько лет была как на веревке: этому угоди, этому слова не скажи, а этому дай. Суть человека не в том, чего он достиг в жизни, а от чего смог отказаться.
Выражение "этому дай" прозвучало несколько двусмысленно, но уточнять, что оно означало я не стал. В конце концов, не мое дело. Были когда-то близкими людьми, а теперь...
Мне вдруг стало в тягость общение с ней. Я словно находился на нашей общей с ней могиле. Пока она сама нас не похоронила. Живьем. Я вообще не люблю находиться на кладбИщах.
-Ну ладно, пока. Мне пора, - выдавил я из себя.
Вероятно, на моем лице появилось "лимонное" выражение, потому что она тоже кисло поморщилась.
-Погоди. - Стрелка взяла меня за рукав пиджака. В её глазах рассеялся туман, взгляд стал ясным и почти детским, как в прошлом. - Погоди, Феликс. - Она назвала меня по имени, и я вдруг осознал, что про себя называю ее только Стрелкой.
С дерева слетела птица, задела ее голову крылом. Это была её особенность: птицы Стрелку не только не боялись, но даже не воспринимали всерьез, словно она была ниже их по природному статусу. Однажды на нее напала ворона, и только мне удалось ее отогнать от испуганной и смущенной жены.
-Что еще?
Своим пренебрежительным ответом мне захотелось сделать ей больно, будто в отместку за окончательно разрушенные мечты и иллюзии в отношении неё.
На самом деле, в глубине души мне было приятно, что она меня остановила.
-У меня... - она замялась, и я понял, что она придумывает причину на ходу. - У меня дверной замок что-то заедает. Не мог бы посмотреть?
Замок, значит, понятно. Я что ей слесарь? Помнит ведь, если не все еще мозги пропила, что я никогда подобными вещами не занимался.
Я демонстративно взглянул на свои японские часы. До работы еще было время, к тому же ничего серьезного в тот день не ожидалось, могу и задержаться. Уже не в том статусе, чтобы кто-то мне делал замечания из-за опозданий.
-Ладно. - Я взял её за ладонь, чтобы она, наконец, отпустила мой рукав. И словно электричество пробежало по мне. Помню, когда-то только от одного прикосновения к ней, я весь дрожал от страсти. Конечно, страсти я в тот момент не испытывал, но эмоции горькой, со сладким привкусом волной, накрыли меня.
Третий подъезд. Всё такой же обшарпанный, пахнущий кошками и мышами, скрипучий лифт. Она не смотрела на меня в лифте. Я тоже глядел себе под ноги. Те секунды, что мы поднимались на 10 этаж, мне показались вечностью.
В коридоре квартиры, всё с теми же обоями - мы клеили их со Стрелкой, когда теща ухала в отпуск на пароходе по Волге - нас встретили пять или шесть кошек, а так же рыжий песик неизвестной мне породы. Кошки, задрав хвосты стали тереться о ее ноги, урчать, а пес принялся кусать мне мыски ботинок. Я его слегка оттолкнул в сторону.
-Жрать хотят, - сказала Стрелка. - Сколько не корми, все жрать просят.
В квартире стоял жуткий запах кошатины. Я даже зажмурился.
Ничего нет отвратительней запаха кошек и немытого женского тела. Впору было зажать пальцами нос, но я не делал этого из вежливости. Раньше я бы и не подумал перед Стрелкой изображать "вежливость", но мы давно были чужими людьми. Чужими? А почему же так больно видеть её, вспоминать какой она была и во что превратилась - друзья алкоголики, кошачий дом...
-Проходи на кухню, - пригласила она меня.
Открыла холодильник, в котором кроме завяленных огурцов и скрюченного куска сыра ничего не было.
Стрелка бросила сыр кошкам, которые с воплями набросились на него. Для песика она достала с полки миску с заветренной кашей.
-Гречка с рисом, очень питательно, - пояснила она. - Слушай, Феликс, а ты не мог бы забрать Ржавого, а то мне сложно со всеми ними справляться. Вера завела, а сама билет на кладбище купила.
Ржавым, я так понял, звали рыжего песика. А Вера...Вера Дмитриевна, моя бывшая теща, которая и развалила по большому счету нашу семью. Значит, померла. Не могу сказать, что эта новость меня расстроила. Но пренебрежительное отношение Стрелки к матери, меня покоробило. Вероятно, и она не могла простить "Вере" разрушения нашей семьи.
-Я отрицательно помотал головой и соврал:
-С удовольствием бы, но.... У детей и жены на собак страшная аллергия.
Соврал, потому что не было у меня ни жены, ни детей. После Стрелки я так толком ни с кем и не сошелся. Были временные жены, да сплыли. От вранья я всегда сильно краснею. Так произошло и на этот раз. Стрелка внимательно на меня посмотрела.
-А-а, - протянула она, - тогда ладно.
-Знаешь, я тороплюсь. Где замок?
-Замок? - удивилась Стрелка. - Ах, замок. Давай лучше посидим, поговорим. Слушай, Бабочкин, у тебя деньги есть? Наверняка есть, дай в долг синенькую, я быстро сгоняю.
Деньги, разумеется, у меня были, но мне вовсе не хотелось утренней пьянки с бывшей женой. Я опять соврал:
-Извини, наличных давно не ношу, а карточки дома забыл.
-Жаль. Стоп! У меня же заначка есть!
Она выскочила из кухни, чуть не передавив своих кошек. Через минуту вернулась, держа в руке полбутылки красного вина.
-Амброзия, - пояснила она. - В красном вине содержится огромное количество ресвератрола, очень полезного для организма омолаживающего антиоксиданта. Грузины белое вообще не считают вином.
То-то я и смотрю, ты омолодилась донельзя, подумал я.
Она разлила вино по двум стаканам. Свой стакан поднесла ко рту, но вдруг поставила на стол. Капли упали на замасленную клеенку. Подошла ко мне и неожиданно припала своими губами к моим.
Я оторопел, но отстраняться не стал. В тот момент у меня появился спортивный интерес: будет ли мне хоть чуточку приятно. Но нет, она давно стала мне безразличной. Безразличной? Кажется, где-то далеко внутри, очень глубоко все же пробежала искра, правда, тут же погасла.
Поцелуй был долгим. Когда ей перестало хватать воздуха, она отстранилась, взглянула на меня с прищуром, сладко облизывая губы. В этом облизывании было что-то вульгарное.
-Я наглая? - спросила она. - Наглость - второе счастье, как известно.
-Наглость - всего лишь прикрытие страха,- парировал я.
-Да. Начало там, где заканчивается страх.
-Мочало, начинай с начала, - сказал я.
-Нового начала не будет?
-Нет.
-Жаль.
-Чего же тебе жаль? Сама говоришь, главное у тебя есть свобода. А я что? От меня одни проблемы.
Стрелка выпила свое вино и в очередной раз совершила неожиданное - она опустилась передо мной на колени. Я не на шутку перепугался. Только этого ещё не хватало. Началась пьяная истерика. И зачем я к ней подошел?
Думал, на коленях будет умолять меня о любви, но я ошибся.
-Забери Ржавого, прошу тебя. Нам самим жрать нечего.
Самим...Она уже полностью отождествляет себя с кошками. Да, это последняя стадия женского одиночества.
-Встань!
-Не встану, пока не согласишься. Посмотри, какой он хорошенький. Ржавый, иди сюда.
Из-за двери осторожно высунулась собачья моська. И в самом деле, славный. Мне стало жаль его больше, чем бывшую супругу. Только куда мне его? С ним гулять надо, а я почти постоянно на работе.
Стрелка, наконец, с трудом поднялась, выпила вино, вроде как предназначенное мне, махнула рукой:
-А, ни черта ты не понимаешь.
Прошла мимо меня в маленькую комнату, где дремали голодные кошки, рухнула на продавленный диван. На нем мы когда-то провели с ней первую брачную ночь. Она была трепетной и неопытной...
Голова моя гудела, словно к ней подключили тысячу вольт. Я был совершенно выбит из колеи. На работу я уже опоздал, но меня это мало волновало. Внутри образовалась черная, космическая пустота с осколками каких-то астероидов и межзвездной пыли.
Не сразу заметил, что напротив меня сидит Ржавый. Он свесил уши и слегка поскуливал. Я открыл тумбочку под раковиной, где раньше хранились авоськи и пакеты. На этот раз там оказалась объемная матерчатая сумка.
Не успел я её раскрыть, как в неё запрыгнул песик. Хост его торчал наружу. Я дернул за него. Ржавый тут же изловчился, собираясь тяпнуть меня. Но в последний миг передумал. Взглянул виноватыми, печальными глазами и затих, словно испугался за свой порыв.
-Шпана малолетняя, - со вздохом сказал я.
Выложил на кухонный стол все наличные, что у меня имелись, повесил на плечо сумку с Ржавым, двинулся к выходу. В прихожей остановился. Взглянул на Стрелку, храпящую на диване.
Давно мечтал о встрече с ней и вот встретился. Ладно, пусть хоть часть её, вернее то, что принадлежало ей, останется со мной. Ведь больше мы никогда не увидимся.
Я сунул руку в сумку, которую тут же принялся лизать Ржавый.